Темная комната. Пустая, если не считать нас двоих. Комната, в которую он затащил меня силой. Я знала, чего он добивается. Но не знала, как скрыться, сбежать от него… и от своих чувств.
Как я вообще могла испытывать к нему какие-то чувства? Ведь он был тем самым мальчиком, который превратил в кошмар мои детские годы. Тем самым парнем, который вогнал нож мне в сердце в тот день, когда мне хватило глупости открыть его ему.
―За эти годы ты ничуть не изменился. Я повзрослела. Построила жизнь вдали от тебя, и ты мне в ней не нужен!
―Это ты не изменилась, ―хрипло прошептал Давид, сжав мои плечи руками, наклонившись к моему лицу, ―все так же врешь мне и самой себе.
Вырвавшись, я сделала два шага назад. Вгляделась в лицо, которое когда-то так любила… и которое ненавидела всем сердцем. Густые черные волосы, оливковая кожа, серо-зеленые глаза, чувственный рот с пересеченной острой ложбинкой верхней губой и полной нижней ‒ я не могла смотреть на него, не вспоминая его вкус, его мягкость… За эти годы он возмужал и стал еще красивее, еще привлекательнее… еще опаснее.
―А хочешь, я расскажу тебе правду? ―внезапно вырвалось у меня. ―Когда мы расставались, я была беременна!
Сказала… и сразу пожалела об этом.
Потому что Давид изменился в лице. Его губы приоткрылись, а глаза словно зажглись внутренним светом, какой-то глубинной радостью. Ни разу не видела его таким. Со мной он всегда был самоуверенным наглым засранцем. Нежным и заботливым не был никогда.
―У нас есть… ребенок?
Я промолчала. И что меня дернуло сказать это? Наверное, думала, что эта новость ему не понравится, оттолкнет от меня. Ребенок ‒ это слишком серьезно, а между нами никогда не было ничего серьезного. Даже отношений, и тех, по сути, не было.
―Ника, где он? ―снова сжал плечи руками, всматриваясь в мое лицо.
―А где он может быть? ―нехотя ответила. ―Я сделала аборт. Мы же тогда едва окончили школу. К тому же ребенок никак не вписывался в мою жизнь. Меня ждала карьера модели, рекламная кампания «Андреа Сарто», с которой мне так щедро помог твой отец, ―усмехнулась краешком губ. ―Видел все эти рекламные ролики, плакаты и билборды? Представляешь меня на них с огромным животом?
―Ты… избавилась от моего ребенка? ―Давид побледнел и словно обмер… будто этот малыш, о котором минуту назад он и не подозревал, вдруг стал ему жизненно необходим.
В моем сердце словно провернулся кусочек льда… но я не позволила себе сломаться и расчувствоваться, как в тот роковой день.
―От твоего… или от его ребенка. Откуда мне знать? ―равнодушно пожала плечами.
Я понимала, что бью его по больному, но все равно произнесла эти слова.
Третьяков с силой сжал мои плечи, так, что мне самой стало больно… а затем с отвращением оттолкнул меня от себя. И нанес свой удар.
―В тот последний день я сказал, что ничего к тебе не чувствую… Значит, я все правильно тогда сказал. Лицемерная, пустая, бездушная дрянь, ―его глаза были ледяными, почти спокойными, но его тело сотрясалось мелкой яростной дрожью.
С трудом взяв эмоции под контроль, он прошел к выходу из комнаты, больше и не взглянув в мою сторону.
Меня саму колотило от смеси чувств, в которых было почти невозможно разобраться. Я обняла себя руками. Сделала глубокий вздох… это не помогло.
Мой худший кошмар… Тогда и сейчас!
Вытащив телефон из крошечной сумочки, нашла в нем знакомый контакт. Закрыла глаза. Вытерла слезы тыльной стороной ладони.
―Привет, ―дождалась ответа на другом конце. ―Передай трубку моему зайчику.
―Давид!.. ―прокричала я сквозь жаркую сладкую дымку.
Но уже через минуту, наконец, смогла расслабиться. Потянувшись, поцеловала его в губы, провела кончиками пальцев по оливковой коже его лица, по шее, начала перебирать пряди его черных волос.
―Как хорошо!
Мне нужно было собираться в дорогу, но еще минут десять-двадцать мы могли отдохнуть.
―Говоришь, хорошо тебе было?
―Да… ―сладко вздохнула, обнимая его. ―Очень хорошо.
―Так хорошо, что ты назвала меня чужим именем, ―в голосе мужа промелькнула ледяная нотка.
