Бывшие. Мы теперь друг другу никто

Глава 1

Веста

За окном барабанит дождь. Осень протягивает свои щупальца и опутывает меня ими, будто хочет придушить, но так и не решается.

Каждую осень на протяжении шести последних лет я останавливаюсь и словно зависаю.

Моя жизнь будто замедляется. Даже сердце начинает биться медленнее, а тело уходит в режим энергосбережения.

Прошло шесть лет с того момента, как он уехал.

Не-е-ет, не так. Он не уехал. Он бросил меня, как ненужную вещь.

«Веста, но тебе ведь не обещали долго и счастливо!» — назидательно говорит внутренний голос.

Не обещали. Сказку себе придумала я сама. Некого винить — так бы сказали многие. И наверное, были бы правы.

Я поверила в сказку про сильного и властного мужчину, который может влюбиться в зеленую училку. Мне было двадцать три, обмануться оказалось слишком легко. А влюбиться не в того мужчину еще легче.

Шесть лет прошло, а я до сих пор живу той осенью, в которую все это случилось со мной.

Когда я была учительницей у его сына. Когда вызвала отца мальчика на серьезный разговор. Когда поняла, что моя жизнь больше не будет прежней.

Нынешняя осень заставляет меня снова погрузиться в то состояние беспомощности, которое я испытывала, оставшись тогда без него. Он бросил меня, даже не задумавшись о том, что будет со мной после. Когда я останусь одна.

Или не совсем одна. Но это уже неважно.

— Что грустишь? — мне на плечо ложится подбородок, а в нос ударяет знакомый сладкий запах.

Улыбаюсь.

— Снова вспоминаешь его? — спрашивает Лерка мягко.

Она была свидетелем моего падения, с самого начала уверяя, что с высокой долей вероятности все закончится плохо.

Поднимаюсь со стула. Лерка отходит, привычно садится на стол, закидывает ногу на ногу.

— О нем думаешь?

Киваю.

— Ты слишком хорошо меня знаешь, — усмехаюсь, глядя на подругу, которая остается серьезной.

— Шесть лет прошло, Веста.

— И знаешь, что самое страшное? — спрашиваю тихо. — Прошло шесть лет, а болеть не перестало. Иногда мне кажется, что уже болеть нечему, в пепел все превратилось. А оно болит, зараза.

Лерка вертит головой, осматривая кафедру на предмет лишних ушей, но здесь только Изабелла Давыдовна, которая корпеет над докторской, увлеченно слушая аудиокнигу.

— Любишь его до сих пор? — наконец вздыхает подруга.

— Люблю? — переспрашиваю, заглядывая внутрь себя. — Я не уверена, Лера. Я настолько привыкла вариться в своем аду, что перестала разбираться в собственных чувствах.

— Если бы он мог вернуться, то уже сделал бы это, — уверенно говорит Лера.

— Я не жду его возвращения, — произношу твердо.

Я не ждала шесть лет назад. Не жду и сейчас.

— Боюсь, что он не вернется, Веста. Ему надо позаботиться о собственной безопасности и безопасности своего сына.

Так мне тогда сказали.

Про заботу обо мне речи не шло.

Кто я? Так, минутная слабость, просто развлечение. Перепихнулись, разошлись.

Ему было скучно.

А я представлялась ему диковинной зверушкой. Отличной от привычных телок. Другой. Ему было интересно распаковывать меня, как конфету. Но, утолив свой интерес, он оставил меня за ненадобностью.

Виню ли я его?

Он перешел дорогу не тем людям, подписав себе приговор, поэтому бежал.

Нет, я не виню его. Он спасал себя. Спасал своего сына. Вот какие были приоритеты у этого мужчины.

Я не виню его. Я его ненавижу.

За то, что обманул меня, заставил верить, думать, будто что-то значу для него.

— Веста, ты должна отпустить прошлое, — назидательно велит Лерка.

Она права.

Всегда права.

И тогда была права, когда говорила, чтобы я не связывалась с ним, что все закончится плохо для меня и он опасный человек.

И сейчас она тоже права.

— Я отпустила прошлое, — отвечаю монотонно.

— Мне-то не ври. Ты свое лицо видела?

— Это просто головная боль, — тру виски. Голова действительно болит. — Реакция на погоду.

— Веста, отпусти Клима. Только так ты станешь свободной и, возможно, счастливой, — серьезно говорит Лера.

— Ш-ш, — приставляю палец к губам, — не произноси больше это имя.

— Почему? — хмурится.

Обвожу взглядом практически пустую кафедру.

— Потому что у моего мужа везде есть уши.

Глава 2

Веста

До звонка еще пять минут. Студенты собираются в кабинете, а я стою у кафедры и верчу на пальце обручальное кольцо.

Оно невероятно красивое. Крупный камень, потрясающая эстетика.

На запястьях браслеты, которые больше напоминают наручники.

Могла ли я подумать шесть лет назад, что моя жизнь так повернется? Что я окажусь вот в этой самой точке времени и пространства?

Звенит звонок. Я выпрямляю спину, поправляю на себе пиджак, который сидит как влитой. Еще бы. За те деньги, что были за него отданы, иначе и быть не может.

В стекле рядом с лекционной кафедрой ловлю свое отражение. Изменилась. Выросла. Сбросила с себя весь романтический флер, окунувшись в реальность, которая оказалась слишком суровой.

Некоторые моменты я стараюсь забыть, упорно вычеркивая их из памяти, но они все равно пробираются через все выставленные мною заслонки и щиты.

В моих глазах больше нет радости. Жизни в них тоже нет.

Но это только мой выбор. Знала ли я, на что иду?

Вряд ли я тогда до конца отдавала себе отчет в том, что делаю, но иначе поступить не могла. Выбор без выбора — вот как это было.

— Доброе утро, студенты, — говорю громко и обвожу взглядом аудиторию.

Это второкурсники. Я знаю почти всех ребят, потому что вела у них английский в прошлом учебном году, а в этом на поток перевелись несколько новых ребят, так сказали на кафедре.

Пробегаясь взглядом по знакомым лицам, выхватываю несколько незнакомых.

Тревога внутри меня набирает градус, и я понимаю, что что-то идет не так. Я привыкла доверять своим инстинктам.

Откашливаюсь и поправляю очки на носу:

— Поздравляю вас с началом нового учебного года. В этом году мы с вами будем изучать специализированные образовательные программы и материалы, направленные на развитие профессиональных языковых навыков в сфере информационных технологий. Они сочетают изучение технической лексики, грамматики и коммуникативных навыков, необходимых для работы в IT-индустрии.

По кабинету идет небольшая волна болтовни, на которую я не реагирую.

Я говорю, говорю.

Большая часть студентов слушает, но вот последние парты…

— Молодые люди! Иванюта, Саркисов, возможно, вам что-то непонятно? У вас там слишком бурное обсуждение.

— Веста Егоровна, мы просто знакомимся с новенькими.

Смотрю на ребят. Почти все сидят прямо, спокойно встречают мой взгляд. Но парочка парней прячутся за спинами впереди сидящих, перешептываются, смеются. Новенькие, выходит.

Злость накатывает неожиданно.

— Дорогие мои, — улыбаюсь, обращаясь к студентам, — мы же все помним, да? Если вам не нравится на паре, скучно, неинтересно, очень нужно быть где-то в другом месте, то вот дверь. Она открыта, и в любой момент вы можете отправиться туда, куда вам так надо.

Аудитория замолкает.

— А пропуск вы поставите? — спрашивает Саркисов, насупившись.

— Карен, — склоняю голову набок, — ты же помнишь правила, да? Не ты ли мне два месяца лета экзамен пересдавал?

Сникает еще больше.

Саркисов вынес мозг мне за учебный семестр. Я вынесла Саркисову мозг за время его каникул.

— Кстати, Карен, я видела фото твоих друзей в соцсетях, — смотрю на его компашку. — Классно съездили в Сочи, ребят. Жаль, что вашего друга с вами не было.

В отличие от Саркисова, эти парни более адекватны и реально пытаются учить.

А не подкатывать ко мне, вместо того чтобы заниматься.

Саркисов сжимает зубы, смотрит на меня волком.

— Не напомнишь, Саркисов, почему тебя не было с ними?

— Я сдавал вам экзамен, — бормочет сквозь зубы.

— Точно, — щелкаю пальцами и обращаюсь дальше к аудитории: — Так что еще раз, дорогие мои второкурсники: вон дверь. Выхода у вас два. Вы идете… куда хотите, желательно прямо сейчас, чтобы мы больше не возвращались к этому вопросу. Или сидите тихо и слушаете меня.

Все остаются сидеть.

— А автоматы будут?

— Будут у тех, кто их заслужит, — киваю и приступаю к начитке.

На задних партах все равно продолжаются какие-то движения, перешептывания, но едва слышные, и я решаю на них забить. Да и пыл мой поутих.

Пара проходит мучительно. Я не собрана, мне тяжело рассказывать тему. И это поражает меня, потому что в последние годы я плотно погрузилась в преподавание. Это моя отдушина, только на работе я могу вдохнуть полной грудью.

Вдали от дома и своего мужа, да.

Можно было остаться работать в школе, но там все напоминало мне о Климе. Мне требовалось что-то другое.

Я переучилась и пошла преподавать в университет. Муж помог.

Лерку подтянула сюда тоже я.

Это эгоистично, но мне нужна была поддержка, да и подруга не была против. Наоборот, идея понравилась ей.

За десять минут до конца лекции я прошу старост подготовить мне списки присутствующих, выделив фамилии новеньких.

Звенит звонок, и на мой стол ложатся листки от старост. Ребята покидают кафедру, а я веду пальцем по фамилиям, иногда подмечая незнакомые.

В конце одного из списков замираю.

Мне кажется, у меня происходит остановка сердца. Инфаркт миокарда. Паническая атака. Все разом.

Я перестаю дышать. Мне дурно. Ощущения такие, будто кто-то вытянул из меня все то живое, что осталось, оставив внутри лишь пепел.

— Знакомая фамилия, да? — звучит насмешливый голос надо мной.

Руки невольно сжимают листок, и я медленно поднимаю глаза, веду ими вверх по небрежно выпущенной из джинсов рубашке, встречаю взгляд.

Такой знакомый… проломанный, больше не детский, тем не менее узнаваемый за долю секунды.

— Вова, — выдыхаю. Мой голос дрожит.

Я увидела привидение, не иначе.

Это сын Клима. Тот самый мальчик, из-за которого и случилось мое знакомство с мужчиной, разрушившим мою жизнь.

— Я, — хмыкает парень. — А мы вернулись.

Ощущение такое, будто над моей головой произошел взрыв и сейчас на меня тоннами сыплются обломки.

Глава 3

Веста

Вова изменился.

Черт, это немудрено, ведь когда мы виделись в последний раз, ему было двенадцать.

Сейчас передо мной возмужавший парень восемнадцати лет. Молодой мужчина. Но такой же нахальный, самоуверенный, каким казался и в двенадцать.

— Вы же не должны были вернуться, — говорю не подумав.

прекрасно помню, что мне сказали:

— Боюсь, что он не вернется, Веста. Ему надо позаботиться о собственной безопасности и о безопасности своего сына.

Он не должен был вернуться.

Клим вместе с сыном должен был остаться в другом месте. Где бы то ни было.

Я не знаю, куда уехал Клим. Не спрашивала у мужа, а сам он не говорил. Мы вычеркнули эту тему из разговоров и делали вид, что Клима никогда не существовало в моей жизни.

Он стал лишь призраком прошлого. Безмолвный, невидимый.

Но даже спустя шесть лет, все это время не видя Клима, ничего не зная о нем, не чувствуя его рядом, я знала: между нами натянута нить.

Сеть, которой мы были оплетены, исчезла, но не полностью, оставив и вовсе тонкую связь, которая каждый день возвращала меня к Шиловскому.

Хватаюсь за кафедру, понимая, что не смогу.

Я не смогу вынести его присутствие рядом с собой.

Это не должно случиться.

Он должен был остаться где-то в другой вселенной, в прошлом, в фантазиях, в воспоминаниях. Не более того.

— Мы не собирались возвращаться, — парень улыбается, но в глазах нет ни грамма веселья, одна сплошная тьма. — Но решили, что настало время.

Мне хочется схватить этого мальчика за грудки и хорошенько встряхнуть его, выпытать из него все. Где они были? За тысячи километров или в соседнем городке? Зачем вернулись? Почему именно сюда? Что заставило их решиться? Где его отец, в конце концов?

Но я понимаю: тогда ему было двенадцать. Он считал себя взрослым, но навряд ли полностью понимал, что происходит.

— Что ж, рада вашему возвращению, — говорю тихо.

— Теперь будем часто видеться, да? — уходит спиной вперед, глаз с меня не сводит.

Я молчу. Мне нечего ответить.

Все, о чем я думаю, это о ловушке, которая прямо сейчас захлопнулась. И я в ней — главная добыла. Главный вредитель.

Ты попалась, Веста.

Вова уходит, великодушно оставляя меня в кабинете в одиночестве, и я стекаю на кресло за своей спиной.

Ноги дрожат, взгляд затуманивается. Я стягиваю с себя очки, бросаю их на стол рядом с собой, перевожу взгляд в стеклянное отражение.

Выражение лица этой девушки напротив наполнено страхом, взгляд сумасшедший, глаза блестят, как при лихорадке, и по щекам текут слезы.

Все, чего я хотела, — спастись.

Цена оказалась слишком высокой. Но я платила по счетам до последней минуты. Платила и не роптала. Сама выбрала. Будь добра, держи слово.

Но как жить дальше? Когда на моих руках вместо браслетов оковы, а каждый мой шаг контролируется, рассматривается под микроскопом и критикуется?

Я бы сбежала.

Да некуда.

Ресурсы, возможности — все это второстепенно. Меня найдут, вернут, накажут.

Знаем, проходили.

Я поднимаю лицо к потолку, закрываю глаза.

Перестань плакать, Веста. Ты больше не слабая девочка. Ты женщина, которая несет ответственность за свою жизнь.

Твой любимый, твой ненавистный вернулся.

Что ж, значит, настало время показать ему, что я не сломалась. И пусть это будет ложью. Никто не заглянет за фасад.

Трясу головой и быстро стираю слезы, достаю из сумочки пудру и прохожусь пуховкой по щекам.

Я поднимаюсь и расправляю плечи, представляя, что за спиной у меня настоящие крылья, а не жалкие обрубки, и выхожу из здания.

На сегодня мои лекции закончены, находиться в университете нет смысла, и я иду на парковку. Подхожу к своей машине, завожу мотор и трогаюсь.

Это только видимость.

Мнимое обещание свободы, которое сдержал мой муж. Почему мнимое? Потому что за моей спиной едет машина сопровождения, как будто я не обычная препод в универе, а первое лицо государства.

Мне ничто не угрожает.

У меня нет врагов.

Больше нет.

Эта свита — лишь напоминание.

О силе, о власти, о том, что для моего мужа нет ничего невозможного. Таким образом он напоминает мне, что всегда рядом, даже когда я страстно пытаюсь о нем забыть и выкинуть из головы, представляя, что мне снова двадцать три. Что вся моя простенькая, даже в какие-то моменты примитивная жизнь будет иметь другое, столь же простое будущее.

Я представляю, что никогда не приглашаю Клима на ту встречу в школу, чтобы обсудить поведение его сына. А он не приходит в мой кабинет, не рассматривает меня, как зверушку за стеклом.

У меня был шанс на другую жизнь.

Или мне просто хочется так думать — на самом деле, все уже предрешено не нами, а кем-то свыше.

Это очень удобно — винить в том, что произошло, кого-то другого. Хороший выход.

Неправильный, но… что делать, если нет того, кто мне покажет верный?

Когда я заезжаю во двор огромного дома, принадлежащего моему мужу, та машина остается за воротами. Мышь не проползет, чтобы ее не увидели.

Ну а я уж точно не покину этот дом незамеченной.

Выхожу из машины и окидываю взглядом припаркованные автомобили, которых раньше не видела. Не отдавая себе отчета, обхожу их, будто пытаясь увидеть, что же там за стеклами.

На них приехал Клим?

Он в доме?

Да… он там.

И муж не сказал мне ничего. Значит, так надо. Значит, снова проверка: вынесу или нет? Выстою? Сломаюсь? Может, вот сейчас?

Если я упаду, он будет доволен…

Поднимаю лицо и замечаю в окне второго этажа человека. В первое мгновение сердце обрывается, будто рыба, сорвавшаяся с крючка.

Они похожи немного.

Иногда мне кажется, что из двух зол я выбрала большее.

Муж двигает головой, намекая на то, чтобы я заходила в дом. И я иду… как на эшафот.

Но мне больше не страшно, потому что внутри я давно мертва.

Глава 4

Веста

Я иду по мраморному полу, и каждый мой шаг отбивается ударом.

Каждый удар — как гвоздь в крышку моего гроба.

Дом из золота и гранита, с фасадами, отделанными натуральным камнем, — мой гроб, моя клетка, в которой я живу.

Я держу спину ровно. Я не хотела, но жизнь научила меня и этому — ходить на двенадцатисантиметровых шпильках и носить украшения так, будто они стоят не дороже моей жизни.

В огромном зеркале, привезенном из Марокко и обрамленном невероятно красивыми камнями, ловлю свое отражение.

Черная юбка, плотно облегающая бедра, на черных колготках безупречные стрелки. Пиджак плотно держит грудь.

Волосы распущены и уложены гладкой волной, в которой могут увидеть собственное отражение все проходящие мимо.

Наверное, кто-то, глядя со стороны, позавидует мне. Упакованная — вот определение, которое я услышала однажды.

А я бы все отдала за свои старые лодочки из экокожи с заломами и юбку, которую когда-то сшила мне рукодельница-мать.

Мы не бедствовали, но жили просто. В любви и счастье.

— Веста Егоровна, ваш муж ждет вас у себя в кабинете.

Если бы гестапо имело собирательное лицо, оно было бы копией Амелии Адольфовны.

