Бывшие. Изящное оружие

Глава 1

Я сидела в кафе и ждала школьных подруг. Мы не виделись лет пять, однако часто переписывались и перезванивались.

Все были с разным социальным статусом: одна уже давно рассталась с мужем, другая ещё не побывала замужем и третья – я, которая только вчера сбежала от супруга и по документам пока в разведёнках не числилась.

Раньше с нами дружила ещё одна одноклассница, но после подлого поступка мы её оставили в прошлом.

Я посмотрела на часы: подруги немного задерживались.

Кто-то из посетителей этого небольшого уютного кафе включил телевизор и, пройдясь по его каналам, остановился на самом главном. Ах, как я этого не хотела, ну заче-ем?

– А можно переключиться на музыкальный канал? – спросила я.

– Да вы что, какая музыка, если сейчас по программе ток-шоу? – удивилась дородная женщина, державшая пульт. – Это звучит красивее всякой музыки. Вот послушайте.

В прайм-тайме уже начиналась популярная передача, послышались первые аккорды музыкальной заставки, и в студии появился ведущий.

На этот раз обсуждалась известная для меня проблема, ибо недавно я, работая одним из редакторов этой телевизионной программы, подбирала материалы для нового выпуска.

Тема должна была звучать так: «Браком хорошее дело не назовут?»

Фраза принадлежала гениальному физику, нобелевскому лауреату и относилась к временам, когда он изменял своей жене, не выходя из дома, так сказать, у неё на глазах.

И в этой программе должны были рассматриваться вопросы, связанные с полигамностью как мужчин, так и женщин. Скверная тема, но рейтинговая.

Закадровый голос, наложенный на видеоряд, вещал о мерзком факте из биографии известного физика.

Признаться, когда я подбирала материалы, очень удивилась, узнав, что нобелевский лауреат, чьи труды изучаются, начиная со школы, едва ли не довёл супругу до психиатрической больницы, когда приводил «осваивать» барышень прямо в свою квартиру.

А если жена ревновала или пыталась высказать ему своё фи, он её штрафовал, урезая средства на ведение хозяйства. Однако она настолько любила своего мужчину, что прощала абсолютно всё.

Он же физик!

Он же гений!

Он же Лев!

Подруги только что зашли в кафе и, помешивая чай, углубились в содержание передачи, вероятно, оттягивая тот неприятный момент, когда придётся поинтересоваться, почему я, собственно, здесь, в родном провинциальном городе, а не там, в столицах.

Присутствующие в студии наперебой обсуждали злободневную тему.

– Хоспадя, что народ городит… Ясно же: это физика виновата, а мужик ни разу не козёл, – ухмыльнулась подруга Ольга – хрустальная донна, мятежная, боевая, из нас троих самая резкая в выражениях и, как выяснилась, умная, ибо до сих пор не побывала замужем.

– А, может, жене так было удобно – просто сидеть в одной комнате, когда мужик забавлялся с новой пассией в другой? Всё же этот гений неплохо зарабатывал, – пожала плечами Алина – разведёнка с двумя детьми. Она знала, о чём говорит, потому что крутилась на двух работах, обеспечивая, как могла, семью, ибо толку от алиментов мужа не было никакого. – Я бы согласилась так жить, пусть с приходящими любовницами подобного альфа - самца, но в достатке и комфорте, чтобы хотя бы поднять детей, дать им образование и не думать с ужасом о завтрашнем дне.

– Я – нет. Это как себя не уважать, не иметь совершенно никакой гордости, чтобы терпеть измены. Знать о них и терпеть, – рубанула Ольга, рассекая рукой воздух в такт словам. – Ей просто удобно. Действительно, положение в обществе, деньги, слава. Не было там никакой любви.

– Может, и удобно, – я грустно усмехнулась. Но слава у неё какая-то печальная. Так и осталась в истории женой гения, который всю жизнь вытирал об неё ноги. А я вот не смогла так, как она. Вернее сначала смогла, а потом нет, – запуталась в словах. – Наверное, мало любила.

– Всё так плохо? – Ольга внимательно посмотрела на меня.

– Плохо? – переспросила я. – Нет, не плохо, это эпик фейл, как говорят французы – сокрушительный провал. Видите эту мамзельку? – Я кивнула на телевизор, где часто мелькало изображение молодой эпатажной певички, участвовавшей в передаче в качестве эксперта. Мою крашеную проблему в тот момент показали крупным планом. – Вот эта с дышащим декольте – любовница мужа.

– Ну и тва-арь, – выдохнула Оля и тут же покраснела: – Глянцевая куропатка. Поехали ей перья общиплем, что ли?

– Э-м-ну-у, – включила я режим Эллочки Людоедки, понимая, подруга не шутит. На своей работе она разными способами извела всех змей. А офис её – тот ещё террариум. – Пусть живёт. Пока.

– Терпеть её на могу, голос какой-то противный, визгливый и сама она невероятная кривляка. Кому только нравится? Пóдросткам, наверное, – Оля так и произнесла слово с ударением на первом слоге. Когда нам было лет по семнадцать, мы так и говорили, выражая презрение к категории тех, кто нас был младше года на 2-3 и, соответственно, тупее.

– Как видишь, моему мужу нравится, – усмехнулась я. – Даже любит её, наверное.

– Если честно, – вздохнула Алина, – я по-хорошему завидовала тебе. Всё-таки у вас ребёнок, своя квартира в столице, дача, Пашка – кандидат наук, преподаёт в вузе, занимается научной деятельностью…

Глава 2

Во время учёбы в университете на меня никто из парней не обращал внимания. Никто. Хотя нет, обращали, чтобы с недоумением пожать плечами, ибо на фоне привлекательных черт внешности: тонкой изящной талии, густых длинных и рыжих волос, узкого овала лица, красивых, подёрнутых поволокой карих глаз, пухлых губ мой нос, широкий и массивный, выглядел чем-то инородным и странным.

И совсем не сочетался с образом романтической особы, который я старалась культивировать в одежде и образе общения, да нет же, просто себя видела Наташей Ростовой.

Такой вот диссонанс.

А ещё я была открытой, душевной и чуткой.

И неболтливой.

Наверное, именно за последнее качество подруги в детстве доверяли мне тайны, а пацаны брали в свои игры.

А, может, мальчишки просто не видели во мне девчонку, и я казалась им своим парнем Наташкой. Помню, мама как-то сказала, в пору её детства была популярной песня: «Хороший ты парень, Наташка».

Вот я и была хорошим парнем, почти для всех – своей в доску.

Для всех, кроме одного одноклассника. О, как мы люто ненавидели друг друга! До озноба, до потряхивания рук и челюстей при виде друг друга.

Именно потому, что все признавали во мне талант к общению, кроме этого неандертальца, я поступила ни куда-нибудь, а в столичный вуз на факультет психологии и социологии.

Чтобы доказать ему, что я… что меня… в общем, доказать белому господину… Нет, не доказать, ибо это так себе мотивация.

На самом деле я хотела понять, почему с такими, как мой одноклассник, у меня не получается наладить контакт.

В то время, когда мои подруги бегали на свидания, а иные уже собирались замуж, я ещё переживала по поводу своей некрасивости и мечтала о ринопластике.

Считала, когда стану совершеннолетней и накоплю денег, непременно сделаю операцию. Но уже на втором курсе махнула рукой и решила, что к уродству привыкают ровно так же быстро, как и к красоте. Ещё Эзоп об этом говорил.

К тому же поняла одну странную вещь: именно потому, что я такая, какая есть, ко мне тянутся многие, ибо моя внешняя некрасивость эквивалентна их исковерканным судьбам.

«Нет, красота не главное, – думала я, – главное то, что остаётся, когда всё выученное забывается, то есть образование».

Потому силы на ерунду в виде мечтаний о том времени, когда стану прекрасной леди, не тратила, со временем с отличием окончив факультет психологии и социологии, но это неважно.

Важно то, что я влюбилась до состояния «люблюнемогу» в будущую акулу пера – парня с нашего потока, потому поступила в магистратуру по профилю «Социология медиапространства», куда и он.

Это немного не то, чем моя специальность по диплому, зато могла учиться вместе с любимым.

Паша был красавчиком и умницей, душой компании, но в ту компанию я была не вхожа, ибо рядом с ним отиралась исключительно местная элита.

Казалось, у него нет недостатков: харизматичный, открытый, обаятельный, отлично играет на гитаре, правда, как потом выяснилось, врёт ещё лучше.

Но как привлечь внимание такого незаурядного человека? Шанса ни одного. Даже если бы сделала пластическую операцию.

Что говорить обо мне, если Лилька Черных – «Мисс университет» – завладела его вниманием всего-то на неделю, а потом он её бросил.

В отличие от других девушек, я не мозолила ему глаза, не напрашивалась в друзья в соцсетях, а просто некоторое время наблюдала, изучая о нём всю доступную информацию.