Приподнявшись на локте, я встретилась с ним глазами.
―О Боже… Серьезно? ―пораженно переспросила, не поверив ушам.
―Ты сама этого не заметила? ―его взгляд был спокоен, как всегда, и все же в его глубине таились неподдельные чувства. ―И кто такой этот Давид?
Господи… Я закусила губу. Видно, сегодня мне было особенно хорошо, раз я умудрилась назвать мужа его именем.
―Ты мне изменяешь, stellina? ―как обычно, обратился ко мне этим ласковым прозвищем, которое по-итальянски означало «звездочка»… но его голос не был ласковым.
Я знала Альдо ‒ он был прагматичным и сдержанным человеком. Как правило, казался спокойным, даже холодным. Но на самом деле в его жилах текла по-итальянски горячая кровь ‒ и я любила его именно таким. Страстным. Пылким. Он всегда был как подводный вулкан, скрытый под безмятежной поверхностью моря. Но эту сторону своей натуры он очень редко кому-то показывал.
―Конечно же, нет! Я себя не контролировала, и сама не поняла, что сказала и как тебя назвала. Ты же знаешь, люди в такие моменты могут что угодно наговорить, ―произнесла с самым невозмутимым видом.
Хоть мне, и правда, было нечего стыдиться, мои щеки слегка порозовели ‒ просто потому что ситуация была крайне неловкой. Назвать мужа чужим именем в момент страсти… Да уж. Бывает же!
―Кто такой Давид?
Я подавила вздох. Наверное, лучше сразу все рассказать.
―Так звали мою первую любовь, ―пожала плечами. ―Мы вместе учились в школе ‒ наверное, потому и вспомнила о нем. У меня же сегодня начинается учеба в университете. Наверное, первая любовь никогда не проходит окончательно. Но ничего путного у нас не сложилось, и для меня это в прошлом.
Кажется, он поверил мне, но не до конца:
―Имя итальянское. А ты училась в России.
―Русских детей так тоже называют. Но да, он был наполовину итальянцем.
Первая любовь… Первая любовь, и правда, не забывается.
С тех пор прошло больше четырех лет, но она по-прежнему была со мной ‒ эта ноющая рана на сердце. Едва заметная… но все еще болезненная.
Конечно, я скучала по этому нахальному засранцу ‒ я ведь, и правда, очень его любила. Но наверное, сильнее всего меня мучило одно воспоминание… Воспоминание о его последнем взгляде.
Снова вспомнив глаза Давида в тот момент, как он увидел нас вдвоем… я встряхнула головой, постаравшись выкинуть из своих мыслей все лишнее.
―Назови меня сумасшедшим или параноиком, stellina, но я чувствую между вами какую-то незавершенность. Что будет, если ты снова его увидишь?
Если бы я снова увидела Давида… Чур меня, Господи! Я невесело рассмеялась. Если бы я снова встретила того, кто поспорил на меня, втерся ко мне в доверие, чтобы потом расколоть мое сердце на части, выкинуть его в мусор, как фантик от конфеты… я бы убежала от него на край света!
―Я его любила, но больше он мне не нужен. Ведь теперь у меня есть ты, tesoro mio, ―поцеловала Альдо в губы, по своему обыкновению назвав его «мое сокровище». ―И я счастлива, как никогда в жизни! ―тут я слегка покривила душой.
Конечно же, я любила своего мужа… любила, пусть и не так всепоглощающе, отчаянно, безумно, как того, другого. Но все-таки замуж я за Альдо вышла, в первую очередь, потому что он надежный человек. Не слишком романтично? Зато разумно. А я давно поняла, что слушать свое сердце стоит тогда и только тогда, когда оно говорит то же, что и разум.
И может быть с ним я далеко не так счастлива, как говорю (и этому есть причина, до которой я еще дойду). Но позвольте, я вам расскажу пару историй, произошедших с моими знакомыми.
Например, с Элизой, одной из моих самых близких подруг, умницей (девушка поступила на бюджет журфака МГУ), красавицей (когда мы с ней вместе ходили по клубам, еще непонятно, на кого из нас парни больше пялились, на меня, профессиональную модель, или на нее). Отличной девчонкой. Классной и веселой.
Так вот, подруга вышла замуж по большой любви за парня, которого знала пару лет. Но парень этот… ну, в общем, по всеобщему мнению, был ей не ровня. И дело было не в том, что он вырос в деревне, не имел высшего образования и не собирался его получать. И не в том, что его отец цыганских кровей бросил семью, сестра спилась, а тетя покончила с собой, выбросившись из окна ‒ лично я не относилась к нему с предубеждением из-за всего этого. В конце концов, родственников не выбирают, а образование дело десятое (ее муж работал на дому, и очень неплохо зарабатывал).
