Бывшие одноклассники. Училка для миллиардера

Глава 1

Юля.

Звенит звонок.

Подскакиваю и хватаю классный журнал. Взмахиваю рукой в воздухе.

— Всё, Наташа, я побежала!

— Давай. Ох, как же хорошо, что у меня «окно»!

— Счастливая. Пожелай мне удачи, что ли!

— А кто у тебя сейчас? — Наташа лениво потягивается, отрываясь от чашки с кофе.

— Восьмой «Б».

Она закатывает глаза так выразительно, что дальше просто некуда.

— Брр… Кошмар. Искренне сочувствую. Надеюсь, эти прелестные детки тебя сегодня не сожрут. Удачи и ни пуха!

Фальшиво смеюсь и вылетаю в коридор.

Честно?

Мне бы сейчас не удачу — мне бы бронежилет. Или молитвенник. Или, на худой конец, волшебный свисток, от которого у всех восьмиклассников резко пропадает желание вытворять пакости.

Но, увы, в моём арсенале только журнал, маркер и наивная вера в светлое будущее.

Хотя последнее всё больше под вопросом.

Быстрым шагом иду к своему кабинету, словно мантру повторяя, что всё будет хорошо.

Главное — пережить этот урок. Потом пережить вечер у мамы. И я свободна. По крайней мере, до пятницы — до следующего урока французского у этих детей.

Восьмой «Б» — класс сложный. Неуправляемый. Учителя называют их маленькими монстрами. Я называю их так же, только без слова «маленькие».

А главный зачинщик беспорядков и неоспоримый предводитель этого татаро-монгольского ига — Матвей Петров.

Петров…

От этой фамилии каждый раз бросает в дрожь и холодный пот.

Знала я одного Петрова. Он был моим одноклассником и моим личным наказанием. Тоже задиристый, тоже всех изводил. В том числе и меня.

Нет. В основном — меня.

Портфель мой выкидывал в мусорку, прятал учебники перед уроком, а один раз написал на доске огромными буквами «Юля-кривуля».

С тех пор меня так и звали — Кривулей.

Петров первым начал, а остальные радостно подхватили.

Я и правда была нескладной, неловкой, вечно спотыкалась, носила смешные круглые очки и одевалась совсем не модно.

Но Кривуля… Это прозвище отпечаталось у меня на подкорке татуировкой. Клеймом. И я много усилий приложила для того, чтобы выглядеть иначе теперь.

Детские травмы — самые глубокие.

Я злилась, плакала, жаловалась на Петрова, но это только раззадоривало его. И каждый день он находил новый способ напомнить мне, что я зубрила, зануда, ботанша и страшная серая моль.

Юля-кривуля.

А то, что случилось перед выпускным, я даже вспоминать не хочу. Такого позора я никогда в жизни не испытывала и много лет винила себя в том, что позволила так жестоко со мной обойтись.

Позволила потому, что была в Петрова отчаянно влюблена.

Была дурой, откровенно говоря.

Правда, это было много лет назад. И слава богу, что тот Петров остался в прошлом.

Однако, теперь у меня новая, молодая и прокачанная версия этого концентрированного зла.

Может, это моя карма — всю жизнь участвовать в конфронтации с людьми, которые носят эту фамилию?

В таком случае у меня для себя плохие новости — Петровых у нас пол страны…

Матвей будто выбрал меня своей жертвой. Я работаю здесь всего четыре месяца, а он за это время уже успел загубить цветы в моём кабинете, полив их какой-то гадостью, спертой на химии; намазать стул вазелином, испортив мои любимые брюки-клёш; засыпать в вентилирующее отверстие моего ноутбука блёстки, которые я до сих пор нахожу в клавиатуре.

Апофеозом стала красивая коробочка, заботливо оставленная на краю моего стола. Идиотка-училка, естественно, решила, что это презент. Презент разбежался, шевеля длинными усами, как только я открыла крышечку, а наша завхоз потом целый вечер ловила мадагаскарских тараканов по этажу.

Дохожу до кабинета, в последний раз глубоко вбираю в себя воздух и толкаю дверь.

— Bonjour, les enfants!

— Bonjour, madame! — Хором святых ангелочков тянут дети. Разве что нимбы над их светлыми головами не вспыхивают.

Сидят ровно, ручки сложены полочкой, глазки честные-честные.

А честнее всех, естественно, у Петрова.

Прищуриваюсь подозрительно.

— Что-то не так?

— Что вы, Юля Викторовна! — Улыбается Матвей, нахально вздёргивая бровь. — Мы вас ждали очень. Соскучились. А вы опаздываете.

Игнорирую этот выпад и его приторный тон.

— Матвей, если ты снова что-то придумал, то лучше признайся сразу. Иначе у тебя будут большие неприятности.

— Юля Викторовна, как вы могли обо мне такое подумать? — Деланно оскорбляется Петров.

Я не ведусь.

Прохожу к столу. Смотрю на стул. Заглядываю под столешницу. С опаской открываю ноутбук. Всё выглядит нормально, но расслабляться нельзя — в любой момент может что-то взорваться или брызнуть пеной, как в прошлый раз.

Ладно. Пока тихо. Двигаемся дальше.

— Ребята, открываем учебники на странице сто семьдесят восемь, тема сегодняшнего урока — «Путешествия и впечатления». Voyages et impressions.

Дети шуршат страницами, листая до нужной.

Подхожу к доске и открываю створку.

Скрип.

Поднимаю глаза вверх и замираю, как парализованная. Прямо над моей головой медленно наклоняется ведро, привязанное к створке доски тонкой леской, поблескивающей в свете ламп.

Не успеваю даже пискнуть — ледяная вода выливается мне на голову.

Задыхаюсь — от холода, от неожиданности, от обиды и унижения.

Блузка неприятно липнет к телу, мокрые волосы сосульками падают на лицо. Капли стекают за воротник, вызывая мурашки.

В классе воцаряется тишина.

Напряжённая, сгущённая.

Дети надувают щеки и закрывают рты ладонями, сдерживая готовый вырваться смех.

Ошарашено моргаю.

Вытираю воду со лба, откидываю мокрые пряди с лица. Резко вздёргиваю подбородок, стараясь сохранить остатки достоинства.

Мой взгляд мечет молнии.

Оглядываю класс, покрасневших от натуга детей.

Нет, не дети… Монстры!

— Матвей! — Взвизгиваю взбесившейся газонокосилкой. — Всё, с меня хватит! Это последняя капля!

Глава 2

Юля.

Уроки заканчиваются, дети расходятся по домам, лицей погружается в почти стерильную тишину, нарушаемую лишь редкими шагами в коридорах.

Решаю задержаться — проверю тетради здесь, чтобы не тащить их сегодня домой, а завтра — обратно.

Поднимаю взгляд на часы.

Это ведь ещё не конец дня. Впереди ещё ужин с мамой, и я знаю, как он пройдёт.

Как только я переступлю порог, мама тут же заведёт свою шарманку о том, что я умру одинокая и несчастная, без детишек и мужа. Весь ужин она будет сверлить меня долгим оценивающим взглядом, потом покачает головой и скажет что-то вроде: "Юля, ну ты же понимаешь, что часики тикают? Когда ты уже найдёшь себе нормального мужчину?"

И мне снова придётся повторять, что детей мне в школе хватает, а замужество не входит в список приоритетных целей на ближайшие пару лет моей жизни.

Но это, конечно, маму не остановит, и мне придётся весь вечер слушать очередной монолог о том, что женщина без семьи — это неправильно и противоестественно.

Я прикрываю глаза и делаю глубокий вдох. Чудесный день. Просто чудесный.

Никто из семейства Петровых не появился. Я даже пыталась дозвониться отцу Матвея, но безуспешно — он так и не взял трубку, проигнорировав все мои восемь звонков. И шесть отправленных вдогонку сообщений оставил без ответа.

Отбрасываю ручку на стол и откидываюсь на спинку неудобного стула. В груди всё ещё ворочается обида.

За что мне это?

Чем я заслужила такое отношение?

Я просто делаю свою работу и делаю её хорошо. Я люблю детей, ищу к ним правильный подход и всегда стараюсь найти общий язык даже с теми, кто не хочет идти на контакт.

Но Матвей…

Почему именно меня он выбрал своей целью?

Этот невыносимый мальчишка считает, что его развлечения важнее моего достоинства.

Ледяная вода, липкая блузка, сдавленные смешки класса…

Это не просто шалость — это настоящее унижение. И никто из его родных даже не счёл нужным прийти, чтобы это обсудить.

С раздражением хватаюсь за очередную тетрадь, зачеркиваю ошибку, ставлю пометку на полях.

В дверь стучат.

Я поднимаю голову и замираю. В дверном проёме стоит мужчина.

Разглядываю его всего пару секунд.

Он в отличной форме.

Высокий, широкоплечий, уверенный. Короткие волосы, лёгкий загар, внимательные живые глаза: тёплые ореховые в центре, с тёмными вкраплениями и яркой зелёной радужкой. А на дне зрачка плещется нечто таинственное и притягивающее.

Чёрная шелковая рубашка блестит, стрелка на брюках идеально отглажена. По оголенным смуглым предплечьям разбегаются вены.

Что-то в этом человеке кажется мне смутно знакомым, но я тут же отвожу взгляд, пригвождая его к тетрадям.

Ну вот, Иванова…

Такой шикарный экземпляр, а ты выглядишь, как мокрая мышь. Не мокрая, ладно. Высохла уже. Но это моё положение радикально не меняет — сегодняшний день меня изрядно потрепал.

— Вы что-то хотели? — Спрашиваю сдержанно.

Мужчина медленно проходит в кабинет. Шаги выверенные, а движения, которыми он поправляет ворот рубашки — неторопливы и размеренны.

— Нет. Это вы хотели. Я дядя Матвея Петрова.

Я киваю и указываю на первую парту перед собой.

— Отлично. Я рада, что вы всё же пришли.

Мужчина проходит мимо, обдавая меня запахом дорогого парфюма. Садится, упираясь коленями в столешницу. Пытается уместить своё мощное тело в «рамки» школьной парты.

Терпеливо жду, пока он устроится поудобней, однако поднять на него прямой взгляд не решаюсь — подглядываю исподтишка через полуопущенные ресницы.

Мужчина складывает руки в замок. Склоняет голову.

— Наверное, вы уже поняли, что у вашего племянника большие проблемы с поведением?

