Брат

Глава 1. О том, какая чудесная женщина Наталья

 Первое, что заметила выйдя из аэропорта имени Вацлава Гавела — она потеряла свою ручную кладь. Просто по неосторожности и глупой наивности поставила на одном из стульев в зале ожидания и, как назло, мочевой пузырь яро напомнил о себе, отсекая любые мысли мозга о чем-либо еще кроме туалета, а когда вернулась — о чудо! — рюкзак достал ноги!

Второе — паспорт остался в той же пропаже. Третье — деньги остались там же, а мелочи у нее хватит только чтобы проехаться в один конец. Четвертое и самое обидное — на телефоне меньше десяти процентов заряду и больше пяти-десяти минут он точно не проживет.

Происки судьбы? Оля точно этого не знала.

Она только растеряно мотала головой, пытаясь зацепиться взглядом хотя бы за одного неравнодушного к чужой беде человека. Потому что одна беда Лебедевой плавно перетекала в другую под названием «я твоя не понимать», из чего следует: местного языка она и в помине не знала.

Может тогда английский?

Эту мысль отсекло сразу же после восьмой неудачной попытки объясниться с местными жителями на английском языке. То ли у чехов произношение так себе, то ли из нее англоязычный иностранец хреновый.

Ехх.

Где-то там ее англичанка рыдает белугой.

Вообще, все было куда печальней, чем это показалось на первый взгляд. Частично из-за шока и невозможности нормально переварить случившеюся ситуацию, частично, из-за того, что Оля никак не хотела признавать — она жестко тупанула. А частично, потому что до этого момента верила — с ней ничего подобного не может случиться. С кем угодно, но только не с ней.

Ведь Ольга Лебедева всегда была прилежным ребенком. И никому она дорогу старалась не переходить, с одноклассниками не ругалась, исправно сдавала деньги на дни рождения и даже на красный никогда не перебегала, а поэтому жила девушка достаточно хорошо, слишком не заморачиваясь по поводу проблем, которые она старательно обходила стороной.

А даже если они и были, а они были, Оля очень плотно затыкала уши, стоило где-то начаться пессимистическому разговору на тему «Бог дал — Бог забрал». Все это такая чушь, которая ее точно никогда не коснется.

 Так думалось ей и дальше, пока злой рок не настиг ее так внезапно, что сначала она даже растерялась.

Оля напрягла память, пытаясь вспомнить, когда же все пошло не так. Как оказалось, тут и напрягаться нечего было, потому что день свадьбы ее отца был самым худшим днем в ее жизни сразу после Рождества, Нового года и ее собственного дня рождения.

Она терпеть не могла вечное опекание и заботу своей мачехи.

Постоянное слишком бодрое «доброе утро» и успокаивающее «спокойной ночи».

Слишком сладкие блинчики с вареньем. Ее любимым, между прочим.

Слишком явные попытки понравиться.

А для Оли это все неправильно.

Неправильно — испытывать симпатию к чужой женщине, ступившей на место ее матери, которая даже внешне отличалась. Испытывать что-то подобное. .Стыдно?

Такие дибильные муки совести, на которые не хватало духу закрыть глаза.

Она хотела бы услышать ее мнение. Что она думает об этом всем? Может быть мама злиться, за то что Оля тайком съедает все оладьи Натальи, хотя при ней же наглядно воротит нос. Или она обижается из-за того, что когда за окном грозы, девушка прижимаеться к любимому шарфу мачехи, который та, к слову, не может найти уже второю неделю.

Может быть она счастлива? Ее мужчина расцвел и снова полюбил.

Нет, не смей!

Закуси губу.

Не смей плакать.

Из глаз не должно выпасть ни слезинки, поняла?

Просто выкинь из головы.

И она выкинула. Так, как выкидывала испорченную бумагу и так, как удаляла ненужные номера из телефона. Когда выкидываешь что-то или кого-то из жизни, в первые моменты всегда становиться чуточку легче. Даже если это всего лишь ожившая иллюзия.

Но как на зло, вместо привычного чувства очищения пришло кое-что другое.

Тягучее, черное словно смола, вызывающее нестерпимый зуд под кожей. Злоба порождающаяся только от одного этого слова, вызывающая зависть как к сопернику за любовь, уважение и внимание отца.

Брат.

Старший брат.

А теперь это значило, что в глазах отца на фоне брата она будет казаться мельче. Глупее. Незначительнее. Уже не единственная, а младшая в семье. Да и семье ли?