Нет, дело было в самом Леше.
Так вот, когда моя подруга родила ребенка, она набрала, так, килограмм десять-двадцать (у нее, как и у меня, и раньше были проблемы с лишним весом, а тут еще роды). Перестала следить за модой, частенько не успевала даже голову помыть ‒ обычное дело. Их дочь плохо спала, постоянно плакала, и Элизе стало немного не до мужа. Они перестали ходить по ресторанам, театрам, стали меньше путешествовать.
Так как он работал на дому, то и сам принимал активное участие в уходе за ребенком, по сути, постоянно был рядом с семьей. С одной стороны, это было хорошо. А с другой, он не отдыхал от возни с ребенком на работе, а дома от работы, как большинство мужчин. Недовольство жизнью накапливалось.
И вот в один ужасный день Леша ушел в запой, как это с ним и раньше частенько бывало (порой он не появлялся дома по нескольку дней и пропивал просто гигантские суммы денег). И послал ей такую смску, дословно: «Я устал, все стало не так. Мы с тобой разводимся. У меня есть другая женщина, она старше меня. Она интересная, яркая, умная. Такой любви у меня никогда и ни с кем не было».
По такому случаю нарядилась я сегодня в эксклюзивный наряд от Версаче… правда, не совсем в те вещи, которые стоило бы носить в обычной жизни. Все по самой последней моде – подиумной, высокой моде, конечно. Вы, наверное, знаете эту одежду. Она скорее странная, чем красивая (но ребята из университета искусств наверняка должны были оценить).
И модели на подиумах ее демонстрируют не самые миловидные ‒ худые и с типажом внешности, что называется «стрэндж». Лично мне ни разу не приходилось участвовать в миланской неделе моды ‒ в показах брендовых коллекций одежды для повседневной жизни случалось, участвовала.
Это было средней длины белое платье с геометрическими вырезами, снизу уходящее в бахрому, к нему загадочной формы коричневые сандалии, визуально увеличивавшие ногу, крупные «винтажные» украшения и сумочка-конверт. Волосы я убрала в высокий небрежный пучок.
Выглядела я… необычно. Лично на мой вкус, необычно в хорошем смысле. Но непосвященному человеку могло показаться, что я нашла эти вещи на барахолке и кое-как скомпоновала между собой. Приди мне в голову спуститься в таком виде в московское метро, на меня смотрели бы как на чучело все от мала до велика.
Но это Рим, сердце Италии, а я красотка. Значит, могу себе позволить и не такое.
Посмотревшись в зеркало, словно удивилась, какой юной выглядела. Наверное, чувствовала я себя все-таки старше своих двадцати двух ‒ как будто мне уже по возрасту не полагалось ходить в университет.
―Удачи на занятиях, малютка, ―произнес Альдо, словно вторя моим мыслям, и легко чмокнул в щеку, чтобы не измазаться в моей коричневой помаде.
До кампуса я дошла пешком ‒ он находился в двадцати минутах ходьбы по живописнейшим улицам самого красивого города мира.
Пройдя через арку основного корпуса, исторического здания в стиле классицизм светло-песочного цвета, миновала несколько поворотов, прошла в четырехугольный просторный двор, окруженный колоннадой. Его центр украшала медная статуя, позеленевшая от времени. На газоне, окружающем ее, сидели студенты, болтавшие между собой или погруженные в учебники, рисовавшие статую в небольших этюдниках или делавшие наброски здания.
Строго говоря, меня саму пока нельзя было назвать студенткой ‒ как иностранке, прежде чем поступать на бакалавриат, мне предстояло пройти программу обучения Foundation, восполнить недостающий год двенадцатилетнего образования, принятого в Италии.
В первый год я должна была еще лучше овладеть языками, итальянским и английским, научиться основам дизайна, начать изучать моду и искусство ‒ в общем никакой мерзопакостной математики, чисто творчество и гуманитарные науки.
У меня было много причин выбрать именно эти курсы. Конечно, мне просто хотелось этим заниматься, но все же, я выбрала этот универ, потому что, во-первых, в моде я уже очень неплохо разбиралась, мне, как модели, было это близко и знакомо.
Во-вторых, после его окончания я смогла бы сразу устроиться на работу в «Андреа Сарто», где начинала свою модельную карьеру ‒ у меня там остались неплохие связи.