— Понял, что его шутка вам не зашла.

— Это уже совсем не шутки. Это настоящая диверсия.

— Позвольте, — усмехается мужчина. — Но разве в его возрасте детям не положено шалить?

Я сжимаю ручку в пальцах крепче.

— Шалить — возможно. Но ваш племянник буквально терроризирует меня. Он рассказал вам, что сделал сегодня?

— Увы, нет. Но расскажите вы. С удовольствием послушаю.

— Матвей привязал ведро с водой над доской, и когда я открыла её, ведро опрокинулось прямо на меня. Я была вся мокрая.

— Вся? — В интонации его звучит какая-то игривость, совершенно неуместная в данной ситуации.

— Да.

— Жаль, я этого не видел. Готов поспорить, мокрая блузка вам к лицу.

Резко поднимаю взгляд.

Его комментарий ощущается пощёчиной и горит на коже красным следом.

Мужчина же сидит спокойно, чуть откинувшись назад. Наблюдает за мной с откровенным интересом.

На секунду между нами повисает напряжённая тишина.

Господи, о чём я хотела вообще поговорить с ним? О поведении? Ему бы самому не мешало взять пару уроков хороших манер…

— Давайте вернёмся к вопросу дисциплины, — стараюсь вернуть наш диалог на верный курс.

— С превеликим удовольствием, — он чуть улыбается, и я не могу не заметить искру веселья в его глазах.

— Это происходит уже не в первый раз.

— Постойте. Мы всё ещё про вашу мокрую блузку?

— Матвей намазал мой стул вазелином. А ещё он убедил весь класс отвечать мне только "Bonjour, madame" на любой вопрос! Весь урок!

— Скажите это ещё раз.

— Что?

— Ну, вот это… Бонжур-р-р. Из ваших уст готов слушать и слушать. Люблю я, знаете ли, всё французское. Шампанское, лягушачьи лапки, круассаны... Французский поцелуй.

Встряхиваю головой.

Дурдом…

— Матвей засыпал мой ноутбук блёстками!

— О, креативный подход, — усмехается мужчина. — Узнаю своего племянника.

Я стискиваю зубы.

— Это не смешно.

— Вы правы, это крайне прискорбно, — говорит он, однако никакой скорби на его лице нет и в помине. — Просто, знаете, в детстве я и сам любил подобные штуки. Наверное, это у нас в крови.

— Замечательно. Предлагаете мне смириться?

Глава 3

Юля.

— Ты?!

— Да, это я, — Ян разводит руки в стороны. Криво ухмыляется. — Неужели правда не узнала?

Боже, действительно, как я могла?

Эти чётко очерченные губы, эти глаза. Петров сильно изменился, возмужал, заматерел, но одно в нём точно осталось неизменным — он всё тот же избалованный вниманием мальчишка, провоцирующий окружающих и создающий хаос везде, где появляется.

— Не узнала, — чтобы скрыть нервную дрожь, прячу руки под стол и сжимаю крепко пальцы.

— А вот если бы ты ходила на встречи выпускников, ты бы знала, как я выгляжу. Ты в курсе, что мы собирались в октябре?

— В курсе.

— А до этого — в апреле.

— Знаю.

— Я ждал.

— Не смеши.

— Почему не пришла? Почему не пришла ни на одну встречу?

— Была занята, — небрежно пожимаю плечами.

Ян хмыкает, складывает руки на груди и чуть склоняет голову, высверливая взглядом дыру в моём черепе.

— Ты была занята пятнадцать лет?

— Да, я была занята пятнадцать лет.

Он качает головой, усмехается.

— Ладно. А то я уж было подумал, что ты избегаешь своих любимых одноклассников.

Меня передёргивает.

Любимые одноклассники? Интересно, какие именно? Те, кто издевался надо мной? Или те, кто просто молча смотрел, как это происходит?

У меня не было друзей среди одноклассников. «Школьные годы чудесны» — точно не та мысль, которая проносится в моей голове, когда я вспоминаю детство.

И главная причина тому сидит сейчас прямо передо мной, источая такой плотный шлейф прошлого, что мне хочется открыть окно и высунуться наружу, чтобы вдохнуть свежего воздуха.

Я думала, что всё давно пережито и забыто.

Думала, что меня больше это не задевает.

Но теперь, когда прошлое буквально распахнуло дверь с ноги и ворвалось в моё тихое настоящее, я понимаю, как сильно заблуждалась в своих самонадеянных выводах.

— Ну, раз уж мы поговорили, я так понимаю, инцидент исчерпан? — Голос Яна расползается по комнате, застревая в моих ушах.

Поднимаю на него взгляд.

— Нет, конечно!

— Юль, в чём проблема?

— В чём проблема? — Вспыхиваю, как спичка. — Твой племянник держит в страхе всю школу! Он — зло воплоти! Хочешь, чтобы я закрыла на это глаза?!

Губы Яна растягиваются в такой идиотской улыбке, словно он получает удовольствие от ситуации.

Впрочем, почему же «словно»? Ему всегда нравилось меня изводить.

— Что ты лыбишься, Петров?

— Ты такая забавная, когда злишься. Ты знала, что когда ты сердишься, у тебя на лбу проступает венка?

Резко подскакиваю с места. Отвернувшись, прикладываю холодные пальцы ко лбу. Кожа под подушечками пульсирует и горит.

Ян улыбается ещё шире.

Подхожу ближе, глядя на Петрова сверху вниз в надежде, что это предаст моему требованию веса.

— Ты должен поговорить со своим племянником. Иначе я…

— Иначе что? — С откровенной издёвкой.

— Я костьми лягу, но добьюсь его исключения из лицея!

— Это вряд ли, конечно, однако… Ты можешь попробовать. Будет забавно наблюдать за твоими неуклюжими попытками восстановить справедливость.

Закусив губу, качаю головой.

— Чему я вообще удивляюсь? Яблочко от яблони недалеко падает.

— Вообще-то это не моё яблочко.

— Корни у вас явно одни.

— Ты, я смотрю, неплохо разбираешься в растениях, да?

— Да.

— Как ботаником была, так ботаником и осталась. Даже несмотря на то, что сиськи себе сделала.

Его дерзкое замечание обрушивается на меня очередным ведром ледяной воды. И несмотря на то, что на этот раз блузка моя остаётся сухой, холод проникает глубоко под кожу, впиваясь иглами в кости.

Сердце разгоняется, пальцы судорожно вцепляются в край парты.

Щёки вспыхивают, но я заставляю себя выдохнуть и смотрю на Яна с утрированным равнодушием.

— Не делала я себе… Кхм… Грудь.

Ян ухмыляется, расслабленно откидывается на спинку стула.

— А что ты так этого стремаешься? Двадцать первый век на дворе. Все сейчас всё себе делают. Иванова, в апгрейде нет ничего страшного. Страшно — это когда ты страшная, и ничего с этим не делаешь.

Я в бешенстве.

Мне хочется уронить на голову Петрова что-нибудь тяжёлое, однако не уверена, что завтра директриса погладит меня за это по голове.

А работа мне очень нужна. Терять такое место только потому, что этот хам решил упражняться в красноречии?

Нет уж, увольте!

Точней, наоборот…

Гордо вздёргиваю подбородок.

— Я, Петров, в отличие от тебя, оцениваю книгу не по обложке. Мне куда важнее внутреннее содержание!

— Но чтобы добраться до содержания, нужно сначала выбрать книгу. И ты не выберешь ту, которая не привлекает тебя внешне. Не думал, что мне нужно объяснять тебе такие простые вещи.

Ян замолкает.

Отводит взгляд, скользит им по стенам кабинета, по доске, исписанной моим ровным почерком. Поднимает глаза к плакатам, на которых перечислены времена французских глаголов и правила согласования прилагательных.

— А ты давно здесь работаешь?

Хмурюсь от резкой смены темы.

— Четыре месяца.

— Преподаёшь французский, значит?

Закатываю глаза. Вопрос настолько дурацкий, что я даже не удостаиваю его ответом.

Ян складывает руки домиком, подносит их к губам, смотрит на меня долгим, изучающим взглядом.

Мне неловко.

Меня словно размазали тонким слоем по предметному стёклышку, чтобы сунуть под микроскоп и рассмотреть в мельчащих деталях.

— Позанимайся со мной.

— Что?

— Мне нужен толковый специалист. Человек, который сможет дать мне качественную базу и практикоприменимые знания.

— Репетиторство? — Моргаю заторможенно.

— Я собираюсь выводить бизнес на международный рынок. Первая цель — Париж. У меня французские партнёры, — голос его становится холодным, с металлическими нотками. — Мне нужен язык.

Я в ужасе. В ярости. И в шоке.

Глава 4

Юля.

Я перехватываю коробку с тортом поудобнее и жму кнопку дверного звонка. Через несколько секунд слышу быстрые, лёгкие шаги.

Дверь распахивается, выпуская из квартиры в подъезд ароматы настолько аппетитные, что мой желудок затягивает жалостливую руладу.

— Юленька, ну наконец-то! — Тянет ко мне руки мама.

Целует меня в щёку, забирает торт и бросает полный смирения взгляд мне за плечо.

Я оборачиваюсь. Прищуриваюсь.

— Что ты хочешь там увидеть? Там никого нет.

— Вот именно, — вздыхает мама. — Но меня не покидает надежда, что однажды ты придёшь ко мне не одна.

С чувством закатываю глаза.

— С каждым разом мы начинаем этот разговор всё раньше. Скоро будешь из окна мне кричать, что ждала меня с мужчиной?

Мама улыбается.

— Юль, я просто за тебя переживаю, — с мягкой заботой в голосе. — Ладно, проходи скорей. Ужин давно готов. Всё уже успело остыть.

Разуваюсь, прохожу в квартиру.

Здесь всё как всегда: уютно, чисто, вкусно пахнет.

Мама, как и раньше, идеальна во всём.

В прошлом она была шеф-поваром, но уже четыре года как оставила работу. Женщина она потрясающая — ухоженная, яркая, энергичная, красивая. Ведёт свой кулинарный блог, с которого очень хорошо зарабатывает. Занимается йогой и бегает марафоны. Много путешествует, постоянно пробует что-то новое, в общем…

Полная моя противоположность, ведь я предпочитаю размеренность, предсказуемость.

Мы садимся за стол. Мама накладывает мне в тарелку что-то незнакомое, но очень аппетитно пахнущее.

