Бюрократическая революция в Тридевятом царстве

Глава 1 Кривые руки Риты

Смородинск в октябре был городом настроения. Нет, он не впадал в откровенную депрессию, как многие его собратья по суровому климатическому поясу, а скорее погружался в задумчивую, философскую меланхолию. Река Смородинка, лениво несущая свои воды и давшая название городу, меняла цвет с летнего, весело-зеленоватого, на свинцово-серый, словно разбавленные чернила. Деревья, еще вчера щеголявшие багрянцем и золотом, стыдливо роняли последние листья, обнажая мокрые черные ветви, похожие на нервную систему великана. Воздух пах остывающей землей, дождем, который вот-вот соберется пойти, и немного — надеждой. Или, как считали прагматики, — дымом из труб местной ТЭЦ.

Именно в такой день, когда небо напоминало мокрую промокашку, а пронизывающий ветер пытался залезть под воротник и рассказать все городские сплетни, мэр города Смородинска, Мельникова Ирина Викторовна, проводила выездное совещание.

Место действия — строящийся мост через ту самую Смородинку. Объект был для Ирины делом чести. Не просто транспортная артерия, а символ. Символ того, что Смородинск — не умирающий провинциальный городок из сводок Минэкономразвития, а место, где что-то строится, где есть будущее. Старый мост, горбатый и узкий, едва справлялся с потоком, и каждый раз, проезжая по нему, Ирина чувствовала почти физическую боль, словно это у нее, а не у города, была хроническая непроходимость сосудов.

Она стояла на краю строительной площадки, в идеально скроенном брючном костюме цвета мокрого асфальта, который делал её почти невидимой на фоне бетонных конструкций. Почти. Если бы не жесткая, как стальной стержень, осанка и властный, оценивающий взгляд серо-зеленых глаз. В руках она держала не планшет, как можно было бы ожидать от современного руководителя, а свой верный бумажный ежедневник в тисненом кожаном переплете. В нём — вся её жизнь, расписанная по минутам, с пометками, сделанными серебряной ручкой с тонким пером. Она слушала монотонный доклад прораба, и её рука периодически выводила на полях короткие, резкие пометки.

— …таким образом, Ирина Викторовна, выход на плановые показатели по установке опор будет обеспечен к концу месяца, если не будет форс-мажоров в виде аномальных осадков, — мямлил прораб Фёдор Иваныч, полный мужчина с лицом человека, который заранее со всем согласен.

Ирина подняла глаза от ежедневника.

— Форс-мажор, Фёдор Иваныч, — это если на стройплощадку упадёт метеорит. А дожди в октябре — это сезонная норма, которую ваш плановый отдел обязан был заложить в риски ещё на стадии проектирования. Я жду от вас конкретных дат, а не прогнозов от Гидрометцентра.

Прораб сглотнул и ссутулился еще больше, словно пытаясь стать меньше ростом. Железный тон мэра мог заставить усомниться в прочности даже армированный бетон. Ирина никогда не кричала. В гневе её голос, наоборот, становился тише, а слова — острее, как скальпель хирурга. Это было её фирменное оружие, отточенное годами работы в городской администрации, где каждый второй пытался обвести её вокруг пальца, ссылаясь на объективные трудности и тяжёлое наследие девяностых.

Неподалеку, прислонившись к служебной, покрытой слоем засохшей грязи, «Ниве», за этим театром одного актера наблюдал участковый уполномоченный полиции по району Заречье, капитан Станислав Валерьевич Лебедев. Официально он обеспечивал порядок на «объекте повышенного внимания». Неофициально — отбывал повинность, которую метко называл «охраной Его Величества Бетона».

Станислав был полной противоположностью Ирине. На нём была потёртая кожаная куртка поверх форменной рубашки, видавшие виды берцы, намертво приросшие к ногам, и выражение лица человека, который слишком много знает о тёмной стороне жизни маленького города. Он не видел в мосте никаких символов. Для него это была просто груда железа, бетона и распиленного бюджета, из-за которой ему пришлось отложить обход своего участка, где баба Нюра из третьего подъезда опять жаловалась на соседа-алкоголика, а в гаражном кооперативе «Жигули» снова вскрыли два бокса.