В-третьих, я поговорила с Евой, своей близкой подругой, и она убедила меня, что научиться рисовать, создавать, творить ‒ это совсем нетрудно. Не так трудно, как кажется.
Сама она училась на архитектора, и в подтверждение своей мысли показала мне работы учеников подготовительных групп, первокурсников, а затем выпускников. И разница была ошеломительная! Они поражали воображение, казалось, простой человек с улицы просто не может всему этому научиться. Но она сказала, что для этого не нужен талант, это навык, которым, при желании, может овладеть кто угодно.
Ну, и в-четвертых, у меня была возможность выбрать программу обучения, которая заняла бы не так много моего времени. А у меня была семья. И эта семья все равно должна была быть для меня на первом месте ‒ не учеба, не карьера. Я надеялась, что сумею сохранить этот баланс, и верила, что у меня это получится.
***
После вводной лекции и лекции по истории искусств, мы отправились в творческую мастерскую, ваять свои первые шедевры ‒ а точнее, составлять композиции из кусочков цветной бумаги.
Новые одногруппники оценили мой наряд от Версаче. Точнее, оценили, после того, как я сказала им, что это Версаче. Многие из них тоже были иностранцами, как и я, и все в разной степени владели языками. Но мне удалось познакомиться с двумя русскими девочками. Одну из них звали Таня, она мечтала стать дизайнером одежды и приехала из Екатеринбурга. Вторую звали Кира, и она собиралась стать модным фотографом. Она была из Москвы, как и я.
У меня с ними было много общего ‒ на самом деле намного больше общего, чем в свое время со школьными подругами. Ради исполнения мечты, достижения цели, мы готовы были пролететь полмира, выучить язык, окунуться в совершенно незнакомую жизнь.
―А я думаю выбрать менеджмент в сфере модного дизайна. Или стайлинг и коммуникации. Вряд ли из меня получится модный дизайнер, ―произнесла, тщетно пытаясь соорудить что-то стильное из цветной бумаги ‒ материала для детских аппликаций, который, по моему мнению, не имел никакого отношения к искусству.
―А я, если честно, смотрела на эти программы и думала ‒ кто же поступает в академию искусств, чтобы стать менеджером? ―улыбнулась Таня, без труда составляя впечатляющие композиции одну за другой. ―Чтобы сидеть в офисе? Творческие профессии они же совсем другие. Они больше похожи на хобби.
Невольно залюбовалась ее работами ‒ настоящими абстрактными шедеврами, даром что из цветной бумаги.
Н-да. Я бездарь.
―Раньше я была моделью.
Ни одна из них уже не помнила той рекламы четырехлетней давности, где я чувственно изгибалась, лежа на кровати в одном нижнем белье, загадочно глядя в камеру, проводя пальцами по губам, символизируя недостижимый идеал, мечту любого мужчины, и убеждая женщин ‒ купите наше белье, станьте такими, как я… И модных показов, в которых я участвовала, конечно, они тоже не видели. И имени моего не знали ‒ я же так и не стала супермоделью.
Его брови приподнялись, глаза прищурились:
―Вот как. И кто же этот несчастный?
―Ты его не знаешь. Да это и не твое дело, ―притворно-безразлично пожала плечами.
Мне до сих пор до конца не верилось в это. Он учится в том же самом университете, что и я… И вот мы снова перебрасываемся подколками стоя в коридоре учебного заведения, как в те далекие школьные времена. Мной завладело чудовищное чувство дежавю. Нет, даже не так. Мне показалось, что всех этих лет, которые мы провели порознь, действительно не было.
И снова мы с ним враги. И снова я вынуждена за сарказмом и равнодушием скрывать то, что чувствую на самом деле…
―Дай-ка угадаю, очередной богатый пожилой любитель юных девочек? Или не очень богатый… Ты же, наверное, подрабатываешь здесь манекенщицей у студентов-дизайнеров? Это они тебя так разодели? ―снова окинул взглядом мой наряд.
Да, не тот день я выбрала для модных экспериментов. Но это все равно ничего не значит. В моей жизни все прекрасно ‒ пусть знает об этом!
―Вообще-то это Версаче, ―снисходительно улыбнулась я. ―А здесь я учусь, так же, как и ты. Моему мужу далеко до старости. Но, конечно, он мужчина, а не мальчик-студент. Ладно, мне пора на занятия. Не скажу, что была рада тебя видеть!