Но было одно но.

За все три года брака отца с Натальей она ни разу даже не видела своего брата, что несказанно радовало, ведь тот жил в Праге. Имел там свой бизнес и в Одессу повидаться с семьей и сестренкой явно не рвался.

А это значило, что в их семейном укладе все оставалось прежним и никаких битв под Киевом не намечалось.

Лебедева готова поклясться, что те три относительно спокойных года совместного проживания с Натальей казались манной небесной, ровно до того момента, когда двери старшей школы открылись и закрылись перед ней в последний раз.

Бооже, если бы только она была чуточку умнее и знала чего хочет от жизни, то никогда бы не согласилась на предложение отца отправиться учиться заграницу! Хотя, пожалуй, сначала это казалось ужасно заманчивым предложением.

В тот злополучный вечер Александр Константинович — обычный среднестатистический рабочий, а также Наталья Владиславовна — владелица сети ресторанов по всей Украине восседали напротив Ольги с таким выражением лиц, что впору было подумать: в семье ждут пополнение.

Но нет. Бомба упала туда, куда не ждали.

Ничего не подозревающая Ольга с аппетитом лопала картошку с мясом, а заодно и делилась планами на будущее и как-то упустила тот момент, когда глаза родителей, сидящих с ней за обеденным столом, стали сиять ярче алмазов.

— Знаешь, Прага — отличный город. Мало того, что там очень красиво, так я еще слышал, что там получают прекрасное европейское образование, — подал голос отец.

Наталья только утвердительно закивала:

— Полностью согласна. Мне довольно часто приходилось останавливаться там и, скажу по правде, зеленее и чище города я еще не видела. И все там сделано для людей. А какие там торговые центры, какие кинотеатры, Оленька! Ты бы видела!

Глава 2. О том, почему стоит согреваться под дождем

Когда я хотела стать величайшей,
Ни ветер, ни ураган не могли остановить меня,
А после хлынул потоп,
Звёзды в ночи обратились в пыль.

Cat Power — The Greatest

Одна капля упала ей на нос. Вторая приземлилась куда-то на макушку, а третья очертила линией часть шеи. После начался ливень.

Чёрт возьми! У нее и правда перехватило дыхание. Напрочь забывая об обветренных и обкусанных от стресса губах, холодных каплях, попадающих везде, где только можно и насквозь мокрых ботинках, потому что они не предназначены для таких ливней. Она огляделась, забывая обо всем этом на какую-то целую долю вечности, неприлично долго задержав дыхание. А потом дыша всего лишь через раз.

Ольга Лебедева была сейчас в самом сердце Праги, пусть даже так думает только она. Отказываясь верить своим широко распахнутым глазам, отчего проходящие мимо люди начинали косо на нее поглядывать, свято веря, наверное, что еще одна чокнутая туристка сбрендила от счастья, осуществив свою очередную мечту путешественницы. Но просто.

Пошли они.

Пошли они со своими двойными стандартами, пусть даже если это чёртова правда. Потому что она была в чёртовом восторге!

Она, никогда в жизни не выезжавшая заграницу. Она, ни разу не посетившая в своей недалекой жизни даже столицу родины, потому что денег на такие поездки у ее семьи тогда не было. И-да. Опять таки она, отчаянно мечтавшая связать свою жизнь с путешествиями настолько прочно, насколько хватит ее хилого тела, приземленного разума и глаз, впитывающих в себя все новые и новые горизонты.

Возможно очень скоро она будет путешествовать еще больше, летать самолётами еще чаще. Высыпаться все реже и умирать от экстаза в два раза дольше.

А пока она стояла в немом восторге, люди спешили убраться прочь от проливного дождя. Укрыться где угодно. Под небольшие крыши магазинчиков, под свои плащи и пакеты, которые, к слову, плохо защищали от воды. Переждать где-нибудь в тепле, объятиях друг друга и обязательно с чашечкой чего-нибудь горячего. Какао, например.

При мыслях о чем-то горячем Олин желудок подал жалобный писк. Да, латте ей бы сейчас точно не помешал.

Стуча зубами от внезапно накатившего холода, внимая примеру прохожих, Оля поспешила удалиться с моста в направлении Пражского града. Возможно ей тоже посчастливиться переждать ливень в тепле или хотя бы под крышей. А будет еще лучше если она найдет дом Давида и нормально отогреется, желательно, быстрее чем дорогой брат найдет ее сам. Ливень ливнем, но гордость для Лебедевой — святое.

