Бутерброды падают маслом вверх

Трое в коммуналке, не считая китайца.

Ури Деште-Лут, Даша Блимм, Билли Аттано, Максим Мири

Светло-голубая занавеска в цветочек, скрывающая только треть окна, мерно колыхалась под весенним ветерком, задувающим в приоткрытую форточку. Помидорная рассада в пластиковых стаканчиках из-под йогурта на окне грустно шевелила молодыми листочками. Старинный стул орехового дерева с резной спинкой и облупившейся краской страдальчески, надрывно поскрипывал в такт колыханиям занавески. За окном бежали мутные, едва различимые на фоне серого неба, серые же облака. Они отражались в дешёвом пластике часов, мерно тикающих на стенке.

Всё это, колыхание, поскрипывание и мутность, всё шло в унисон с эмоциональным раздраем Игоря. Игорь был печален, сердце его скрипело вместе со стулом, мысли в глазах бежали серые, как облака. Грудь его разрывалась от непримиримых противоречий, бушующих в страстной душе художника. Игорь вздохнул и перестал качаться на стуле. Ореховый раритет из его личной коллекции со стуком встал на потёртый ламинат кухни всеми четырьмя ногами и перестал скрипеть. Стул такой на кухне был один, и горе тому, кто сядет на него без разрешения хозяина.

Художник грустно опёрся локтем на стол, поднял на уровень глаз синюю чашку производства фарфорового завода «Возрождение», держа её кончиками пальцев, и усы его печально обвисли. На клеёнке стола остался полукруг-след.

– Как глубок кобальт чашки. И как мелка при этом сама посудина. Так и вся жизнь. Сколь глубокой она может показаться, и сколь мелка её практическая суть на самом деле. Сколь бы благородным ни был жизненный выбор, вставший перед человеком, человек всегда выберет то, что ему выгоднее и удобнее. Но что делать, когда на этот вопрос нет правильного ответа?.. – Игорь со вздохом встал, поправил сползающие с зада растянутые треники, и, кривясь, всей душой противясь тривиальности происходящего, пошёл к раковине, чтобы эту самую чашку мыть. В тяжелом выборе – помыть эту или идти через весь коридор до своей комнаты и шкафа за новой, – победил первый вариант. Главная проблема была, конечно, в том, что Игорь был совершенно не уверен, есть ли в комнате хоть одна чистая чашка.

В стареньком барахлящем водонагревателе с характерным звуком вспыхнул и загудел газ, из старенького барахлящего крана с бульканьем вырвалась горячая вода.

– Сколько времени жизни мы тратим на мытьё посуды, скажи? – надрывно вопросил художник сквозь шум бегущей мутноватой воды, обернувшись через плечо, и, не дожидаясь ответа, принялся яростно натирать чашку содой и выплёвывать наконец то, что на самом деле глодало его весь день. – И ты представь себе только. Меня, МЕНЯ, члена союза художников, участника международных выставок, приняли за бомжа, роющегося в мусоре! Кто-то выкинул на помойку прекрасную резную раму никак не моложе начала прошлого века, я спасал произведение искусства, а меня обозвали алкашом и предложили бутылки для сдачи! Будто первый раз меня у помойки видят...

Сковорода на плите принялась плеваться масляными брызгами, кусок колбасы покрылся коричневой корочкой, Шарль с шумом втянул в себя ливерный запах. Он ловко переворачивал кружочки колбасы, пока Игорь в очередной раз предавался черной меланхолии.

– На каждый вдох мгновение жизни! Дышим, значит, живем! Как же часто мы глупости слышим. Игорь, дорогой, выпьем и снова нальем, – полупропел Шарль.

Он был при полном параде: в потертом бархатном жилете, галстуке-бабочке и клетчатых пижамных штанах. Образ слегка разбавлял фартук с карманом посередине. В мягких тапочках не так уж легко отстукивать чечетку, но Шарль все равно это делал. Флеп, слап, флеп, флеп... Левый тапок проскользил под стол и остановился, стукнувшись о стену. Шарль Бархатцев добродушно рассмеялся.