Спокойно прошла мимо него в аудиторию, села за парту, закинула ногу на ногу и открыла блочную тетрадь. Проводив меня задумчиво прищуренными глазами, Давид отправился туда, куда собирался изначально.
Я вздохнула с облегчением… но что-то мне подсказывало, что радоваться было нечему.
Как он вообще тут оказался? Каким ветром его занесло в Рим? Его отец упоминал, что Давид живет в Милане ‒ я и сама долго работала в этом городе, но мы там так ни разу не встретились, даже случайно. Так каким же образом мы умудрились столкнуться здесь? Наверное, он поступил в магистратуру, но почему именно в академию искусств?
Я залезла в интернет. Так… еще в школе Давид говорил, что собирается учиться в институте Марангони. Проверим, что это за вуз…
Вот черт! Институт Марангони оказался еще одной академией искусств. Я знала, что Давид творческий человек ‒ видела очень талантливые арты, рисованные клипы, мангу его работы. Знала, что его родители работают в модной индустрии, и вполне могла предположить, что он пойдет по их стопам. Почему же не поинтересовалась, куда именно он будет поступать в магистратуру?
Ведь если бы я вовремя об этом узнала… конечно, выбрала бы какой-нибудь другой вуз, чтобы не встречаться с парнем, разбившим мне сердце на мелкие кусочки, с парнем, который всегда был моей болезнью, моим наваждением!..
По иронии судьбы, по какому-то совершенно невероятному совпадению именно сегодня утром я назвала мужа в постели Давидом, и он спросил меня, что будет, если я снова его увижу…
И вот я увидела его.
И что-то подсказывало мне, что наша встреча была самым ужасным, что могло со мной произойти…
***
Занятия закончились, и я отправилась домой. Но в моих мыслях по-прежнему царил хаос, и я не могла привести их в порядок, как ни пыталась. Я никак не могла выкинуть этого парня из головы.
Почему я не могу просто забыть о нем? Я же только-только пришла в себя после нашего разрыва, научилась жить без него…
Но почему же мое сердце так взволнованно бьется?..
Почему я никак не могу перестать думать о том, вспоминал ли он обо мне все эти годы?
Почему я снова, как и четыре года назад, чувствую себя той же девчонкой, которая готова была отказаться ради него от мечты всей своей жизни?
Вот так и в прошлый раз, когда в одиннадцатом классе я перешла в другую школу и увидела Давида, со мной произошло то же самое ‒ одна встреча, один взгляд, и я сразу вспомнила того, в кого несмотря ни на что, была влюблена. Свою первую любовь.
Первую. Болезненную. Трепетную… Ту, которая случается лишь однажды.
Тут, пройдя через арку основного корпуса, внезапно я увидела Альдо, припарковавшего свой белый «Мазерати» возле ворот во двор университета. Я совсем не ожидала встретить его здесь ‒ он явно намеревался сделать мне сюрприз. Муж был одет в шелковую темно-синюю рубашку, заправленную в черные брюки по последней моде. На его запястье сияли часы, мой подарок ‒ я знала, что они ему не очень нравились, но он все равно их носил, просто, чтобы меня порадовать.
В этот момент мои мысли были так далеко, как это возможно, и встреча с мужем стала для меня чем-то вроде падения с небес на землю. Но все же я поспешила нацепить на лицо радостную улыбку.
―С первым учебным днем, stellina, ―он вытащил из-за спины букетик нежно-розовых пионов.
―Спасибо, tesoro mio. Очень красивые… ―приняла его из его рук, поднесла к лицу.
Потянувшись к нему для поцелуя, я нашла его губы. Обняла его за плечи, приникла к груди. Раскрылась ему навстречу, впустив в свой рот его язык и ощутив его своим, надеясь почувствовать то же, что и раньше. Нежную ровную любовь. Желание, страсть.
Но почему-то в этот раз поцелуй показался мне пресным, безвкусным, объятия не пробудили никаких эмоций ‒ словно моя голова и мое сердце и впрямь были где-то не здесь.
Да что же со мной такое?.. Я прижалась к нему еще крепче, вложила еще больше страсти в движение губ и языка. Тут я действительно что-то почувствовала. Но это был простой отклик моего тела на прикосновения красивого мужчины.
Я словно… слушала знакомые слова любимой песни, но не слышала музыки. Мы целовались так несколько минут, но для меня это все равно ничего не изменило.
Не могла же эта химия между нами просто испариться, превратиться в ничто? Неужели то, что я снова увидела Давида, вспомнила нашу безумную головокружительную страсть, могло так сильно на меня повлиять?