Хлюпая носом и перепрыгивая огромнейшие лужи, образовавшиеся за какие-то минуты. Петляя по улицах Пражского града и время от времени натыкаясь на тупики и разного рода лабиринты загадочного города, до брюнетки наконец дошло, что она безвозвратно потерялась.

Комкая несчастную бумажку, она в который раз корила себя за принципиальную глупую уверенность в своих силах и в том, что найти жилье брата не составит труда. Лебедева решительно зашагала к единственному живому человеку на этой неизвестной ей улице, который как раз двигался в сторону девушки.

Женщина средних лет в причудливо оранжевом пончо, с идеальной черной сумочкой на локотке и с зонтиком в фиолетовые цветочки остановилась, удивленно поглядывая на Олю, которая перла как танк. Милая дама.

— Извините, — девушка остановилась в нескольких шагах от нее, отмечая удивление и непонимание. Похожа на местную, а значит должна хотя бы приблизительно знать город.

— Excuse me,  — начала она уже на корявом английском. В глазах женщины зажглось узнавание, на что та произнесла:

— Can i help you? 

Лихорадочно перебирая все возможные фразы на английском, параллельно отмечая про себя, что нужно будет дать себе пинок под зад насчет этого, Александрова протянула этой прекрасной даме бумажку:

— Where it is?

Через секунду ливень над ней прекратился, а женщина уже рассматривающая содержимое несчастного листка, укрыла от дождя насквозь промокшую Олю, мысленно поблагодарившую за такой поступок.

Дама задумалась. Возможно пыталась вспомнить где именно находиться указанная улица или же просто хотела придумать, как объяснить туристке наиболее подходящий путь. Лебедева внимательно всматривалась в лицо прохожей чтобы не пропустить ни единой эмоции.

То, что случилось дальше, окончательно сбило с толку. Женщина ловко перекинула сумочку на второй локоть, ухватила Александрову за руку и что-то невнятно бормоча то ли ей, то ли себе самой, потащила ее вдоль переулков, улиц и сквер.

Сколько времени они так петляли Оля не помнила. Панорама перемешалась в одно сплошное пятно, рука болела оттого, что приходилось еще тащить за собой тяжелый чемодан, а незнакомка держала так крепко и так уверенно, будто знала ее не один год.

Так ее за руку держал только один человек.

Вытирал слезы.

Заставлял себя есть дольки лимона вместе с кожурой, хотя всей душой ненавидел их и кривился будто съел не один, а целых сто лимонов. Но зато Оля смеялась и больше не плакала.

Выбирал самые страшные ужастики и заставлял себя высиживать фильм до конца, а иногда и целых два.

Проносящиеся перед глазами улицы вдруг исчезли. Исчезла теплая ладонь незнакомки, так крепко сжимающую ее собственную ладонь. Ольга очутилась в другом измерении, где не было места дождю, холоду и промокшим ногам. Там не нашлось бы места ни для этой поистине лондонской Праги, ни для Давида, которого ей предстояло увидеть. Там было место только для одного человека.

Максим было кое-кем особенным для нее.

Здесь он натягивает на нее шапку и бесконечно долго потом еще бормочет себе под нос о том, что ей стоит одеваться теплее, чай не весна на дворе.

А тут они сидят в компании его друзей, а уже в следующую секунду, только взглянув в ее глаза, он уводит свою девушку подальше. Оле плохо в этой компании. А ее глаза совершенно не умеют врать.

Глава 3. Кто такой Давид Волков

— Может тебе все-таки помочь? — со стороны могло показаться, что Леон начал страдать внезапным приступом альтруизма, если бы Давид не знал друга достаточно хорошо чтобы сказать — Леон Рейрих всего лишь хотел утолить свое хваленое любопытство.

— Мне приходилось искать множество людей в намного больших городах. Ты правда думаешь, что я не в состоянии найти одну девчонку без единого гроша за душой? От аэропорта до города минимум пол часа пешком. Далеко она не убежит, — впереди какая-то красная киа резко затормозила, заставив мужчину чертыхнуться и тоже ударить по тормозам.

— Что там у тебя случилось?

— Кто-то не умеет водить машину, но все равно испытывает на прочность свою шею.