Я не знаю, сколько ей лет. Может, лет сто? А может, сорок.

Я так и не разобрала.

Она правая рука мужа — карающая, она вхожа туда, куда не имеет права заходить охрана. Мои покои, моя ванная комната, гардеробная.

Она самая настоящая шестерка, которая приносит моему мужу на блюдечке все, что видит и слышит из моих уст.

Иногда я задумываюсь — какой ей прок в этом? Неужели просто кайф? Будь я на ее месте, давно рехнулась бы от необходимости вот так следить за другой женщиной.

Но потом я ловлю ее взгляды в сторону моего мужа. Едва заметные, как паутина, летящая в начале осени и невесомо ложащаяся на ресницы.

Это не любовь. Это одержимая преданность. Если мой муж вложит ей в руки нож и скажет причинить себе боль, она сделает харакири, не задав ни единого вопроса.

Я боюсь эту женщину.

Я боюсь своего мужа.

Я боюсь слишком многого, но все жду, когда же у меня закончатся силы и я перестану бояться.

— Мне нужно переодеться, — я иду дальше по холлу в сторону лестницы.

— Нет, — звучит строгое. — Ваш муж ожидает вас.

Бросаю на нее взгляд.

Иногда она называет его хозяином.

Хозяин велел. Хозяин хотел. Хозяин приказал. И мне кажется, это очень правильное определение.

Он ее хозяин.

Он мой хозяин.

Мы находимся на разных ступенях социальной лестницы, но обе его невольницы с той лишь разницей, что она зависима от него в психологическом плане, а я в физическом.

— Он один? — спрашиваю тихо, но проклятое эхо дома вторит мне, будто издеваясь.

— Нет, — на ее лице словно каменная маска.

Ни любви, ни тоски, ни жалости.

Гестапо в чистом виде.

— Вам стоит поторопиться, — ее бровь едва заметно дергается, показывая высшую степень недовольства.

Я круто разворачиваюсь на шпильках и поднимаюсь по лестнице, иду налево, до кабинета мужа.

Перед дверью, из-за которой не доносится ни звука, я замираю, прислушиваюсь. Безрезультатно — дом построен так, что некоторые помещения практически полностью изолированы, а в других даже мысленно послать кого-то на хер не получится — услышат. Осудят.

Что за этой дверью?

Ну… там мое прошлое и одновременно с тем мое настоящее.

Мое будущее затерялось где-то в пути, попав под локомотив игр взрослых дядек и сделав меня лишь разменной монетой.

Я бы хотела уехать далеко-далеко.

К черным берегам Тихого океана. Чтобы соленая вода лизала мои заледеневшие пятки. А я буду безмятежно сидеть на берегу и смотреть на бушующие злые волны. Перебирать руками песок и ловить лицом острые иглы брызг.

Купить небольшой домик, высадить там клумбы цветов, ели и просто жить.

Это такой день… обычно я стараюсь держать себя в руках. Но сегодня моя уязвимость достигает какого-то невероятного пика, и я снова чувствую себя двадцатитрехлетней девушкой с положительным тестом на беременность в руках, которая не знает, куда ей идти и что делать.

Прощайся с ней, Веста.

Она бы не выжила.

Ты — смогла.

Я поправляю волосы, закидывая их за спину, привычно одергиваю пиджак, в вырезе которого при определенных углах обзора мелькает декольте, и кладу пальцы на дверную ручку. Нажимаю на ее и, не спрашивая разрешения, вхожу.

Давайте посмотрим на наших героев)

Веста, 29 лет. Веста выросла. Не только в физическом плане, больше даже в эмоциональном, духовном. Ванильной училки больше нет. Теперь она холодная стерва, жена уважаемого человека. Весте есть, что рассказать о прошлом, о том, что было после того, как уехал Клим.

Клим, 41 год. Как вы понимаете, все не так просто и в его прошлом.

Шесть лет вместе с сыном он пропадал “где-то” и делал он это не по своей воле. Будем разбираться

Двоюродный брат Клима - Захар, 46 лет
Мэр, владелец заводов, газет, пароходов (ну почти 🙂)
Захар сложный мужик с куууучей всего в башке.
Тараканы там устраивают не только жигу-дрыгу, но и подкидывают дровишки в котелок, шоб бурлило, так бурлило

Сын Клима, Вова
Мальчик вырос, девачки. Мальчику 18 лет и он предан единственному человеку - своему отцу.

Глава 5

Веста

Едва я открываю дверь, как взгляд сразу пересекается со взглядом мужа.

Он стоит у своего стола и, судя по выражению лица, давно ждет меня. А ждать Захар никогда не любил.

Я прикладываю усилия, стараясь не вертеть головой, потому что боковым зрением вижу мужчину, который сидит в кресле. Смотреть туда нельзя, это слабость.

Чем меньше Захар знает о моих слабостях, тем больше у меня вероятность сохранить в целости оставшиеся у меня крупицы гордости.

Муж пристально следит за мной, как за лошадью, на которую была сделана ставка: придет ли она первой или споткнется и свалится в пыль.

Я иду вперед и не оборачиваюсь, выдерживая взгляд мужа, цепляясь за него, как за колючую проволоку, которая может меня спасти, но лишь причинив боль.

— Добрый день, Захар, — говорю негромко, но твердо.

Захар протягивает мне руку, намекая на то, что я должна подойти к нему. И я иду, ведь изначально таков и был план: он говорит, я делаю и вопросов не задаю.

Я пошла на это, потому что думала, что Захар такой же, как его брат. Но нет, этот мужчина больше похож на змею. Ядовитую убийцу, хладнокровную и жестокую.

— Здравствуй, Веста, — я вкладываю руку в ладонь мужа, и он притягивает меня к себе, кладет руку на мою поясницу, тянется к уху и шепчет: — Кто-то себя плохо вел?

Сглатываю.

Ему передали наш разговор с Лерой? Или доложили, что я разговаривала с Вовой?

— Я помню правила, дорогой, — улыбаюсь неискренне.

Не порочить имя.

Не упоминать Шиловского вслух.

Блистать, являя свету жену мэра, — чтобы сворачивали головы вслед, завидовали Захару, чтобы ненавидели его.

Захар прищуривается, всматриваясь в мое лицо, будто хочет прочитать мысли. Но это единственное, что недоступно ему.

Позади нас резко откашливаются, и Захар криво улыбается, но тут же берет себя в руки и разворачивает меня, становясь рядом со мной и сжимая руку на моей талии.

Я поднимаю взгляд и сталкиваюсь взглядом с темными глазами напротив.

Будь мне это подвластно, я бы остановила вереницу воспоминаний, которые прошивают мое сознание.

Первая встреча, то, как он преследовал меня. Как мы разговаривали, как он целовал меня. Это круговорот, посреди которого я, как и шесть лет назад, верчусь без малейшего шанса на спасение.

Клим изменился.

Шесть лет назад я видела молодого мужчину. Крепкого, сильного, аура давила энергетикой, от него исходило ощущение мощи, могущества.

Теперь передо мной будто другой человек.

Волосы прошила седина. Ему же сорок! И уже седина?

Черты лица острые, злые. Во взгляде мрак и темнота. Аура отдает морозом, моментами приходит ощущение могильного холода.

По коже у меня бегут мурашки.

Это не вожделение, не жажда близости, не похоть.

Это страх.

Потому что я понимаю: передо мной совершенно другой человек.

Того живого, пусть и сурового Клима больше нет. Есть человек, от которого не знаешь чего ждать.

В его взгляде, обращенном ко мне, нет тепла, нет ни грамма доброты. Только равнодушие. Ни тени интереса, ни злости, ни ревности.

А помнишь, ты говорил, что увезешь меня к морю и мы будем счастливы там?

А теперь я замужем за твоим братом. И это он возит меня на море, а не ты.

Счастливы ли мы?

Я вычеркнула это слово из своего лексикона, потому что к моей жизни оно больше не имеет никакого отношения.

Может быть, когда-нибудь в другой жизни, на другом витке пространства, я не вызову тебя в школу, чтобы обсудить поведение твоего сына, и никогда не узнаю тебя.

И вот тогда, в новой версии пространства, я буду счастлива.

— Клим, а вот и моя жена. — насмешливый голос Захара заставляет нас с Климом разорвать зрительный контакт.

Я поворачиваюсь к мужу и понимаю, что ошиблась.

Надо было отвернуться первой, сделать вид, что забыла, что не знаю, кто такой Клим Шиловский.

— Веста, это мой брат. Клим. Помнишь его? — взгляд у Захара садистский.

Ему нравится, что моя жизнь в его руках и он может управлять мною как ему вздумается.

— Смутно, — вежливо улыбаюсь мужу, так же вежливо мысленно желая ему попасть под товарный состав.

Что бы я тогда делала?

Я бы взяла свои документы — и больше ничего из вещей и драгоценностей, подаренных мужем, и уехала бы. Далеко-далеко.

Туда, где нет интернета, где нет аэропортов и железной дороги. Куда добраться очень сложно, а уехать обратно в большой город и вовсе невозможно.

Мечтать приятно, но, к сожалению, это слишком далеко от реальности и более вероятным не станет.

— Смутно? — Захар ухмыляется. — Ты уверена в этом?

Я безразлично веду плечом.

— Захар, Амелия Адольфовна просила меня зайти к тебе. Ты что-то хотел?

Муж ведет рукой:

— Я хотел сообщить тебе, что вернулся мой дорогой брат. Вот такая у нас радость.

Мгновение — и я вижу застывшую злость на лице Захара, но потом он берет себя в руки и снова улыбается.

— Клим, но хоть ты помнишь Весту?

Шиловский поднимается со своего места и идет ко мне. Медленно, будто зверь, который хочет загнать меня в ловушку.

Он становится напротив и протягивает руку.

Я смотрю на Клима и понимаю, что не хочу касаться его руки. Мне кажется, это разрушит мой карточный домик, который я старательно строила на протяжении шести лет, чтобы спрятаться в нем от волков.

— Ну же, Веста, — Захар будто бы даже добродушно посмеивается. — Это же Клим, мой брат. Поприветствуй его.

Я нахожусь между молотом и наковальней.

Меня раздавят, это неизбежно. Это лишь вопрос времени.

Протягиваю руку Климу. Он цепко берет ее, сжимает, возможно, чуть сильнее, чем велит этикет. Но какой, к чертям этикет, да? Я спала с этим мужчиной, отдавая всю себя и свою душу без остатка. И посмотрите, к чему это привело.

Неожиданно губы Клима трогает улыбка:

— Я припоминаю Весту, — он выпускает мою руку из цепкого рукопожатия. — Кажется, ты была учительницей моего сына?

Глава 6

Веста

Я смотрю на Клима и понимаю, что внутри у меня все горит.

Полыхает так, как не полыхало шесть лет назад.

Я… умирала тут, пока он спасал свою задницу, свою жизнь перевернула с ног на голову, потому что нужно было спасать шкуру и разбираться с последствиями, — и вот он говорит, что я училка его сына.

Кажется…

Может, несколько больше?

Например, девушка, которая признавалась тебе в любви?

Или та, которая свою жизнь на кон ради тебя поставила?

А нет, кажется. Обознался.

— Да, — криво усмехаюсь, без остатка отдаваясь своей черной злости, — все верно. Я учительница твоего сына, вернее была когда-то.

Хочется горько и болезненно усмехнуться, но тогда мою слабость увидят сразу двое мужчин.

Один, который постоянно хочет меня добить, показав свое превосходство, но у него раз за разом это не получается.

И другой, который за пару минут сделал это практически играючи, не приложив ни грамма усилий.

Захар берет меня за локоть, становясь так, чтобы я была позади него, отрезая от своего брата.

— Веста, до меня тут дошли слухи, что сын Клима, Вова, учится теперь в твоей группе.

Перевожу взгляд на мужа.

Подонок. Ты ведь знал об этом, еще когда я уезжала утром на работу. Мог бы предупредить меня.

— Все верно, — улыбаюсь. — Я как раз вела сегодня пару у его группы.

— Прямо дежавю, да? Изменился мой племянник, не находишь? — дергает бровью.

Я отвечаю, не глядя на Клима:

— Конечно, изменился. Из двенадцатилетнего подростка превратился в молодого мужчину. Шесть лет прошло, Захар, он не мог не измениться.

С Климом сходство небольшое, скорее всего, парень взял от матери больше, чем от отца.

Интересно, изменилась ли я для Клима? Или осталось той же идиоткой, которая сидит дома и ждет его, как будто он для нее единственно важный человек в мире.

— Думаю, он был рад увидеть свою любимую учительницу, — Клим смотрит на меня непроницаемо.

— Я думаю, прошло достаточно времени и за эти годы у Вовы наверняка был с десяток других любимых учительниц, так что меня он позабыл.

Интересно, ты спал с каждой из них, как со мной?

Глупо думать, что я была особенной.

— Может, и так, — Клим отвечает легко. — В конце концов, в последние годы его внимание было сфокусировано на другом.

Захар откашливается:

— Да-да. Окончание школы, репетиторы, переезды. Веста, я хотел лично представить тебя Климу, как полагает любящему мужу. — О да, верю-верю. — Ведь столько времени прошло, а мой брат не был на нашей свадьбе. Да и вообще жил на другом конце страны и мало что знает о нашей жизни.

То есть настолько тебе было наплевать на меня, да, Клим? С глаз долой — из сердца вон. Будто и не было меня никогда в твоей жизни.

Муж переводит взгляд на Клима и смотрит на него исподлобья:

— Брат, надеюсь, ты понимаешь, что я не потерплю панибратства или любого другого неуместного взаимодействия с моей женой в моем же доме?

Клим усмехается:

— Захар, ты столько раз уже сказал, что Веста твоя жена… повторение одного и того же немного напрягает, понимаешь, о чем я? Неужели боишься, что я буду посягать на твое?

И меня обсудить успели.

Градус беседы накаляется незаметно, вспыхивает как спичка, и я решаюсь вмешаться.

— Клим надолго задержится у нас? — спрашиваю мужа так, будто его брата нет с нами в комнате.

— Боюсь, уезжать я не планирую, — Клим отвечает вместо Захара, и я резко поворачиваюсь к нему.

Он смотрит на меня тяжелым взглядом..

— В каком смысле? Разве тебе не надо быть… там, где ты был в последние годы?

После того, как беспощадно бросил меня, оставит одну барахтаться в тайфуне.

— Нет, — отрезает. — Довольно мы с Владимиром жили в забвении. Пришло время все вернуть на круги своя. Так что мы возвращаемся в этот город.

Я сглатываю и смотрю на мужа.

Ты обещал…обещал, что он не вернется.

Захар расплывается в добродушной улыбке, как будто все происходящее для него абсолютно нормально. и хлопает брата по плечу:

— Я рад этому, брат. Мне как раз нужен свой человек в одном деле.

Клим смотрит на него пристально:

— Нет.

На секунду воцаряется тишина, и я вжимаю голову в плечи.

— Нет? — переспрашивает Захар удивленно.

Еще бы. Ему не отказывают. Никто и никогда.

— Я займусь своим делом, Захар.

— Но, — муж теряется, — мы же договорились.

— Нет, Захар, — равнодушно продолжает Клим, пока Захар исходит злостью. — Я сказал, что подумаю. Я подумал и отказываюсь от твоего предложения, — криво улыбается. — Но спасибо за доверие.

То есть для моего мужа возвращение Клима не какая-то шокирующая новость? Выходит, это возвращение обсуждалось, и неоднократно, раз Захар предпринимал какие-то попытки втянуть брата в свои дела.

Конечно, кто я такая, чтобы сообщать мне о том, что мужчина, которого я когда-то любила больше жизни, возвращается.

— Не пори горячку, Клим. Пока тебя не было, все изменилось. Что ты собрался делать?

Клим пятится от него.

— Ты узнаешь об этом брат. — Переводит взгляд на меня: — Веста, было приятно видеть тебя. Поговорим в другой раз.

Никакого другого раза! Я не хочу разговаривать с тобой вовсе!

Когда за Климом закрывается дверь, я поворачиваюсь к мужу:

— Что все это значит?

Захар отходит от меня и садится за свой стол, будто ничего необычного только что не произошло.

— Ты о чем? — поднимает на меня взгляд.

Мне хочется его убить.

Каждый день на протяжении шести лет, но сейчас в особенности.

— Ты понимаешь, о чем я, — шиплю на него. — Ты говорил, что Клим не вернется.

— А он взял и вернулся, — отвечает легко. — Какие ко мне претензии, дорогая?

Глава 7

Веста

Шесть лет назад

Вытираю живот салфеткой и сажусь на кушетке.

— Ну что, Веста, поздравляю, ты беременна. Шесть недель.

Врач что-то пишет на листке, а я смотрю за ее движениями и не могу поверить в то, что все происходит со мной наяву, что это не страшный сон.

— Надо будет сдать анализы, — протягивает мне листок. — И не забудь встать на учет.

Женщина окидывает мне пристальным взглядом.

— Веста, ты кожа да кости, — вздох.

Врач — мамина подруга.

— Веста, девочка, тебе надо начинать есть, — она берет меня за руку, переходя из разряда врача в разряд друга. — Если хочешь выносить ребенка, надо нормально питаться.

— Я знаю, — киваю.

— У тебя токсикоз?

— Нет.

Я просто не хочу есть. У меня сейчас такое состояние, что я просто функционирую, чтобы жить. Никаких эмоций. Никаких удовольствий.

— Надо начинать следить за своим рационом, — она замолкает на секунду. — Или ты хочешь на аборт? Твоя мама ничего по этому поводу не говорила.

Я не могу пойти на аборт.

Я не могу жить дальше, я просто не понимаю как.

Я остановилась где-то на своем пути, с полностью сбитыми жизненными ориентирами, и теперь не представляю, что мне делать.

— Нет, никакого аборта, — говорю тихо.

Мне хочется залезть в темную комнату и закрыться там от всего мира, но надо как-то жить. Я приподнимаюсь, забираю назначения и выхожу на улицу.

Через час у меня урок, на котором я должна быть.