— Что это? — Сую нос в тарелку, втягивая поглубже ароматы.

— Алентежу де порко. Это португальское блюдо из свинины с моллюсками и картофелем. Я влюбилась в это сочетание и всё хотела повторить. Надеюсь, получилось не хуже, чем у португальцев.

Накалываю на вилку кусочек, пробую. Нежное мясо, ароматные специи, солоноватый вкус морепродуктов…

Мама застывает, приоткрыв рот в ожидании моего вердикта.

— Господи… — Закрываю глаза от удовольствия. — Очень вкусно, мам. Очень! Просто… Как ты это делаешь?

— Очень просто! Весь секрет в овощах, они должны быть…

— Нет, я вообще. Ты превращаешь обычные продукты в произведение искусства. Это дар.

— Это опыт, милая, — улыбается мама чуть краснея от похвалы.

Она делится впечатлениями от последней своей поездки и показывает фотографии — она была на Камчатке, объедалась красной рыбой и икрой, сама рыбачила и даже видела медведя, когда летела над лесом на вертолёте.

Но, как и всегда, любой наш диалог сворачивает на излюбленную мамой тему — мужчины, а точнее полное их отсутствие в моей жизни.

— Ну, а как у тебя на личном? — Загораются любопытством глаза мамы.

Со вздохом раздражения откладываю вилку в сторону.

— Так же, как в прошлый раз.

— Значит, никак.

— Да. И меня это устраивает.

— Юль, ну ты ведь не молодеешь, — с мягким укором.

— Да, спасибо, что напомнила.

— В твоём возрасте пора уже подумать о семье, о детях. Когда ты в последний раз с мужчиной в ресторан ходила? Когда вообще в последний раз с мужчиной хотя бы просто общалась?

Да вот сегодня.

Час назад.

Так пообщалась, что всякое желание с этими самыми мужчинами связываться отшибло ещё лет на пятнадцать.

Говорят, что люди меняются, но на Петрова это правило, видимо, не распространяется. Потому что как был он самоуверенным нахальным мальчишкой, так им и остался.

— Юль, что с тобой? — Мамин голос вытягивает меня из мыслей.

Поднимаю на неё взгляд.

— Ничего.

— Обычно ты споришь со мной до искр из глаз, а сегодня молчишь, как рыба. У тебя что-то случилось?

— Нет.

— Проблемы на работе?

— Нет, просто… — Поджимаю губы. — Я встретила Петрова сегодня.

Мамино лицо темнеет. Между бровей залегает глубокая хмурая складка.

— Какого?

— Яна. Яна Петрова.

Она хмурится ещё сильнее.

— Где ты его видела?

— Оказывается, я учу его племянника.

— Так этот маленький монстр — его родственник? — Мамины брови стремительно взлетают вверх, теряясь в чёлке. — Тогда ничего удивительного. И как прошла встреча?

— Плохо и… Странно. Он предложил мне стать его репетитором. Хотя нет, не предложил. Это было больше похоже на приказ.

— Приказ, — фыркает мама. — Тоже мне, генерал. Пусть приказы свои засунет куда-нибудь поглубже. Надеюсь, ты отказала?

— Естественно. Но его это, кажется, мало волнует.

Отворачиваюсь.

Мама кладёт свою тёплую ладонь на мою. Сжимает пальцы.

— Я понимаю, милая, как призраки прошлого могут выбить из равновесия. Но нам нужно с благодарностью принимать весь свой опыт, ведь именно он сделал нас теми, кто мы есть сейчас.

— Знаю.

— Ты у меня очень сильная девочка, — улыбается она и, хитро прищурившись, добавляет: — Слушай, а знаешь что? Я тут недавно приложение одно нашла. Знакомства. «Амур» называется.

— Мам, только не начинай! — Морщусь недовольно.

— А что? Я зарегистрировалась, заполнила анкету и за два дня получила уже восемь приглашений на свидание.

— Мне это не нужно. Правда. Не сейчас.

— Юль, я знаю, после того, что сделал твой отец, после того что сделал Ян, ты мужчинам не слишком-то доверяешь. Они предали твоё доверие. Но нельзя всю жизнь поддаваться этому страху.

— Это я тоже знаю, — встаю из-за стола. — Ладно, поеду уже домой, а то Ведьма сожрёт Меня. Голодная сидит с утра.

Мама провожает меня до двери. Прислонившись к дверному косяку, наблюдает за тем, как я вожусь с пуговицами тёплого пиджака.

— Всё будет хорошо, Юль. А если встретишь этого Петрова ещё раз, скажи, что я откручу ему уши.

— Хорошо, — смеюсь, подставляя щёку для поцелуя. — Я люблю тебя, мам.

— И я тебя. Очень.

Мама гладит меня по плечу и открывает дверь.

Выхожу из подъезда в тёплый апрельский вечер. Завожу машину и еду к себе, стараясь думать о чём угодно, только не о Петрове.

Глава 5

Юля.

Заканчиваю последний урок под трель звонка. Дети подскакивают, закидывают учебники в рюкзаки.

— Готовимся к тесту по последним темам! — Повышаю голос, стараясь перекричать гомон. — Période d'examen intermédiaire. Au revoir, les enfants.

— Au revoir, madame! — Отвечают дети нестройным хором и выходят из класса.

Жду, пока кабинет опустеет. Сгребаю со стола ключи, стопку тетрадей, запираю дверь и направляюсь вниз, к директору.

Мне предстоит сложный разговор. Хотя разговоры о Матвее никогда не бывают лёгкими. Увы, но мои жалобы зачастую остаются висеть в воздухе. Максимум, что делает администрация — вызывает Матвея на беседу, после которой он ещё неделю ведёт себя прилично, но потом неизменно возвращается на старые рельсы.

Звуки моих торопливых шагов отскакивают от стен и поднимаются к потолку.

Каблуки ритмично цокают.

Подняв запястье, проверяю время на наручных часах. Не глядя вперёд, поворачиваю за угол и тут же врезаюсь в кого-то.

По инерции делаю пару шагов назад, чтобы сохранить баланс. Тетради, взмыв в воздух, опадают мне под ноги.

— Прошу прощения, я… — Поднимаю взгляд, упираясь им в искривлённые в усмешке губы. — Снова ты?!

— Конечно. Я ведь обещал, что мы увидимся.

Присаживаюсь на корточки, чтобы собрать тетради. Ян делает то же самое — сгребает несколько, подбивает их о колено, подравнивая, и протягивает мне.

Выхватываю их из его рук, не скрывая раздражения.

— Что ты здесь делаешь?

— Приехал уладить одну небольшую проблему, — Ян встаёт и подаёт мне руку, чтобы помочь подняться. — Матвей подходил к тебе сегодня?

Игнорируя его «благородный» жест, встаю сама. Одёргиваю узкую юбку на бёдрах.

— Нет, и слава богу. Пусть он не приближается ко мне без необходимости.

Ян поджимает губы, задумчиво кивает.

— Ладно. Значит, поговорю с ним ещё раз. Так когда мы начинаем?

— Начинаем что? — С недоумением поднимаю брови.

— Репетиторство. У меня не так много времени.

— Прекрасно, потому что у меня его вообще нет. Тебе придётся найти другого преподавателя.

Он улыбается, качает головой, но ничего не говорит — просто уходит.

Мои же ладони сжимаются в кулаки.

С тяжёлым вздохом продолжаю путь к директору.

Стучу в дверь, жду приглашения и вхожу. Павел Ларионович указывает мне на кресло напротив.

Сажусь.

— Павел Ларионович, я пришла поговорить о Петрове.

— Я так и понял. Он только что ушёл.

— Нет, — отрицательно верчу головой. — Я хочу поговорить о младшем. О Матвее.

Директор устало вздыхает, снимает очки в тонкой прямоугольной оправе. Потирает переносицу, на которой выделяются красные вдавленные следы от носовых упоров, и тут же возвращает очки на место.

— Юля Викторовна, я знаю о том, что произошло. Этот инцидент мы с Яном Дмитриевичем уже обсудили. Он сказал, что провёл с племянником воспитательную беседу и поручился за мальчика. Я в курсе, что вы в сложных отношениях с Матвеем. В курсе. Однако мы должны довести его до выпускного класса, — он разводит руки в стороны. — Иначе никак.

— Вы потворствуете злу.

— Я всего лишь стараюсь замять конфликт.

— Давно пора не заминать, а дать ему вылиться во что-то иное. Можно хотя бы поставить мальчика на внутришкольный учёт? А по-хорошему — на учёт в ПДН.

Павел Ларионович округляет глаза.

— Что вы, Юля Викторовна?! Ученик лицея — на учёте в ПДН? Какое пятно на репутации всего учебного заведения!

— А то, что он творит, это не пятно? Матвей чувствует себя безнаказанным, и так оно и есть, ведь все мои жалобы вы пропускаете мимо ушей, тем самым развязывая руки хулиганам.

— Он всего лишь избалованный мальчишка, а вы — взрослый человек. Думаю, можно обойтись без радикальных мер. К тому же теперь в дело вовлечена его семья. Дядя Матвея берёт его под своё крыло. Кстати… О Яне Дмитриевиче. Он любезно попросил предоставить ему репетитора, и я…

— Я знаю о том, что Петров старший хотел нанять меня репетитором, — перебиваю невежливо. — Но вынуждена отказать вам в вашей просьбе.

Директор чуть склоняет голову и внимательно смотрит на меня поверх стёкол, в которых отражается моё покрасневшее лицо.

— При всём уважении, Юля Викторовна, но это не просьба. Я настаиваю на том, чтобы вы занимались с Яном Дмитриевичем.

— А я — против. Я не хочу. Разве я не вправе распоряжаться своим личным временем по собственному усмотрению?

— Что же вас так смущает? Вы преподаёте детям, неужели не справитесь со взрослым человеком?

— Вот именно, он не взрослый. Он хам. И, будем откровенны, недалеко ушёл от своего племянника.

— Юля Викторовна, я всё-таки настаиваю. Вам придётся согласиться на это предложение, хотите вы этого, или нет.

— А вам придётся искать другого учителя французского, если вы продолжите настаивать.

Павел Ларионович хватается за ручку. Постукивает ею по столу, изучая меня внимательным взглядом.

