Я стояла на пороге квартиры и задыхалась от слез. Трясущимися от страха пальцами расстегнула пальто, вцепилась в шарф.
— Долго там возиться будешь? — рявкнул муж из кухни. Он гремел тарелками, крышкой от кастрюли. — Жрать нечего! Ты должна была вернуться в восемь, а на часах двенадцать.
— Знаю, — выдохнула я громко и вытерла мокрые щеки. — Случилось ужасное, Дерел. Мне нужна твоя помощь.
Я шагнула на кухню. Здесь при свете тусклой лампы Дерел мог видеть панику на моем лице, красные от слез глаза и то, как меня всю трясет.
Муж сидел за столом перед пустой тарелкой. В правой руке держал хлеб с маслом, в левой – столовый нож. Пустой взгляд Дерела скользнул по вырванному клоку ткани на юбке, по сбитым носкам сапог.
— Почему ты в таком виде?
— Случилось ужасное, — повторила я нервно, чувствуя, как слезы вновь подступают к глазам. — В переулке между храмом и школой на Войт-стрит, я задержалась, чтобы поговорить с малышами из сгоревшего дома. Помнишь, я говорила про тот дом, что сгорел сегодня утром? Хотела записать, что ребятишки чувствуют, поддерживают ли их семью соседи. Я задержалась, Дерел…
— Я вижу, — оборвал он меня. — Ужин в девять, сейчас уже двенадцать. Что я, по-твоему, должен был делать, а?
Я зло стиснула зубы. Муж меня словно не слышит! Растерянно осмотрелась: грязное белье под раковиной ждало стирки, гора немытой посуды высилась на тумбе еще с прошлого воскресенья. Кажется, на нескольких тарелках рис засох настолько, что его уже ничем не отодрать.
— Ты мог бы навести порядок, — пробормотала я.
— Что?
— Порядок, Дерел. Помыть посуду, отнести белье в ванную комнату. В холодильнике есть мясо, сыр и два вида соуса. Вон в том мешке картофель. Ты ведь умеешь готовить, так почему не потушил картофель с мясом? Это недолго. Да и ты все равно пока не работаешь, а я…
— А ты баба! — взревел муж и вскочил со стула. — С чего вдруг я должен выполнять твои обязанности?
— С того, что я много работаю, а ты…
— А я ждал письмо со склада весь день, нервничал и не мог отвлечься! Приперлась среди ночи в рванье, – и это еще узнать надо, где ты была. На задании, говоришь? С каких пор ты возвращаешься с работы по темноте?
Я не узнавала человека передо мной. Он стал таким совсем недавно – как только мы поженились. Но узнавать Дерела заново я не хотела… Такого Дерела – точно нет. А еще он впервые повысил на меня голос, и терпеть это я не намерена.
Он кричал что-то еще. Я уже не слышала. Застегнула пальто, плотнее обмотала шарфом шею и вышла из квартиры. Дерел не пойдет за мной, я уверена, ему лишний раз наклоняться, чтобы обуться, лень.
Покинуть подъезд я решилась не сразу. Стояла, прислонившись к двери, и слушала шум ветра. Он звенел осколками стекла разбитой на тротуаре бутылки, с хрустом срывал сухие ветки с деревьев и бросал их на металлический козырек.
Каковы шансы, что тот человек из подворотни понял, куда я сбежала? Он гнался за мной несколько кварталов. Я петляла между домами, путала следы, пряталась в кустах, подъездах и даже мусорных баках. Прошел не один час, прежде чем я добралась до дома. Вряд ли он видел, куда я исчезла – иначе догнал бы в два счета.
Я тихонько отворила тяжелую дверь и выглянула в темноту. Слабый фонарь, единственный во дворе, мигал. Если я проскочу мимо него и скроюсь вон за тем поворотом, то сумею добраться до пересечения улиц Уэльской и Воттвард. Там находится отделение полиции, и только полицейские смогут мне помочь. Кто, как не правоохранительные органы, способны дать опору и защиту испуганной гражданке?
До участка добралась в два счета, стараясь не выходить на свет. Бесшумно скользила вдоль домов, пряталась в темных арках и замирала у деревьев, чтобы отдышаться. Мне казалось, что преступник следует за мной по пятам, и только невероятной силой воли я смогла убедить себя снова не разреветься. От страха сосало под ложечкой, и каждый шорох, скрип или чьи-то шаги в конце улицы заставляли меня обмирать.
Вот-вот и он меня схватит. Я почувствую его цепкие пальцы на своих плечах и ничего не смогу сделать. Я маленькая и хрупкая, а он… Тот убийца был под два метра ростом. Именно такие, как он, убивают ночами беззащитных свидетелей. Молча. Хладнокровно.
В конце концов, я запугала себя так, что когда ворвалась в отдел полиции, наверняка всполошила еще и дежурного. В панике подскочила к окошечку и выпалила:
— Я хочу написать заявление!
Дежурный полицейский едва дышал объевшись. Поглаживал себя по круглому животу, дожевывая последний кусочек, и с отвращением поглядывал на коробочки из-под еды перед собой. На меня он взглянул нехотя.
— Поспокойнее, дамочка. Что вас беспокоит?
— Убийца меня беспокоит, — процедила я. — Я журналистка, и сегодня вечером меня отправили в трущобы, чтобы пообщаться с жителями сгоревшего дома. Я задержалась и не успела уйти до заката. Возвращаясь домой, решила срезать путь… Эй!
Я оборвала рассказ, когда дежурный вдруг зевнул. Меня он будто не слушал.
— Так вот, — продолжила я, вновь поймав взгляд полицейского. — Я решила срезать путь через парк, а к тому парку ведет узкий темный переулок. Как только я пересекла улицу, то увидела, как один мужчина заколол другого кинжалом. Или ножом. Или еще чем-то подобным. Не знаю, я не рассмотрела. Убийца увидел меня и, не думая, рванул в мою сторону!
— Но вы ведь стоите передо мной, — дежурный вскинул лохматые седые брови. — Значит, вас не догнали?
— Не догнали, как видите. Я хочу написать заявление на него.
— За что? Он ведь вам ничего не сделал. А погоня, насколько я знаю, не карается законом. К тому же он вас так и не догнал.
Я мысленно взвыла. Мигом вспомнились все матерные слова, которые я по случайности узнала еще в раннем возрасте, но блистать знаниями перед полицейским было нельзя – он и так не стремится помогать.
— Он ведь убил человека, — заметила я. — Соответственно, вы должны поймать его, так?
Из своего купе я смотрела на пустой перрон. Где все пассажиры и проводники? Никого не было. Только Тирел махал мне рукой на прощание, а когда поезд тронулся, он скрылся в кебе и уехал.
Я села на нижнюю полку, прижимая к себе единственное, что со мной осталось – мою сумку. Ее содержимое не поможет мне выжить в чужом городе, так что оставалось только надеяться на добросовестность организации.
Купе оказалось миленькое: мягкий матрас на кровати, откидной деревянный столик и лампа. Чистое постельное белье уже было здесь, так что мне не пришлось ждать, когда его принесут.
Я застелила кровать и легла на нее прямо в одежде, только сапоги скинула. Как заснула – не помню, а проснулась, когда громкоговоритель оповестил, что поезд прибыл в Ковентор.
Услышав название станции, я похолодела. Вот и всё – я на месте. Что ждет меня здесь? Каким будет мой новый дом? А соседи? Подружимся ли мы?
Из вагона я вышла одна. Даже обернулась и подождала, не появится ли кто-то еще, но двери закрылись, и поезд покатился в обратном направлении. Будто и не поезд вовсе, а наёмный кеб.
Дрожащими от волнения руками вытащила карту города и всмотрелась в нее. Тирел красным фломастером отметил все нужные повороты, прочертил ровную линию через кладбище и кружком обвел дом.
Порыв ледяного ветра появился внезапно. Рванул карту из моих слабых пальцев и унес в деревья.
— Эй! — возмущенно крикнула я и бросилась догонять единственную вещь, которая поможет мне найти жилье. — Черт, черт, черт!