На том конце хмыкнули:

— Ставлю сто баксов, за рулём баба.

Давид промолчал. Хозяин или хозяйка красной киа только больше выбесили мужчину. А ведь весь день коту под хвост. И началось все с одной непутевой сводной сестры.

Он был на работе, решая с заказчиками вопросы о поставке новых запчастей к их строительным гигантам, как позвонила мать и сообщила, что его дорогая гостья потеряла в аэропорту все на свете и осталась без документов и без денег.

И Волкова это окончательно выбесило.

Мало того, заказчики выпендривались и выворачивались, словно ужи, потому что им постоянно что-то не подходило и Давиду пришлось уже в четвертый раз менять условия сделки явно не в свою пользу, опять-таки вызывать на офис своих адвокатов и нотариуса.

И это все на фоне возникшего инцидента с их оборудованием в новом строительном районе, где во время рабочего процесса балочная стрела с грузовой тележкой их башенного крана просто оторвалась и полетела вниз, покалечив не один десяток людей.

А сейчас сюда уже ехали следователи из полиции и страховщики, чтобы разузнать в чем поломка крана и есть ли в этом вина компании. Но самое важное, что ему самому было интересно почему их оборудование сломалось, ведь до этого в Аинсофт не было ни единого случая поломки строительного оборудования.

И все-таки с законодательством Чехии нужно быть на чеку, любой промах может стоить дорого.

Но чем будет заниматься Давид? Правильно. Ему нужно ехать в другой конец города и разыскивать одну заблудившеюся овцу, не потерявшею разве что голову, хотя в этом, пожалуй, приходилось сомневаться.

— Что даже наличных у нее нет? — с сомнением поинтересовался Давид, стоя в коридоре возле окна и поглядывая на конференц-зал где со следователями разбирался Леон. — Где она находиться? Дай мне ее номер.

— Ни денег, ни документов, — Наталья действительно была обеспокоена. — Я не знаю, не успела спросить. У нее телефон разрядился. Единственное о чем знаю, что она уже прилетела. Давид, найди ее, я так переживаю как бы с ней чего не случилось, она ведь впервые заграницей.

Вздохнул:

— Как хоть ее зовут? Как выглядит?

— Оля. И я тебе это уже сто раз говорила, пора бы и запомнить. Фото сейчас скину.

— Хорошо, — мужчина только и успел отключиться, как телефон сразу же засветился, оповещая о входящем сообщении.

А уже через секунду с фото на него уже смотрело нечто с огромными карими миндалевидной формы глазами, темными, почти черными волосами, подстриженными под каре и прямой челкой, скрывающей пол лба. Маленьким родимым пятном на правой скуле и неистовым огнем в глазах.

Она здесь выглядит совсем ребенком, улыбающимся во все тридцать два. На фото всего не видно, но  наверняка у нее пухлые щеки и тонкие, хорошо очерченные губы, слегка курносый нос, а еще щенячья преданность. Точно маленький потерявшийся щенок. Одни огромные глаза чего стоят.

Оля.

Оленька.

Давид хмыкнул.

Он ненавидел это имя. Даже не потому, что так звали его бывшую, а просто потому, что в этом имени было слишком много всяких крайностей. Оля. Ольга. Олюся. Слишком это все не для его педантичной прагматичности.

Слишком слащаво.

Уверен, что девчонка прямо-таки образец примерного ребенка в семье — послушная, тихая, затурканная малышка, потакающая своим родителям и вовсю смотрящая им в рот. Даже не вериться, что все его проблемы из-за этого маленького недоразумения на тоненьких ножках.

Но если говорить в общем, то вся его жизнь в последние месяцы невероятная жесть.

Продажи их запчастей и оборудования резко упали аж на целых пять процентов, что, примерно, на двенадцать процентов хуже чем в прошлом году. 

Диана — его любовница в какой-то момент придумала себе, что имеет право заявлять на что-то большее, чем их теперешние свободные отношения. Странные существа — женщины. Они готовы годами терпеть быть просто любовницами и ни на что не претендовать, до тех пор, пока на горизонте не появиться более успешная подруга, которая смогла окольцевать местного жеребца, чем, естественно, вызвала черную зависть у первой.

Теперь же это свалившаяся, как снег в апреле, сводная сестра.

Еще примерно пол года назад, когда разговаривая по скайпу с сыном, Наталья, как она сама это называет, обмолвилась словцом о планах дочери Александра, он не придал этому никакого значения. И было бы Давиду и дальше все равно до грандиозных планов его сводной сестры, если бы эти планы не касались его лично.

