Будь моим палачом

Глава 1

Альтернативная история Земли, наши дни.

Уильям Пэриш нервничал. Позолоченные стрелки антикварных часов неумолимо подбирались к цифре десять. Их легкое тиканье напоминало ему стук дождевых капель по крышке стоявшего у могилы гроба. Капли времени били по издерганным нервам, растекались по телу ядовитой ртутью страха.

Больше тянуть нельзя. Совещание длится уже второй час, а он никак не может перейти к главному его вопросу. Он, министр внутренних дел, один из самых могущественных людей в стране, дрожит, как тряпка!

            Его пожелтевшие от курева пальцы нервно крутили инкрустированную нефритом ручку, подрагивая от желания ощутить вместо нее похрустывающую табаком сигарету. Вот бы сейчас затянуться, да так, чтобы даже из ушей дым пошел! И тогда благословенный никотин проникнет в каждую альвеолу его легких, а потом мягко окутает расслаблением его вечно натянутые нервы. Вот только сперва нужно закончить это чертово совещание.

            Уильям сжал норовившие застучать зубы. Вчера вечером Его величество король Оберон уведомил его о приезде двух своих близких друзей – промышленных магнатов из Асакурии, и потребовал обеспечить им полную конфиденциальность и безопасность. Казалось бы, пустяк, тем более, что гостям никто не угрожал. Ими даже не интересовались. Всем жителям страны было глубоко плевать на их приезд. Всем, кроме инкатора Карминского.

            Этот сотканный из расчетливости и безжалостности старик был главным советником короля и желал знать о каждом оброненном асакурийцами слове. Даже если оно было сказано во сне. Его неумное любопытство шло вразрез с волей короля, но министр знал, чей приказ он будет выполнять. В случае неповиновения монарх либо сместит его с должности, либо посадит в тюрьму, а вот расправа Карминского будет куда более скорой и пугающей. Он, Уильям, даже пикнуть не успеет, как окажется в застенках инкатории или отправится на тот свет. Не будет ни суда, ни следствия, ни возможности подать жалобу на несправедливый приговор.

            Мысленно попросив у неба поддержки, Уильям стал отдавать распоряжения.

            — И чтобы яхта асакурийцев тоже была нашпигована жучками сразу после прибытия! — закончил он и обвел тяжелым взглядом шокированных  подчиненных.

            Такими напуганными он их еще не видел. Пэриш даже испытал злорадное удовольствие от их растерянности. Пусть тоже помучаются! Почему он один должен жить ближайшие несколько дней на грани инфаркта?

            Он откатил от себя ручку, положил крепкие, как у рабочего, ладони на край стола, и решительно встал с похожего на трон кресла. Конечно, не настолько решительно, как хотелось бы – ноги были ватными, – но все же достаточно бодро и величественно.

            — На этом все! – пророкотал он. — Выполняйте!

            Мерный гул кондиционера частично заглушил пробежавший по кабинету недовольный ропот.

            — Но это же противоречит приказу Его величества! — не удержался один из офицеров.

            Губы министра скривились в издевательской ухмылке.

            — Вы отказываетесь выполнять приказ господина Карминского?

            Упоминание инкатора  подействовало на присутствующих как изгоняющее заклинание. Вопросов и возражений ни у кого больше не возникло. Не прошло и минуты, как все участники совещания покинули кабинет и оставили министра в вымечтанном одиночестве.

            Выждав, когда их шаги затихнут, он запер дверь и тяжело добрел до углового шкафа. Скрипнув безликой дверцей, сдвинул в сторону кипу подшивок и извлек из-за нее пузатую бутылку темного стекла. Выдрал зубами пробку, бросил ее на полку и гулко, жадно, отхлебнул коньяк. Раз, другой. Жидкость обожгла горло, зато голову почти сразу перестало распирать от напряжения.

            Пэриш сделал еще глоток и с сожалением оторвался от бутылки.

            — Я так скоро сопьюсь... Или свихнусь... — пробормотал он и поднял глаза к потолку. — А ведь до пенсии всего два месяца! Господи, помоги мне их пережить!

            Он поставил бутылку на место и похлопал по карманам пиджака, нащупывая пачку. Раскурил сигарету и медленно, с наслаждением вдохнул дым.

            — Всего два месяца, и я буду свободен! Смогу проводить дни напролет с семьей, нянчиться с внуком. Вспомню, как улыбаться... Боже, как же я устал от этой должности... Как устал бояться...

            Мысли о скором увольнении немного взбодрили Пэриша. Кабинет, который минуту назад казался ему клеткой, теперь смотрелся вполне уютно. Зеленый ворс коврового покрытия напомнил ему майскую траву, а гул кондиционера – жужжание собирающего с цветов нектар шмеля.

            Уильям распахнул окно и присел на подоконник. Снова глубоко затянулся.

Глава 2

Стоянка перед дворцом напоминала выставку гигантского автосалона. Полуденное солнце растеклось по отполированным корпусам машин жидким золотом, превратив их в отражатели. Глаза Карминского заслезились от слепящих отблесков, и он прикрыл их сложенной козырьком ладонью.

Июльское марево лениво колыхалось в воздухе, плавя асфальт и с каждым вздохом заполняя легкие душным текучим жаром. Плотная ткань мундира немедленно впитала в себя вездесущие лучи и стала разогревать и без того разгоряченную кожу.

Тихо бормоча под нос проклятия, инкатор прибавил шаг, мечтая поскорее оказаться внутри похожего на собор белоснежного здания, в котором проводились коронации, королевские свадьбы и другие наиболее важные для династии Астаротов церемонии.

Радовало старого ворчуна одно: Оберон внял его советам не украшать дворцовый комплекс цветами и воздушными шарами. Посвящение в сан – церемония строгая, к тому же крайне редкая, и нечего портить ее девчачьими финтифлюшками, даже если виновница торжества – девятнадцатилетняя девушка.

Жнец фыркнул. Какая все-таки глупость со стороны монарха давать такую огромную власть малоопытной девчонке! Все равно, что позволить малышу понажимать кнопки в центре запуска ядерных ракет: последствия могут оказаться самыми плачевными. Но разве ж этого упрямца переубедишь?

