– Пришли результаты из области. Ваши стволовые клетки не подходят, – сообщил врач Ульяне.
– Почему не подходят? – удивилась девушка.
– Ваши клетки не совпадают ни по генным, ни по тканевым, ни по иммунологическим показателям. Начнётся отторжение, – и видя, как расстроена Ульяна, доктор добавил: – Несовпадение, к сожалению, часто встречается. Такое не только в Вашем случае, но даже бывает у кровных родственников.
– Так, я же кровная родственница!
Врач на секунду смешался, потом решительно произнёс:
– По молекулярно-генетическому исследованию вы не состоите в биологическом родстве.
– Это ошибка. Мои анализы с кем-то перепутали. Давайте, я ещё раз сдам.
Ульяна лепетала о том, как необходима её маме срочная операция, ждать нельзя, но денег на донора собрать не удаётся, а результаты из лаборатории – явная ошибка, но врача срочно вызвали в операционную, и он, не дослушав, ушёл.
Девушка в раздумье шла по длинному больничному коридору. То, что врач, говоря об отсутствии совместимости, ссылался на чужие анализы, она не сомневалась: достаточно фразы, что Ульяна не состоит в кровном родстве с мамой, чтобы понять – речь идёт о чужих результатах. Безо всяких анализов видно, что они с мамой родные – одинаковые редкого оттенка медные волосы, правда, у мамы ярче рыжина, но вьются одинаково, и россыпь веснушек у обеих одновременно появляется в апреле. А когда Ульяна, оформляя медкарту для колледжа, узнала, что у неё первая группа крови, и сообщила это родителям, то мама только плечами пожала: «Конечно, первая. У нас с папой первая, значит, и у тебя такая», и с той поры часто шутливо повторяла фразу Маугли: «Мы с тобой одной крови». Надо срочно пойти к главврачу, написать заявление, чтобы в связи с допущенной ошибкой повторно бы сделали анализы. Но никого из руководства больницы Ульяна уже не застала и, отложив выяснения на завтра, отправилась домой.
На площади перед больницей стояла заметная издалека машина Матвея – аэрография с мчащимся леопардом была в Конашове только у него. Ульяна и удивилась, и обрадовалась: она только словом вчера обмолвилась, что после занятий ей нужно будет зайти в горбольницу, а Матвей запомнил, приехал и ждёт её. Но тут рядом с машиной Ульяна неожиданно увидела Вику, одногруппницу и подругу. Широко распахнув дверцу, девушка уверенно села на переднее сидение и прильнула к водителю. Ульяна смотрела на целующихся и ничего не могла понять: может, это какой-то розыгрыш? Конашов – город не такой уж и большой, все друг друга знают, и было бы странно на центральной площади так откровенно встречаться Вике, три месяца назад вышедшей замуж, и Матвею, подавшему с Ульяной в прошлую среду заявление в ЗАГС. Но целующиеся были настолько поглощены друг другом, что даже не заметили стоящую перед автомобилем и наблюдающую за ними девушку. Наконец Матвей разжал объятья, запустил двигатель, и машина с бегущим леопардом умчалась.
Ульяна смотрела вслед автомобилю и не могла понять, что сейчас она видела. Может, она просто спит, настолько нереальны сегодняшние события: сначала ей объявили, что она не родная дочь, потом жених чуть ли не демонстративно стал целоваться с её подругой… Но, ещё не осознав до конца происшедшее, девушка почувствовала на глазах слёзы.
Вернувшись домой, Ульяна увидела в зеркале зарёванную девчонку с размазанной по щекам тушью.
– Ульяша, что так долго? – мать с трудом поднялась с кровати и, опираясь на стулья, вышла в прихожую.
Ульяна метнулась в ванную, чтобы не показывать заплаканное лицо, и, уже выйдя, возмутилась:
– Мамуль, ты чего за стул держишься? Стоять тяжело? Зачем надо было вставать!
– Тебя встретить захотела. А почему у тебя глаза красные? Что случилось?
– Ничего особенного. Но пока непонятно, когда ехать ложиться на операцию. Мои анализы не признали подходящими.