И конечно, я буду искать взглядом Вову, чтобы спросить — где его отец? Когда он вернется?

И конечно, я не найду Вову, потому что он навсегда исчез из моей жизни.

Выхожу на улицу и бреду к остановке.

Маме звонить не хочу. Ее подруга и так все расскажет. Без меня справятся.

У ворот школы стоит машина, и я прохожу мимо, стараясь не оборачиваться и не обращать на нее внимания.

— Веста Егоровна, — из машины выходит мужчина. — Прошу вас, сядьте в машину. С вами хочет поговорить Захар Константинович.

Я не сразу соображаю, кто это.

— Веста Егоровна, прошу поторопиться.

Пока я пытаюсь сообразить, что ответить, меня запихивают в машину. Я поднимаю взгляд на мужчину, рядом с которым оказываюсь.

Это его двоюродный брат! Точно! Именно он пришел ко мне недавно и сказал, что Клим уехал навсегда.

— Клим вернулся? — смотрю с надеждой на его брата.

Тот печально вздыхает.

— Веста, Клим не вернется. Никогда. Тебе просто надо это принять.

Просто принять, Веста. Просто принять.

— Зачем вы приехали? — спрашиваю тихо.

— Я надеялся, что буря минует, но, к сожалению, вынужден разочаровать тебя, Веста. Враги Клима следят за тобой. Полагаю, хотят манипулировать тобой, чтобы заставить Клима выйти из тени.

Сглатываю.

— Не смотрит на меня так, девочка, — вздох. — Он больше не вернется ни при каких обстоятельствах. Даже если тебе перережут горло.

Сглатываю и невольно прикладываю руку к шее.

— Я хочу тебе помочь, Веста, — говорит он неожиданно мягко.

— Как?

— Ты выйдешь за меня замуж. Я приму твоего ребенка и для всех это будет мой сын или моя дочь.

Наши дни

Сжимаю зубы, лишь бы не обматерить Захара.

— Так что там, Веста, какие ко мне претензии?

— Ты говорил, что он навсегда исчезнет.

— Выходит, я обманул тебя? — прищуривается. — Я дал тебе то, о чем ты просила: защиту. Но опять что-то не так.

Я чувствую себя ребенком, которого вот-вот поставят в угол.

Захар сейчас искажает события, которые привели меня к нему.

— Хорошо, давай так, — он откидывается в кресле. — Клим вернулся. Что ты будешь делать дальше?

— Ты знаешь, что для меня его возвращение ничего не изменит, — говорю сквозь зубы.

Я просто погрязла в этой истории. Меня уже не спасти и не обнулить мою жизнь. Я продала себя с потрохами этому мужчине за защиту.

— Почему же, — усмехается. — Ты можешь попытаться.

Подхожу к мужу, ставлю руки на стол, нависаю над ним.

— Ты знаешь, что я не могу ничего. Я, такая, какой была, стерта с лица земли. И это твоих рук дело, Захар.

Он вывел меня из себя и поэтому садистски довольно улыбается.

— Странно, что именно на меня ты возложила всю вину за прошлое, — он садится ровнее и перегибается через стол.

Я не успеваю среагировать — Захар больно хватает меня за подбородок и тянет на себя.

— Это он, — говорит ледяным тоном, — это твой любимый Клим кинул брюхатую тебя. Он, а я не я, Веста. Он оставил тебя валяться под пулями, как ненужную вещь. А вот я тебя подобрал и защитил. Так почему же ты винишь во всем меня, если именно мне ты обязана жизнью?

У медали две стороны, хотя суть одна.

Так и тут.

Да, все началось с Клима. И действительно так и было — меня оставили подыхать под пулями.

Но и защита, которую обеспечил мне Захар, стоила слишком дорого.

Иногда я думаю о том, что лучше бы я отказалась. Да, меня могли пристрелить, тогда все закончилось бы быстро.

Но я выбрала другое и теперь живу в персональном аду вот уже шесть лет.

И пусть моя клетка сделала из золота — какая разница, если я в ней такая же невольница?

Дергаю головой, вырываясь из хватки мужа.

— Клим бросил меня, но ты забрал себе и сделал своей пленницей без права голоса, без нормальной жизни, без друзей, без подруг.

— Ты в шоколаде, Веста, — Захар призывно смотрит на меня. — Тряпки от лучших дизайнеров. Драгоценности, работа в престижном университете. Уважение и статус. Бабки.

— Все это ты делаешь только для себя, Захар, — произношу холодно. — Я твоя визитная карточка. Чтобы сказать о мужчине, посмотри на его женщину, такому принципу ты следуешь? Ты упаковываешь меня, чтобы потом выводить в свет и говорить: смотрите, какая зверушка у меня. Дорогая. Облизывайтесь, падлы.

Захар запрокидывает голову и начинает смеяться.

Глава 8

Веста

Я иду по длинному коридора особняка, принадлежащему моему мужу.

Это не дом, нет. Язык бы попросту не повернулся назвать эту махину домом.

Да и дом это все же место, где живет семья. Где люди собираются вечерами и рассказывают друг другу, как прошел день. Слушают, сочувствуют, радуются друг за друга.

Это место не мой дом.

Для меня дом — старенькая двухкомнатная квартирка, в которой до сих пор живут мои родители. Простая, но уютная. Человеческая, душевная.

Захар был там лишь однажды.

Наверное, просто ради приличия. Или чтобы поставить какую-то мысленную галочку.

После того вечера он предложил моему отцу работу у себя, а матери — переехать жить в один из его домов.

Захар был тактично послан, и после этого его пыл в отношении моих родителей поутих и был сведен к встречам дважды в год на мой день рождения и на новогодние каникулы.

Больше Захар просто не выдерживает этой, как он выразился, «пролетарской жизни», которая так претит ему.

Как будто это нечто совершенно ужасное и нестерпимое.

В этом доме очень много комнат, есть где затеряться.

И я иду по коридору с мыслью о том, что и Клим сейчас затерялся где-то.

Как жить в одном доме с нынешним мужем и бывшим любовником, я представляю плохо. Не попадаться друг другу на глаза? Делать вид, что ничего не было?

Да, пожалуй, это самый верный выход.

А потом он уедет, и все вернется на круги своя.

Буду делать вид, что я счастливая жена мэра, мать его сына. Уважаемый преподаватель, участница всех благотворительных акций города, глава фонда помощи детям.

Я буду привычно пускать пыль в глаза, не позволяя никому заглянуть за этот фасад.

Не встретив ни одной живой души, захожу в спальню, закрываюсь на ключ изнутри.

Это глупо, потому что у Захара есть ключи от всех дверей этого дома, так же, как и у его гестапо.

Я закрываюсь от Клима?

Да, пожалуй.

Будто ему есть до меня дело и он может ворваться в мою спальню и наброситься на меня с жаркими поцелуями.

Веста-Веста… вроде девочка взрослая, я думаешь о каких-то глупостях. Уж достаточно ты страдала из-за Клима, чтобы фантазировать сейчас о таком.

Я иду в душ и тру себя там мочалкой до красноты, стирая прикосновения мужа и грубость пальцев Клима, которая до сих пор ощущается на моей руке.

Это ужасная привычка. И наверняка ее можно было бы приплести к какому-нибудь психическому расстройству, но я тру кожу до тех пор, пока мне не становится больно.

Когда я выхожу из ванной комнаты, мне уже легче, я выдыхаю, чувствуя, как в груди становится спокойнее.

И как мантру повторяю: ты справишься, Веста. Ты все сможешь преодолеть.

Ты выживала эти шесть лет.

Осталось двенадцать.

И потом, вот тогда-то, я и стану счастливой. Я получу свою свободу, а мой сын сможет уйти туда, куда ему захочется.

Со мной или в собственную новую и такую интересную жизнь.

Я бы не стала держать его у своей юбки, а только порадовалась за то, что он, как и я, сбежит от гнета Захара.

Мой план настолько нелепый, что становится смешно оттого, что я не верю в него.

Кто меня отпустит?

Захар не отпускал меня шесть лет. Ничего не изменится за оставшиеся двенадцать.

Я снимаю полотенце с головы и расправляю мокрые волосы, они рассыпаются по плечам. Ноги сами ведут меня к окну, и я останавливаюсь за занавеской, не касаясь ее, но так, что могу наблюдать за тем, что там снаружи.

Из дома выходят Клим и Захар.

Мой муж что-то говорит и говорит, но Клим его будто не слушает.

Когда Захар отвлекается на звонок и отходит от своего брата, Клим поднимает взгляд, будто может видеть меня за окном.

Первый порыв — отпрянуть.

Но я остаюсь стоять и смотрю ему в глаза, будто между нами не десятки метром, а пара жалких сантиметров.

Ну что тебе стоило взять меня с собой? Я бы пошла за тобой, даже не раздумывая, чем все это может обернуться для меня. Я бы оставила семью, работу, свой дом. Но мы были бы вместе.

А сейчас… и я, и ты жалкие копии людей, которыми мы были.

Потому что и в моих, и в его глазах есть что-то общее.

Безысходность? Отчаяние? Отсутствие жизни?

Мы были в разных местах, но будто оставались на одной орбите безнадежности.

Смотрим друг на друга, но сказать нам друг другу нечего. Да и что слова? Они больше не имеют веса.

Силы в них никакой.

Полчаса назад я сказала мужу, что ухожу от него.

В противовес он сказал, что заберет у меня сына.

Власть в руках, а не в словах.

Так что иди с богом, Клим. И может, судьба спасет и меня, и тебя и мы больше не увидимся с тобой. Тем более наедине. Дом большой, территорию можно поделить. Я не буду ходить в левую часть дома, ты в правую. Так и проживем, не встречаясь.

Клим смотрит на меня еще пару секунд, а потом садится в машину и уезжает.

Захар, закончив разговор, тоже идет к своей машине.

Я расправляю плечи, расслабляясь и щелкаю замком, открывая дверь в свою спальню.

Моя спальня — это моя крепость.

На мое счастье, Захар ненавидит, когда кто-то спит рядом, поэтому мне великодушно позволили жить в отдельной комнате; единственное условие — она должна находиться рядом с его.

Сажусь перед зеркалом и смотрю на свое отражение.

Серое, безликое, безэмоциональное.

Всю живость я рисую. Синяки под глазами замазать, добавить румяна, чтобы кожа хоть немного выглядела здоровой.

Телефон пищит, я бросаю взгляд на экран.

Там сообщение от Захара: «Надень то золотое платье, с открытой спиной».

Оно самое развратное. И да, я ненавижу его,

— Гори в аду, — шепчу в трубку, но на сообщение не отвечаю.

Иду в гардеробную и вместо золотого платья достаю черное. Оно в пол и с такими длинными рукавами, что скрывают даже кончики пальцев, но зато с открытой спиной.

Я послушная жена, но не всегда.

Глава 9

Клим

Подхожу к перилам, перевешиваюсь через них и рассматриваю город сверху.

Там течет своя жизнь, все куда-то торопятся, суетятся. Я оказался вырезан из этой жизни, как лишняя деталь.

Но все изменилось. Пришло время вклеивать себя обратно.

Откидываюсь назад и выпрямляюсь. Нахожу в кармане сигареты, выбиваю одну из пачки, закуриваю.

— Мне иногда кажется, что ты ходишь по острию ножа, — Слава нервно сглатывает. — То через перила чуть сальто не сделал, то водишь как черт.

Бросаю на него хмурый взгляд.

Слава — брат Лёни. Леонид когда-то был моей правой рукой, но… его больше нет.

Теперь Слава занимает его место, но все же до брата ему далеко…

— Стерва с косой вычеркнула меня из своего списка, отчаявшись стереть с лица земли, — мрачно улыбаюсь. — Так что мне бояться нечего.

Славу передергивает от моих слов.

— И все же не стоит лезть на рожон.

Усмехаюсь и подхожу к парню, кладу руку на его плечо:

— Не переживай, Славик.

— Как тебе помещение? — оборачивается. — Подойдет под офис?

Перевожу взгляд на раздвижные панорамные двери, через которые мы только что вышли на террасу. Предполагается, что здесь будет кабинет директора.

— Хороший офис, — киваю. — Поговори с риелтором, пусть готовят документы на аренду.

Персонал практически весь набран.

— Еще будут указания?

Да.

Мне нужен кто-то…

Я не знаю кто. Психолог, гребаный шаман или гипнотерапевт. Мне нужно что-то сделать со своими мозгами, чтобы поставить их на место.

Закрываю глаза и тру виски. Головная боль приходит резко.

Слава вытягивает у меня из пальцев сигарету, бросает ее вниз, давит ботинком.

— Воды? Аспирина?

Удавку, блять…

— Помолчи, — говорю сдавленно.

Иногда везет, и головная боль уходит так же неожиданно, как пришла. Главное, не спугнуть.

Слава отходит от меня, а я закрываю глаза. Дышу.

Боль медленно отпускает, и я открываю глаза, моргаю от света.

— Слава, найди дизайнера, пусть организуют тут все. Без изысков, но офис должен быть стильным.

— Будут еще указания?

— Пока все.

Направляюсь к выходу.

— Клим, — зовет Слава, и я оборачиваюсь.

— Я думаю, мы зря вернулись, — смотрит на меня тяжело. — Там у нас было все, здесь ничего. Твой брат, он… не будет нам помогать.

Усмехаюсь.

— Мой брат палец о палец не ударит ради моего бизнеса, я знаю.

— Здесь убили Лёню.

Мне жаль.

— Твой брат был верен мне. Если ты сомневаешься в себе хоть на секунду и боишься не вывезти, то лучше уходи сейчас, Слава, пока я не отправил тебя подальше сам.

Парень расправляет плечи.

— Я говорю вовсе не потому… я хочу знать, кто это сделал, — смотрит на меня тяжело. — Ты обещал…

И я обязательно выясню, кто стоит за его смертью.

— Я сдержу слово, — киваю.

Пожимаем друг другу руки, и я уезжаю.

Внизу ждет новая тачка. Сажусь за руль, давлю на газ. Машина послушно ревет подо мной, и на секунду я ловлю себя на ощущении жизни.

Несмотря ни на что, я жив.

Было слишком много всего, и свою душу я закладывал нередко, но каждый раз судьба отпускала меня, будто я был нужен ей зачем-то. Возможно, чтобы исполнить какое-то предназначение, сути которого я до конца не понимаю.

Выруливаю на проспект и делаю лишний круг, голова проясняется.

Когда-то в прошлой жизни я бы ни за что не выехал в город один, без водителя и охраны.

Новая жизнь забрала у меня если не все, то очень многое, лишив в первую очередь власти.

Теперь для этого города я просто Клим. Моя фамилия больше не ассоциируется со мной, теперь гроза этого города Шиловский Захар. И только он держит руку на шее города, готовый свернуть ее в любой момент.

Обо мне и вспоминать больше некому. Кто-то умер, кто-то просто исчез из моей жизни.

Обо мне забыли… и даже моя голова на блюде больше никому не принесет радости — городом правят теперь другие люди.

И надо признаться, мне это даже на руку. Надо мной больше не нависает дамоклов меч, а я постараюсь не привлекать к себе излишнего внимания и сделать то, ради чего сюда приехал.

Паркуюсь у дверей какого-то молодежного заведения, и тут же на пороге появляется Вова.

Вальяжно подходит ко мне, протягивает руку.

— Здорово, бать. — Притягиваю его к себе, хлопаем друг друга по плечам. — Что за тачка? У кого отжал?

Вова улыбается во весь рот.

— Отжал, — закатываю глаза. — Купил!

Обходит машину, присвистывает.

— Не слишком ли попсовая для тебя тачка? — играет бровями, наглец.

— Для меня — да, — бросаю сыну ключи, и тот ловит их на лету. — А вот для в самый раз.

У сына округляются глаза.

— Нет…

— Можем вернуть, если хочешь, — легко пожимаю плечами.

— Шутишь? Пап! Ты лучший! — смеясь, вешается мне на плечо, благодарит.

— Мы можем себе это позволить? — сникает вдруг за секунду.

Несколько лет я как в забытьи пахал не поднимая головы в надежде распутать клубок. Мы особо не шиковали, но теперь все должно сработать.

— Это тебе с началом учебного года и взрослой жизни, — кладу руку ему на плечо, сжимаю.

Сын серьезнеет:

— Бать, возьми меня в дело.

Смеюсь:

— Вов, ну какое дело? Я офис под фирму арендую. Выучишься — возьму, а пока… учись лучше.

— Я многое могу, пап, — смотрит на меня волчонком.

Да, одинокое время для него не прошло бесследно.

Притягиваю сына к себе.

— Ты у меня можешь все, Вовка, я знаю. Но лучше будет, если сделаешь упор на учебу. — Киваю на тачку. — Прокатишь?

— Еще бы! — счастливо улыбается.

Я обхожу машину и в витрине магазина ловлю свое отражение.

В волосах появилась седина, лицо будто узнаваемо, но словно совсем не мое. Я не узнаю себя ни внутри, ни снаружи.

Вовка трогает машину. Мы едем в сторону особняка моего брата.

Глава 10

Веста

— Веста Егоровна, добрый вечер, — на порог моей спальни заходит Лариса, няня Егора.

Она единственный нормальный человек из персонала этого дома.

Может быть, потому что при найме я прошла семь кругов ада, отстаивая ее кандидатуру?

Захар хотел нанять Егору гестапо номер три. Безэмоциональную тетку, психологическую родственницу Адольфовны.

Когда я поняла, что ждет моего ребенка, устроила жуткий скандал.

Это был первый и последний раз, когда я орала, истерила, била посуду и грозилась, что вынесу в СМИ все то дерьмо, которым занимается мой муж. Блефовала тем, что у меня есть доказательства.

Захар поддался.

Это дорого мне стоило.

Моего сына увезли на три месяца из страны, и я не видела его.

Захар садистски улыбался и спрашивал у меня, довольна ли я тем, что он разрешил Ларисе остаться. Ведь именно с ней Егора и отправили за бугор.