По виску инкатора сбежала струйка едкого пота. До чего же жарко! Скорее бы кончилось это лето! Эдмунд про себя обругал две недели назад скончавшегося инкатора Витовского, на место которого король тут же назначил эту малолетнюю пигалицу. Старикан мог бы умереть на пару месяцев раньше, когда было прохладней.

Едва он ступил на истертые за три сотни лет ступени, слуги в вишневых ливреях широко распахнули перед ним украшенные резьбой створки двери и согнулись в глубоких поклонах.

Эдмунд вошел в кричащую роскошь зала. Всюду лепнина и позолота, так раздражающие глаз аскета. Остановился, привыкая к куда более тусклому, чем на улице, освещению.

В помещении стояла сильная духота, несмотря на множество работавших на всю мощь кондиционеров. И если бы только духота! Куда хуже была удушающая смесь запахов пота и нескольких десятков парфюмов. Словно толпа не знающих о существовании душа туземцев громила витрины с духами. Карминский порадовался, что не пришел раньше – это воздух не достоин пачкать его легкие. По привычке, внимательно огляделся.

Стены из белого мрамора лениво ловили исходивший из семи огромных хрустальных люстр свет, а потом отражали его мягкими отблесками.

Справа и слева тянулись длинные ряды бордовых бархатных кресел. Часть из них была занята празднично одетыми людьми, другие пустовали.

Дальняя часть зала была освещена ярче всего. Там, на покрытом бордовым ковром возвышении, купаясь в многочисленных хрустальных бликах, стояла виновница торжества. Среднего роста, изящная до хрупкости девушка, в точно таком же, как у Карминского, мундире.

К большой радости инкатора, официальная часть церемонии закончилась: Юлиана уже дала все предписанные протоколом клятвы и теперь принимала поздравления.

Возле нее суетливо толпились приглашенные. Их восторженные аханья, пожелания успехов и прочая болтовня сливались в монотонный гул. Девушка стоически выслушивала все это, периодически благодарно кивая.

"До чего же ей идет мундир!" – расслабленно привалившись к стене, подумал Эдмунд. – "Прямо воплощение Немезиды, с манерами и осанкой королевы. Бедный принц!"

Хоть Жнец и был сухарь сухарем, но женскую красоту ценил до сих пор. Тем более, столь необычную. Давным-давно у его матери была дивно красивая фарфоровая кукла работы знаменитого мастера. Будучи ребенком, он подолгу сидел рядом с ней. Вглядывался в серые кристаллы ее необычайно выразительных глаз. Наслаждался завораживающейся полупрозрачностью слегка покрытой румянцем кожи. Осторожно проводил пальчиком по четко очерченным губам. Ему все время казалось, что кукла живая. Что дыхание вот-вот всколыхнет ее грудь и она проснется от своего странного сна.

Юная герцогиня напоминала ему эту куклу. Та же белая, полупрозрачная кожа. Те же серые глаза. Та же аристократическая изящность линий. Только волосы другие. У куклы были длинные светлые локоны, а волосы Юлианы – прямые, глянцево-черные, спускались чуть ниже подбородка.

Эдмунд всегда удивлялся, откуда в этой девушке было столько жизненной силы и непреклонности. За годы учебы он провел ее через все круги ада, из кожи вон лез, чтобы она покончила жизнь самоубийством и избавила его от необходимости учить ее, но она все выдержала. И это подкупало. В глубине души он даже гордился ею. Но собой больше. Ведь именно он превратил падающую в обмороки плаксу в девушку с железной волей. К сожалению, одного этого недостаточно, чтобы работать инкатором.

— Что-то я размяк! – с усмешкой пробормотал Карминский. — Хотя оно и понятно – молодость вспомнил. Самого ведь когда-то так чествовали!

Он завертел головой, выискивая короля. Тот стоял на внутреннем балконе, с умилением глядя на новопосвященную, разве что слюни от счастья не пускал. Но его можно понять. Добился-таки своего, хоть и за его, Жнеца, счет. Впрочем, как всегда. Его величеству приходит в голову очередная сверхценная, почти невыполнимая идея, а воплощать ее в жизнь приходится инкаторам.

Карминский просунул платок под воротник мундира и стер выступившие на шее капельки. Чертов мундир, варишься в нем летом, как картошка. Впрочем, это единственный его недостаток. А вот достоинство несомненное: окружающие смотрят на него так, словно он соткан не из нитей, а из всесилия и неотвратимости страшной кары за любую неугодную государю мысль.

Вернув платок в карман, инкатор поднялся на балкон и стал рядом с Обероном. Не отрывая глаз от своей воспитанницы, тот с укоризной произнес:

— Эдмунд, ты все пропустил!

Глава 3

Банкет был великолепен. Для украшения зала король пригласил лучших декораторов королевства. Те добросовестно отработали каждый заплаченный им талин, превратив помещение в облачный чертог, легкий и воздушный.

            Стены, отполированный до зеркального блеска мраморный пол, нежнейший тюль на окнах, чехлы на мебели, струящиеся на пол скатерти – все было снежно-белым. С этой белизной контрастировала только сочная зелень расставленных повсюду букетов, да яркие платья гостей.

            На застолье король пригласил лишь часть тех людей, что присутствовали на церемонии. Чуть больше шестидесяти человек, с которыми он хотел познакомить Юлиану поближе.

            Виновницу торжества усадили во главе "П" образного стола слева от Оберона. Справа от него расположился принц. Остальных гостей рассадили по степени их важности для короля. Асакурийцев и Карминского – поближе, чиновников – подальше. Хиггинс так и не пришел – его место рядом с Юлианой занял Эндерсон.

            На небе зажглись первые звезды, но гигантские люстры безжалостно растворяли норовившую пролезть через окна темноту. Той оставалось лишь бродить за стенами, с тоской нищенки заглядывая в это царство роскоши и вкуса. Яркий свет стекал по филигранным подвескам светильников жизнерадостными ручейками, разбивался о причудливые грани бокалов, восторженно рассыпался радужными искрами по дамским драгоценностям.