– И слава Богу! Я сразу против была, чтобы ты донором стала. Не нужно, чтоб тебе в спинной мозг лазили, ещё повредят что-нибудь. Ты пойди поешь, а я лягу, что-то мне сегодня нездоровится.
– Мам, где нам другого донора найти? А потом, это ещё не окончательно. Я снова кровь сдам. Там ошибка вышла: чужие результаты прислали.
– А твои где? – встревожилась мать.
– Не знаю. Но это точно чужие из областной лаборатории пришли.
– Там фамилия написана чужая? – мать уже легла, утомлённая недолгой прогулкой по комнате.
– Нет, там написано, что мы с тобой неродные. Значит, это не мой, а чей-то ещё анализ, кого-то неродного, – Ульяна поправила матери подушку.
– Глупость какая! Уля, как же мы неродные? – запричитала больная женщина. – Я тебя девять месяцев в себе носила, грудью кормила…
– Говорю тебе: перепутали. Завтра в больницу заеду, всё выясню.
– Не езди! – мать неожиданно сильно схватила руку Ульяны. – Прошу тебя: никуда не ходи, не выясняй, не надо! Отвел Господь от донорства, и слава Богу.
– Мам, ты не понимаешь, что операция необходима? Ты же на глазах слабеешь.
– Доченька, Христом-богом молю: оставь всё как есть. Обещай мне! – голос матери срывался от волнения.
– Мамуль, ты чего так разволновалась? – опешила дочь. – Успокойся. Давай лучше я тебя покормлю.
Где бы меньше всего хотела оказаться Кира Зотова, так это в Конашове. Она убежала из этого города девятнадцать лет назад, проклиная его улицы и переулки, проклиная всё, что с ней здесь произошло.
Но вот именно проезжая мимо Конашова, Кира обнаружила на приборной панели значок индикации двигателя. Хотя в её ауди и была автодиагностика, но причины появления чека не были расшифрованы. Пришлось срочно отправиться в автомастерскую для устранения причины, по которой появился предупреждающий знак. Автомеханик сделал озабоченное лицо и посоветовал Кире «где-нибудь погулять часок».
Возмутившись «ненавязчивым провинциальным сервисом», Кира пошла «погулять». Удивительно: город почти не изменился – те же выщербленные тротуары, те же старые липы вдоль дороги, светлые колонны драмтеатра, вот магазины новые – на месте игрушечной лавки торгует «Пятёрочка», а где был «Чай-кофе» теперь парфюмерный магазин.
Мимо прошла плачущая девушка. Кира безразлично посмотрела ей вслед: из-за какой-нибудь ерунды плачет, наверное, с парнем поругалась или с подружкой. В её возрасте кажется, что нет и не будет в жизни других парней и подруг. Если бы не медового цвета с красным отливом волосы, Кира девушку и не заметила бы. Но этот редкий цвет привлёк внимание: такого же медово-медного оттенка были волосы у Кириного отца, у его сестры, у двоюродного брата. «Зотовы – рыжие и бесстыжие», – говорила про них мать, а Кира жалела, что такой яркий цвет волос ей от отца не достался. Может, и эта плачущая девочка с Кирой в каком-нибудь родстве, ведь это Конашов, где, наверняка, по-прежнему живут члены семейства Зотовых. Хотя отцовскую родню Кира знала плохо: мать с первых дней не поладила со свекровью и к родственникам мужа относилась с нескрываемым презрением, те отвечали тем же, а когда Кире было семь лет, отец ушёл в другую семью, и связь матери с семейством Зотовых вовсе прекратилась. Изредка отец приходил, приносил какие-то подарки, которые мать потом недовольно комментировала: «Получше ничего не мог купить. Денег для дочери пожалел».
Кира бесцельно брела по Краснознамённой улице, равнодушно рассматривая незнакомые витрины, и вдруг застыла: на углу открывшейся перед ней центральной площади манил яркой вывеской магазин «Цветочный остров». Сколько раз она видела во сне и эту вывеску, и витрину, уставленную букетами, даже ощущала царивший в магазине особенный цветочный аромат. И вот «Цветочный остров» перед ней, можно зайти, всё увидеть, потрогать, может быть, там внутри стоит тот же прилавок, те же высокие корзины по углам…
Сколько себя помнит, Кира мечтала стать продавщицей цветов, многие дети хотели стать продавцами, кто собирался торговать игрушками, кто – мороженым. А Кира хотела продавать именно цветы, её очаровывал нежный аромат и изящество прекрасных растений. Даже став подростком, когда мечты её сверстниц стали более прагматичны – одни хотели славы киноактрис или певиц, другие стремились служить обществу, получив профессию врача или педагога, а кто-то практично планировал стать бухгалтером или менеджером – Кира по-прежнему мечтала о работе в цветочном магазине.
