Бывшие. Кадры нашей любви

Пролог

«Я спрячу твой образ, вытерев пыль

Поглубже, подальше

За фотоальбомами, письмами, книгами

За черно-белым пейзажем…»

Flëur «Люди, попавшие в шторм»

Ветер сгибал стволы деревьев так сильно, будто хотел переломить их пополам. Небо серым, тяжёлым полотном нависало над городом.

Я любила такую погоду. Называла её готической. Выходила на пустынную улицу, неторопливо шла к набережной, садилась на парапет и размышляла. А иногда мечтала. Что однажды ты придёшь за мной. Как в сказке. Но это были всего лишь мечты. Я наконец-то научилась ценить себя и больше не позволю играть с моей жизнью. Чего бы это ни стоило. Твои уроки не прошли даром.

«Правда?», - шепчет где-то внутри предательский голос.

Поплотнее укутавшись в тёплый вязаный шарф, усмехнулась, глядя на бушующий залив. Кого я обманываю? Тебе стоит только поманить меня, и я, бросив все, побегу за тобой на край света.

Просто осознание того, что ты никогда этого не сделаешь, пытаюсь заглушить мыслями о том, что это я больше не принадлежу тебе. Что я без тебя живу, а не существую. Иначе становится невыносимо. Это похоже на сумасшествие. Может, просто прошло слишком мало времени... Десять лет... Слишком мало времени, чтобы вычеркнуть твой образ из своей памяти. А хочу ли я вообще это делать?..

Дорогие читатели!

Добро пожаловать в мою новую историю!

Готовы заглянуть в прошлое вместе со мной и узнать, с чего все началось?

Тогда переходим к следующей главе.

И не забудьте поставить звездочку и добавить книгу в библиотеку, чтобы не пропустить продолжение!

Глава 1

Октябрьский вечер обнимает Москву своей меланхоличной прохладой, а я иду по подземному переходу к метро, утопая в своём длинном чёрном пальто. В руках у меня потрепанный томик Бродского с загнутыми уголками страниц и карандашными пометками на полях. Эта книга уже давно стала частью меня, как дневник или талисман.

Спускаюсь по эскалатору в подземное царство московского метро, где в семь вечера царит настоящий ад. Час пик - это отдельная вселенная, где люди превращаются в безликий поток, где каждый квадратный сантиметр пространства борется за своё существование. Воздух густой, пропитанный запахами духов, кофе из автоматов, влажной одежды и тем особенным ароматом метро, который ни с чем не перепутаешь.

На платформе давка невероятная. Люди стоят плотной стеной: офисные работники в строгих костюмах с усталыми лицами, студенты с громоздкими рюкзаками, пожилые женщины с тяжелыми сумками, подростки, залипшие в телефоны. Все куда-то спешат, все раздражены, все мечтают оказаться дома. Я прижимаю книгу к груди и стараюсь найти относительно свободное место у колонны, чтобы хоть на минутку погрузиться в строки Иосифа Александровича.

Открываю страницу наугад, и вот она, магия поэзии: среди этого хаоса вдруг возникает пространство тишины, где есть только я и слова, которые трогают до глубины души. Читаю про осень, про время, про одиночество, и кажется, что автор писал именно про этот момент, про меня, стоящую на платформе в окружении сотен незнакомых людей.

Поезд приходит с грохотом, скрежетом тормозов и характерным свистящим звуком открывающихся дверей. Толпа приходит в движение. Из вагонов начинают выходить пассажиры, а мы, стоящие на платформе, готовимся к штурму. Это всегда напоминает мне какой-то абсурдный спектакль: все толкаются, извиняются, ругаются под нос, но в итоге каким-то чудом все помещаются.

Я медленно двигаюсь к открытым дверям, не отрывая глаз от книги. Это привычка, которая, как говорит мама, до добра не доведёт. Но я не могу иначе. Когда я читаю, весь мир вокруг становится декорацией, а я - главной героиней какой-то другой, более красивой истории.

И тут происходит то, что должно было произойти: кто-то врезается в меня с такой силой, что я теряю равновесие. Книга выскальзывает из рук и летит на грязный пол платформы, страницы разлетаются веером. Я вскрикиваю, но не от боли, а от ужаса за судьбу моего бедного Бродского.

- Простите! Боже, простите, я не смотрел...

Голос мужской, низкий, с легкой хрипотцой. Я поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с парнем, который выглядит так, будто сошел с постера артхаусного фильма. Высокий, темные волосы собраны в небрежный хвост, несколько прядей выбились и обрамляют лицо с острыми скулами. Глаза темные, почти черные, и в них явно читается искреннее раскаяние.

- Ничего страшного, - бормочу я, опускаясь на корточки, чтобы собрать страницы.

Он тоже приседает рядом, и мы вместе начинаем собирать мою растерзанную книгу. Его пальцы длинные, изящные, как руки художника или музыканта. Когда он передает мне страницы, наши руки на секунду соприкасаются, и я чувствую странную дрожь.

- Бродский, - говорит он, разглядывая обложку, и в его голосе звучит что-то вроде удивления. - «Часть речи». Потрясающая книга.

Я поднимаю голову и смотрю на него внимательнее. В его взгляде неподдельный интерес, а не вежливость ради приличия. Он действительно знает поэзию.

- Вы читали? - спрашиваю я, вставая и прижимая к груди наскоро собранную книгу.

- Конечно. «Я входил вместо дикого зверя в клетку...», - цитирует он, и я чувствую, как внутри что-то переворачивается. - Это одно из самых сильных стихотворений о времени и памяти.

Люди вокруг нас продолжают толкаться, пытаясь попасть в вагон, но мы стоим, смотря друг на друга, и весь мир сжался до размеров нашего разговора.

- Вы учитесь? - спрашивает он, и я киваю.

- ВГИК, сценарный факультет. А вы?

- Режиссерский, - улыбается он, и эта улыбка преображает его лицо, делает мягче, теплее. - Меня зовут Женя. Евгений Вальтер.

- Инга Ларина, - представляюсь я и чувствую, как щеки предательски розовеют.

Поезд трогается, а мы остаемся на платформе. Следующий придёт через несколько минут, но мне почему-то совсем не хочется спешить.

- Ларина... - задумчиво повторяет он. - Как Татьяна? Вы случайно не пишете письма Онегиным?

Я смеюсь искренне и легко:

- Пишу, но только сценарии. И стихи иногда.

- Стихи? - его глаза загораются. - О чем?

- Обо всем и ни о чем. О дожде на стеклах, о том, как свет падает на старые стены, о людях в метро... - я запинаюсь, понимая, что говорю слишком много, слишком откровенно.

- Это прекрасно, - говорит он серьезно. - Я снимаю короткометражки, и мне всегда не хватает поэтичности, взгляда на обычные вещи под необычным углом.

Подходит следующий поезд, но мы словно не замечаем его. Разговор течет сам собой, легко и естественно, как будто мы знакомы не пять минут, а всю жизнь. Он рассказывает о своих фильмах - чёрно-белых историях об одиночестве в большом городе, а я - о сценариях, которые пишу по ночам, когда весь мир спит и можно быть честной с самой собой.

Визуал героев. Инга

Ну что, начинаем знакомство с нашими героями!

Инга Ларина, 19 лет.

Вот так выглядит наша героиня в начале истории.

Она студентка института кинематографии, будущий сценарист. Родом из Санкт-Петербурга, но учится в Москве. Высокая, стройная, с грациозной осанкой и немного отстранённым взглядом, будто ее мысли всегда где-то далеко - в придуманных историях или строчках новых стихов.

Несмотря на свою поразительную красоту, Инга этого совершенно не осознает. Она не умеет кокетничать и не придает значения внешности, считая ее чем-то второстепенным по сравнению с глубиной души.

Инга любит длинные пальто, уютные шарфы и винтажные аксессуары, в ее блокнотах - стихи и сценарии, в ее душе - тревожная чувствительность и беззащитная искренность. Она не старается быть как все, и именно это делает ее запоминающейся. Пишет стихи в старых блокнотах, увлекается философией и кино 60-х, не любит шумные вечеринки и предпочитает вечер с книгой или прогулку по осеннему парку.

Многие считают ее странной, немного «не от мира сего», но именно в этой странности ее особое обаяние. Инга словно живет в своем внутреннем мире, полном эмоций, образов и историй, и лишь изредка приоткрывает дверцу в него для самых близких.

Визуал героев. Евгений

Евгений Вальтер, 20 лет.

Он тоже студент, но режиссерского факультета. Женя - сын влиятельных и обеспеченных родителей. В его походке - легкость, в голосе - уверенность, в улыбке - немного насмешки и вызова.

Женя - творец с характером. Самоуверенный, харизматичный, он легко привлекает внимание и не боится быть в центре событий. Вокруг него всегда много девушек, их притягивает его ум, внутренняя сила, уверенность и, конечно, статус. Но он совсем не ловелас.

Женя не ведется на внешнюю мишуру, не интересуется отношениями ради игр или статуса. Иногда может показаться дерзким или даже высокомерным, но при этом в нем есть внутренний стержень: воспитанная с детства порядочность и чувство справедливости.

В его фильмах - экспрессия и боль, поиски смысла и вечная тяга к настоящему. Женя не боится говорить вслух о сложном, копаться в эмоциях, задавать неудобные вопросы и делает это талантливо. Он глубокий, ранимый человек, который сам еще не до конца понял, кто он такой.

Глава 2

Женя пишет мне в тот же вечер. Я лежу в кровати с блокнотом, пытаясь поймать строчки нового стихотворения о встрече в метро, когда телефон вибрирует. Сердце подскакивает к горлу, ведь я уже догадываюсь, от кого это сообщение.

«Добрый вечер, Инга! Думаю о нашем разговоре. А вы случайно не свободны завтра? Есть кафе на Патриарших, называется "Мастер и Маргарита". Кажется, это идеальное место для поэтессы и режиссера. Женя».

Перечитываю сообщение раз пять, прежде чем ответить. Пальцы дрожат от волнения и страха, не понимаю. Пишу, стираю, пишу снова:

«Добрый вечер. Да, свободна. Во сколько?».

Коротко, сухо. Но другого варианта я не нахожу, все остальные кажутся либо слишком восторженными, либо слишком формальными.

«В 18:00? Патриаршие пруды, 10. До встречи».

Засыпаю я плохо. Всю ночь в голове крутятся обрывки нашего разговора, его улыбка, то, как он цитировал Бродского. Утром просыпаюсь с чувством, будто сегодня случится что-то важное.

День тянется невыносимо долго. На лекциях не могу сосредоточиться, в блокноте вместо конспектов рисую какие-то завитушки. Подруга Лена замечает мою рассеянность:

- Инга, ты как будто не здесь. Что случилось?

- Ничего особенного, - отвечаю я уклончиво. - Просто обдумываю новый сценарий.

Ложь выходит удивительно легко, хотя я терпеть не могу врать. Но как объяснить, что встречаюсь с парнем, которого знаю от силы полчаса? Что жду этой встречи так, будто от нее зависит вся моя жизнь?

К пяти вечера я уже дома, мечусь по комнате в поисках подходящего наряда. Примеряю черную водолазку - слишком мрачно. Серое платье - слишком официально. Останавливаюсь на темно-синем свитере и любимых джинсах, накидываю то самое длинное пальто. В зеркале отражается девушка, которая старается выглядеть естественно, но волнение выдают блестящие глаза и легкий румянец.

Приезжаю на Патриаршие за пятнадцать минут до встречи. Октябрьский вечер окрашивает пруды в золотисто-коричневые тона, листья шуршат под ногами, воздух пахнет осенью и предвкушением. Нахожу кафе «Мастер и Маргарита», но не захожу внутрь. Это небольшое, уютное заведение с витражными окнами. Идеальное место для первого свидания. Хотя это ведь не свидание, правда? Просто встреча двух людей, которые любят искусство.