— Юля Викторовна, я не спорю, учителей французского не так много. Учителей французского с вашими компетенциями — и подавно днём с огнём не сыщешь. Однако спонсоры, которые выделяют по несколько миллионов в год на улучшение условий учащихся — явление совсем уж редкое. Мы благодарны всей семье Петровых за то, что они совершают такие щедрые взносы в казну нашего лицея. Ваш благоустроенный кабинет, ноутбук, которым вы пользуетесь, оборудованный по последнему слову техники компьютерный класс, интерактивные материалы — вы думаете, я оплачиваю всё это из собственного кармана? Отнюдь. Думаете, нам дарит это государство? Нет и ещё раз нет. Всё это мы покупаем на деньги спонсоров. Именно поэтому вы должны согласиться. Мы с вами просто обязаны пойти навстречу Яну Дмитриевичу в его маленькой прихоти.

Естественно. Деньги. Всё в этом мире покупается и продаётся.

Молчу, обдумывая дальнейшую стратегию.

Переговорщик из меня так себе…

Глава 6

Укладываю волосы, недовольно ворча себе под нос.

Ну и суббота!

Вместо того чтобы провести её, как положено взрослой самодостаточной женщине — лёжа на диване в пижаме, — я собираюсь на встречу с Петровым. А ведь Петров — последний человек, ради которого я бы добровольно пожертвовала своим свободным временем.

Телефон пиликает на комоде.

Сбрызгиваю лаком волосы и хватаюсь за него. Сообщение из приложения «Амур» горит на экране ярким уведомлением в обрамлении сердечек, проткнутых стрелами купидона.

Антон: Привет тиграца давай знакомица.

Закатываю глаза.

Боже, зачем я вообще там зарегистрировалась? Что хотела найти? Якутский бриллиант?

Подхожу к шкафу, выуживаю два костюма и, поочерёдно прикладывая их к себе, всматриваюсь в отражение.

Кремовый или серый?

Кремовый делает кожу сияющей и свежей, словно я только что вернулась из отпуска. Серый подчёркивает глаза, заставляя их вспыхивать ещё ярче.

Кручусь перед зеркалом, рассматривая себя со всех сторон.

Замираю.

Что я делаю, м? А главное — зачем?..

Мои пальцы разжимаются, ткань мягко выскальзывает из них. Вытаскиваю третий костюм — строгий, безупречно гладкий, цвета ночи без луны и звёзд.

Чёрный. Как настроение перед встречей. Как душа Петрова.

Вот. Это то, что нужно!

Телефон снова пиликает. Очередной «подъездный романтик» пытается покорить меня филигранным подкатом, позаимствованным из второсортного пацанского паблика.

Гоша: Вашей маме зять не нужен?

Удалю приложение сегодня же! Оно лишь действует на нервы.

С раздражением отшвыриваю телефон на кровать, подкрашиваю ресницы, беру сумку и выхожу из дома.

Еду в центр.

Кафе — относительно безопасная территория. Там всегда многолюдно, и я надеюсь, что этот факт поможет держать необходимую дистанцию.

Дистанция… Контроль… Хотя, когда Петрова останавливали люди вокруг?

Остаётся надеяться, что он действительно повзрослел.

Машина плавно поглощает километр за километром.

Я, откровенно говоря, нервничаю.

Перед глазами против моей воли всплывают моменты из прошлого — болезненные, постыдные. Я бы и рада избавиться от них навсегда, да не выходит.

Я сделала всё, что могла, чтобы не встречаться больше с прошлым, однако прошлое всё равно нашло вход в мою жизнь вот таким нетривиальным способом.

Светофор.

Телефон пиликает.

Без всякой надежды на что-то приличное жму на сообщение. На фото — импозантный мужчина, а в тексте — надо же, ни одной орфографической ошибки!

Николай: Добрый день! Не смог пройти мимо. Юля, вы очень красивая женщина.

Краснею. И даже решаю ответить.

Юля: Спасибо, мне приятно.

Рассматриваю фото повнимательней: русые густые волосы, открытая улыбка, светлые глаза. Привлекательный. Обаятельный.

Ну… Если он предложит встретиться, я, так уж и быть, соглашусь. Почему нет?

Пилик.

Николай: Вы любите доминировать? Могу предложить вам встречу за деньги.

Со стоном отчаяния отправляю импозантного любителя подчиняться в чёрный список.

Ну уж нет!

Нормальных мужчин, судя по всему, разбирают ещё по-молодости. А на сайтах знакомств болтаются одни неадекваты, которые даже даром никому не нужны.

Как бы там ни было, идея с «Амуром» явно терпит крах и уничтожает последние крупицы моей веры в то, что у меня есть шанс обрести своё счастье.

А ведь мне хочется…

Хочется любви, отношений, и всего того, о чём мне вечно говорит мама. Но это кажется мне таким нереальным, таким сложным, что легче отмахнуться и сказать, что это всё — не приоритет сейчас.

Заталкиваю эти мысли поглубже.

Паркуюсь.

Открываю дверь кафе — в нос сразу бьёт аромат свежемолотого кофе и тёплой ванили. В груди что-то приятно сжимается.

Окидываю взглядом зал — Петрова нигде не видно.

Отлично. Будет время, чтобы собраться и сосредоточиться на предстоящем занятии.

Подхожу к столику в углу, опускаюсь на мягкий диван. Здесь спокойно. Никто не мешает, не ловит обрывки разговора, не дышит в затылок.

Солнце заглядывает в большие окна, отражается от разноцветных вазочек и граней натёртых до блеска стаканов, и рассыпается на тысячи маленьких зайчиков.

Кра-со-та!

— Американо и пончик с карамелью, пожалуйста, — улыбаюсь официанту, убираю сумку на соседнее сиденье.

Достаю телефон, бросаю быстрый взгляд на время. Потом ещё раз.

Где он?

Пальцы барабанят по столу. В голове вспыхивает мысль: а если он не придёт? Специально не придёт, чтобы я сидела тут одна, злилась, ждала?

Ладно, если через пятнадцать минут его не будет, я уеду.

Официант ставит передо мной чашку с кофе и тарелку с пончиком. Я благодарно киваю, но взгляд снова падает на телефон.

Тот, словно по волшебству, загорается входящим сообщением от незнакомца с «Амура».

Роман: А погода сегодня — супер!

Давай, порази меня очередным идиотским предложением.

Отвечаю лишь для того, чтобы убедиться, что этот Роман — тоже извращенец.

Юля: Согласна.

Роман: Учителем работаешь? Заглянул в анкету. Не знаю лично никого, кто говорил бы по-французски.

Юля: Видимо, теперь знаешь.

Роман: Это правда интересно. А фильмы ты смотришь в оригинале?

Юля: Иногда.

Роман: Допустим, «Амели»?

Юля: Классика. Но мой фаворит — «1+1».

Роман: Отличный выбор. Тогда вопрос: если бы твоя жизнь была французским фильмом, какой это был бы жанр?

Юля: Судя по тому, что я сижу в кафе в ожидании странной встречи, это была бы трагикомедия с элементами абсурда.

Роман: Сцена, где героиня в субботу вместо отдыха идёт на странную встречу, вполне вписывается. Главное, чтобы в конце был хороший саундтрек.

Юля: О, саундтрек точно нужен. Вопрос только, это будет нежный Шарль Азнавур или драматичный Инь-Ян?

Глава 7

Юля.

Я невольно выпрямляю спину и расправляю плечи, словно мне нужно сделаться больше, чтобы напугать противника. Хотя даже если бы я раздулась сейчас в шар, это всё равно не помогло бы мне обогнать Петрова в размерах. Раскачался же… Наверняка из зала не выползает, чёртова тестостероновая гора.

Ян подходит к столу, садится.

— Прости, что опоздал. Все пробки собрал.

— Что? — Я удивлённо изгибаю бровь.

— Что? — Копирует он мою эмоцию.

— Ты умеешь извиняться? Я поражена.

— Я умею извиняться, но делаю это лишь тогда, когда действительно чувствую свою вину. Ну, как твое настроение? Как добралась?

Молча вытаскиваю из сумки несколько тонких книг, выкладываю их на стол.

— Не будем отвлекаться на лирику. Приступим к занятиям. Какой у тебя уровень знания языка?

Ян жестом подзывает официанта.

— Лямур, тужур, шерше ля фам, — глядя мне прямо в глаза. — Может, для начала расскажешь о том, чем занимался последние пятнадцать лет?

Качаю головой.

— Просто жила. Ты знаком с французским алфавитом?

Ян заказывает кофе, откидывается на спинку стула, расправляя широкие плечи.

— Знаком. Я бывал во Франции, так что немного знаю язык, но не на том уровне, которого мне бы хотелось.

— Значит, начнём с азов, — кладу перед ним чистую тетрадь и ручку. — Напиши, как тебя зовут, свой возраст и семейное положение.

— Вот так сразу, без прелюдий? — ухмыляется. — Иванова, если тебя интересует, холост ли я, могу ответить и так: я свободен, как ветер в поле.

Я игнорирую и его тон, и его взгляд, который забирается под кожу иголками. Подталкиваю тетрадь ближе.

— Пиши.

— Как была зубрилкой в школе, так ей и осталась, — бубнит Ян.

Мой телефон пиликает уведомлением.

Роман: Я тут подумал, как тебе французская комедия? Например, «Любовь не по размеру»? Или ты за более серьёзное кино?

Невольно улыбаюсь. Пыльцы шустро бегают по клавиатуре, печатая ответ.

Юля: Если хочешь что-то нестандартное, посмотри лучше «Откройте, полиция!». Шикарный фильм.

Поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с Петровым. Он абсолютно беззастенчиво пялится в мой экран, а моя искренняя улыбка тут же гаснет.

Ревностно убираю телефон в сторону.

— Ты уже закончил? — Спрашиваю самым строгим учительским тоном, который освоила за годы работы в школе. — Могу проверять?

Ян поджимает губы.

— Что там у тебя? — Подбородком кивает на телефон.

— Какая тебе разница?

— Ты знаешь, что сайты знакомств — это лотерея? Иванова, ты совсем отчаялась, раз решилась на такие крайние меры? А что, мужики в реале закончились?

Оскорбленно вспыхиваю.

Выхватываю у Яна тетрадь, вооружаюсь красной ручкой и черкаю ошибки.

— Ты написал «Je suis célibataire», но во французском это не всегда означает «не женат». Лучше сказать «Je ne suis pas marié» или «Je suis célibataire et sans engagement», чтобы было точнее. Французы очень любят уточнения.