Я улыбалась и вела себя как послушная девочка, лишь бы снова увидеть сына.

Егора вернули.

Восстановление связи потребовало много времени, в отличие от принятия того факта, с моим мужем нужно вести себя иначе. Правда в лоб не сработает.

— Здравствуй, Лариса, — улыбаюсь женщине.

Егор обхватывает меня за шею сильнее, прижимается щекой.

— Мам, ну останься.

И я бы послала Захара с превеликим удовольствием, но просто не могу этого сделать…

— Давай выходные вместе проведем? — спрашиваю заговорщически.

В выходные Захар уезжает на конференцию.

Какая конференция в выходные дни, спросите вы? И я соглашусь с вами.

Ответ на него приносит теперь уже мне удовольствие.

— Давай, — у Егорки загораются глаза.

— А хочешь, еще съездим к бабушке с дедушкой?

— Да! — сын подпрыгивает на моих коленях и обнимает меня за шею, копошась в моей прическе.

Лариса улыбаясь смотрит на нас, но ее улыбка становится натянутой, и я уже знаю, что будет дальше.

— Веста, — Захар входит в мою спальню и хмурится, — почему Егор у тебя на руках?

— Пап, я по маме скучаю, — Егорка сжимается.

Захар никогда физически не наказывал сына, но… может бить гораздо больнее, причиняя психологическую боль.

Например, лишает ребенка матери на несколько месяцев.

— Это не значит, что нужно мять матери платье и рушить прическу.

— Он ребенок, Захар, — я стараюсь говорит мягко. — Для него важнее близость матери, чем то, во что она одета.

Муж поджимает губы.

— Лариса, забери Егора, — командует.

Я спускаю сына с рук, беру пакет, который лежит на кровати, и подхожу к няне сына.

— Лариса, я купила Егорке новые книжки, почитайте, пожалуйста.

— Конечно, — она мягко улыбается мне.

Я бы хотела сама прочитать ему, уложить спать, спеть колыбельную, но… этой роли я лишена.

Когда няня уходит с сыном, я встречаю взгляд мужа.

— Я же написал тебе, что нужно надеть, — во взгляде полыхает злость.

— Я не видела сообщение, — отвечаю непринужденно.

Захар окидывает меня придирчиво взглядом.

Это тоже одна из ролей, разыгрываемых нами.

Если я буду слушаться Захара во всем, не перечить, то он начнет злиться и бить сильнее.

Ему не нужна бездушная кукла, он кайфует от моего противостояния, и я даю ему это, чтобы он не сделал ни мне, ни сыну еще хуже.

Беру сумочку, не глянув напоследок в зеркало, подхожу к Захару.

— Я готова.

Захар опускает взгляд в экран телефона. Я становлюсь ему неинтересна, он разворачивается и выходит из моей комнаты. Выхожу следом и тут же замираю, потому что перед нами стоит Клим.

— Уходите куда-то? — спрашивает без особого интереса.

— Нас ждут в гости Мединские, — отвечает муж, что-то сосредоточенно читая в телефоне.

Клим переводит взгляд с моего мужа на меня и осматривает с ног до головы.

Ты не в себе, Шиловский? Прямо перед моим мужем…

Клим ведет взглядом от носков моих туфель по талии и выше, до декольте и открытых плеч. Когда мы встречаемся взглядами, он прищуривается, будто пытаясь что-то вспомнить.

А нечего вспоминать, Клим! Я просто училка твоего сын, вот и все. Сосредоточься на этом.

— Захар, думаю, нам стоит поторопиться.

Муж отлипает от телефона и поднимает взгляд на Клима.

Но тот, к моему ужасу, и не думает отводить от меня взгляд.

— Я подумал, Захар, — начинает монотонно Клим и наконец переводит взгляд на брата, — съезжу-ка я с вами, поприветствую старика.

Муж замирает, глядя на своего брата с выражением шока на лице.

— Не уверен, что это будет уместно.

— Почему же? — усмехается Клим. — У меня с Владленом всегда были дружеские отношение.

— Но тебя не приглашали! — муж теряется.

А Клим, легко улыбаясь, проходит мимо нас, бросив на ходу:

— Думаю, лишний комплект столовых приборов у Мединских найдется.

Уходит.

Захар гневно смотрит ему вслед.

Не дожидаясь, когда закончатся эти игры в гляделки, обхожу мужа.

Я пытаюсь переварить то, что только что видела.

Мне кажется или в королевстве Шиловских не все гладко?

И что двум братьям после стольких лет разлуки есть что делить?

Глава 11

Веста

Похоже, идея не отсвечивать и сделать все возможное, чтобы не пересекаться с Климом, потерпела фиаско.

— Захар, почему твой брат живет с нами? — отваживаюсь спросить по дороге к Мединским.

Муж оборачивается и проходится по мне взглядом, в котором читается вечная претензия.

— Что тебя не устраивает?

— Мне все равно, — отвечаю слишком быстро. — Я просто не понимаю, почему в нашем доме живут двое взрослых мужчин, которые явно не стеснены финансово и могут себе позволить снять квартиру или номер в отеле.

Захар отводит взгляд, продолжая что-то читать в телефоне, и отвечает нехотя:

— Много ты знаешь. Ты и бабки-то не считаешь. Ни одна преподавательская зарплата не покроет твоих затрат на салоны красоты, шмотки и драгоценности.

— Все это я делаю потому, что ты приказал соответствовать. Хочешь, могу одеваться в экономмагазине. И даже сделаю это с удовольствием, зато не буду бельмом на глазу всего педагогического состава универа. Мне не западло, Захар, я пришла из мира, где нормально покупать одежду на распродажах.

Кривится.

— Западло… ты же не быдло, Веста!

— Лучше бы была быдлом, — бормочу себе под нос.

Может, тогда Захар отпустил бы меня и сына?

— И что там за история про бельмо на глазу? — мрачно смотрит на меня. — Фамилии, должности.

Качаю головой.

— Не будет никаких фамилий.

— Я ведь могу и через твою подругу пробить, — дергает бровью.

— Лерку не трогай, прошу. Она не знает ничего.

— Как так?

— Чтобы потом за чужие слова ответ не держать, — говорю тихо.

Я усвоила и этот урок.

Чем дальше от правды мои родные и близкие, тем лучше для них в первую очередь.

— Клим мой брат, и он попросил у меня временного убежища, — нехотя отвечает Захар. — Как я мог отказать своему брату?

В каждом слове яд.

Любит ли кого-то Захар?

Потому что к Климу у него точно нет теплых чувств.

— Он пробудет в моем доме столько, сколько нужно, — смотрит на меня с мерзкой улыбкой. — Захочешь перепихнуться с ним по старой памяти — валяй. Сына больше не увидишь никогда.

Интересно, если сказать Климу, что Егорка — его, он поможет? Спасет нас из этой клетки? Вырвет из лап жестокого человека?

Или ему будет совершенно плевать на сей факт… или же он просто не поверит мне.

Это слишком большой риск, я не могу идти на него и ставить на кон свою жизнь и жизнь своего сына.

Пока я в унылом молчании смотрю в окно, муж берет меня за подбородок, тянет на себя.

Первый порыв — сопротивление.

Но я гашу его в себе, задерживая дыхание.

Захар двигается мне навстречу и упирается губами в мои, ведет по ним своим холодным ртом, а я представляю Тихий океан и море ледяных брызг, чтобы не думать о реальности.

— Ты же будешь умницей? — спрашивает тихо.

— Я буду умницей, — вторю ему, лишь бы он убрал от меня руки.

Кивает, довольный.

Мединские встречают нас с распростертыми объятиями.

— Веста, ты молодеешь день ото дня, — Светлана, жена Владлена, притягивает меня к себе.

— Это просто новая косметика, которая лучше предыдущей скрывает темные круги под глазами, — улыбаясь женщине, и та смеется.

— Идемте за стол! — приглашает хозяин дома, и мы направляемся в столовую. — Захар, это правда, что Клим вернулся?

— Вернулся, — с теплой улыбкой отвечает муж.

Актер!

— Он сказал, что приедет сегодня, — смеется Владлен. — Я уж было подумал, это шутка!

Приступаем к ужину. Мужчины разговаривают о делах, Владлен серьезен.

Когда дверь столовой распахивается и в комнату входит Клим, кажется, будто даже температура воздуха меняется.

Мне хочется надеть на себя плед, укутаться в него, как в защиту.

— Клим! — Мединский подскакивает, будто видит старого друга, а я, пользуясь моментом, когда все взгляды прикованы к мужчинам, рассматриваю Клима.

Я не знаю мужчину, которого вижу.

А может, я просто нафантазировала себе все? И не существовало никакой ласки и нежности в прошлом? Я была молода и влюблена и романтизировала бандита, как только могла.

Мои розовые очки попали под грубые ботинки Захара, и отныне я смотрю на мир как на черно-белую пленку, где белое и черное не являются маркером хорошего или плохого — это просто оттенки, которые позволяют не затеряться в мир.

Клим с возрастом стал более статным, а вот Захар, наоборот, обрюзг, отрастил живот.

Сытая жизнь словно размазала Захара.

И я задумываюсь: а была ли у Клима в прошедшие шесть лет эта самая сытая жизнь? Потому что он не выглядит как человек, который грел свой зад на берегу лазурного моря.

Ведь именно так все и представлял мне Захар.

Клим хлопает по плечу Владлена, а тот счастлив лицезреть Шиловского, словно сына, с которым не виделся много лет.

Клим по-свойски хлопает по плечу моего мужа и… Захару явно это не нравится.

Он залпом выпивает виски, а его брат подходит к Светлане, берет ее руку.

— Светлана, вы прекрасны, как всегда. Годы над вами не властны.

Женщина добродушно улыбается и материнским жестом проводит рукой по волосам Клима.

— А ты что сделал с собой, Климушка? Волосы седые все, глаза усталые, — голос ее прерывается от жалости, и я сглатываю.

Я отвыкла видеть проявление человечности, в окружении Захара только бездушные машины, не умеющие сострадать.

Мединские едва ли не единственная семья, которая сохранила в себе доброту.

— Это со мной жизнь и возраст сделали, Света, — смеется мягко.

— Возраст! — отмахивается она легко. — Какой там у тебя возраст! Едва сорок стукнуло.

Клим целует руку женщине и подходит ко мне.

Замираю.

Ты же не будешь целовать мне руку?

Сжимаю кулаки на коленях, что не остается незамеченным.

Клим берет мою руку у локтя и ведет по ней ниже, разгоняя мурашки. Мне до этого было холодно, а сейчас я сама превращусь в снег.

Глава 12

Веста

Захар накидывается алкоголем, а Светлана выступает в роли феи-крестной и уводит его, обещая показать коллекцию оружия Владлена.

Клим по-прежнему с ним в кабинете, а я выхватываю момент передышки и выхожу на террасу дома.

Закуриваю и выдыхаю дым в ночное небо.

С высоты открывается шикарный вид на сад, и я смотрю на дорожки, которые подсвечиваются в темноте, и мечтаю поскорее убраться отсюда.

Когда моих плеч касается что-то, я дергаюсь, оборачиваясь.

Клим надевает мне на плечи пиджак и поднимает руки, показывая, что он безоружен и не намерен больше ничего со мной делать.

— У тебя невероятно красивая спина, Веста, — говорит вкрадчиво. — Но думаю, наряд выбран неподходящий для этого времени года.

Захар вообще хотел меня чуть ли не в шелковую сорочку вырядить, так что это еще ничего.

— Не стоит, — говорю прохладно. — Забери.

У меня трясутся губы, а зубы начинают отбивать нервную дробь. Я обвожу взглядом террасу, надеясь увидеть Владлена или Захара, но никого нет.

Мы с Климом одни.

Его пиджак невероятно теплый, но колючий, как и его хозяин. А еще пахнет мужчиной.

Парфюм, перемешанный с множеством других запахов. Все они новые. В прошлой жизни от Клима пахло иначе.

Впрочем, от меня тоже.

Мой дешевый цветочный парфюм сменился тяжелым люксом, который впивается слишком глубоко в кожу и не вымывается, даже если долго тереть кожу мочалкой. Но так нужно, это статус и очередная деталь, характеризующая Захара.

Я снимаю с себя пиджак и протягиваю его Климу.

— Давай без этого? — прошу нервно.

Не хватало еще, чтобы Захар увидел нас тут.

Нервно бросаю взгляд на дверь, но там никого нет.

— Не волнуйся, — голос Клима звучит спокойно. — Он увлечен тем, что лижет жопу Владлену, пытаясь выяснить, о чем мы с ним говорили.

Клим забирает у меня пиджак и опускает его снова на мои плечи, а потом забирает у меня сигарету, затягивается, не сводя при этом с меня взгляда и возвращает ее обратно.

Я смотрю на сигарету, как будто она предательница, но все-таки тоже затягиваюсь.

Это слишком интимно — курить одну сигарету с ним. Лишено морали, ведь я замужем за его братом. А он… он оставил меня.

— Зачем ты вернулся? — спрашиваю тихо.

Мое тело немного расслабляется от тепла чужого мужчины.

А он чужой, Веста, несмотря даже на то, что ты родила от него сына.

Клим склоняет голову набок, пристально смотрит мне в глаза.

— Потому что настало время, — отвечает просто.

— Почему оно не настало год назад? Два? Пять? — выкрикиваю слишком эмоционально.

— Почему мне кажется, будто тебе есть что сказать мне? — прищуривается.

— Шутишь? — открываю рот.

— А похоже? — он ведет бровью.

Невольно я придвигаюсь к нему, чтобы посмотреть в глаза.

Ты серьезно сейчас?

Неужели я для тебя совсем ничего не значила? Была пустым местом? Ведь ты неглуп и знал, что у меня могут быть проблемы из-за связи с тобой, но ты уехал, просто бросив меня на съедение волкам!

А я не какая-то дочь бандита со связями. Я была простой училкой, у которой не было ничего, кроме любящих родителей и собственной гордости.

И последней я лишилась, поставив ее на кон. Или она — или моя жизнь и жизнь ребенка внутри меня.

— Похоже на то, что надо мной насмехаются, Клим, — шепчу, находясь просто на грани срыва.

Я делаю последнюю затяжку и тушу сигарету, а после снимаю с себя его пиджак.

Запах Клима все равно остается на мне, но я протягиваю ему его вещь.

— Спасибо за временное спасение, — бросаю холодно.

Он, видя мой настрой, забирает у меня пиджак, но не надевает на себя, а вешает на руку.

Разворачиваюсь, чтобы уйти в дом. Слишком много вокруг меня мужчин, которые играют мною.

— Скажи мне, Веста, — произносит неожиданно, и я останавливаюсь, а он продолжает. — Скажи мне то, что должна.

Сглатываю.

Я должна сказать, что у тебя растет сын.

Маленький мальчик, который, наверное, не очень счастлив, но он жив. И жив он благодаря твоему брату. Именно он разгребал последствия дел, которые натворил ты.

И если бы не он, не было бы ни твоего сына, ни меня.

Все, что осталось бы от меня, — труха и кости в гробу.

Ты виноват, Клим.

Ты — и только ты.

Во всем виноват ты один. Во всех моих бедах, в том, что моя жизнь напоминает чертов фильм ужасов, с той лишь разницей, что я живу в нем вот уже шесть лет.

Я должна сказать, что до последнего ждала тебя. Ждала, что вернешься и спасешь меня, вырвешь из лап своего брата.

Но ты не приходил.

И я научилась существовать в мире, который придумал для меня ты.

Расправляю плечи и поворачиваюсь вполоборота:

— Я должна сказать тебе… — сглатываю, — лучше бы ты не возвращался.

Захожу в столовую и тут же тороплюсь к уборной, дрожащими пальцами закрываюсь изнутри и смотрю на свое бледное отражение.

Когда-то давно все было иначе.

Румянец играл на щеках, а глаза горели.

Эти времена стали былью где-то еще. Сказкой, которую я рассказываю себе каждую ночь, погружаясь в другие миры.

Где я просто женщина. Без всего этого флера.

Где есть семья.

Топот детских ножек, смех.

Даю себе минуту, а потом надеваю маску, ставшую мне привычной, и возвращаюсь в реальный мир, где я лишь пешка, которая никогда не сможет выиграть бой.

Глава 13

Веста

— Я поеду со своей женой на своей машине и со своей охраной, — Захар, как упертый баран, стоит на своем.

Я ежусь и обнимаю себя руками.

Он пьян.

Сильно.

И я не хочу оставаться с ним наедине в тесном пространстве — бог знает, что взбредет ему в голову.

— Мне нужно с тобой кое-что обсудить, — Клим сохраняет спокойствие и говорит твердо.

— Это подождет, — Захар смотрит на него волком и опирается о машину, потому что ноги его не держат.

Ко мне подходит Светлана и касается моего локтя, заглядывает в лицо. В ее глазах жалость, сочувствие. Конечно, она не знает всех подробностей нашего с Захаром брака, но думаю, мысленно многократно советует мне уйти от мужа.

— Что-то сегодня Захар перестарался с алкоголем, — поджимает она губы.

— К сожалению, — киваю.

К мужчинам торопится Владлен, пытается успокоить Захара и не допустить ссоры.

— Я думала, он будет рад возвращению брата, — тихо говорит Светлана. — А все выглядит так, будто он расстроен, что Клим перетянул на себя внимание.

О да, Захар любят, когда говорят только о нем. Обсуждают, перемывают кости.

— Думаю, он рад, просто… — лепечу какой-то бред.

— Просто до его возвращения Захару жилось лучше, — Света выгибает бровь.

И не поспоришь.

И переубедить женщину не выйдет.

Захар ведет себя именно так — как ребенок, у которого отняли любимую игрушку. Обиженно и затаив внутри себя злость.

— Захар, садись в машину.

— Только после того, как туда сядет моя жена.

Я тихо сглатываю.

Хочется сбежать.

Лететь прямо по лесам до самого города. Босиком, без теплой одежды. Лишь бы только не находиться в замкнутом пространстве с Захаром.

Клим бросает на меня вопросительный взгляд, но я не выказываю никакой реакции.