Вечером, ложась спать в своей комнате общежития, я просматривала его фотографии, комментарии в соцсетях.

Выяснила, что мать Паши зав. кафедрой в институте культуры, отец тренирует одну из известных футбольных команд.

Так, а где Пахомов проводит свободное время? На футбольных соревнованиях, в тренажёрном зале, в театре, в музее, библиотеке или в кафе-ресторанах, ночных клубах?

Судя по видеоролику, который он сделал на концерте «Джазовый Голливуд», парень увлекается джазовой музыкой. Отлично, потому что тоже поклонница «Ibsen Band».

Я выложила в сеть свои старые фото-видео – всё, что у меня было, под тем же хэштэгом, как у него, надеясь, что Пахомов когда-нибудь это заметит. Но он молчал.

Однажды после пары я рискнула заговорить. Уловив знакомый мотив из его наушников, не удержалась:

– Майлз Дэвис? «Blue in Green»?

Пахомов удивленно приподнял бровь, затем улыбнулся – впервые так напрямую, именно мне.

– Да.

Потом заговорили о Колтрейне, импровизациях Эллы Фицджеральд и джазовых клубах города.

– Послушай, а ведь я видел твои видео, просто не соотнёс, что это ты. У тебя же вместо фотографии рисунок коня.

– Да, это всё из детства. Фамилия же у меня Пржевальская. Вот один урод-одноклассник так и прозвал: «Лошадь Пржевальского». В то время я была выше всех в классе и крупнее. Именно поэтому такая аватарка. Методом от противного, – усмехнулась я.

– А сейчас просто тростинка на ветру. Худела по какой-то программе?

– Нет. Просто получилось само собой, взяла себя в руки в классе седьмом.

Глава 3

Мужики все дураки? Или через одного? Иногда мне кажется, это и есть главный мужской секрет, узнать который женщинам не суждено.

Иначе чем можно объяснить их странное желание рассказывать байки по поводу любовных отношений тем дамочкам, которые и так пускают слюну, глядя на своих избранников?

Неужели, на самом деле, ничего не понимают? Не чувствуют, как это всё больно и обидно?

Многие, кого я знала, сохли по Паше. И обо всех Дульсинеях мне было известно шапочно: Пахомов от меня ничего не скрывал, однако я не желала его откровений не из-за того, что берегла нервную систему, а всего-то из-за женской солидарности и понятия порядочности.

По этой причине пресекала всякие обсуждения новой пассии приятеля.

Однажды Паша всё же влюбился всерьёз в жену отцовского начальника, которая была старше его на десять лет, едва не разрушив «крепкую семью» с пятнадцатилетним стажем.

И тогда Пашина маман, которую он очень любил, решила действовать напористо, хотя, подозреваю, все его прежние дамы отстали не просто так, а при непосредственном участии Анастасии Дмитриевны – дородной высокой женщины и непререкаемого авторитета не только для сына и мужа, но и для студентов, коллег.

Я её видела пару раз, хотя она преподавала в другом здании.

По субботам Анастасия Дмитриевна начала устраивать смотрины с приглашением дочерей своих многочисленны подруг, приятельниц, приятельниц подруг, и так вымотала бедного парня, что однажды он взмолился, обращаясь ко мне:

– Наташка, спасай, мать совсем озверела. – Он показал характерный жест, перехватив шею большим и указательным пальцем. – Вот она где у меня. Хочет женить на рафинированной дамочке из своего окружения.

– Ну так женись, – как можно более равнодушно проговорила я и почувствовала, что от волнения загораются уши и остальные части тела. А что если вправду женится?

– Дура, что ли? На фиг мне нужны эти тургеневские девушки? Чтобы слушать их восторженные вопли? «Ах, какой душка этот Александр Александрович, жаль, что таких талантливых поэтов уже не рождается», – писклявым голосом пропел он, подражая барышням с факультета культурологии и филологии.

– И что ты собираешься делать? – невозмутимо поинтересовалась я.

– Жениться на тебе. – Я едва не присела от неожиданности. – А что? Ты – самая идеальная кандидатура: умная, добрая, спокойная, нетребовательная, палочка - выручалочка. Опять-таки меня знаешь как облупленного, и я тебя знаю.

В этом ряду определений мне не понравилось обидное слово «нетребовательная», потому взбунтовалась:

– О, нет! Я придерживаюсь традиционного подхода к браку, то есть демократия демократией, но никаких измен.

– Не собираюсь я тебе изменять. Нагулялся. Хватит вот так, – он провёл ребром ладони по горлу. – Сколько можно сидеть в шкафах? – Это он о том, как несколько раз нарывался на мужей своих любовниц. – Но только не занудствуй: ещё одна маман мне не нужна.

– Мой ответ – нет.

– Послушай… – Он заволновался, заходил туда сюда мимо меня. – У нас будет идеальный брак – ты не любишь меня, я не люблю тебя. Нет-нет, мы любим друг друга, – исправился он, только как друзья. Идеальные партнёрские отношения.

Некоторое время я сопротивлялась, ведь его предложение выглядело странным, однако замуж всё-таки вышла, ибо рассудила так: а, может, действительно провести эксперимент, вдруг получится и Паша меня полюбит как женщину?

Любви у меня столько, что хватит на десятерых Пахомовых. Чем рискую? Ничем. Тем более родители его относятся ко мне вполне благосклонно, отсюда ударов не должно быть.

Жили мы на удивление хорошо, я всё думала, как же счастливо складывается жизнь – эксперимент вполне удался! Муж часто говорил о любви, но я вынуждена была признать, под этим подразумевалась не та любовь, к которой я стремилась, которую ждала, а только сексуальное влечение.

Думаю, его притягивало несоответствие внешнего и внутреннего, этакая неконгруэнтность, ибо хоть я и была душевной, но при этом застёгнутой на тридцать три пуговицы, зато наедине с ним – абсолютно раскрепощённой и открытой.

Это Пахомова радовало, я ощущала, что он находил удовольствие в нашей идиллии. Мы даже ни разу не поругались.

Однажды вечером Паша внезапно вскочил с дивана, на котором слушал концерт джазовой музыки, и подошёл к шкафу, налив в бокал немного коньяка, потом вернулся на диван и остановил взгляд не на плазме, а на мне, гладившей его рубашки.

И что-то в его взгляде показалось мне необычным.

– Знаешь, кажется, я в тебя влюбился по-настоящему. Нет, правда. Так внезапно хорошо и спокойно стало на душе: ты, моя работа, мои увлечения, любимые пельмени, наконец – всё сошлось в одной точке. Я так счастлив!

Через год счастливой жизни я забеременела, именно с этого времени начав вести фактический отсчёт нашей семейной жизни.

И вскоре после этого замечательного события я уехала на свадьбу Алины в родной город, но вернулась самолетом, а не поездом, как обещала мужу, поэтому раньше намеченного срока.

В деталях помню ту ночь, когда, как в анекдоте, сюрпризом нагрянула домой, а в нашей спальне, крепко обнявшись, спали муж и неизвестная мне мамзелька.

Глава 4

– А сейчас в этой студии появится… – прозвучала фирменная фраза известного ведущего.

После драматической паузы и выхода героя четвёртая камера крупным планом взяла Милену Кожемякину – одного из экспертов программы.

На самом деле, никакая она не Милена, а в миру – Людмила. Люда, Мила. Кондрашкина. А Кожемякина – фамилия её бабушки или прабабушки – не помню.

В одном из интервью девушка утверждала, что происходит из рода чуть ли не Никиты Кожемяки и знает точно, что её пращурами были московские дворяне Кожемякины, прославившиеся верной службой царю.

Сама же Милена прославилась в этом весеннем сезоне, исполнив попсовую песенку с незамысловатыми фразами: «Люблю его, но он не понимает». А ещё стала известна глупыми умозаключениями в качестве эксперта в телевизионных ток-шоу, где была частым гостем. Приходила она на запись за медийным весом и новыми подписчиками в соцсетях почти как на работу.

Почему-то мамзелька мне никогда не нравилась, может, оттого что я ей проигрывала внешне? Но мало ли красивых девчонок вокруг, к ним-то я отношусь нормально, если люди хорошие.

Всё дело в том, что мне не нравилось нагло - эпатажное поведение Кожемякиной.

– Зато она красивая, – иронизировал шеф-редактор.

Для меня же было важно, чтобы внимание зрителей приковывалось к приглашённому герою, пришедшего на программу со своей бедой, а не к тупенькой певичке, несущей откровенную чушь и дичь.

– Она говорит, что ей вздумается, отходит от заранее обговоренных позиций, – недоумевала я. – Вносит в эфирное время хаос и бессмыслицу. Просто мешает работать.

– У нас этого хаоса и без неё хватает. Зато Кожемякина держится уверенно и фразы произносит эмоционально, – снова поправлял меня шеф-редактор.