            Не видимые за драпированной перегородкой, музыканты негромко играли что-то лирическое. В музыке слышались плавные переливы лесного ручья и певучесть треплющего колокольчики ветра.

            Тосты чередовались со сменами блюд. Любители мяса налегали на рябчиков, жареных поросят и нежнейшую телятину. Рыбоеды уплетали малосольную семгу, устриц, лобстеров и икру. Вегетарианцы наслаждались пестревшими разноцветными овощами салатами. Кондиционеры с энтузиазмом подхватывали источаемые едой ароматы, перемешивали их в аппетитнейший коктейль и разгоняли его по залу.

            Вот только Юлиане было не еды. Она с тревогой наблюдала за асакурийцами.

            Один из них -Альфред Моррей, смахивал на жабу своей округлостью, приземистостью и глазами навыкате. Тони шутил, что он свои миллиарды носит в животе, потому тот такой огромный. А плешь ему на голове проела не в меру требовательная жена.

            Другой –  Мортон Альбиньи, напротив, был высок, статен и картинно красив. Ему было под пятьдесят, но морщины пролегали только у презрительно изогнутого тонкогубого рта. Да и седины почти не было – лишь легкий налет серебра на висках и макушке.

            Мортона Тони считал реинкарнацией Нарцисса. Высочайшее самомнение, пристальное внимание к своей внешности, плюс страсть менять костюмы несколько раз за день. Все признаки налицо. Вот только Нарцисс был пустышкой, а Мортон – расчетливым и проницательным бизнесменом.

            Напрягая слух – звяканье ножей и вилок о тарелки и многоголосый разговор гостей здорово мешали, –  герцогиня внимательно ловила каждое произнесенное асакурийцами слово.

            – Мне кажется, вам следует немного изменить герб, – ткнув замасленной вилкой в сторону украшавшего вход символа, сказал Моррей. – На короне вместо драгоценных камней нарисованы одиннадцать планет. А в Солнечной системе их всего восемь!

            Юлиана не знала, чему поражаться больше: его наглости или невежеству. Любой житель страны знал, что герб был изменен Обероном восемнадцать лет назад, после возвращения из межзвездной экспедиции на Эллиум. Вокруг эллианского солнца вращались десять планет. Одиннадцатой на короне была Земля. Геральдисты объясняли это так: талинальдийцы – единственные из землян, кто побывал за пределами  Солнечной системы и вступил в контакт с инопланетниками. Такое грандиозное достижение грех не запечатлеть на одном из главных символов государства!

            Но герцогиня знала от принца, что дело было не в национальной гордости. По какой-то странной причине Оберон считал, что скоро будет править не только Землей, но и всей эллианской звездной системой. На чем основывалась эта странная уверенность, девушка не знала. Но понимала, что на ровном месте ее бы не возникло – король был себе на уме, но отнюдь не безумен.

            Официанты стали подавать горячее. К герцогине подошел официант, предлагая ей очередное блюдо. Она собиралась отказаться, но тут к ее уху наклонился Оберон.

            – Юлиана, ты обязана попробовать этого поросенка, он сказочно вкусный! – с улыбкой потребовал он.

            Привычка слушаться его укоренилась настолько глубоко, что девушка не посмела возразить. Не потому что боялась. Скорее, чтила, как родителя. Ведь именно он опекал ее с тринадцати  лет и относился почти как к дочери.

            Герцогиня кивнула официанту. Он тут же поставил перед ней полупрозрачную тарелку с куском подрумяненного поросенка. Истекая золотистым соком, мясо нежилось на ложе из зелени. Ноздри девушки защекотал насыщенный пряный аромат. Король несколько секунд понаблюдал, как она режет мясо на ломтики, а потом обратился к сидевшему справа от Энтони Альбиньи.

Глава 4

Третий час ночи, а сна нет... Словно он вовсе перестал существовать на Земле... Тони нетерпеливо крутнулся в постели — раз в тридцатый за час, подтянул одеяло к подбородку и сомкнул веки. Нужно заснуть! Завтра с утра занятия с преподавателем, и их лучше проводить на свежую голову!

Вот только глаза почему-то открываются сами по себе, стоит только расслабиться. Он отшвырнул одеяло, сел на постели. Отлупил кулаками подушку, словно пытаясь выбить из нее остатки застрявшего там с прошлой ночи сна. Снова лег, закутался в кокон.

За окном тихо шелестела листва. Никак ветер поднялся? Или это звезды шелестят? Манят, зовут его к себе... Где-то далеко среди них, на сиреневом Эллиуме, живет бог, из частички которого он создан. Во всяком случае так утверждает отец.

Тони сконфуженно рассмеялся. Он так и не привык к мысли о том, что в нем есть что-то от инопланетного Абсолюта. Какое из него божество? Скорей, ничтожество. Да еще и болезненное до невозможности. Живет от пересадки до пересадки. Отец даже в университет его боится отпускать — учителя приходят прямо во дворец. Стыдно-то как! Словно он дошкольник какой-то, с которого ни на минуту глаз спустить нельзя. Как был папенькиным сынком, так и остался. Возможно, им и умрет...

Одеяло снова отлетело на середину кровати. Принц встал, прошлепал босыми ногами к окну и отдернул штору. Вечно прислуга прячет от него звезды! Такие живые, трепетные, загадочные, но бесконечно далекие...

Паркет холодил ступни, и Тони поджал пальцы, не отрывая взгляда от черной пропасти неба. Интересно, чем пахнут звезды? Холодом? Пылью от взорвавшихся планет? А может, свободой? Правда ли он их дитя? Или отец выдумал эту сказку, чтобы помочь ему держаться за жизнь?

Он оглянулся на шкаф. Стеклянные дверцы блестели в лунном свете, как гладь ночного озера. На верхней полке стояла статуэтка устремившегося вверх звездолета. Того самого, которому Тони был обязан своим рождением.