Карта лениво кружилась в воздухе. Высоко. Слишком высоко над землей, чтобы я смогла ее достать! Уныло я смотрела, как она опускается на сухую ветку, сломанную ветром, и цепляется за ее острый край.
— Чтоб тебя!
Так, ладно, у меня еще есть листок с адресом дома. Можно ведь спросить у прохожих, так? А если прохожий попадется дружелюбный, то еще и проводит.
Я двинулась в сторону симпатичного кладбища. Странное словосочетание, согласна, но местные захоронения и впрямь были такими аккуратными, что нельзя было ими не любоваться. Впрочем, мне сейчас не до любования могилками. Обед и ужин, выданные мне Тирелом, я не съела – проспала все десять часов пути. Замерзла, устала, и очень хотелось в уборную. Так что я почти бежала по ровненькой, аккуратной тропе, ведущей на центральную улицу города. Куталась в пальто и мысленно страдала – в Ковенторе погода оказалась куда хуже, чем в Лэстене, а я вовсе не была готова к снижению температуры. На мне тонкое шерстяное платье, облезлые сапоги, легкое пальто и шарф, который никакой согревающей функции не выполнял.
Красоту городка почти не замечала. Только пару раз восхищенно вздохнула, когда поняла, что весь город утопает в деревьях и кустарниках. Листья еще не все облетели, и красно-рыжие улочки со старинными каменными домами казались сказочными. Интересно, а каково здесь летом, когда всё вокруг цветет и благоухает? Надеюсь, до лета мне тут жить не придется! Но обязательно приеду в Ковентор в отпуск.
Я мчалась по дороге и на ходу оглядывалась по сторонам. Город словно вымер – ни одного человека! У кого спросить, куда мне идти?
Остановилась, чтобы отдышаться. Нашла взглядом табличку с названием улицы на ближайшем здании и довольно кивнула: улица Бассейная как раз та, что мне нужна. Мой дом располагался на Бассейной.
Впереди мелькнула человеческая фигура. От радости я в три прыжка достигла незнакомца и схватила его за рукав дубленки заледеневшими пальцами.
Старику на вид было лет семьдесят, или чуть больше. Выглядел он, правда, на все двести – сухонький и сморщенный, трясся на ветру как осенний лист. Да и землистый оттенок лица выдавал преклонный возраст. Его выцветшие глаза уставились на меня как на пустое место.
— О, простите, — я отдернула руку и, дабы сгладить неловкость, зачем-то потрепала незнакомца по руке. — Мне нужна ваша помощь! Я жутко замерзла и спешу домой, но боюсь, что не смогу найти его сама.
— Приезжая? — прохрипел старик. — Все вы, новенькие, заселяетесь в один и тот же дом, что стоит на окраине. Бассейная улица, дом номер три?
Я ошарашенно кивнула.
— Вон туда идите, — махнул он рукой в сторону возвышающегося над остальными домами огромного строения.
— Это не… Не школа или что-то вроде того? — уточнила я, понимая, что мой “домик” размером с рыцарский замок.
— Не школа. Дом сдают, что ли… Не знаю я, да только такие, как вы частенько в него заселяются, а потом убегают, сверкая пятками.
Старик фыркнул и покачал головой, потеряв ко мне всякий интерес. Он скрылся в ветхом доме, у которого я его и поймала.
Что ж, сумма, которую я должна буду заплатить за работу агентства, вполне оправдывается тем, что жить я буду в замке. Ладно, ладно, не в замке – но в таком доме я со своим фиктивным мужем и впрямь могу неделями не пересекаться. Тирел при желании может отправить ко мне хоть пятерых мужей, и все равно я буду чувствовать себя одинокой.
Мой новый дом был окружен садом. В нем росли вечнозеленые ели и кустарники, заснувшие на зиму лиственницы и голые тополя. Желтые и красные листья толстым одеялом укрывали тропинку от ворот до главного входа в дом.
Ворота я отворила беспрепятственно, а вот ключ от дома мне следовало найти под треугольным камнем на лестнице. Так сказал Тирел. Я прошествовала по тропинке, шелестя опавшими листьями и вдыхая умопомрачительный запах приближающейся зимы, который в этом саду чувствовался особенно ярко.
Ключ, спрятанный под камнем, весил не меньше фунта. Мне пришлось приложить усилия, чтобы вставить его в заржавевшую замочную скважину и повернуть. Тяжелая массивная дверь легко поддалась и со скрипом отворилась.
Я замерла на пороге, осторожно заглядывая внутрь. Сердце забилось от восторга: холл оказался просторным и светлым, а не мрачным и затянутым паутиной, как я себе представляла. Почему-то думала, что в таких огромных старинных домах комнаты обязательно завалены хламом, повсюду бегают крысы, а с потолка свисают полотна паутины.
Я уныло посмотрела на яичницу со сладким перцем – даже не успела попробовать ее. Одним махом допила горьковатый кофе с кислинкой и поморщилась: на продуктах организация сэкономила, закупила самые дешевые. Впрочем, мне не привыкать к продуктам плохого качества, вся моя жизнь была такой же, как этот отвратный кофе.
Натянув на лицо улыбку, я отправилась встречать супруга. Размашистым шагом пересекла кухню, коридор и выскочила в холл.
Взгляд упал на высокого, статного мужчину в хорошем пальто. На резкие черты лица… До боли знакомые. Тонкий нос с едва заметной горбинкой, крохотный шрам над правой губой.
Мужчина поставил чемодан на пол и потянулся, разминая мышцы.
Я на цыпочках попятилась и скрылась за поворотом. Ни за что не выйду его встречать! Да нам и знакомиться-то не нужно – лет шесть уже знакомы. Сердце колотилось бешено, ладони вспотели. Я еще раз выглянула в холл, чтобы убедиться, что мне не привиделось, и мысленно взвыла.
Ретт Уилсон! Долбаный предатель, место которому в аду!
Я слушала его шаги. Четкие, уверенные, тихие. Ретт поднялся по лестнице, не желая осматривать дом. Наверняка расспросил Тирела заранее, чтобы не плутать по приезде в поисках спальни.
Я дождалась, когда он исчезнет на втором этаже. Яичница уже остыла, да и аппетит пропал. Растерянно осмотрелась: ну и куда идти? Да, дом большой, и можно попробовать прятаться от Ретта всё время, пока он здесь, но нужно ли? Кухня, гостиная и холл общие. Рано или поздно мы все равно пересечемся…
Пусть лучше поздно. Прямо сейчас и прямо сегодня я его видеть не хотела.
Не помню, как поднялась в свою спальню. У двери, правда, замерла ненадолго и тихонько заглянула в щель – никого. Заскочила внутрь и закрылась на засов.
Ретт Уилсон!
Одно только его имя вызывает во мне желание найти того убийцу, познакомиться с ним и на правах “другана” попросить его снести Ретту голову с плеч.
Я думала, верила и надеялась, что больше никогда не встречу этого человека в своей жизни. Мы жили словно в разных мирах: я нищая журналистка, с трудом перебивающаяся от зарплаты до зарплаты, а Ретт – известный детектив. Конечно, после нашего расставания я слышала о нем неоднократно. Газеты пестрили его фотографиями, и каждый второй житель города при упоминании Ретта Уилсона восхищенно закатывал глаза.
Его боготворили.
Все, кроме меня.
Да и разве могла я не скрипеть зубами, вспоминая его лицо? Лицо человека, который растоптал меня с отвращением, как навозного жука. Приручил, использовал, выбросил и забыл.
Я и замуж-то вышла, только чтобы о нем не думать…
Тряхнула головой, прогоняя воспоминания. Села на кровать, но тут же вскочила и принялась ходить по комнате из угла в угол.
Так, что я имею спустя шесть лет? Ум, определенно. Я уже не маленькая глупышка, какой была тогда. Перестала верить людям, закалила характер и научилась говорить четкое “нет”.