Всё так, но если мы трижды выпустим программы с низким рейтингом, можем смело увольняться всей бригадой, ибо на место каждого из нас, как в лучший вуз страны, до двухсот претендентов. Так что, здесь всё важно.

Сколько бы я не уговаривала шеф-редактора заменить Кожемякину на другого эксперта, он категорически отказывался, объясняя это тем, что у певички наверху есть какие-то подвязки. Для наглядности Игорь Александрович показывал большим пальцем вверх.

При записи этой программы Кожемякина тоже вставляла невпопад реплики, шлёпая накаченными губищами:

– Что такого, если у мужчины есть любимая женщина? – Милена, протянув руку к гостям, ожидала аплодисментов. Но хлопков не последовало, даже одиночных. Не найдя поддержки, нравоучительным тоном преподавателя продолжила: – Не хотите, чтобы муж искал любимую на стороне, сами станьте для него любимой. И не держите так крепко за поводок своих мужчин, ибо они существа свободолюбивые, им нужна воля.

О, слышал бы мой Пахомов, что он существо, наверное, очень бы расстроился.

Ведущий внезапно отошёл от сценарного плана программы, хотя это было не в его правилах, и спросил великого «эксперта»:

– Вы даёте советы женщинам, которые замужем, а сами относитесь к какой категории: любовниц или жён?

Кожемякина засмеялась:

– Конечно, любимых женщин.

– А я-то по своей наивности полагал, что жёны и есть любимые женщины. Нет? – Ведущий прошёл через зал и остановился напротив звезды сцены и подиума.

– Вы неправы, это неравнозначные понятия. Мой любимый говорит, что жену уважает как мать своего ребёнка, а меня любит.

– Ваш молодой человек тоже из шоу-бизнеса?

Здесь ведущий неоправданно рискнул, ибо у подобных гламурных звёзд помойки любовники, как правило, не юного возраста: они состоятельны и, как следствие, влиятельны, легко могут оказать профессиональную и финансовую поддержку своей музе.

– Нет, он – преподаватель вуза, – проговорила Милена не без гордости. – Можно сказать, ваш коллега - журналист. Он красивый, модный, интеллектуальный. – О, дамочке известно слово интеллект! – Кандидат наук, сейчас работает над докторской. Порядочный, наконец. Многим бы у него стоило поучиться. – Кожемякина со значением посмотрела на ведущего и через паузу добавила: – Простите, я не лично о вас говорила, так, в целом.

По словам Кожемякиной, порядочен тот, кто изменяет?! Супер! Ну… эти фразы всё равно вырежут, пусть не беспокоится, что сказала очевидную глупость.

Вероятно, ведущему не понравились комментарии относительно порядочности, и он решил поставить дамочку на место:

– Вот как! А вы не думали, что молодой человек общается ради того, чтобы однажды написать о вас разгромную статью, а потом продать её жёлтой газетёнке? Он всё-таки какой-никакой журналист.

В студии после осмысления сказанного раздался смех.

– Нет, исключено, мой молодой человек меня просто любит, а не уходит от жены из-за маленького ребёнка. Павел очень привязан к девочке и не хочет с ней расставаться. Вы же знаете, закон на стороне матери. А она может воспользоваться этим. И однажды, как героиня вашей передачи, увезёт ребёнка в какой-нибудь Мухосранск, где из развлечений можно послушать только вой собак. – Я насторожилась, ибо было много совпадений: дочь, Павел, журналист, преподаватель, кандидат наук, докторская, но решила не тратить энергию на ненужные подозрения, это столица, похожих историй масса. Милена незаметно для себя вышла из образа светской львицы и по-бабьи взмахнула руками. – Шантажистки, они насильно заставляют жить с собой, – и добавила негромко, не сдержавшись: – Тупые, алчные курицы.

Глава 5

Хотелось закрыть глаза, раствориться в воздусях и навсегда исчезнуть – вот чего хотелось.

Но я выдохнула и, снова набрав воздуха, как учили на факультете социологии и психологии, немного успокоилась, а потом, положив планшет на стоявший рядом столик, внимательно посмотрела на Милену и включила психолога.

Так, сидит, развалившись в кресле, смотрит на меня с усмешкой и презрением. Знает, кто я? Вероятнее всего. Для этого всё и затеяла.

Пальцы Кожемякиной жёстко переплетены, постоянно сжимаются. Ногтем большого пальца левой руки с силой давит на свою ладонь.

О чём это говорит? О состоянии нервозности и неуверенности в себе. Не надеется на успех? Потому сейчас такая зажатая? А ведь в студии вела себя иначе.

Девочка, а ты не так проста, как хочешь казаться.

Однако подыгрывать тебе я не стану и на провокацию не поведусь. Шоу для коллег мне устраивать ни к чему, ибо здесь трудиться и трудиться. Где ещё найду такую высокооплачиваемую и престижную работу? А мне дочь поднимать, быть может, уже без мужа.

– Вы живёте и работаете в России? За границей часто бываете? – усмехнулась я, глядя в глаза гламурной мамзельки. Некоторые утверждали, что взглядом могу поднять даже безногого инвалида.

– Да, живу здесь, – обескуражено ответила она, не понимая, к чему такие вопросы. – И куда сейчас поедешь? В страны СНГ, что ли? Или Азии? Нет, как и многие из моих друзей, иногда бываю на Бали. Прошлым летом была, – уточнила она и совсем растерялась, но собралась и дерзко добавила: – А при чём здесь это?

Ну тупая, как сказал бы известный юморист, Бали – и есть Юго - Восточная Азия. И к чему мои вопросы, тоже скоро узнает.

– А какое отчество вашего молодого человека? – продолжала напирать я с вопросами.

– Борисович. Павел Борисович. Пахомов.

– Дело в том, что мой муж Пахомов Павел Александрович уже полгода живёт и работает в Индии – у него годовой контракт с местным университетом, там он читает студентам лекции об особенностях спортивной журналистики стран Европы и Азии в различные исторические эпохи.

Я городила чёрт - те что, но уверенно и чётко только для того, чтобы не давать коллегам повода для сплетен и перешёптываний.

Самое занятное, профессор Павел Александрович Пахомов действительно существовал в этом мире, он преподавал какой-то курс, связанный с журналистикой, в одном из вузов столицы, а в настоящее время работал в Индии по программе академической мобильности. Об этом факте упоминали как-то в утренней новостной программе, рассказывая о программах по обмену преподавателями вузов.

– Значит, молодой человек Милены не ваш муж! – восторженно произнесла Света. – Нет, от такой замечательной женщины, как вы, Наталья, муж вряд ли бы ушёл. Так что? По кофейку? – обратилась она ко всем присутствующим и потёрла ладони.

Я, ответив, что поджимают дела, вышла из гримёрной.

Очень хотелось плакать, реветь навзрыд, рыдать, а потом вцепиться в подушку и выть в неё долго и от всей души, чтобы отплакать за раз все слёзы и больше об этом не думать и не вспоминать. Как было в детстве.

Умом я понимала: Кожемякина сказала правду: муж действительно изменяет с ней или с другой, но изменяет. А то, что случилось в гримёрной, была разведка боем.

Впервые за эти годы, что мы вместе, я стала замечать в нём странное: в пору нашей молодости он любил только джинсы, лонгсливы и футболки – другая недемократичная одежда, как Паша говорил, была не для него. Даже в университет одевался так же, меняя только футболки на рубашки. И чтобы никаких галстуков.

А сейчас стал таким щёголем, хоть в Госдуму отправляй: надевает дорогие костюмы, носит белые сорочки и завязывает в тон пиджака галстуки.

Объяснил такой выбор тем, что уже не мальчик, одежда должна быть для солидного человека именно такой.

Самое главное, я сама ему об этом твердила уже несколько лет. Только он на это махал рукой, зато три месяца назад вдруг поменял вкусы на противоположные. И я, провожая его утрами в университет, радовалась, что всё-таки меня услышал.

Не меня он услышал, а пустую свиристелку Милену. Наверное, ей льстило, когда рядом в ресторане сидел красивый импозантный мужчина, по виду депутат.

В голове вдруг оформилась мысль: а, может, всё не так, как кажется? И это наветы дамочки, которая тянется к обеспеченному и образованному товарищу, как говорится, ищет в нём то, чего у неё нет. Или она просто влюбилась, а он не ответил? Вот и мстит?

Почему нет? Паша умеет на раз запудрить мозги.

Я бы поверила в такие предположения, если бы перед глазами не стояли давние картинки: ночь, аэропорт, прихожая, наша спальня, два сплетённых тела, снова аэропорт. Единожды солгавший, кто тебе поверит?

Когда Пахомов приходит домой, не знаю, ибо я на работе с десяти утра, иногда до двенадцати ночи. И так с понедельника до четверга включительно.

Хорошо, что работает четыре бригады редакторов, иначе я бы жила в своём кабинете, ибо для нового проекта нужно подобрать контент, разработать концепцию программы, составить сценарный план, а потом, после съёмок, отредактировать готовую продукцию.

