Бывшие. Она мне (не) нужна

Глава 1

— Артём, сынок, забудь ты свою гадину! Забудь! Она-то продолжает жить, замужем, счастлива! Видела я её в городе, светится от счастья и ребеночка под сердцем носит, бессовестная, а ты? Артём, ты жизнь свою превратил в вечный побег. Боишься снова влюбиться, боишься вернуться в город, только бы с ней не встретиться! Артём, тебе мать не жалко? У меня душа рвется от переживаний. Спрятался ото всех, погряз в своей работе, света белого не видишь. А пора бы о своей семье подумать. Жену тебе надо, а дрянь эту забудь! — мать сначала сказала, а после ойкнула, прикрыла ладонью рот. Но было поздно…

Малейшее воспоминание ударом хлыста шпарило хребтину, разрывало душу, выпуская чудовище, дремлющее внутри.

Семь лет прошло, а меня до сих пор наизнанку выворачивает. Все мысли в кучу, вся боль наружу, как нарыв, как непроходящий сепсис. Уже не болит, но бродит по телу, стреляя никому ненужными фантомными спазмами…

Ты словно стоишь у расстрельной стенки, уворачиваешься, только патроны закончились, а звуки выстрелов остались. И ты корчишься, вздрагиваешь, помнишь боль нервными клетками, вот только реальности не чувствуешь.

Нет опоры под твоими ногами. Расстрельная стенка, дуло пистолета, направленное тебе в голову, и глухие хлопки. Вот она – моя жизнь. Баллада по тому времени, когда я был счастлив. Когда мог дышать и любить. А ведь это одно и то же…

Прошло много времени. Даже уже стало казаться, я был готов к встрече с прошлым. Понимал, что город небольшой, все друг друга знают, но не думал, что в прорубь меня окунут тем же утром. И не кто иной, как мама…

Вместо того чтобы обнять блудного сына, она с порога ткнула мне под нос фотографию очередной смазливой девчонки.

— Да-да… — кивал как болванчик, пролистывая электронную почту. Знал, что с матерью проще согласиться, чтобы она уже спустила пар, вывалив на меня несбывшиеся мечты о табуне внуков, очаровательной невестке и традиционном счастье большой дружной семьи.

Я зачем-то включил телефон, чертыхнувшись от тонны сообщений, но лишь бы сдержаться. Только бы не сорваться, не разорваться от злости на родительницу. Раз уж поспать она мне все равно не даст, нужно переключить внимание.

— Прости, сынок, — выдохнула мама и опустилась в кресло. Она машинально стирала пыль с обеденного стола, расправляла бархатную портьеру, только бы не сталкиваться со мной взглядом.

Сколько бы лет тебе не было, мать всегда будет матерью. Якорем, сдерживающим от эмоций, от всплеска гнева. Будь это чужой человек, я бы рот закрыл и послал ко всем чертям с разбитой харей… А это мама.

Её манипуляция слишком очевидна. И даже немного подлая, режущая душу на ленточки. Я и не думал, что до сих пор так сильно болит.

А когда думать, когда тебе суток не хватает, чтобы просто поспать? Некогда… Я как вечный двигатель, наученный не останавливаться. Можно сдохнуть от усталости, но только бы не останавливаться…

А в этом городе мне на шею многотонный груз ложится. Грудная клетка каменной становится, мешая легким расслабиться, вдохнуть…

— Мам, а давай честно? Что тебя так тригернуло? Ведь ты могла мне мозг вынести и по телефону, — сделал глоток кофе, открыл дверь на террасу и закурил, наблюдая, как горький сизый дым кружится в свежести утреннего сквозняка. Солнце только зависло над морем, но уже через час станет нечем дышать.

Вдох — выдох… Пьяная дрожь по венам. Как одуряюще прекрасен этот плотный густой наполненный ароматами соли воздух. А я уже и забыл, как он пьянит голову терпким коньяком.