Окончив школу, Кира заявила, что хочет пойти работать продавщицей цветов, мать недовольно поморщилась: иди в продавщицы, коли охота, только какая прибыль с этих растений? Но дочь не хотела стоять за прилавком ни в соседнем продуктовом магазине, ни в стоящем напротив трехэтажном универмаге – стремилась туда, где продают цветы! В нескольких точках ей отказали, а на центральной площади только открылся торговый центр, и на первом этаже разместился магазин с манящим названием «Цветочный остров». Кира с волнением переступила порог этого шикарного заведения – огромный зал, уставленный роскошными букетами – как захотелось никуда отсюда не уходить!
Из-за прилавка высокая худощавая женщина улыбнулась девушке:
– Здравствуйте! Вам букет к приятной дате?
– Здравствуйте! Я не покупать. Я хотела бы у Вас работать.
– Ты работу ищешь? – женщина сменила ласковый тон на сухой, почти равнодушный. – На втором этаже в "бельё" продавщица нужна.
– Я хочу цветами торговать.
– С флористикой знакома? Где-нибудь на курсах училась?
– Нет, но я очень люблю цветы. А про составление букетов я много читала.
Женщина внимательно и строго посмотрела на Киру:
– Куришь?
– Нет.
– Правильно. Покупатель должен чувствовать запах букета, а не сигарет. Школу окончила или ещё учишься?
И Кира стала флористом, так называла Агнесса, владелица «Цветочного острова», должность Киры, вмещающую в себя курьерскую доставку букетов, перетаскивание тяжелых вёдер с цветами и ещё десяток поручений.
– Я никогда людей с улицы не беру, но тебя взяла, – часто повторяла Агнесса, и Кира не понимала: это ей похвала или упрёк.
Кроме Киры, в магазине работали ещё две девушки, гордо именовавшиеся флористами-дизайнерами, имевшие сертификаты и гордо собиравшие букеты в стильной упаковке. Но достаточно быстро Кира стала понимать в чём отличие свадебной флористики от просто праздничной, разобралась в премудростях цветочных композиций и научилась продлевать свежесть срезанных цветов…
«Цветочный остров» работал до одиннадцати вечера. Хотя покупателей в позднее время было немного, но Агнесса считала, что главному в городе цветочному салону (так она именовала свой магазин) следует работать именно в таком режиме. В тот вечер Кира сидела за прилавком в ожидании, когда можно будет закрыть магазин и отправиться домой. На улице давно стемнело, моросил мелкий осенний дождик, и никому в Конашове не хотелось думать о покупке цветов.
Народу на поминках было много. Ульяна слушала, каким её мама была чутким, душевным человекам, как любили маму в коллективе, и казалось, что мама сейчас зайдёт в комнату, сядет за стол, улыбаясь, скажет: «Ну, вы и наговорили про меня. Уляша, доченька, налей мне тоже чайку». Но мама уже никогда не придёт, никогда не скажет: «Уляша, доченька».
Когда гости ушли, Ирина помогла племяннице убрать со стола, помыть посуду.
– Главное, первые сорок дней нам пережить. Потом легче станет. Когда бабушка твоя померла, мы так плакали, а через сорок дней не то, чтобы успокоение, а какое-то привыкание наступило. Хотя десять лет уже прошло, а матери не хватает, вот теперь ещё сестры не будет хватать...
Ульяна молча слушала бормотание тётки – говорить не хотелось – и мысленно соглашалась: видимо, сорок дней – срок, чтобы боль начала утихать. Подумала, что чуть больше месяца, наверное, тоже сорок дней, не отпускали её мысли о предательстве Матвея, а потом как-то ничего, легче стало. Обидно, конечно, но не так больно, как первое время, когда воздуху не хватало, до того было тяжело.