Он не мой спаситель.

Он человек, из-за которого я терплю все это.

Так что я выдерживаю его взгляд, сохраняя холод в глазах,

Мне надо сесть в одну машину со своим пьяным мужем? Я сяду.

Надо терпеть от него унижения, оскорбления, манипуляции? Я буду терпеть.

Здесь нет ничего нового или чего-то, с чем бы я не столкнулась за шесть лет. Так что если я должна что-то сделать, я сделаю это.

Клим поворачивается к Захару:

— Клянусь, если ты сейчас не сядешь в тачку, я засуну тебя туда силой, — говорит ледяным тоном.

— Охрана тебе не позволит.

— Срать мне на твою охрану! — Клим все-таки повышает голос. — Мне необходимо обсудить с тобой важный вопрос без свидетелей, и сделать это надо прямо сейчас!

— Утром, — Захар ведет рукой, отмахиваясь.

Клим перехватывает его руку, сжимает, и муж напрягается.

— Утром ты уедешь, Захар.

— Тогда вечером.

— Вечером уеду я.

Захар смотрит на меня.

— Веста тут не останется.

Клим выпускает Захара из хватки и подходит ко мне.

— Водить умеешь?

— Да.

Клим берет мою холодную руку, даря мимолетное тепло, и вкладывает в нее ключи от своей машины.

Это новый черный седан. Представительный, совсем не похожий на бандитский джип, который был у него когда-то.

Мужчины садятся в машины, Захар напоследок бросает на меня предостерегающий взгляд. Когда они уезжают, Владлен прощается со мной и уходит, оставляя нас со Светой одних, и она провожает меня к машине, стоящей неподалеку.

— Скажи мне, Веста, чем я могу тебе помочь? — спрашивает с теплом в голосе.

Чем помочь…

Можете убить моего мужа?

Только это освободит меня из клетки.

— У меня все хорошо, Света, — беру ее за руку.

— Ты несчастлива, — говорит неожиданно.

— А вы много знаете счастливых людей? — отвечаю тихо.

Светлана не сразу отвечает.

— Мало, Веста… Только себя и знаю, — улыбается печально. — Но мне повезло встретить человека, который любит меня.

— Вы правы. Вам повезло. Мало кому удается найти свою любовь. Но жить ведь как-то надо? Пусть даже без любви.

— Это очень горько слышать, — опускает взгляд.

— Спасибо вам за все. Мне пора.

Я выезжаю за ворота дома четы Мединских и медленно нажимаю педаль газа сильнее.

Сам того не ведая, Клим спас меня. Пусть бы Захар ничего мне не сделал, но я бы как минимум слушала его пьяный бред всю дорогу.

А так… еду в одиночестве и тишине.

В машине пахнет кожей и новым салоном. Такое ощущение, что купили ее пару дней назад. И скорее всего, так оно и есть.

Автомобиль еще не впитал в себя запахи своего хозяина. Тут не пахнет парфюмом Клима или им самим.

Мне будто дали белый лист и позволили рисовать на нем.

Я не еду домой.

Отчаянно наглея, делаю круг по городу, притапливая педаль газа на широких шоссе. Потом еще один круг, финальное кольцо свободы, и беру путь к особняку Захара.

Ворота распахиваются сами, охрана встречает меня, открывает дверь машины.

Я выхожу и огибаю дом, чтобы зайти с другой стороны,— так ближе к моей спальне, а сама смотрю на ключи в своей руке.

И как теперь мне их вернуть? Я не пойду в спальню к Климу.

У дверей замираю, осматриваюсь.

Никого, но Захар все равно узнает о том, что я курила.

Наплевав на последствия, достаю пачку сигарет, беру в губы одну и роюсь в сумке, пытаясь найти зажигалку.

Неожиданно перед моим носом щелкает, и я дергаюсь.

— Добрый вечер, Веста, — Вова криво улыбается мне и протягивает зажигалку.

Прикуриваю, выдыхаю.

— Здравствуй, — здороваюсь тихо.

Мы стоим у разных колонн и курим молча.

— Трудный день, Веста? — спрашивает будто бы легко, но тяжесть от его вопроса все равно ложится на плечи.

Первый порыв — врать. Это привычно и безопасно.

Но почему-то я не иду по этому пути.

— Трудная жизнь, Вова, — затягиваюсь.

Парень кивает, глядя на меня по-взрослому серьезно, без мальчишеского озорного флера, который был утром.

— Не поспоришь.

Глава 14

Веста

Просыпаюсь по будильнику и резко сажусь на кровати, осматриваюсь.

Я одна, все хорошо. И даже на удивление ночь была спокойной, я спала без полуночных пробуждений от любого шороха.

Иду в душ, чищу зубы и надеваю плотный халат в пол, затягиваю пояс потуже. Выхожу в коридор.

По пустым коридорам ступаю босиком, так, чтобы меня не было слышно.

Дверь в спальню к сыну я открываю так же тихо, подхожу к кровати и сажусь у него в ногах.

— Сынок, просыпайся, — улыбаясь, глажу его по волосам.

Сын очень сонный. Он привстает на кровати, пытается открыть глаза, а я не могу насмотреться на него.

— Доброе утро.

— Доброе, — отвечает хрипло и распахивает глаза: — Мам, а сегодня ты отвезешь меня в сад?

— Я, — целую Егора в макушку. — Так что давай-ка быстренько умывайся, переодевайся. Выедем пораньше — сможем поехать по долгой дороге.

Долгая дорога это значит, что мы больше времени проведем вместе. Пусть на пятнадцать, на двадцать минут больше, но сможем побыть вдвоем.

Я иду к себе, надеваю черный брючный костюм, под него бежевую блузку и снова убийственные шпильки.

Сегодня ветрено, поэтому собираю волосы в пучок, потом иду за сыном, и вместе мы спускаемся к завтраку.

— Доброе утро.

Адольфовна поворачивается, оценивает мой внешний вид, словно я спрашивала ее мнение, потом смотрит на Егорку.

Ну как, мы одеты достойно твоего хозяина?

— Доброе утро, Веста Егоровна, Егор. Завтрак на столе.

Она никогда не остается в столовой, когда мы едим.

— Амелия Адольфовна, мой муж спускался на завтрак?

Обычно он просыпается раньше нас, но тем не менее мы неизбежно пересекаемся.

— Захар Константинович еще не спускался.

— А он вообще вчера вернулся? — спрашиваю удивленно.

— Вернулся, — кивает и уходит.

Вот грымза… ну что тебе сложно сказать, с кем, в котором часу? Раньше или позже меня?

Ведь ты не спишь, блюдешь порядок, навязанный хозяином этого дома.

— Сынок, завтракай, и поедем скорее, — подгоняю Егора.

Может, хоть так мы не пересечемся с Захаром и мой день начнется с приятной компании в лице любимого сына.

Он за минуту сметает завтрак, даже ненавистный творог с ягодами, и я беру его за руку.

Вот сейчас надо смыться как можно скорее.

Мы выходим во двор, я сажаю сына в детское кресло и трогаюсь по направлению к воротам, которые вот-вот должны открыться и выпустить нас в большой мир.

Но они почему-то не открываются…

— Веста Егоровна, — в мое стекло стучит гестапо номер два.

Я вздыхаю и закрываю глаза, понимая, что мой побег не удался, а на клетку повесили еще один замок. Теперь мне уж точно не спрятаться, не скрыться…

— Вас ждет Захар Константинович.

Сжимаю зубы.

Какие же вы все сволочи…

Опускаю стекло и выглядываю с улыбкой:

— Денис, я должна отвезти сына в детский сад.

— Захар Константинович распорядился, чтобы Егора отвез я, а вас он ждет в своем кабинете.

Глушу мотор и поворачиваюсь к сыну.

Егор сникший, все веселье как рукой сняло.

— Простишь меня? — спрашиваю его.

За все прости, сынок.

Если бы я только могла тебя забрать с собой и сбежать.

Но я боюсь, что, если попытаюсь еще хоть раз, он заберет тебя у меня навсегда.

Егор молча отстегивается, сам открывает двери и вылезает из моей машины. Склонив голову, идет с Денисом к машине, на которой его возят в сад и из сада.

И даже не оборачивается на меня.

Я хлопаю дверцей машины и иду обратно в дом.

Внутри все горит огнем.

Как же я его ненавижу… Господи, ты один знаешь, как сильно.

В дом я влетаю, но перед кабинетом Захара торможу.

Веста, так ты проиграешь. В следующий раз, когда захочешь отвезти Егора в сад, он опять остановит тебя. Так будет продолжаться снова и снова…

Открываю дверь, захожу в кабинет. Смиренная и вежливая. Только так и никак иначе.

— Доброе утро, Захар, — говорю нейтрально, наблюдая за мужем.

Тот с бодуна, сразу видно. Это ощущается по запаху, который стоит в кабинете. Захар сидит за своим столом и с недовольным выражением лица читает документы.

— Где ты вчера была? — спрашивает, не поднимая на меня глаз.

— Сначала в университете, после поехала домой, затем с тобой к Мединским.

Поднимает наконец на меня взгляд.

— Ты за идиота меня держишь?

— Что не так?

— Где вы вчера каталась, твою мать! — бьет ладонью по столу.

На моей машине стоит следилка, по которой Захар смотрит за моими перемещениями. Но и без следилки у меня есть компашка, которая сопровождает меня и днем и ночью.

А вот на машине Клима такого жучка нет. И теперь муж исходит на дерьмо, понимая, что полтора часа я была вне его внимания, власти.

Целых полтора часа я была свободна.

— Прокатилась по городу, — отвечаю спокойно.

— До нас ехать сорок минут. Тебя не было полтора часа, — поднимается.

— Я сделала большой круг по городу, — держусь.

Захар подходит ко мне, привычным движением берет за подбородок, тянет на себя.

— Любовника завела себе? — спрашивает с ядовитым гневом.

— Какой любовник, Захар? Ты следишь за каждым моим шагом. Когда бы я успела?

Заглядывает в мои глаза, сильнее сжимая подбородок.

Наверняка останутся следы,..

— Ты права, — хмыкает неожиданно. — Какой любовник? Ты же фригидное бревно.

Мне не больно от его слов. То, что он считает меня фригидным бревном, мне лишь на руку.

— Захар, ты мне нужен. — Дверь распахивается так сильно, что ударяет об стену.

Муж выпускает меня, и я отхожу от него.

Лицо Клима спокойно и непринужденно. Он смотрит на меня безразлично, снова даже не отдавая себе отчета в том, что спасает меня.

— Мне пора, — говорю Захару и убегаю.

В машине заливаюсь краской от слов Захара и оттого, что, возможно, Клим все слышал.

Глава 15

Клим

Захар едва стоит на ногах, хоть и силится не показывать того, что нажрался как свинья.

Его жена застыла поодаль и обнимает себя за плечи своими ледяными руками.

Какой дурой надо быть, чтобы осенью выпереться из дома в платье с голой спиной? Кого она тут соблазнять собралась? Мединских?

Им обоим больше шестидесяти, да и Владлен не из тех, кто на молодое тело ведется.

А Захар куда смотрел?

Или же все не так, как кажется?

Во взгляде Весты нет ничего, она смотрит на мужа в ожидании объявления своей участи. Не пытается успокоить или объяснить ему, что он перебрал.

Она стоит невдалеке и просто ждет.

Внутри поднимается протест. Веста не выглядит как любящая и переживающая жена. И ехать с Захаром она не хочет, обреченность в ее взгляде буквально кричит об этом.

Далеко не с первой попытки у меня получается угомонить Захара и посадить его в машину.

Иду к Весте.

— Водить умеешь?

— Да.

Я беру ее холодную руку и вкладываю в нее ключи от своей тачки.

Во взгляде Весты проскальзывает удивление. Хоть какая-то эмоция в этих безжизненных глазах. И это что-то трогает внутри меня.

Хочется сделать что-то еще, чтобы увидеть больше жизни в этих глазах.

— Что там у тебя? — недовольно спрашивает Захар.

— Мне нужно, чтобы ты свел меня с Байсултановым.

Брат подбирается, даже будто трезвеет.

— Ты в своем уме?

— Конечно. Почему нет?

Захар растирает лицо руками и смотрит на меня как на умалишенного.

— Тебя не было шесть лет. Ходили слухи все эти годы, что тебя нет в живых.

— Но ты-то знал, что я жив, — давлю на него взглядом.

— Я да. Но, Клим, я не переубеждал других. Я лишь говорил, что ничего о тебе не знаю, что ты не выходишь на связь.

Я замираю.

Нормально.

— Почему не говорил?

Захар тяжело вздыхает:

— Потому что на меня сразу бы начали давить и пытаться выяснить где ты, а у меня самого проблем до задницы, Клим. Еще мне не хватало участвовать в разборках. Хватит и того, что я все разгребал после твоего отъезда.

Вроде стелет гладко, но что-то не сходится.

— Так вот, Байсултанов считает тебя мертвым. Половина твоих людей работает на него.

Это больше не мои люди, и снова моими они никогда не станут.

— Он ведет твои дела! — выпаливает брат. — Если ты сейчас придешь к нему, он посчитает это объявлением войны.

Такой цели не было, но говорить об этом я не спешу.

Обратно в то болото я не полезу.

— Клим, давай начистоту? — Захар смотрит на меня с состраданием, но я перестал верить в людей, и в эти взгляды я тоже не верю. — Ты зря вернулся.

Да… так же сказала мне и твоя жена.

— Моя семья рискует, — вздыхает.

Мы как раз подъезжаем к дому Захара. Он выходит, качаясь идет ко входу.

Достаю из кармана бумагу.

— Хорошо. Тогда поможешь в другом. Это список фирм. Мне нужен доступ к их руководителям.

Брат поднимает за меня взгляд:

— Зачем?

— Я же теперь честный бизнесмен, — криво улыбаюсь. — Мне понадобятся клиенты.

— Я подумаю, что могу для тебя сделать, — отвечает нехотя.

Брат шатаясь уходит в дом, а я отхожу в беседку и закуриваю.

Голова трещит от этого дня. Событий слишком много, и мозги мои будто еще сильнее тормозить начинают. Тру виски, пытаясь вспомнить что-то. Но что именно?

Когда ворота открываются и въезжает моя тачка, я остаюсь сидеть, наблюдая из своего укрытия за выходящей из машины девушкой.

Красивая. Как статуэтка.

И такая же холодная. Не только снаружи, но и внутри.

Можно было бы обозначить себя, забрать у нее ключи и не ставить в неудобное положение, но я остаюсь сидеть и закуриваю вторую сигарету.

Когда я иду к себе, замечаю, что у моей двери стоит Вова.

Молча протягивает мне ключи:

— Это какой-то новый план, отец?

Молчу…

Нет, не новый план.

План все тот же, но, возможно, благодаря ему мы сможем помочь еще кому-то?

Вова впечатывает ключи мне в грудь и, понимая, что я не отвечу, уходит.

Утром выхожу из спальни, чтобы спуститься в столовую, но по пути замираю — слышу разговор на повышенных тонах и иду в ту сторону.

— Где вы вчера каталась, твою мать! — доносится до меня разъяренный голос брата.

— Я прокатилась по городу, — Весту также узнаю сразу.

Она пытается говорить спокойно, но нервная дрожь в голосе все равно проскакивает.

— Любовника завела себе?

Хмурюсь.

Интонация Захара не предвещает ничего хорошего, мне кажется, он так зол, что сейчас может придушить Весту и даже не заметит этого.

— Какой любовник, Захар? Ты следишь за каждым моим шагом. Когда бы я успела?

— Ты права. Какой любовник? Ты же фригидное бревно.

От этих слов становится мерзко.

Как можно говорить так о своей жене? О матери своего ребенка.

Хотя… так ли чиста Веста, как хочет показаться? Или все-таки наличие любовника возможно?

Вчера она каталась по городу без остановок. Я посмотрел по GPS-трекеру, где она была.

Просто бесцельно ездила по городу. Ни одной остановки. Дверь открывалась и закрывалась только у дома Мединских и тут.

Не рассчитав силу, толкаю дверь кабинета и захожу внутрь.

— Захар, ты мне нужен.

Увиденная картина меня напрягает. Захар держит свою жену за подбородок и, судя по побелевшим костяшкам пальцев, силу прикладывает немалую.

Машинально хочется потянуться за пистолетом, которого нет.

Что бы что, Клим?

Пристрелить брата?

Что это за порыв?

Она не твоя, Клим. И права на нее ты не имеешь.

Если она с ним, значит, ее все устраивает.

— Мне пора, — Веста пробегает мимо меня, и я ловлю ее взгляд.

Ни страха. Ни отчаяния.

Пустота…

Глава 16

Веста

Старательно отрабатываю пары, возвращаюсь на кафедру за сумкой и отправляюсь в преподавательский туалет. Рассматриваю себя в зеркало и обновляю пудру на подбородке.

Красные следы все-таки немного видно.

— Вот ты где, — Лера заглядывает внутрь, а потом и вовсе заходит, закрывая за собой дверь.

— Привет, Лер. Случилось что?

— Случилось? — поднимает брови. — Вообще-то, это я у тебя хотела спросить! Вернулась вчера домой, а мой Михаил будто белены объелся, все чушь какую-то нес про то, что Клим вернулся. А я ему говорю: ты умом тронулся, муженек. А он мне знаешь что?

— Что? — закидываю пудру в сумку и поднимаю взгляд на подругу.

— Сказал, мол, ты спроси у своей подруги, ведь это в ее доме он теперь живет! — на последних словах голос Леры переходит в писк.

— Ну, во-первых, не в моем доме, а в доме Захара. А во-вторых, живет, да. И об этом я, как и ты, узнала вчера.

Лера молчит, только дышит тяжело.

— Он как-то объяснил, почему бросил тебя?

Горько усмехаюсь.

— Он меня еле вспомнил, Лера.

— Не может быть, — пораженно качает головой.

— Вспомнил только лишь, что я была училкой его сына, — пожимаю плечами. — Видимо, у него было слишком много настолько ярких романов, что наш с ним стерся из памяти.