Я взрослая, самостоятельная, самодостаточная женщина. Да, нищая, но разве Ретт об этом знает? Не знает. А сейчас мы с ним на равных условиях – оба скрываемся…
А от чего сбежал он?
Впрочем, неважно. Ничего не важно, кроме того, что я обязана показать себя с лучшей стороны. И вовсе не для того, чтобы Ретт “понял, кого потерял”, а чтобы видел, что я по нему не страдаю.
Совсем не страдаю. Ничуть. И это даже отчасти правда: меня все эти годы мучило только одно желание – чтобы мужское достоинство Ретта отсохло к чертям собачьим.
В стену полетел графин. Я не поняла, как схватила его с тумбы и швырнула в сторону. Только когда осколки со звоном осыпались на пыльный пол, ошарашенно моргнула.
До чего меня доводит этот человек! Даже спустя долгие годы я продолжаю злиться и от ярости плохо соображать. Когда Ретт меня бросил, то все, что я могла – просить его остаться.
Я умоляла его не уходить. Как идиотка. Жалкое было зрелище.
Рыдала ночами, спала в его рубашке. Рубашкой я потом мыла пол, но в первые-то месяцы не снимала ее с себя. Она пахла мятным одеколоном – любимым запахом Ретта Уилсона.
Интересно, он до сих пор пользуется этим ароматом?
С трудом заставила себя сесть в кресло. Ноги тряслись. Я обняла себя, чтобы успокоиться, но это не помогало.
Что там говорил Тирел – я не могу уехать из Ковентора, пока за мной не пришлют?
Шкатулка! Он ведь дал мне шкатулку!
Я написала Тирелу на клочке бумаги. Поставила с десяток восклицательных знаков, чтобы он точно понял, что дело плохо. Сунула в почтовик и захлопнула крышку. Вот и все, теперь остается только ждать ответ.
Прошло еще не меньше часа, прежде чем я вспомнила, как правильно дышать. Медленно и спокойно. Ну, подумаешь, со мной в одном доме живет Ретт Уилсон, что с того? Он уже наверняка забыл меня… А я его. Я-то его точно не помню, да. По крайней мере, именно так я буду себя вести. Так, словно с трудом вспомнила имя некогда любимого мужчины.
Оставалось найти в себе силы выйти к нему и поздороваться. Шесть лет прошло, столько воды утекло. Он наверняка женат на той туповатой блондинке, к которой от меня ушел. Может быть, у них даже есть дети. О личной жизни Ретта газеты не писали, так что я могла только догадываться, как он живет.
Я уже почти вышла из спальни, когда подумала, что Ретт сейчас наверняка спит с дороги. Надеюсь, он выбрал для себя спальню в самом дальнем крыле дома, иначе я сама перееду. Не хотелось бы, конечно, менять спальню – та, которую я заняла, мне нравилась. Но если комната Ретта окажется поблизости, то у меня не будет выбора.
Какое-то время я разрывалась между желанием свернуться в комочек под одеялом и не выходить, пока за мной не приедет Тирел, и необходимостью встретиться со своим прошлым лицом к лицу.
Я стояла так, пока не начала замерзать. Не знаю, что с отоплением в этом доме, но вряд ли он так уж хорошо протапливается. Как только температура на улице опустится еще на пару градусов, воздух в комнатах станет ледяным. Сейчас мне казалось, что он уже остыл, и юркие пальцы холода пробираются под мою одежду. Или прямо под кожу. Меня начало колотить, и я обняла себя руками, так и продолжая стоять у самой двери.
Чтобы выбросить из головы мысли о Ретте, я попробовала отвлечься. Одной рукой держала чашку с мятным чаем, второй высыпала содержимое своей сумки на кровать. Что у меня есть? Да ничего толком. Начатая упаковка фруктовой жвачки. Толстый блокнот. Осколки стеклянного писчего пера. Три карандаша и две ручки на случай если перо сломается. Трусы и чулки – не помню, когда закинула их в сумку и зачем. Кажется, они совсем новые… Да, точно: я купила их на распродаже в прошлые выходные, а когда пришла домой, то забыла вытащить. Ярко-красная губная помада. Резинка для волос. Билет на поезд, которым я сюда приехала: блестящий, плотный картон без надписей, кроме одной – даты. Чеки из магазинов, проездные билеты, чековая книжка с нулем фунтов на счете. Тридцать два фунта и пять пенсов мелочью.
Круглый пузырек карамельных духов. Ретт любил этот аромат на мне, так что вот уже шесть лет я его не носила.
Я взяла пузырек в руки и осмотрела: золотистые буквы почти стерлись, но все еще можно было прочитать: “Карамельная любовь”. Приторно-сладкое название когда-то мне очень нравилось, а сейчас вызывало только отвращение.
Вернула в сумку всё, кроме блокнота и карандаша. Я ведь хотела написать статью о жителях Ковентора, так почему не сделать этого сейчас? Вот и повод, чтобы уйти из дома.
Собрала волосы в пучок, допила остывший чай и подхватила блокнот. Флимм будет рада, когда я приду к ней в гости, почему-то я в этом не сомневалась. Заодно отнесу тарелку. Нужно только выбросить то, что в ней лежало. Пирожки, кажется? То, как они пахли, мне совсем не понравилось, так что не жалко избавиться от угощения.
Сердце вновь заколотилось и заныло, стоило мне выйти в коридор. Ретта видно не было, но как только я слышала хоть малейший шорох, тут же горделиво вскидывала подбородок. Я не забитая овечка. И выглядеть такой не должна.
Я так и не поняла, рада ли тому, что не встретила бывшего по пути на кухню, или расстроена. Во мне боролись противоречивые чувства. С одной стороны, жутко не хотелось его видеть, с другой – я бы все на свете отдала, чтобы Ретт снова одарил меня влюбленным взглядом… Как тогда. Давно. В прошлой жизни.
— Черт бы тебя побрал, — выдохнула я расстроено и потерла глаза. Долбаный Ретт не выходил из головы ни на минуту, а ведь я о нем не вспоминала уже пару лет точно. Наша встреча – это судьба или злая насмешка Бога? Неважно, что именно, но стоит смириться.
Сдернула полотенце с тарелки и едва сдержала рвотный позыв. Пирожки с мясом – а это совершенно точно когда-то было мясо – разложились. Вонь стояла от них такая, что защипало глаза. Роились мухи и личинки…
Я не сумела справиться с тошнотой и только успела подскочить к раковине, прежде чем расстаться с завтраком.
Флимм принесла угощение вчера. Да, оно стояло на кухонном столе, но воздух достаточно холодный для того, чтобы еда не портилась так быстро. Да даже в жаре за сутки пирожки не стали бы выглядеть так, словно их приготовили месяц назад!
Я выбросила их в пакет. Этот пакет засунула еще в один. Отнесу к уличной мусорке, дома точно оставлять не буду. Помыла тарелку, держа ее на вытянутых руках, и пожалела об отсутствии перчаток.
Прежде чем выйти из дома, отворила на кухне окно. Внутрь тут же ворвался ледяной ветер, громыхнул ставнями и разметал по полу горсть сухих листьев. Плевать, уберу потом. Сейчас – Флимм.
Ее дом с белыми ставнями располагался в сотне ярдов от моего. Одноэтажный, покосившийся от времени, тянущийся к земле под тяжестью ветров, он скорее походил на заброшенный сарай. Правда, имелась просторная терраса, увитая красным плющом, и одно только это придавало домику вполне жилой вид.
Я с трудом продралась сквозь заросли во дворе старушки. Она явно живет одна, и некому ей помочь с уборкой, так что я и внимания не обратила на запущенность территории.
Отряхнулась от сухих колючек, стоя на крыльце, и дважды стукнула дверным молотком.
Надеюсь, Флимм позволит мне задать пару вопросов о ее жизни и жизни города, но если нет – пойду к тому старичку. Он не выглядел готовым общаться, но я попробую его разговорить.
Шаркающие шаги остановились по ту сторону двери. Флимм проскрипела:
— Кто там?
— Аделаида. Ваша новая соседка. Принесла тарелку, как и обещала.