Вспомнилось, как после двух дней отсутствия пришла на занятия Вика. Как ни в чём ни бывало села рядом с Ульяной:
– Ну, чему вас вчера учили?
– Вика, зачем ты мне нахваливала Матвея, зачем советовала замуж за него выходить, если он твой любовник? – спросила Ульяна то, что волновало её всё последнее время.
– Чушь какая! С чего ты взяла?
– Я видела вас во вторник, когда вы в машине целовались.
– Подумаешь, целовались, – Вика пожала плечами, – ничего больше не было.
– Поэтому тебя Саня из дома выставил?
– Так он уже прибежал, понял свою ошибку. Но я сказала: если доверия нет, то какая это семья? Прощенья просит, назад зовёт, но я ещё у матери до конца недели поживу, пусть Отелло помучается.
– Вик, зачем ты мне врешь? Я не Саня, в твои сказки не верю. Ты хотела Матвея у меня увести?
– Дура ты, Уля. Зачем мне твой Матвей? У него ни кола, ни двора. Трахаться с ним хорошо, но не жить.
– То есть ты хотела Матвею помочь, чтобы у него и кол, и двор был? Поэтому и советовала мне, чтобы я замуж за него поторопилась.
– Уль, хватит ерунду говорить. Матвей хозяйственный, заботливый. Жила бы с ним и горя не знала.
– Поняла. Он со мной бы жил, а с тобой спал?
– За это можешь не переживать, – хихикнула Вика, – Матвея на троих хватит.
Ульяна ничего не ответила, собрала свои вещи и пересела на свободное место за соседней партой.
А вечером к ней домой пришёл Матвей, с большим букетом цветов:
– Извини, болел, даже позвонить сил не было. Ночью кашлял, днём спал.
– С выздоровлением! Больше не болей, – Ульяна захлопнула дверь перед стоящим на лестничной клетке женихом.
Матвей ещё раз напомнил о себе долгим звонком в дверь и ушёл. А Ульяна весь месяц не могла ни о чём думать, кроме обмана бывших подруги и жениха. Придумывала страшные картины несчастий, которые должны были с ними произойти, мечтала встретить красавца, с которым прошла бы мимо Матвея и презрительно посмотрела на бывшего. А потом стало всё равно, только раз, когда за окном автобуса увидела Матвея, обнимающего какую-то блондинку, то отвернулась и стала дальше читать учебник «Методика преподавания в начальной школе», но буквы плыли перед глазами, не желая складываться в слова. Однако уже на следующий день Ульяна взяла себя в руки, и страдание от уведенного накануне стало утихать. Маме становилось всё хуже, Ирина взяла отпуск на работе, чтобы сидеть с сестрой, в колледже предстояла защита диплома по методике – словом, не до переживаний по утраченной любви тогда было.
– Уля, я у тебя останусь, чтоб тебе одной не ночевать, – прервала Ирина размышления Ульяны.
– Спасибо, тётя Ир. Я себя так ругаю, что тогда стволовые клетки маме не сдала. Мама просила, чтобы я пункцию не делала, даже плакала. Я вроде бы её послушала, а на самом деле просто испугалась. Я дрянь?
– Что ты несёшь? Время упущено было, уже ничего бы не помогло. Тем более, что и анализы твои не подошли.
– Так ведь это не мои были анализы, а я как-то растерялась, ещё тут из-за Матвея страдать начала. Никогда себе этого не прощу, – разрыдалась Ульяна.
– Это твои результаты анализов были, – тихо сказала Ирина.
– В смысле? – Уля вопросительно посмотрела на тётку.
– В прямом. Тебя удочерили, – Ирина увидела испуганное лицо Ули и скороговоркой залепетала: – Но это ничего не значит. Что из того, что тебя другая женщина родила? Мать не та, что родила, а та, что воспитала. Ты родителям своим родней родной была. Да, нам всем. А как тебя бабушка любила! Она ведь не нам, не дочерям, а тебе свои серёжки золотые и колечко с бриллиантиком оставила.
– А кто моя родная мать?