Возвращаю тетрадь Яну. Он раздосадовано смотрит на текст, который я только что превратила в красное полотно.

— Какая же ты беспощадная, Иванова.

— Переписывай.

Пока Ян занят, я снова лезу в телефон и читаю новое сообщение от Романа.

Роман: Ты меня убедила. Сегодня же посмотрю. Может, потом обсудим сюжет за чашкой кофе?

Может, да?

Что я теряю, в конце концов?

Собираюсь ответить, но не успеваю — телефон перекочевывает из моих пальцев в карман пиджака Петрова.

Озадаченно моргаю, пытаясь сообразить, что это сейчас произошло.

— Ты что себе позволяешь?

— Я забрал твой телефон.

— Отдай немедленно.

Он сжимает губы в плотную суровую линию.

— Ты мой репетитор. Я плачу тебе за время. И на это время ты только моя. Всё ясно, Юля?

Мне кажется, или в его словах есть двойное дно?

Или он просто привык покупать людей налево и направо?

— Хорошо, я не стану больше отвлекаться, но верни телефон.

— Нет. Верну, когда закончится занятие.

Зло складываю руки на груди, недовольно пыхчу.

— Пиши. У тебя две минуты, чтобы исправить все ошибки.

— А иначе что?

— В ход пойдут розги. Я и их принесла.

Ян, ухмыляясь, склоняется над тетрадью. Старательно переписывает всё и отдаёт мне.

— Гораздо… Гораздо лучше, — хмурясь, поднимаю глаза на Яна. — Ты точно не знаешь язык?

— Говорю же, бывал во Франции.

— Ладно…

Занятие продолжается, и когда время подходит к концу, мой телефон начинает верещать в чужом кармане.

Ян достаёт его, смотрит на экран.

— Иванова, ты серьёзно? Поставила будильник? Переживаешь, что потратишь на меня лишнюю минуту своего драгоценного времени?

— Да, ты абсолютно прав. Именно за это я и переживаю.

— Уязвила. Обычно женщины, которым я плачу, не спешат покидать мою компанию.

— Это всё именно потому, что ты им платишь. Телефон, пожалуйста.

Ян, нацепляя на лицо маску слепой покорности, вытаскивает мой гаджет из кармана. Подаёт мне, но как только я тянусь к нему, он вздёргивает руку над головой.

— Отдам, и снова станешь общаться с виртуальными мудаками?

— О, нет. Хватит с меня мудаков реальных, — мстительно щурюсь. Отбираю телефон.

Пихаю в сумку книги.

— Завтра встречаемся здесь же.

Ян ловит меня за пальцы, пригвождая их к столешнице своей ладонью.

— Нет, теперь я выбираю место. Хочу что-то поинтереснее.

— В номере отеля я с тобой встречаться не стану, — выдёргиваю руку из стального захвата.

Ян смеётся, обнажая ряд ровных белых зубов.

— Отель? Как ты могла такое обо мне подумать? Планетарий. Завтра в шесть.

Задумываюсь на пару секунд.

Планетарий — звучит вполне безопасно.

— Ладно, согласна. Кстати, за опоздание ты наказан: к завтрашнему дню выбери любую французскую песню…

— Какую?

— На своё усмотрение.

Глава 8

Юля.

Толпа в холле планетария гудит, словно растревоженный улей. Протискиваясь мимо людей, ловлю запахи попкорна и пережженного кофе из автоматов.

Везде дети, экскурсионные группы, родители с колясками — Петров точно не устроит ничего безумного здесь, слишком уж много свидетелей.

Или я его плохо знаю?

Чем больше здесь нахожусь, тем менее адекватной кажется мне идея проводить занятие в планетарии: вряд ли мы сможем найти даже крохотный уголок, лишённый детских визгов и болтовни.

Кто-то резко хватает меня за локоть, дёргая в сторону.

Вздрагиваю от испуга, сердце сжимается.

— Петров!

— Смотри, сегодня я не опоздал, — Ян улыбается, чуть склоняя голову к плечу.

— Да уж, ты просто…

Проходящий мимо тучный мужчина толкает меня, тараня плечом. Теряю равновесие, неуклюже взмахивая руками, но Ян ловко перехватывает меня за талию, заставляя моё тело оставаться в вертикальной плоскости.

— Не очень-то здесь безопасно, — поджимаю губы.

— Спокойно, училка, — голос Яна звучит у самого уха. — Сейчас разберёмся.

Толпа давит.

Люди проходят слишком близко — задевают, толкают, оттесняют нас к стене. Ян свою руку не убирает, наоборот, притягивает ближе, заслоняя меня своим телом от бурного потока, которому приходится обруливать нас, словно пару мешающих течению булыжников.

— Ян, я серьёзно. Кажется, это не лучшее место для урока французского, — пробую вернуть дистанцию, но он держит меня крепко.

— Ты же хотела много людей? Voilà! — Театральным жестом указывает на толпу.

— Их слишком много!

— Тебя не поймёшь, Иванова. Ладно, предположим, эту проблему мы решим через… — Он поднимает руку, смотрит на часы на запястье. — Три, два, один…

Ничего не происходит. Ян неудовлетворённо морщится.

— Ну давай же!

— Что должно случиться?

— Погоди, всю магию сломаешь. Через три, два, один…

По холлу прокатывается тревожный звук сирены. Громкий электронный голос заполняет пространство:

— Внимание! Пожарная тревога! Просим всех немедленно покинуть здание! Пожарная тревога!..

Люди, паникуя, нестройной вереницей тянутся к выходу. Я тоже машинально разворачиваюсь, чтобы слиться с толпой и покинуть потенциально опасное место, но Ян крепко перехватывает меня за запястье.

— Не туда.

— Ты слышишь? Пожар!

— Не пожар, а учебная тревога.

— Откуда ты знаешь?

Смотрю на него в упор, пытаясь по расслабленному лицу прочитать ответ, но Ян только усмехается и пожимает плечами.

— Догадался.

— Догадался. — Передразниваю. — Это чистая случайность?

— Ну… Нет, не совсем.

— Ян.

— Юля.

Закатываю глаза.

— Скажи мне, что массовая эвакуация людей из планетария — не твоих рук дело.

— Чисто технически — не моих. Я просто дал лёгкий толчок событиям, а дальше вселенная сама всё сделала.

— Ты устроил эвакуацию, чтобы сорвать урок?!

— Что? Нет! — Петров делает вид, что ужасно оскорблён. — Я устроил эвакуацию, чтобы у нас был лучший урок!

Мы идём наперерез потоку людей.

Петров тащит меня за собой, так крепко сжимая ладонь, словно боится, что я потеряюсь здесь, как маленькая девочка.

— Ян, это… Это же…

— Гениально?

— Безответственно!

— О, неужели? — Он останавливается и оборачивается, глаза его светятся мальчишеским озорством. — Но ты ведь не сбежала. Ты здесь. Со мной.

— Нам нужно уйти.

— Куда? К выходу, как все остальные? Скучно.

— Нас накажут!

— Ты вообще когда-нибудь нарушаешь правила, Иванова? М? Самое время начать.

— Ян…

— Юля…

— Нас арестуют, впаяют штраф или, и того хуже, посадят в обезьянник на пятнадцать суток.

— Пятнадцать суток французского языка! — Мечтательно вздыхает Петров. — Что может быть чудесней?

— Ты вообще меня слушаешь?

— Слушаю. Внимательно. С огромным удовольствием. Продолжай, мне нравится, когда ты говоришь.

— Я серьезно!

— Я тоже, — улыбается Ян, наслаждаясь моим замешательством.

Мы стоим посреди совершенно пустого зала.

Замолкаем оба, и теперь тишина кажется особенно глубокой, поглощающей, как если бы мы действительно оказались в открытом космосе.

По стенам мерцают проекции далёких галактик, туманностей и сверхновых звёзд, вспыхивающих и угасающих в бесконечности.

Огромный купол над головой испещрён миллиардами ярких точек, и, если задержаться на них взглядом подольше, может показаться, что они медленно дрейфуют в вечности.

В центре зала парит массивная голограмма Чёрной дыры, её границы искривляются, затягивая свет внутрь, создавая ощущение зыбкости реальности.

— Ну что, училка, устроим настоящий урок?

— Урок чего?

Ян делает шаг назад и раскидывает руки, указывая на космос вокруг.

— Урок жизни. Свободы. Французского, в конце концов.

С укором качаю головой, но всё же иду за ним вдоль подвешенных за прозрачные крепления моделей планет.

На тёмных стенах сияют имитации далёких галактик, неоновыми спиралями закручиваются туманности.

— Начнём с основ. Le Soleil.

— Солнце. Это понятно, — хмыкает Ян.

— Mercure, Vénus, la Terre… — Перечисляю планеты, но взгляд Яна почему-то прикован не к ним. Ко мне. — Jupiter, Saturne…

Ян подставляет указательный палец под модель Сатурна, придаёт ему ускорения лёгким толчком ладони.

Сатурн вращается, как баскетбольный мяч.

— Самая несчастная планета, — хмыкает Ян.

— Почему?

— Окольцована.

— Юморист. А ты у нас, значит, противник браков?

— Знаешь, Иванова, как говорят: хорошее дело браком не назовут.

— О, цитируешь великих!

— Даёшь общество, свободное от брачных оков!

— Ты мог бы быть революционером, — бросаю находу и иду дальше.

— Возможно, я и есть революционер, — Ян идёт за мной, засунув руки в карманы брюк. Запрокидывает голову, разглядывая искусственное звёздное небо. — Бросаю вызов системе, веду за собой людей, свергаю старый порядок…

Глава 9

Юля.

Понедельник — день тяжёлый, особенно если в расписании стоит урок у восьмого «Б». Эти детишки способны вынуть душу, выпить всю кровь до последней капли и довести до нервного срыва кого угодно за экстремально короткий срок.

Дар, не иначе.

Открываю дверь в кабинет и вхожу.

— Bonjour, madame, — встречает меня нестройный хор голосов.

— Bonjour, les enfants, — обвожу взглядом учеников.

Они поспешно прячут телефоны и шелестят страницами учебника, делая вид, что готовятся к уроку. Матвей сидит за своей партой, оперевшись лбом в сложенные на столе руки.

Прижимая журнал к груди, оглядываю украдкой кабинет.

Кажется, всё чисто.

На доске нет дурацких надписей, на столе — неприятных «сюрпризов».

