Брак по ненависти

Глава 1

— Мама, мамочка, я поступила! Представляешь, я смогла! — радостно закричала я, влетая в дом.

— Ева, что за крики? Поступила, ну и что? — устало отозвалась мама, даже не взглянув на меня. — А толку? Что тебе даст этот университет? Тут мать из кожи вон лезет, чтобы брата накормить, а ты в облаках витаешь. Лучше бы работу нашла, помогла семье, а не ерундой занималась.

Я замерла на пороге, будто кто-то вылил на меня ведро ледяной воды. Радость, наполнявшая меня всего минуту назад, растаяла.

С детства мама не одобряла мои старания. Я всегда была лишней. Сначала — нежеланный ребёнок, потом — обуза. А когда родился брат, я и вовсе исчезла для неё.

Но несмотря ни на что, я продолжала учиться. Надеялась, что однажды она меня услышит. Похвалит. Обнимет. Скажет: «Я горжусь тобой». Но и сегодня этого не случилось.

Я сжала в руках письмо о зачислении. Оно всё ещё дрожало, как и мои пальцы.

— Спасибо, мама, — сказала я и пошла в комнату.

Почему я снова ждала от неё радости? Почему каждый раз верю, что она скажет что-то.

Я смотрю на письмо, дрожащими руками сжимаю край бумаги.

Мама не всегда была такой. Когда я была маленькой — лет до пяти, может шести — она ещё умела улыбаться. Брала меня на руки, читала сказки перед сном, заплетала косички, хоть и неумело. Тогда в доме ещё был отец. Я почти не помню его лицо, только голос и запах дешёвого одеколона. Он ушёл внезапно, будто испарился, оставив после себя пустоту и раздражение в маминых глазах.

После его ухода всё изменилось. Мама будто вычеркивала радость из своей жизни, и вместе с ней — из моей. Сначала была просто холодна, потом — резка. Когда появился брат, я стала для неё напоминанием о прошлом, о слабости, о мужчинах, которых она ненавидела.

Иногда мне казалось, что она наказывает меня за чужие ошибки. За то, что родилась первой. За то, что похожа на отца. Или просто за то, что есть.

Я понимала: она устала. Она сгорела. Одна с двумя детьми, без поддержки, без денег, с вечным страхом за завтра. Я пыталась быть полезной, не доставлять проблем, исчезать, когда ей плохо. Но, как ни старалась, этого было мало. Всегда мало.

И всё же… где-то глубоко внутри я всё ещё надеялась, что однажды она улыбнётся мне по-настоящему. Не из вежливости, не через силу, а с теплом, которого я так жаждала.

Но, похоже, это была лишь детская мечта. А я уже давно не ребёнок.

Следующее утро было необычным для меня. Я проснулась от аромата свежих блинчиков, доносившегося с кухни. Мама давно не готовила нам завтрак. Обычно я занимаюсь этим, но сегодня всё было как-то иначе.

– Евочка, ты встала? – крикнула мама из кухни. – Умывайся скорее и иди завтракать, у тебя сегодня важный день.
Я удивленно подняла брови. Мама никогда не говорила таких слов. Может, она действительно рада, что я иду в один из самых престижных университетов? Быстро умылась, надела простую кофточку и юбку, заплела хвост. Я знала, что этот университет славится не только высокими требованиями, но и богатым, порой даже излишне красивым контингентом студентов. А я – обычная девушка. Но я шла туда не для того, чтобы быть на показ, а чтобы учиться.

– Садись, доченька, приятного аппетита, – сказала мама, а брат Артём, ещё не до конца проснувшись, сел за стол.

Мама, заметив моё молчание, как будто ждала, когда я буду готова услышать её. Потом, собравшись с мыслями, она заговорила:

– Ева, у меня новость. Ты только выслушай внимательно, хорошо? – её голос был не то взволнованный, не то тревожный. Я кивнула, давая понять, что готова слушать.
– Вчера ночью мне позвонил один человек. Это лучший друг твоего покойного отца. Очень богатый и влиятельный человек, между прочим. Так вот, ему нужно срочно женить своего сына. Он немного старше тебя, но учится в том же университете, куда поступила ты.

Я замерла, не понимая, к чему всё это ведёт.
– Мама, зачем ты мне всё это говоришь? – спросила я, пытаясь разобраться в её словах.