Юноша подошел к макету и осторожно снял его с полки. Перевернул, провел ладонью по тяжелой подставке из черного инопланетного камня. Как всегда, поверхность ожила от его прикосновения, задышала голубыми молниями сплохов. Ниточки голубого огня заструились по глянцу квадрата, складываясь в картинки и символы. Теперь перед глазами принца была подробнейшая карта Авии — эллианской звездной системы. Легким касанием он мог удалять и приближать планеты, рассматривать причудливые очертания их континентов.

Красота космоса завораживала, но еще больше Энтони удивляло то, что камень реагировал так только на его прикосновения. Прислуга годами стирала с него пыль, но даже не догадывалась какую диковинку держит в руках. Только из пальцев принца струился невидимый свет, пробуждавший панель к жизни.

Об этой вещице Тони узнал в четырнадцать лет. И о своем необычном происхождении тоже. Отец мало что ему объяснил. Сказал, еще не пришло время для полной откровенности. Но попросил сына никому не рассказывать об их разговоре. Совсем никому, даже Юлиане. И это тяготило юношу больше всего. Скрывать что-то от обожаемой сестры невыносимо!

Энтони раздвинул пальцы, приближая к себе Эллиум. Мысленно уплыл в тот давний разговор с отцом.

— Папа, что это?

— Это твое великое будущее, сын! Придет время, и эта вещица вознесет тебя выше звезд, и миры падут перед тобой на колени. Пусть Талинальдия к тому времени даже рассыплется в прах – неважно! То наследство, что тебя ожидает, будет несопоставимо огромным по сравнению с ней, нам нужно лишь дождаться этого дня. Абсолют найдет тебя — свою плоть и кровь, и возвеличит, где бы ты не находился! Потому что ты особенный, уникальный. Ты – мое величайшее сокровище! Других таких на Земле не существует!

Долгое время после этого Энтони ломал голову над своим происхождением. Его отец и мать — обычные земляне, а он — обычный ребенок, родившийся на Земле через год после возвращения отца из межгалактической экспедиции. Тогда откуда в нем часть эллианского Создателя? И как долго еще папа будет умалчивать правду?

Как только речь заходила об Эллиуме, король замыкался в себе, словно моллюск в раковине. За все восемнадцать лет своей жизни Энтони узнал об экспедиции ненамного больше, чем остальные жители Земли. Знал только, что его народ еще не одно десятилетие будет проклинать династию Астаротов за навлеченные на него беды.

А ведь меньше тридцати лет назад богатству и могуществу Талинальдии завидовали все. Ее леса и поля тянулись через восемь часовых поясов, а границы омывали два океана. Экономика страны процветала, обеспечивая благополучие двух с половиной миллиардов человек, наука переживала свой золотой век.

А потом неведомый волшебник взмахнул своей палочкой и в небе над Землей появился инопланетный космический корабль. На нем не было ни царапины, но он был совершенно пуст.

Неожиданная находка привела землян в неистовый восторг. Корабль окрестили "Мечтой", и даже на радостях поменяли летоисчисление. Год находки корабля стал первым годом Звездной эры. И первым годом заката Талинальдии.

Ее погубили самые передовые на тот день технологии, благодаря которым талинальдийцы добрались до корабля первыми, и жадность короля, приказавшего не пускать на борт "Мечты" чужаков. Исключением стала тройка ведущих иностранных ученых, которым позволили заняться изучением звездолета, но и те тут же стали пленниками, без права общения с Землей.

И тогда на отца Оберона ополчился весь мир. Руководители обделенных государств создали ОНГ – Объединение Независимых Государств — и обрушили на Талинальдию всю мощь экономических и политических санкций.

Но узурпатор не дрогнул и стал усиленно наращивать военную мощь страны, чтобы отбить у других желание завладеть кораблем. Страна свирепо ощетинилась иголками из ядерных ракет, а приграничные воды бороздили напичканными боеголовками крейсеры. Король Талинальдии открыто пригрозил развязать ядерную войну в случае посягательств на "Мечту".

Глава 5

Завоевывать уважение политической верхушки Юлиане пришлось долго и мучительно. Несмотря на то, что теперь она была полноправным инкатором с личной гвардией, ее появление неизменно вызывало у людей улыбку, у кого умильную, у кого насмешливую.

В первый же день работы к ней заявился инкатор Хиггинс с приторно-розовой коробкой в руках. Игнорируя все заведенные в инкатории правила, он без приглашения, и даже предупреждения, прошел прямо к Юлиане в кабинет. Мельком глянув на терявшуюся за огромным письменным столом девушку, он завертел головой и с досадой произнес:

— Я ищу инкатора Делайн, но нигде не могу ее найти. Ты ведь ее секретарша? Или подружка по песочнице? Впрочем, какая разница кто ты? Ну-ка, девочка, метнись по инкатории, поищи мне герцогиню!

В первые секунды девушка растерялась и даже оробела. Она впервые видела Хиггинса так близко: раньше он упорно не желал знакомиться с нею, считая ее недостойной этого сана. Первое, что ей бросилось в глаза, была окладистая седая борода. Блестящая и ухоженная, она придавала его округлому лицу исключительно благообразный и благодушный вид и идеально гармонировала с серебряно-черной гривой, которую он тщательно зачесывал назад. Инкатор напоминал ей школьного доктора, довольно упитанного, но не толстого, разговаривавшего со всеми чуть свысока и требовавшего неукоснительного соблюдения диктуемых им правил.

Подавив требовательное желание встать перед ним, Юлиана напомнила себе, что Хиггинс теперь ее коллега, а значит, равный ей. Если бы он нормально ее поприветствовал, то она бы непременно поднялась ему навстречу, но отвечать вежливостью на открытое пренебрежение ей не хотелось. Нужно с самого начала задать нужный тон в их отношениях, если она не хочет терпеть его насмешки до конца их совместной деятельности. И будет он ее уважать или гнобить, во многом зависит от того, поддастся ли она сейчас на провокацию.

С трудом выдерживая пристальный, обманчиво-добродушный взгляд зеленовато-карих глаз, Юлиана лихорадочно обдумывала свой ответ. Сердце гулко бухало в напрягшемся теле, даже ладони вспотели, чего с ней уже несколько лет не случалось.