Женя приходит ровно в шесть. Я вижу его издалека - высокий силуэт в темной куртке, та же легкая походка, волосы на этот раз распущены и слегка растрепаны ветром. Подходит ко мне с улыбкой:

- Не замерзли? Я немного опаздываю.

- Нет, все в порядке, - отвечаю я, хотя стою здесь уже пятнадцать минут и успела пересчитать всех уток на пруду.

Внутри кафе царит атмосфера богемного Арбата шестидесятых: столики с клетчатыми скатертями, книжные полки до потолка, портреты Булгакова и фотографии старой Москвы. Женя выбирает столик в углу, у окна, откуда виден пруд.

- Это место особенное, - говорит он, помогая мне снять пальто. - Здесь собирались писатели и режиссеры еще в советское время. Легенда гласит, что за тем столиком, - он кивает в сторону стены, - Рязанов придумал сюжет «Иронии судьбы».

- Правда? - я оглядываюсь с новым интересом. - Тогда нам повезло с местом.

Мы заказываем кофе: он эспрессо, я капучино с корицей. Официантка, пожилая женщина с добрыми глазами, приносит еще и тарелку печенья «от заведения».

Первые минуты проходят в легкой неловкости. В метро было проще. Там была стихия, движение, мы оба были не в своей тарелке. Здесь же, в тишине кафе, каждое слово приобретает особенный вес.

- Расскажите о своих стихах, - говорит Женя, размешивая сахар в кофе. - Вчера вы только вскользь упомянули.

Я краснею:

- Они не очень хорошие. Так, графомания.

- Сомневаюсь. Люди, которые читают Бродского в метро, не пишут графоманию.

- Откуда такая уверенность?

- Интуиция режиссера, - он улыбается. - Мы умеем видеть настоящее. А еще у вас особенный взгляд. Вы смотрите на мир как поэт.

- То есть как?

- Как будто ищете скрытые смыслы в обычных вещах.

Я молчу, не зная, что ответить. Никто никогда не говорил мне таких слов. Никто не видел во мне поэта.

- Можно послушать что-нибудь из вашего творчества? - спрашивает он тихо.

- Сейчас? Здесь?

- А почему нет?

Хочу познакомить вас с еще одной историей

ЛитМоба «Вернуть Любовь »

“Диагноз: (не) любовь "

Ольга Березовская

Глава 3

Достаю из сумки потрепанный блокнот, листаю страницы. Руки дрожат. Нахожу стихотворение, которое написала позавчера.

- Это совсем короткое, - предупреждаю я.

- Самое лучшее обычно короткое.

Читаю, почти шепотом, боясь поднять глаза:

«Октябрь рассыпал по асфальту

Монеты желтых листьев.

Город считает убытки лета,

А я считаю шаги

От остановки до дома,

От одиночества до одиночества.

В лужах дрожат фонари,

как слезы на щеках города.

А я иду домой

с привкусом осени во рту

и знаю:

что-то навсегда

закончится сегодня».

Тишина. Женя смотрит на меня так внимательно, что хочется спрятаться.

- Инга, - говорит он наконец, - это потрясающе.

- Не преувеличивайте...

- Я не преувеличиваю. Вы слышите? «Привкус осени во рту» - это же чистая синестезия. А образ фонарей как слез города... Черт, да вы настоящий поэт.

Щеки горят от смущения и радости. Никто никогда не анализировал мои стихи, не говорил таких слов.

- А теперь ваша очередь, - говорю я. - Расскажите о фильмах.

И он рассказывает. Оказывается, снимает уже два года короткометражки о современной Москве, о людях, которые ищут себя в мегаполисе. Последняя его работа о девушке, которая каждый день ездит в метро и придумывает истории о пассажирах.

- Это же почти как я! - смеюсь. - Я тоже часто фантазирую о незнакомых людях.

- Вот видите? Я же говорил - мы родственные души.

Родственные души. Фраза повисает в воздухе, и мы оба будто осознаем ее значение. Женя слегка краснеет, я отвожу глаза к окну.

За окном уже темнеет, фонари отражаются в темной воде пруда. Мы сидим здесь уже два часа, но время летит незаметно. Разговор течет легко, естественно - от кино к литературе, от творчества к жизни, от серьезного к смешному.

- А вы знаете, что ваша фамилия особенная? - спрашивает Женя внезапно.

- В каком смысле?

- Ларина - это же не только Татьяна из «Онегина». Это еще и от слова «лары» - домашние боги в римской мифологии. Покровители дома, семьи. Может, поэтому вы так тонко чувствуете душу мест, людей?

Я смотрю на него с удивлением:

- Откуда вы знаете такие вещи?

- Увлекаюсь этимологией. Имена и фамилии многое говорят о человеке. Инга, например, - скандинавское имя, означает «охраняемая Ингом». Инг - это древний бог плодородия и мира.

- Получается, я богиня плодородия? - смеюсь я.

- Духовного плодородия, - серьезно отвечает он. - Вы же создаете красоту из слов.

Опять эта серьезность, этот внимательный взгляд. Я не привыкла к тому, что меня так видят, так слышат. Обычно люди общаются со мной как с милой, но немного странной девочкой. А он говорит со мной как с равной, как с творцом.

- А что означает Евгений? - спрашиваю я, чтобы сменить тему.

- «Благородный», - он усмехается. - Не знаю, подходит ли мне.

- Почему не подходит?

- Ну я же из обеспеченной семьи, у меня есть связи, возможности. Многие считают, что мне все достается легко.

- И достается?

Он задумывается:

- Возможности - да. А вот понимание, настоящее общение... - он смотрит на меня, - это нет. Знаете, как сложно найти человека, с которым можно говорить не о тусовках и связях, а о Тарковском и Бродском?

- Представляю, - киваю я. - У меня похожая проблема, только с другой стороны. Меня считают слишком серьезной, слишком погруженной в себя.

- А вы погружены?

- Наверное, да. Мне комфортнее в мире книг и стихов, чем в мире людей.

- И как же я туда попал? - спрашивает он тихо.

Вопрос повисает в воздухе. Я смотрю в его темные глаза и не знаю, что ответить. Как объяснить, что с ним все по-другому? Что с ним я не чувствую себя странной или неуместной? Что впервые за долгое время мне хочется говорить, делиться, открываться?

- Не знаю, - отвечаю я честно. - Может, потому что вы тоже немного не от мира сего?

- В каком смысле?

- Ну, обычные двадцатилетние парни не цитируют Бродского в метро и не рассуждают об этимологии имен.

Он смеется:

- Точно. Но знаете что? Мне нравится быть не от мира сего, особенно если этот мир мы можем делить на двоих.

Я чувствую, как краснею, и прячу лицо за чашкой капучино.

- Хотите еще кофе? - спрашивает он, заметив мое смущение.

Глава 4

Опять эта серьезность. Женя умеет так легко переходить от шуток к глубоким разговорам, что я не успеваю за сменой настроения.

- И как пока результаты? - спрашиваю я, пытаясь сохранить легкий тон.

- У меня? Отлично. А у вас?

Я молчу несколько секунд, собираясь с мыслями. Патологическая честность не дает соврать или увильнуть от ответа.

- Вы знаете, - говорю я наконец, - я не умею играть в игры. Не умею кокетничать или строить из себя загадочную. Поэтому скажу прямо: мне с вами интересно. Очень интересно. И это меня пугает.

- Пугает? Почему?

- Потому что я привыкла к одиночеству. Привыкла, что меня никто особенно не понимает. А тут вдруг... - я делаю паузу, ищу слова. - Тут вдруг появляется человек, который цитирует тех же поэтов, думает о тех же вещах. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Женя протягивает руку через стол и накрывает мою ладонь. Его пальцы теплые, чуть шероховатые.

- Инга, - говорит он тихо, - а что если это и есть правда? Что если нам просто повезло друг с другом встретиться?

Я смотрю на наши соединенные руки и чувствую, как что-то меняется внутри. Какая-то стена, которую я годами строила вокруг себя, дает трещину.

- Тогда... - начинаю я и запинаюсь.

- Тогда что?

- Тогда я не знаю, что делать дальше. У меня нет опыта в таких вещах.

- В каких вещах?

- Ну... - я чувствую, как лицо наливается краской, - в отношениях. Во всем этом. Я всегда была сама по себе.

Женя молчит, не убирает руку. В его глазах читается понимание, и это почему-то успокаивает.

- Знаете что? - говорит он наконец. - Давайте не будем ничего планировать. Просто будем узнавать друг друга. Без обязательств, без ожиданий. Просто два человека, которым интересно вместе.

- Это возможно?

- Почему нет? Мы же творческие люди, должны уметь импровизировать.

Я улыбаюсь. Импровизация - это то, чего я всегда боялась. Но с ним почему-то кажется, что можно попробовать.

- Хорошо, - говорю я. - Попробуем.

- Тогда первый шаг: давайте перейдем на «ты». Все-таки мы коллеги по цеху.

- Коллеги?

- Ну да. Ты - сценарист, я - режиссер. Нам суждено сотрудничать.

- Хорошо... Женя, - произношу я его имя и чувствую, как оно ложится на язык. Легко, естественно.

- Инга, - повторяет он мое имя, и от того, как он его произносит - мягко, с каким-то особенным теплом - у меня по спине пробегают мурашки.

Официантка приносит новый кофе, и мы отпускаем руки. Смотрим друг на друга и понимаем: граница пройдена.

- Знаешь, - говорит Женя, - у меня есть одна идея.

- Какая?

- Я снимаю документальный фильм о молодых поэтах Москвы. Может, ты согласишься принять участие?

Я чуть не давлюсь кофе:

- Что? Нет, нет, я не для камеры. Я же стесняюсь, заикаюсь...

- Ерунда. У тебя прекрасный голос, выразительные глаза. И потом, это будет не студийная съемка, а живое интервью. Ты просто будешь рассказывать о поэзии, читать стихи.

- Не знаю... Это же страшно.

- А ты попробуй. Я обещаю, что если тебе не понравится, мы сразу остановимся.

Я молчу, размышляя. С одной стороны, идея участвовать в фильме кажется безумной. С другой стороны, это же возможность поделиться тем, что мне дорого. И потом, делать это с Женей не так страшно.

- Хорошо, - говорю я неожиданно для себя. - Попробуем.

- Серьезно? - его глаза загораются.

- Серьезно. Но с условием: если я буду выглядеть глупо, ты обещаешь все удалить.

- Обещаю. Хотя уверен, что ты будешь прекрасна.

Опять эта легкость, с которой он говорит комплименты. Я не привыкла к такому и каждый раз смущаюсь.

- Когда ты хочешь снимать?

- А завтра можешь? После института? Я знаю отличное место. Старый двор на Арбате, там особенная атмосфера.

Завтра. Значит, мы увидимся завтра. Сердце радостно подпрыгивает.

- Могу, - киваю я. - А что мне надеть? Как подготовиться?

- Ничего особенного. Будь собой. И захвати блокнот со стихами.

Мы допиваем кофе, и я понимаю, что не хочу расставаться. За эти несколько часов я словно ожила, почувствовала себя настоящей. Рядом с Женей я не странная мечтательная девочка, а поэт, творец, интересный собеседник.

- Проводить тебя? - спрашивает он, когда мы выходим из кафе.

- Не нужно, я на метро доберусь.

- Тогда до завтра.

Мы стоим на тротуаре, и неловкость снова повисает в воздухе. Как прощаться? Пожать руку? Обняться? Я не знаю правил этой игры.

Женя решает за меня. Он наклоняется и целует в щеку. Быстро, по-дружески, но мою щеку жжет еще долго после того, как он исчезает в толпе.