Мама вздохнула и продолжила:
– Ты выслушай сначала, а потом уже решай. Его сын попал в какую-то неприятную ситуацию, и теперь все СМИ только и говорят о его проблемах. Ему нужно официально жениться, чтобы хоть немного очистить свою репутацию. Это будет выгодно не только ему, но и нам. Он заплатит нам деньги. Много денег. Мы сможем жить по-другому. Ты и Артём больше не будете страдать от недостатка средств.

– Мама, при чём здесь я? Ты хочешь, чтобы я... – я замолчала, не зная, как выразить свои чувства.

Мама вглядывалась в меня, как будто искала поддержку в моих глазах.

– Потому что этот человек хочет, чтобы его невесткой стала ты. Он считает, что ты – хорошая девочка, и для него это будет лучшим вариантом. Ты не только сможешь ему помочь, но и принесёшь пользу семье. Мы, наконец-то, сможем обеспечить себе нормальную жизнь. Ты ведь понимаешь, что для нас это шанс, о котором мы могли только мечтать.

Я почувствовала, как сердце сжимается от этого предложения. Мы жили в трудных условиях, и помощь была действительно необходима. Но стать частью чужой жизни, решать чужие проблемы… Это казалось мне невозможным. Я не могла просто так стать пешкой в чьей-то игре, даже ради семьи.

– Мама, я… – я остановилась, пытаясь найти слова, которые бы передали весь этот внутренний конфликт. – Я не знаю, как это сказать. Это слишком сложно для меня. Я не хочу быть частью чужих проблем. Я хочу сама строить свою жизнь, не быть жертвой обстоятельств. Я не могу выйти замуж по принуждению, ради денег. Это не моё.

Мама посмотрела на меня, и в её глазах я увидела не только беспокойство, но и страх. Страх, что я отвергну шанс, который может изменить всё.
– Я понимаю, что это нелегкое решение, доченька. Но подумай хорошо. Ты ведь знаешь, как трудно нам было в последние годы. Ты не можешь просто так отвернуться от возможности изменить нашу жизнь.

Я встала из-за стола, не зная, как реагировать. Всё это казалось странным и несправедливым. Мама всегда говорила, что важнее всего — быть честным и верным своим принципам, а теперь сама предлагала мне путь, который противоречил всем её убеждениям. Я не могла понять, почему она так поступает, и что для неё было важнее: деньги или её собственная дочь.

Глава 2

Максим.

Кабинет был наполнен густым запахом сигар и дерева — отец всегда курил, когда нервничал.
— Отец, ты её вообще видел? — мой голос срывался, и я не пытался его сдерживать. — Ты хоть понимаешь, на ком хочешь, чтобы я женился? У меня полно девушек, которые мечтают быть со мной! Позволь мне самому выбрать себе жену.

Я метался по кабинету, как зверь в клетке. Горло жгло от ярости, в висках стучало.

— Это что за чудо-юдо? — продолжал я, не давая ему вставить ни слова. — Она же нелепая! Да меня засмеют!

Отец, сидящий за массивным дубовым столом, медленно поднял взгляд. Его лицо застыло в холодной, отстранённой маске.

— Максим, не смей повышать на меня голос, — сказал он тихо, но с такой силой, что я замолчал на миг. — Я знаю всех твоих девушек. Им от тебя нужны только деньги. А в этой девочке я уверен.

Я усмехнулся, прищурившись:

— Уверен? Хочешь сказать, она выйдет за меня по доброй воле?

— Нет, — спокойно ответил он. — Их семье нужна помощь. Мы поможем.

— А, понятно… — я скрестил руки на груди. — Значит, ей от меня тоже нужны деньги. Отличная логика. Это же те же самые корыстные мотивы. Двойные стандарты, отец.

— Это другое, — отрезал он. — И вообще, почему я должен перед тобой оправдываться? Скажи спасибо, что я замял дело после той драки. Ты чуть человека не сделал инвалидом. Ты хочешь разрушить мою карьеру? Я слишком долго её строил. И я не позволю тебе всё испортить. Эта девочка — хорошая. И точка.

Он резко встал. Голос его дрогнул — не от страха, нет — от чего-то другого. Глубокого. Личного.

— Я должен её отцу. Он спас меня и сам попался. Из-за меня его не стало. Я обязан хоть как-то это искупить.

В дверь постучали. Мы оба резко обернулись.

На пороге стояла она.

— Я хотела узнать, где тут можно помыть руки, — начала она спокойно, но голос дрогнул. — Хотя, думаю, услышала больше, чем должна была. Значит, у вас есть чувство вины? Из-за вас погиб мой отец, и теперь вы делаете великое одолжение, выдавая меня замуж за вашего сынка?