– Ну так, может быть, не стоило лазать в мусорный контейнер при свете дня? Ты должен был подождать, пока луна освятит твой путь... муть... должен будь. Лизоблюдь. Это же очевидно, друг мой.

Шарль выложил колбасу на хлебные ломти, бросил сверху каждого листок петрушки, растущей на подоконнике, а затем пробормотал что-то на нечетком французском. Он умел говорить на французском, утверждал, что родился на берегах Сены, но это было лишь поэтическим допущением. Его карьера поэта-чечеточника требовала поэтичности, а старое имя (забытое в дальнем ящике комода) заменилось псевдонимом. Как же давно это было и как жаль, что не продлилось до настоящего времени. Не разрешая себе думать о восьмом десятке, который он не так давно разменял, Бархатцев пытался выглядеть оптимистично.

– Что наша жизнь? Трава! Лучше расскажи-ка мне о своей новой картине. Я же видел, ты творишь! – Шарль пододвинул кривоногий табурет к столу и приступил к трапезе. – Хочешь сандвич ау бэкан? Яко бэкан тако же ливар. Ммм, пища богов. Кстати, видел, как кто-то заселялся в двадцать вторую. Невысокий, сказал мне что-то на казахском. Поздоровался, наверное.

Входная дверь жалобно взвизгнула, чтобы затем выразительно захлопнуться обратно, оповещая всех жильцов, что в обитель старческого пафоса, драматизма и общей меланхолии возвратилась самая молодая и красивая обитательница. На пол обрушилась сумка, сбросились тяжелые ботинки, сменившись шарканьем тапочек и послышался тяжелый вздох. К запахам жареной колбасы и депрессивного региона примешалось сомнительное ощущение тающего снега и удушливое– духов, заказанных по каталогу у соседки.

Шарканье неизбежно нарастало, обозначая приближение к кухне и являя наконец высокую девицу. Уна обвела присутствующих утяжеленным подводкой взглядом и брезгливо поджала губы то ли от вида ливера, то ли от непонимания, как ее вообще занесло жить в этот дом престарелых.

Путь волчицы

Чарли Блэр, Шарлотта Донован

В приемном зале становилось душно. Келебриан устало потянулась к наполненному слугой кубку и сделала глоток легкого вина, которое было позволено её возрасту. Отец криво усмехнулся на высказывание мужчины за соседним столом, вальяжно откинулся на троне и положил руку на плечо дочери. Под его теплой ладонью тело Келебриан успокаивающе покалывало. Ротбард скользнул взглядом по её щеке и призвал сделать три глубоких вдоха. Девушка прикрыла щеку пальцами и попыталась сосчитать до десяти, шумно выдыхая. Голова шла кругом от тесноты помещения, от глубоких вдохов и от вина, но становилось легче. Совсем скоро должен был прибыть её очередной кандидат в женихи, иначе бы здесь не собралось сегодня столько знати. Двери приемного зала, украшенные вычурной лепниной из серебра, распахнулись, и Бри подпрыгнула на стуле, взволнованная предстоящей встречей. Все сидящие здесь предполагали, что Келебриан очень разборчивая девушка, неприступная и отчасти высокомерная, но на самом деле у неё была лишь иллюзия выбора. Ей ужасно хотелось найти человека, который примет её.

Под смягченным взглядом отца леди Бри Маглор вышла из-за стола вместе с ним и проследовала в центр зала. Раздались громкие шаги, и из-за дверей показался молодой человек в сопровождении слуг и лорда земель другого, неизвестного Бри Королевства.

– Лорд Тэннон Альтон из Дондра и его сын Мэлтон! – прогромыхало в затихшем зале. Келебриан взволнованно протянула руку для поцелуя, вжимая пальцы в ладонь на второй руке до синюшных следов. Мэлтон, ухмыльнувшись, нежно взял девушку за руку и нагнулся, прикрыв глаза и оставив короткий невесомый поцелуй на запястье. И стоило ему оторваться от её руки, как его нахальное спокойное выражение лица сменилось вереницей гримас – от удивления до ужаса – когда он увидел, как щеки Келебриан не пылают румянцем в смущении, а покрываются густой жесткой волчьей шерстью. Вздохи удивленных гостей пронеслись по залу одним большим устрашенным грохотом. И Бри синхронно с выбегающим из приемного зала юным лордом рванула, придерживая полы длинного бархатного платья, к лестнице в башню для прислуги.