— Артём, ну все уже твои друзья женились, некоторые уже дважды, а ты у меня бобылем ходишь! Я хочу найти тебе девочку. Хорошую добрую, милую, — мама ласково погладила меня по руке. — Чтобы любила тебя, ценила… Она родит тебе деток, и ты снова начнешь улыбаться. Сынок, столько лет прошло… Все уже зажило и зарубцевалось, а я улыбку твою дежурную вижу только по праздникам. Она как татуировка на твоем лице… Маска. А я хочу своего сына обратно! Хочу слышать его сильный смех, от которого фамильный сервиз звенел, хочу видеть чистые глаза, полные жизни, а не эти черные жемчужины вечной скорби…

— Опять эта пластинка! И ты прибежала с утра, чтобы наставить меня на путь истинный? Или сразу приглашение в ЗАГС принесла? С женой там познакомимся? — мое терпение трещало по швам. — Мать, а как она вообще? Горячая? Мне мало, чтобы щи были вкусные. В постели-то она активная или так, для галочки, только в дни овуляции и с непременной маской отвращения? А здоровье? Проверила?

Недосып, сложнейший перелёт и перманентная усталость давали о себе знать. Голова трещала так, что моргать было больно! Зарубцевалось, говоришь? Тогда почему мне до сих пор невыносимо жить? Почему за месяц до поездки домой я начинаю пить, как скотина, только бы вечером отрубиться и не вспоминать!

Я думал, приеду в свою квартиру, распахну дверь на террасу, впуская морской воздух, и усну на пару суток. Но не тут-то было…

— Ты только посмотри! Любочка – красавица, умница, — мама вновь стала подсовывать мне фотографию. — Два высших образования. Медик, Артем! Она медик! Отец из Минздрава, мама в администрации работает. Отличная семья с чистыми помыслами, с желанием хорошего будущего для своей дочери…

— Хватит! Тебе бы тоже пора подумать о будущем своего сына, потому что договорные браки ещё никому счастья не принесли. Или такой расклад тебя устроит? Главное, чтобы общество было удовлетворено по всем фронтам? Дом на берегу, газон, голые пяточки детей, покорная невестка в платье в пол, и я… радостный, опьянённый счастьем от выбора матери. Так в твоем идеальном мире?

Мама уже было открыла рот, чтобы возразить, возмутиться, но мой телефон ожил, заполняя тишину квартиры трелью. В других обстоятельствах я бы даже реагировать не стал, но разговор этот сильно утомил.

— Слушаю, — я встал и снова запустил кофе-машину.

— Тёма, здорово, — смутно знакомый голос завибрировал в динамике за мгновение до гробовой тишины. И мне словно в солнечное сплетение шибанули. Легкие сжались, а желание уехать обратно в Москву стало просто нестерпимым. — Не узнал?

Глава 2

— Лихой… — я машинально схватился за сигареты и выскочил на террасу, закрывая за собой дверь. — Ну, здорово. Чему обязан?

— Нам бы встретиться. Не телефонный это разговор, — мой некогда лучший друг был серьезен, не пытался заискивать, шутить, говорил сухо и по делу. А ведь это было несвойственно ему. У Пахи на всё нашелся бы анекдот, шутка, присказка… Пять минут общения с ним, и компания рыдала от смеха похлеще чем от забористой дури.

— Паш, давай только сразу на берегу договоримся, — я закурил и сел на мягкий диванчик, наблюдая, как над морем расходится туманная дымка. Пляж медленно оживает, впуская толпы бледных туристов, ресторанчики начинают дымить мангалами, насыщая воздух тонким ароматом свежезаваренного кофе. — Если тебе бабки нужны, то соррян, это не ко мне. Если совет, то не умею и не практикую. Если излить душу, то поздно — клиент, то есть наша дружба, скорее мертв, чем жив…

Черт, откуда он узнал, что я в городе? Найду трепача — либо яйца, либо язык откручу, в зависимости от пола стукача.

— Да не нужны мне твои деньги! В жопу заснул их себе, усек? Если бы не хороший человек, то и звонить бы тебе не стал, — огрызнулся Лихой, даже не дослушав меня. — Поговорить надо. Пять минут и можешь снова валить в свою столицу, считать бабло и ненавидеть, сколько угодно.

— Когда? — растирал переносицу, уже второй раз за утро пожалев, что приехал домой. Мог бы просто отправить деньги в подарок и не сталкиваться с прошлым, которым фонило отовсюду.

— Да хоть сейчас.

— Тогда через час на нашем месте? — сказал и зажмурился, представляя старый грузинский ресторанчик, стены которого до сих пор хранят самые яркие моменты.

— Его снесли год назад, Тём, — друг вздохнул, словно знал, что именно я чувствую. Вроде город все тот же, но с каждым моим приездом что-то да меняется. Словно кто-то нарочно стирает всё для меня важное, ценное. — Подгребай ко мне. Виноградная, пятнадцать. В любое время. Слышишь?