Сам мужчина девчонку  в глаза ни разу не видел и еще сто лет бы не видел, если бы не его мать, которая и слова вставить не дала, поставив перед фактом, что на момент учебы девушка будет жить у него.

Сначала Волков даже не понял, а когда понял, разозлился. Мало ему одной женщины, так и норовящей затянуть его в ЗАГС, так теперь еще вторая собирается влезть в привычный уклад жизни и испортить там все.

А сегодня еще оказалось, что за дурака мать держала не только его, но и ее, навешав лапши о том, что квартиру сдает приятная восьмидесятилетняя старушка. Значит девушка ничего не подозревала. Это, конечно же, немного облегчало ее будущую незавидную участь.

Глава 4. Аксиома

Противный отвар обжег язык и разлился по телу обдавая теплом и отдушиной каких-то неизвестных ей трав. Оля до белого каления ненавидела разные домашние отварчики от простуды, потому что противнее пойла она еще не встречала. А теперь женщина по имени Ангелина протягивала ей еще одну чашку с, наверное, еще одним вонючим отваром, от которого живот сводило неприятным спазмом. Хватит это терпеть!

Лебедева отодвинула руку женщины и отрицательно покачала головой, но экономка оказалась куда настойчивей и с новым рвением протянула ей чашку с вонючим снадобьем, явно не понимая намека и не собираясь так просто сдаваться. Их препирания длились до тех пор, пока брюнетка не поняла, что смертельно устала от этих немых баталий, ведь они друг другу и слова за все ее пребывание в доме не сказали, а она уже так вымоталась. Мысленно поднимая белый флаг, залпом выпила содержимое милой красной чашки с нарисованными зайчиками. Интересно, откуда у Давида такие милости-приятности. Что-то совершенно не вериться, что это он к ее приезду купил.

Когда все было выпито, кивнув самой себе в знак выполненного долга, странная женщина Ангелина не сказав ни слова покинула комнату, а Оля откинулась на мягкие подушки и закрыла глаза, воскрешая в памяти вчерашний день и острые серо-голубые глаза, которые так холодно впивались, словно иголки под кожу, что становилось почти физически больно.

Давид был достаточно крепким и производил впечатление человека знающего если не все, то очень многое.

Они поднимались на четвертый этаж молча: мужчина — спереди с легкостью неся ее багаж и она — сзади. Тащилась на ватных ногах и рассматривала его коротко стриженый затылок.

По-настоящему рассмотреть его Оля смогла только тогда, когда они переступили порог квартиры и оказались в огромной светлой и современной прохожей с невероятнейшими зеркалами на всю стену. Зеркала тут были почти везде, не учитывая арк чуть дальше, которые вели в следующие комнаты.

Огромного шкафа с верхней одеждой, в который можно было бы повесить ее сырую ветровку не было, но она подозревала, что одно из этих зеркал и есть тем самым шкафом. Чуть далее по просторному коридору небольшой спиралью шла лестница, которая, вероятнее всего, вела на второй этаж, а не просто стояла для интерьера. С обеих сторон, как уже успела заметить Лебедева, были эти самые арки, ведущие или в гостиную или в кухню, или в что-то вроде этого.

Господи, сколько же денег он на это спустил?!

Ольга перевела взгляд на раззувающегося мужчину и первое, что бросилось в глаза — погоди-ка! — была татуировка!

С левой стороны на шее красовался кончик рисунка тату, который был скрыт за воротником белой рубашки и, наверняка, спускался вниз к основанию шеи. Ну или как-то по-другому. Не важно. Важно другое. У ее тридцати четырех летнего сводного брата есть тату! Вот это умереть и не встать!

Лебедева мечтала о татуировке с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать и она первые услышала таких исполнителей как Эминем, Нирвана, Линкин Парк[1]. Но отец даже слышать не желал ни о чем подобном.
И вдруг пришло осознание, что сейчас, когда ей исполнилось девятнадцать и нету надзора родителей, эта мечта более чем выполнима.

«Возможно, » — подумала брюнетка — «все это не так уж плохо».