Неужели я… больше ничего не чувствую к своему мужу? Да разве такое возможно?
Но если честно, со мной и раньше такое постоянно случалось. Новое серьезное увлечение мгновенно вытесняло из сердца все прочие ‒ стоило мне влюбиться, и я больше ни о ком и думать не могла, только об объекте своих грез. Сейчас же речь шла не о простом увлечении.
Подбежав к окну, увидела родителей Альдо, выходящих из его «Мазерати». Моих пафосных свекра и свекровь, для которых я и так была недостаточно хороша, просто потому что не была дворянкой-итальянкой… В ужасе прижала руки ко рту.
―Убирайся отсюда! ―снова повернулась к своему бывшему. ―Уходи через заднюю дверь, прямо сейчас!
―Ну, да. С чего бы мне это делать? ―двинулся мне навстречу.
―Мать твою, Третьяков… не подходи ко мне! И… Господи, прикройся чем-нибудь! ―закрыла глаза ладонью, чтобы не смотреть на его тело, мускулистое, поджарое, загорелое.
―Да что ты тут не видела? ―усмехнулся мажор.
―Если Альдо обнаружит тебя здесь, он убьет тебя!
Он только рассмеялся, нагло, с вызовом.
―Я рискну. Пусть обнаружит!
―Какого черта ты делаешь? Думаешь, если поссоришь меня с мужем, опозоришь перед его родителями, ты вернешь меня?
―А ты думаешь, верну, если не поссорю?
―Ты никогда меня не вернешь! Что ни делай, не вернешь! Мы расстались четыре года назад, а теперь ты просто приходишь в мой дом и на что-то рассчитываешь? Убирайся отсюда! Уходи!..
―Это ты только так говоришь, Ника, моя непослушная девочка. Постоянно говоришь, не то, что думаешь ‒ как будто я не знаю, ―подойдя вплотную, так, что до меня дошло тепло его обнаженного тела, провел кончиками пальцев по моей щеке.
Против воли я лишилась дыхания… но затем убрала от себя его руку и сделала несколько шагов по направлению к двери.
Это просто… какой-то абсурд! Одна случайная встреча в универе и, по мнению Давида, я его девочкой стала с какой-то стати? Даже для него это верх наглости!
―Я никогда не была твоей. Ты сам этого не захотел, Давид, ―наконец, взяла эмоции под контроль. ―Альдо все равно поверит мне, а не тебе, потому что он меня любит. Ты нас поссоришь, но я расскажу ему правду, и мы помиримся. Единственное, чего ты добьешься, это того, что он переведет меня в другой вуз, чтобы мы больше не сталкивались, или приставит ко мне телохранителя. Если ты этого хочешь, вперед ‒ оставайся в комнате, устраивай скандал.
―Всего один поцелуй, Ларина, и я тихо уйду через заднюю дверь, ―парень с улыбкой прищурил глаза. ―Я так скучал по твоим сладким губам… ты не знаешь, как.
Мое сердце предательски замерло… но в этот момент раздался звук дверного звонка.
―Мы это уже проходили. Помнишь наш первый поцелуй, который ты тоже выманил шантажом? Ты получил свое, но так и не выполнил обещание. Я теперь Ринальди. Ника Ринальди, ―произнесла с нажимом. ―Если останешься, точно никогда меня не вернешь ‒ мой любимый об этом позаботится. Смотри сам!
Быстро выйдя из спальни, я снова прижала руку к груди, чувствуя, как быстро колотится сердце. Мама дорогая! Господи, вот это ситуация!..
Я спустилась вниз по парадной лестнице, подошла к входной двери. От волнения мне стало трудно дышать. Одна мысль о том, чтобы впустить в дом злобную надменную мамашу моего мужа в тот момент, как наверху меня ждал голый Третьяков…
Нет, о чем он думал?! Для него все это игра, ему плевать на меня и мою жизнь, плевать на приличия.
Хочет встать между нами с мужем, поссорить нас?
Только через мой труп, эгоистичная сволочь!..
Дверь открылась до того, как я успела взяться за ее ручку ‒ припарковав машину, муж присоединился к родителям и воспользовался своим ключом.
―Что же ты не открываешь, дорогая? ―выразительно округлив глаза, посмотрел на мое короткое открытое коктейльное платье, которое настоятельно просил сменить перед их приездом.
―Просто не успела, милый, ―натянула на лицо приветливую радостную улыбку, ―синьора Адриана, синьор Габриэль!