Ну да, рабочий день у меня ненормированный, потому мы пригласили для Арины на вечернее время няню.

Глава 6

Дома было непривычно тихо. Наревевшись всласть, я прошла по комнатам, по пути подбирая игрушки, разбросанные дочерью, потом отнесла их в её комнату. Арина уже спала, посапывая. Мама рассказывала, что в моём детстве я засыпала мгновенно, едва коснувшись подушки и настолько крепко, что можно было стрелять из пушки, всё равно не просыпалась. А вот Арина спит тревожно.

Я, поправив её одеяло, пошла в свою спальню и расстелила постель, стараясь не смотреть на подушку Паши и не думать о том, что случилось. Но дурацкие мысли всё равно не давли покоя.

Собственно, чему удивляться: всё произошло ещё пять лет назад, а это всего-то отголоски того события. Глаза видели, кого выбирали! Как скажут многие: сама виновата, Пахомов – кобель от бога! На себе женила, теперь, что ж, пожинай проблемы.

Конечно, сама виновата, кто спорит, что в свои двадцать влюбилась так, что не отодрать вплоть до сегодняшнего дня. Жертва любви! Ё-п-т!

Ладно, поплакала, показнила себя – и всё, достаточно! Излишняя критика разрушает личность.

Самое главное, сейчас не включать в себе вредную соседку тётю Глашу из родного города, вот у кого хорошо развито критическое мышление, направленное на других, и все всегда виноваты: попал в автоаварию – не надо было идти этой дорогой, напали грабители – а зачем вышел из дома после девяти вечера, сломал ногу – а зачем купил обувь без глубокого протектора? И так далее.

Зато она до ужаса правильная, всё делает, как надо, всё по расписанию: ходит теми дорогами, которыми надо находить, на глаза бандитов и насильников не показывается, ошибок не совершает: ни грамматических, ни жизненных.

Потому, наверное, живёт одна, не имеет ни детей, ни мужа. Даже обожаемых многими кошечек и собачек. Ни-изя! Иначе всё станет неправильным, ибо это внесёт хаос и заставит делать ошибки.

Нет уж, лучше я буду совершать ошибки, чем жить так, как Железная Кнопка тётя Глаша.

Во всей этой истории жаль только мою дочь, однако Арину я не считаю жертвой нашей с Пашей ошибки. Она – наше счастье! Дочь мы очень любим.

Немного успокоившись, я взяла книгу и прилегла на кровать. Однако мозг всё равно не воспринимал прочитанное. Вскоре я услышала характерный щелчок открывающейся двери.

Через минуту Паша оказался в дверях спальни:

– Привет, родная, что-то ты сегодня рано. Так непривычно. – Он подошёл ко мне и, наклонившись, поцеловал. – Что читаешь?

Я молча показала обложку книги.

– О, «Идеальный план» Томфорд? Это о чём?

– О любви, конечно. Главные герои – стюардесса Инди и звезда НБА Райан, по ряду причин они завязывают фейковые отношения, которые со временем перерастают в настоящие. Как у нас с тобой. Не находишь? – усмехнулась я.

– Мне не нравится твой тон. И умозаключения тоже какие-то странные. Никаких фейковых отношений у нас с тобой не было. Ну да, поженились на основе дружеских чувств, но потом ведь полюбили друг друга.

– Так полюбили, что ты почти сразу после признания в любви привёл в квартиру другую бабу. – Я встала с кровати и, отложив книгу, пересела в рядом стоящее кресло.

Паша на минуту опешил, после, справившись с собой, повесил в гардеробной пиджак, подошёл ко мне и встал напротив.

– Что ты имеешь в виду?

– То и имею. Помнишь, вернувшись со свадьбы подруги, позвонила тебе из аэропорта? – По тому, как Пахомов изменился в лице, поняла: помнил. – Так вот, я тогда приехала раньше, чем обещала, хотела сделать тебе сюрприз, а оказалась свидетелем пикантной сцены: в этой кровати спал ты, крепко обняв незнакомую мне дамочку.

– Ты придумала, что ли? Ну и фантазия! Ты же знаешь, в тот день мы отмечали юбилей профессора Лоскутова, я не мог не пойти на мероприятие. Поскольку мы живём недалеко от кафе, где проходил праздник, я по просьбе Белых Игоря отдал ключи от нашей квартиры, ему очень надо было, ну ты понимаешь, а сам остался на банкете до того времени, пока ты не позвонила. – Я молчала и слушала, лишь вглядывалась в его лицо, которое казалось не лицом, а маской. Однако в глазах Паши мелькнуло что-то знакомое. То самое, что я ловила в его взгляде всё чаще: мимолётное удивление, что ли, опасение, а потом раздражение. Лжёт! Зато как красиво! – Я уже сто раз пожалел, что отпустил тебя в Энск на свадьбу Алинки. Надо было ехать с тобой, чёрт с этим юбилеем. Всё-таки ты права: на таких мероприятиях семья должна быть вместе.

Браво! Так проникновенно, можно сказать, профессионально лгать, а потом пустить жене леща: она, оказывается, была права! Да, умению Паши выходить сухим из воды в любой ситуации можно позавидовать. Браво ещё раз!

– Только не надо мне МХАТа. Ты забыл начать с тривиальной фразы: это не то, что ты думаешь, – усмехнулась я. – Дорогой, я отлично понимаю, как классно ты умеешь изворачиваться, чему-то тебя даже учили, когда ты участвовал в университетском КВНе. Однако совесть имей. Тогда в спальне я видела именно тебя, поверь, мужа с Игорем точно не перепутаю, хоть вы похожи. Так себе отмазка, должна сказать.

Он заглянул в мои глаза и тут же отвёл взгляд: понял, что мне всё известно и изворачиваться бессмысленно.

– Ты столько лет молчала. Почему?

– Потому что не хотела расставаться со сказкой, в которой жила, как это принято говорить, хотела сохранить семью. Ты говоришь, мы вступили в брак по дружбе и только потом полюбили друг друга? – Пахомов кивнул. – Это совсем не так. Я любила тебя давно, до безумия, самое главное, тебе это отлично известно, иначе бы на мне не женился. Тебе ведь нужно, чтобы все вокруг тебя обожали. Другого ты не терпишь.

Глава 7

Выдержав паузу, я ответила мужу:

– Потому и говорю, что сейчас не иначе, чем тогда. Очень бы хотела этому верить, но нет! История повторяется. – И без перехода с той же интонацией я добавила: – Тебе знакома Милена Кожемякина, может, ты её знаешь под именем Люда Кондрашкина?

– Люда, Люда… людоедка, – вспомнил Паша детскую обзывалку. – Если ты о певице, то знаю такую, но какие шлягеры исполняет, не помню, ты же помнишь, я попсой не увлекаюсь.

– Знаю. Так вот, это Кожемякина – Кондрашкина сегодня во всеуслышание заявила, что у неё есть чудесный любовник Павел. Вот послушай. – И я, найдя на смартфоне видеофайл, где мамзелька вещает о неподражаемом любимом человеке, включила с минимальной громкостью, ибо дочь уже спала, а потом поднесла смартфон к лицу мужа. – Послушай, Паша. Сколько экспрессии, сколько образности в её словах.

– И что? – спросил он прослушав. – Да в столице проживают сотни тысяч Павлов, сотни из которых преподаватели, журналисты, кандидаты и так далее.

– Хорошо. Идём дальше. Какой процент составляют кандидаты наук, которые работают над докторской диссертацией, преподают в вузах конвергентную журналистику, при этом сравнительно молоды, красивы, имеют маленьких детей. Да, и ещё забыла добавить, у них фамилия, имя, отчество – Пахомов Павел Борисович. – Я, к сожалению, не додумалась записать на смартфон наш разговор в гримёрной, но пересказала его близко к тексту, как говорили в школьные годы. Замолчав, кожей почувствовала, как воздух сгустился, и внезапная тишина стала заполнять всю комнату. Я видела, что у мужа заходили желваки и дрогнули ресницы.

– Я люблю только тебя. Всё остальное – твои фантазии и наговоры неадекватных тёток, – произнёс он мягко, как будто говорил с ребёнком, который боится темноты.

– Не лги хоть сейчас, – устало произнесла я, – имей мужество признаться. Я не хочу это терпеть дальше, иначе окончательно потеряю самоуважение. Шеф-редактор наотрез отказался вырезать слова великого эксперта о её любви к некому Павлу. Не все дураки: два и два сложат легко. Тем более, Кожемякина – личность медийная, находится на волне популярности. Журналисты всё равно докопаются до истины. Я не хочу прогреметь на всю страну как та жена известного физика-гения, о которой не одно поколение рассказывает анекдоты. И не хочу больше вранья. Никогда! Мне слишком дорогой ценой даётся тот компромисс с совестью, – последние фразы я произнесла дрожащим хриплым голосом и почувствовала, что в глазах закипели слёзы, хотя я старались сохранить самообладание. Но иногда оно подводит даже психолога.