Глава 5

Утром я просыпаюсь раньше будильника с каким-то странным ощущением, будто мир стал ярче, а воздух слаще. Только потом вспоминаю: сегодня съемка. Сегодня я увижу Женю.

Стою перед открытым шкафом и понимаю, что понятия не имею, что надеть для съемок документального фильма. В конце концов выбираю то, в чем чувствую себя собой - темно-серое платье-свитер, высокие сапоги и свое любимое винтажное пальто. Волосы оставляю распущенными.

В институте весь день не могу сосредоточиться. На семинаре по сценарному мастерству преподаватель разбирает диалоги, а я думаю о том, что буду говорить в кадре. На лекции по истории кино обсуждают неореализм, а я представляю, как буду читать стихи перед камерой.

- Ларина, вы с нами? - окликает меня преподаватель.

- Да, конечно, - краснею я, возвращаясь в реальность.

- Тогда скажите, в чем особенность операторской работы Феллини?

Каким-то чудом выкручиваюсь, отвечаю про субъективную камеру и поэтичность планов. Но мысли все равно где-то далеко.

После пар выхожу из института и сразу же вижу его. Женя стоит у входа с камерой на плече и треногой в руках, разговаривает с каким-то парнем. Увидев меня, улыбается той особенной улыбкой, от которой у меня подкашиваются ноги.

- Готова стать звездой? - спрашивает он, подходя ко мне.

- Готова сбежать, - отвечаю я честно.

- Поздно. Оборудование уже настроено, оператор ждет. Знакомься - это Сережа, мой друг и правая рука.

Парень машет мне рукой:

- Привет! Женька о тебе уже все уши прожужжал.

- Сережа! - одергивает его Женя, и я с интересом отмечаю, как он слегка краснеет.

- Что именно он говорил? - спрашиваю я, чувствуя, как играю в какую-то новую для себя игру.

- Что ты гениальный поэт и что...

- Сереж, может, поедем? - прерывает его Женя. - Света на улице осталось часа два максимум.

Едем на старый Арбат в Сережиной машине. Я сижу на заднем сиденье, слушаю, как они обсуждают технические детали съемки, и пытаюсь унять дрожь в руках. Блокнот со стихами лежит у меня на коленях как талисман.

- Волнуешься? - спрашивает Женя, повернувшись ко мне.

- Ужасно.

- Это нормально. Все волнуются перед камерой. Главное, забыть о ней и просто разговаривать со мной.

- Легко сказать.

- А ты представь, что мы снова в том кафе. Только вместо капучино у тебя в руках блокнот.

Машина останавливается возле старинного дома на Арбате. Женя ведет нас через арку во двор, и я замираю от восторга. Это не двор - это декорация к фильму о старой Москве. Мощеная брусчатка, кованые фонари, желтые листья кленов, засыпавшие скамейки. В углу двора - старинный особняк с облупившейся лепниной, и даже облупленность эта кажется нарочитой, художественной.

- Здесь жил когда-то известный издатель, - рассказывает Женя, пока Сережа устанавливает камеру. - В начале века тут собирались поэты. Говорят, бывал даже Блок.

- Правда?

- Не знаю, - смеется он. - Но красивая легенда, согласись.

Сережа машет нам рукой:

- Готово! Можно начинать.

И вот я стою перед камерой, держу в руках блокнот и понимаю, что забыла, как дышать. Объектив смотрит на меня немигающим глазом, красная лампочка горит.

- Инга, - говорит Женя мягко, - посмотри на меня, а не на камеру.

Перевожу взгляд на него. Он стоит рядом с Сережей, и в его глазах такая поддержка, такое тепло, что дыхание постепенно выравнивается.

- Расскажи, как ты начала писать стихи, - просит он.

- Я... - голос дрожит. - Я не помню, когда начала. Кажется, всегда писала. В детстве складывала рифмы про кота, потом про дождь, потом... Ну а потом поняла, что это не игра, а необходимость.

- Необходимость?

- Ну да. Как дышать. Если долго не пишу, начинаю задыхаться от невысказанности.

Женя кивает, и я вижу, что он понимает. Это придает смелости.

- А что для тебя поэзия? - спрашивает он.

- Поэзия - это... - я задумываюсь, ищу слова. - Это способ поймать мгновение и сделать его вечным. Это попытка сказать то, для чего обычные слова слишком грубы. Это...

Останавливаюсь, боясь показаться пафосной.

- Продолжай, - подбадривает Женя.

- Это единственный язык, на котором можно разговаривать с одиночеством.

Тишина во дворе становится почти осязаемой.

- Прочитай что-нибудь, - просит Женя тихо.

Открываю блокнот, листаю страницы. Вчерашнее стихотворение про осень кажется слишком личным. Нахожу другое. Про этот город, про то, как Москва умеет быть жестокой и нежной одновременно.

- Это называется "Московские дворы", - говорю я и начинаю читать:

"В московских дворах живут привидения -

Глава 6

Воздух между нами вдруг становится густым, наэлектризованным. Я смотрю в его глаза и понимаю, что мы говорим не о стихах.

- Я... не знаю, - неуверенно шепчу я.

- А я знаю, - говорит он и наклоняется ко мне.

Поцелуй получается совсем не таким, как в книгах или фильмах. Не страстным, не драматичным. Он нежный, осторожный, вопросительный. Как будто Женя спрашивает разрешения, а я отвечаю согласием.

- Эм, ребят, - раздается голос Сережи, - может, я пойду оборудование в машину отнесу?

Мы отстраняемся друг от друга, и я чувствую, как лицо вспыхивает от смущения.

- Да, Сереж, спасибо, - говорит Женя, не сводя с меня глаз. - Мы скоро подойдем.

Сережа исчезает, а мы остаемся одни во дворе, где, возможно, когда-то бывал Блок и где сейчас происходит что-то очень важное.

- Не жалеешь? - спрашивает Женя.

- О чем?

- О том, что согласилась на съемку. О том, что пришла сюда.

Я думаю несколько секунд.

- Не жалею, - говорю я. - А ты?

- О чем мне жалеть?

- О том, что связался со странной поэтессой.

- Инга, - он берет мое лицо в ладони, - ты не странная. Ты настоящая. А это в наше время большая редкость.

- Может, покажешь мне свои любимые места в Москве? - спрашиваю я вдруг. - Те, что не для всех?

Его глаза загораются:

- Серьезно? У тебя есть время?

- Вся жизнь впереди.

- Тогда пошли. Только предупреждаю - это будет долгая прогулка.

- А я и не тороплюсь никуда.

Мы идем к машине, где ждет Сережа, и я понимаю, что этот день стал переломным. Что-то кончилось - время ожидания, одиночества, жизни в придуманном мире. И что-то началось - что именно, пока неясно, но от этой неопределенности кружится голова.

- Сереж, - говорит Женя, подходя к машине, - ты нас можешь на Патриарших высадить?

- Конечно. А оборудование?

- Увезешь домой. Мы сегодня закончили со съемками.

В машине я сижу рядом с Женей, и наши руки как-то сами собой находят друг друга. Его пальцы переплетаются с моими, и это кажется самым естественным жестом в мире.

- А что мы будем делать на Патриарших? - спрашиваю я.

- Увидишь. Там одно место особенное есть. Особенно в это время суток.

Машина петляет по вечерним московским улицам, фонари уже зажглись, но темнота еще не полная. Такое особенное время, когда день превращается в вечер, а обычное в волшебное.

Вот и Патриаршие пруды. Сережа высаживает нас у входа в сквер.

- Удачи, - говорит он с хитрой улыбкой и уезжает, оставляя нас одних.

Женя берет меня за руку, и мы идем в сквер. Народу мало, видимо, все уже разошлись по домам, а те, кто остался, торопятся покинуть парк до полной темноты. Но Женя ведет меня не к пруду, как я ожидала, а в противоположную сторону.

- Куда мы идем? - спрашиваю я.

- К месту, где Булгаков встретил дьявола, - отвечает он с такой серьезностью, что я не сразу понимаю, шутит он или нет.

- Женя, это же выдумка.

- А ты уверена? - Он останавливается и поворачивается ко мне. - Вообще-то я хочу показать тебе скамейку, на которой Берлиоз и Бездомный беседовали с Воландом. Не ту, туристическую, а настоящую.

- Настоящую? - В голосе сквозит недоверие.

- Настоящую. Та, что с памятником - для обывателей. А есть еще одна, совсем неприметная, в глубине сквера. Булгаков сам мне показывал.

- Женя, Булгаков умер за двадцать лет до твоего рождения.

- Ну хорошо, хорошо, - смеется он. - Просто место особенное. Увидишь.

Мы углубляемся в сквер. Фонари здесь горят тусклее, деревья смыкаются над дорожкой, и действительно становится как-то таинственно. Женя ведет меня по боковой тропинке, почти заросшей, и вдруг останавливается:

- Вот.

Передо мной обычная старая скамейка, облезлая, потертая. Но стоит она в очень красивом месте, в небольшой ложбинке, окруженной старыми липами. Отсюда пруд не виден, но слышно, как тихо плещется вода. И главное, отсюда не слышен городской шум. Кажется, что мы попали в какой-то заповедный уголок старой Москвы.

- Садись, - говорит Женя.

Сидим молча. Я смотрю на него украдкой.

- Расскажи, как ты нашел это место, - прошу я.

- Случайно. Года два назад бродил тут один, думал над сценарием. Нашел эту скамейку, сел, и вдруг все как-то сложилось в голове. С тех пор прихожу сюда, когда нужно подумать о чем-то важном.

- А сейчас? О чем думаешь?

Он поворачивается ко мне:

- О том, что жизнь штука непредсказуемая. Еще неделю назад я был уверен, что знаю, чего хочу. Закончить институт, снять несколько фильмов, завоевать признание... А сегодня сижу на скамейке с девушкой, которая читает Бродского в метро, и понимаю, что все мои планы - полная ерунда.

Глава 7

Мы выходим из сквера и идем по Малой Бронной. Женя шагает быстро, увлеченно рассказывает:

- Знаешь, в чем проблема нашего поколения? Мы слишком много думаем. Анализируем, взвешиваем, сомневаемся. А наши деды в восемнадцать шли в бой и не мучили себя вопросами, правильно это или нет. Наши родители в двадцать женились, рожали детей и строили коммунизм. А мы все боимся ошибиться.

- Может, это и правильно - бояться?

- Инга, - он останавливается посреди тротуара, - а что если мы ошибемся, не если что-то сделаем, а если что-то НЕ сделаем?

Я не успеваю ответить, потому что он снова берет меня за руку, и мы сворачиваем в какой-то переулок.

- Куда теперь?

- В самое романтическое место Москвы. Которое почему-то никто не знает.

Переулок узкий, застроенный старыми домами. Фонари едва освещают дорогу, и я начинаю немного волноваться. Но Женя идет уверенно.

- Вот, - говорит он, останавливаясь возле невзрачной арки между домами.

- Что это?

- Сейчас увидишь.

Мы проходим арку и попадаем... в сказку. Передо мной крошечный дворик, больше похожий на большую комнату под открытым небом. Стены старых домов образуют почти правильный квадрат, а в центре растет огромная старая яблоня. Земля под ней усыпана опавшими листьями, золотыми и красными.

- Боже мой, - шепчу я. - Как красиво!

- Правда? А теперь посмотри наверх.

Поднимаю голову и ахаю. Дворик настолько маленький и так окружен домами, что кусочек неба над ним кажется идеально круглым. И в этом круге - звезды. В Москве, где звезд почти не видно из-за подсветки, здесь они сияют, как в деревне.

- Как ты нашел это место?

- Заблудился год назад. Зашел в арку и обнаружил этот дворик. Хотел уйти, но тут в одном из окон кто-то включил радиоприемник, зазвучала музыка, и я остался. Простоял здесь минут сорок, слушал и смотрел на звезды.