— Договорились…

Я ещё долго сидел и смотрел, как на кухне суетится мама. Над плитой горит уютная лампочка, на столе накрыт завтрак, а она уже вовсю моет пол, изредка посматривая в мою сторону. От любопытства по её шее аж красные пятна рассыпаются, но держится матушка…

Конечно! Ей ещё сватать мне очередную пассию. Черт, а где она их находит? Этих идеальных умниц и красавиц, этих одиночек с пятьюдесятью высшими образованиями и виртуозным владением роялем? И почему от этого процесса так нестерпимо тошно? Фальшью тянет, показухой. Чтобы было не хуже, чем у других, чтобы впитывать зависть, катая коляску с долгожданным внуком. Только бы по канонам «нормальной» семьи…

Я гад, конечно. Ещё какой…

Этот город умер для меня много лет назад. А родители стали сопутствующими жертвами. Они с пониманием принимали и мой переезд, и рисковый бизнес, который в столице было не так-то просто раскрутить. Пахал как папа Карло, не ради золотых монет, на что намекнул Лихой, а чтобы стереть память. Чтобы не болело сердце, чтобы вытравить из себя собственное прошлое.

И получалось…

Пока жил в Москве, все круто было. Ничего не ёкало, не ныло. Но стоит только клацнуть на клавишу в каком-нибудь агрегаторе авиабилетов, все… Все по одному месту.

— Кто звонил? — вкрадчиво спросила мама, пытаясь не сталкиваться взглядом.

— По работе.

— Тогда садись завтракать, — она улыбнулась, убрала швабру, вымыла руки и указала на кресло. — Каша твоя любимая, сырники, и чай сейчас заварю.

— А сгущенка?

— И сгущенка, — мама выдохнула и опустила руки мне на плечи, обняла, поцеловала и затаилась. — Как я рада, что ты вернулся, сын.

— Вот с этого и нужно было начинать…

Я притворялся, что занят разбором вещей, что жду важного письма, что хочу спать…

На самом деле внутри все сжималось от нежелания вновь видеть Лихого. Сам не понимаю, какой черт меня дернул согласиться на эту встречу. Но что-что, а слово своё я привык держать. Поэтому собрался, спустился в подземный паркинг, где для меня брат оставлял тачку, чтобы я комфортно передвигался по городу, когда приезжал в гости.

Комфортно…

Странное это слово. Нелепое какое-то. Громкое — да, но за ним прячутся годы тяжелой работы. И вот тогда вся моя семья смогла ощутить этот комфорт. Родители, как и мечтали, купили небольшой домик, с кайфом ушли на пенсию, а старший брат открыл автосервис.

Я до сих пор не понимаю, зачем мне понадобилась квартира в этом городе. За семь лет я и жил-то здесь от силы дней десять. Зачем она мне? А затем, что я терпеть не могу гостиницы.

Словно и не было этих лет…Те же улицы, тот же зной, тот же аромат моря. Воздух вкусный-вкусный, наполненный весельем, свободой и чужим счастьем. Я даже не понял, как въехал в знакомый частный сектор, останавливаясь у нужного дома.

Глава 3

Не успел заглушить двигатель, как скрипнула калитка, являя моего бывшего лучшего друга, Пашку Лихого. Замер, рассматривая сверкающую лысину, седеющую щетину и потухшие глаза взрослого и сильно задолбавшегося по жизни человека.

— Здорово. Проходи, — Пашка держал на руках белокурую девчонку лет трех, а та с удовольствием водила по его лысой черепушке мелком. — Сонь, хватит позорить отца.

Прирос к креслу, не желая покидать авто. За столько лет я ни разу не интересовался его жизнью, просто вычеркнул, забыл, уничтожил. Поэтому видеть его вот таким… домашним было дико и больно.

Пока я дурел, пил, мучился от непроходящей бессонницы, он строил семью, рожал детей, слышал первое «папа»? И вдруг осознание, что мать отчасти права, обухом шибануло по голове. Все жили в то время, пока я подыхал…

— Ну, привет… — скрипнул зубами, пытаясь не напугать ребенка. Улыбнулся мелкой, получив ответную беззубую улыбку.

— Дядь, хочешь касетку? — крошка протянула ручку, разжала ладонь, на которой лежал растаявший шоколадный батончик.