Он отхлебнул из старого армейского термоса крепкий, как смола, чай, который сам называл «полицейским эликсиром», и мысленно начал составлять рапорт: «В период с 10:00 до 11:30 находился на территории строительства мостового перехода с целью обеспечения общественного порядка в ходе выездного совещания главы администрации. Нарушений не выявлено. Личный состав в лице меня не пострадал, если не считать чувства глубокого морального неудовлетворения от нецелевого использования рабочего времени и одного остывшего пирожка в кармане».

Он видел, как Ирина отчитывает прораба, и невольно усмехнулся. Железная. Скала. Говорят, она в одиночку разогнала всю старую гвардию в мэрии, которая десятилетиями сидела на откатах. Стас не любил чиновников, считая их бесполезным «кабинетным планктоном», но Мельникову где-то в глубине души, очень глубоко, уважал. За характер. Хотя методы её считал оторванными от реальности.

Совещание стремительно близилось к концу. Делегация чиновников и строителей, провожаемая ледяным взглядом Ирины, поспешила ретироваться, словно спасаясь от артобстрела. Мэр осталась одна, сверяясь со своим ежедневником. Затем она решительно, насколько позволяла лёгкая хромота, направилась к Станиславу.

— Лебедев, всё спокойно?

— Так точно, Ирина Викторовна. Спокойнее только на кладбище в полночь, — отрапортовал он. — Ни одного правонарушителя, кроме ворон, пытавшихся посягнуть на блестящую гайку. Состав преступления доказать не удалось за отсутствием улик. Протокол составлять не стал.

Ирина проигнорировала его сарказм. Она к нему привыкла. Эти их пикировки стали уже чем-то вроде местного ритуала, как ежегодный день города или летнее отключение горячей воды.

— Я по поводу вашего последнего рапорта о криминогенной обстановке в Заречье, — она открыла нужную страницу в ежедневнике, где всё было подчёркнуто и снабжено вопросительными знаками. — Вы снова настаиваете на увеличении штата патрульных.

Глава 2. Акт приёмки-передачи реальности

Потеря сознания была для Ирины Викторовны состоянием противоестественным. Её мозг, этот отлаженный механизм, привыкший работать в режиме 24/7, даже в принудительном офлайне судорожно пытался классифицировать происходящее. Это был не обморок от переутомления — она знала, как он ощущается. Не последствие травмы — не было боли. Это было… выключение. Словно кто-то без предупреждения и сохранения данных выдернул шнур из розетки.

Первое, что вернулось к ней, — запахи. И это было самое странное. Запах тины, жжёной корицы и пирожков с капустой, оставшийся от золотистой вспышки, смешался с густым, пьянящим ароматом цветущего луга, влажной земли и чего-то сладкого, медового. Никакого бетона, солярки и речной сырости.

Ирина заставила себя открыть глаза. Дорогие мои читатели, вы когда-нибудь пробовали заставить себя что-то сделать, когда ваше тело весит как… чугунный мост, например, а голова отказывается верить в реальность происходящего? Вот и у Ирины Викторовны получилось не сразу.

Веки, казалось, были сделаны из свинца. Когда она наконец разлепила их, первое, что увидела, было небо. Но не привычное, белёсое, скупое на эмоции октябрьское небо Смородинска. Это было высокое, пронзительно-синее летнее небо, по которому лениво плыли пушистые, почти игрушечные облака. Вокруг самозабвенно стрекотали кузнечики. Где-то в лесу беззаботно куковала кукушка, отсчитывая кому-то годы, и судя по всему, уже давно сбилась со счёта.

«Бред, — подумала Ирина. — Массовая галлюцинация. Вероятно, на стройплощадке была утечка какого-то нейротоксина. Нужно будет инициировать служебную проверку и привлечь к ответственности виновных. И выставить подрядчику счёт за моральный ущерб».

Она с трудом села, игнорируя головокружение и протесты каждой мышцы. Брючный костюм, её верная броня, был помят и безнадёжно испачкан землёй и пыльцой. На идеально отглаженной штанине от Hugo Boss живописно расположился прилипший листок клевера с четырьмя лепестками. Это оскорбило её чувство порядка больше, чем само необъяснимое перемещение. Она брезгливо смахнула листок и огляделась.