Мы садимся прямо на землю, прислонившись спинами к стволу яблони. Женя снимает свою куртку и подстилает мне.

- Не простудишься?

- Не простужусь. Зато ты не замерзнешь.

Сидим и смотрим на звезды. В какой-то момент Женя начинает тихо говорить:

- Знаешь, чего я больше всего боюсь? Что вся эта красота - театр, архитектура, литература, кино - исчезнет. Что люди перестанут это ценить, перестанут понимать. Что через двадцать лет никому не нужен будет Бродский, которого ты читаешь в метро.

- Не исчезнет, - говорю я. - Не может исчезнуть. Всегда будут люди, которые чувствуют красоту.

- Откуда такая уверенность?

- Потому что мы есть. Ты и я. И если есть мы, значит, есть и другие.

Он поворачивается ко мне:

- Вот за это я тебя и... - он не договаривает.

- Что? - спрашиваю я, хотя сердце уже колотится.

- За это я тебя и полюбил, - говорит он просто.

Мир вокруг замирает. Даже ветер перестает шуметь в листьях яблони.

- Женя...

- Не надо ничего говорить. Просто знай. Я не верил в любовь с первого взгляда, считал это глупым романтическим штампом. А теперь понимаю: она действительно существует. Только происходит не с первого взгляда, а с первого слова. С первого услышанного стихотворения. С первого понимания, что встретил родственную душу.

Я молчу, потому что не знаю, что сказать. Внутри радость, страх, недоверие, надежда.

- Ты не обязана отвечать тем же, - продолжает он. - Просто позволь мне быть рядом с тобой. Позволь показать тебе еще сто таких мест, поделиться своими фильмами и снять историю по твоим сценариям.

- Женя, - говорю я наконец, - а что если это просто... Ну не знаю, эмоциональный всплеск? Романтическая обстановка, звезды, твои красивые слова?

- А что если нет? - Он берет мою руку. - Что если это то самое настоящее, которое мы оба ищем в своем творчестве?

Я смотрю в его глаза и вижу там не только влюбленность, но и что-то более глубокое. Понимание. Признание. Как будто он действительно видит меня - не красивую картинку, а меня настоящую, со всеми странностями и противоречиями.

- Покажешь еще какое-нибудь место? - спрашиваю я вместо ответа.

- Покажу. Но сначала... - Он наклоняется и целует меня снова. На этот раз поцелуй получается другим. Не вопросительным, а утверждающим. И я понимаю, что отвечаю ему с той же уверенностью.

Когда мы отстраняемся друг от друга, из окна одного из домов доносится тихая мелодия. Кто-то играет на пианино старый романс.

- Это словно специально, - смеюсь я. - Такое не может быть случайностью.

- В Москве все возможно, - говорит Женя. - Особенно в такие вечера, как сегодня.

Мы поднимаемся, отряхиваем одежду и выходим из волшебного дворика на улицу.

- Следующее место далеко? - спрашиваю я.

- Не очень. Дойдем пешком. Только предупреждаю - оно совсем не похоже на предыдущие.

Глава 8

Евгений

Я смотрю на Ингу, которая идет рядом со мной по ночной Москве.

Она не такая, как все остальные. Совсем не такая. Когда другие девушки говорят о кино, они обсуждают актеров и сплетни. Инга же видит в каждом фильме философию, поэзию, отражение человеческой души. Когда я показал ей свои режиссерские наброски, она не сказала дежурное "как интересно", а задала такие вопросы, которые заставили меня по-новому взглянуть на собственные идеи.

И эти ее стихи... Боже, как она пишет! Каждая строчка - это не просто слова, а целый мир. Мир, в котором я хочу жить, который хочу снимать, который хочу показывать людям. Когда она читала про московские дворы и привидения, у меня по коже побежали мурашки. Она видит город так же, как вижу его я. Она чувствует то же одиночество среди толпы, ту же тоску по настоящему среди фальши.

- Куда мы идем? - спрашивает она, и в ее голосе нет ни капли недоверия. Она просто идет за мной, потому что доверяет. Когда в последний раз кто-то доверял мне так безоговорочно?

- К месту, которое покажет тебя мне с другой стороны, - отвечаю я загадочно.

Мы сворачиваем на Тверскую, потом на Камергерский переулок. Народу почти нет, только редкие прохожие торопятся по своим делам. Инга идет рядом, и ее длинное черное пальто развевается на ветру. В тусклом свете фонарей она кажется героиней старого французского фильма - утонченной, загадочной, немного не от мира сего.

Мы останавливаемся возле ничем не примечательного подъезда. Инга смотрит на меня вопросительно, и я чувствую, как внутри поднимается волнение. Сейчас я покажу ей место, которое не показывал еще никому. Даже Сережа не знает о нем.

- Это дом моей бабушки, - говорю я, доставая ключи.

- И ты хочешь...

- Хочу показать тебе крышу. Там особенное место.

Поднимаемся медленно, игнорируя лифт, на седьмом этаже открываю техническую дверь, ведущую на чердак. Инга поначалу смотрит с опаской: там темно, пахнет пылью и старым деревом.

- Осторожно, здесь балки низкие, - предупреждаю я, включая фонарик.

Проходим через чердак к еще одной двери. Ее я нашел сам, год назад, когда понял, что задыхаюсь от городской суеты, от людей, от необходимости постоянно кому-то что-то доказывать.

- А теперь закрой глаза, - прошу я.

- Женя...

- Пожалуйста. Доверься мне.

Она закрывает глаза, и я осторожно веду ее за руку. Открываю дверь на крышу, и нас обдает прохладным октябрьским воздухом.

- Теперь можешь открыть.

Инга открывает глаза и замирает. Передо мной весь ночной город: огни, улицы, далекие окна квартир, где люди живут своими жизнями. Но самое главное не это. Самое главное то, что в углу крыши, за трубой под навесом я устроил себе маленькое убежище. Старое кресло, которое вытащил с чердака и отреставрировал. Небольшой столик. Полка с книгами в водонепроницаемом ящике.

- Боже мой, - шепчет Инга. - Это твое...

- Убежище. Место, где я думаю, читаю, пишу. Откуда я смотрю на город и понимаю, какие истории хочу рассказать.

Она медленно подходит к краю крыши, опирается на парапет. Ветер треплет ее волосы, и в свете городских огней она выглядит совершенно нереально. Как будто сошла с экрана черно-белого фильма.

- Как красиво, - говорит она тихо. - И как одиноко.

- Да. Одиноко, - соглашаюсь я. - Я поднимался сюда, когда мне казалось, что никто меня не понимает. Когда все вокруг говорили о карьере, деньгах, связях, а я хотел говорить о смысле, о красоте, о том, зачем мы вообще живем.

Инга поворачивается ко мне:

- И что ты чувствовал?

- Чувствовал, что я не такой, как все. Что со мной что-то не так. Все мои однокурсники знали, чего хотят: снять коммерческий фильм, заработать денег, стать знаменитыми. А я сидел здесь и мечтал снимать кино, которое будет задавать вопросы, а не давать готовые ответы. Кино, которое заставит людей думать, чувствовать, меняться.

- А теперь?

Я подхожу к ней, беру за руки:

- А теперь я понимаю, что со мной все в порядке. Потому что я встретил тебя. И ты такая же. Ты тоже не хочешь писать то, что модно. Ты пишешь то, что чувствуешь. То, что важно.

Инга смотрит на меня, и в ее глазах отражаются городские огни:

- Знаешь, всю жизнь я думала, что я странная. В школе - потому что читала стихи вместо глянцевых журналов. В институте - потому что меня больше интересует внутренний мир героев, чем сюжетные повороты. Все говорили: "Инга, ты слишком серьезная, слишком сложная, слишком..." - она ищет слова.

- Слишком настоящая, - подсказываю я.

- Да! Слишком настоящая для этого мира. А здесь, на твоей крыше, рядом с тобой я впервые чувствую себя не странной, а особенной.

Что-то переворачивается у меня в груди. Я притягиваю ее к себе, и мы стоим на краю крыши, обнявшись, а внизу шумит и сверкает огнями наша Москва.

- Инга, - говорю я на ухо, - хочешь, мы будем создавать красоту вместе? Ты будешь писать сценарии, я буду их снимать. Мы расскажем миру те истории, которые никто больше не рассказывает.

Глава 9

- Как символично, - замечает Инга.

- Слушай. - Я начинаю читать: - "Он поднимался на крышу каждый вечер, надеясь найти в городских огнях ответы на вопросы, которые мучили его днем. Кому нужны его фильмы? Зачем он вообще взял в руки камеру? И почему среди миллионов людей он чувствует себя таким одиноким?".

Инга слушает внимательно, и я вижу, как меняется выражение ее лица. Она не просто слушает, она переживает каждое слово.

- "И вот однажды он встретил девушку, которая читала стихи в метро. И понял, что все ответы были не в огнях города, а в ее глазах".

Заканчиваю читать и смотрю на Ингу. Она молчит, и я начинаю волноваться:

- Ну как?

- Женя, - говорит она тихо, - а ты не боишься?

- Чего?

- Того, что мы слишком быстро... ну, слишком много планируем. Фильмы, сценарии, будущее... А вдруг это просто эмоции? Вдруг завтра мы проснемся и поймем, что все это было красивой иллюзией?

Я встаю, подхожу к парапету, смотрю на город. Потом поворачиваюсь к ней:

- Знаешь, что я думаю? Я думаю, что всю жизнь искал именно тебя. Не просто девушку - их у меня было достаточно. Искал человека, который будет говорить со мной на одном языке. Который поймет, почему я хочу снимать сложное кино, а не развлекательное. Который увидит красоту там, где другие видят только обыденность.

Я подхожу к ней, опускаюсь на колени рядом с креслом:

- Инга, может, это действительно быстро. Может, мы сходим с ума. Но знаешь что? Все великие истории любви начинались с безумия. Ромео и Джульетта, Мастер и Маргарита, Орфей и Эвридика... Они не думали о здравом смысле. Они просто любили.

- А если мы ошибаемся?

- А если не ошибаемся? - Я беру ее руки в свои. - Что если это действительно то самое настоящее, которое случается раз в жизни? Что если через двадцать лет мы будем сидеть здесь же, на этой крыше, показывать детям наши фильмы и рассказывать, как все начиналось?

Инга улыбается сквозь слезы:

- Ты неисправимый романтик.

- А ты неисправимая поэтесса. Мы созданы друг для друга.

Она встает из кресла, подходит ко мне. Мы стоим на крыше, обнявшись, а где-то внизу течет жизнь - обычная, суетливая, полная компромиссов. А здесь, под звездами, рождается что-то новое. Не просто любовь. Это союз двух творческих душ, которые нашли друг друга в огромном равнодушном мире.

- Ладно, - говорит Инга. - Убедил. Будем создавать красоту вместе. Но с одним условием.

- Каким?

- Если через месяц поймем, что все это была красивая иллюзия, расстанемся друзьями. Без драм, без обид. Просто скажем спасибо за прекрасное время.

Я смеюсь:

- Договорились. Хотя я уверен, что через месяц буду любить тебя еще сильнее.

- Откуда такая уверенность?

- Потому что я уже сейчас понимаю: я искал тебя всю жизнь. Во всех книгах, которые читал, во всех фильмах, которые смотрел, во всех девушках, с которыми встречался. Искал ту единственную, которая поймет мои безумные идеи, разделит мои мечты, будет смотреть на мир теми же глазами, что и я.

Инга поднимает голову, смотрит на звезды:

- А знаешь, что самое удивительное? Я тоже тебя искала. Только не знала об этом. Думала, что хочу просто понимания, признания... А оказывается, хотела найти свою половинку. Человека, с которым можно создавать искусство и не бояться быть непонятой.