— Да ну! Бред!

— Бред это ждать объяснений спустя шесть лет! — выкрикиваю, и подруга пятится, а я выдыхаю. — Слишком много воды утекло, Лера. Я другая. Он тоже. Я замужем за его братом. Мы на разных берегах. Теперь — да. Так что ворошить прошлое ни к чему.

— Быть может, все, что происходит сейчас, — неспроста.

Качаю головой:

— У меня больше не осталось запасных жизней, чтобы верить фантазиям или рисковать попусту. Поэтому в моей жизни все останется как прежде. Вернулся и вернулся. Ему нет дела до меня, а мне до него.

Лерка опускает взгляд в пол.

— Прости, я тороплюсь, — обхожу ее.

Я хочу пораньше забрать сына из сада, поэтому после работы, вместо того чтобы поехать домой, еду в детский сад. Сопровождение за мной.

Когда звонит телефон и я вижу на экране имя мужа, то даже не удивляюсь.

— Слушаю.

— Нет, я тебя слушаю, — звучит холодно. — Как это понимать?

— Я еду за сыном. Я обещала ему прогулку, — отвечаю в тон мужу.

— Ты должна была ехать домой.

— Я должна хоть иногда проводить время с сыном, — ненависть кипит во мне. — А вместо этого я хожу с тобой по приемам, выслушиваю твои претензии, приезжаю к тебе на работу под нелепыми предлогами. Егор — мой сын, и я совсем не вижу его!

Последнее я выкрикиваю.

— Так что прямо сейчас я еду за своим сыном. Мы погуляем в парке и вернемся домой.

— Веста, — звучит обманчиво-мягко, — ты что-то попутала, да, девочка? Хочешь вырастить его маминым сынком? Я не позволяю.

— Захар, — выдыхаю, — мой ребенок не видит собственную мать. Какой, к черту, маменькин сынок? Я не хочу, чтобы из моего сына вырос социальный отморозок.

Например, такой, как ты.

— Два часа, — звучит наконец.

Я кладу трубку и показываю телефону средний палец.

— Когда же ты сгоришь в аду, — цежу сквозь зубы.

Сын счастлив видеть меня. Мы гуляем в парке.

Больше, чем два часа.

Но мне плевать. Телефон остался в машине, а в моей руке рука моего ребенка, который улыбается.

— Ма, давай купим мороженое?

— А ты потом будешь ужинать?

— Буду!

Не будет он, но я все равно покупаю.

— Мам, я а вчера так и не увидел Вову. Он поздно приехал, когда я спал, да?

— Наверное, сынок, — пожимаю плечами.

— Он прикольный, — Егор улыбается, — только разрисованный.

У Вовы несколько тату.

— У него вот тут такое животное необычное. Ящерица. Страшнючая! — округляет глаза, а я смеюсь.

Вова и Егор разные совсем, но мне кажется, знай они правду о том, насколько близкое у них родство, подружились бы.

Мы гуляем с сыном, сбрасывая железные оковы, но лишь ненадолго.

— Веста Егоровна, — ко мне подходит Биба из сопровождения, Боба остался за рулем. — Шеф не может до вас дозвониться и просит приехать домой.

— Хорошо, — отвечаю нехотя и поворачиваюсь к сыну: — Нам пора, Егорка.

— А к бабушке и дедушке когда? — надувает губки.

— В выходные.

— Да! — подпрыгивает.

Домой еду неторопливо, вырывая у судьбы последние минуты общества сына. Паркуюсь и беру за руку Егора, иду в дом.

В холле сталкиваемся с Вовой.

— О, братишка, привет! — тот расплывается в улыбке и протягивает руку моему сыну.

Егор с важным лицом пожимает ему руку.

— Это что у тебя такое? — наигранно-весело спрашивает Вова и указывает на грудь Егора, где заметно пятно от клубничного мороженого.

Сын опускает голову, а Вова ловит его нос.

— Хоба! Поймал!

Егор хохочет, Вова тоже посмеивается, а я ловлю себя на осознании: в этом доме впервые звучит детский смех. По крайней мере, так громко.

— Егорка, ты в следующий раз, как мороженое есть пойдешь, бери меня с собой, лады?

— Да! — Егор поднимает ко мне лицо: — Мам, мы возьмем с собой Вову в следующий раз?

— Обязательно, — киваю, улыбаясь.

— Что за крик! — орет Захар и подходит к перилам второго этажа, глядя на нас.

— Дядь, да мы с Егором тут смеемся, — Вова говорит громко и смотрит в лицо моему мужу. — Смеяться-то у тебя можно?

И переводит взгляд на меня.

Это что?

Минутное спасение?

Захар ничего не отвечает, зато прошивает взглядом меня.

— Веста, я тебя жду, — и уходит.

На секунду прикрываю глаза, выдыхая, а когда распахиваю веки, вижу, что Вова пристально следит за мной.

— Все печально, да, училка? — в голосе сожаление.

Что сказать на это?

Например, что я живу в аду?

Вова садится на корточки перед Егором:

— У тебя есть приставка?

— Есть планшет, — глаза сына загораются. — Хочешь, покажу?

Глава 17

Веста

Захар в своем кабинете собирает чемоданчик, складывая туда документы.

Он должен был уехать завтра утром. Могу ли я надеяться на то, что уедет прямо сейчас?

Муж молча, не обращая на меня внимания, заканчивает сборы и застегивает молнию. Поднимает взгляд и смотрит мне в лицо вкрадчиво пару минут, не произнося ни слова.

— Нагулялась?

Пожимаю плечами.

— Мне всегда будет не хватать времени с Егором.

— Ты нарушила мои правила, — произносит холодно.

— Мы заигрались, а телефон я оставила в машине.

— Забыла? — дергает уголком рта и выгибает бровь.

— Нет.

Муж расплывается в улыбке, явно довольный тем, что я не лгу, глядя ему в глаза.

— Мне кажется, Веста, ты забыла наш уговор, — Захар говорит это тихо, но твердо.

— Я все помню, Захар, — произношу твердо. — Я не нарушаю договоренностей, но… у меня тоже есть какие-то желания. Например, проводить время со своим ребенком. Как мать, я имею на это право.

И вроде говорю твердо, а на самом деле выходит как-то жалко.

— Желания, — морщится муж. — У тебя не должно быть никаких желаний. Только благодарность за то, что я спас тебя.

— Я помню. И я плачу по этим счетам, Захар, — говорю тихо.

— Недостаточно платишь, — цедит.

— Что мне, голову на плаху положить?

— Любишь ты драматизировать, — поднимается из-за стола и подходит ко мне: — Я решил напомнить тебе, кто ты и что должна делать…

Склоняю голову.

— ...и что я могу сделать в случае, если ты нарушишь мои правила.

Сглатываю. Только не сын…

Захар выдерживает паузу, вдоволь давая мне почувствовать страх из-за произнесенных им слов, а после отходит от меня и берет в руки чемодан.

— Я сегодня уезжаю на конференцию.

Никакая это, к черту, не конференция, тем более на выходных.

Однажды муж, обозвав меня бревном, завел себе любовницу. Она живет на квартире на окраине города. И сам факт ее наличия меня страшно радует, ведь так фокус его внимания смещается на нее.

— Ты выдернул меня с прогулки с сыном, чтобы сообщить, что уезжаешь к любовнице? — неверяще моргаю.

То есть мы могли бы провести время в парке, погулять вдали от всех, но вместо этого люди Захара приволокли меня сюда, чтобы он сказал мне про то, что уезжает трахать другую женщину?

Злость поднимается волной, и я сжимаю руки в кулаки, а Захар просматривает свои бумаги.

— Какая любовница, ты что? — спрашивает с улыбкой и придвигается ко мне. — Или хочешь, можем уехать с тобой за город.

Мерзко играет бровями.

К горлу подкатывает тошнота.

— Хороших выходных, — разворачиваюсь и иду к двери.

— Веста, — окликает муж, и я оборачиваюсь, — если я узнаю, а я узнаю, дорогая… что ты ведешь себя не так, как должна, то… пеняй на себя. В специальной школе для мальчиков уже лежит анкета Егора. Будешь видеть его в зимние и летние каникулы.

Надо было убить тебя сразу… когда поняла, что ты за человек.

Отравить.

Застрелить.

— Можешь идти, — победно улыбается, и я ухожу.

Внутри все клокочет от злости и безысходности. Кожа покрывается мурашками страха, как вторым слоем одежды.

Ноги сами ведут меня в комнату сына. Из-за закрытой двери слышатся голоса, смех.

Я открываю дверь и заглядываю внутрь.

Вова и Егор увлеченно играют, не обращая внимания на меня, а я, пользуясь моментом, ловлю улыбки сына и запоминаю их.

— Это твой сын?

Дергаюсь, отхожу назад и упираюсь спиной в грудь Клима. Он кладет руки на мои плечи и сжимает их.

В голове тут же проносятся слова мужа и, отшатнувшись, как от проказы, я отхожу от Клима.

Тот будто даже не удивлен — смотрит на меня, подмечая каждую мою реакцию.

— Его зовут Егор, — говорю дрожащим голосом.

Клим переводит взгляд на мальчика, прищуривается, вглядываясь внимательнее, а я замираю. Нет, узнать он его не может, но… если посчитать, когда у нас была связь и когда я родила, можно сопоставить сроки.

Вот только это слишком сложно, кто будет заниматься подсчетами?

— Познакомишь нас? — спрашивает Клим, не сводя глаз с Егора.

— Да, — выдавливаю из себя и первая захожу в комнату сына.

— Мама! — Егор поднимается на ноги и начинает прыгать вокруг меня. — Вова так хорошо играет! Он выиграл гонку! Вот, смотри!

Забирает у Вовы планшет, подбегает ко мне, показывая.

— Здорово! Вова большой молодец.

— А это кто? — Егор спрашивает у меня шепотом, но все равно всем слышно.

Клим делает шаг к моему сыну и присаживается перед ним на корточки, всматривается в его лицо и протягивает руку.

— Я Клим.

Егор тянет свою ручку, и она тонет в широкой мужской ладони.

— А я Егор.

На мгновение воцаряется тишина, а в моей груди образовывается ком.

— Сколько тебе, Егор?

— Пять, — сын выставляет пятерню. — Я в следующем году пойду в школу.

Клим поднимает ко мне взгляд, выгибая бровь. Рано, я знаю.

— Может, и не в следующем, — улыбаясь, отвечаю сыну.

Захар хочет как можно скорее сбагрить моего сына, а Егор еще не готов к школе.

Клим и Егор замирают напротив друг друга, а я перестаю дышать.

Если Шиловский сейчас все сопоставит, что тогда? Вдруг это станет моим спасением? И тем самым выходом?

— Хочешь поиграть с нами? — спрашивает Клима Егор.

Тот будто выплывает из транса, приходя в себя, и отпускает руку моего сына, поднимается на ноги.

— В следующий раз, — отвечает как-то растерянно и уходит из комнаты не оборачиваясь.

Глава 18

Веста

Шесть лет назад

— Веста, дочка, там к тебе пришли, — мама заглядывает ко мне в комнату.

— Клим? — вскакиваю на кровати, а мама поджимает губы:

— Его брат.

Маме не нравится все, что происходит в моей жизни сейчас. В ее системе координат я должна была найти хорошего, работящего парня, выйти за него замуж и только потом уже думать о детях.

Именно это то самое будущее, которое уготовано для меня, по ее мнению.

Но я залетела от бандита.

Звучит пафосно, но на деле никакой фантастики, потому что сижу я у разбитого корыта и жду у моря погоды, вот и все.

Поднимаюсь, иду на кухню, маму отправляю в ее комнату.

На кухне — Захар.

Он совсем не похож на Клима.

— Здравствуй, Веста.

— Здравствуйте.

— Ты подумала над моим предложением?

— Я же сразу вам сказала — нет. Я справлюсь сама. Может, уеду к тетке в Киров. Или на дачу перееду, там тихо и спокойно.

— Ты рискуешь.

— Да кому я нужна! — выпаливаю и тут же осекаюсь. — Уж точно не Климу. Если бы я была ему дорога, он бы забрал меня с собой.

— Ты не понимаешь… — продолжает Захар спокойно, будто имеет дело с неразумным ребенком.

— Я все понимаю. Месяц прошел, — трясу головой. — Захар Константинович, спасибо вам за то, что пытаетесь мне помочь, но я убеждена в том, что никому не нужна.

Мэр молчит пару минут, а потом также молча поднимается, молча идет к двери, у порога оборачивается:

— Все-таки подумай еще.

— Я подумала, спасибо, но мне такое не подходит.

Стать женой мэра и делать вид, что мы семья, с человеком на двадцать лет старше меня.

— Точно нет, — заканчиваю уверенно.

А через два дня меня похищают…

Наше время

Утро, когда я просыпаюсь с осознанием того, что сегодня не увижу своего мужа, можно смело назвать идеальным.

Даже если за окном бушует ливневый дождь.

Надеваю джинсы, теплый свитер. Лицо не трогаю косметикой.

Сегодня такой редкий день свободы. Свободы в том числе и от масок, которые я ношу каждый день.

Егор уже не спит, они с Вовой о чем-то болтают на кухне.

— О, мама пришла! — Егор расплывается в улыбке.

— Доброе утро, — подхожу к сыну, целую его в макушку.

— И тебе, Веста, — Вова откидывается на спинку стула.

— А где Адольфовна? — осматриваюсь.

— Гитлер в юбке смылась, не выдержав нашего смеха, — салютует мне чашкой, а я улыбаюсь.

— У этих стен есть уши, Вова, — говорю затем тихо. — Ты в курсе?

— Нет, но думаю, что Адольфовна прямо сейчас сидит в какой-то тайной комнате со стаканом, прислоненным к стене, и слушает каждое наше слово, чтобы потом доложить все своему хозяину.

Как же четко подмечено, черт возьми.

Киваю Вове, подтверждая его слова.

— Весело живете, — присвистывает тихо.

— Вас никто не держит, — пожимаю плечами.

Сажусь за стол и накладываю себе еду.

Кусок встает в горле, когда в столовую входит Клим.

Вид у него примерно такой же, как у меня: джинсы, свитер. Поздоровавшись, садится напротив Егора и снова залипает взглядом на нем.

Узнаешь в мальчике себя, Клим?

Ведь сходство есть.

— Какие у нас планы на сегодня? — бодро спрашивает Вова у Егора.

Сын смотрит на меня с немым вопросом.

— У нас по плану была прогулка, — вчетвером переводим взгляд в окно, за которым дождь стоит стеной. — Но, кажется, придется все переиграть.

— Ма! Поехали к бабушке и дедушке?

— Поехали. Они будут рады.

Клим отпивает кофе и спрашивает, глядя на меня:

— Твои родители живут в городе?

У тебя что, память отшибло?

— Да, они живут там же, где и раньше.

Ну помнишь, ты забирал меня из дома, а потом мы трахались с тобой?

— Вас отвезти?

— Мы сами. Тем более с нами Биба и Боба, без них никуда. — Это вырывается необдуманно, и я жалею, что была несдержанна и ляпнула лишнего.

Мимолетно подмечаю переглядывания Клима и Вовы, будто они мысленно обсудили между собой мои слова.

— А ты чем займешься, Вов? — перевожу тему.

Парень откидывается в кресле и расплывается в улыбке.

— То-се, — подмигивает мне.

— Пятое-десятое?

— Ага, — отвечает вальяжно.

— Вова, — одно слово Клима, и его сын садится ровнее.

— Я же разрядить обстановку, бать.

— А поехали с нами! — громко заявляет Егор. — У меня бабушка знаете какие пончики печет? С сахарной пудрой! Их ешь, а потом губы слипаются. И пальцы. Только папа бабушкины пончики не любит, говорит, жирно, — и кривится, как Захар. — Поэтому я съедаю их все сразу.

Кошусь на Клима, чувствуя себя виноватой.

А я и виновата. Перед сыном. Но не перед Шиловским.

— Пончики это очень круто! Привезешь мне парочку? А в гости съездим в следующий раз, — тактично отвечает Вова.

— Ладно, — пожимает плечами Егор и придвигается к Климу: — А тебе привезти?

Клима будто тоже притягивает к сыну, он всматривается в него.

— Буду рад, если привезешь.

Мы уезжаем из дома в привычном сопровождении охраны.

Биба и Боба остаются сидеть в машине, а мы с гостинцами идем к моим родителям.

Едва открывается дверь, как я чувствую, что последние оковы падают с моих рук и ног.

— Доченька! — мама обнимает меня. — Два месяца не виделись!

Да. Это тоже было наказанием за непослушание.

— Бабуля!

Объятия, поцелуи, расспросы. И моя ложь о том, что я страшно занята, о том, как много у меня забот и совсем нет времени, чтобы приехать в гости.

Мы проводим вместе целый день, а вечером мама заходит в мою спальню, где мы играем с Егоркой.

— Веста, — мама бледная. — Там к тебе пришли.

— Ко мне? — округляю глаза.

Кто мог сюда ко мне прийти?

Поднимаюсь на ноги, спешу к двери, но мама перехватывает меня.

— Почему ты не сказала, что отец Егора вернулся? — спрашивает тихо.

Глава 19

Веста

Шесть лет назад

Выходит, Захар был прав и я все-таки нужна кому-то.

Меня держали в мрачной комнате без окон. Свет не выключали даже на ночь, хотя я и не знала, где день, а где ночь.

Находясь в той темной комнате, я складывала руки на животе и молилась, чтобы мой ребенок остался со мной.

Меня кормили и поили. Вместо туалета было ведро.

Со мной никто не разговаривал. Не объяснял ничего. Я не знала, что будет, если Клим не вернется и не вызволит меня.

Меня убьют?

С особой жестокостью или нет?

А может быть, отпустят и я смогу вернуться в свою жизнь?

Я уволюсь и уеду так далеко, как только получится, обещаю.

Подальше от игр жестоких дядек, которые я явно не вывезу.