— Разумеется, я отыщу для вас герцогиню, если, конечно, причина вашего визита достаточно веская, чтобы отвлекать Ее светлость от игры в куклы. Только сперва представьтесь, чтобы я знала кто ее разыскивает, – поражаясь собственной наглости, сказала она.

— А я ведь как раз игрушку ей и принес! – радостно известил инкатор. – Подарочек на вступление в должность. – Он протянул девушке коробку и попросил: – Передай ей от меня. Скажи, что старина Арчибальд заходил познакомиться с нею и просил забегать к нему в гости.

Девушка приняла из его рук подарок и развернула скрепленную затейливым белым бантом обертку. Внутри нее оказалась довольно симпатичная шарнирная кукла. Юлиана вскинула на Хиггинса полный изумления взгляд.

— Кукла?

Его губы разъехались в стороны в счастливой улыбке: кажется, пакость удалась.

— Да, кукла! Девчушки ее возраста просто пищат от таких!

— Странно... – с сожалением протянула герцогиня. – Я ожидала увидеть памперс или погремушку... Но и кукла сойдет на вырост. Я непременно передам ваш подарок и пожелания Ее светлости!

Хиггинс весело хмыкнул и молча вышел за дверь.

Едва щелкнул язычок задвижки, Юлиана метнулась к висевшему на стене зеркалу. Она опасалась, что выглядит как перепуганная мультяшка: с волосами дыбом и выкатившимися до середины носа шариками глаз. Но ее внешность была в полном порядке, даже щеки не покраснели. Спасибо Карминскому, вытравившему проявления ее эмоций, как известь краски.

Она вернулась в массивное кресло, протерла липкие от пота ладони салфеткой и прижала их к лицу, мечтая хоть на час спрятаться от этого недружелюбного мира, где каждый человек напоминал кактус, так и норовивший исколоть ее своими иголками. Как взять ситуацию под контроль, когда над тобой смеются не только сотрудники инкатории, но даже собственные гвардейцы? Не в открытую, конечно, но иронию в их глазах трудно не заметить. А мириться с нею еще труднее.

Юлиана заерзала: в кресле сиделось страшно неуютно, будто оно принадлежало не ей, а другому, более достойному этой должности человеку. Сизо-синяя кожа обивки, такая мягкая и приятная с утра, теперь словно обжигала ее. Внушительный диван у стены напротив стола выглядел куда гостеприимней, но садиться на него тоже не хотелось.

Тяжело вздохнув, девушка встала и начала мерить комнату мелкими шажками. Четырнадцать шагов в длину, десять в ширину. От одной кремово-белой фактурной стены до другой по сине-бежевому упругому ковру.

Кабинет ей не нравился. Богато обставленный, но строгий до аскетизма — ни тебе цветочка на окне, ни милой безделушки на столе. Безлико и чисто до стерильности. Ряд темных шкафов вдоль левой стены, диван и два кресла для посетителей. Можно, конечно, все переделать под себя, но она этого делать не станет. В обители инкатора и должно быть неуютно. До зябкости, до дрожи в коленях, до присохшего к небу языка.

Юлиана подняла взгляд от проминающихся ворсинок ковра к гербу Талинальдии, висевшему на стене за ее креслом. Надолго зажмурилась, снова посмотрела. Ее новая жизнь в качестве инкатора до сих пор казалась ей дурным сном. Все пять лет учебы она мечтала поскорей вырваться из-под опеки короля и Карминского, и вот ее мечта сбылась. А радости и близко нет, одна растерянность, подавленность и сильное желание сбежать куда-нибудь за границу.

— Ты справишься! — свирепо рыкнула она сама на себя и взяла со стола телефон.

Первой задачей, которую она себе поставила, было построение собственной агентурной сети. Благо, информаторов за годы практики у нее набралось немало.

***

Глава 6

Хиггинс оказался лишь первым из тех, кто поспешил выказать Юлиане свое пренебрежение. С того дня куда бы она ни пошла, за какое дело бы не взялась, ее всюду встречали со снисходительной улыбкой, точно она была пятилетней малышкой, нарядившейся в деловой костюм и явившейся руководить корпорацией. Так вели себя не только высокопоставленные чиновники, но даже сотрудники инкатории. Ее распоряжения не торопились, а порой даже отказывались выполнять, не согласовав их с кем-то, кого считали более компетентным и умным, чем она.

            Карминский ни во что не вмешивался, а просто наблюдал за ее унижениями, предоставив ей возможность либо упасть в глазах окружающих на самое дно, либо заявить о себе как о личности, с которой не стоит шутить. Она выбрала второе.

            Порядок в своем отделе, занимавшем весь второй этаж инкатории, она навела менее, чем за неделю. Просто недвусмысленно дала понять своим служащим, что их благополучие и даже жизнь полностью зависят от ее расположения. После этого ее приказы стали выполняться неукоснительно и в кратчайшие сроки.

            Спустя полтора месяца это дошло и до упорно игнорировавших ее главенство и державшихся с ней фамильярно министров. Большинство из них бесила даже мысль о том, что они должны подчиняться едва вышедшей из школьного возраста девушке, и они всячески ей это показывали.

            Поначалу Юлиана пыталась добиться с ними конструктивного диалога добром. Она работала как проклятая, от зари до зари, пытаясь доказать им, что и без руководства Карминского может прекрасно справляться со своими обязанностями, но каждый новый ее успех встречался талинальдийской верхушкой все с той же, доводившей ее до глухого отчаяния, снисходительностью. Вскоре герцогиня была вынуждена признать правоту своего учителя — эти люди признают лишь превосходящую их силу. Повод ее продемонстрировать появился у Юлианы очень скоро.

            Каждый понедельник один из инкаторов проводил заседание, на котором присутствовал весь кабинет министров. Строились планы работы, обсуждались наболевшие вопросы.

            В тот знаковый для герцогини день, собрание довелось проводить ей. На повестке дня главным вопросом была борьба с коррупцией: накануне директора одного из военных заводов поймали на закупке третьесортной брони для танков, после чего он попытался откупиться от проверяющего взяткой. Самым печальным было то, что инспектор ее принял.