- Нашла, - говорю я и целую ее.

Этот поцелуй совсем не похож на предыдущие. В нем нет робости, нет вопросов. Только утверждение, только радость, только предвкушение всего того прекрасного, что нас ждет впереди.

А когда мы отстраняемся друг от друга, я понимаю, что моя жизнь разделилась на "до" и "после". До встречи с Ингой и после. И это "после" будет наполнено смыслом, красотой и настоящей любовью.

- Холодно? - спрашиваю я, заметив, что Инга слегка дрожит.

- Немного.

- Пошли вниз, - говорю я, снимая свою куртку и накидывая ей на плечи. - Провожу тебя домой.

На улице Инга крепче прижимается ко мне. Мы идем не спеша, словно пытаемся растянуть эту ночь как можно дольше. Город притих, только редкие машины проносятся по пустынным улицам.

- Далеко живешь? - спрашиваю я.

- На Фрунзенской. Минут двадцать пешком, - отвечает она. - А ты не против пройтись?

- Я готов обойти с тобой всю Москву.

Она смеется, и этот звук дороже любой музыки. Мы сворачиваем на набережную, идем вдоль реки. Вода темная, в ней отражаются фонари и окна домов на противоположном берегу.

- Женя, - говорит Инга вдруг, - а что, если мы действительно снимем фильм?

- Обязательно снимем. У меня есть знакомые на небольшой студии, они всегда ищут свежие идеи. Главное, написать хороший сценарий.

- Тогда завтра же начну писать, - решительно заявляет она.

- Завтра? - удивляюсь я. - Не рано ли?

Глава 10

Инга

Звонок будильника врывается в мой сон, где я все еще стою на крыше рядом с Женей и смотрю на огни ночной Москвы. Открываю глаза. За окном серое октябрьское утро, а в голове все еще звучат его слова о том, что мы будем создавать красоту вместе.

Встаю, подхожу к окну. Во дворе-колодце тихо, только дворник метет опавшие листья. Неужели вчера действительно все так и было? Или я все придумала, как часто придумываю свои истории?

Завтракаю, пытаясь привести мысли в порядок. Что со мной происходит?

Евгений Вальтер. Даже имя у него красивое, режиссерское. И эти его глаза, и уверенность, с которой он говорит о будущем. Наше будущем.

"Не торопись, Инга, - говорю себе, наливая кофе. - Это всего лишь два дня. Красивые слова, романтическая обстановка - все это может оказаться мыльным пузырем".

Но что-то внутри протестует против этого рассудка. Что-то говорит мне, что Женя - это не случайность. Это судьба.

Звонит телефон. Сердце подскакивает: а вдруг это он?

- Алло?

- Инга, дорогая, это мама, - слышу знакомый голос из Петербурга. - Как дела? Что нового?

Что ответить? Что я влюбилась с первого взгляда в сына богатых родителей, который обещает снимать фильмы по моим сценариям?

- Все хорошо, мам. Учеба, стихи... Как обычно.

- А личная жизнь? Познакомилась с кем-нибудь?

Мама всегда чувствует, когда в моей жизни что-то меняется. Даже на расстоянии.

- Может быть, - отвечаю осторожно. - Рано еще говорить.

- Ну хоть намекни! Студент? Из твоего института?

- Студент режиссерского факультета, - не выдерживаю я. - Очень талантливый. И особенный.

- Понятно, - в мамином голосе слышится улыбка. - Значит, поэт. Ты у меня притягиваешь творческих людей, как магнит.

- Он не поэт. Он снимает кино.

- Без разницы. Главное, чтобы он был хорошим человеком. И чтобы ты была счастлива.

Счастлива ли я? Да, кажется, да. Впервые за долгое время.

- Мам, а ты сразу поняла, что папа - тот самый? - спрашиваю вдруг.

Пауза. Мама редко говорит об отце, он ушел, когда мне было пять.

- Думала, что поняла, - говорит она наконец. - Но оказалось, что любовь и подходящий человек - это не всегда одно и то же. Главное, чтобы он тебя ценил такой, какая ты есть. Не пытался переделать.

- Он говорит, что я особенная.

- Ты и есть особенная. Только смотри, не влюбляйся в слова. Смотри на поступки.

После разговора с мамой на душе как-то неспокойно. А что если она права? Что если я очаровалась красивыми фразами, а не самим человеком?

Иду в институт, думаю о Жене. В коридорах шумно, студенты обсуждают вечеринки, фильмы, сплетни. А я все еще мысленно стою на крыше под звездами.

- Инга! - окликает меня Лена, моя подруга с курса. - Ты какая-то странная сегодня. Еще более отрешенная, чем обычно.

- Просто устала, - отвечаю я.

- Точно? А то говорят, вчера тебя видели с Вальтером. Евгением Вальтером! - Ленка смотрит на меня с плохо скрываемым любопытством.

Вот и добрались сплетни. В нашем институте все друг про друга знают.

- И что с того?

- Инга, да ты понимаешь, кто он такой? Его отец - известный продюсер, мать - актриса. У них дом в Переделкино, квартира в центре Москвы, связи во всем кинематографическом мире. А он сам... Он же самый завидный жених на нашем курсе!

Завидный жених. Как это режет слух. Неужели другие видят в Жене только статус и деньги?

- Лен, ты его лично знаешь?

- Ну не близко, конечно. Но все знают, что он не встречается с простыми девушками. У него были романы с дочкой одного известного режиссера, с внучкой того самого продюсера... В общем, он привык к определенному уровню.

- И что ты хочешь сказать?

- Ничего плохого! Просто будь осторожна. Может, для него это просто развлечение. Экзотика, так сказать.

Экзотика. Неужели я для него экзотика? Бедная студентка, которая пишет стихи и снимает однокомнатную квартиру?

Весь день не могу сосредоточиться на лекциях. Мысли путаются, а слова Лены крутятся в голове. После занятий иду домой и понимаю, что Женя так и не позвонил. Может, для него вчерашний вечер действительно был просто красивым эпизодом?

Дома пытаюсь писать, и ничего не получается. Обычно стихи льются сами, а сегодня каждая строчка дается с трудом. Все мысли - о нем.

В семь вечера звонит телефон.

- Инга? Это Женя.

Сердце подскакивает, но я стараюсь говорить спокойно:

- Привет.

- Как дела? Как прошел день?

- Нормально. А у тебя?

- Скучно без тебя, - говорит он, и в его голосе слышится улыбка. - Слушай, завтра суббота. Хочешь поехать ко мне домой? Познакомишься с родителями.

Глава 11

После разговора хожу по квартире, не находя себе места. Что надеть? Как вести себя? О чем говорить с людьми из совершенно другого мира?

Открываю шкаф и понимаю, что практически нечего надеть. Мой гардероб состоит в основном из джинсов, свитеров и одного черного пальто. Нахожу темно-синее платье, которое мама прислала на день рождения - строгое, скромное, но красивое.

Платье, решаю я. С этим платьем и скромными украшениями я буду выглядеть прилично.

Весь вечер репетирую разговор с родителями Жени. Представляю, о чем они будут спрашивать, что я буду отвечать. Но чем больше думаю, тем больше волнуюсь.

Утром просыпаюсь с головной болью и дурными предчувствиями. За окном моросит дождь, серо и тоскливо. Подхожу к зеркалу - бледная, с кругами под глазами. Не самый лучший вид для знакомства с будущими свекровью и свекром.

"Опять ты забегаешь вперед, - говорю себе. - Какие свекры? Ты его три дня знаешь!"

Но сердце подсказывает другое. Сердце говорит, что Женя - это всерьез и надолго.

Собираюсь тщательно. Платье, туфли на небольшом каблуке, скромный макияж. Волосы укладываю в низкий пучок - строго, но женственно. В сумку кладу небольшой блокнот со стихами, вдруг они захотят послушать.

Выхожу из дома в половине первого, хотя ехать недалеко. Лучше прийти немного раньше, чем опоздать.

В метро сидит пожилая женщина с внучкой. Девочка капризничает, просит мороженое. Бабушка терпеливо объясняет, что сейчас осень, холодно, мороженое нельзя. И вдруг я понимаю: а что, если родители Жени тоже будут считать меня маленькой девочкой, которая не понимает серьезности жизни? Что, если они увидят во мне только молодость и неопытность?

Доезжаю до нужной станции. Выхожу на улицу и ищу дом по указанному адресу. Центр Москвы, старинные здания, дорогие машины у подъездов. Все здесь дышит деньгами и статусом.

Нахожу нужный дом. Это сталинская высотка с роскошным подъездом. Швейцар в форме вежливо спрашивает, к кому я иду. Называю фамилию Вальтер, он проверяет по списку и пропускает.

Поднимаюсь на седьмой этаж. Перед дверью останавливаюсь, дышу глубже. Спокойно, Инга. Это всего лишь знакомство.

Звоню в дверь. Открывает сам Женя. В светлых брюках и белой рубашке, он выглядит еще красивее, чем обычно.

- Инга! - Он обнимает меня, целует в щеку. - Проходи, не стесняйся.

Прохожу в прихожую и сразу понимаю: я попала в другой мир. Высокие потолки, старинная мебель, картины на стенах, паркет, который блестит как зеркало. Пахнет дорогими духами и свежими цветами.

- Мама, папа, знакомьтесь - это Инга, - говорит Женя, ведя меня в гостиную.

Комната огромная, с окнами во всю стену. За большим столом сидят трое: элегантная женщина лет пятидесяти в светлом костюме, мужчина примерно того же возраста в строгом пиджаке и еще один мужчина, помоложе, с внимательными глазами и едва заметной улыбкой.

- Анастасия Ивановна, - представляется женщина, протягивая мне руку. Рукопожатие холодное, формальное.

- Роман Григорьевич, - кивает мужчина. Смотрит оценивающе.

- А это Олег Сергеевич, друг нашей семьи, - добавляет Женя.

Олег встает, подходит ко мне. Рукопожатие у него теплое, крепкое. Смотрит прямо в глаза, и от этого взгляда становится немного не по себе.

- Очень приятно познакомиться, Инга, - говорит он. - Женя много о вас рассказывал.

- Садитесь, пожалуйста, - приглашает Анастасия Ивановна, указывая на стул напротив себя.

Сажусь, кладу руки на колени. Чувствую себя как на экзамене.

- Чай? Кофе? - спрашивает она.

- Чай, пожалуйста.

Наступает неловкая пауза. Женя садится рядом со мной, берет за руку. Этот жест поддержки очень нужен.

- Женя говорит, вы пишете стихи, - начинает разговор Роман Григорьевич. - Это хобби или профессиональные планы?

- Пока учусь на сценариста, - отвечаю я. - Но стихи для меня очень важны. Это способ понимать мир.

- Понимать мир, - повторяет он с едва заметной иронией. - Интересно. А как вы планируете зарабатывать на жизнь? Поэзия в наше время - не самая прибыльная сфера.

Я чувствую, как краснею. Конечно, они сразу перешли к деньгам. Для них это главное.

- Планирую писать сценарии для кино, - отвечаю как можно спокойнее. - Соединять поэзию с визуальным языком.

- Амбициозно, - замечает Анастасия Ивановна, разливая чай по чашкам. - А опыт у вас есть? Публикации, награды?

- Мама, - вмешивается Женя, - Инга еще студентка. Но у нее потрясающий талант, я уверен...

- Пусть девочка сама отвечает, - перебивает его отец. - Нам интересно познакомиться с ней поближе.

Девочка. Они видят во мне именно девочку - наивную, неопытную, не подходящую для их сына.

- Пока публикаций нет, - говорю я честно. - Но я много читаю, изучаю кинематограф, работаю над собственным стилем.

- Ясно, - кивает Роман Григорьевич. - А семья у вас какая? Родители чем занимаются?