Откладываю журнал, записываю мелом тему.

Оборачиваюсь.

Матвей сидит, уткнувшись взглядом в стену. Он ни разу не посмотрел в мою сторону с того момента, как я вошла. Либо притворяется прилежным учеником, либо вынашивает очередной план по свержению моей власти в классе.

И я склоняюсь ко второму варианту.

Ладно, посмотрим, насколько хватит тебя в амплуа пай-мальчика.

На какое-то время забываю про Матвея, сосредотачиваясь на занятии.

Урок идёт спокойно. Подозрительно спокойно. Даже слишком.

Ловлю себя на том, что периодически бросаю обеспокоенный взгляд на Матвея, пытаясь понять, не зреет ли в его голове какой-то новый замысел.

Но он просто сидит и молчит.

И выглядит таким подавленным, что моё сердце невольно сжимается.

Дети — это ведь отражение того, что их окружает. Сам по себе ребёнок не рождается плохим, злым или жестоким, но вот обстоятельства и среда вносят значительную лепту в характер каждого человека, особенно маленького и не умеющего еще фильтровать входящую информацию.

— Матвей, повтори, пожалуйста, последнее предложение.

Он поднимает голову, смотрит на меня с лёгкой усталостью в глазах, но повторяет. Без грубости и даже без излюбленной дерзкой ухмылки.

Не трогаю его больше до конца урока.

После звонка дети собирают вещи.

Я тоже откладываю в сторону стопку тетрадей, которую утащу сегодня домой. Складываю в сумку телефон и блокнот.

— Юля Викторовна, — Матвей подходит вплотную к столу, опускает глаза.

— Да?

— Я должен… Мне нужно вам сказать, что… — Он морщится и облизывает губы, словно проглотил только что горькую пилюлю. — В общем, я…

— У тебя что-то случилось?

— Я виноват. Извините, — шепчет на выдохе. Признание явно даётся ему с огромным трудом.

Удивлённо хлопаю ресницами.

Что ж, это правда неожиданно.

— Тебя кто-то заставил это сказать?

Матвей пожимает плечами.

— Нет.

— Правда?

— Нет.

Конечно.

Ян.

Кто же ещё?

— Матвей, вся ценность извинений сосредоточена как раз в их искренности. Но мне всё равно приятно, что ты решился и подошёл.

— Дядя сказал, так будет правильно.

— А ты сам не понимаешь, как правильно?

— Я не знаю, — буркает Матвей, поджимая сурово губы. И очень в этот момент напоминает мне Петрова старшего.

Со вздохом убираю с колен сумку.

— Матвей, где твой папа?

— Он много работает. Редко бывает дома. А когда бывает, ему всё равно не до меня.

— Почему?

— Он ищет маму.

Молчу. Жду продолжения.

И Матвей тоже молчит, смело глядя мне прямо в глаза.

— Что, про маму не спросите?

— Про маму ты мне уже как-то рассказывал.

Матвей усмехается, но в этой усмешке нет веселья, и снова его лицо кажется мне не по-детски озадаченным.

— Я не собираюсь набиваться к тебе в друзья и не ищу твоей симпатии. Я лишь хочу, чтобы каждый из нас мог спокойно делать то, что должен. Я — учить, ты — учиться. И мне кажется, что мы с тобой можем найти компромисс и прийти к взаимопониманию. От себя могу пообещать, что приложу все усилия. Ты мне веришь?

Матвей сверлит меня немигающим взглядом.

Сверлит так долго, что мне начинает казаться, будто он уже забыл вопрос и ничего не ответит.

— Женщинам нельзя верить, — говорит он наконец и уходит.

Обескураженно смотрю ему вслед.

Но ведь это не слова ребёнка!

Какой вундеркинд положил это в голову мальчика? Ян? Отец?

Прописать бы этим умникам профилактической трёпки, чтобы своими установками, основанными на личных разочарованиях и ошибках, не отравляли детям мозги!

Телефон вибрирует в сумке.

Достаю, открываю сообщение.

Роман: Привет, Джульетта! Вчера меня внезапно осенило, что наши имена созданы друг для друга.

Улыбаясь, набираю ответ.

Юля: Если это отсылка к классике, то тебе стоило вспомнить финал, прежде чем писать мне такое.

Роман: Давай просто держаться подальше от яда и кинжалов, и всё будет хорошо. Кстати, я посмотрел фильм, который ты советовала. Очень понравился.

Закидываю сумку на плечо, на ходу печатая сообщение.

Юля: Я несказанно рада!

Выхожу из школы.

От телефона, зажатого в пальцах, зудят ладони.

Кажется, я симпатична этому Роману. А он мне?

Он интересный. С ним интересно общаться.

Но почему-то когда я думаю о романтических отношениях, перед моими глазами вспыхивает образ совсем иной — хмуро сведённые брови, плотно сжатые губы, суровая линия скул…

Чёртов Петров!

Есть лекарство от первой любви?

Пожалуй.

Яд или кинжал…

Телефон вибрирует.

Роман: Не хочешь обсудить сюжет?

Юля: Есть предложения?

Роман: Можно встретиться сегодня и выпить вместе кофе.

Признаться честно, никуда идти не хочется. Но если для того, чтобы избавиться от Петрова, мне нужно выжечь всё напалмом и засеять заново, то так тому и быть.

Юля: С удовольствием.

Пожалуй, мне действительно нужно отвлечься. Ведь тонкие фибры женской души давно уже требуют любви и мужского внимания.

Глава 10

Юля.

Кинув последний взгляд в зеркало заднего вида, поправляю причёску и выхожу из машины. Одёргиваю подол юбки, расправляя её на бёдрах.

Иду к кафе и чувствую себя…

Глупо!

Я сама себе кажусь нелепой курицей в этой яркой сиреневой блузке с кружевным воротничком, узкой юбке, подчёркивающей достоинства фигуры, и на высоченных каблуках. Выпендрилась, надела всё лучшее сразу, чтобы впечатлить мужчину, которого знаю несколько дней.

И для чего, Юля? Признайся честно, зачем ты это делаешь?

Если бы в твоей жизни не объявился Петров, ты бы действительно пошла на это свидание? Или же это способ доказать в первую очередь ему, что ты кому-то нужна?

Это риторические вопросы, и ответов на них я сама от себя не жду, потому что нет ничего больней и нелицеприятней суровой правды.

Толкаю тяжелую дверь, оглядываюсь.

Народу — тьма! Как я узнаю Романа?

— Юля? — Чуть приподнимается с мягкого диванчика мужчина, взмахивая в воздухе рукой.

Из моих лёгких вырывается судорожный выдох. Губы растягиваются в неестественной от волнения улыбке.

— Привет, — подхожу ближе.

— Ты очень пунктуальна, — Роман бросает многозначительный взгляд на экран телефона. — Думал, опоздаешь.

— Не люблю опаздывать.

— Да, я тоже. Обычно предпочитаю приезжать чуть заранее, чтобы…

— Чтобы собраться с мыслями и морально подготовиться ко встрече.

— Точно, — Роман закусывает губу, хватается за меню. — Я пока ничего не заказывал. Чай? Кофе? Десерт?

— Кофе. И, наверное, эклер.

— Возьму то же самое.

Пока Роман делает заказ, я украдкой разглядываю его. Он высокий, подтянутый и хорошо сложенный. Ухоженная щетина, густые тёмные волосы убраны назад. Глаза светло-карие, почти янтарные, тёплые.

Есть в этом мужчине какое-то спокойствие, уверенность, которых мне так сейчас не хватает.

Но на уровне тела совершенно никаких движений.

Впрочем, разве это главное?

Роман отдаёт официантке меню, благодарно кивает и поворачивается, сосредотачивая всё своё внимание на моей персоне.

— Итак, Юля, — чуть склоняет он голову к плечу, рассматривая меня как математическое уравнение, которое намерен сейчас решить. — Расскажи мне что-нибудь интересное о себе. Что-то, чего я ещё не знаю.

И первый же вопрос застаёт меня врасплох…

Мою жизнь нельзя назвать насыщенной интересными событиями. Я, в отличии от мамы, не плавала с китовыми акулами, не поднималась на вершину Килиманджаро и даже не ночевала в палатке в пустыне под звёздным небом.

— Ну, я преподаю французский в школе… — Пожимаю плечами, пытаясь отыскать в своей голове хоть один примечательный факт.

Но там — пусто.

Точней, нет. Там сидит один человек, на которого я всё ещё злюсь после той сцены у школы. После его язвительных комментариев. Злюсь, но при этом не могу перестать о нём думать.

Это изрядно раздражает.

Вот же… Заноза.

— Про французский я как раз знаю. Может, что-то ещё?

— Э… Я коллекционирую билеты из кино и музеев, — брякаю самый унылый факт о себе. Зажмуриваюсь.

Но Роман не спешит обсмеять меня, как недавно Ян — напротив, в его глазах вспыхивает удивление.

— Как интересно!

— Правда? Мне казалось, это довольно скучно.

— Нет! Что ты, нет! Это лишь говорит о том, что ты человек сентиментальный, склонный к ностальгии. Я прав?

— Прав.

— Любишь копаться в прошлом, вспоминать, анализировать, да?

— Возможно, — уклоняюсь, как от пули.

— Это абсолютно нормальное явление! У меня тоже есть странная коллекция.

— Расскажи.

— Я собираю… Только не смейся, — Роман тянется в деревянной коробочке, хватает пару сахарных пакетиков с логотипом кофейни, трясёт ими в воздухе и утягивает в карман.

— Сахар?

— Да. Из разных стран. Из аэропортов. Из кафе, с заправок… Уже не помню, как это началось, но теперь не могу остановиться.

— Как это мило.

Как это скучно! — Истошно вопит мой мозг.

А ты чего ждала, Иванова? Что Роман вскочит на стол и исполнит арию Фигаро?

Тогда ты явно выбрала не того мужчину для свидания…

— Значит, ты много путешествуешь? — Встряхиваю головой, чтобы выбросить из неё ненужные мысли.

— Не то, чтобы много, но стараюсь посмотреть мир, когда есть возможность. Бывал в Европе, в Египте и Вьетнаме, в Африке. Новая цель — Япония в период цветения сакуры, — Роман подается чуть вперед, опираясь локтями о стол. — А у тебя есть страна мечты? Место, куда ты хотела бы уехать, оставив все позади?