На опушке Пятнистого леса, что раскинулся к югу от Ратмор Хилла, вёл тихую жизнь в своей маленькой хижине Абелард Эберхард. Горожане считали его чудаком, обходили стороной и редко заговаривали с ним, когда он посещал местный рынок или просто шёл мимо. Нельзя сказать, что Абеларду было от этого неприятно, совсем наоборот – именно этого он и добивался все те годы, что провёл в Циларре.

Родом Абелард был из Аркатрана, богатой страны в сотнях лиг на восток. Там люди жили бок о бок с волшебством, в городах можно было встретить кентавров, гномов и других существ, за медяк в любой таверне тебе могли предсказать будущее, а за серебряник это будущее изменить. Жители почти ни в чём не нуждались, Орден Чародеев Востока был предан своему королевству и всеми способами стремился сделать жизнь в нём лучше.

Некогда и Абелард состоял в этом Ордене. Когда ему исполнилось двенадцать, отец, обучавший их с братом основам волшебства, передал старшего сына в надёжные руки собратьев-чародеев. За годы учёбы юный Эберхард добился больших успехов, а в конце пути ему даже даровали титул волшебника второго ранга и направили на службу в замок одного из почитаемых лордов. Там-то всё и пошло наперекосяк. Было ли то проявлением невежества или слабости, но Абелард умудрился нарушить один из главных запретов Ордена, за что был приговорён к смерти.

Побег дался непросто. В каждом городе, где появлялся Абелард, его уже ждали. С помощью чар спрятаться тоже не получалось, Орден отслеживал все магические потоки. Именно тогда в голову молодого волшебника пришла гениальная мысль укрыться там, где его не станут искать. Там, где любая возможная магия была под строжайшим запретом. Так он и попал в Циларру.

За несколько лет он заработал репутацию местного чудака, который разговаривал с курами и разгуливал голышом в полнолуние. Абелард был отличным травником и не скрывал этого, поэтому к нему то и дело обращались некоторые женщины за полезными сборами. Но в остальном никто не хотел иметь с ним ничего общего.

День выдался по-настоящему тёплым. В показавшейся весенней траве стрекотали какие-то насекомые, неподалёку из своего гнезда пищал чем-то недовольный дубонос. Абелард сидел на земле, прислонившись спиной к покосившемуся забору, и смотрел на облака. К груди он прижимал пёструю курицу, которая непонимающе крутила головой, но не пыталась вырваться, довольная поглаживаниями от хозяина.

– Ты смотри-ка, Клара, скоро нас ждёт дальняя дорога, ну и ну, – Абелард прищурился, хотя солнце находилось позади. – Волчица из замка захочет использовать нас. Как думаешь, позволим ей? Начнём собираться в путь? – он посмотрел на курицу и довольно хмыкнул. – Ты права, можем ещё посидеть. Торопиться нам всё равно некуда, она сама к нам придёт.

Прошла уже неделя, как Келебриан показала доброй половине города свою роскошную шевелюру на лице, которой обрастала каждый раз, когда волновалась, нервничала и проявляла повышенные эмоции в отношении чего-либо. Проклятье, закрепившееся на роду Маглор расой, никогда раньше не проявлялось на девочках, рождаемых от отцов-оборотней. Быть может, виной тому было как раз то, что все расовые характеристики забирали на себя первенцы-мальчики. Но с Келебриан раса сыграла злую шутку. Девочки – существа более эмоциональные, а потому в возрасте, когда граница между становлением женщиной и игрой в куклы была размыта, было трудно.