Глава 12

Это явно отговорка, чтобы обсудить меня в мое отсутствие. Женя понимает это и выглядит недовольным.

- Хорошо, - соглашается он. - Инга, пойдем, я покажу тебе мою комнату.

Мы выходим из гостиной, и я наконец могу вздохнуть свободно.

- Прости их, - говорит Женя, ведя меня по коридору. - Они просто привыкли... к определенному типу людей.

- К богатым, ты хочешь сказать?

- Не только. К тем, кто понимает правила их мира. Связи, статус, репутация...

- А я не понимаю?

Женя останавливается, поворачивается ко мне:

- Ты лучше их мира, Инга. Ты настоящая. А они привыкли к искусственности, к людям, которые играют роли.

Открывает дверь в свою комнату, и я забываю на мгновение о неприятном разговоре. Комната огромная, светлая, с высокими окнами. Вдоль стен - стеллажи с книгами и дисками. Рабочий стол завален сценариями, на полу - профессиональная кинокамера.

- Боже мой, - шепчу я. - Это же настоящая творческая лаборатория.

- Здесь я работаю, когда не могу подняться на крышу, - объясняет Женя. - Вот мои первые фильмы, - показывает он на полку с дисками. - Хочешь посмотреть?

Я киваю, и он включает проектор. На стене появляется изображение - черно-белый этюд о московских дворах. Операторская работа потрясающая, каждый кадр продуман до мелочей.

- Женя, это же гениально, - говорю я искренне. - Ты действительно талант.

- Правда нравится? - В его голосе слышится неуверенность.

- Более чем. Ты умеешь находить красоту в обыденном. Это редкий дар.

Он обнимает меня, и я чувствую, как напряжение наконец отпускает.

- Инга, не обращай внимания на родителей. Они просто защищают меня. По-своему.

- Я понимаю, - киваю я. - Но мне кажется, я им совсем не понравилась.

- А мне кажется, ты понравилась Олегу.

- Да, он единственный, кто был дружелюбен.

- Олег хороший человек. Он много лет дружит с нашей семьей, практически как дядя для меня. У него прекрасный вкус и чутье на людей.

Мы возвращаемся в гостиную, где уже накрыт стол. Дорогая посуда, хрусталь, серебряные приборы. Все это богатство заставляет меня чувствовать себя еще более неуместно.

- Присаживайтесь, - приглашает Анастасия Ивановна. - Надеюсь, вы не вегетарианка?

- Нет, - отвечаю я, садясь рядом с Женей.

Олег садится напротив меня. Время от времени я ловлю его взгляд - внимательный, изучающий, но доброжелательный.

- Инга, - обращается он ко мне, - а что вы читаете? Какие поэты вам близки?

Наконец-то нормальный вопрос.

- Цветаева, Ахматова, Бродский, - отвечаю я. - Из современных - Кибиров, Кенжеев...

- Прекрасный выбор, - одобряет Олег. - А что думаете о кино? Любимые режиссеры?

- Тарковский, безусловно. Феллини, Антониони, Годар...

- О, вы знаете Антониони? - удивляется он. - Редко встретишь молодых людей, которые ценят такое кино.

- Олег, не начинай свои искусствоведческие лекции, - с легким раздражением говорит Анастасия Ивановна. - Девочка просто повторяет общеизвестные имена.

Меня это задевает.

- Простите, - говорю я, - но "Приключение" Антониони изменило мое представление о времени в кино. Способность показать внутреннее состояние героя через ритм, через паузы, через недосказанность... Это же революция в киноязыке.

Олег улыбается:

- Согласен. А что скажете о "Затмении"?

- Там он идет еще дальше. Отчуждение становится не просто темой, а самой структурой фильма. Герои не могут найти друг друга, как планеты в космосе...

- Интересно, - кивает Олег. - Женя, вы нашли единомышленницу.

Женя светится от гордости, но его родители по-прежнему смотрят скептически.

- Теория - это хорошо, - говорит Роман Григорьевич. - А как насчет практики? По вашим сценариям снимали что-нибудь?

- Пока нет, - признаюсь я. - Но у меня есть идеи. И я надеюсь, что Женя...

- Мы планируем работать вместе, - перебивает меня Женя. - Инга будет писать сценарии, я буду снимать.

- Планируете, - повторяет его отец. - Молодо-зелено. В кино нужны не только планы, но и связи, и деньги, и понимание рынка.

- А еще нужен талант, - возражаю я. - И честность. И желание сказать что-то важное.

- Конечно, - соглашается Анастасия Ивановна с плохо скрываемой иронией. - Но сначала нужно выжить в этой индустрии. А для этого нужно понимать, кто есть кто.

Я чувствую, как во мне закипает раздражение. Они говорят о кино как о бизнесе, а для меня это искусство, способ познания мира.

- Простите, - говорю я, стараясь сохранить спокойствие, - но разве не для того мы снимаем фильмы, чтобы что-то сказать людям? Чтобы заставить их думать, чувствовать?

Глава 13

Идем на кухню. Она молча ставит тарелки в посудомоечную машину, а я стою рядом, не зная, что делать.

- Инга, - говорит она наконец, не поворачиваясь ко мне. - Вы кажетесь милой девочкой.

- Спасибо.

- Но я должна быть откровенна с вами. Женя - мой единственный сын. Я хочу для него самого лучшего.

- Это понятно.

- Вы очень разные. Из разных миров. У вас разные цели, разные возможности.

Я молчу, понимая, к чему она ведет.

- Женя увлекающийся человек, - продолжает она. - Он легко влюбляется, особенно в творческих людей. Но увлечение проходит.

- Вы думаете, что для него это просто увлечение?

Она поворачивается ко мне:

- Думаю, что вы оба слишком молоды, чтобы понимать серьезность отношений. У Жени впереди карьера, ему нужна спутница, которая сможет его поддержать в этом мире. Которая поймет, как все устроено.

- А я не пойму?

- Милая, посмотрите правде в глаза. У вас нет связей, нет опыта, нет даже элементарного понимания того, как работает киноиндустрия. Женя может увлечься вашей... искренностью, но рано или поздно ему понадобится партнер по жизни, а не просто муза.

Эти слова бьют точно в цель. Все мои страхи, все сомнения, которые я пыталась заглушить, выходят на поверхность.

- Но разве любовь не важнее всего этого?

Анастасия Ивановна усмехается, но не зло, а скорее снисходительно:

- Любовь, конечно, прекрасна. Но семья строится не только на чувствах. Нужна совместимость интересов, целей, образа жизни. Представьте: Женя получит предложение снимать в Европе, а вы даже загранпаспорта не имеете. Он будет общаться с продюсерами и инвесторами, а вы не поймете, о чем они говорят.

- Но я могу научиться...

- Милая девочка, - голос ее становится почти ласковым, - некоторые вещи нельзя выучить. Их нужно впитать с детства. Умение держаться в обществе, понимание негласных правил, чувство стиля... Извините за прямоту, но сегодня за столом было видно, что вы не в своей тарелке.

Щеки горят от стыда. Она права: я действительно чувствовала себя белой вороной, не знала, как вести себя, что говорить.

- Я не хочу причинить вам боль, - продолжает Анастасия Ивановна. - Просто прошу подумать: а будете ли вы счастливы в мире, который вам чужд? Не лучше ли найти человека из своей среды, с которым у вас больше общего?

Возвращаемся в гостиную, где мужчины обсуждают какой-то проект. Женя сразу видит, что я расстроена, подходит ко мне:

- Все в порядке?

- Да, конечно, - отвечаю я, стараясь улыбнуться.

Олег внимательно смотрит на меня, и кажется, понимает, что произошло.

- Инга, - обращается он ко мне, - а не хотели бы вы показать нам свои стихи? Женя говорил, что вы талантливо пишете.

Я достаю из сумки блокнот. Руки дрожат, после разговора с Анастасией Ивановной мне трудно сосредоточиться.

- Это недавнее, - говорю я, открывая страницу. - Называется "Октябрь в чужом городе".

Читаю тихо, стараясь не смотреть на слушателей:

«Октябрь рассыпал листья, как монеты,

На мостовую чужого мне города.

Я собираю их в карманы света,

Не зная, что с богатством делать.

Здесь все не мое - дома, улицы, лица,

Даже собственное отражение в витринах

Кажется актрисой, играющей роль

Девочки, которая знает, чего хочет.

А я не знаю. Я только ищу

Среди чужих окон - свое,

Среди чужих голосов - понимание,

Среди чужой любви - настоящую».

Молчание. Потом Олег тихо говорит:

- Это прекрасно. Очень честно и глубоко.

- Действительно талантливо, - соглашается Женя, беря меня за руку.

Родители молчат. Анастасия Ивановна смотрит в окно, Роман Григорьевич листает какие-то бумаги.

- Простите, - говорю я, вставая, - мне пора домой. Спасибо за обед.

- Я провожу тебя, - сразу говорит Женя.

- Не надо, я сама доберусь.

- Инга, я провожу тебя, - настаивает он.

Прощаемся с его родителями. Холодные рукопожатия, дежурные фразы о том, что было приятно познакомиться. Только Олег жмет мне руку тепло и говорит:

- Очень надеюсь увидеть вас еще. И продолжайте писать - у вас настоящий дар.

Выходим на улицу. Дождь усилился, и я поднимаю воротник пальто.

- Инга, что случилось? - спрашивает Женя, когда мы идем к метро. - После разговора с мамой ты какая-то странная.

Глава 14

Он целует меня прямо здесь, у входа в метро, и мне наплевать на косые взгляды прохожих. В этом поцелуе вся его уверенность, вся его любовь, и я таю, как октябрьский снег на теплом асфальте.

- Знаешь, что смешно? - говорю я, отстраняясь и глядя на его серьезное лицо. - Твоя мама переживает, что я не впишусь в ваш мир. А я переживаю, что ты слишком хорош для моего.

Женя смеется искренне, с облегчением:

- Вот видишь? Мы оба идиоты. Наверное, поэтому мы и подходим друг другу.

Дождь стучит по козырьку метро, люди торопятся мимо нас, и я вдруг понимаю - это и есть наша жизнь. Не глянцевая, не идеальная, но настоящая. Мы с Женей как два персонажа из разных фильмов, которые вдруг оказались в одном кадре. И это не ошибка монтажа, это - магия кино.

- Ладно, - говорю я, поправляя промокший под дождем шарф. - Допустим, твои родители когда-нибудь поймут, что я не охотница за богатыми женихами, а просто странная девочка, которая влюбилась в их сына. Но что, если я сама не справлюсь?

- С чем не справишься?

- С твоим миром. С ожиданиями. Женя, я сегодня за ужином чувствовала себя как персонаж Алисы в Стране чудес - все знают правила игры, кроме меня.

Он задумчиво смотрит на меня, потом неожиданно улыбается:

- А знаешь, что мне больше всего в тебе нравится? То, что ты не играешь. Все эти люди с их правилами и манерами, они постоянно играют роли. А ты просто живешь.

- Это звучит красиво, но...

- Никаких "но", - перебивает он, беря меня за руки. - Инга, послушай. Когда ты сегодня говорила об Антониони, когда читала стихи, знаешь, что происходило? Даже мой отец слушал внимательно. Даже мама на секунду забыла про свою маску. А Олег был просто очарован.

- Олег - да. Он оказался неожиданно...

- Он оказался нормальным человеком, который умеет ценить талант. И знаешь что? Рано или поздно родители тоже это поймут. Потому что твой талант нельзя не заметить.

Я смотрю на него - растрепанного от дождя, серьезного, убежденного в своих словах, - и чувствую, как что-то теплое разливается внутри. Может быть, он прав. Может быть, я действительно слишком драматизирую.