Открываю рот, чтобы ответить, но…

— Ну надо же, Иванова! — С идиотским энтузиазмом в голосе вопит чёрт знает откуда взявшийся Петров. — Какой сюрприз! Какая неожиданная встреча! А я думал ты по вечерам вяжешь кружевные салфетки.

Кровь отливает от лица.

Ян подходит к нашему столику и останавливается, заложив руки в карманы брюк.

— Что ты здесь делаешь? — Цежу через плотно сжатые зубы.

Роман переводит удивленный взгляд то на меня, то на Яна.

— Вы знакомы?

— О, еще как, — ухмыляется Ян и стягивает свободный стул от соседнего столика. Разворачивает его спинкой к себе и седлает, как коня. — Вы ведь не против, чтобы я разбавил вашу романтичную идиллию?

— Вообще-то мы против, — хмурится Роман.

— А, ну… — Ян выставляет указательный палец вперёд и прищуривает один глаз так, словно целится в Романа из пистолета. — Я забыл сказать, что на твоё мнение мне начхать. Бах. Убит.

— Петров! — Шиплю с ядом. — Что ты вообще делаешь?

— Прямо сейчас, или глобально?

— Юль, кто этот клоун? — Роман складывает недовольно руки на груди. — Твой бывший?

— Да, — глядя мне в глаза мурлычет Ян, уперев подбородок в кулак.

— Одноклассник! Бывший одноклассник!

— Он явно так не думает.

— А мне совершенно не важно, что он думает. Он уже уходит.

— Да ладно, Иванова, скажи уже парню правду. Я твой самый…любимый…кошмар…

Глава 11

Юля.

Суббота.

Долгожданный выходной день, который я намерена провести максимально лениво и бесполезно.

Облачившись в свой самый непрезентабельный спортивный костюм, заваливаюсь на диван. Бессмысленно щёлкаю пультом, перебирая каналы. Моего внимания сегодня не хватает буквально ни на что — ни на фильм, ни на новости, ни даже на очередное реалити-шоу с криками и натужными слезами.

Всё раздражает.

Даже тиканье часов на стене кажется издевательским.

На подлокотнике дивана вибрирует телефон. Краем глаза кошусь на экран, но даже не думаю тянуться за ним. Я и так знаю, что это Петров.

Кто же ещё будет названивать мне в субботу с таким рвением, будто я задолжала ему пару миллионов?

Но разговаривать с ним я не собираюсь. Как минимум до понедельника. Пускай подождёт и подумает как следует о своём поведении.

Телефон замолкает, но не проходит и минуты, как он вновь оживает — на этот раз уведомляя меня о новом сообщении.

Не открываю.

И так понятно, что он там написал — что-нибудь наглое и самоуверенное, в лучших традициях Петрова.

Раздраженно фыркаю себе под нос.

Ну уж нет, Ян, так просто ты меня не достанешь!

В конце концов, у меня есть веские причины на него злиться. Он испортил мне свидание! В кои-то веки я решила выбраться куда-то с мужчиной, и чем это закончилось? Петровым, который вылез из ниоткуда, словно чёрт из табакерки, и щелчком пальца сложил все мои усилия, словно карточный домик.

А ведь Роман действительно показался мне хорошим человеком… Но теперь он не отвечает на мои сообщения. Даже не читает их.

Прекрасно.

Спасибо, Петров!

Телефон снова вибрирует, и я с раздражением отшвыриваю его с подлокотника и придавливаю сверху диванной подушкой, представляя на его месте самодовольную морду Петрова.

Вот так!

Теперь хотя бы не слышно.

Накинув себе балл за победу в сражении с не умолкающим гаджетом, отправляюсь на кухню. Ставлю чайник, бросаю в стакан пакетик ромашки. Хотя после этой недели ромашка вряд ли поможет успокоить расшалившиеся нервы. Мне бы транквилизатор какой…

— Юля! — От голоса, резко ударившего по ушам, зажмуриваюсь.

Петров?!

С опаской открываю один глаз и бегло оглядываю кухню на наличие заклятого врага, однако кроме Ведьмы, лениво намывающей лапы на стуле, никого рядом нет.

Ну, вот! Галлюцинации!

Дожили…

— Юля! — Галлюцинация вновь врезается в мою реальность с грациозностью танка.

Ведьма зависает с высунутым языком, к которому прилип кусок шерсти. Водит ушами, как локаторами, и презрительно фыркает.

Я её эмоции полностью разделяю.

Осторожно выглядываю в окно.

Не может быть!

Хотя о чём это я? Конечно, может!

Петров, улыбаясь во все свои белоснежные тридцать два, стоит под моими окнами и орёт на весь двор, как придурошный!

Стыдоба какая…

Отскакиваю от окна, как ужаленная.

Ладно, пускай орёт. Мало ли, какую Юлю этот мартовский кот вызывает…

— И-ВА-НО-ВА! — Вновь рушит все мои надежды Ян. — Квартира восемнадцать! ЮЛЯ!

На пару миллиметров отодвигаю тюль и вновь выглядываю.

— Ага, попалась! А я тебя видел! Выходи!

Вот же идиот!

Открываю окно пошире и, прищурившись, перевешиваюсь через подоконник.

— Что ты орёшь, Петров?!

— Я пытался дозвониться, но ты не видела.

Задыхаюсь на короткий миг от его наглости.

Готова поставить всё на то, что Петров прекрасно понимает причину моего игнора. Но вновь прикидывается дураком ради собственной выгоды.

— Я видела и не брала трубку намеренно, потому что разговаривать с тобой не собираюсь!

— Я приехал напомнить, что у нас занятие. Видимо, ты забыла.

— Никакого занятия сегодня не будет! Езжай отсюда!

— Юля! Либо ты спускаешься, либо я поднимаюсь.

Только этого мне хватало!

В окне справа появляется морщинистое лицо Марьи Захаровны — моей соседки по лестничной клетке. Она у нас знает всё и обо всех, а теперь знает ещё и про Петрова.

Глаза Марьи Захаровны с жадным интересом бегают с меня на Петрова, старческие губы складываются в трубочку в предвкушении шоу.

А Петров, как известно, силён в спецэффектах.

— Ян, я сегодня не могу. Давай мы… Давай встретимся завтра, хорошо?

— Нет, не хорошо, — качает он головой. — Так не пойдёт. Мы договорились. Ну что ты, обиделась что ли? Обиделась за то что я избавил тебя от проблемы?

— Даже если Роман был проблемой, он был моей проблемой, а не твоей! Ты не имел права! Так… Так нельзя!

Вздёрнув подбородок, отшагиваю от окна. Задёргиваю тюль.

Никаких нервов не хватает с этим Яном! Даже его племянник кажется мне не такой серьёзной занозой, как этот взрослый и, казалось бы, состоявшийся мужчина.

Правильно говорят, что первые сорок лет детства мальчика самые сложные…

— Юля! И-ва-но-ва!

Закрываю лицо ладонями.

Это сон, да?

Ну ведь не может человек так себя вести.

Или?…

— Юленька-а-а!

— Ну что?! — Высовываюсь вновь, испепеляя Петрова взглядом с высоты третьего этажа. — Уезжай, я прошу тебя! Не позорь меня перед людьми.

— Давай лучше так: ты спускаешься, и я не позорю тебя на весь район. Или... — Он делает театральную паузу, закрывает глаза и кладёт руку на сердце. — Юля! Моя любовь! Выйди ко мне, не будь так жестока! Не разбивай сердце бедному арлекину!

Марья Захаровна с откровенным укором на лице поворачивает голову ко мне.

— Юля, уймите уже своего ухажёра! Он ведь всему дому мешает, ей-богу!

Вспыхиваю, заливаюсь краской стыда.

— Он не мой… Не мой ухажер! — Хватаюсь за голову. — Петров, заткнись!

— А я ещё серенады знаю! — Радостно сообщает он. — Спеть? Тихо молит моя песня о любви к тебе, чтобы ночью серебристой ты пришла ко мне…

— Срамота! — Хмурится Марья Захаровна.

Я готова рыдать от отчаяния!

Глава 12

Юля.

Обхватив руками колени, сижу на парапете, наблюдая за неспешным течением воды. Солнце играет на её поверхности и дробится на тысячи золотых бликов, будто кто-то рассыпал крошечные осколки зеркала.

Волны лениво облизывают бетонный парапет.

Ветер приносит с аллеи сладкий запах яблонь, и горький, терпкий — разнотравья.

В воздухе нестерпимо пахнет весной и…любовью!

Самая прекрасная пора.

И даже Ян, словно под действием этих погодных чар, почти не идиотничал на сегодняшнем занятии.

— Черничный раф для дамы, — голос Яна раздаётся у меня за спиной, а высокий бумажный стаканчик, скользнув по плечу, замирает возле лица.

Принимаю кофе.

Наши пальцы на мгновение соприкасаются, и по венам моим, вместе с кровью, бегут крошечные разряды электрического тока.

Ян усаживается рядом на парапет. Стягивает с себя пиджак и накидывает на мои плечи.

Не удивляюсь и…не спорю.

Кажется, с Петровым бесполезно спорить. Да и не хочется мне такой красивый момент портить очередной ссорой.

— Ну что, — Ян делает глоток из своего стаканчика, отставляет его и лениво откидывается на согнутые в локтях руки. — Сегодня я молодец или не молодец?

— Если мы говорим о французском, то молодец. У тебя определенно есть способность к языкам.

— О, ещё какая! — Ухмыляется. — Это я ещё не демонстрировал тебе свой уровень владения французским поцелуем.

Зыркаю на него уничижительно из-под нахмуренных бровей.

— Даже не думай.

— Ладно-ладно, — Ян поднимает руки вверх, делая вид, что сдаётся. — Ну, а если мы говорим не о французском?

Обхватываю свой стаканчик двумя ладонями, приятное тепло расползается по пальцам.

Делаю глоток кофе и, прикрыв на пару секунд глаза, растираю его языком по нёбу, наслаждаясь черничной сладостью, перемешанной с горчинкой арабики.

— Иванова? — Тычет меня Ян в рёбра, а в его хитром взгляде читается интерес. — Ты мне не ответила.

— А что ты хочешь услышать? Ты испортил мне свидание, выставил идиоткой перед мужчиной, выставил идиоткой перед соседями… — Прищуриваюсь. — …Похитил, в конце концов. Как сам думаешь, ты молодец или нет?

— В целом — очень в моем стиле, — легкомысленно пожимает плечами Ян.