Его молчание стало признанием. Паша подошёл к окну, за которым завывал холодный майский ветер, и уперся о подоконник, а я по-прежнему сидела в кресле и думала, что больнее всего не измена. А то, что он даже сейчас не нашёл слов, чтобы сказать правду и повиниться.

– И в этом молчании рухнул последний хлипкий мостик между нами, – усмехнулась я, обведя взглядом подруг.

– И Пахомов тебя даже не остановил, когда ты решила вернуться в наш город? – Алина почти плача посмотрела на меня.

– Почему же? Пытался. – Я на некоторое время замолчала, снова уйдя мыслями в недавнее прошлое.

– У нас не было ничего серьёзного, это тебя вообще не должно волновать, – наконец глухо ответил Павел, не глядя на меня.

– Это для тебя ничего серьёзного, а для меня… Я ведь каждое утро, просыпаясь, радовалась: «Как же правильно поступила, что не стала махать шашкой и сохранила семью».

Наконец, слёзы прорвались и побежали сами по себе, я вытирала их тыльной стороной ладони, а они всё бежали и бежали.

– Но ведь у нас и так замечательная семья. Это тебе хорошо известно, а всё остальное твои фантазии и наветы пустоголовой бабёнки, которой не терпится выйти замуж за успешного человека. Подумать только, встречались всего-то ничего, буквально пару раз, а она уже записалась в любимые женщины. У меня одна любимая женщина – мать моего ребёнка.

– Паша, буйная фантазия не у меня, а у тебя – так я считала. Однако ошиблась, ты просто патологический лгун. Три месяца с Миленой тепло общаешься, а говоришь, встретились только пару раз. Как ты тогда объяснишь вот это? – я показала распечатанную копию оплаты труда Арининой няни.

– Ты будто фокусник, всё что-то достаёшь из-за пазухи, – недовольно произнёс муж.

– Я просто хорошо подготовилась.

– Ладно. Мы с ней познакомились на корпоративе.

– Как банально. Не скажешь, почему меня на нём не было, я ведь всегда тебя сопровождаю, учитывая прошлый прокол.

– Ты в это время лежала с Ариной в больнице, помнишь, у неё случилась пневмония? Я так переживал, – вздохнул Паша и, отойдя от окна, присел снова на кровать напротив меня.

– О-па! Так переживал, что нашёл себе мощное успокоение – грудь пятого размера, чтобы было, куда поплакаться?

– Никого я не искал, оставь свой сарказм, Милена сама прицепилась, не отдерёшь. Сидел грустный, одинокий, она подошла и спросила, почему на празднике такой унылый? Понимаешь, она показалась такой необычной, загадочной. Я ведь ещё ни с кем не общался из мира шоу-бизнеса.

– Не замечала, что ты любишь разгадывать ребусы и загадки, профиль твой несколько иной. Ну-ну, и что было дальше?

– Ничего особенного, Милена просто прилипла ко мне намертво.

Глава 8

– Берегите себя и своих близких, – прозвучали слова ведущего и последние аккорды заставки.

Кафе зажило своей прежней жизнью: с тихим жужжанием разговоров, ароматом кофе, смехом за соседним столиком – всё казалось таким уютным и тёплым, пока внезапно не вскрикнула рядом сидящая дородная женщина – та самая любительница известной программы, которая убеждала меня в том, что передача лучше любой музыки.

Дама, выронив нож, который с грохотом упал на пол, одной рукой схватилась за висок.

У меня всё внутри замерло, но тело будто действовало само по себе. Я подскочила к ней:

– Женщина, вам плохо?

Она, не реагируя на мои слова, молчала, опустив голову.

Я быстро вызвала скорую помощь, объяснив оператору, что по признакам у клиентки кафе инсульт, ибо она держится за виски, возможно, очень болит голова или звуки кажутся громкими, хотя в кафе тихо, к тому же выронила нож, что может указывать на мышечный парез.

Подругам тоже дала распоряжения.

Алина распахнула окна и выключила телевизор, Оля, позвонила родным и сообщила о проблеме.

Дочь женщины, по виду наша ровесница, забежала в кафе почти в тот же момент, когда подъехала скорая. Тогда я ещё не знала, что судьба вскоре сведёт меня и с заболевшей, и с её родственниками.

А позже, после того как даму увезли в больницу с подозрением на инсульт, за столиком с остывшим латте, я вдруг ощутила, как дрожь накрывает меня с головой.

– Наташка, ну ты даёшь… – Оля с гордостью посматривала на меня. – Прямо-таки героиня. – Я бы в жизни не сообразила, что произошло ужасное.

– Ой, только не надо восторженных возгласов, – грустно усмехнулась я.

– Откуда ты всё знаешь?

– В универе учили этому – чему только не учили, а практиковалась уже в компании, ибо в студии, где проходит запись, всякое бывает. Зрители вообще проводят за съёмками по десять и более часов. Иногда случаются приступы из-за духоты, усталости, нервного напряжения.

– Ну что, по домам? – Алина посмотрела на часы. – А то дети у меня одни. А ты с кем оставила дочку?

– С мамой. – Мои родители были в разводе и уже давно жили в переформированных семьях. – А встречал нас с Ариной отец.

Родной город, в котором я не была уже пять лет, приветствовал меня обилием торговых центров, рынков, а вот новостроек почти не было, значит, не было и развития. Отец проезжал недалеко от набережной, и Арина вертела головой в разные стороны, восторженно комментируя:

– Ой, деда, а там по речке кораблик плавает, а вон посмотри, дяденька ловит рыбку.

Дальнейшие её восторги я не слушала, потому что позвонил Игорь Александрович, мой шеф-редактор, и отругал за то, что бросила очередной проект, не доведя его до логического завершения, теперь всё ляжет на плечи моей помощницы Марины. А справится ли она?

Выслушав недовольного начальника, я ушла со связи.

Ничего, всё сделают и без меня, а потом многие уйдут в отпуск, и летом в эфире окажутся даже консервы – программы, которые по разным причинам ещё не показывали.

Да, как бы я была бы счастлива от перспективы отдыха всей семьёй: на даче, а потом на море – всё, как всегда, если бы не измена Пахомова.

Я раньше никому об этом не рассказывала – о нашей тайне, которая нас сближала.

Как тут признаешься, что твоя семья фейковая, созданная, в сущности, по договору, когда Пахомову нужно было бескровно выпутаться из очередного скандала со своей матерью, а ещё с мужьями соблазнённых дамочек.

И по привычке я спасала своего друга, впрочем, как всегда.

А сейчас понимаю, он, когда предлагал выйти замуж, рассчитывал на то, что будет и далее вести вольную казацкую жизнь. Только не знал, что семейная жизнь затянется так надолго.

А я действительно от Паши почти ничего не требовала, ибо завела себя в тупик всепоглощающей любовью и не знала, как поступать дальше.

С одной стороны, предмет моего обожания живёт со мной, о чём я всегда мечтала и чего добивалась – и это было счастьем, а с другой – мыслями наверняка (а иногда не только мыслями!) с другими нимфами – это отравляло мою жизнь.

Такой сумбур в голове и жизни в целом существовал до тех пор, пока Паша не признался мне в любви.

К этому тоже был длительный путь, ибо однажды Пахомов меня едва не потерял, когда мы с мужем попали по его вине в аварию, Паше – ничего, а я едва выжила. Может, потому и оценил меня, когда едва не потерял.

Как же была счастлива, когда музыкой прозвучало это:

– Знаешь, кажется, я в тебя влюбился по-настоящему…

Потому сейчас всё более и более не понимала мужа: как можно так лгать, ведь если ему верить, я – любимая, и он для меня не просто муж, а любимый.

По своей наивности всегда считала, кого любят, не предают.

Не семнадцать же ему лет, когда кипят гормоны и бушует кровь?

Я на самом деле искренне не понимала, чего ему не хватало?

Или лгал и претворялся, что любит? Ибо так было выгодно?

Глава 9

Но прежде позвонила свекровь. Так сказать, предприняла разведку боем. Не стала, как обычно, ходить вокруг да около, а рубанула с пролетарской прямотой, ибо она на самом деле из самых низов иерархической лестницы – родители и прародители рабочие с Электрозавода:

– Вы с Пашей поругались, что ли?

Я ожидала что-то подобное, ибо не сомневалась, как только Анастасии Дмитриевне станет известно о моём бегстве, она немедленно позвонит.

– Паша пожаловался?

– Если бы пожаловался, я бы уже была у вас дома. А так пока разговариваю с тобой по телефону. Так что скажешь?

– Поругались.

После минутной тишины раздалось:

– Он что-то натворил?

Я медлила с ответом, продумывая его. Вроде готовилась к разговору, а как только позвонила свекровь, все мысли вон. Я по-прежнему её боялась и благоговела перед ней, потому выбирала слова.