- Ты знаешь, что самое странное? - говорю я. - Я всегда чувствовала себя не в своей тарелке. В школе, в институте, на любых вечеринках. А с тобой я впервые чувствую себя как дома.

- Вот видишь, - он прижимает меня к себе. - А я всю жизнь искал человека, с которым можно не притворяться. И нашел.

Стоим, обнявшись, под дождем, и мне кажется, что мы - главные герои французского фильма. Черно-белого, медленного.

- Женя, - шепчу я ему в плечо, - а что, если мы снимем фильм? Про нас? Про то, как люди из разных миров пытаются понять друг друга?

Он отстраняется и смотрит на меня с восхищением:

- Ты гениальна. Да, обязательно снимем. И пусть весь мир увидит, что настоящая любовь сильнее любых предрассудков.

- Очень пафосно звучит, - смеюсь я.

- А ты против пафоса?

- Против пафоса ради пафоса. Но когда он искренний... - я встаю на цыпочки и целую его в губы. - Когда он искренний, он превращается в поэзию.

- Ну все, - говорит он, улыбаясь. - Теперь я окончательно влюблен.

- Только теперь?

- Теперь безнадежно.

Мы наконец спускаемся в метро, и всю дорогу до моей станции я думаю о том, как легко верить в любовь, когда рядом человек, который смотрит на тебя как на чудо. Может быть, его родители действительно поймут. Может быть, я действительно смогу вписаться в их мир, не потеряв себя. А может быть, мы создадим свой мир - для нас двоих и для тех, кто готов в него поверить.

У моего дома Женя снова целует меня долго, нежно, как будто навсегда запоминает этот момент.

- Увидимся завтра? - спрашивает он.

- Конечно. Мне нужно дописать сценарий про девочку, которая влюбилась в принца, а он оказался просто мальчишкой. Самым лучшим мальчишкой на свете.

- И что с ними будет в финале?

- Поживут - увидим, - отвечаю я, поднимаясь по ступенькам. - Но я надеюсь на хеппи-энд.

И поднимаясь по скрипучим ступенькам к себе домой, я действительно надеюсь. Потому что иногда сказки случаются. Особенно когда в них очень хочется верить.

Возвращаюсь домой в состоянии, которое сложно описать словами. В голове крутятся обрывки сегодняшнего вечера: холодные взгляды родителей Жени, неожиданная теплота Олега, слова Жениной мамы на кухне... И сквозь все это Женины глаза, когда он говорил, что выбирает меня.

Квартира встречает меня запахом кофе и тишиной. Сбрасываю промокшее пальто, включаю настольную лампу и сажусь за стол у окна.

Нужно писать. Когда мне плохо, больно или слишком хорошо - я пишу. Это единственный способ разобраться в том, что творится внутри.

Беру чистый лист и ручку. И вдруг понимаю: я не хочу писать стихи. Хочется чего-то другого. Чего-то, что поможет мне понять не только себя, но и нас с Женей. И вообще всех нас, молодых, растерянных, ищущих друг друга в этом огромном городе.

Глава 15

Финал пишется сам собой. Они решают снимать фильм вместе. Фильм о том, как люди находят друг друга в большом городе. О том, что настоящая близость важнее социальных различий.

Ставлю точку и откидываюсь на спинку стула. За окном уже светает, оказывается я писала всю ночь, не замечая времени. В комнате холодно, но внутри тепло и ясно.

Перечитываю сценарий и понимаю, что это лучшее, что я когда-либо писала. Не стихи, не наброски, а настоящий сценарий. С драматургией, с характерами, с конфликтом и его разрешением.

И самое главное, это искренне. Каждая сцена, каждая реплика идет из сердца. Потому что я писала о том, что знаю. О том, что чувствую.

Смотрю на часы: половина седьмого утра. Женя, наверное, еще спит. Но я не могу ждать. Набираю сообщение: "Проснись, режиссер. У нас есть сценарий. Тот самый, который мы искали".

Ответ приходит через две минуты: "Не спал. Думал о тебе. Еду к тебе. Не смей никуда уходить".

Иду на кухню, завариваю кофе. В зеркале в прихожей вижу свое отражение - растрепанные волосы, красные от недосыпа глаза, улыбка, которую не могу стереть с лица.

Выгляжу как сумасшедшая. Как творец, который только что создал что-то важное. Как девушка, которая поняла, что любовь и искусство - это одно и то же. И то, и другое про поиск настоящего среди фальшивого, про храбрость быть собой, про веру в чудеса.

Звонок в дверь. Открываю. Женя стоит на пороге с двумя стаканчиками кофе из "Старбакса" и круассанами.

- Завтрак творца, - говорит он, входя. - Где сценарий?

Молча протягиваю ему листы. Он садится в кресло и начинает читать. Я хожу по комнате, не в силах усидеть на месте. Наблюдаю за его лицом, как меняется выражение глаз, как появляется улыбка, как он несколько раз кивает, читая особенно удачные места.

- Инга... - говорит он, не отрывая глаз от текста. - Это невероятно.

- Правда?

- Это не просто хорошо. Это гениально.

Женя откладывает сценарий и смотрит на меня так, будто видит впервые. В его глазах что-то новое. Не просто восхищение, а какое-то удивленное уважение.

- Инга, ты понимаешь, что ты написала? - он встает, подходит ко мне. - Это не просто сценарий. Это наша история, но рассказанная так, что ее поймет каждый, кто когда-либо искал настоящую близость.

Я чувствую, как краснею. Всегда неловко, когда хвалят то, во что вложила душу.

- Там есть над чем поработать, - бормочу я. - Некоторые диалоги можно улучшить, и еще...

- Замолчи, - он берет меня за руки. - Просто замолчи и прими тот факт, что ты талант. Невероятный, настоящий талант.

Он листает страницы, показывает на сцену в кафе:

- Вот здесь, где Анна читает стихи, а Максим слушает... Я вижу этот кадр. Крупный план ее лица, потом на его глаза, потом общий план - двое в маленьком мирке среди большого города. Это кино, Инга. Настоящее кино.

Я смотрю на него и думаю: а ведь он тоже преображается, когда говорит о съемках. Глаза загораются, руки жестикулируют, голос становится увлеченным. Мы оба немного сумасшедшие - он своим кино, я своими словами.

- И знаешь, что самое удивительное? - продолжает Женя, присаживаясь на край стола. - Ты написала про нас, но сделала это так деликатно, что никто не догадается. Это универсальная история, но при этом очень личная.

- Я просто писала то, что чувствую, - признаюсь я. - После вчерашнего вечера у твоих родителей мне нужно было разобраться в том, что с нами происходит.

- И разобралась?

- Да. - Я беру его за руку. - Разобралась. Мы будем снимать этот фильм, Женя. И он будет честным. Как мы с тобой.

Он притягивает меня к себе, обнимает так крепко, что я чувствую, как бьется его сердце.

- Завтра же начинаем искать актеров, - шепчет он мне в волосы. - И локации. И камеру. Господи, Инга, у нас будет свой фильм!

Я смеюсь от его энтузиазма и от собственного счастья. Вчера я чувствовала себя чужой в доме его родителей, а сегодня понимаю: не важно, что думают другие. Важно то, что мы создаем вместе. Наше искусство, наша любовь, наш маленький бунт против мира, который требует от нас быть удобными и предсказуемыми.

- Только представь, - говорю я, отстраняясь от него, - через полгода мы будем сидеть в темном зале и смотреть на экран, где живут Анна и Максим. А зрители будут плакать и смеяться, и каждый узнает в этой истории что-то свое.

- А мы будем знать, что все началось в метро с упавшей книжки Бродского, - добавляет Женя.

- И с режиссера, который не побоялся заговорить с незнакомой девушкой в длинном пальто.

- С девушки, которая читала поэзию в час пик, - поправляет он.

Мы смотрим друг на друга и понимаем - это только начало. Начало нашего фильма, нашего творческого союза, нашей истории, которая пока что существует только в сценарии, но скоро станет реальностью.

За окном окончательно рассвело. Октябрьское солнце пробивается сквозь тучи и освещает мою маленькую квартиру, наши два кофейных стаканчика и сценарий, который изменит нашу жизнь.

Глава 16

Просыпаюсь в половине седьмого от звука будильника и понимаю, что сегодня мы снимаем финальную сцену. Ту самую, где Анна и Максим стоят на крыше и смотрят на рассвет над Москвой. В сценарии эта сцена занимает полстраницы, а в жизни мы готовились к ней целый месяц.

Месяц! Как быстро пролетело время. Кажется, вчера я дрожащими руками протягивала Жене свой первый сценарий, а сегодня уже утро последнего съемочного дня нашего фильма.

Встаю, завариваю кофе и смотрю в окно. За стеклом серый московский рассвет, точь-в-точь как в первой сцене «Пересечения». Интересно, что подумала бы девочка Инга месяц назад, если бы узнала, что скоро будет стоять на съемочной площадке и слушать, как актриса произносит ее слова?

Телефон пиликает пришедшим сообщением. Женя пишет: «Доброе утро, гениальный сценарист. Готова к последнему дню съемок?».

«Готова умереть от волнения», - отвечаю честно.

«Не смей. У нас еще монтаж впереди. И премьера. И Оскар», - тут же приходит ответ, и я фыркаю в кофейную чашку.

Надеваю любимые джинсы и свитер, тянусь к куртке. За месяц съемок поняла, что съемочная площадка не место для романтических образов в длинных пальто. Тут нужна практичность. И термос с кофе. И блокнот, куда я записываю идеи по ходу съемок, ведь они приходят в самые неожиданные моменты.

Еду в метро и вспоминаю, как все начиналось. В первый день съемок я была в состоянии, близком к панике. Стояла в стороне и боялась лишний раз открыть рот. Мне казалось, что все вокруг знают что-то важное, чего не знаю я. Что я самозванка на настоящей съемочной площадке.

А Женя... Господи, как же он изменился! Или это я научилась видеть его по-другому? Месяц назад он был просто парнем, который мне нравился, который понимал мою поэзию и красиво говорил о кино. А теперь я вижу настоящего режиссера.

Вижу, как он разговаривает с актерами - не как начинающий студент, а как человек, который точно знает, чего хочет. Как он выстраивает кадр, объясняет оператору свое видение, как решает конфликты, которые неизбежно возникают на любых съемках.

«Инга, а что думает автор сценария?», - эту фразу я слышу по несколько раз в день. И каждый раз немного удивляюсь. Автор сценария - это про меня. Люди спрашивают мое мнение о том, как должна звучать реплика, как двигаться актер, какой должна быть интонация.

И я отвечаю. Сначала неуверенно, потом все смелее. Потому что понимаю: эти персонажи живут в моей голове. Я знаю их лучше, чем кто-либо другой. Знаю, что чувствует Анна, когда смотрит на Максима. Знаю, о чем думает Максим, когда фотографирует ее в кафе.

Помню, как Женя впервые назвал меня своим соавтором. Мы стояли между дублями, он что-то объяснял актрисе, играющей Анну, а потом повернулся ко мне:

- А что скажет мой соавтор?

Соавтор. Не девушка-сценарист, не начинающий автор. Соавтор. Равноправный партнер в создании этой истории.

Выхожу из метро и иду к дому, где нас ждет съемочная группа. За месяц она стала почти семьей. Игорь-оператор, который курит без перерыва и знает о камерах все. Лена-звукорежиссер, которая может записать шепот в шумной толпе. Костя и Марина - наши актеры, которые за месяц так вжились в роли, что иногда мне кажется, будто я встретила настоящих Анну и Максима.

- Инга! - кричит мне Лена, размахивая руками. - Идем скорее, режиссер твой уже полчаса всех строит на крыше.

Поднимаемся по лестнице на последний этаж, потом по пожарной лестнице на крыше. Москва раскинулась внизу, серая и прекрасная в утреннем свете. Женя стоит у парапета с видоискателем в руках и что-то высчитывает.