– Не знаем. Родители твои дружно жили, а вот детей-то не было. Они на Чукотке пять лет работали, оттуда с тобой приехали, вроде как тебя на Севере родили. Но на самом деле у них договоренность была, тебя в Даниловске из дома ребёнка забрали. Но как угадали: ты рыженькая в маму была, а скулы отцовские, высокие, и глазки светло-карие.
Через час, как и советовал механик, Кира вернулась в автомастерскую, и тут выяснилось, что надо бы «погулять ещё». Но Кира не могла больше оставаться в этом городе, где воспоминания давили тяжким грузом. Она устроила такой разнос механику, что все в мастерской, бросив свои дела, сгрудились около её ауди, чтобы осталась довольна столичная штучка, которая, несмотря на внешность феи в широкополой шляпе и белом пальто, разразилась такой трёхэтажной бранью, что хоть записывай.
Через полчаса Кира уже выезжала на загородное шоссе. Вдоль дороги тянулся нарядный лес, кроны деревьев, от лимонно-желтого до багряно-красного, нежились в мягких лучах осеннего солнца. За рулём Кира всегда чувствовала себя уверенно, но сегодня ни мягкий ход автомобиля, ни красивый пейзаж не возвращали душе покоя – давно, казалось, забытая обида стала подниматься из глубин подсознания.
В автомастерской дали ей несколько напутствий по поводу замены свечей зажигания и высоковольтных проводов. Кира попыталась переключиться на эти советы, но ничего не смогла вспомнить, ведь она механиков не слушала: было одно желание – поскорее уехать подальше от Конашова и никогда больше не вспоминать этот город, однако память настойчиво возвращала, казалось, навсегда забытые сцены.
Тогда, девятнадцать лет назад, Кира после поездки в гости к Денису больше не спрашивала Кирилла о его жене, но невольно стала замечать то, на что прежде не обращала внимание. Вот кто-то позвонил Киру, и он ласково просит подождать, а потом уходит из комнаты, чтобы перезвонить; он не отвечает на смс вечерами и ночью, и на предложения провести вместе праздники всегда следовал отказ, объясняемый занятостью.
Но однажды разговор о семье всё же возник: Кира забеременела. Кирилл в замешательстве посмотрел на подругу:
– Как это получилось-то? Вроде старался аккуратным быть.
Но через минуту уже довольно улыбался:
– Так это же здорово! Я теперь отцом буду.
А потом Кир рассказал, что его жена по ряду причин забеременеть не может, была однажды предпринята попытка ЭКО, но оказалась неудачной. Ещё раз Лора, жена Кирилла, проходить эту непростую процедуру отказалась. Она и первый раз согласилась только из-за уговоров мужа и вопрошающего взгляда свёкра – создаваемая Андреем Юрьевичем «империя» Федуловых оставалась без наследника. Может, обстоятельства заставили Лору отказаться от планов деторождения, а возможно, действительно дети не входили в область её жизненных интересов, но жена Кирилла стала тем, кого сейчас называют «чайлдфри». Постепенно супруги всё больше отдалялись друг от друга – Лора увлеклась эзотерикой, погрузилась в мир загадочных знаков и музыки вселенной, а Кирилл, не разделяя интересов жены, равнодушно слушал рассказы о небесных сферах и гармонии мироздания, предпочитая проводить время в шумной компании приятелей. Формально Кирилл и Лора считались супругами, но каждый жил своей жизнью. Поводов оформлять развод не было, но теперь, когда Кира ждёт ребёнка, конечно, Кирилл разведётся, чтобы его ребёнок родился и рос в нормальной семье. И как только Лора вернётся из Индии, где в ашраме она познавала свой путь, Кирилл сразу поговорит с ней и подаст на развод. Кирилл всё рассказал Кире о своем супружестве, не упомянул он только, что его жена – дочь очень высокопоставленного чиновника, от влияния которого на распределение госзаказов зависел бизнес Андрея Юрьевича Федулова.
Когда Кирилл, счастливый, рассказал отцу, что у него весной родится ребёнок от любимой женщины, Андрей Юрьевич одобрительно похлопал сына по плечу:
– Давай, привози свою зазнобу из Конашова.
– Откуда ты знаешь, что из Конашова? – удивился Кир.