— Нет, спасибо, — я рассмеялся и тут же захлебнулся, когда дверь небольшого дома открылась, а на крыльце показалась светленькая девушка. Она замерла, растерянно переводя взгляд с Пашки на меня и обратно.

— Тёмыч! — завопила Алиска и бросилась ко мне. Повисла на шее, рискуя задушить, к чертям собачьим. — Я думала, что уже не увижу тебя никогда!

Алиска скакала вокруг меня, рассматривала, визжала, то и дело отходя на несколько шагов назад.

— Вороной, ты и раньше-то был красавчиком, а сейчас и вовсе сдохнуть можно от твоего брутального обаяния, — Лиса захихикала, наблюдая, как раскрываются от удивления глаза Лихого. — Павлик, ну тебя-то я люблю безусловной любовью.

— Как сына, что ли? — крякнул Пашка. — Видишь, Вороной, как сильно меня любят женщины? БЕЗ-УС-ЛОВ-НО!

— Дурак… Ну какой ты у меня дурак! — Лиска бросилась обнимать Лихого, замаливая обиду на свои слова. — Ну чего вы у порога-то? Дашуль, иди к маме на ручки. А вы проходите на террасу, стол давно накрыт.

Черт… Нужно было встречаться на нейтральной территории, чтобы не видеть всего этого! Но убегать было поздно, поэтому я пошел вглубь ухоженного двора. Территория небольшая, но такая уютная. Высокий забор, детская площадка, дорожки из камня, петляющие меж красивых клумб.

Мы вошли на небольшую, но симпатичную террасу, огражденную полупрозрачным тюлем. Пашка явно нервничал, дергался, то и дело косясь на небольшой винный холодильник.

— Выпьешь? — наконец, выдохнул он.

— Паш, я за сутки спал полтора часа, поэтому если выпью, то вырублюсь прямо здесь, — сел в кресло, осматриваясь вокруг. — А если ещё правдивее, то давай говори, и я снова исчезну.

— Боюсь, что выпить все равно придется, — Лихой потер лысину, рыкнул и достал из холодильника графин водки. Сел напротив, наполнил рюмку и долго крутил её в руке. Он словно собирался с духом, усугубляя напряжение между нами.

— Паш, говори, и разойдемся. Эта встреча на хер не сдалась ни тебе, ни мне. Прошло слишком много…

— Марина в реанимации, — выпалил он и залпом осушил стопку, даже не поморщившись. Вскинул влажные от слез глаза, уставившись так, словно это я должен испытывать вину перед ним! Перед всеми этими предателями! Я?

Стиснул челюсть, только бы не выдать то пламя, что лютовало внутри. Да я её записку на огрызке листочка до сих пор наизусть помню!

«Артёш, я ухожу. Так будет лучше, поверь… Сначала будет больно, я знаю. Но вскоре все забудется! Со временем перестану приходить к тебе во снах, мой голос станет тише, а после и вовсе растает дымкой над морем… Я только прошу тебя, будь счастлив…»

Восемь лет отношений оказались стерты запиской на клочке бумаги. Только бумага та была не простая… Это был обрывок пригласительного на свадьбу с будто бы нечаянно оставленными адресом, датой и временем. Тем злополучным вечером я увидел, как моя женщина в белом платье идет под венец с моим лютейшим врагом.

— И? Лихой, я чего-то не понимаю, — закурил, только бы занять чем-то руки, только бы отделаться от нахлынувших воспоминаний. — Мне какое дело до Голубевой, или кто там она теперь… Семь лет прошло!

Черт! Ну почему я такой кретин? Чего я хотел услышать? Покаяния бывшего друга, сдавшего меня ментам? Мы же из одной чашки хлебали с самого детства, а когда пришло время подтвердить дружбу, он слился, как крыса… Бросил меня в ментовке, а сам слинял. Зато чистенький, семейный и в белом пальто. А ведь он был единственным, кто мог дать показания! И теперь мне нотации думает читать? Укора во взгляде даже не пытается скрыть…

Я было вскочил, чтобы свалить отсюда, пока не размотал его харю, как мечтал все это время, Пашка поймал меня за руку и с силой швырнул обратно в кресло.

— Вороной, ты как был упертым придурком, так и остался. Никого не слышишь, прешь как танк! — заорал Лихой, нависая надо мной.