Рожу вдали от нашего города и дам сыну отчество своего отца. Чтобы никто не догадался о том, что малыш от Клима.

Я вела внутренние диалоги с собой, до которых никому не было никакого дела. Этим людям я была безразлична.

Уже потом мне сказали, что я провела в месте, которое я назвала бункером, два дня и две ночи.

Когда в очередной раз открылись двери, я села, ожидая новую коробку еды на вынос, но вместо этого незнакомый мужчина пробасил:

— На выход.

Мне не связывали руки. Не завязывали глаза.

И я подумала, что я свободна. А это значит, что он вернулся…

Но меня вывели вовсе не к Климу, а к Захару.

Мужчина подтолкнул меня к нему, и тот молча завел меня себе за спину.

— Мы обо всем договорились? — спросил сухо.

— Я передам шефу, — кивнул мужчина.

Захар помог мне сесть на заднее сиденье автомобиля и накинул на плечи свое пальто.

— Клим не вернулся? — спросила я, безэмоционально глядя в окно на родной город, который резко стал чужим и жестоким.

— Я же сказал, Веста. Мой брат больше не вернется, — в тон мне ответил Захар.

Да, а еще он говорил, что я в опасности, но я не поверила ему.

Поворачиваюсь к Захару:

— Я согласна.

Наше время

Клим стоит на пороге родительского дома, как когда-то шесть лет назад.

— Мне нужно с тобой поговорить, — произносит тихо, так, чтобы кроме меня, никто не слышал.

Я оборачиваюсь. Мама находится поодаль, кивает — мол, ну что там?

— Сейчас неудобно, — отвечаю Климу. — Давай поговорим дома.

— Дома слишком многолюдно, Веста. И нет угла, в котором бы можно было обсудить то, что меня интересует.

Если Захар узнает, что мы разговаривали, мне будет плохо.

Выглядываю на лестничную клетку, нет ли там кого-то.

— Там чисто, — отвечает тихо. — Я вошел через черный ход, твои надзиратели не видели меня.

— Я не буду говорить с тобой на лестнице, а в дом к родителям пригласить не могу.

— Этого и не потребуется, — отходит. — Иди за мной.

Переминаюсь с ноги на ногу.

Мне страшно.

— Мам, я сейчас, — бросаю маме и выхожу.

Клим ведет головой, зовя за собой, и я поднимаюсь за ним на последний, восьмой этаж.

— Будем говорить на чердаке? — спрашиваю, но он не отвечает на мой вопрос. Вместо этого подходит к одной из дверей и открывает ее, приглашая внутрь.

На пороге замираю в нерешительности. Ладно, мама знает, с кем я, Клим ничего плохого мне не сделает, поэтому захожу в квартиру, мужчина за мной.

Это однушка. Абсолютно обычная квартира, неприметная и будто нежилая.

— Что это за место? — осматриваюсь.

Клим проходится по квартире, идет к окну и зашторивает его.

— Что происходит? — начинаю нервничать.

Шиловский оборачивается ко мне.

— Клим, что я здесь делаю?

— Почему ты с ним? — спрашивает в лоб.

— В душу ко мне залезть хочешь? — хмурюсь.

— Разобраться.

Окидываю взглядом квартиру и захожу в комнату, становлюсь у стены напротив Клима, складываю руки на груди.

— И для этого ты арендовал квартиру? Чтобы узнать, почему же я замужем за твоим братом?

— Тебя пасут. В доме камеры, прослушка и куча персонала, который докладывает о всех твоих передвижениях Захару. К тебе не подойти так, чтобы моему брату не донесли.

Все верно.

В нашем доме невозможно иметь личную жизнь, потому что все личное выносится на суд Захара.

Смотрю на Клима — и флешбеками моменты нашего романа. Пусть и короткого, но яркого.

Я вспоминаю, как он целовал меня, как ласкал, касался невесомо.

Сейчас мы совсем другие, зачерствевшие, чужие.

А он и вовсе делает вид, будто не было ничего.

— Как ты думаешь, почему я с ним, Клим? — спрашиваю с вызовом.

Шиловский отходит от окна и идет через комнату ко мне:

— Уж точно не из-за любви.

— Почему нет? — дергаю бровью.

Это даже смешно.

Ведь главная причина того, что я замужем за Захаром, — Клим.

— Я слышу ваши разговоры. Я вижу вас, — Шиловский протягивает ко мне руку и ведет по моим волосам, отчего я замираю.

Он хмурится, словно вспоминая что-то, и накручивает локон на свой палец.

— И что ты видишь, Клим?

Заглядываю Шиловскому в глаза, и он склоняет голову набок, всматриваясь глубже, в самую душу, и говорит зловещим шепотом:

— Я думаю, что… ты бы отравила моего брата, будь у тебя яд.

— Проницательно.

Может ли Клим поделиться своими наблюдениями с братом?

Захар просто прирежет меня, и мое тело даже не найдут и не смогут похоронить.

— Я думаю, что ты ненавидишь моего брата. Но если это так, почему не уходишь? — размышляет. — Ведь есть куда. Твои родители.

Я молчу, не подтверждаю и не опровергаю.

— Ты не можешь от него уйти, — не спрашивает, утверждает. — Почему?

Придвигается ближе ко мне, а я вжимаюсь спиной в стену.

Аура Клима накрывает меня с головой. Такая знакомая, практически родная.

Не-ет, Веста, второй раз в этом омуте ты утонешь окончательно.

— Ты не меркантильная сука, которая с ним из-за бабок и власти. Тебе плевать на его имя и статус. Будь твоя воля, ты бы не светилась с ним. Он держит тебя чем-то.

Глава 20

Клим

Дверь с грохотом захлопывается, и я запоздало осознаю, что Веста ушла.

Она вывалила на меня свою боль и прошлое, слов о котором я не совсем понимаю.

Так и остаюсь стоять у стены, слыша в ушах отчаянный звон: ты виноват! Ты виноват! Ты!

В голове словно все разбито. Как будто тысячи частиц, которые когда-то потеряли целостность.

— Клим. — Я дергаюсь.

Слава поднимает руки, показывая что это он и он безоружен.

Не слышал, как он вошел, потерял чутье.

А все потому, что слова Весты выбили почву у меня из-под ног.

Откуда такая ненависть? А это точно была она — не злость, не грусть, а именно ненависть. Яркая, живая, такая сильная и вневременная.

С чего бы Весте ненавидеть меня?

Она была училкой моего сына. Что там еще? Может, я подкатывал к ней? Трахнул и забыл?

Перед глазами лицо Весты. Голубые глаза, такие чистые, что не веришь, что они настоящие. Холодные, как январское утро. Сейчас в них ненависть, но… что-то не так. Потому что я помню — они были другими. И взгляд мягкий, невесомый.

И да, конечно, мой брат мог сделать кучу дерьма этой девушке, она могла ожесточиться, но… при чем тут тогда я?

Она вышла замуж за моего брата уже после того, как я уехал. Родила от него. Он полностью обеспечивает ее и их общего сына.

Но… Клим, почему тогда этот пазл не складывается? Какой-то кусочек выглядит чужеродным?

— Клим? — повторяет Слава тихо, сбивая меня с мысли, и я теряю тонкую нить, которую нащупал и тут же выронил.

— Она ушла?

— Да, зашла в квартиру родителей. Двое из наружного были в тачке, смотрели матч, ничего не видели, никому ничего о передвижениях не докладывали.

Значит, наш разговор остался только между нами.

И Веста не скажет, что я выцепил ее по-тихому, так, чтобы мой брат не узнал. Что-то мне подсказывает, что она не скажет ему ничего, пусть и винит меня непонятно в чем.

— Удалось что-то выяснить? — аккуратно спрашивает Слава.

— Можно сказать, что нет, — прокручиваю в голове наш разговор. — Но она не с ним.

— Но и не с нами? — выгибает бровь.

— Нет. Пока нет.

Кивает.

Вряд ли Слава что-то понимает, я и сам-то ни черта собрать воедино не могу.

— Уходим, Клим? — парень указывает в сторону двери.

— Да.

Тут нет моих вещей, забирать нечего, так что мы покидаем квартиру и через чердак выходим в другой подъезд, из которого есть черный ход во двор.

Сажусь в тачку Славы, и мы уезжаем.

В какой-то подворотне он останавливается.

— Клим, на меня вышел человек. Он работал раньше на тебя, но после того, как ты уехал, отправился на вольные хлеба.

— Кто такой?

— Михаил Устименко.

— Понял, — был такой. — Ты пробил его?

— Да, у него несколько своих мастерских. Не отсвечивает, с людьми Байсултанова не работает.

— Уверен?

— Ну… — мнется. — Косвенно, Клим. Башляет его людям, чтоб бизнес его не щемили. И это не все.

— Что еще?

— Он муж подруги Весты. Некой Устименко Валерии. Работает преподом в том же универе, что и Веста.

Хмурюсь.

— Припоминаю такую. Брюнетка.

— Да.

Точно.

Трясу головой от воспоминания-вспышки.

Кабинет. Я, Веста напротив меня. Входит брюнетка и вжимается в стену от страха.

А Веста стоит со вздернутым подбородком, смотрит мне в глаза. И взгляд этот иной, без тонн льда. В нос ударяет запах. Легкий, цветочный.

— Что ему надо? — спрашиваю севшим голосом.

— Узнал, что ты вернулся. Хочет быть полезным тебе.

Тогда разбежалось много шестерок. Почти все теперь под Байсултановым. Кто-то в земле.

Оставшиеся разъехались по стране.

— Он с отцом моим работал, — говорю скорее сам себе, вспоминая.

— Мне Лёня что-то рассказывал про него, — тихо говорит Слава. — Вроде из верных.

— Ладно, устрой с ним встречу, послушаю его.

Может, он что-то знает? Все-таки приближен к Весте сейчас. Муж подруги как-никак.

Пересаживаюсь в свою тачку, еду домой в Захару.

Тут могильная тишина. Машина Весты стоит на своем месте, я паркуюсь рядом и прохожу в дом.

На пороге прислушиваюсь.

Из кухни видна небольшая полоска света, слышен тихий шорох.

Ступаю неслышно, подхожу к кухне, заглядываю через порог.

На кухне включен точечный светильник, который дает совсем немного света.

Как раз для того, чтобы достать молоко из холодильника.

Егор придвигает к встроенной микроволновке стул, залезает на него, открывает дверцу, слезает и берет со стола стакан с молоком. Аккуратно, чтобы не разлить, подносит его к микроволновке.

Я замираю, даже не дышу, чтобы не спугнуть пацана, а сам улыбаюсь.

Хороший он.

Чистый какой-то, без дерьма, которого в Захаре полно.

Егор ставит молоко в микроволновку, нажимает на кнопку, греет, потом забирает стакан и возвращается за стол.

Рядом контейнер с пончиками, и малыш берет один, засовывает в рот, вымазываясь сахарной пудрой, потом отпивает молоко и тут встречается со мной взглядом.

— Ой, — моргает.

Внутри становится неожиданно тепло от этого пацана.

По-смешному серьезного, с недетским взглядом.

— Привет, — захожу на кухню.

Мальчик вжимает голову в плечи, пугаясь.

— Ты чего? — сажусь на соседний стул.

Егор придвигается ко мне ближе и шепчет:

— А вы папе не скажете, что я ел ночью?

Улыбаюсь и беру пончик, откусываю большой кусок и жуя говорю:

— Никому не скажем, да?

Мальчишка заметно расслабляется и виновато улыбается.

— А это я вам привез, — указывает на контейнер. — Я же обещал.

— Сдерживать обещания — хорошее мужское качество, — киваю серьезно.

Егор задумывается, переваривает.

— Обещал, но, — отводит взгляд, — я проголодался и решил подкрепиться, а в холодильнике все вкусняшки высоко, я не достаю.

А в чем проблема вкусняшки пониже положить?

Глава 21

Веста

— Ма-ам, — шепчет Егорка мне на ухо, и я открываю глаза.

Сын сидит на моей кровати в своей пижаме с динозаврами и смотрит с озорным ожиданием.

— Ты долго будешь спать? Мы же сегодня должны ехать в парк кормить уток.

Беру в руки телефон. Только семь утра.

— Ты что так рано встал? — притягиваю к себе сына, чмокаю его в щеку.

— Там утки голодные.

— Погоди, — сажусь на кровати и беру лицо сына в свои руки, рассматриваю. — Почему ты такой липкий?

— А, так это пончики, — и широко улыбается.

— Подъедал их ночью? — распахиваю глаза от удивления.

— Нет. В смысле не я, а мы.

— Очень интересно, — качаю головой. — И с кем ты ел пончики? С Вовой?

Больше не с кем.

— С дядей Климом, — заявляет гордо.

— С… — запинаюсь, не веря своим ушам, — с дядей Климом?

— Он пришел ночью, и вместе мы доели пончики. И молоко допили. — цыкает совсем по-взрослому. — Адольфовна руга-а-аться будет.

— Скорее всего, — усмехаюсь.

— Дядя Клим сказал, что примет на себя удар, — кивает серьезно и придвигается ко мне, спрашивая шепотом: — Мам, а что значит, принять удар на себя?

— Это означает, — сглатываю, — защиту. Когда кто-то защищает тебя.

— Я так и подумал.

Улыбаюсь и взъерошиваю волосы сына. Он у меня совсем взрослый и все понимающий, чуткий. Вот только что они делали с Климом вдвоем ночью?

— Егорка, а дядя Клим что-то говорил? Может быть, спрашивал? Про меня?

— Мы просто ели пончики, ма, — пожимает плечами.

Но я-то понимаю, что вряд ли это было просто.

Интересно, заподозрил ли что-то Клим? Ведь эти ночные посиделки неспроста.

А что, если он догадался о том, что Егорка может быть его?

Что, если хочет как-то использовать моего сына?

— Мам, утки!

— Я поняла. Поняла, — усмехаюсь и встаю. — Иди умываться и переодевайся. Сейчас позавтракаем и поедем.

Егорка убегает к себе так быстро, что сверкают пятки, а я иду в ванную комнату, привожу себя в порядок и надеваю удобную одежду для прогулки.

Обычно, когда Захара нет дома, я не крашусь.

Но сегодня достаю тон, румяна, тушь.

Веста, ты же не для Клима стараешься?

Сжимаю кулаки и убираю косметику обратно.

Нет. Я не буду краситься. Адольфовна, Биба и Боба могут заметить, а потом доложат параноидальному Захару.

Иду на кухню, откуда слышны голоса и доносится запах жарящихся сырников.

Клим сидит рядом с Егором. Мой сын увлеченно рассказывает ему про своих друзей из детского сада.

У плиты стоит Амелия Адольфовна, переворачивает сырник и бросает холодный взгляд на Егора и Клима.

Следит. Даже не столько за разговором, сколько за эмоциями, настроением.

Когда вернется Захар, наверняка расскажет ему, что тут без него веселились, и это, естественно, выведет моего мужа из себя.

— Доброе утро, — здороваюсь и вхожу на кухню.

Клим бросает на меня совершенно незаинтересованный взгляд.

— Доброе.

Я сажусь за стол рядом с Егоркой, который увлеченно ест свой завтрак, явно спеша закончить его и поскорее убраться отсюда.

— Доброе утро, Веста Егоровна, — Адольфовна поворачивается ко мне. — Хозяин приказал вам оставаться сегодня дома.

— Прошу прощения? — я зависаю, не веря своим ушам.

— Вы слышали.

— Захара не будет до завтрашнего утра! — срываюсь на крик. — Ему не должно быть дела до наших планов, пока он занят другими… — телками, хочу сказать я, но останавливаюсь в последний момент.

Клим смотрит на меня напряженно, но увидев, что в перевожу на него взгляд, отворачивается к Егорке.

— Веста Егоровна, я лишь передаю вами указание Захара Геннадьевича.

— Ясно, — улыбаюсь криво.

— Мам, — у Егорки глаза на мокром месте, — мы что, не поедем кормить уток?

Сжимаю зубы.

Хрен тебе, Захар! Это вообще переходит все границы. Я сдержу слово, данное сыну.

Только собираюсь высказать все, что думаю насчет отказа мужа, но неожиданно мягко начинает говорить Клим, обращаясь к Егору:

— Думаю, твой отец не знал о ваших с мамой планах. Ведь если бы он знал, что ты хочешь погулять в парке, наверняка бы разрешил. Клим поворачивается к Адольфовне: — Амелия Адольфовна, можете передать Захару, что Веста с сыном съездят развеяться под мою ответственность. Поводов для переживаний нет.

Гестапо номер один замирает, не понимая, как ей реагировать.

Мое слово не имеет веса, но слово Клима кое-что значит.

Она ничего не отвечает, лишь спешно покидает свой пост, наверняка торопясь доложить своему хозяину обо всем, что тут произошло.

Клим поднимается со своего места, поворачивается ко мне:

— Хорошей прогулки, — придвигаясь, продолжает тише: — И, Веста, ночью был дождь. С мостом, через который идет дорога в город, может что-то случиться, так что держись крайней правой стороны моста. Я уехал.

Уходит, а я провожаю его непонимающим взглядом.

Что это сейчас было?

— Мам, так мы поедем? — спрашивает с надеждой сын.

— Мы поедем, — произношу уверенно и поднимаюсь. — Нам пора, Егорка.

Телефон я снова «забываю». Выезжаем со двора. Машины Клима нет, только автомобиль Вовы. Возможно, он еще спит?

Мы с сыном впереди, позади нас, как всегда, сопровождение в лице Бибы и Бобы.

Мост, про который говорил Клим, перекинут над широкой траншеей для магистрали водоснабжения, которую тянут от станции водоочищения в город. Вот уже месяц, как единственная дорога к нашему дому перерыта.

Увы, даже мэр не может повлиять на сей процесс, поэтому домой мы добираемся через импровизированный деревянный мост.

Когда я доезжаю до него, то беру правее, как и говорил Клим.

Проезжаю четко по его следам другой машины, предполагаю его.

Когда мы пересекаем мост, я притормаживаю, потому что чувствую: все это неспроста.