– Думаешь, никто не догадывается, зачем ты в Конашов зачастил, – усмехнулся Андрей Юрьевич. – Снимай ей в Москве квартиру, а то в Конашов не наездишься, а ребёнок должен отца знать.
– Зачем квартиру снимать?
– Сразу покупать хочешь? Подожди, не торопись.
– Я женится собираюсь, станем жить вместе.
– Кир, тебе тридцатник на днях исполнится, пора соображать. Ты уже женился. То, что у тебя ребёнок будет, это хорошо, неизвестно, созреет ли Лора до родов, а Федуловы от своих детей не отказываются.
– Лора твердо решила, что ЭКО делать больше не станет, а суррогатное материнство отрицает, она считает, что…
– Слышал я, что она считает, – раздражённо перебил сына Андрей Юрьевич, – от неё и слышал. Короче, семья у тебя есть, а про женитьбу на этой цветочнице забудь.
– Ты что, следишь за мной что ли? И про Конашов знаешь, и про цветочницу, – Кирилл поднялся и пошёл из комнаты, в дверях обернулся: – Как только Лора из своего ашрама приедет просветлённая, будем с ней разводиться.
На следующий день после того разговора Кир отправился в Конашов. С огромным букетом белых эустом и помолвочным кольцом, украшенным тремя бриллиантами, он пришел знакомиться с Кириной матерью, чтобы просить руки её дочери. Людмила Михайловна суетливо накрывала на стол, Кира, с сияющими от радости глазами, помогала матери: её мечта воплощалась в реальность – она будет всегда рядом с Кириллом. За окнами летали паутинки бабьего лета, солнце ласково заглядывало в комнату, и Кире казалось, что счастье навсегда воцарилось в её жизни.
Пока мать и дочь Зотовы в Конашове радовались красавцу жениху, в Москве мать и дочь Архангельские обсуждали неожиданную и очень неприятную новость. Вернее, Елена и Злата носили красивую фамилию Архангельские прежде, выйдя замуж, Елена Викторовна стала Федуловой, а дочь Злата – Сёминой, но утрата звучной фамилии была сполна компенсирована материальным достатком их супругов.
Кира остановила машину на заправке: бак ещё был полон, но очень захотелось кофе. Кофе на заправках казался Кире особенно вкусным, может, секрет в особых зёрнах, а может, в автомобильной романтике. Поставив машину на стоянку, Кира зашла в крохотную кафешку при АЗС, где стояло несколько современных кофейных аппаратов, приветливая девушка налила горячий напиток в бумажный стаканчик, предложила выпечку. Всё хорошо, можно спокойно пить кофе, наблюдая через стеклянную стену кафе за мчащимися по шоссе машинами. «Всё хорошо», – произнесла вслух Кира. У неё хорошая машина, она владелица серьёзного бизнеса, обладающая твёрдой волей и контролирующая свои эмоции, сеть её магазинов «Цветочная симфония» известна по стране. Вот сейчас работает над открытием своих фирменных магазинов в Саратове, именно оттуда Кира и возвращалась, когда подло замигал на панели значок индикации. И вот она, успешная бизнес-леди, разнервничалась из-за каких-то далёких воспоминаний, дала волю эмоциям, будто заплаканная рыжеволосая девчонка, встреченная сегодня на центральной площади.
Кира сердилась на себя: хочешь быть счастливой – не ройся в памяти. А вот роется и остановиться не может. Обида, казавшаяся, забытой, больно царапала душу. Случайно заехала в родной город, и сразу вспомнилось, как девятнадцать лет назад уехала из Конашова с любимым мужчиной, впереди ждало бесконечное счастье. Кира тогда верила в существование мира, где розовые кони бегают по радуге, и что она теперь в этом мире поселилась навсегда.