Называть его родителей «мама» и «папа» у меня язык не поворачивался, но расцеловаться с ними в обе щеки мне все же пришлось.
То, что к этому сказочному браку с богатым итальянским аристократом будет прилагаться вечно недовольная свекровь, я узнала незадолго до свадьбы (если честно, узнай я об этом до помолвки, никакой свадьбы могло и не быть). Его мать на целый месяц переехала в наш дом, чтобы «помочь» мне с подготовкой церемонии. И очень скоро я узнала, что я невежественная деревенщина без вкуса и мозгов.
Оскорбления она обычно прятала за предложениями помощи и типа комплиментами. «Давай я помогу тебе подобрать не такой ужасный парфюм», «Мой совет ‒ выбери другого визажиста, чтобы не быть похожей на парижскую путану», «Я всегда всем говорю ‒ может, и не семи пядей во лбу, и приехала непонятно откуда, зато личико милое. Моему мальчику нравится, это самое главное».
«Ее мальчик» и не думал вмешиваться, пытаться меня защитить ‒ и, по моему мнению, словно молча соглашался со словами старой мегеры. При ней я ему об этом ничего не говорила, а к тому времени, как высказывала свое недовольство наедине, он и думать забывал о том, кто и что обидное про меня сказал (тем более что напрямую она меня никогда не оскорбляла).
Но наверное, это просто было частью его воспитания, менталитета ‒ итальянцев часто называют маменькиными сынками. Как гласит известный анекдот, «Англичанин спит с любовницей, а любит жену. Француз спит с женой, а любит любовницу. Итальянец спит с женой и любовницей, а любит маму». В остальном Альдо мало походил на большинство представителей своей нации, даже слишком открытых, веселых и шумных, но эту черту явно невольно приобрел.
―Дорогая! ―всплеснула руками черноволосая женщина с тонкими губами и выразительными скулами, высокая, худая и словно высохшая на солнце, как чернослив. ―Как можно скорее поменяй экономку! Не справляется с работой ‒ окна все в пыли и грязных разводах, ―начала поучать прямо с порога.
Вот черт… Весь дом вылизала, про окна не подумала. Да и не было у нас никакой экономки. Только две горничные, которые приходили прибираться в первой половине дня.
―Обязательно поменяю, синьора Адриана. Спасибо за совет, ―натянуто улыбнулась.
Мне приходилось терпеть ее завуалированные наезды ‒ мне казалось, стоит начать выяснять отношения, и я тут же превращусь в неотесанную бабу, которой она меня считала. В общем, пыталась продемонстрировать воспитание, не ударить в грязь лицом перед этими напыщенными дворянами.
―Ника, ―муж снова обернулся ко мне, ―подойди-ка сюда.
Назвал по имени… не очень хороший знак. Но по крайней мере, не раскричался и не пошел за одним из старинных дуэльных пистолетов или охотничьих ружей, доставшихся ему по наследству от предков. Про то, что Альдо убьет Давида, я не шутила. Убьет! Если увидит, то точно пристрелит или еще что похуже.
Я зашла в спальню вслед за ним.
―И что все это значит? ―Альдо удивленно приподнял брови, оглядывая открывшуюся нам картину.
А картина была красноречивой. Наша кровать все еще была засыпана лепестками красных роз и не заправлена ‒ в ней явно кто-то недавно побывал. На тумбочке стояла початая бутылка шампанского и два бокала. Оба пустые, но со следами напитка, который находился в них всего пару минут назад.
О Господи… Может Давид и убрался из комнаты, но так и не уничтожил следов своего пребывания в ней. Передо мной снова встал выбор ‒ рассказать малоприятную компрометирующую правду или попробовать как-нибудь выкрутиться.
«В наш дом забрался мой бывший, чтобы попытаться меня соблазнить, и заявил, что хочет меня вернуть»… Нет, у меня просто язык не повернется сказать такое мужу! Да он же покоя лишится, отчасти так и не поверит мне! Да и к чему все это может привести?
«К тому, что он, самое малое, набьет Давиду морду, а на меня наденет пояс верности», заключила я.
―Да ничего, ―невозмутимо пожала плечами. ―Захотела создать романтическую обстановку, пока тебя ждала.
―И решила выпить шампанского? Пока меня ждала?
―Да, не удержалась, ―улыбнулась я. ―Ты же знаешь, как я люблю игристое.
―И пила сразу из двух бокалов?
―Налила вина нам с тобой, ну, а потом выпила оба бокала. Тебя так долго не было, выветрилось бы!