– Проблемы те же, что и были до женитьбы, – наконец чётко сформулировала мысль.

На некоторое время повисло молчание, потом всё же Анастасия Дмитриевна ответила:

– Нет, я так больше не могу. Не мо-гу, – повторила она. – Думала, с тобой сын успокоится, перестанет бегать по бабам. Такая была на тебя надежда. А он опять, свинтус такой, взялся за прежнее. Что ты решила делать?

– Пока думаю, как жить дальше. Немного приду в себя и подам на развод.

– Ну зачем же так сразу? Прости ты его, всё же первый раз после женитьбы… – Свекровь, видимо, пыталась подобрать нейтральное слово, наконец нашла его: – Изменил. Столько времени продержался.

– Первый раз уже был.

– Я ничего не знала. Надо было сказать мне, быстро бы его образумила.

– Ничего бы это не изменило. Совесть либо есть, либо её нет. Снова бы ответил: «На душе было тоскливо и одиноко, вот и… бес попутал».

– Он так сказал?

– Ну почти так.

– Вот ведь свинтус какой, – повторила она. – Ну в кого он такой? Я кроме своего мужа никого не знала, Борис тоже никогда не изменял, он без меня вообще жить не может. А этот… – цокнула языком Анастасия Дмитриевна. – Ты только родным пока ничего не рассказывай, скажи просто приехала в гости. А я… я решу этот вопрос. Не переживай.

– Я не переживаю.

Признаться, не поняла, почему должна лгать близким? Свекровь ещё надеется все реки повернуть вспять и оросить ими выжженную пустыню? Это вряд ли случится.

– Хорошо. Как внучка?

– Нормально.

– Папу вспоминает?

– Конечно. – А про себя подумала: «Папа только не вспоминает, за два дня ей ни разу не позвонил». Обиделся так, бедняжка.

– Вы же задумывались ещё об одном ребёнке. Паша ведь так тебя любит. А тут такое. М-м-м!

Я грустно усмехнулась, представляя, как свекровь качает головой, говоря о Пашиной любви. Какая к чёрту любовь после нашего с ним разговора?

К чему эти слова теперь, когда в один вечер все мечты и задумки превратились в хлам, и место им в тёмной кладовой. От этих мыслей снова захотелось плакать.

– Я поговорю с ним, – повторила Анастасия Дмитриевна, – он у меня ничего не получит, честное слово, оставлю без копейки, пусть довольствуется только скудной зарплатой преподавателя вуза. Журналист недоделанный.

И свекровь ушла со связи.

Когда мы поженились, родители Паши подарили нам небольшую фирму полиграфических услуг. Лишь несколько позже я узнала, что записана она была на отце Паши Борисе Ивановиче, и об этом стало известно потому, что мне была отведена почётная миссия по подбору персонала – кто лучше справится с этим, как не психолог.

А ещё раньше, до декретного отпуска, мне приходилось самой работать с клиентами: оказывала услуги по брошюровке, сканированию, ламинированию, графическому дизайну и вёрстке – всем пришлось заниматься. Бухгалтерией ведала подруга Анастасии Дмитриевны. В общем, такой вот подарок: и нам, и вроде бы не нам.

Такое решение родителей мужа было понятно: не очень они рассчитывали на сына, не очень надеялись на его благоразумие, предпринимательскую жилку и цельность натуры.

А, может, всё было проще: не считали нужным делиться с чужим человеком в случае развода, потому максимально обезопасили: квартира Пашей была приобретена до брака, машина подарена матерью, фирма вообще юридически принадлежала отцу.

А я не имела от этого брака ни-че-го. Зато у меня была лапочка-дочка. На этом месте следовало бы радостно улыбнуться, но у меня снова пробились слёзы.

Грустно руководить своими эмоциями, куда легче управлять эмоциями окружающих.

***

Паша приехал ближе к вечеру на своем Audi. Я в тот момент готовила ужин и, увидев мужа, едва не выронила ложку, которой мешала жаркое – так заволновалась.

Я знала, что он или позвонит, или приедет – остынет и приедет, может, для того, чтобы встретиться с дочерью, однако не хотела этого и боялась.

Хотя не я должна была бояться нашей встречи, а он.

Мама в это время гуляла с Ариной на улице. Заприметив отца, дочка бросила на площадке свои игрушки и побежала навстречу Паше. Я видела из окна, как он подкинул её на руки и прижал к себе.

Глава 10

– Убери руку, – тихо, но жёстко приказала я и, дождавшись, когда Паша отошёл в сторону, добавила уже мягче: – Сейчас поужинаем, после поспишь в гостевой комнате, а завтра по холодку – домой.

Муж чертыхнулся, возмутившись:

– Как это домой? Я за рулём провел десять часов. Для чего? Чтобы ты меня развернула через столько же часов после приезда? В конце концов, я здесь, чтобы побыть со своим ребёнком. Разве ты запретишь мне это?

– Нет, конечно.

– Вот и я о том же. А пока Арина с бабушкой на улице, давай поговорим спокойно, без крика-шума и свойственной тебе иронии.

– Разве я когда-то на тебя кричала?

– Нет, предупредил на всякий случай. Так вот, присядь, – он потянул меня за руку. – У меня есть предложение.

– Меня устроит только одно, что ты сам оплатишь пошлину и подашь заявление о разводе.

Паша вздохнул:

– Ну почему ты у меня такая категоричная? Давай начнём сначала, с того момента, когда я только-только приехал сюда, подошёл к тебе и сказал всего два слова: «Прости меня».

– А ты их разве говорил?

– Не успел, потому говорю сейчас: прости меня! – Я выдвинула из-под стола табуретку и заинтересованно посмотрела на Пахомова. – Можно для начала мне налить чай? Я целый день ничего не ел.

– Можно. Какой сделать? – Я взглядом указала на стул и поставила перед ним маслёнку и тарелку с испеченными утром сладкими булочками.

– Зелёный с жасмином, конечно. Как себе. Мне нравится всё, что нравится тебе.

– Не замечала ранее, – усмехнулась я. Паша всегда любил чёрный кофе.

Так, муженёк зеркалит мои действия, что-то задумал. Хотя догадаться достаточно просто. Но послушаем.

– Я вёл себя по-свински и разговаривал там, дома, неправильно. Прости, пожалуйста! Я виноват, и сам всё испортил! Предлагаю обо всём забыть, будто ничего не было: ни того разговора, ни измены, ни этой… Людки, – сказал Паша, прихлёбывая между делом чай.

– Ты-то можешь забыть, а вот твоя молодая нимфа, думаю, с тобой не согласится и не раз ещё напомнит о своих правах. Тем более не забуду я. Или ещё пять лет предложишь жить в чрезвычайном напряжении?

Паша зацепился за главное для него, акцентируя внимание на Кожемякиной, остальное пропустил мимо:

– Пусть для начала сделает тест и докажет, что отец я, это, во-первых. А, во-вторых, если ребёнок всё же мой, что ж, буду платить копеечные алименты.

– О, да, это ведь сущие копейки, можно и дальше продолжать разорять семью.

Паша на мой сарказм снова не обратил внимания, ибо, как обычно, слышал только себя.

– Нет, родители всё же молодцы – всё предусмотрели.

Меня удивила такая откровенность наравне с пошлым цинизмом.

Наверняка Пахомов перед Миленой распушил павлиний хвост: он не только старший преподаватель в вузе, почти доцент, но ещё и крутой бизнесмен – владелец фирмы и ряда магазинов.

– Они просто хорошо знают тебя. Твою любовь к планете розовых пони и молодых нимф.

– Да не нужны мне эти профурсетки, – разозлился Паша. – Я только тебя люблю, всё остальное дурь и блажь, но мне это действительно дорого обходится, на всю жизнь запомню. – Он снова взял меня за руку: – Если бы ты знала, как мне плохо без тебя и хмуро. Я эти дни места себе не мог найти. Пойми! Пойми, у нас с тобой любовь, у нас ребёнок в конце концов!

– Почему-то ты вспомнил об этом только сейчас, а не тогда, когда заводил шуры-муры с этой певичкой.

– Почему ты во всём обвиняешь только меня? – задал пока ещё муж встречный вопрос. – Как говорится, сучка не захочет, кобель не вскочит.

– Потому что Кожемякина не замужем. Потому что ищет себе опору в жизни, лёгкий путь к стабильности и комфорту – чего у неё на сегодня нет. Понимает, взлетела с одной песенкой на пьедестал, а дальше не потянет. Сколько их ярких звёздочек-однодневок, которые быстро погасли и растворились среди миллионов таких же. Это столица – проглотит, и не заметишь! Другое дело, Милена использует грязные методы в борьбе за своё безбедное существование, но это уже её дело. – Я вспомнила Игоря Александровича и его категорический отказ убрать из кадра Кожемякину. – Думаю, ты у неё не один.