— Открыто, можешь войти.
Я потянула дверь за ручку сначала на себя, но она не поддалась. Толкнула от себя – снова никак.
— Не могу открыть. Проверьте засов или замок, — попросила я.
Что-то брякнуло. Лязгнул металл.
— Открыто, — недоуменно проговорила старушка. — Наверное, дверь села. Дом старый, того и гляди совсем развалится. Временами балки скрипят, да по стенам идут трещины. Попробуй толкнуть посильнее.
Пришлось положить тарелку и блокнот на ступеньку. Навалилась плечом на дверь, и та заскрипела протяжно. Изо всех сил я приподняла ее, и только так она поддалась.
— Вот так-то! — заулыбалась старушка.
Я кивнула, переводя дыхание. Подхватила тарелку, блокнот и вошла в прихожую. Тут же на меня напало желание расчихаться – слишком много пыли оказалось в доме. Она толстым слоем покрывала пол, стеллажи, столики и диван со рваной тканевой обивкой.
Наверное, мне и впрямь стоит поработать в этом вынужденном отпуске. Волонтерство – благое дело.
— Понравились пирожки? — спросила Флимм с надеждой.
Я с трудом заставила себя ответить утвердительно, но к горлу снова подступила тошнота. Почему-то я была уверена, что старушка не со зла решила накормить меня тухлятиной. Очевидно, что крохотная пенсия Флимм не позволяет ей покупать свежие продукты, а если готовить из подпорченных, то блюда не могут храниться долго.
Разуваться не стала, да и Флимм была обута. Она проводила меня в просторную столовую, где за длинным пустым столом сидели двое ребятишек.
Я радостно улыбнулась: пообщаться с малышами тоже лишним не будет. Для статей полезно все. А если журнал выделил тебе колонку в самом конце, то писать можно что угодно. Хоть о тех же тухлых пирожках. Все равно никто никогда не дочитывает журнал до последней страницы.
Соседка произвела на меня совершенно ужасное впечатление.
С ней что-то было не так, и я не могла понять, что именно. Может быть, холод, которым от нее веет? Или слишком колючий взгляд? У стариков не бывает такого взгляда. Их глаза обычно теплые, в них читается мудрость прожитых лет и полное смирение с неизбежным концом жизни.
Я попыталась работать. Устроилась в спальне, разложила на кровати чистые, белые листы бумаги, найденные в кабинете. Наточила карандаши. Нужно будет поискать в доме перо и чернила, или купить. Должны же в этом городке быть магазины? Жаль, что нет карты, так можно было бы сразу выяснить, где здесь продаются продукты и товары первой необходимости. Всё имелось в доме, организация “Волк и Заяц” постаралась, но некоторых мелочей, вроде штучек для женской гигиены, или канцелярии, не нашлось.
Так или иначе, выходить сегодня на улицу не хотелось, так что пришлось писать карандашом.
Я посмотрела на листок. Полистала свои заметки. Подумала. Поразмыслила, с чего начать. Занесла карандаш над бумагой и даже нацарапала пару слов… Однако ничего не получалось. Вдохновение исчезло и возвращаться не собиралось.
К тому же меня не оставляло ощущение мороза по коже. Что-то зловещее, неприятное, скребущее осело в глубине души и постоянно напоминало о себе.
Просидев еще полчаса и, так и не выжав из себя ни строчки, я решила спуститься на кухню и сделать чаю.
Желания выходить из комнаты тоже не было. Я знала, что могу встретить Ретта в любую минуту.
Взгляд упал на почтовую шкатулку. Надо же, а я о ней совсем забыла, хотя с нетерпением ждала ответ. Тирел обещал, что не станет задерживаться с ответами, однако, откинув крышку, я уставилась в пустоту. Мое письмо ушло в организацию, а вот обратного я не дождалась.
Руки сжали почтовик, и острые деревянные уголки впились в тонкую кожу.
И вот так всегда. Почему неприятности обязательно должны приходить все вместе?
Я покинула спальню с полной уверенностью, что как только встречу Ретта, то улыбнусь ему. Сухо, исключительно из вежливости. Но, услышав за поворотом шаги, метнулась в противоположном направлении.
Дневной свет с трудом пробивался сквозь сухие прутья плюща, затянувшие окна, но света все равно хватило, чтобы в конце коридора заметить ответвление, которое я не видела в первый день приезда.
Не думая, нырнула в обнаруженный проход и осмотрелась. Этот коридор был уже темнее, теснее. На полу лежал тусклый, выцветший ковер, который явно принесли сюда, когда он отработал своё в более оживленной комнате.
Видимо, проход предназначался для прислуги. Судя по внешнему виду здания, строился дом в те времена, когда не только королевские особы, но и просто зажиточные граждане не мыслили своей жизни без толпы горничных, лакеев и кухарок.
Любовь к старинной архитектуре позволила мне ненадолго забыться. Из головы вылетели все мысли о больной старушке Флимм, о красавчике Ретте. Гадёныше Ретте, но все равно красавчике.
Идея написать статью о городе мгновенно переросла в нечто большее. Ведь можно не ограничиваться рассказом о жителях, а захватить и дом. Но кому, кроме меня, это будет интересно? Да и неважно. Меня все равно уже наверняка уволили, а когда найду работу в новом журнале, то мне могут и не дать колонку. Напишу статью для себя. На память.
Кроме того, пока исследую каждый уголок, то реже буду видеться с Реттом. Как ни посмотри, сплошные плюсы. Так что, забыв о чае, я устремилась вперед.
Коридор действительно вел в помещения для прислуги. Добравшись до конца, я уткнулась в массивную дубовую дверь, обшитую металлическими пластинами. Отодвинула засов, с силой потянула за ручку, и дверь отворилась, душераздирающе проскрежетав по доскам.
За ней обнаружилось просторное помещение с низким потолком. Полотна паутины свисали до самого пола, и только силой воли я убедила себя в отсутствии здесь пауков. Насекомых я не боялась, нет… Недолюбливала, скажем так.
Из гостиной – а это наверняка была гостиная для отдыха слуг – вело еще две двери. За одной оказалась лестница, спиралью убегающая вверх и вниз. Я постояла на лестничной площадке, разглядывая каменные ступени и покосившиеся перила. Окна здесь не предусматривались, и темнота скрывала детали.
В следующем коридоре множество дверей выстроилось в ряд. Промежутки между ними были совсем крошечными. Спальни для слуг не могли похвастаться такими размерами, как у той, что досталась мне.
Я подергала за ручки, но двери не поддались. А, впрочем, сегодня я уже ничему не удивляюсь. Может статься и так, что если я все-таки сумею открыть хоть одну из этих дверей, то попаду в комнату, похожую на жилище Флимм. Может, там даже найдется какая-нибудь пожилая горничная, которой не успели сказать, что она отправлена на пенсию. Может, она так и сидит там у погасшего камина, ожидая, когда давно умершая хозяйка позовет ее…
По коже снова побежала дрожь. Как же все-таки меня впечатлила немощная старушка и ее неухоженный, если не сказать заброшенный дом. И в голову лезут кошмары. А может, переквалифицироваться из журналиста в писателя? Все равно журналистика меня ни к чему не привела. Напишу мистическую историю о прошлых веках и о готическом замке, в котором хозяева соседствуют с призраками. Прославлюсь. Может быть, даже денег заработаю.
Я мысленно посмеялась над собой. Покорение литературных вершин подождет, нужно все-таки осмотреть дом как следует, и поискать ключи от комнат прислуги. Должны же они где-то быть?
Дверь закрывать не стала, чтобы на ступеньки попадало хоть немного света. Осторожно держалась за стену, лишний раз боясь прикасаться к ненадежным перилам, и двинулась наверх. Если пойти вниз, то, скорее всего, попаду в кухню или подвал. А вот наверх... Любопытно, что же там? Чердак, заваленный старинным хламом? Драгоценности? Сундуки с золотом? Личные дневники, газеты, записи?
Я не теряла надежды отыскать хоть что-то интересное.