Мы оба смотрим вперед.

Солнце медленно опускается к горизонту, облака растекаются по небу акварельными мазками — густой персиковый сменяется лиловым, розовый растворяется в золоте.

Воздух наполнен прозрачным светом и чем-то ещё, неуловимым, но ощутимым.

Он наполнен ожиданием…

Я украдкой наблюдаю за Яном.

Свет скользит по его лицу, очерчивая каждую линию — прямой нос, чёткий изгиб скул, уголки губ. На его коже играет тёплый янтарный оттенок, и мне кажется, что если протянуть руку и коснуться, он окажется таким же тёплым, обласканным и согретым солнцем.

А глаза… Они ловят последние лучи, вбирая и пряча их в себе, как капли расплавленного меда.

Я не должна так долго смотреть, но не могу заставить себя отвести взгляд. В этом золотом свете Ян кажется почти неземным — нереальным, и очень… Очень красивым.

Сердце предательски сжимается.

Как можно чувствовать одновременно столько всего — нежность, тоску, радость, страх и даже раздражение?

Ян вдруг чуть поворачивает голову, и я поспешно отвожу взгляд, делая вид, что любуюсь закатом.

Но поздно.

Ян смотрит, чуть улыбаясь.

Не просто бросает взгляд — он смотрит пристально, изучает, словно тоже что-то пытается разгадать во мне.

В груди становится тесно.

Свет дня уходит, но что-то другое остаётся между нами — что-то зыбкое, неуловимое, но очень важное.

— Слушай, Иванова, ты меня извини, я… Я просто не думал, что ты такая обидчивая.

Выгибаю со скепсисом бровь.

— Это мало похоже на извинение.

— Как это? Я сказал волшебное слово!

— Попробуй ещё раз.

— Ладно, извини, — закатывает глаза Ян. — Я не должен был портить твое свидание.

— И? — Подначиваю.

— И не должен был позорить тебя перед соседями.

— И?

— Иванова!

— Я жду, — делаю короткий перебор пальцами по подбородку.

Ян недовольно вздыхает.

— И я не должен был тебя похищать.

Чуть помедлив, одобрительно киваю.

— Можешь же, когда хочешь. Ладно. Может быть, ты и не безнадежен.

Ян фыркает беззлобно.

И мы снова сидим в тишине. Только тихий шелест волн да редкие крики чаек нарушают покой. Ветер доносит солоноватую свежесть, спутывает мои волосы, легонько касается разгорячённой на солнце кожи.

— Слушай, Ян, Матвей сказал мне одну странную вещь, — решаюсь разорвать молчание.

— Какую? — Он бросает на меня мимолетный взгляд, однако вся его фигура заметно напрягается.

— Он сказал, что женщинам нельзя верить. Мне кажется, он ещё слишком мал, чтобы сделать такой вывод самостоятельно. Кто навязал ему эту мысль?

Ян замирает, затем отводит взгляд, снова устремляя его в сторону солнца.

Отпивает кофе. Задумчиво и механически выводит пальцем узоры на крышечке кофейного стаканчика.

Долго молчит.

А я долго жду.

— Когда мы с Даном были ещё пацанами, наш отец находился в постоянных разъездах. Деньги зарабатывал, бизнес поднимал, — наконец говорит Ян, а голос его становится тише, будто он говорит это не мне, а самому себе. — А наша мать… Она была холодной, депрессивной и с явным психопатическим расстройством. Запивала таблетки алкоголем, изменяла отцу, бросала нас с Даном одних. А отец все терпел, боялся её бросить — мало ли, что она могла с собой сделать. Да и, честно говоря, любил он её, как последний дурак. Любил до последнего своего дня. Однажды он вернулся домой из очередной командировки, а матери нашей след простыл. Сбежала. С очередным богатым любовником. И ничто её не остановило — ни дети, ни муж.

Он зло усмехается.

Сжимает челюсти так, что желваки ходят на скулах.

В груди что-то сжимается тугой пружиной.

Глава 13

Юля.

Утро воскресенья начинается с удара.

— Ай! — Вскрикиваю, когда что-то мягкое, пушистое и весьма наглое приземляется мне прямо на лицо.

Естественно, это Ведьма. И у неё, как всегда, железные аргументы в виде зубов и когтей.

Зарываюсь под одеяло с головой, но Ведьма пробирается лапой в моё укрытие и царапает плечо.

— Бешеная ты туша, — ворчу, перехватывая пушистый будильник за пузо. — Да поняла я, завтрак! Всё, встаю.

Кошка вальяжно спрыгивает с кровати и, подняв хвост трубой, шествует к кухне. Я провожаю её испепеляющим взглядом.

Ну и наглость!

В кого такой характер?

Но мне слишком хорошо сейчас, чтобы злиться по-настоящему.

Я растягиваюсь в постели, зарываюсь лицом в подушку и улыбаюсь, как последняя идиотка.

В голове настойчиво вертится имя.

Ян…

Вчерашний вечер словно что-то сдвинул в наших отношениях.

Ян смотрел на меня иначе. Говорил иначе. А при воспоминании о его мимолётных, но таких интимных прикосновениях, предательская дрожь расползается по всему телу.

Может быть, я всё это себе придумала?

Резко сажусь на кровати, встряхиваю головой и ещё раз проматываю вчерашний вечер, складывая разрозненные кусочки в один большой пазл.

Нет, кажется, он действительно ко мне подкатывает.

Хотя Петров — это Петров. От него стоит ожидать чего угодно. Может, это его стиль общения?

Но нет, что-то определённо вчера поменялось в нём.

Хватаю телефон и сжимаю его в руках. Надо что-то предпринять. Что-то, что поможет мне понять, как действовать дальше.

Открываю чат с Яном, набираю сообщение.

Юля: Доброе утро! Как спалось?

Нет, слишком банально.

Удаляю. Пробую снова.

Юля: Ты говорил, что все мужчины вашей семьи — однолюбы… И давно ты…

О, господи! Удалить, стереть немедленно!

Нужен лёгкий повод для разговора, просто чтобы проверить его реакцию.

Юля: Ты знал, что в кофеине содержится химическое соединение, вызывающее привыкание? Интересно, ты подсел на кофе или на компанию, в которой его пьёшь?

Смотрю на получившийся текст.

Секунда… Две…

Паника!

Что за бред?

Удаляю.

Телефон едва не выскальзывает из влажных от волнения ладоней.

Всё, хватит этих страданий!

Решительно встаю с постели и захожу в список контактов. Нахожу нужное имя, жму вызов.

— Мам, привет!

— Доброе утро! Уже проснулась что ли?

— Ведьма разбудила. Мам, слушай, я по очень важному делу звоню, и прошу отнестись серьёзно ко всему, что я скажу.

— Так, уже заинтриговала! Колись, — пыхтит в трубку. На фоне слышен мерный топот кроссовок.

Мама снова на беговой дорожке. Вот, с кого стоит брать пример! Не то, что некоторые — до обеда валяющиеся в постели и заставляющие голодать несчастных кошек.

— В общем, есть один человек…

— Неужели с мужчиной познакомилась? — Тут же перебивает мама.

Познакомилась?

Спорный вопрос, потому что мы с Петровым знакомы… Фактически.

Но на деле оказалось, что нет.

И после вчерашнего разговора я действительно будто открыла для себя нового Яна. Другого. Тихого, искреннего. Яна, чья душа тоже покрыта шрамами, как у каждого из нас.

— Можно сказать и так, — отвечаю уклончиво, зажмуривая один глаз, а вторым поглядывая в зеркало на стремительно заливающееся краской лицо.

— А конкретика будет?

— Мам, это не важно.

— Ой, темнишь ты что-то, Юлька! Мне стоит переживать?

— Конечно, нет. Ты же хотела, чтобы я нырнула в этот омут романтических чувств. Ну так вот, кажется, я созрела.

— Го-о-осподи! — Выдыхает мама в трубку и, готова поспорить, воздаёт в этот момент руки к небесам. — Неужели свершилось?

— Мам, мы отклонились от темы. Мне нужна от тебя парочка советов, поделись опытом более мудрого поколения. Что мне сделать такого, чтобы обозначить свои чувства?

— Вариант просто поговорить тебя видимо не устраивает?

— Просто поговорить с ним не получается, потому что… Не важно, в общем.

Потому что это Петров, и все разговоры он превращает в стендап.

Мама выключает дорожку — та пищит, а звуки шагов становятся более редкими.

— Так, а на какой этапе развития отношений вы сейчас находитесь?

Закусываю губу, оттягивая её зубами.

— Ну, мы том этапе, когда он дёргает меня за косичку, а я краснею.

— Что, и свидания были?

Считать наши уроки французского свиданиями?

Наверное, они больше были похожи именно на свидания, нежели на занятия учителя и ученика.

— Да. Парочка.

— Ну, тогда попробуй проявить заботу.

— Как? Справиться о его здоровье? Подарить градусник?

— Юля! Покажи, что он тебе не безразличен.

— Отлично. Например?

— Испеки ему пирог.

— Ма-а-ам…

— Юля, у меня есть потрясающий рецепт коблера!

— Коблер? — Хмурюсь. — Это что вообще за зверь?

— Американский фруктовый пирог. Очень простой, очень вкусный. Тесто выкладывается сверху ложками, и когда выпекается, становится золотистым и хрустящим, а внутри — мягкие, тёплые фрукты.

— Ладно, звучит убедительно, — вздыхаю.

— Вот и отлично! Тебе нужны персики, немного сахара, мука, масло, молоко… Всё очень просто, справится даже чайник.

— Спасибо за веру в мои кулинарные способности, — закатываю глаза, но улыбаюсь.

— Юленька, тут ведь главное — готовить с душой. Мужчины это чувствуют.

Я поджимаю губы, раздумывая, почувствует ли что-то Петров, если я спалю этот коблер к чертям собачьим.

— Хорошо, и что мне с этим пирогом потом делать?

— Отнеси своему суженному! Что за вопросы? Только не приходи без предупреждения, оставь мужчине место для маневра.

О, Петрову лучше подобного не позволять. От его маневров у меня уже приступы изжоги и расшатанная в хлам вестибулярка.

— Какого ещё маневра?

— Ну, носки из угла за шкаф переставить, грязную посуду выбросить. Халстук надеть, в конце концов! Давай, Юленька, я тебе рецепт сейчас сброшу, а ты уж приложи максимум усилий.