Она метнула взгляд в мою сторону.

— Ваш невоспитанный избалованный сынок… Знаете что? Да пошли вы… — её голос сорвался, она хлопнула дверью и убежала по коридору.

Тишина повисла в комнате, как после взрыва.

Отец медленно повернулся ко мне. Его лицо налилось яростью.

— Этого ты добивался, придурок? — процедил он. — Значит так: либо ты сейчас же идёшь и делаешь всё, чтобы она согласилась, либо я блокирую твои счета, забираю машину и отправляю тебя в армию. И не вздумай перечить.

Она вышла во двор, захлопнув за собой дверь с такой силой, что в коридоре зазвенели стёкла. На улице темнело, небо тянуло за собой рваные облака, и ветер трепал края её легкого пальто. Она шла быстро, почти бежала, сдерживая подступающие слёзы. Но стоило ей миновать калитку, как сзади раздались шаги.

— Стой! — выкрикнул я. — Я сказал — стой!

Она не обернулась. Только ускорила шаг. Я догнал её на подъездной дорожке, схватил за локоть. Она попыталась вырваться, но я сжал крепче.

— Не трогай меня! — выкрикнула она. — Отпусти!

— Послушай, — процедил я сквозь зубы, глядя ей в лицо. — Ты думаешь, что сможешь вот так взять и отказаться? Думаешь, всё закончится тем, что ты драматично хлопнула дверью?

— Да! Потому что это унижение. Я не товар, чтобы меня передавали в оплату долга!

— Возможно, — медленно сказал я, наклоняясь ближе, — но ты уже в этой игре. А в ней правила диктуешь не ты.

Она побледнела, но стояла упрямо, сжав кулаки.

— Ты думаешь, что можешь выйти отсюда и втихаря с этим всё забыть? Ты что думаешь, что ты одна такая умная и независимая? Ты и так на бюджете. А я учусь с тобой в универе, понимаешь? И мне вполне по силам сделать так, чтобы тебе было невозможно нормально учиться. Я просто позабочусь, чтобы твою учёбу прикрыли. И никакие твоё "доброе сердце" и "самостоятельность" тебе не помогут.

Она застыла, её глаза метнули молнию. Я видел, как её гордость борется с осознанием того, что она попала в ловушку.

— Ты меня шантажируешь? — сказала она с дрожью в голосе.

— А как это назвать, если не шантаж? Ты не будешь ходить на занятия, тебя из универа выгонят, а твои мечты о дипломе можно забыть. Подумай, что ты выберешь — смириться с тем, что я скажу, или пойти на полное уничтожение. В моей власти сделать твои годы в этом универе настоящим адом. Ты решишь, в какой ад ты попадёшь.

Она молчала, её лицо стало каменным, но я видел, как трясутся её губы. Наконец, она сжала зубы и выдавила:

— Ты… ты не имеешь права…

— Мне наплевать, что ты думаешь, — прорычал я. — Ты в моей власти. Так что решай, как будешь жить дальше.

Она долго молчала, её глаза искали в моих хоть каплю сочувствия.

— Ну так что? — я усмехнулся, смотря на неё. — Согласна?

Ева

Я стояла перед ним, сжимаю зубы. Он не отпускал меня, его руки крепко держали мои плечи, и я чувствовала, как его холодный взгляд проникает в меня. Я была на грани срыва, но прекрасно понимала, что у меня нет выбора.

— Ты же понимаешь, что я могу сделать твою жизнь настоящим адом, если ты откажешься, — сказал он, его голос был таким уверенным, что я почувствовала, как внутри что-то сжалось.

Я не могла поверить, что мои мечты, моя независимость могут разрушиться из-за одного его слова. Всё, что я строила, оказалось не более чем песочницей, и он мог просто прийти и разрушить её.

— Я согласна, — тихо произнесла я, чувствуя, как в груди что-то переворачивается. Это звучало как предательство самой себя, но у меня не было другого выхода.

Он насмешливо ухмыльнулся, отпуская меня. Мне не нужно было видеть его довольное лицо, чтобы понять, что он уже выиграл. Он знал, что я не могла сопротивляться.

— Вот и правильно, — сказал он, и мы пошли обратно в дом. Шаги мои были тяжёлыми, словно я шла не к ужину, а на казнь.