            Пока Юлиана говорила, министр внутренних дел Лео Фостер, больше других презиравший свою молоденькую начальницу, демонстративно смотрел в окно, показывая всем свою скуку.

            Сегодня он был в ударе: прочитанные с утра анекдоты зарядили его оптимизмом и остроумием, и друзья-приятели до прихода Делайн ухахатывались над его шуточками. Во время заседания желание развлечься не угасло, а наоборот, усилилось. Тем более объект для шуток был самый подходящий. Собственно, почему бы и нет? За Делайн все равно никто не вступится: ни король, ни Карминский. Хотели бы — давно поставили всех на место.  Ведь наверняка знают, как к ней относится талинальдийская верхушка, не могут не знать. Видимо, испытывают ее на прочность. А значит, он только поможет им, поставив ее в дурацкое положение.

            Фостер хитро подмигнул министру энергетики Барну и достал из кармана мобильник. Барн округлил глаза, взглядом спрашивая, уж не собрался ли его друг звонить прямо сейчас — пользование телефонами во время заседаний было строго запрещено.

            Лео с ухмылкой кивнул и набрал номер своего помощника, краем глаза поглядывая на сидевшую во главе длинного стола начальницу.

            Услышав, что кто-то говорит помимо нее, она сбилась, а потом потребовала:

            — Мистер Фостер, прекратите разговор и отключите телефон!

            — Извините, не могу! Звонок очень срочный, — издевательски пояснил он и продолжил беседу.

            Он упивался замешательством Юлианы, впитывал его каждой своей порой, а она молчала, пытаясь найти достойный выход из ситуации.

            Учуяв запах назревающего скандала, министры заметно оживились. Всем было крайне интересно, как будет справляться с бунтарем молоденькая инкаторша.

            То, что произошло дальше, раззадорило их еще больше.

            Выждав пять секунд, Юлиана сделала знак стоявшему у дверей гвардейцу. Едва тот приблизился, Лео почувствовал резкий, обжегший руку болью рывок, а в следующий миг телефон оказался на полу, под обутой в тяжелый ботинок ногой телохранителя.

            Удар, еще удар, и вот уже по закаленному стеклу мобильника побежали изломы белесых трещин. Открыв рот, Лео ошарашено смотрел на разлетающиеся из-под массивного каблука осколки. Их жалобное, едва слышное позвякиванье, напоминало ему детский плач. Он с яростью поднял глаза на гвардейца, посмевшего уничтожить его дорогостоящую игрушку. Кулаки сами собой сжались, зачесались от сумасшедшего желания врезаться в скулу наглого инкаторского прихвостня.

Глава 7

***

            Со дня расправы с Фостером жизнь Юлианы круто изменилась. Перемены она почувствовала уже на следующий день. Молва быстро разнесла по свету произошедшую в кабмине трагедию, заставив людей пересмотреть свое снисходительное отношение к юной инкаторше. Многие были возмущены ее жестокостью, особенно родня покойного Фостера, однако свое недовольство высказывали только друзьям, и только шепотом.

            Через неделю после случившегося герцогиню Делайн отправили навести порядок в небольшом городке на севере страны, мэр которого возомнил, что король ему не указ, и собрал армию народного ополчения.

            За два дня мятеж был полностью подавлен, а зачинщики казнены в соответствии с законом. Выбрав новых руководителей из числа уважаемых горожан, Юлиана вернулась в столицу.

            Несмотря на то, что дело было, в общем-то, рядовое, и исход его тоже был стандартным, средства массовой информации подняли вокруг него крупную шумиху. В своих бесконечных репортажах и экстренных выпусках пресса выставляла герцогиню беспощадным, жадным до крови монстром.

            Теперь каждый житель королевства знал, как обезумевший от пыток террорист дал ей прозвище "Леди Боль". СМИ в красках описывала страдания этого несчастного, умалчивая о том факте, что он заминировал один из столичных небоскребов, и от того, смогут ли ему развязать язык, зависела жизнь нескольких тысяч человек.

            Юлиану нападки прессы сильно ранили, но она старалась не обращать на них внимая. Инкаторов всегда ненавидят, нужно к этому привыкать. Но привыкать было больно, смотреть в дышавшие враждой глаза талинальдийцев — тяжело и неприятно, поэтому она проводила все свободные часы в компании принца. Благо, идти к нему в гости было недалеко — ее и его покои разделял всего этаж. После смерти отца девушка оставила унаследованный особняк мачехе, а сама, по приглашению Оберона, перебралась во дворец.

Ненадолго, лишь до покупки собственного дома.

            Тони радовался ее переезду, как ребенок, и вел себя, как влюбленный в хозяйку щенок: всюду ходил за ней, приносил вкусности, развлекал, только что об ноги не терся. И то только потому, что боялся испугать ее своим неуемным обожанием. Однажды он уже совершил подобную ошибку — стал настаивать на развитии их отношений. Конфликт грозил перерасти в разрыв, но, к счастью, принц вовремя опомнился, и Юлиана простила его. С тех пор он наслаждался одним ее присутствием, не рассчитывая ни на что другое.

            Почти каждый вечер они коротали в "зеленой" гостиной. Раньше она была игровой комнатой принца, которую талантливый дизайнер умудрился превратить в уютный лесной уголок. Стены комнаты изображали пронизанную солнечными лучами опушку. Стволы деревьев местами были нарисованы, местами превращались в настоящие — ну, почти настоящие, — березы, клены и сосны.  В одном из углов комнаты рос толстый дуб. На одной из его мощных веток до сих пор висели качели. Их давно уже следовало бы снять, но Тони нравились связанные с ними воспоминания. Да, на этих качелях уже не покатаешься — ветка сломается, зато можно посидеть на ярко-желтом диване или на пуфиках в виде пеньков.

            Юлиана предпочитала диван. Листая каталог выставленной на продажу недвижимости, она краем уха слушала пролистывавшего новостные сайты принца. Он сидел рядом и время от времени подносил к ее глазам планшет с очередным возмутительным заголовком.