В зеркале заднего вида вижу машину сопровождения. Они едут четко по центру и… мост под ними рушится, а машина летит носом вниз.

Глава 22

Веста

— Давай катамаран возьмем? — спрашивает Вова у Егорки, и сын поднимает на меня умоляющий взгляд.

— Ма-ам, можно я покормлю уток с катамарана? Ну пожалуйста.

Перевожу взгляд на Клима.

Тот никак не реагирует, на меня смотрит, я бы даже сказала, безэмоционально.

Но я-то понимаю, что это неспроста и ему что-то нужно от меня.

Вся эта история с мостом была четко спланирована ими, чтобы избавить меня от хвоста и любых вариантов быть услышанными не теми, кем надо.

— Конечно, сынок, — улыбаюсь Егору и перевожу взгляд на Вову. — Я могу тебе доверять?

Почему-то именно в эту минуту я вижу невероятно сильное сходство Клима с его сыном.

И пусть внешне они отличаются цветом волос, разрезом глаз, но дело в другом. В повадках, в суровом, слишком жестком, даже несмотря на улыбку, взгляде.

В выражении лица, которое возвращает меня на шесть лет назад.

— Я прослежу за Егором, — твердо произносит Вова. — Ты можешь довериться нам.

Тихо выдыхаю.

Мне очень тяжело. Я устала и, если честно, после утренней выходки Захара в шаге от того, чтобы сдаться и капитулировать.

Еще и Клим, который слишком близко ко мне и сыну, который напоминает мне о прошлом — а я так усердно старалась его забыть, раз за разом вычеркивая воспоминания, заставляющие мое сердце биться сильнее.

Меня будто разрывает, тянет в разные стороны, а ощущение безысходности собственного положения уничтожает мою волю.

— Мам, можно мы поедем? — Егор смотрит на меня с ожиданием.

И я не могу ему отказать. У меня просто нет права забрать у ребенка такой редкий миг счастья.

— Можно, — киваю, и сын прыгает от счастья. — Только аккуратно.

Вова подхватывает брата на руки и подбрасывает его.

— Не переживай, мы будем хорошо себя вести, — улыбается мне криво, немного дерзкой улыбкой.

Вова словно пытается набросить на себя флер раздолбайства, но тщетно — я прекрасно помню, каким он был ребенком. Слишком серьезным, взрослым не по годам.

Я не верю в то, что он изменился и стал другим. Возможно, лишь пытается исказить впечатление о себе.

Мальчики уходят, а мы с Климом прячемся в тень раскидистого дуба, на котором уже желтеют листья.

Обнимаю себя руками, следя за Вовой и Егором.

— Что происходит, Клим?

Я не смотрю на него, но полностью ощущаю его присутствие рядом. Может, он моя неизлечимая болезнь?

Я чувствую, что потеряла себя, что не знаю, куда мне идти дальше и вообще — имею ли я право на какие-либо действия. Может, вернее было бы раскрыться перед Климом и попросить у него поддержки?

Ведь он не такой, как Захар. Как ни крути.

Вот только есть ли у него ресурс для помощи нам с сыном? И самое главное — есть ли у него желание.

— Иначе с тобой невозможно поговорить, — пожимает плечами и становится напротив меня.

Невольно поднимаю на Клима взгляд.

Мы молчим несколько секунд. Клим хмурится, и я не понимаю почему. Что не так? Он что-то вспомнил?

Шиловский трясет головой и говорит, не сводя с меня взгляда:

— Мне нужна твоя помощь.

Я усмехаюсь.

— Как видишь, у меня не так уж много прав в этом доме. Поэтому я даже представить себе не могу, о какой помощи ты говоришь.

— Веста, — Клим вздыхает, будто набирается сил, — когда-то, много лет назад, произошло кое-что.

Уж не про твое ли фантастическое исчезновение идет речь?

— У меня возникли проблемы в бизнесе, и мне срочно пришлось вывозить сына из страны и спасаться самому.

Хочется завыть в голос. Неужели я для тебя ничего не значила? Когда ты спасался, почему не подумал обо мне?

— Запущенный процесс повлек за собой целую цепочку событий. Погибло несколько моих людей. Остальные перешли к конкуренту, а я оказался отрезан от мира.

— Ты на жалость напрашиваешься? — спрашиваю цинично, даже не узнавая себя.

Меня-то он не жалел.

Клим хмурится, опускает взгляд и начинает тереть виски, будто воспоминания даются ему тяжело.

— Нет. Мне нужно от тебя другое.

— Что именно?

— У меня есть четкое убеждение, что именно Захар стоит за моими проблемами.

Я замираю после этих слов.

Если Захар это все устроил, то… получается, что опасность, которой подвергалась я с Егором, тоже его рук дело.

Запугивание.

Похищение.

Это все он?

К горлу подкатывает тошнота, и я опираюсь рукой о дерево.

— Что с тобой? — Клим трогает меня за локоть, но я вырываюсь.

А что, если все это… все, что было, — на самом деле какой-то очень извращенный план Захара?

Он загнал меня в ловушку, подманив на кусок сыра, и захлопнул клетку.

И вот уже шесть лет я его пленница и любимая девочка для битья.

— От меня-то что нужно? — спрашиваю хрипло.

Клим всматривается в мое лицо, наверняка не понимая моей реакции.

— Мне нужно, чтобы ты установила в его спальне прослушку.

Я резко поднимаю взгляд,

— В его комнату вхожа только ты и эта Гитлерша.

Я не совсем вхожа, вообще-то, но… наши спальни рядом, и я могу попасть туда.

— Еще кабинет, — продолжает Клим.

— С этим будет сложнее, — говорю тихо.

— Поэтому мне и нужна ты. Мое внимание к кабинету точно не останется незамеченным.

— Почему ты уверен в том, что я пойду против мужа? — смотрю на Шиловского исподлобья.

— Потому что ты его ненавидишь.

— Может, это мой вариант любви? Вот такой, извращенный? — хмыкаю.

Клим прошивает меня взглядом как красной нитью.

— Почему-то я уверен в том, что любишь ты по-другому.

Глава 23

Клим

У меня до ужаса сильно болит голова.

Головные боли усилились, стоило мне вернуться на родную землю, и почему-то рядом с Вестой давление в моей голове переходит все допустимые границы.

Как будто внутри меня заточен какой-то страшный зверь, который хочет выбраться из клетки на волю.

Возможно, это воспоминания, которые залежались там не рассказанными мне?

Ведь я забыл. Что-то забыл.

Вот только что?

Или еще хуже — кого?

Веста бледна, напугана, и ей не нравится то, что я предлагаю.

Но я чувствую, что все не так просто: она тоже заточена в свою личную клетку.

Захар не тот человек, который может стать правильным, добросердечным мужем и отцом. То, что я видел сегодня, да и накануне, подтверждает мое мнение — он поехал башкой еще сильнее, чем шесть лет назад.

Как будто все дерьмо, которое было у него внутри, вырвалось наружу.

Веста оттягивает ворот пушистого свитера, а я ловлю взглядом ее руку, на которой сегодня не надето ни одного кольца, даже обручального.

Женщина, которая любит и уважает мужа, не выйдет в люди без кольца. Некоторые женщины в принципе не снимает обручальное кольцо.

И этот факт как еще одно подтверждение того, что я прав и будь на то воля Весты, она бы давным-давно сбежала из этого барака подальше от мужа.

— Оставь при себе свои наблюдения насчет того, как я умею любить, — обжигающе холодно отрезает Веста.

Мой комментарий ее точно задел.

Она закусывает губу, явно размышляя о нашем разговоре.

— Ты хочешь развязать войну.

— Это так, — киваю.

— Что будет, если ты получишь подтверждение тому, что Захар каким-то образом причастен к твоим проблемам?

— Я сделаю так, что теперь уже ему придется бежать, бросив своих людей и свой пост.

— Какая моя выгода в этом всем, Клим? Я сильно рискую даже сейчас, вообще разговаривая с тобой. Если ты загонишь Захара в угол и заставишь сбежать, он просто заберет меня с собой. Уж лучше быть пленницей у всех на виду, чем жить в тени, рядом с озлобленным человеком, который ненавидит всех.

— Я понимаю это. И конечно, прошу твоей помощи не просто так. Скажи, чем он тебя держит? Я смогу помочь.

Я обязательно смогу что-нибудь придумать.

На самый крайний случай вывезу ее и Егора под другими именами.

Веста вздыхает и устало проводит рукой по лицу, а после поднимает руку и стягивает с волос резинку.

Они волной они рассыпаются по плечам, падая на лицо.

Меня откидывает назад невероятно болезненным флешбеком.

Я уже видел это. Ее бледное лицо и локоны, только тогда они были светлее, чем сейчас.

Свет воспоминания опаляет мозг, и я зажмуриваюсь. Я помню, как… стянул с нее резинку.

— Давно хотел так сделать, — говорю тихо.

Веста затуманенным взглядом смотрит на меня не двигаясь, а я заглядываю ей в глаза и подыхаю.

Резко распахиваю глаза и опускаю взгляд на свою руку, ожидая увидеть в ней резинку, но там нет ничего, одна лишь пустота.

Что произошло сейчас?

Что случилось тогда?

Между нами что-то было? Ведь иначе я не стал бы стягивать с нее резинку, это достаточно интимный жест.

Но если так, почему она не рассказала мне правду?

Веста не видит моих метаний, она и сама слепо мажет взглядом по пруду, выглядывая сына.

— Я хочу свободы, — говорит твердо и поднимает на меня взгляд.

Слишком жестокий для такой нежной внешности, но вряд ли она отдает себе отчет о том, как сильно ожесточилась.

— Я хочу свободы, Клим, — повторяет тверже. — Для себя и сына. И мне плевать, как ты это организуешь. Хоть вывезешь меня с Егором из страны по-тихому, хоть убьешь Захара.

Последние слова не вызывают у меня шока. Я видел, как она смотрит на брата, когда тот не видит.

Если бы у Весты было чуточку больше возможностей, она бы уже предприняла что-то.

— Я помогу тебе и Егору стать свободными, — произношу твердо, чтобы у нее не осталось сомнений.

Веста кивает, принимая мое обещание, и обходит меня, направляясь к пруду.

Я ловлю ее за руку, она замирает. Тепло ее ладони прошивает меня.

Я помню эти ощущения. Помню гладкость ее нежной кожи.

Веста выгибает бровь.

— Все это должно остаться между нами, — говорю хрипло, чувствуя, что тону в какой-то тягучей пучине.

Губы Весты трогает насмешливая улыбка.

— Я никому не скажу, что большой бандит вернулся за своей порцией вендетты.

Она разворачивается и уходит, а я из последних сил хватаюсь за голову, которую прошивает новая вспышка.

Веста подбегает ко мне, оплетает мою шею руками. Я подхватываю ее за талию и прижимаю хрупкую девушку к себе.

Она дышит мне в шею и шепчет:

— Я никому не скажу, что у большого бандита есть сердце.

Девочки, приглашаю вас в свою новинку
Дорогая первая жена
https://litnet.com/shrt/EZ-8

— Кто позволил тебе уехать? Весь город судачит, что моя жена исчезла в брачную ночь
Идар сжимает мой подбородок, изучая меня холодно, будто я лошадь, которую он собирается купить.
Сегодня на нем все черное — ни следа вчерашней торжественности, когда мулла проводил никах.
— Может, городу стоит узнать, что в нашу брачную ночь на моем месте была другая?
Идар отпускает меня.
— Я поговорю с ней. Вы не будете пересекаться.
— То есть ты все так и оставишь? — все же вырываюсь, поднимаю голову. — А что, мне тоже будет позволено иметь мужчину на стороне?
Он перестает дышать, взгляд затягивает темной пеленой.
— Ты можешь попытаться, — выдавливает из себя. — Это будет последнее, что ты сделаешь, перед тем как я придушу тебя.

Глава 24

Клим

— Кто в твою маленькую головку вложил мысль, что ты можешь игнорировать мои указания? — Захар плюется ядом. — Веста, девочка моя, тебе напомнить, кто я и что могу сделать?

Брат переходит на крик.

— Тебе ясно сказали: сиди дома! Не высовывайся! Что из того, что сказала Амелия, было непонятно?

— Мне было непонятно, какой в этом смысл, Захар, — равнодушный голос Весты в противовес истерике брата звучит как гром среди ясного неба.

— Смысл в том, дорогая, — тон Захара становится издевательским, — что ты попутала берега!

— Это не так, — Веста по-прежнему держит себя в руках. — Наших договоренностей я не нарушала. О моих планах ты знал, когда уезжал.

Я бы очень хотел сейчас увидеть ее.

Хрупкая, нежная, но спрятавшая себя в колючую обложку.

А ведь она не такая, какой хочет явиться миру. Сильная стерва — жена мэра. Женщина, которой плевать на всех. Безразличная к другим. Властная, строгая, жесткая.

Все это лишь оболочка.

Но она на самом деле другая. Мягкая, ласковая, заботливая, очень женственная.

У меня лишь один вопрос: откуда я это знаю?

Мы были вместе? Если это так, почему она ничего не сказала мне?

А может, мы расстались просто друзьями?

Или не было ничего этого и мой мозг просто рисует картину того, что не происходило никогда?

Нет, тут что-то не то.

Может быть, я и поехавший головой, но я не верю в то, что посттравматическое состояние устраивает мне игры разума.

И я чувствую, что, как никогда, близок к разгадке. К важному открытию, которое изменит мой мир навсегда.

— Наша договоренность состояла в том, что я говорю, а ты делаешь, — голос Захара звучит мерзко, и я в шаге от того, чтобы войти в кабинет. — Ты слушаешься, Веста, и не задаешь вопросов.

— Захар, давай начистоту? — я слышу, как она глубоко вдыхает. — Ты просто захотел испортить нам с сыном выходные. В кои-то веки мы запланировали провести время вместе! Но тебе показалось, что это сделает нас слишком счастливыми, и ты цинично решил нарушить наши планы!

— Мои приказы не обсуждаются, Веста! Ты забыла?

— Это ты забыл, Захар! — Веста все-таки срывается. — Я человек! Не твоя собака на привязи! У меня есть чувства, есть желания! А ты… ты вообще уехал к своей любовнице! Какое тебе дело до нас с Егором! Развлекался бы себе, забыв о таком досадном недоразумении, как я и мой сын!

Каждое, абсолютно каждое слово отдается в моей голове какими-то жуткими картинами.

Веста, по сути, раба в этом браке.

У мужа есть любовница, но ее это абсолютно устраивает.

И самое главное… почему она назвала Егора своим сыном?

У меня перед глазами все плывет, будто старый советский телевизор стал рябить.

Виски наливаются свинцом, мне не вдохнуть полной грудью от боли.

Сколько у Весты тайн? И когда я узнаю их все?

Из-за приоткрытой двери слышится мерзкий, демонический смех Захара. Я даже не слышал никогда, чтобы мой брат так говорил с женщиной или смеялся, как душевнобольной.

— Ты такая глупая, Веста. Я же проверял тебя. Предашь или нет? И ты предала. Уехала. Да еще с кем — с Климом! А ведь я говорил тебе держаться от него подальше!

— Зачем ты тогда поселил его рядом? Снова твои извращенские игры?

— Посмотреть хотел, как быстро ты скакнешь на его член. — В голосе Захара нет больше смеха, одна тягучая, злая ненависть. — Ну, успели уже потрахаться, да?

— Что ты несешь? Я же под круглосуточным наблюдением!

— Вот только вчера наш мост, прочный, крепко сделанный, чудесным образом рухнул. При этом пострадала не ты, а мои люди! Расскажешь мне, как вы с Климом сумели провернуть это?

— Ты параноишь, — Веста говорит холодно, резко убирая эмоции из голоса. — Мост обрушился, и мы тут ни при чем. Клим услышал скрежет металла и вернулся.

— И забрал тебя и Егора с собой! Получились шикарные семейные выходные. Ай да молодцы!

Почему мне кажется, что эта фраза означает совсем не то, что я думаю?

Я сжимаю ручку на двери, готовый в любой момент войти и увести Весту. Но пока она выдерживает давление Захара, и я не вмешиваюсь еще из-за корыстных целей.

Эти двое что-то скрывают. И я должен узнать что.

— А нам надо было остаться в грязи на опушке леса? — хмыкает Веста. — Мы гуляли в парке с Егором и Вовой, Клим вообще уехал куда-то, его не было с нами.

Такова легенда, которую мы придумали.

— И ты думаешь, я поверю в это? — Захар вновь хохочет.

— Я устала оправдываться, — Веста вздыхает. — Поэтому мне все равно, поверишь ли ты мне или нет.

— Последний вопрос, дорогая. Скажи, ты спала с ним? Где, в машине? Пока Вова развлекал Егора, ты развлекала Клима? Что, вспомнили былые времена? Как вы трахались, когда ты была училкой в дешевых шмотках, когда была никем?

Я жду ответа, но Веста… молчит.

А меня накрывает с головой волной воспоминаний, от которых я сгибаюсь пополам, будто меня ударили под дых.

— Я хочу, чтобы ты стала моей.

— Вы мне не нравитесь, Клим Миронович. И никакие бабки не заставят меня добровольно лечь под вас.

Подкатывает тошнота от нестерпимой боли.

А после новая вспышка.

— Думаете, я маленькая глупышка? Полагаете, не понимаю, что таким образом вы пытаетесь загнать меня в угол? По-хорошему не получилось, так решили надавить на болевую точку. Вы ждали, что я приду и буду умолять вас оставить меня на моей должности. Вот я перед вами, Клим Миронович. Делайте со мной что хотите.

Веста быстро дышит. Она невероятно прекрасна в этой злости и противостоянии мне.

— Ты сходишь со мной на свидание, — говорю ей.

Я стекаю на пол, хватаясь за голову.

Поднимаю руку, стягиваю резинку с ее волос, и они светлой волной рассыпаются по плечам.

— Давно хотел так сделать, — говорю тихо.

Я касаюсь ее губ своими, веду по ним.