Они находились на залитой солнцем поляне, усыпанной ромашками и васильками. Вокруг — стена дремучего леса, такого густого и древнего, какого в окрестностях Смородинска отродясь не бывало. Рядом, метрах в двух, лежали Станислав и Рита. Стас расположился на спине, раскинув руки, и выглядел на удивление умиротворённо, словно наконец-то получил долгожданный отпуск, о котором просил последние три года. Рита свернулась калачиком, поджав под себя колени, и даже во сне её лицо сохраняло безмятежное выражение.

Ирина подползла к участковому, проигнорировав протестующий стон в левой ноге. Проверила пульс на сонной артерии. Ровный, сильный. У Риты — тоже. Живы. Это главное. Всё остальное — решаемые проблемы. Она привыкла решать проблемы. Это было её профессией и призванием.

— Лебедев! Подъём! — она потрясла его за плечо. Голос был хриплым, но властным. — Волкова! Рабочий день не закончен.

— Еще пять минуточек, — прошептала Рита и повернулась на другой бок.

А Станислав открыл глаза. Его взгляд был мутным, как у человека, которого разбудили посреди самого интересного сна, где ему наконец-то выделили новый «УАЗ Патриот» со всеми наворотами. Он сел, помотал головой, отчего мир качнулся и поплыл.

— Что… что случилось? — прохрипел он. — Теракт? Взрыв?

— Похоже на то, — сухо ответила Ирина. — Только без воронки, разрушений и, судя по всему, без пострадавших. Неэффективный теракт какой-то.

Стас огляделся. Его лицо медленно вытягивалось. Профессиональная настороженность боролась с откровенным недоумением. Он похлопал себя по карманам, проверил кобуру. Пистолет на месте. Это обнадёживало. Он вытащил рацию. Антенна была цела. Он нажал на тангенту.

— База, я Первый. База, ответьте Первому. Приём.

В ответ из динамика раздалось громкое, заливистое кваканье. Стас отдёрнул рацию от уха, посмотрел на неё так, словно она его предала. Снова нажал.

— Ква-ква-ква! — весело откликнулся динамик. — Связи нет, — констатировал он очевидное, пряча бесполезный кусок пластика. — Похоже, мы в такой глуши, что даже лягушки эфир забивают.

— Неудивительно, — процедила Ирина, с трудом вставая на ноги. Её лёгкая хромота, обычно почти незаметная, сейчас проявилась сильнее. — Мы, очевидно, не в черте города. Вопрос — где именно? И кто нас сюда доставил?

И тут их взгляд упал на то, ради чего, собственно, и затевалось совещание. На мост. Только это был не их мост. Не серое, утилитарное сооружение из бетона и стали, а нечто из другого мира.

Через реку, которая здесь была шире и быстрее их сонной Смородинки, был перекинут мост из тёмного, почти чёрного дерева, отполированного до блеска ветрами и временем. Он был весь покрыт искусной, завораживающей резьбой — переплетением диковинных зверей, птиц и растений. Поручни были выполнены в виде чешуйчатых змеиных тел, а у начала моста стояли два вырезанных из цельного ствола идола с суровыми, нечеловеческими лицами. Конструкция выглядела невероятно древней и в то же время пугающе прочной, словно простоит ещё тысячу лет. А может и больше.

— Калинов мост… — прошептала Рита. Она как раз пришла в себя и теперь сидела, обхватив колени руками, и смотрела на мост со смесью детского ужаса и благоговейного восторга.

— Что? — не поняла Ирина, чей мозг уже начал строить гипотезы: «Секретный этнографический комплекс? Съёмочная площадка исторического блокбастера? Частная коллекция олигарха с причудами?».

— Калинов мост, — повторила Рита, не отрывая взгляда. — Через реку Смородину. Я… я в детстве сказки читала. Бабушка рассказывала. По нему в царство мёртвых ходят и со Змеем Горынычем бьются.

Ирина посмотрела на неё так, как смотрит на нерадивого подчинённого, который вместо квартального отчёта принёс рисунок котика.

— Волкова, прекратите нести чушь. Сейчас не время для фольклора. Это, очевидно, какой-то… арт-объект. Да. Очень дорогой и реалистичный арт-объект. Возможно, нас похитили. С применением психотропных веществ.