            — Нет, ты посмотри, что они пишут! — негодовал он. — "Все люди, хорошо знавшие герцогиню Делайн, вскоре оказывались в тюрьме, становились наркоманами, калеками, либо погибали. Случайность это или закономерность? Не нам судить, мы лишь освещаем факты. А они говорят следующее: близкая подруга герцогини была зверски убита при весьма странных обстоятельствах..."

            Глянцевое фото белоснежной виллы на берегу океана вдруг выцвело, подернулось рябью. Вместо него перед глазами девушки появился диван, на котором трое отморозков насиловали ее подругу. Красный кружок с ценником виллы расплылся и потек по светлой обивке кровавыми ручейками. Сердце привычно сжалось от давней, все время саднящей сердце боли.

            Виктория... Ее любимая университетская  подруга, за которую она бы без раздумья отдала свою жизнь, мертва. Мертва только потому, что имела неосторожность подружиться с нею и не понравиться Карминскому...

            Юлиана и не пыталась отогнать от себя страшное, изматывающее даже спустя два года воспоминание: Тори кричит и корчится от боли, а она, связанная, наблюдает за ее медленным умиранием. Сколько это длилось? По ощущениям — вечность, по полицейским протоколам — чуть больше двух часов. А когда ее подруга испустила последний вздох, Карминский заставил ее насильников перестрелять друг друга. Последнего убил сам.

            Четыре человека умерли лишь для того, чтобы она усвоила два жестоких жизненных урока. Первый: "Привязанности делают человека слабым". Второй: "Или ты, или тебя." Надо отдать Карминскому должное — он был непревзойденным учителем: показывал, а не рассказывал, и каждый его урок был поистине незабываем.

Глава 8

            Октябрь подошел к середине. Ремонт приобретенного герцогиней Делайн особняка шел полным ходом. Иногда она приезжала в него якобы для того, чтобы проверить, как идут работы, но на самом деле, чтобы побродить по просторным комнатам и представить, как счастливо она здесь заживет, может быть даже не одна.

            Интересно, получится ли у нее когда-нибудь создать семью? Правилами это не запрещалось, но и не приветствовалось: у инкатора не должно было быть слабых мест. За последние двести лет только четыре инкатора заключили браки, и только у двоих из них были дети.

            О детях Юлиана даже не мечтала. Лучше вовсе не знать счастья быть матерью, чем – не дай Бог! – потерять своего ребенка. А о том, что имея мать-инкатора, малыш будет в постоянной опасности, она знала наперед.

            Нет, детей ей заводить никак нельзя! Взять того же Карминского, который уже дважды был в браке и, хотя его жены были чуть ли не втрое моложе его, отцом так и не стал. Зато вдовцом успел стать дважды, причем обе его жены покончили жизнь самоубийством, что мало кого удивляло.

            А вот Хиггинс даже не помышлял о браке: он был женат на своей профессии и любил ее до самозабвения. Юлиана не хотела загадывать наперед, но склонялась к мысли, что и для нее одиночество – наилучший образ жизни, ведь когда у тебя нет близких, то никто не сможет причинить им боль. Но вот ведь проблема: когда их нет, больно тебе!

            Дни шли, деревья и кусты теряли свое яркое убранство, и осень все чаще хандрила, не желая расставаться с их красотой. Земля все больше остывала, впитывая ее холодные слезы, и даже плотный ковер из опавших листьев не мог ее согреть.

            Юлиана хандрила вместе с природой, отчасти из-за  отсутствия друзей, отчасти — из-за того, что работа не ладилась.

            Уже целых три недели все спецслужбы страны выслеживали хакершу, избиравшую своей мишенью правительственные базы данных. Она легко взламывала их одну за другой, как будто они не были защищены десятками различных способов. Для чего ей нужна была информация, никто не знал – та пока нигде не всплыла, но власти с ужасом ждали дня, когда ее пустят в ход.

            Инкатория работала без выходных, поимка гениальной хакерши стала для ее сотрудников идеей фикс. И тут вдруг Юлиане повезло: на след хакерши вышли сотрудники именно ее отдела. Она понимала — ее личной заслуги в этом было ничтожно мало, и за этот дар судьбы следовало благодарить  хорошо отлаженную агентурную сеть инкатора Витовского, чье место она заняла. Как бы то ни было, неожиданная удача окрылила девушку. Она решила пока никому не рассказывать о появившейся зацепке, а отыскать и арестовать взломщицу самолично. Может, тогда инкаторы не будут считать ее такой бесполезной.

            Все должно было решиться в среду. В то утро герцогиня с нетерпением ждала новостей от своих агентов. Она бралась то за одно дело, то за другое, но сосредоточиться на работе никак не могла: в голове была только хакерша и мечты о ее аресте.

            В дверь кабинета постучали. Юлиана чуть не подпрыгнула от волнения, но это оказался лишь ее секретарь Эван Купер. Среднего роста брюнет, немного за тридцать. Чуть смуглая кожа, всегда идеальная стрижка, всегда идеальный костюм. На треть он состоял из элегантности, на две трети — из прагматизма, скрупулезности и исполнительности.

            — Ваша светлость, к вам посетитель, — сообщил он. — Капитан Айден Демме, сотрудник службы исполнения приговоров.

            Герцогиня удивилась: прежде представители этого департамента к ней не являлись.

            — Что ему нужно?

            — Говорит, дело чрезвычайно важное. Какое именно — не знаю, расскажет только вам. Вы примете его, или передать отказ?

            Удивление Юлианы сменилось любопытством.  

            — Пусть войдет, – позволила она.

            Купер шагнул за дверь, а спустя несколько секунд в кабинет вошел статный мужчина в темно-серой форме. На миг замер, потом почтительно склонился, сжимая в руках свернутую трубочкой бумагу. Секретарь вошел следом за ним и стал у стены, ожидая новых распоряжений начальницы.

            Айден впечатлил инкаторшу с первого взгляда. Таких, как он, ее университетская подруга называла опасными мужчинами: суровое лицо, уверенные движения, горевшие решимостью глаза и тело атлета. Его возраст можно было определить лишь по блестевшей в гладких темных волосах седине и глубокой складке на лбу. Некогда рассеченные ножом уголки рта капитана были опущены вниз и придавали ему недовольно-угрожающий вид. Но голос оказался на удивление глубоким и приятным.