Следующая лестничная площадка тонула в кромешной темноте. Я пошарила по стенам, и пальцы наткнулись на дверную ручку. Дернула ее с нажимом, и площадку залил дневной свет.
Порыв ветра налетел внезапно. Что-то заскрежетало по стеклу… Что-то, будто когти, сильные и безжалостные, и едва они найдут малейшую щель или лазейку, кошмарное чудовище проникнет в мою комнату и сожрет меня заживо.
Я сжалась, стараясь казаться незаметнее. Так накрутила себя, что в безобидной тени от дерева за окном увидела монстра.
Оцепенение схлынуло. Я подбежала к выключателю, забыв о больной ноге, и ударила по нему кулаком. Вспыхнул яркий спасительный свет. Перевела взгляд на окно, но оно было равномерно черным. Ни белых пятен, в которых бы угадывались расплывчатые лица, никого, кто заглядывал бы в комнату, выискивая добычу…
От сердца чуть отлегло. Ну… фантазерка!
Осторожно сделала шаг к окну, и тут боль в лодыжке напомнила о себе. Раскаленной иглой она прошила ногу до самого колена, выбивая из моей груди воздух.
Я растерла пострадавшую конечность и дотянулась до трости.
На улице воцарилась тишина. Слышно было только усиливающийся ветер, да далекий шелест листьев.
Что-то мелькнуло за стеклом, и я взвизгнула.
Натянутые до предела нервы грозились лопнуть с треском.
Снаружи снова донесся тоскливый вой. Но на этот раз я на него не отреагировала. Все-таки человек, существо или что бы там ни было, находилось далеко внизу.
Прямо под окнами.
Крадучись, я преодолела расстояние от кровати до окна и выглянула наружу. Створки, конечно, не открывала.
Отпрянула и хмыкнула: Ковентор расположен у тайги, и встретить здесь шакала – дело плевое. Просто запомню, что выходить на улицу по темноте не лучшая идея.
Шторы задергивать не стала, так было как-то спокойнее. Словно я могла защититься, если бы вовремя заметила, как неизвестная тварь пытается разбить стекло.
Сон как рукой сняло. Ромашкового чая явно уже недостаточно. После подобный потрясений требуется рецепт на лекарства от врача, но к Льюису я обращаться не стану.
Опустилась на кровать и накрыла ноги одеялом. Чуть позже пришла мысль, что лучше бы не оставлять свет в спальне. Он может приманить того, кто бродит там, внизу. Но я не могла заставить себя его выключить. При одной мысли о том, что придется спать в темноте, охватывал панический ужас.
Не знаю, сколько я так просидела. В голове было пусто. Начинало клонить в сон. Чуть позже в саду снова что-то зашуршало, и я испуганно вскинулась. Однако это был всего лишь дождь.
Он усилился к двум часам ночи. Еще несколько минут спустя вошел в раж, принялся хлестать по стеклам и барабанить по наружному подоконнику. Ветер рвал хлипкие деревца, не успевшие вырасти достаточно для борьбы со стихией.
Я все еще невольно продолжала прислушиваться, но больше не улавливала ничего, что напоминало бы этот пробирающий до костей вой. Нечеловеческий, но в то же время определенно принадлежащий человеку.
Остаток ночи то проваливалась в беспокойную дрему, то снова просыпалась. Меня будили кошмары. Вязкие, бессюжетные сновидения, в которых я в полном одиночестве бродила по туманным улицам, а туман все сгущался, пока в нем не тонуло абсолютно все, и я не могла рассмотреть даже собственных рук.
В тумане что-то было. Оно дышало, шевелилось, но я так и не увидела его… И постоянно на периферии сознания звучал эхом тот жуткий вой.
Под утро я все-таки отключилась, а когда проснулась, ливень закончился. В комнату робко заглядывало ленивое осеннее солнце, приглушая яркий свет ламп.
Я наспех привела себя в порядок: умылась и оделась. Волосы не стала собирать в косу, оставила распущенными.
Окно закрывалось крепко. Пришлось повозиться, чтобы замочек поддался, и в комнату ворвался свежий, пахнущий влажной землей и прелыми листьями воздух.
Я немного поизучала окрестности взглядом, не заметила ничего необычного и, успокоившись, вновь закрыла окно, после чего убедилась, что замочек заперт надежно.
Начинало казаться, что все ночные страхи просто померещились. Может, мне почудилось, что снаружи кто-то был.
Но окна и двери лучше все-таки проверить. Во всем доме.
Медленно, стараясь не тревожить пострадавшую ногу, я обошла второй этаж. Заглядывала во все комнаты, в какие могла войти, проверяла каждое окно, и все они оказались плотно закрыты.
Спустилась в холл, чтобы убедиться, что засов на главной двери достаточно крепкий, а Ретт не забыл закрыть черный ход.
Ретт нашелся в гостиной. Он сидел за небольшим столиком для напитков, на котором расположилось то самое радио, которое я вчера на чердаке безуспешно пыталась настроить.
Мой названный муж с сосредоточенным видом крутил ручку. Радио шипело то громче, то тише, иногда попискивало, иногда замолкало, но так и не выдало ни единого связного звука.
Я только кивнула Ретту в знак приветствия и молча прошла мимо.
Не буду ему ничего говорить. Пусть играется с радио, пусть пытается настроить его. Я даже не скажу ему ни слова о том, как меня напугал ночной вой под окнами. Я не могу показать ему свою слабость. Снова.
По холлу разнесся стук металлического молоточка.
Гостей я не хотела встречать, но и проигнорировать было нельзя.
— До-оброе утро.
На пороге стоял доктор Льюис. В том же засаленном халате, в замызганной шапочке. Опухшее синюшное лицо как у пропойцы в глубоком похмелье.
— Доброе утро, — ответила ему чуть растерянно.
— Я зашел прове-ерить, как в-ваша нога.
Язык у него заплетался точно, как и вчера. То ли не успел проспаться, то ли с утра уже опохмелился. А может, у него и правда какие-то проблемы со здоровьем и он всегда так разговаривает.
Скорее второе. Пьяница не стал бы с утра искать адрес своей пациентки, чтобы убедиться, хорошо ли она себя чувствует.
— Уже лучше, — ответила ему. — Зайдете?
— Спасибо, — с неожиданным энтузиазмом откликнулся Льюис и перешагнул порог с заметным благоговением. Даже замер на долю секунды, зыркнув по сторонам.
— Проходите на кухню. Она чуть дальше… Да, там. Хотите чаю?
Ладонь Ретта скользнула по моей талии чуть ниже, к бедрам.
— Руку убери, — процедила я.
— Притворяюсь мужем… любящим.
— Не сейчас. Девчонке плевать на нас и наши якобы отношения. Посмотри на нее.
Незнакомка тянулась правой рукой к воротам. Обгрызанными ногтями царапнула шелушащуюся краску, подошла к решеткам ближе.
— Мы можем вам чем-нибудь помочь? — спросила я громко.
Девушка медленно повернула голову в нашу сторону.
Всё тот же пустой взгляд. Как у Герберта, Флимм, Льюиса…
Что с ними всеми? Я понимаю, что пасмурная осень не вызывает радости в жизни, но не до такой же степени.
— Если вы позволите мне погреться у огня… — звенящий голос разрезал тишину.
Ретт отчего-то очень уж больно стиснул мою талию. Я зашипела на него недовольно, но в этот раз отталкивать не стала – знала, что не удержусь на одной ноге.
Ванда, так звали девушку, вошла в дом беспрепятственно. На нее защита не подействовала, но оно и понятно – хозяева ведь пригласили. А вот Ретт стал хмурым, как грозовая туча.
Я не желала видеть его и попросила избавить нас от своего общества.
— Было бы здорово, если бы ты, дорогой мой супруг, оставил девочек одних, — я не улыбнулась, а скорее оскалилась.
Ретт послушно покинул гостиную, но прежде, чем уйти, где-то раздобыл для меня трость.