Следующим, что привлекло внимание было лицо. Она с уверенностью сказала бы, что это было самое обычное среднестатистическое мужское лицо, если бы не его глаза. Серо-голубые, напоминающие грозовое небо перед затишьем, сжатые в тонкую линию аккуратные губы и еще квадратной формы притягательная линия подбородка, четко выступающие высокие скулы, которые, однако, не вытягивали лицо, а добавляли некой агрессии всему образу. Прямые в меру густые брови, однако.

Мужчина имел короткие темно русые волосы, стриженные неким подобием ёжика и стильно украденные в легкий беспорядок на голове.

Гладко выбритый, истончающий невероятный аромат от Кельвин Кляйн[2] (Ольга смогла бы узнать его из тысячи других) и одетый с иголочки, он точно знал, чего хочет от жизни.

Чем-то Давид Волков определенно цеплял. Чем-то находящимся где-то на подсознательном уровне.

Но именно сейчас брюнетка заметила, что выглядел он немного помятым и уставшим, несмотря на собранность. Этакий мистер-контроль над всем. Судя по всему, его работа была не для слабонервных.

Когда с соседней комнаты к ним вышла совершенно незнакомая женщина, Лебедевой пришлось на время прекратить так открыто разглядывать сводного брата.

На вид пятидесятилетняя незнакомка в достаточно скромных брюках и хозяйственном фартуке поверх зеленой блузы не была похожа на жену. Тогда кто?

Давид заговорил к ней на чешском и когда она ответила, девушка узнала тот самый голос из домофона. В ходе этого таинственного разговора, пока что не понятного Оле, незнакомка взглянула на нее с некой долей интереса, но всего на секунду, а потом что-то сказала Волкову и молча удалилась. Что же она такое сказала, чёрт ее дери?!

Чего-чего, а совать нос везде куда попало у Лебедевой Ольги так просто не отбить. Но реакция женщины поразила. Ведь это она продержала брюнетку на холоде почти четыре часа! Ну ладно, всего два. Но это ничего не меняет.

Мысленно поставив галочку еще вернуться к этому вопросу и, при возможности, поговорить об этом с таинственной обитательницей жилища брата, Оля перевела взгляд на мужчину, который уже успел разуться, а теперь стоял оперевшись бедром о перила лестницы и сложив руки на груди. Сверлил ее абсолютно непроницаемым взглядом. Господи! Точно так же смотрят сквозь людей, кажется.

И Лебедева запоздало поняла, что пропадет тут, ведь он же ей жизни не даст. В голове возникла до истерики смешная картинка из сказки о Красной шапочке и Сером волке. Что-то в их ситуации было очень даже похожим. По глазам видит — сожрет и не подавиться.

Глава 5. Призрачный нейтралитет

Дверь в кабинет Давида была сделана из темного дерева неизвестного ей происхождения. Впрочем, здесь все было сделано из материалов, названия которых Оля и в помине не слышала.

Войти внутрь и снова наткнуться на острый взгляд было страшно. Даже пробивающий от холода озноб и першение в горле, предшествующее о скором заболевании так не пугали, как ее сводный брат. Превозмогая непонятно откуда взявшиеся смятение, Лебедева, словно мышь, поскреблась в дверь, надеясь, что ее не услышат. Услышал, в чем уверил голос по ту сторону.

— Входи.

Когда-то Оля думала, что самое ужасное — это экзамен по тригонометрии, но нет. Самое ужасное и самое ненавистное сидело за письменным столом, читая какие-то бумаги и время от времени хмурясь.

— Присаживайся, — Волков даже не взглянул на топчущуюся у дверей девушку, продолжая изучать то ли документы, то ли договора. Фиг его знает. Не интересно.

Кабинет, как оказалось, у этого человека был самым что ни есть обычным: письменный стол, стеллажи, стеклянные полки с книгами. С другой стороны диван, а напротив стола Давида с виду дизайнерский стул. В него Ольга и опустилась с, заледеневшим от какого-то непонятного волнения, сердцем. Сводный брат по-прежнему не обращал на нее никакого внимания, а Лебедева с каким-то страхом поглядывала на мужчину. Она чувствовала себя словно перед судебной казною и от этой мысли захотелось рассмеяться.

Вспомнилась Машка с ее пророческими словами о том, что когда она умрет, то обязательно попадет под справедливый модный суд и будет сидеть напротив судьи с вспотевшими ладонями и выслушивать все свои модные грехи. И будет наказана за игнорирование модных тенденций и рекомендаций Маши.