            После короткого обмена приветствиями Айден сразу перешел к сути дела.

Глава 9

Путь Юлианы лежал в Дантаун — маленький городок в двухстах километрах от столицы. Именно там проживала подозреваемая во взломе баз Велари Галлахер, в узких кругах известная как Наседка.

Прозвище казалось герцогине странным до того момента, пока она не узнала, что хакерша работает воспитательницей в детском доме, да и живет там же.

Этот факт сильно смутил Юлиану. Она снова перепроверила все собранные сведения, убедилась, что вероятность ошибки не слишком велика, и только после этого решилась на арест. На худой конец, она просто извинится перед этой женщиной и отпустит ее домой.

Два бронированных черных "Кольбера" — визитные карточки инкатории на дорогах, — стремительно неслись по шоссе, словно охотничьи псы, преследующие свою добычу. Их черные бока лоснились от лака и отзеркаливали льнущие к ним солнечные лучи.

Сердце инкаторши колотилось от волнения. Если ей удастся сделать то, что не получилось у Карминского и Хиггинса, то это надолго закроет рты ее недоброжелателям.

Во избежание накладок она решила лично контролировать задержание Наседки от начала и до конца. По крайней мере, если что-то пойдет не так, ей некого будет винить кроме себя самой.

Перед выездом Юлиана долго думала, сколько людей взять с собой на операцию, чтобы не привлечь к ней внимания. Страх ошибиться — ее же тогда на смех все поднимут! — боролся с осторожностью. В конце концов решила, что шестерых, плюс водитель, вполне хватит — все-таки, не террориста собираются задержать, а пожилую женщину. Тем более, ее гвардейцы — не кабинетные крысы, ни в чем не уступят спецназовцам, даже превосходят их. А в случае чего непредвиденного можно подтянуть местную полицию.

Около часа дня "Кольберы" въехали во двор детского дома — двухэтажного, выкрашенного в желто-голубой цвет здания. Справа от входа росли алые мухоморы песочниц, слева пестрели радугой качели, вдоль высокой железной ограды пряной горечью увядали платаны.

Пожилая дворничиха в замызганном фартуке отрешенно сгребала в кучу опавшие листья. При виде вылезающих из машин гвардейцев она ахнула и замерла, опираясь на грабли. Появление инкаторши и вовсе ее подкосило: женщина размашисто перекрестилась и торопливо зашевелила губами, по-видимому бормоча молитву.

— Мы ищем Велари Галлахер, — обратился к ней Вард. — Проводите нас к ней.

Дворничиха прислонила грабли к стволу дерева и нервно закивала. С опаской поклонилась Юлиане, поправила съехавший на глаза зеленый платок и засеменила ко входу в здание.

Гвардейцы разделились: водитель стал присматривать за главным входом, трое распределились по территории, остальные пошли с герцогиней. Миновав украшенный детскими поделками холл, инкаторша с эскортом прошла до конца пахнущего свежей краской коридора и остановилась у белой двустворчатой двери.

— Здесь она, — мотнув головой в сторону двери пробормотала ее провожатая. — С детишками от года до трех занимается. Мне ее позвать?

Юлиана покачала головой и велела Варду открыть дверь.

Представшая ее глазам картина умиляла. На ковре, спиной к ним, сидела женщина в голубом поношенном платье и прижимала к себе двух смеющихся девчушек, с ног до головы испачканных красками. За ее спиной теснились еще двое ребятишек, увлеченно закреплявших на ее светлых волосах заколочки и бантики на липучках.

Возле завешенной пленкой стены стоял низкий столик с жидкими красками. Вертевшаяся вокруг детвора с упоением макала в них ладошки, а потом прижимала их то к стене, то друг к другу. В комнате стоял невообразимый шум, состоящий из смеха, визга и выкриков, и воспитательница не сразу заметила появившихся в комнате незнакомцев.

Юлиана застыла в растерянности: неужели эта милая женщина и есть неуловимая хакерша?

Пока Велари ворковала с жавшимися к ней девочками, инкаторша оглядывала группу. Комната, как комната: два больших окна, вдоль стен — полки с игрушками. Ничего подозрительного.

Взгляд девушки переместился выше и ее дыхание сбилось. Совсем ничего подозрительного, кроме включенного ноутбука. Тот стоял на верхней полке шкафа, к которой не могли дотянуться дети. Его крышка была чуть приоткрыта, но на экране ничего не отображалось. То что он работает, было понятно лишь по огоньку индикатора. Что за программу он сейчас выполняет? Скачивает фильм или ищет способ обойти очередную систему защиты? А может просто сигнализирует о новых сообщениях из соцсетей?

Один из мальчиков перестал рисовать и громко закричал, привлекая внимание воспитательницы к гостям. Та отодвинула от своего лица ладошки одной из девочек и повернулась к двери. Ее прикрытые чуть нависающими веками глаза сузились, потом метнулись в сторону ноутбука. Покрытое сеточкой морщин лицо исказилось гримасой ненависти, а зрачки стали узкие и колючие, будто остро заточенные грифельные стержни. Но уже в следующее мгновение вид Велари являл собой глубокое недоумение. Часто заморгав, она робко улыбнулась и спросила:

— Вы ко мне?

И снова Юлиана почти поверила в ее искренность: любой придет в замешательство, если по его душу явится инкатор. Вот только испуг не знающего чего ожидать от грозного визитера человека отличается от страха загнанного в ловушку зверя — за годы работы с Карминским герцогиня научилась хорошо различать такие нюансы. Или, все-таки, просто испуг? Чем важнее предстоящее дело, тем чаще принимаешь желаемое за действительное. Господи, помоги разобраться!

— Да, мы к вам, — с любезной улыбкой ответила Юлиана. — Здесь так шумно. Давайте поговорим в коридоре.

Ее внимание привлекло довольное мужское бормотанье. Оглянувшись, она с изумлением увидела, что один из ее гвардейцев сидит на корточках, развлекая кудрявого карапуза. Двое других стояли столбами и неодобрительно косились на нарушителя незыблемых правил их почетной службы.