Глаза его были красными, губы тряслись, он явно сдерживался, то и дело косясь в сторону дома. И в этот момент двери открылись, и к нам выбежал парнишка лет шести. Он нёс поднос с дымящимся хачапури, горку нарезанных овощей и блюдо с тонкими слайсами сала.

— Пап! Мама сказала, чтобы ты много не пил, — пацан поставил поднос, чуть притормозил, осмотрев меня, а потом улыбнулся. — Это Ворон? Это же он на фотографиях?

— Кому Ворон, а кому дядя Артем, — Пашка выдохнул и растер ладонями лицо, пользуясь паузой. — Давай, Тём, беги к маме…

Тёма?

«— Вороной… Слово даю, когда сын родится, Артёмом назову!

— Лихой, ты ударился, что ли? Нахер парню эти мучения? Я не знаю ни одного Артёма, не хлебнувшего тонну дерьма. Не порть жизнь мальцу!

— Вот мой сын станет первым счастливчиком. А крестный отец поможет ему. Правда?

— Ты че, в крестные зовешь?

— Да я без тебя крестить даже не стану… Слово даю!»

Кивнул в знак приветствия пацану, и даже попытался улыбнуться. Лихой захрипел, раскачиваясь их стороны в сторону. Он казался бутылкой шампанского, которую встряхнули, ожидая, когда рванёт…

Глава 4

Внутри раскручивалась турбина напряжения. Умом понимал, что этот вечер не удастся забыть. Желание Лихого поговорить было настолько нестерпимым, что он красными пятнами покрывался. Пашка аккуратно поцеловал сына в макушку, вдохнул запах и кивнул на дверь.

— Иди, Тёмыч, скажи маме, что отец разрешил перед сном мультики посмотреть. Но только полчаса.

— Ну, паааап…

— Двадцать минут! — рявкнул Паха, прищуриваясь для пущей убедительности.

— Есть полчаса…

— Хер с тобой, — как только пацан ускакал в дом и плотно закрыл за собой дверь, я плеснул и себе, вдруг осознав, что уйти просто так не получится.

Проглотил, как воду родниковую, выдохнул, откинулся на спинку кресла, ожидая, когда прошлое вновь раскинет свой гадкий капкан, из которого мне хоть и удалось сбежать, но вот шрамы остались… Ноющие, загнивающие…

— Не бросал я тебя, Вороной, — тихо произнес Пашка.

— А где ж ты, сука, был? Где? Мне десять лет корячилось, а из свидетелей только дружок-мудила, сбежавший при первом шухере! — шептал, но так надрывно, что у самого кровь в венах стыла от этого звука. — Где, мать твою, Лихой, ты был все два месяца, которые меня менты прессовали?

— Десять лет? — хмыкнул Пашка и повернулся ко мне. — А мне пятнадцать шили. Особо крупный размер. Взяли на кармане при понятых и генерале!

— Чего, бля? — хохотнул, пытаясь увидеть в его взгляде малейший признак шутки. — Ты че мне в уши льёшь, Лихой?

Мой друг в жизни не прикасался к дури, считая это поводом, чтобы начистить морду наркоману. На дух их не переносил, кровь кипела у него, потому как вырос в такой семье. Вечно избитая мать, отец-нарик, голодные братья и опека, приходящая домой как по расписанию.

Только что толку, что они приходили? Толстые и сытые тетки осматривали пустой и уже год неработающий холодильник, что-то задумчиво писали в кожаной папке, а после со спокойной совестью уходили. Никого не спасла эта опека… И сосед участковый тоже не спас. Отец все равно убил мать в очередной горячке.

Поэтому слышать про эту странную статью было абсолютно дико!

— Че ты несешь, Лихой?

— А вот когда я приехал показания давать, меня у ментовки и повязали. Куча свидетелей, толпа высокопоставленных начальников, даже сам генерал вышел следить за шмоном. В машине сумку с наркотой нашли, ну а дальше — меня в кандалы и в камеру. Срать они хотели на мои гражданские права, три месяца не пускали ни родных, ни адвоката! — Лихой вскочил и бросился к бассейну. Зачерпнул ладонью воду и стал плескать на голову. — Левин, сука…

— Кто?

Нутро коркой льда покрылось…

Я семь лет не произносил эту фамилию вслух. Семь гребаных лет!