— Вот увидишь, на том свете ты получишь за это сполна, — зло пихнула подружку в бок Машка, под смех и похрюкивание Лебедевой, которая тут же перекатилась на другой конец кровати. — И за то, что не послушала меня на Новый год и не надела то красное платье. И за то, что номер в Сережки не взяла. Проворонила такого парня, мать! А теперь он встречается с Кристинкой из параллельного. А чего ты смеешься? Между прочим, это ты виновата. Да-да! Нечего было глазами хлопать с разинутым ртом!

— Ну все-все, не бурчи, сводница, — успокоившись от смеха, брюнетка вылезла верхом на лежащую сбоку подругу, пытаясь растормошить бормочущую и недовольную Машу. Но Маша была бы не Машей, если бы так просто упустила суть разговора.

— Я серьезно, Лебедева, — Стрижник отмахнулась от одноклассницы как от надоедливой мухи и, пользуясь преимуществом, что значительно превосходила подругу по габаритах, с легкостью скинула ту с себя. — Я кровь из носа, пытаюсь устроить тебя в жизни, чтобы ты призраком не ходила по миру! Только представь, что Сережка Бенинский был твоим последним шансом. Две кошки у тебя уже есть, заметь. До статуса сильной и независимой осталось не так много. И еще — на первом свидании не неси несусветной чепухи — постоянно тебе напоминаю, да все как об стену горохом!

Но Ольга никак не хотела понимать высокую материю жизни от Марии Стрижник и только сильнее рассмеялась, что несказанно обидело вторую.

— Знаешь, — окончательно успокоившись начала Лебедева, — а я не хочу влюбляться. Я видела какими несчастными были мои родители в браке. Возможно, развод был лучшим вариантом. И потом — каким убитым был мой отец, когда мама умерла. Бабушка и дедушка до сих пор обвиняют его в ее смерти. И это неправильно. Вот ты только представь: ты любишь человека, замуж выходишь. У вас появляются дети, машина, ипотека — все дела. А потом, совершенно однажды, приходит осознание, что ты не чувствуешь никакой любви. На ее место приходит холод, отчуждение. Ссоры, недосказанности, обидные слова, чтобы уколоть друг друга побольнее. В то самое. Другие друзья, интересы, другие ценности в жизни. Деление ребенка и перетягивание на свою сторону. И ты как-то начинаешь понимать, что с этим человеком тебя связывает только общий ребенок и до сих пор не выплаченный кредит. Но уйти от него ты не можешь по другой причине. Когда не любишь, ничто не удержит тебя уйти. Даже не смотря на детей. Уходить тяжело по причине зависимости друг от друга. Ты боишься заходить в море, потому что не знаешь, что тебя там ждет, найдешь ли ты снова счастье или утонешь в вечной синеве. А покидать привычное в угоду неизвестному, но такому манящему, не хочется. Это называется страхом жить так, как ты хочешь, а не по принципам мышления других людей. Знаешь, мне не нужен ни Сережа Бенинский, ни кто-либо еще. Я хочу найти ту точку опору, чувство внутреннего счастья, которое даст возможность прожить жизнь достойно и так, как хочу я, а не чьи-то «так надо». Нет в жизни единого коллективного понятия «так надо» универсального для всех. Каждый решает сам как ему надо или не надо. Ты извини, Маш, я не обидеть тебя этим хочу, я просто говорю, что какой-то парень не сделает меня счастливой, если я не захочу. Состояние счастья не измеряется такими вещами.

Стрижникова очень долго молчала, глядя на одноклассницу.

— Может быть, в чем-то ты права. К чёрту этих занудных нытиков, свихнутых на общепринятом мнении!

Оля подползла к подруге и положила голову на плече, на что Машка только обняла и чмокнула брюнетку в макушку. Лебедева вздохнула:

 — Это ты в точку сказала.

— Ладно, давай уже спать. Утро за окном, а мы еще даже не ложились. Клуб клубом, но зачет по тригонометрии сам себя не сдаст. Если опоздаем, Жаба с нас три шкуры спустит, а потом как этих шкур по кругу да и пустит.

Александрова подавила смешок.

— Давай.

Мария односложно хмыкнула, поцеловала подругу в щеку и потянулась к выключателю.

— Спокойной ночи.

— Спокойной.

В ту ночь им так не удалось уснуть. Подружки еще очень долго разговаривали обо всем на свете, плакали и смеялись. И понимали: чтобы не случилось, они есть друг у друга.