– Вот и говорю, может, она и не беременна вовсе, – обрадовался Пахомов моему предположению. – Или беременна, но не от меня.

– Может быть. А ты женат. Потому основной спрос с тебя – с человека, у которого семья и ответственность перед ней.

Я действительно так считала.

Мне вообще было непонятно, как можно так запросто променять стабильные отношения на сиюминутную интрижку?

Самое главное, у нас с Пашей не было скандалов, напряжения, непонимания или в постельных делах охлаждения – нет же.

Концы с концами не сводили, и быт нас не измучил – мы из-за работы встречались только ночами. И были рады выходным, потому что проводили их вместе, не пассивно валяясь на диване, а посещали с дочерью детские мероприятия, выезжали в другие города, чтобы посмотреть достопримечательности, просто гуляли по паркам.

Глава 11

– Папа, а ты мне что-нибудь привёз? – наш разговор прервал возглас дочери. Удивительно, что она раньше не вспомнила о подарке. Отец её действительно очень баловал, почти каждый день принося после работы какую-нибудь ерундовину: игрушку, игру, ручку, фонарик, брелок да хоть заколку. И всему Арина была рада. Я только недоумевала: куда это богатство складывать?

– Хватит в дом таскать мамонтов. Ты, что ли, дочери приданое готовишь? – усмехалась я. – Рановато.

– Ничего страшного, каждый день для Арины должен быть открытием и восторгом. Так воспитывали меня.

Я только качала головой.

В этот раз муж хлопнул себя по лбу и помчался в прихожую.

– Вот, дочь, держи котика, – ласково проговорил Паша и вручил мягкую рыжего цвета игрушку, размером в ладонь. Дочь завизжала от счастья и повисла на руке отца.

– Арина, мой руки, и садись кушать, – улыбнулась я.

– Не хочу.

– Не хочешь, а надо. Налила тебе всего ничего – как кот наплакал, – я кивнула на тарелку с небольшой порцией супа.

Дочь надула губы, но спорить не стала и отправилась в ванную мыть руки, а потом, видимо, передумав, резко выскочила и спросила:

– Мамочка, а почему я должна кушать котиковые слёзы?

Мы с Пашей, посмотрев друг на друга, засмеялись.

– Это так говорят, Арина, если нужно сказать: очень мало, как кот наплакал, – объяснил муж. – Может, хочешь манную кашку?

– Да, лучше кашку, чем супик. Она сладкая.

Паша кивнул, усмехнувшись, и полез в холодильник за молоком, потом перелил его в кастрюльку и включил плиту.

И в этих движениях было столько родного, нашего, семейного, что я тут же отвернулась от мужа, боясь разреветься.

– Поможешь сварить? Потому что я не помню, как дальше. Ты всегда варишь сама.

– Конечно.

Замечая, как он исподлобья бросает на меня взгляды, решила, нельзя мужу давать надежду, ибо на время Пахомов успокоится, а потом повторится всё снова. Я грустно усмехнулась – не прошло и пяти лет, как поняла это.

Уж лучше, воспитывая нашу дочь, мы останемся друзьями, чем со временем превратимся во врагов и возненавидим друг друга.

Разве это столь уж редкий случай? Миллионы пар расстаются в лютой ненависти друг к другу. А я не хочу ненавидеть.

Не получилось любить, значит, будем дружить. Ведь это у нас выходило всегда, наверное, потому брак при Пашкиной полигамности продержался так долго.

Мы сварили кашу, накормили дочь, и Паша снова отправил её на улицу к бабушке, которая сидела на площадке и о чём-то разговаривала с молодыми мамашами, а я начала мыть посуду и за шумом воды не заметила, как Пахомов тихо подошёл ко мне сзади.

Я почувствовала его присутствие, когда он, осмелившись, осторожно приобнял за талию, и недовольно повела плечом, однако он не отстранился:

– Прости меня, Наташка, пожалуйста, прости. Я был дураком и свиньёй.

– Да? Это к тому, что свинья везде найдёт себе грязь?

– Да. Именно грязь. Не отмоешься теперь.

– Потому я с тобой жить не стану.

Пахомов всплеснул руками:

– Отлично поговорили. Ты меня тоже пойми: я люблю тебя, люб-лю! У нас хорошая семья, и ребёнок счастливый! В конце концов, я живу для вас. Что мне сделать, чтобы ты поверила, измен больше не будет? В окно выпрыгнуть?

– Без угроз только.

– Послушай, это было ошибкой…

– А ошибка, как говорил один француз прошлых веков, это больше, чем преступление. Послушай. Я устала от твоих ошибок. Устала тебя прощать, понимать, входить в положение. Да, ещё думать о дочери, о семье, о твоих родителях. Тебе надоело, что у нас всё так спокойно, размеренно – болото и рутина, потому захотелось остроты ощущений, где бы ты балансировал на грани! – Я освободилась от его ладоней и, вытерев руки, присела на табуретку. – Когда-то, увидев тебя с другой, дала себе слово: больше никогда не прощу, если изменишь. Никогда. Потому что нельзя повторить одну ошибку дважды. Второй раз – это уже не ошибка, это выбор! Ты подсел на риск измен, от этого не избавишься никогда, ибо он как наркотик, если хочешь, естественная форма твоего существования.

– Ой, не надо только включать психолога, – разозлился Пахомов. – Не можешь со мной поговорить просто, как баба? Понимаешь, как простая, обычная баба?!

– Значит, хочешь, как простая баба? – Он кивнул. Я взяла с плиты сковороду, которую только что помыла и замахнулась ею на мужа: – Пошёл вон, Пахомов, из моего дома! Не будет тебе ни гостиной, ни дивана, – прошипела я. – Ищи себе другой ночлег и другую бабу. – Он стоял обескураженным, только хлопал ресницами-опахалами. – Ну что? Нормально? Доходчиво объяснила? – Пахомов растерянно молчал. Я подошла к нему и похлопала по плечу. – Расслабься, Паша, и иди отдыхай. Постелю тебе на диване в гостиной. Но вынеси из разговора главное: я тебя прощаю, однако жить с тобой не стану. Чем быстрее ты это поймёшь и прочувствуешь, тем лучше для тебя.

Весь вечер мы не разговаривали. Паша играл с Ариной, стараясь быть таким же бодрым и весёлым, как обычно, но я видела, переживал. Казалось, губы его существовали сами по себе, иногда растягиваясь в улыбку, а глаза жили своей жизнью. И в них я не видела причин для смеха.

Глава 12

Мы разговаривали с Ольгой на детской площадке, ибо Арина попросилась на прогулку, якобы выгулять Рыжика – мягкую игрушку, которую привёз отец. Размахивая котиком-игрушкой, она смело подошла к незнакомой девочке и предложила поиграть. Вскоре дети убежали на горку.

– Муж не звонил? – поинтересовалась Оля, глядя вслед Арины.

– Пока нет, но жду, когда подключится тяжёлая артиллерия.

Я отчётливо понимала, что из этой семьи меня отпустят только с боями: жестокими и кровавыми, ибо все давно привыкли, что я беспрекословно тяну свою тяжёлую лямку не только супруги Паши, матери Арины, редактора известной компании, но и рабочей лошади на поприще семейного бизнеса Пахомовых.

Очень удобно и выгодно, да. Несколько раз я пыталась возмутиться из-за того, что в фирме не имела какой-никакой доли, за труд деньги тоже не получала. На что муж, хлопая длиннющими ресницами, обескуражено разводил руками и задумчиво повторял фразу:

– Какой-никакой доли? Ни-ка-кой. Я ведь и так тебе приношу кучкой деньги, что тебе ещё надо? А долю и сам не имею, ты же знаешь, что юридически весь бизнес принадлежит отцу, но фактически-то мы – хозяева фирмы. Разве этого мало? Я же молчу, не возражаю. Потому и тебе советую помалкивать.

– Вот я и не понимаю, почему молчишь, если фактически фирма наша. Не надо было о столь щедром подарке заявлять во всеуслышание на свадьбе, – проговорила возмущённо.

На этот вопрос ответа не было, хотя я предполагала, в связи с чем Пахомовы так поступили с семьёй сына.

Через пару часов после отъезда Паши позвонила свекровь. Я взяла телефон, понимая, что вступаю в третью, заключительную часть лицемерного цирка. Не ошиблась.

– Наташенька, солнышко, здравствуй, – начала лилейным голоском Анастасия Дмитриевна. – Вот, решила тебе снова позвонить, не могу наблюдать за вашими с сыном страданиями. Ну прости ты этого свинтуса, ведь места себе не находит из-за своих шалостей: раздавлен, расплющен, не знаю, как доберётся до дома. Есть такая поговорка: если любишь, прости. – Я молчала, давая возможность свекрови выговориться. – Представить не могу, как мы будем без внучки… – Она на время замолчала, видимо, вытирая слёзы, шмыгнула тихо носом, а потом продолжила осипшим, дрожащим голосом: – Да и к тебе привыкли, не нужен нам никто другой в качестве снохи. Только ты. И спокойнее мне, когда вы вместе: знаю, сын и Арина в надёжных руках. – Я по-прежнему молчала. – Наташа, ты меня слышишь?