Гридеперливый галстук

Иржи Хьюстон, Ури Деште-Лут

Стоял тихий январь 1961 года. Школу Чародейства и Волшебства Хогвартс, что пряталась от глаз всех, кто не умеет колдовать, заносило снегом. Совсем недавно кончились Рождественские каникулы, студенты всех курсов от мала до велика постепенно включались обратно в учебный процесс, и во всем замке, казалось, недовольный началом года был только старик Апполион Прингл, завхоз. Желчному его характеру не добавляло прелести то, сколько сугробов приходилось разгребать со всех дорожек Хогвартса, чтобы студенты спокойно добирались из корпуса в корпус, не боясь застрять до весны.

Гостиная факультета Хаффлпафф, по справедливому мнению не только его учеников, была самой уютной из всех четырех общих комнат факультетов Хогвартса. Оформленная в теплых тонах и полная комфортной приземистой мебели, больше похожей на выпечку, чем на предметы интерьера, она и летом заставляла чувствовать себя в доброй сказке, что уж было говорить про время после Рождества, когда в каждом человеке, независимо от возраста, просыпалась тяга к каминам, мягким тапкам, какао и добрым компаниям. Все это в сумме и составляло Хаффлпафф, куда по традиции Распределяющая Шляпа отправляла юных волшебников без кичливости своей чистотой крови, стремления самоуничтожиться или собрать все наградные ленточки и бумажки за семилетнюю учебу. На этом факультете не было принято в одиночку страдать над своей тяжкой долей, мучиться над неразрешимыми вопросами мироздания и считать себя отшибом социума, печальной скалой одиночества в бушующем океане страстей человеческих. Студентам жилось здесь легче и, даже если из-за этого они и теряли какие-то неизведанные тропы самопознания, но из-за этого никто не роптал.

Иржи Хьюстон, студент седьмого, завершающего курса, считал себя вполне состоявшимся к своим годам волшебником. За время обучения он обзавелся хорошими друзьями и парой особых заслуг в квиддиче и зельеварении, через полгода планировал идти на стажировку в магазин отца, и был, в целом, юношей счастливым и в себе уверенным. Он родился в семье волшебников так же, как родились и его родители и родители его родителей.

О мире за пределами узких территорий магов Иржи знал мало, но дружба с магглорожденным Ури, самым, по мнению Иржи, удивительным человеком во вселенной, делала свое дело: в отличие от большинства, Хьюстон мог самостоятельно (без волшебства!) включить радио, знал, что существуют поезда, кроме Хогвартс-экспресса, читал маггловскую литературу, которую Ури привозил для него из дома, и постепенно проникался тем, что где-то там, за кирпичной стеной Косой Аллеи, в Лондоне, есть своя большая жизнь.

Как-то раз Ури выборочно показал Иржи фото невероятной девушки, вырезанное из маггловского журнала. Девушку звали Джин Шримптон, и она навсегда забрала с собой покой Хьюстона. Тщетно потратив несколько часов на то, чтобы заставить фото шевелиться или разговаривать, он едва не рвал кудри на голове, но Ури объяснил ему, что с этой девушкой познакомиться невозможно, даже если ее изображение действительно оживет и продиктует свой точный адрес. И основной причиной, которая стояла между Иржи и спокойным существованием, был не барьер между магами и магглами, а внешний вид волшебника, который, по мнению Ури, не лез ни в какие ворота. Ури был настоящим знатоком в мире моды, в этом невозможно было сомневаться, так как от его крокодиловых ботинок из лондонских комиссионок и сногсшибательных рубашек в горошек и с жабо, которые он поддевал под форму Хаффлпаффа, тихо сходил с ума весь Хогвартс. По крайней мере, Иржи в этом был стопроцентно уверен.

Если бы не столь снежная зима, студенты Хаффлпаффа никогда бы не узнали, что такое настоящая мода. Ури подозревал, что ни один живой человек в этом древнем замке совершенно не знает с какой стороны надевать берет, и стоит им это демонстрировать как можно чаще. Еще он не был уверен в том, что рожден в нужном времени, потому что душа его всегда жила будущим, а оно казалось безоблачным и великолепным. Деште-Лут мечтал о том, что, закончив Хогвартс, он тут же отправится покорять вершины модельного Олимпа, прихватив с собой Хьюстона, который, по мнению Ури, может запомнить и отличить тысячу цветовых оттенков, ни разу не перепутав название. У Иржи, конечно, были какие-то другие планы, но они тоже были в будущем, а оно в семнадцать лет выглядит ужасно далеким.