- О, автор! - кричит он, увидев меня. - Как раз вовремя. Нужно решить, в какой момент Анна должна произнести финальную фразу.

Подхожу к нему, и он обнимает меня за плечи. Жест привычный, рабочий, за месяц мы научились быть парой и творческими партнерами одновременно. Это оказалось сложнее, чем я думала. Иногда Женя-режиссер критикует какую-то сцену, а Инга-девушка обижается. Иногда я как автор настаиваю на определенной трактовке, а он как режиссер видит по-другому.

Но мы учимся. Учимся разделять личное и творческое, учимся спорить о работе, не разрушая отношений.

- Значит, так, - говорит Женя, показывая рукой на горизонт. - Солнце встает вон там. У нас есть минут двадцать идеального света. Костя, Марина, заняли позиции.

Марина, наша Анна, подходит к краю крыши. На ней то самое длинное пальто, в котором месяц назад я стояла в метро с Бродским. Костя-Максим встает рядом, обнимает ее за плечи.

И вдруг я чувствую что-то удивительное. Эти двое на крыше - они больше не Марина и Костя. Они Анна и Максим. Мои персонажи, рожденные в бессонную ночь, стали живыми людьми. У них есть голоса, жесты, взгляды. Они дышат, двигаются, чувствуют.

- Мотор! - кричит Женя.

Игорь включает камеру. Лена направляет микрофон. Я стою, затаив дыхание.

- Знаешь, о чем я думаю? - говорит Костя-Максим, глядя на рассвет.

- О чем? - откликается Марина-Анна.

- О том, что мы нашли друг друга. В городе с тринадцатью миллионами людей мы нашли друг друга.

- И что теперь?

Глава 17

Прошел еще месяц. Месяц, который пролетел как один день и одновременно растянулся как целая жизнь. Месяц монтажа, пересъемок, споров о каждом кадре и бессонных ночей в монтажной.

Сижу в крошечной студии, где мы с Женей провели последние недели, и смотрю на экран. На нем финальная версия нашего фильма. Двадцать две минуты, в которые мы вложили всю душу. Двадцать две минуты, которые должны рассказать миру о том, как двое находят друг друга в огромном городе.

- Ну что, - говорит Женя, потягиваясь в кресле, - готова показать это людям?

Готова ли я? Честно говоря, не знаю. Все это время фильм был только нашим. Мы знали каждый кадр, каждую интонацию, каждую паузу. А теперь его увидят другие. Будут судить, критиковать, оценивать.

- А если он никому не понравится? - спрашиваю я в сотый раз за эти недели.

- Тогда мы снимем следующий, - как всегда отвечает Женя. - И будем снимать, пока не научимся.

Но вообще-то мне кажется, что мы уже научились. Во всяком случае, когда я смотрю на экран, я вижу не те неуклюжие сцены, которые казались провальными во время съемок. Я вижу историю. Настоящую, живую историю о любви и поиске себя.

Подаем заявку на студенческий фестиваль почти в последний день. Женя нервничает больше, чем я, хотя старается этого не показывать. Ходит по квартире, курит на балконе, проверяет почту каждые пять минут.

- Они еще даже не успели посмотреть, - говорю я, когда он в очередной раз лезет в телефон.

- Знаю. Но вдруг уже посмотрели?

- Вдруг. Но вряд ли.

А через неделю звонит телефон. Женя хватает трубку так быстро, что чуть не роняет ее.

- Да... Да, это Вальтер... Что? Серьезно? Нет, конечно, мы приедем... Спасибо огромное!

Кладет трубку и смотрит на меня с таким выражением лица, будто не может поверить в происходящее.

- Нас отобрали, - говорит он тихо.

- В конкурсную программу?

- В конкурсную программу.

Я кричу. Прыгаю. Обнимаю его так, что мы оба падаем на диван. Нас отобрали! Наш фильм будут показывать на настоящем фестивале! Пусть студенческом, пусть не очень большом, но все же!

- Мы настоящие кинематографисты! - кричу я, и Женя смеется.

- Пока только претенденты. Но да, уже что-то!

День показа назначен на субботу. Всю неделю я не могу нормально есть, спать, думать о чем-то другом. Примеряю десять разных образов, потому что не знаю что надеть на свою первую премьеру. Останавливаюсь на черном платье и винтажных сережках. Просто, но элегантно.

Женя забирает меня за час до начала. Он в костюме, волосы аккуратно собраны, и выглядит он не как студент, а как настоящий режиссер. Серьезный, сосредоточенный, готовый к успеху.

- Как дела? - спрашивает он в такси.

- Нормально. То есть я умираю от страха, но это нормально, да?

- Абсолютно нормально. Я тоже умираю.

- Не похоже.

- Я хорошо притворяюсь.

Кинотеатр небольшой, камерный, на сто человек. Но для меня он сейчас кажется огромным. Люди заходят, рассаживаются, разговаривают о фильмах, которые сегодня покажут. В программе пять короткометражек, наша - третья.

Первые два фильма смотрю краем сознания. Один - экспериментальный, почти без сюжета, второй - комедия о студенческой жизни. Оба неплохие, но... не цепляют. Не заставляют забыть, что ты сидишь в кинозале.

А потом гаснет свет, и на экране появляется надпись: «Пересечение. Режиссер Е. Вальтер, сценарист И. Ларина».

Сценарист И. Ларина. Мое имя на большом экране. Я хватаю Женю за руку и сжимаю так крепко, что он едва не вскрикивает.

И начинается наш фильм.

Первые кадры: метро, час пик, толпа людей. Камера движется между лицами, и каждое лицо - это целая история, которую мы никогда не узнаем. А потом появляется Анна в длинном пальто с книгой в руках.

Я смотрю на экран и не могу поверить - это действительно мы это сняли? Эти красивые кадры, эта музыка, эти диалоги, которые звучат так естественно? Марина играет Анну именно так, как я ее видела в голове, когда писала сценарий. Костя - идеальный Максим, немного растерянный, но искренний.

А еще я слышу, как зал притихает. Люди перестают шуршать пакетиками, кашлять, переговариваться. Они смотрят. Они следят за историей. Они верят в то, что происходит на экране.

Сцена в кафе, где Анна и Максим разговаривают о снах и планах. Я помню, как мы переписывали эти диалоги пять раз, спорили о каждой фразе. Теперь они звучат как живая речь реальных людей.

Сцена на крыше, та самая, которую мы снимали месяц назад на рассвете. Свет получился идеальным, актеры - искренними, музыка - точной.

И финальные кадры: Анна и Максим идут по вечерней Москве, держась за руки, а закадровый голос произносит последние строчки из моего сценария: «В городе миллионов людей мы нашли друг друга. И теперь мы не одни».

Титры. Музыка стихает. Секунда тишины, и зал взрывается аплодисментами.

Глава 18

Кажется, я теряю сознание. Главный приз? Нам? Серьезно?

Женя снова обнимает меня, на этот раз так крепко, что отрывает от земли. В зале аплодисменты, вспышки телефонов, и я понимаю - это не сон. Это происходит на самом деле.

Мы побеждают на нашем первом фестивале!

- Как ощущения? - спрашивает журналист студенческой газеты, когда мы выходим из кинотеатра.

- Нереальные, - отвечаю я честно. - Я до сих пор не верю, что это произошло.

- Планы на будущее?

Смотрю на Женю, он смотрит на меня, и мы оба улыбаемся.

- Снимать дальше, - говорим мы почти одновременно.

А дома, в моей маленькой квартире, мы сидим на полу и рассматриваем приз. Статуэтка стоит на подоконнике рядом с банками с травами, и выгладит она здесь как самое дорогое произведение искусства.

- Ты понимаешь, что произошло? - спрашиваю я.

- Мы выиграли студенческий фестиваль, - отвечает Женя. - Наш первый фильм получил главный приз.

- Мы настоящие кинематографисты!

- Пока начинающие. Но да, настоящие.

Я встаю и подхожу к окну. Там, внизу, живут люди, которые пока не знают наших имен. Но может быть, когда-нибудь они пойдут в кино на фильм сценариста Инги Лариной и режиссера Евгения Вальтера. Может быть, наши фильмы будут показывать не только на студенческих фестивалях.

- О чем думаешь? - спрашивает Женя, подходя ко мне.

- О том, что вся жизнь впереди. И мы покорим мир кино вместе.

- Амбициозные планы, - смеется он.

- А разве у нас есть выбор? После сегодняшнего дня я просто не смогу заниматься чем-то другим.

- И не придется. Мы команда, помнишь? Навсегда.

Он обнимает меня у окна, и я думаю, что да, навсегда. У нас впереди новые сценарии, новые съемки, новые фестивали. Большие, серьезные, настоящие. У нас впереди фильмы, которые будут показывать в обычных кинотеатрах обычным людям.

А еще у нас впереди родители Жени, которые вряд ли изменят свое мнение обо мне после одного приза. И неизвестность: примут ли нас в профессии, найдем ли продюсеров, поймут ли зрители.

Но сегодня всех этих сложностей не существует. Сегодня есть только мы, статуэтка на подоконнике и ощущение, что мы способны на все.

- Женя, - говорю я тихо.

- М?

- Я люблю тебя. И как режиссера, и как человека, который помог мне поверить в себя.

- Взаимно, гениальный сценарист.

Целуемся у окна, а на подоконнике стоит наш первый приз и отражают свет ночной Москвы. Где-то там, в этом огромном городе, есть люди, которые сегодня посмотрели наш фильм и поверили, что настоящая любовь существует.

И я думаю о том, что мы сделали это. Превратили слова в эмоции, эмоции в кадры, кадры в историю, которая тронула людей. Мы рассказали миру то, что хотели рассказать.

А завтра начнем писать новую историю. Еще более смелую, еще более честную, еще более настоящую.

Потому что теперь мы знаем: мы можем.

***

Звонок раздается в понедельник утром, когда я еще лежу в постели с чашкой кофе и перечитываю восторженные отзывы о нашем фильме в студенческих газетах. За окном падает декабрьский снежок, и весь мир кажется уютным и правильным.

- Инга, ты не поверишь! - голос Жени дрожит от возбуждения. - Мне звонили из «Мосфильма»!

Чуть не проливаю кофе на простыни.

- Что? Откуда?

- Из «Мосфильма»! Они видели наш фильм на фестивале. Хотят встретиться, обсудить возможности сотрудничества. Представляешь? «Мосфильм», Инга!

Сердце начинает биться так быстро, что кажется, сейчас выскочит из груди. «Мосфильм» - это же мечта любого режиссера! Легендарная киностудия, где снимали Тарковский, Рязанов, все великие...

- Когда встреча? - спрашиваю, уже вскакивая с кровати.

- Завтра в два. На Мосфильмовской улице, в главном здании. Инга, я до сих пор не верю, что это происходит!

- А меня пригласили?

Секундная пауза. Совсем короткая, но я ее чувствую.

- Ну... они пока что хотят поговорить с режиссером. Но это же наш общий проект! Конечно, я расскажу им про тебя, про то, что без твоего сценария никакого фильма бы не было!

Что-то холодное проскальзывает у меня в груди, но я быстро это прогоняю. Ну конечно, сначала хотят поговорить с режиссером - это логично. А потом уже с командой. Это нормально.

- Женя, это же невероятно! Ты будешь работать на «Мосфильме»!

- Мы будем, - поправляет он. - Команда, помнишь?

Да. Команда.

Провожу весь день в какой-то странной эйфории. Убираю квартиру, хотя она и так чистая. Перечитываю наш сценарий, представляя, как его будут обсуждать серьезные продюсеры. Звоню маме в Петербург и рассказываю новости. Она так радуется, что чуть не плачет в трубку.