— Левин. Заявился в камеру и сказал, если хочу выйти, то должен молчать. Мол, с тобой он всё перетёр, отпустили уже, припугнул легонько, и ты сам сбежал далеко-далеко… А я там остался! Ты что-то тоже не бросился меня искать! — Лихой подскочил ко мне и схватил за грудки, сжимая футболку у горла с такой силой, что ткань затрещала. — Что ж ты, друг мой, сразу ему поверил, что я скрысился? Поверил, что бросил? Сукой меня считал все эти годы, да?

Я ничего понять не мог…

Факты, воспоминания, слезы матери — все в кучу смешалось.

Тот месяц я помнил смутно, ориентировался по ощущению. И то, что говорит Пашка, было настоящим шоком.

Ко мне тогда в камеру отец пришел, сказал, что Лихой уехал из города, чтобы не светиться у ментов. Старик умолял меня написать повинную, дабы скостить срок… Но я упирался. Как баран ждал, что сейчас Пашка одумается и подтвердит, что никакой дом я не вскрывал, а с ним всю неделю бухал. Но друга всё не было, и не было…

А потом меня просто отпустили, передав письмо от девушки, которую я любил больше жизни. До сих пор наизусть его помню… Могу забыть, кому бабок занимал, когда ТО у тачки, могу просрочить загранник, но эти её долбаные слова помню.

Мы с Лихим долго молчали, смотря друг другу в глаза. Не шевелились, рычали, только пламя ярости не испускали. Он сжимал меня за горло, а я выкручивал его руку, видя, как ему больно… Но Пашка не отпускал, а я не привык сдаваться.

— Ещё рано? — вздохнула Алиса, тихо входя на террасу. Она не бросилась разнимать нас, просто прошла мимо и села в кресло. — Я думала, вы уже по третьему кругу бьете морды друг другу.

— Лиса, иди в дом, — рыкнул Пашка, и как только он разжал пальцы, я тоже ослабил хват.

— Никуда я не пойду. Секундант нужен? Нет? Но ничего, потерпите бабу в своем обществе. Кто-то же должен скорую вызвать? — она откровенно стебалась, вот только голос звенел от тревоги. — Тём, ты только помни, что я одна двух спиногрызов не вывезу.

— Язвой была, язвой и осталась, да? — внезапно я рассмеялся, рассматривая блондинку, которую помнил в боевом окрасе, скрытом под черным шлемом байка.

— Есть такое. Лихой надеялся, что на втором кесаревом вырежет это дерьмо из меня, но увы… — она кивнула и наполнила наши стопки. — Итак? Начнем собирать события тех дней сначала? Давайте я сразу скажу, что не уйду, пока вы не поговорите! Боже, как я вас ненавижу…

Внезапно Алиса зарыдала, пряча лицо в ладонях. Захлёбывалась, глотала воздух, растирая горло в попытке успокоиться.

— С детства ненавидела, потому что от вашей компашки вечно были проблемы. Слышишь шум — Вороной, Лихой и Витязь дерутся. Вся школа об этом знала. А когда выросли, бесили своей неразлучностью. Мы же даже на свидание с Пашкой ходили в вашем сопровождении! И через полчаса это уже было не свидание, а сходка в местном спорт-баре! — Лиса то ли рыдала, то ли смеялась взахлеб. Даже Пашка опешил от этой реакции, глаз не сводил с жены, давая возможность выговориться. — А сейчас ненавижу, потому что два взрослых мужика настолько упрямы и глупы, что позволили сраному Левину сломать свою дружбу. Вас девушки не разлучили, а Левину удалось…

Она говорила легко, вот только в словах её было столько убийственной правды, что горло сжималось в приступе удушья. И, кажется, я был не одинок. За столом повисло тяжелое молчание, нарушаемое лаем собак, приглушенной музыкой с набережной и жалобным криком ласточек.

Глава 5

— Кто вёл твоё дело? — слова раздирали горло, но рвались наружу.

— Кушаков, сука…

— И моё тоже, — закрыл глаза, откинулся на спинку кресла, готовясь вернуться ровно на семь лет назад. — Меня арестовали у дома, доставили в участок, где уже давно ждали. Провели опознание, свидетели дружно указали в мою сторону, откатали пальчики и только после этого рассказали грустную сказку про то, как хулиган Вороной вскрыл дом главного прокурора и обнёс его на несколько миллионов. Никого не волновало, откуда у нашего прокурора-батюшки столько раритета, как и то, как я в одну каску вынес огромную икону, сумку с золотом и семейным столовым сервизом…

Лиса пересела к мужу. Приткнулась под бочок, сжала его руку и с облегчением выдохнула, пока тот курил, не сводя с меня взгляда.