Диван, на который Ури вывалил все свои галстуки, был желтым и тусклым. Этот цвет совершенно не подходил под настроение, расшатанное в последнее время плохими новостями. Если уж настроение вышло таким ужасным, то оно должно хотя бы гармонировать с диваном. Этот факт был ясен и прост, как и то, что задавака Зандра Р. не отвечала на письма.

Деште-Лут познакомился с ней год назад в одном Лондонском клубе, откуда его, естественным образом, вышибли по причине малолетства. Каникулы оказались отравлены, но мисс Р. спасла положение, уговорив охрану впустить Ури. "Зани" была значительно старше (по мнению Деште-Лута, на целую жизнь), а потому и смотрела свысока. Это было непростительно. С тех самых пор, истратив на марки целое состояние, Деште-Лут писал ей грубые послания о том, что носить одну бровь на все лицо совсем не модно.

Вот и сейчас, вместе с галстуками, на диван вывалилось очередное недописанное письмо, которое Ури тут же схватил и разорвал на мелкие кусочки. Бумажные клочки еще не успели осесть на пол, а Ури уже сходил за метлой и стал медленно шаркать ею по обсыпанному полу. В Хаффлпаффе не любили беспорядок, а если уж приходилось его создавать, то следовало все прибрать за собой. Деште-Лут родился в семье магглов, умеющих время от времени пользоваться метлой не только в целях полета, но, если бы в комнату зашел Иржи или кто-то другой, то Ури тут же забросил бы метлу и раскидал все вокруг еще больше. Некое бунтарство было в его натуре. Желание складывать вещи боролось с желанием их развешивать по стульям, а потом заново складывать.

Созвездие "Золотые Пиастры"

Просто Еж, Вира Авалонская, Снусмумрик

Где в космосе низ, а где верх?

Этим вопросом ежедневно задавался капитан "Дикого Орвуда", небольшого космического транспортника, модели УКС-ТЗ/1421, Бертеульф Горга.

И каждый раз, вставая с койки в своей каюте, убеждал себя, что там, где "пол". Так проще.

Сделав зарядку, умывшись и прополоскав рот марсианским кьянти, Горга направился в главную рубку. Вся команда уже была в сборе, а по рубке разносился потрясающий аромат кофе.

– Вот нахлебники, встанут ни свет, ни заря, лишь бы кофе задарма попить, – проворчал капитан, широко зевая. Всем было известно, что Бертеульф не отличался ни щедростью, ни склонностью к меценатству. Да что там говорить, он был настоящим жмотом. Начиная от смены носков раз в неделю, заканчивая чисткой зубов раз в месяц. Единственное, на чем он никогда не экономил – это усы и борода. Усы Ульфа были священны. На уход за ними он не жалел ни сил, ни денег. При этом усы оставались седыми, а борода козлиной, но попробовал бы кто-нибудь сказать это вслух. Ульф был уже не молод, но дух его был крепок. Те, кто был знаком с Горга, это знали и предпочитали помалкивать.

– Что у нас на повестке дня, лодыри? – не то чтобы капитан действительно считал членов команды лодырями, но он был старше, опытнее, жаднее и всегда немного навеселе, поэтому позволял себе некоторую фамильярность.