Я притащила теплый плед, закутала в него девушку и усадила ее в кресло у камина. Пока она справлялась с рыданиями, я забросила в зев сухие поленья, бересту и чиркнула спичкой. Так-то лучше. Янтарные языки мгновенно облизали дровишки и запищали, будто радуясь.
— Расскажешь, что произошло? — попросила я Ванду, устраиваясь в кресле напротив нее. — Чай будет готов через пару минут.
— Страшно мне… страшно… — голос девушки сделался глухим. Она смотрела на разгорающееся пламя так пристально, словно стремилась увидеть в нем ответы на все свои вопросы. — Холод… ужасный. Мокро. А еще лед… Он острый. Он царапает кожу.
Ванда замолчала, а я мысленно выругалась: каждый, кто встречался мне в этом городке, имеет явные проблемы с головой. Я была почти уверена, что организация “Волк и Заяц” не могли найти более убогого города для своих клиентов и решили, что идеальным местом для сокрытия трусливых свидетелей станет Ковентор – пристанище для душевнобольных.
— Проклятый лед… — выдохнула Ванда с шипением.
— Осень, — пробормотала я, не зная уже, как продолжать разговор. — Дома все хорошо? Никто не обижает?
На вид девушке было лет шестнадцать или того меньше. Она наверняка еще живет с родителями, а, судя по тому, что я успела понять, и ее родители могли оказаться ничуть не адекватнее того же Герберта.
— Некому обижать. Одна живу.
— Совсем? А сколько… тебе лет?
— Семнадцать. Было…
— Было?
— Я не помню когда, — взгляд Ванды задержался на моем лице. Я невольно вжалась спиной в спинку кресла и улыбнулась, превозмогая желание выпроводить девушку из дома. — Мой любимый меня предал…
Я тяжело сглотнула. Мгновенно в Ванде увидела свое отражение. Когда-то и я была такой же: испуганной и жалкой. Я тогда, кажется, даже умывалась не каждый день. Серый цвет лица от недосыпа был моим постоянным спутником.
А губы… Губы Ванды имели синеватый оттенок. Но она замерзла, выскочив на улицу в одном только платье, так что странно, что вся не посинела.
А вот когда я страдала от предательства, то целенаправленно гуляла по морозу в тонкой сорочке. Надеялась смертельно заболеть, и чтобы Ретт, мой милый Ретт, пожалел, что потерял меня.
Какая же я была идиотка.
— Он бросил тебя? — осторожно уточнила я, прислушиваясь к свисту чайника – пора снимать с плиты.
— Бросил. В озеро. Смеялся. Говорил, что… — Ванда зажмурилась и прижала пальцы к вискам, будто справляясь с приступом головной боли. — Не помню, что он еще говорил.
— Я принесу чаю, — проходя мимо Ванды, я коснулась ее плеча. Хотела приободрить легким касанием.
И тут же отдернула руку. Твердое тело Ванды, словно каменное, обдало холодом.
Промерзла совсем. Так и заболеть недолго.
Когда чай был разлит по фарфоровым чашкам, – я достала из шкафа красивый сервиз, не уподобляясь Флимм, – Ванда с благодарностью улыбнулась. Она держала чашку в руках, но пить не спешила. Хмурила светлые тонкие брови, недоуменно смотрела на исходящий паром напиток.
Потом вскинула голову:
— Ромашка?
— Она поможет успокоиться, — кивнула я.
— Никогда не пробовала…
— Где сейчас твой.. кхм, парень?
— Жених. Мы были помолвлены. Не знаю, где он. Наверное, ушел и никогда уже не вернется. Я видела Брона в последний раз когда по его милости барахталась в проруби, пытаясь выбраться на лед. Лед крошился, не позволяя мне зацепиться за него…
Я поперхнулась. Закашлялась до слез, отставила чашку и согнулась пополам. Кашель душил. Воздуха не хватало.
Бегущие шаги остановились возле кресла, и мою голову запрокинули сначала вверх, потом повернули вбок.
Снова Ретт!
— Эй, смотри на меня, — приказным тоном сказал мужчина. — Ада!
— Да чтоб тебя! — мой голос хрипел. — Поперхнулась, только и всего.
Вытерла мокрые глаза, щеки. Снова кашлянула, набрала в грудь воздуха. Способность дышать вернулась.
— Вам пора, — Ретт протянул Ванде еще один плед. — Вот, возьмите и уходите.
— Ретт! — я возмущенно глянула на мужчину. — Девушка продрогла до костей!
— Угу, — буркнул он, помогая Ванде подняться. — Я провожу ее, сиди.
Он увел девчонку из гостиной. Я отпила еще глоток чаю, на этот раз осторожнее – вдруг опять поперхнусь.
Барахталась в проруби… В ноябре. В относительно теплом ноябре.
Больная. Все они здесь больные. Но чем? Действительно что ли, психи? А может, вирус тут какой бродит?
Ерунда какая-то.
Ретт вернулся, хоть я его и не ждала. Принес с собой тряпку, вытер пол. Собрал посуду и унес на кухню, а оттуда крикнул:
Порыв ветра налетел внезапно. Что-то заскрежетало по стеклу… Что-то, будто когти, сильные и безжалостные, и едва они найдут малейшую лазейку, кошмарное чудовище проникнет в комнату и сожрет меня заживо.
Я сжалась, стараясь казаться незаметнее. Так накрутила себя, что в безобидной тени от дерева за окном увидела монстра.
Оцепенение схлынуло. Я подбежала к выключателю, забыв о больной ноге, и ударила по нему кулаком. Вспыхнул яркий спасительный свет. Перевела взгляд на окно, но оно было равномерно черным. Ни белых пятен, в которых бы угадывались расплывчатые лица, никого, кто заглядывал бы в комнату, выискивая добычу…
От сердца чуть отлегло. Ну и фантазерка!
Осторожно сделала шаг к окну, и тут боль в лодыжке напомнила о себе. Раскаленной иглой она прошила ногу до самого колена, выбивая из моей груди воздух.
Я растерла пострадавшую конечность и дотянулась до трости.
На улице воцарилась тишина. Слышно было только усиливающийся ветер, да далекий шелест листьев.
Что-то мелькнуло за стеклом, и я взвизгнула.
Натянутые до предела нервы грозились лопнуть с треском.
Снаружи снова донесся тоскливый вой. Но на этот раз я на него не отреагировала. Все-таки человек, существо или что бы там ни было, находилось далеко внизу.
Прямо под окнами.
Крадучись, я преодолела расстояние от кровати до окна и выглянула наружу. Створки, конечно, не открывала.
Отпрянула и хмыкнула: Ковентор расположен у тайги, и встретить здесь шакала – дело плевое. Просто запомню, что выходить на улицу по темноте не лучшая идея.
Шторы задергивать не стала, так было как-то спокойнее. Словно я могла защититься, если бы вовремя заметила, как неизвестная тварь пытается разбить стекло.
Сон как рукой сняло. Ромашкового чая явно уже недостаточно. После подобный потрясений требуется рецепт на лекарства от врача, но к Льюису я обращаться не стану.
Опустилась на кровать и накрыла ноги одеялом. Чуть позже пришла мысль, что лучше бы не оставлять свет в спальне. Он может приманить того, кто бродит там, внизу. Но я не могла заставить себя его выключить. При одной мысли о том, что придется спать в темноте, охватывал панический ужас.
Не знаю, сколько я так просидела. В голове было пусто. Начинало клонить в сон. Чуть позже в саду снова что-то зашуршало, и я испуганно вскинулась. Однако это оказался всего лишь дождь.
Он усилился к двум часам ночи. Еще несколько минут спустя вошел в раж, принялся хлестать по стеклам и барабанить по внешнему подоконнику. Ветер рвал хлипкие деревца, не успевшие вырасти достаточно для борьбы со стихией.
Я все еще невольно продолжала прислушиваться, но больше не улавливала ничего, что напоминало бы этот пробирающий до костей вой. Нечеловеческий, но в то же время определенно принадлежащий человеку.