Альдо недоверчиво хмыкнул, но другого объяснения произошедшему, видимо, так и не смог найти.
―Разве меня так уж долго не было? До аэропорта и обратно ‒ даже без пробок получилось. И что-то я не припомню за тобой привычки пить в одиночестве.
―А откуда тебе знать, что я делаю в одиночестве? ―ляпнула, запоздало поняв, что этого-то говорить как раз не стоило ‒ уж точно не в той двусмысленной ситуации, в которой я оказалась.
Но муж только засмеялся.
―И в самом деле.
Он подошел к гардеробной… и у меня снова перехватило дыхание. Не дай Бог Третьяков спрятался за дверью! Тут уже ничто не поможет мне выкрутиться. Один раз я Альдо уже соврала…
Но пройдя в комнату, примыкавшую к нашей спальне, муж спокойно переоделся в легкий элегантный белый костюм с сине-серым пиджаком, выгодно оттенявшим его загорелую кожу.
―Ты тоже переоденься, stellina. Очень короткое платье ‒ я не против полюбоваться на твои чудные ножки, а вот родителям это точно ни к чему.
―Конечно, как скажешь.
Я подошла к тумбочке, на которой стояли бокалы, и налила шампанского в один из них ‒ просто для храбрости… и тут вдруг обнаружила на полу рядом с кроватью… мужские трусы. Черные, обтягивающие, с принтом в виде отпечатка губ и надписью «Место для поцелуев» на причинном месте. Чужие трусы с русской надписью на них…
Сукин сын!..
Схватив их, пока муж не увидел, засунула в первый попавшийся ящик. И тут же залпом выпила бокал игристого вина. Провела ладонью по лбу.
А что было бы, если бы Альдо увидел их первым? И что еще может сделать Третьяков, чтобы попытаться поссорить нас?
Сволочь! Невыносимая, хамоватая, самоуверенная, беспринципная сволочь! Совсем без тормозов!..
Послал же мне Бог наказание ‒ и именно тогда, когда моя жизнь наладилась, стала спокойной, размеренной, правильной. Но этот парень снова, как четыре года назад, ворвался в нее ураганом, и снова от моего спокойствия не осталось и следа.
Я переоделась в синее платье-футляр до колена, оставляющее плечи обнаженными, но с рукавами в две трети руки, которое мне очень шло (я была рада, что этот фасон снова вернулся в моду), надела на шею ниточку морского жемчуга ‒ ну, просто идеальная женушка аристократа, красивая, но в высшей степени приличная.
Альдо с родителями спустились вниз, в столовую, а я решила все-таки проверить, ушел Давид из этого дома или нет.
Но в тот момент, как я проходила через коридор до второй лестницы, ведущей к задней двери, чья-то мускулистая рука утянула меня в пустую комнату, соседствовавшую с нашей спальней…
***
―Отлично говоришь по-итальянски, ―послышался надо мной насмешливый голос. ―И отлично врешь! Твой муж настоящий баран.
Давид прижал меня к стене, крепко обхватил мою талию своими сильными руками. Я попробовала вырваться, но он мне это не позволил.
Господи, чем я провинилась перед тобой, что ты снова свел нас вместе?!
―Отпусти меня, или я позову на помощь, ―произнесла холодно, угрожающе.
―Уже позвала бы, если бы хотела. Но тогда твой баран узнает, кто разбросал лепестки по вашей кровати и пил шампанское из второго бокала!
―Не называй его так!
Конечно, мне совсем не хотелось, чтобы Альдо узнал о потенциальной угрозе в лице Давида, не хотелось, чтобы он начал сомневаться во мне (как я сама в себе сомневалась, если честно), и без крайней нужды звать на помощь я бы не стала. Но больше всего меня беспокоило… что в глубине души я просто не хотела звать на помощь.
Теплое сильное тело Третьякова прижималось к моему, ладонь нежно гладила мое лицо, дыхание щекотало кожу… и я чувствовала, что плыву, таю от этих ощущений, как кубик льда на солнцепеке.
Ко мне мгновенно вернулись воспоминания о всех тех долгих минутах, часах, днях и неделях которые мы проводили вдвоем. О его сладких горячих поцелуях. О том, какой живой, чувствующей я с ним была!
Еще в школьные годы он звал меня провести лето в Италии на побережье Адриатического моря, и все это время невольно я продолжала думать, гадать, чем могла бы стать для меня эта прекрасная страна, если бы рядом со мной был он, тот самый человек, моя первая безумная любовь. Не могла не думать. Не могла не мечтать…