– Ладно, сам озвучу. Дела вот какие, – Ульф отпил из фляжки кьянти, довольно сощурился и продолжил, – мы перехватили сигнал бедствия от исследовательской станции "Маяк-1" в созвездии Золотых Пиастров. Связь с ними была потеряна давно, и тут вдруг нате. Шлют сигнал. Думаю, о созвездии все слышали, хотя бы раз за свою никчемную жизнь? Правильно, это совершенно кошмарное место с неоправданно романтичным названием! – капитан восторженно потёр руки. – Все понимают, что это значит? Да-а, по глазам вижу, что понимаете. Количество желающих туда лететь и спасать непонятно кого и непонятно от чего стремится к нулю. И это хорошо! – темные глаза Бертеульфа загорелись диким огнем азарта, и он бессознательно покрутил ус. – Для нас это хорошая возможность разжиться неплохим оборудованием для корабля и возможность подзаработать на продаже того, что мы там найдём. А найдём мы там немало, сами знаете, как нынче укомплектованы исследовательские станции. Готов заслушать ваши мысли, хотя откуда они у вас могут взяться, если с утра в ваших желудках плещется кофе. То ли дело в моём!

Капитан дико расхохотался, и засунув в рот сигару, стал крутить на панели управления все рычажки подряд и нажимать на все цветные кнопки, со словами:

– Раздери Альдебаран эту посудину! Где тут прикуриватель? – после чего, оглядев своих товарищей, а команда и состояла именно из старых приятелей Горга, которые не только могли его терпеть, но даже находили некоторое удовольствие в его обществе, снова расхохотался. – Я пошутил, расслабьтесь. Я не курю. Бросил, уже минут пять как, – пояснил капитан, засовывая сигару во внутренней карман жилета, такого затертого, что кажется в нем ходил ещё его прадед.

Будучи единственной женщиной на любимой посудине Ульфа, Офелия иногда чувствовала себя андроидом-служкой при двух баринах. Именно ей приходилось заниматься вопросами хозяйства и питания, в том числе и готовкой пресловутого кофе, из-за чего приходилось вставать раньше остальных, чтобы успеть навести собственный марафет и совершить утрене-кухонные ритуалы. Сейчас же Стилфорд недовольно поджимала пухлые губы и удобнее располагалась в своем любимом пуфике, почти утопая в его мягком синтетическом нутре. Она аккуратно поддерживала кружку под донышком, чтобы не расплескать бодрящий напиток, и, лишь окончательно устроившись, удостоила капитана взглядом.

– Учитывая, что этот кофе закупаю и готовлю я, то не тебе жаловаться, Ульф, – фыркнула женщина и пригубила упомянутый напиток. – И вообще, сколько раз я тебе говорила, что начинать утро с алкоголя – прямая дорога к циррозу печени и слабоумию? Первое я на глаз определять не умею, а второе уже расцветает во всей красе! Что еще за созвездие Золотых Пиастров? Впервые слышу такое бредовое название. Может, сам придумал, а, старый хрыч?

На самом деле, Лия просто была не слишком сильна в космической географии, да и вообще не особо ей интересовалась – она актриса, а не пресловутый штурман, чтобы знать какие там есть в космосе созвездия, скопления, галактики и прочее. Для этого существовал ИИ, такой же старый, как и кэп, но все же способный еще обновлять свои системы, что не раз и не два спасало жизни горе-пиратов. Взгляд женщины рассеянно устремился к голографическому окну над капитанским креслом, где как раз отображался индикатор установки свежих обновлений – 79%. "Раньше загрузка занимала меньше времени", – отстраненно подумала она, возвращаясь к успевшему захмелеть Бертеульфу.

– Хотя, не это важно. С какого рожна нам лететь на какую-то станцию, про которую никто слыхом не слыхивал, да еще в созвездие, которое ты сам назвал "кошмарным"? Давай подробности, Горга, я не полечу за мифическим оборудованием и такими же мифическими деньгами.

Офелия дернула плечом, выражая весь свой скептицизм, и сделала большой глоток, слегка обжигая язык. Она с гордостью считала себя разумом их команды, потому как справедливо полагала – мозг капитана давно замариновался в спирту, а потому не способен трезво оценивать шансы на успех и вообще рациональность некоторых авантюр. Жадность порой толкала Ульфа на такие безумства, что Стилфорд все поджидала день, когда на собственных висках таки останется след седины, а комплектация тела резко уменьшится. Все их аферы были полны риска, в разной степени, но все же неизбежно, и сейчас женщина пыталась понять по довольному хохоту Горга насколько опасным может быть задуманное им дело.