Остаток ночи то проваливалась в беспокойную дрему, то снова просыпалась. Меня будили кошмары. Вязкие, бессюжетные сновидения, в которых я в полном одиночестве бродила по туманным улицам, а туман все сгущался, пока в нем не тонуло абсолютно все, и я не могла рассмотреть даже собственных рук.
В тумане что-то было. Оно дышало, шевелилось, но я так и не увидела его… И постоянно на периферии сознания звучал эхом тот жуткий вой.
Под утро я все-таки отключилась, а когда проснулась, ливень закончился. В комнату робко заглядывало ленивое осеннее солнце, приглушая яркий свет ламп.
Я наспех привела себя в порядок: умылась и оделась. Волосы не стала собирать в косу, оставила распущенными.
Окно закрывалось крепко. Пришлось повозиться, чтобы замочек поддался, и в комнату ворвался свежий, пахнущий влажной землей и прелыми листьями воздух.
Я немного поизучала окрестности взглядом, не заметила ничего необычного и, успокоившись, вновь закрыла окно, после чего убедилась, что замочек заперт надежно.
Начинало казаться, что все ночные страхи просто померещились. Может, мне почудилось, что снаружи кто-то был.
Но окна и двери лучше все-таки проверить. Во всем доме.
Медленно, стараясь не тревожить пострадавшую ногу, я обошла второй этаж. Заглядывала во все комнаты, в какие могла войти, проверяла каждое окно, и все они оказались плотно закрыты.
Спустилась в холл, чтобы убедиться, что засов на главной двери достаточно крепкий, а Ретт не забыл закрыть черный вход.
Ретт нашелся в гостиной. Он сидел за небольшим столиком для напитков, на котором расположилось то самое радио, которое вчера на чердаке я безуспешно пыталась настроить.
Мой названный муж с сосредоточенным видом крутил ручку. Радио шипело то громче, то тише, иногда попискивало, иногда замолкало, но так и не выдало ни единого связного звука.
Я только кивнула Ретту в знак приветствия и молча прошла мимо.
Не буду ему ничего говорить. Пусть играется с радио, пусть пытается настроить его. Я даже не скажу ему ни слова о том, как меня напугал ночной вой под окнами. Я не могу показать ему свою слабость. Снова.
По холлу разнесся стук металлического молоточка.
Гостей я не хотела встречать, но и проигнорировать было нельзя.
— До-оброе утро.
На пороге стоял доктор Льюис. В том же засаленном халате, в замызганной шапочке. Опухшее синюшное лицо как у пропойцы в глубоком похмелье.
— Доброе, — ответила ему чуть растерянно.
— Я зашел прове-ерить, как в-ваша нога.
Язык у него заплетался точно, как и вчера. То ли не успел проспаться, то ли с утра уже опохмелился. А может, у него и правда какие-то проблемы со здоровьем, и он всегда так разговаривает.
Скорее второе. Пьяница не стал бы с утра искать адрес своей пациентки, чтобы убедиться, хорошо ли она себя чувствует.
— Уже лучше, — ответила ему. — Зайдете?
— Спасибо, — с неожиданным энтузиазмом откликнулся Льюис и перешагнул порог с заметным благоговением. Даже замер на долю секунды, зыркнув по сторонам.
— Проходите на кухню. Она чуть дальше… Да, там. Хотите чаю?
Наверное, если бы Ретт попытался объясниться или попросить прощения, я бы снова на него наорала. А может, простила. Я не знала, что думать и как поступить.
Но он ушел. Только поднял кружку, небрежно носком вытер лужу и ушел.
Я зарылась лицом в подушку. Слезы душили, и ничего я с ними поделать не могла.
Воспоминания роились в голове, заставляя меня гореть в ярости.
Наше первое свидание. Я тогда торопилась домой из университета, поскользнулась на застывшей луже и влетела в симпатичного парня. Смущаясь, спросила его имя. Ретт – такое красивое…
Домой я в тот день не попала. Мы гуляли, забыв обо всем.
Месяц спустя была первая совместная ночь в его кебе. Спать на сиденьях не удобно, да мы и не спали…
Почти год, а если точнее – триста двадцать четыре дня подряд мы тонули в любви друг друга. Я не могла и дня прожить без него, а он без меня…
А потом, прямо на Рождество, когда я носилась по торговой улочке в поисках подарка для любимого, забежала в ресторанчик всего на минутку, чтобы быстро выпить чаю и согреться.
За столиком в темном углу сидел Ретт. А напротив него умопомрачительной красоты блондинка. Она смеялась. Поправляла локоны, держала моего мужчину за руку.
Я уже видела ее раньше. Спрашивала о ней Ретта, а он говорил, что Лилиана только подруга. Они знакомы с самого детства, и их родители дружат многие годы.
Не помню, как я тогда добралась до дома. Всё слилось в одну большую снеговую тучу.
С того дня мы с Реттом не виделись. Не говорили. Он ничего не объяснил. Просто ушел. Как будто его и не было.
Несколько долгих месяцев тоски я пережила, едва не свихнувшись. Ежедневные рыдания до тошноты. Частенько меня выворачивало, где придется. И боль душевная переросла в физическую… Доктора, больницы, лекарства.
Не помню, как я справилась. И даже получила диплом. С отвратительными оценками, но все же.
Несколько лет спустя в моей жизни появился Дерел. Мы учились вместе с первого курса, но я его тогда не замечала. А он, как оказалось, испытывал ко мне чувства.
Я вышла замуж через месяц. Не по любви. Я Дерела не то что не любила, просто… уважала, наверное. Как друга. И даже когда он после свадьбы превратился в тирана, мне было настолько всё равно, что и разводиться не спешила.
Просто ждала чего-то… А чего? Сама не знаю.
Я почти привыкла, что Ретта в моей жизни больше никогда не будет. А будет Дерел или другие. Неважно кто, мне все равно ни один не подходил.
Жила по инерции. Двигалась на автомате. Я, кажется, даже есть частенько забывала.
И вот…
Ретт вернулся. Не ко мне, конечно, но мы заперты в одном доме наедине друг с другом. Я не могу с ним говорить, не могу его слышать. И боль, давно потухшая, вспыхнула с новой силой.
Мне хочется узнать, почему он тогда ушел, но даже этого сделать не могу. Не хватает сил. Страшно услышать ответ.
А сам он объясняться не спешит, словно ничего не произошло.
Мягкие шаги остановились у дивана. Теплая пушистая ткань опустилась на меня – плед.
Ретт поправил мои волосы… Зачем? Я даже не дернулась. Так и лежала лицом в подушку.
— Ада…
Тихий бархатистый голос всегда звучал так сладко, когда Ретт называл мое имя. Вот и сейчас.
— Ты имела право узнать правду еще тогда.
Я распахнула глаза и подняла голову так, чтобы смотреть в окно. Ретт стоял сбоку и не мог видеть моего лица.
— Я не должен был говорить тебе. Понимаешь? Сейчас мы можем обсудить прошлое, но… Хочешь ли ты? Все эти годы я читал твои статьи в журнале. Через каждое твое слово пытался понять, как ты живешь, что чувствуешь. Встретиться с тобой было нельзя, объясниться – тоже, но я стремился быть как можно ближе, и…
— Не хочу ничего слышать, — гнусаво пробормотала я. Нос заложило. Проклятье! — Оставь меня в покое, Ретт Уилсон. Ты никогда не чувствовал и капли той боли, что мне пришлось пережить.
— Зря ты так думаешь…
— Уйди. По-хорошему прошу, уйди и больше никогда не попадайся мне на глаза!
Мне не нужны были ответы. Только не сейчас. Уже не нужны. Если бы Ретт объявился год или два назад, я бы выслушала его. Возможно, закатила истерику. Может быть, даже ударила. И обязательно выслушала.
Но теперь не было никакого смысла в разговоре.
Я дождалась, когда он покинет гостиную, и ушла на кухню.
Заварила ромашковый чай. Подумав, бросила в кипяток щепотку мяты.
Подумав еще, вылила чай и плеснула в бокал виски из запылившейся бутылки, припрятанный организацией в одном из шкафов. Это они молодцы. За такое не жалко и переплатить.