Глава 3

Ева

— Вставай, хватит дрыхнуть, — голос разрезал утреннюю тишину, как нож по стеклу.
Я сразу узнала его. Теперь я бы узнала его в любом месте, в любом сне, даже если бы оказалась на краю света. Он звучал резко, без капли тепла — только раздражение и усталость.

— Я сказал: вставай. Иди умойся, — продолжил он с нажимом. — Отец уже ждёт нас на завтрак. Не вздумай опоздать.

Я не открывала глаз, но чувствовала, как он всё ещё стоит у кровати, и
напряжение от него льётся волной. Ему, как всегда, надо, чтобы всё было «как надо».

— И, пожалуйста, сделай хоть вид, что ты довольна. А то вчера ты выглядела так, что я едва себя сдержал, чтоб не придушить тебя, — усмехнулся он с холодной насмешкой. — Веди себя нормально, ясно?

Я медленно села, ощущая, как ком подступает к горлу, но не позволяю себе ни слова.

Мы спустились в столовую. Солнечный свет резал глаза, всё казалось нарочито радостным — скатерть выглажена до хруста, тарелки выстроены, как на витрине. За столом уже сидел его отец, в идеальной рубашке, с чашкой кофе в руке и лицом, на котором застыла та самая дежурная, выверенная «отеческая» улыбка.

— Ну наконец-то, — сказал он, даже не взглянув на нас по-настоящему. — Как спалось, молодые?

Я промолчала, сжав пальцы на коленях под столом.

— Отлично, — ответил он спокойно и уверенно, садясь рядом со мной. — Она крепко спала. Как убитая.

Мы сидели за столом, как чужие. Никто не говорил. Ни слова.

Ложки тихо стучали о тарелки. Стук, глотки, тишина — будто мы ели не завтрак, а собственное напряжение. Я чувствовала, как он рядом сидит напряжённый, будто готов в любой момент взорваться, если кто-то вдруг скажет что-то лишнее. Его отец молча пил кофе, поглядывая то на меня, то на сына, с лицом, в котором сквозило недовольство, несмотря на попытку сохранять вежливость.
Каждый будто играл свою роль: я — покорная, он — надменный, отец — наблюдатель.

Неловкость висела в воздухе, как тяжёлое покрывало. Хотелось встать и выйти. Просто исчезнуть. Но я сидела. Мы все сидели, притворяясь, что это нормально.

В машине он молчал. Гнал быстро, не глядя на меня. На светофоре резко затормозил и выдохнул зло сквозь зубы.

— Слушай внимательно, — сказал он, не отрывая взгляда от дороги. — Ты не говоришь никому. Ни слова. Ни в универе, ни друзьям, ни своим «подружкам». Поняла?

Я молчала, сжав руки на коленях.

— Я сказал, поняла?! — рявкнул он.

— Поняла, — прошептала я.

— Веди себя тихо. Будет лучше для нас обоих.

Машина резко свернула к подъезду. Он даже не посмотрел на меня, когда я открыла дверь.

— И будь как человек. Хватит ныть. Смирись.

Дверь захлопнулась, и он уехал, оставив меня стоять одну, со сжатыми пальцами и с лицом, которое давно разучилось показывать, что чувствует.

Весь день я пролежала в кровати, как пустая оболочка. Ни желания встать, ни сил дышать. Просто тишина, потолок и тяжесть внутри.

Мама ни разу не зашла. Ни одного стука, ни одного слова. Будто ничего не произошло. Будто я снова стала для неё прозрачной, ненужной. Как раньше. Всё возвращается на круги своя — только теперь я официально чья-то жена.

А он… Он теперь всегда будет разговаривать со мной так? Как с мусором? Словно я — обуза, ошибка, случайность. В его голосе ни капли тепла, ни грамма уважения. Только злость. Грубость, холод, надменность.

Если бы он хоть немного... хоть на каплю был благороднее. Если бы говорил со мной просто как с человеком. Может, тогда я бы не чувствовала себя такой... потерянной. Может, тогда мне не было бы так больно от собственного выбора. От того, что теперь — это моя жизнь.

Я не знаю, кто я теперь. Раньше во мне была хоть какая-то опора — мечты, страхи, мама, пусть и холодная. А сейчас всё обнулилось. Я — «жена», но не любимая. Я — «дочь», но ненужная. Я — «студентка», но с каким-то мерзким секретом, о котором нельзя говорить. Всё, что у меня есть — тишина и ощущение, что я сделала что-то непоправимое.

Он сказал: «смирись». А я не могу. Не умею. Я ведь всё ещё живая. И мне всё ещё больно. Просто я никому этого не покажу.