— Два месяца меня крутили. Уговаривали написать явку с повинной, пришивали всё новые и новые висяки, отчего срок становился непомерным. Но всем срать на меня было! Кто я такой? Сын преподавателей? Все знали, что брать с меня нечего, потому и сваливали в папку с моим делом все, что тяготило их статистику. И к концу второго месяца моё дело тянуло лет на двадцать, не меньше. Проще было убить Левина, один раз испачкавшись в его крови, чем выносить вот это все… А потом такое затишье странное. Неделя тишины и спокойствия. Когда Кушаков вошел в камеру, думал, что меня уже в суд направляют, но все было куда хуже. Он громыхнул ключами, снял наручники и вывел из здания. Напоследок сунул мне в руки записку от… — вот тут я запнулся, не в силах произнести ЕЁ имя вслух.

— Мы поняли, — прошептала Лиса, придя мне на помощь.

— Она бросила меня на обрывке какой-то картонки. Написала, что мы разные, что не пара друг другу. Пожелала счастья, короче. Я не мог поверить, что всё это правда. Ещё в камере почуял запах дерьма… Моя Мартышка не рвалась ко мне, не требовала свиданий, на звонки родителей не отвечала, а когда брат поехал к ней сам, чтобы поговорить, выяснилось, что они с родителями поспешно переехали, не оставив соседям нового адреса. Я умер тогда, Лихой… Отрубилось все человеческое внутри, сдохло и перегорело. Но больно стало, когда на обратной стороне картонки оказались дата и время росписи Левина Константина Михайловича и Голубевой Марины Александровны.

— Хм… Что, из всех бумажных носителей она выбрала именно приглашение? — хрюкнул Пашка и плеснул мне в стопку водки. — Пей.

— Я всё своими глазами видел. Своего лютого врага с довольной миной и мою невесту, вдруг ставшую чужой женой. Он отнял у меня всё… Понимаешь?

— Понимаю, брат, — Пашка вдруг рванул вперед, сел рядом и обнял. Крепко-крепко, как делал это всегда. Костоправ хренов! — Это он разделил нас, чтобы мы не мешали его плану. Но теперь-то ты здесь…

— Лихой, ты обдолбался, что ли? Семь лет прошло! Не верю я в помешательство длиной в семь лет. Не верю… Если она до сих пор его жена, значит, все и правда было к лучшему. Левин всегда был ровней, его фамилию произносили с трепещущей гордостью, вожделением, страхом. Знаешь, а ведь её отец мне тогда это прямо в лицо сказал. Мол, Вороной, рылом ты не вышел для нашей семьи…

— А Левин прям прЫнц, — усмехнулась Лиса и отвернулась. — Говнюк он. Мразью был, мразью и подохнет. Тём, ты прости меня, но он вас уделал, как мальчишек. Знал, что вы упёртые, как два барана, что никто не пойдёт на примирение первым. Ведь у каждого своя правда…

— Лис, если два корабля разошлись в одной узкой бухте и за семь лет ни разу не пересеклись, то виноват не диспетчер навигации, поверь, — я встал, потому что выносить это всё сил не было. — И про Марину мне не говори. Она счастлива, весь город гулял на их свадьбе, забыли, что ли? Так для чего эта встреча? У вас своя правильная жизнь, а у меня своя…

— Вороной! — заорал Пашка, вскочил и вдруг заломил мою руку так, чтобы я согнулся и не смел шевелиться. — Если нужно будет приковать тебя, я это сделаю, поверь! Но ты дослушаешь! Маринка, оказывается, второй месяц лежит в реанимации, а Левин продолжает постить её счастливые фотографии. Все думают, что она просто отходит от родов, просто решила спрятаться!

— Лихой, две минуты, и я все равно уйду… Ты решил рассказать, как тяжело прошли роды у той, которая променяла меня на моего заклятого врага? На того, кто изнасиловал мою сестру, а в итоге так и не ответил за содеянное? Мне порадоваться? Отправить цветы и шарики?

— Баран ты упертый! Да не помнит она никого! Он закрыл её в отдельном боксе, как прокаженную, ей даже диагноз толком поставить не могут! На, смотри, — Пашка достал из кармана сотовый, запустил какое-то видео, а после отпустил руку, зная, что никуда я уже не денусь.