Кирилл сначала снял для них номер-люкс в дорогой гостинице, но долго жить в гостинице Кире не пришлось: Людмилу Михайловну сбил пьяный мотоциклист, и надо было срочно возвращаться в Конашов, чтобы выхаживать мать. Кирилл предлагал нанять сиделку, но Кира не могла допустить, что за её родным человеком будет ухаживать посторонний, а она останется развлекаться в столице. К счастью, травмы были неопасны, и Людмила Михайловна быстро пошла на поправку, передвигаясь на костылях по квартире. Нужно было немного подождать, а потом уходить с работы и ехать в Москву, где Кирилл уже снял для неё квартиру. Но тут у Киры начались боли внизу живота, и врач-акушер определила возможное начало выкидыша, поэтому Кире пришлось лечь на сохранение. Узнав, что Кира попала в конашовскую больницу, Елена и Злата заявили, что надо немедленно ложиться в хорошую столичную платную клинику. И хотя Кира объясняла, что её ведёт очень опытный врач, и опасность преждевременных родов миновала, чувствует себя прекрасно, но Кирилл приехал за ней и повёз в Москву. Елена Викторовна определила Киру в частный санаторий – бассейн, массаж, прогулки по парку – о таком уровне комфорта Кира не имела представления. Кирилл приезжал ежедневно, Елена и Злата тоже частенько заезжали навестить будущую мать.
– Вы со мной, как с хрустальной вазой, обращаетесь. Мне неудобно, – благодарно повторяла Кира. – В моем состоянии люди работают, а я в тепличных условиях живу.
– Ты о ребёнке должна думать, а не о том, как другие работают, – Елена заботливо поправляла воротничок свитера Киры. – И фруктов побольше ешь, а то, смотрю, у тебя и гранаты, и грейпфруты, даже персики нетронутые лежат.
Всё шло прекрасно, но незадолго до родов неожиданно выяснилось, что необходимо делать кесарево. Елена Викторовна вновь проявила участие и отвезла Киру в какую-то очень дорогую и очень закрытую клинику.
До этого момента Кира пребывала в состоянии абсолютного счастья, но долго розовые пони бегают по радуге только в кино. После операции, когда Кира пришла в себя от наркоза, ей объявили, что она носила мёртвого ребёнка. Ни Елена, ни Злата, постоянно державшие с ней связь, не позвонили. Кирилл встретил её на пороге клиники, молча забрал сумку, молча повёл машину.
– Кир, но мы ведь молодые. У нас ещё могут быть дети, – всхлипнув, прервала молчание Кира.
– Мне хотелось бы своих детей, нет желания негритят воспитывать, – сквозь зубы процедил Кирилл.
– При чём здесь негритята? – не поняла Кира.
С изумлением она услышала, что родила чернокожего мальчика. А мёртвым ребёночек был из-за того, что она принимала наркотики. Это был полный абсурд. В Конашове находился филиал сельскохозяйственной академии, где учились ребята из стран Африки, но ни с кем из них Кира не была даже знакома, и про наркотики всегда слушала с ужасом, а употребление их и в голову ей не могло прийти.
– Кир, какие наркотики? Ты же меня видел каждый день, если бы я была наркоманкой, ты бы заметил. И кроме тебя, у меня никого никогда не было, ты мой единственный мужчина, – Кира не могла понять, как можно всерьёз озвучивать такой бред.
– Елена видела твоего ребёнка, и врач ей всё объяснил. Кстати, чуть не забыл, сейчас документы тебе передам. Там в справке всё указано.
– Кир, но это же неправда! Это какая-то чудовищная ошибка!
– Чудовищная ошибка, что я поверил, будто есть искренняя, честная девушка, которой можно доверять. Дело не в твоей связи с каким-то африканцем, а в том, что ты вела свою игру и всё время врала мне, и сейчас тоже лжешь, причем, достаточно достоверно. Станиславский бы сказал: «Верю!». Тебе не цветами торговать, а на сцене играть.
Кира, растерянная, оглушённая обвинением Кирилла, не понимала, что произошло.
Кир не поехал с ней на машине в Конашов, как бывало прежде, а высадил на площади трех вокзалов, ни слова не говоря, достал её сумку из багажника и протянул деньги на билет. Кира старалась что-то объяснить, оправдаться, но Кирилл хмуро посмотрел на неё, отвернулся и сел в автомобиль. Пытаясь разобраться в случившимся с ней, Кира принялась звонить Елене, ведь та, по словам Кирилла, разговаривала с врачом, видела мертворождённого ребёнка, но телефон Елены не отвечал, не брала трубку и Злата, похоже, номер Киры был заблокирован.