Утро. Раньше я любила утро — особенно в учебные дни. Любила спешить к занятиям, к толпе голосов, к записям в блокноте. Любила, потому что учёба была для меня чем-то настоящим. Смыслом. А теперь... теперь даже Университет своей мечты не приносит радости.

Я не хочу туда идти. Потому что он тоже там. Я снова его увижу. Где-то в коридоре, мельком, в толпе. А может, случайно встретимся взглядом. Нет. Я не хочу даже секунды его взгляда. В этом взгляде — всё, от чего мне хочется исчезнуть. Холод, презрение, напоминание о том, в какую ловушку я сама себя загнала.

Единственное, что немного спасает, — это Аня. Она написала мне в выходные, рассказывала, как вытаскивала кошку с дерева, вся исцарапанная, но счастливая. С ней всегда просто. Она — как солнечное пятно на стене: лёгкая, живая, настоящая. Не такая, как я.

Я уверена, она бы никогда не стала выходить за кого-то с кем-то из страха, из давления, из... пустоты. Она бы не выбрала такую жизнь. Она бы не позволила себя сломать.

Я шла по университетскому двору медленно, будто тянула за собой целый грузовик. Внутри всё сжималось. Казалось, что даже стены университета стали холоднее, чем прежде.

— Эй! — окликнула меня знакомая, светлая интонация.

Я подняла глаза. Аня. Лёгкая, как всегда. В ярком шарфе, с растрёпанными волосами, с какой-то своей весёлой небрежностью. Она спешила ко мне, держа в руках стакан кофе, и улыбалась широко, по-настоящему. Без напряжения. Без тени.

— Я тебя жду с утра! — сказала она. — Почему такая грустная? Не спала, что ли?

Я изо всех сил постаралась улыбнуться. Губы натянулись, но внутри ничего не сдвинулось.

— Да так… понедельник, — пробормотала я, опуская взгляд.

— Пф-ф, понедельник не оправдание. Ну, улыбнись. Ты что, инопланетянина увидела?

Глава 4

Максим

Голова гудит, как трансформатор. Проснулся с ощущением, будто ночью меня били ломом по черепу. В горле пересохло, а желудок скручен в узел.
Рядом кто-то дышит.

Повернул голову — рядом валяется баба. Без лифчика. Волосы в беспорядке, макияж размазан. И кто это вообще? Лицо не помню. Сколько же я вчера выжрал?

Встал, сел на край кровати, упёрся локтями в колени. Вчерашняя картинка всплывает кусками: музыка, алкоголь, её лицо.
Ева.
Идиотка. Сидит среди всей этой мрази с такой улыбкой, будто всё нормально. Как будто никто не ржёт у неё за спиной. Как будто не она – посмешище вечера. Бесит.

– Маааксик, – раздался за спиной голос, хриплый, тянущий. – Уже утро?..

– Просыпайся и выметайся, – коротко ответил я, не оборачиваясь.

– Слушай, вообще-то это моя квартира, – уже с обидой сказала она.

Я огляделся. Чужие стены, чужая постель. И правда.

– Ну тогда я пойду, – пожал плечами и начал собирать одежду.

– Жестокий ты, Максик. Но такой горячий, – мурлыкнула она, подойдя ближе.

– Не льсти себе. Я был пьян, – ответил сухо, натягивая штаны.

Телефон завибрировал. Сообщение от отца: «Я жду тебя дома. Надо поговорить …»

Поднялся, прошёл мимо неё, даже не взглянув.

– Макс, а ты не хочешь… ну, хотя бы кофе?

– Я хочу, чтобы ты заткнулась, – бросил через плечо. – Найди себе кого-то, кто будет рад просыпаться рядом. Это точно не я.

Хлопнул дверью и вышел в подъезд. В голове снова прокрутилось:
эта её улыбка.
Эта ненормальная наивность.
Как будто ей всё нипочём.

Сжал челюсти.
Надо выбросить из головы. Иначе сойду с ума.

– Дура, – процедил сквозь зубы и спустился.

Стоило мне только открыть дверь, как отец вынырнул из кухни. Даже пальто не успел снять.

— Где ты был?

— Привет, отец. Рад видеть. — Я скривился. — С каких это пор тебе вообще есть дело до моего расписания?

— Вчера твоя жена мне писала, — спокойно сказал он— По её словам, ты с ней обращаешься, мягко говоря, как с собакой.