Алкоголь я не любила. И даже в те годы мучений не выпила ни капли, но сейчас глотнула обжигающий напиток в надежде заглушить тупую боль. Закашлялась, хватанула ртом воздух и отставила бокал. Я допью, но нужно перекусить.
Ретта больше не увижу. Сегодня уж точно. Вряд ли он настолько идиот, чтобы лезть под горячую руку. Сковороды висели над плитой ровненько, и схватить с петли одну из них дело двух секунд, и еще секунда, чтобы размахнуться. А они тяжелые…
Наспех пожарила два яйца, неаккуратно отрезала несколько кусков ветчины и отломила хлеб. Хлеба, кстати, надо будет купить. Этот не останется свежим надолго.
Тарелка со звоном опустилась на стол. Слишком грубо я ее бросила. Жевала быстро, не чувствуя вкуса, и когда тарелка опустела, я допила содержимое бокала.
Огонь распространился по телу в мгновение ока, и сил прибавилось. Спать, вопреки ожиданиям, не потянуло. Захотелось выйти на свежий воздух. Прогуляюсь, поищу магазин.
Да что угодно, лишь бы не оставаться в доме с Реттом.
Небо заволокло сизыми тучами, и на Ковентор опустился сумрак. От очаровательной золотой осени почти ничего не осталось. Всего за одну ночь листья облетели и ковром устлали землю, а сквозь обнаженные ветви деревьев можно было разглядеть сад каждого дома.
Чем я и занималась. Медленно брела по улице к центру города, озираясь по сторонам, в надежде наткнуться на горожанина, который был бы хоть чуточку обычным, в отличие от моих соседей.
Очередной порыв ветра, холоднее предыдущего, заставил меня покинуть аллею. Когда гуляешь, не так холодно, а вот сидеть недвижимо в тоненьком пальто…
Центр трудоустройства находился на окраине. В сером здании с колоннами и витражными окнами, старинном, как и весь город.
Пустой холл встретил звенящей тишиной и проводил меня до кабинетов цокотом моих каблуков. Я постучала в дверь с табличкой “Приемная мистера Адольфа Г.” и сразу же услышала разрешение войти.
Я не ожидала увидеть в кабинете кого-то… нормального. Уже привыкла и будто даже смирилась. Спокойно отреагировала на мертвый взгляд, отметила серость лица и ни капли не удивилась, когда Адольф выкатился из-за стола на кресле-каталке. Отсутствие ног еще не делает человека нетрудоспособным, а вот рук…
Я склонила голову, рассматривая культи. Кисти Адольф мог потерять на войне, что была двадцать восемь лет назад. Или на каком-нибудь производстве. Я слышала, на заводах и фабриках часто лишаются конечностей. После чего его определили работать в центре трудоустройства.
Но как он пишет?.. Да никак. Стол был пуст. Ни листочка, ни пера, ни карандаша.
— Мадам…
— Мисс Остин, — представилась я.
— Ко мне можно обращаться по имени, — кивнул Адольф и закатился за стол. — Ищете работу?
— Верно. Хотелось бы заняться общественной деятельностью. Говорят, городу требуются дворники?
— У нас они называются иначе – феи чистоты.
Я сдержала смешок и кивнула.
— И много занятых на этой работе?
— Семеро. Трое из них пожилые дамы, почти не способные удержать в руках мешок сухих листьев. Двое крепких мужчин. На них всё и держится. И еще две молодые девчонки, школьницы. Вот они прогуливают, выходят на службу от силы раз в сезон.
Я поразмыслила: что смогу узнать у мужчин и старушек? Да вообще-то, много чего… Наверное, для начала хватит информаторов.
— Запишите меня, Адольф. Я готова поработать.
— А ваша нога? Я вижу бинт и трость. Не помешает? Сегодня мы убираем аллею Смелых, что у мэрии. Там деревьев больше, чем где бы то ни было, а на днях случился ураган, и намусорило…
— Боль в ноге не помешает, я ее уже почти не чувствую. Выйду сегодня, только мне бы одежду какую.
— Униформу выдам, — сказал Адольф, потом кинул взгляд на свои культи и крепко задумался. Мне даже показалось, что он их будто впервые видит… Через мгновение мистер Г. отмер и кивнул: — Возьмите самостоятельно. Вон за той дверью подсобка.
Я проследила за его взглядом – хлипкая дверь, повиснувшая на одной петле, прикрывала небольшое помещение с инструментом и униформой. Мне казалось, подсобки должны располагаться где-то в другом месте. Уж точно не в кабинетах управления.
Комбинезон своего размера я не нашла. Пришлось подвернуть длинные штанины несколько раз, и так же – рукава. Болотного цвета куртка с капюшоном села как влитая, и сразу одарила теплом. После тонкого пальтишка, в котором можно ходить разве что в конце лета, она показалась даже жаркой.
— Грабли и мешки, — подсказал Адольф, когда я растерянно уставилась на инструмент. — Сегодня сбор листьев.
Вооружившись граблями, я попрощалась с мистером Г. и отправилась на поиски аллеи Смелых. Интересное название…
Аллея Смелых нашлась между городской библиотекой и обветшалым зданием мэрии.
Активные старушки гребли листья. Очень активные. Я так не привыкла видеть бойких местных, что с радостью направилась к бабулькам, спеша познакомиться. Они громко смеялись, перебивали друг друга и снова смеялись, не переставая грести. Рядом с тропинкой уже стояли пять полных мешков, и возле них притулился один из тех крепких мужчин, упомянутых Адольфом. Крепкий мужчина оказался прыщавым худощавым парнишкой, на котором комбинезон болтался почти как на мне.
— Дамы, — я с широкой улыбкой остановилась возле старушек. — Я новенькая, — протянула им руку по очереди. — Аделина.
— Ой, молоденькая какая! — воскликнула одна из бабулек. Я отметила про себя, что и с ней не все в порядке – широкополая шляпа в цветах на ее голове была явно не по сезону. — Меня зовут Марбл, а это, — Марбл указала на подругу низенького роста с длинными седыми волосами, — Вита. А вот эта грымза – Цойка.
Цойка несильно размахнулась и хлопнула Марбл черенком по пятой точке. От легкого шлепка Марбл даже не пошатнулась, но пригрозила подруге кулаком.
Все трое, как одна – серокожие с выцветшими глазами. И это был последний раз, когда я обратила внимание на цвет кожи и глаз. Они всё равно все одинаковые.
Цойка, дама крупная и высокая, вновь завела прерванный разговор.
— Мы тут обсуждали последние новости, сказала она, обращаясь ко мне. — Присоединишься?
— С удовольствием, — кивнула я.
Трость я оставила под деревом. Вчетвером мы растянулись по тропе и принялись грести листья себе под ноги, отступая.
— Вот я и говорю, — начала Марбл, — что генерал Фрейзер не так прост. О нем болтают много всякого, конечно, но разве кто напишет правду? Эти журналисты вечно сказки выдумывают.
— А я им верю, — недовольно цокнула языком Вита. — Если они написали, что генерал Фрейзер отступает, значит, так оно и есть.
— Что ты хочешь этим сказать? — нахмурилась Марбл.
— То, что нас не освободят. Ну, правда! Все надеялись на победу, но если генерал уведет армию, то синилийцы воспрянут духом!
Я перестала грести, и старушки оказались позади. С замершим сердцем я слушала их разговор.
Синилийская война? Генерал Фрейзер тогда и впрямь собирался отступать, но его убили. На его место пришел генерал Стонтор и, усилив армию за счет кораблей, разнес синилийцев буквально за неделю.
Двадцать восемь лет назад.
Историю той войны знал каждый житель мира. От мала до велика. Ее преподают в школах, о ней слагают песни, сказки и легенды.
О ней нельзя не знать. Даже если ты не интересуешься военной историей, ты в любом случае хоть раз слышал рассказ о трусливом генерале Фрейзере и доблестном воине – генерале Стонторе.