– Слышу, конечно. Я ценю ваше ко мне отношение, очень больно это говорить, но жить с Пашей не стану, – сказала, волнуясь, и не смогла скрыть напряжение в голосе. – Теперь точно знаю, уверена: он не успокоится никогда, только будет шалить тише. – Я специально употребило родственное слово тому, которое использовала Анастасия Дмитриевна. Мужику тридцать восемь лет, а в её глазах он всё ещё мальчишка-шалунишка. Нет, Паша давно перерос «шалости», теперь подлые поступки совершает даже в отношении любовницы Кожемякиной. Стоят ребятки друг друга! – И потом, вы в курсе, что у него, возможно, будет ребёнок от другой женщины? – продолжила я, уже спокойнее.

– С чего ты так решила? – обескуражено спросила свекровь.

Я понимала, насколько тяжело ей сейчас, ибо в Паше вся жизнь. Пахомова в разы чувствительнее его, потому я старалась выбирать выражения менее для неё болезненные.

– Он вам не сказал об этом? Думаю, нужно дождаться из поездки сына и душевно, спокойно поговорить с ним. Обязательно расскажет. Так что, вскоре, возможно, – повторила я, – у вас будет ещё одна внучка ну или первый внук.

– Вот это новости! Наташенька, послушай, такие вопросы с беременностью всегда можно решить, это не самое страшное. – Как решить? Беременность рассосётся сама? Я уже хотела - было спросить, что же с её точки зрения является страшным, как свекровь продолжила: – Мы с отцом вот что решили… перепишем фирму на тебя, ибо кому, как не тебе – цельному, высоконравственному человек стоять во главе? Хорошее предложение? – И, не дождавшись ответа, продолжила: – Отличное! Надеюсь, понимаешь, что мы тебе доверяем? Цени! Будешь работать на себя, уйдёшь наконец из своей адской компании. Только, пожалуйста, не подавай на развод.

О-па! Я не выдержала и рассмеялась:

– Очень ценю вашу заботу обо мне, Анастасия Дмитриевна, безмерно вам благодарна за добрые слова и щедрый подарок, но нет. Ставить Павла в унизительное положение не хочу. Зачем? Он меня возненавидит, ибо сам мечтает рулить фирмой.

– А это уже будет зависеть от тебя, как себя поставишь. Да и мы поможем. Мать он ещё слушает.

– И всё-таки нет. Я устала жить в постоянном напряжении. А создавать видимость семьи только потому у меня в виде мотивации фирма – не для такого человека, как я. И поверьте, Пашу это вовсе не остановит от подобных поступков. За предложение спасибо, я оценила. Арину можете приглашать к себе в любое время, она как была внучкой, так и останется.

– И всё-таки подумай, иначе останешься с одними алиментами.

Только что не сказала сакраментальную фразу «и у разбитого корыта».

О, я уже слышала об этом, Паша сказал как-то подобное: «Ничего не получишь».

– И больше ничего не предложила? – спросила Оля, когда я пересказала ей суть нашей беседы со свекровью.

– Нет. Просто ушла со связи, выдвинув ультиматум. Человек абсолютно уверен, что всё в этом мире продаётся и покупается… что ещё она должна была сказать?

Глава 13

Паша

Что в головах у этих баб? Алогичны, тупы и алчны – кажется, я знал об этом всегда, чуть ли не с пелёнок. Исключением была моя Наташка, хотя я долго не рассматривал её как человека. Крутится рядом со мной заучка какая-то, ну и пусть крутится, в пору создавать из таких чудищ свой фан - клуб влюблённых в Павла Пахомова. Открытием стало, что она не только умная, но и увлечённая джазом, полностью разделяющая моё хобби.

Вскоре понял: у неё нет недостатков, и она настроена со мной на одну волну, потому оценил её как друга и зауважал как женщину, хотя именно как женщину долгое время не воспринимал совершенно: худенькая, маленькая, невзрачненькая. А хуже всего был её нос, который при идеальной фигуре и кукольном личике казался чем-то чужеродным.

Но к этому я быстро привык и на внешнюю некрасивость внимания не обращал. Так даже лучше: никто на неё не посмотрит, на сторону врага не перетянет, потому становиться в боевую стойку не нужно.

Иногда выводила из себя её насмешливость и упёртость. При таком, казалось бы, ангельском характере она умела вставить свои пять копеек и отстоять мнение, если была в нём уверена. Спорила до посинения, до икотки и почти всегда побеждала.

К своему ужасу и стыду я влюбился. Нет, сначала Наташу точно не любил, женился по необходимости, чтобы успокоить мать. Даже, наверное, не в матери было дело, а во мне: надоело прыгать из койки в койку, надоели эти избалованные звёзды гламура и услужливо бегающие за ними повсюду лысые обрюзгшие мужья.

Однажды, едва отбившись от очередного рогоносца, вдруг поймал себя на мысли, что с упоением разглядываю семью: родителей, которые шли с маленьким ребёнком, придерживая его за руки. Идиллия, как в рекламе сока.

В душé заскрежетало, засвербело и захотелось идти вот так же втроём по неширокой дорожке аллеи. На месте матери ребёнка и моей жены почему-то виделась только Наташка. Я удивлялся, недоумевал, но картинка не менялась, как и представление о счастливой семье.

Да, тогда не любил её как женщину, ибо невозможно любить свою тень, без которой в солнечный день человек не человек: он или святой, или вампир, я не был ни тем, ни другим, но знал одно: без Наташки мне очень плохо, тоскливо – невозможно.

Особенно это почувствовал, когда вместе с ней попал в аварию. Сам был виноват, оттого мучился так, что готов был принять её страдания, только бы она осталась жива. Именно тогда понял, насколько она мне дорога, насколько сильно я её люблю – родную и такую горячую.

Однако это чувство не помешало несколько раз ей изменить. Для поддержания формы. Да и что такого? Любовь любовью, но когда дамочка сама идёт в руки, редкий мужчина откажется, это как в спорте: появляется азарт, вырабатывается адреналин – быстрее, выше, сильнее. Физическая измена – не измена, другое дело, предательство духовное…

Конечно, с Кожемякиной прокололся: не подумал, что эта идиотка может влюбиться и так дерзко напереть. Обычно имел дело с замужними дамами, которые старались не высовываться, сами балансировали на грани, а здесь – да, сплоховал.

Однако не предполагал, что всё так быстро дойдёт до Наташки, ибо где моя жена, а где эта курица! Они – разные планеты, да нет же, моя Наташка – планета, а Кожемякина… так, мелкая звёздная пыль.

Эх, зря не соглашался посмотреть хоть один выпуск передачи, в которой жена была редактором, это бы меня уберегло от многих неразумных поступков. Считал, что программа – мура для плебса, не для высокоинтеллектуального кандидата наук. Оказывается, даже почти доцентам нельзя отделяться от народа. Кстати, кандидатскую мне помогла написать Наташка – многими её идеями воспользовался.

Сначала я не поверил, что она так запросто может сбежать в родной город, а потом непринуждённо сказать:

– С тобой жить не стану, подаю на развод!

Но когда увидел холод в её глазах, почувствовал, как сердце сжалось от леденящего предчувствия: так и будет.

Ни мои, ни материны уговоры ни к чему не привели. Я уже согласился на то, чтобы отдать ей квартиру, машину, бизнес, чёрт-те что, лишь бы Наташка была со мной, а главное бы, не увозила дочь, ибо Арина – это отдельная, раздирающая душу боль. Мелкую я люблю до безумия, до последнего своего атома.

Потому по приезде домой позвонил жене.

– Вот, хожу по пустой квартире, – сказал и почувствовал, как от волнения дрожит голос. – Скучаю.

– Зная тебя, скажу: она недолго будет пустой.

– Подумай, Наташ… – привёл последний аргумент. Одна ты не вытянешь. Аренда жилья, няня, кружки́, иностранный – всё это выжмет из тебя последнюю копейку. Твоя большая зарплата растворится, как дым. Но мы можем начать сначала. Клянусь…

– Не клянись. Не можем, – просто ответила она, и в этом «нет» я почувствовал такую усталость!

– Ты же понимаешь, что тогда война?

– Понимаю, но воевать не хочу. Мы не будем мужем и женой – привыкай к этой мысли, но навсегда останемся родителями умной, доброй, красивой дочки, очень похожей на тебя. И что нам мешает по-прежнему быть друзьями? Вспомни, как неплохо мы дружили.

– Друзьями? – Я засмеялся. – Разве это возможно?

– Возможно!

– Нет, я бы тебе не советовал принимать решение о разводе, подумай ещё. Подумай о ребёнке. Иначе… Иначе мы тебя уничтожим.