Я застыл. Не сразу понял, что он серьёзно.

— Она тебе написала?

— Написала. Потому что не знала, к кому ещё обратиться. Ты постоянно срываешься, угрожаешь ей. Это нормально по-твоему?

— Ты всерьёз сейчас решил читать мне мораль? — Я медленно повесил куртку на крючок. — Я её не выбирал. Это ты решил, что мне пора "жениться". Вот и наслаждайся результатом, батя.

— Никто не заставляет тебя её любить, — сдержанно бросил он. — Но ты обязан вести себя с уважением. Она не вещь.

— Нет. Она как раз вещь. Трофей. Для тебя. Чтобы в новостях хорошо смотрелось, да? Всё ради имиджа. А теперь ты хочешь, чтобы я к этой витрине ещё и тепло относился?

— Я хочу, чтобы ты был человеком.

— А я хочу, чтобы ты не лез туда, где давно всё испортил. Моя жена — моя проблема. И я сам решу, как с ней разговаривать.

Он начал что-то говорить, но я его уже не слушал. Повернулся, вышел, захлопнул за собой дверь.

К чёрту это всё. Поеду к Тиму.

Я всегда вижусь с ним, когда мне хуёво. Когда всё раздражает, когда хочется либо молчать, либо кого-то ударить. Тимур — единственный человек, который понимает меня с полуслова. Без лишних «что случилось», без осуждения, без фальши. Смотрит — и просто кивает: «Понял».

И, кстати, такой же безбашенный, как и я. Только у него это в крови, а у меня — защита. Ему по кайфу весь этот хаос, а я в нём прячусь. Вот и вся разница.

Тимур уже сидел в кафе, развалившись на диванчике, как у себя дома. С ухмылкой заигрывал с официанткой — та буквально таяла перед ним, готовая чуть ли не тут же забраться к нему на колени.

Я подошёл и резко рявкнул:

— Отойди от столика. И принеси мне чёрный кофе. Без сахара.

Она вздрогнула и, обиженно скривившись, поспешила прочь.

— Ты что такой злой, будто тебя по асфальту волокли— лениво протянул Тимур, скользнув по мне взглядом. — У тебя на лице «всех убью» написано.

— Батя настроение испортил. Всё, как обычно.

Тимур хмыкнул, откинулся на спинку и сделал глоток:

— Не меняешься. Слушай, а кем тебе та девка приходится? Ну, та, что ты вчера в такси упаковал. Не из твоих обычно такие.

Я скривился:

— Забей. Не важно.

— Не-не, Макс. Ты темнишь. Это что, ты влюбился что ли?

— Ты двинулся, что ли? — раздражённо бросил я. — Она моя жена.

Тимур поперхнулся. Серьёзно. Прямо захлебнулся чаем и уставился на меня так, будто я объявил, что переехал в монастырь.

— Ты что несёшь вообще?

— Всё, как слышал. Батя заставил. Типа, чтоб конфликт уладить с тем клоуном, которого я тогда приложил. Не понимаю, правда, как моя свадьба на это влияет, но у него, как всегда, свои схемы. Догадываюсь, зачем — совесть гложет, видимо. Её батя из-за моего сдох, вот он теперь карму чистит.

Тимур замолчал, потом тихо присвистнул:

— Ну и Санта-Барбара. И ты молчал? Ты вообще кто, и куда делся мой друг?

— Сам бесился от всего этого. Она бесит меня. До дрожи. Такая... правильная, простая, честная — отвращение прям. Даже думать о ней мерзко.

— Угу. А голос у тебя при этом дрожит. — Тимур усмехнулся. — Ты бы сам себя послушал со стороны.

— Закрой рот, пока я тебя не пересадил за соседний стол.

— Хорошо-хорошо. Но учти, такие штуки просто так не проходят. Ты либо сломаешь её, либо она сломает тебя.

Ева

Я не помню, как дошла до дома. В голове шумело, тело будто наливалось тяжестью, а мысли разбегались, не давая сосредоточиться ни на чём.

Я села на кровать, уставившись в одну точку. Плечи дрожали. Я больше не злилась, не обижалась — я просто чувствовала себя ничтожно маленькой. Жалкой. Как будто я никто. Пустое место.

Зачем он так? Почему он всё время говорит так, будто я для него... мусор?

Я ведь правда старалась быть сильной. Не показывать, как больно. Сдерживалась, чтобы не расплакаться при нём. И всё равно он как будто чувствует, куда ударить, чтобы сильнее болело.