Я осел на диван, закрыл глаза, вбирая некогда любимый голос.

— Артёш… Артёш, ты где? Артёёёём!

Картинки на дисплее не было, слышался шорох и отдаленные крики, смешивающиеся с рыданиями.

— Какого хера? — не мог понять, что происходит. Снова перемотал видео, вслушиваясь в суть, пытался абстрагироваться от страха, от панических нот в этом пробирающем душу крике. — Лихой, ты чего молчишь? Что это такое?

— Я две недели назад лежала в больнице, — Лиса, все это время раскачивающаяся в кресле, вдруг повернулась. Её глаза были полны горьких слез, с лица ушел весь румянец, открывая страх и неверие. Лиса встряхнула головой, забрала у мужа стопку, которую он уже давно согревал в руках, опустошила и начала рассказ: — Случайно услышала трёп медсестер на посту. Они шептались, что анестезиолог напортачил, и какую-то богатую сучку скрючило так, что реанимировать пришлось. Ребёнка достали, отдали отцу, а девка в кому впала. Я тогда пожалела бедняжку, но вскоре забыла. А перед выпиской меня отправили на МРТ в другое крыло клиники. Меня сопровождала бабулька, мы с ней сидели в коридоре, когда раздался крик. Такой истошный вой, что кровь застыла в жилах. Я было рыпнулась узнать, что происходит, а она меня остановила. Говорит, на этаже девочка лежит после тяжелых родов, а после комы вовсе кукушка поехала. Никого не признает. Ни родителей, ни мужа, орёт как ненормальная, Артёма какого-то зовёт…

Глава 6

Мой мир больше не будет прежним. Услышанное вчера словно разломило вселенную напополам. Тот арест ясно дал понять, что стоимость моей жизни — три копейки. Никто не вступился. А после освобождения от меня будто весь город отвернулся, потому как верили, что именно я обнёс дом Маринки. Друзья поверили этим ублюдкам, потому что так было безопасно. Как раньше – точно не будет. А теперь и вовсе всё в чёрный цвет обратилось…

Море — чёрное. Небо — чёрное. Нутро человеческое — дерьмовое.

Меня раздирало изнутри. Бесы, демоны сражались друг с другом. Убеждая, что не моё это дело. Не мое! У неё муж есть, ребенок, родители, которым я не ровня!

Но тогда почему она там одна? Почему лежит в палате привязанная?

Эти навязчивые картинки, нарисованные взбудораженным воображением, стали преследовать меня. Не мог отвлечься. Истуканом простоял в душе черт знает сколько, потом курил, как паровоз, пока над кромкой чёрного моря не высунулось черное-черное солнце…

Флэшбек из прошлого. Я словно снова погрузился в этот ад. Снова вынужден идти по углям, снова думаю о ней…

Я мог сто раз убеждать себя, что каждый человек в праве делать свой выбор сам. Марина его тоже сделала, выбрала мужчину, союз с которым будет правильным, благополучным и благословленным родителями. И я его сделал.

Вырыл землю, чтобы на меня больше никто не мог посмотреть сверху вниз! Не спал, не жрал, только бы вскарабкаться на ту лестницу, чтобы суметь взглянуть на своих врагов свысока. Только чем больше бабла я косил, тем меньшую ценность оно представляло.

Можно купить секс, но не купишь любовь.

Можно купить покорность, но никогда не купишь уважение.

Можно купить молчание, но никогда не купишь признание в любви.

Можно купить комфорт, но никогда не купишь тепло домашнего очага.

Я покупал всё, чего у меня не было. С избытком, чтобы в горы дерьма превратилось. Но оказалось, что счастье в комплектацию благосостояния не входит.

— Тём, ты готов? — по прихожей прокатился знакомый звонкий бас. А через минуту на пороге показался мой родной брат. Тигран рассмеялся, обнял меня своими ручищами и даже чуть приподнял. — Ну, ты и раскабанел, Тёмыч! Поди, столичное спортивное питание и сутки напролёт в тренажерке?

— А чего ты смеёшься? Железо отлично помогает избавиться от дерьма в голове, — я отпрянул, рассматривая брательника, которого не видел года два. — А ты вот пузо отъел. Ленка тебя кормит, как на убой!

— Ох, я подозреваю, что именно этим всё и закончится. Здорово, брат…

— Привет, малой.

Объятия крепкие, родные, успокаивающие.

Подхватил пиджак, засунул бабочку в карман, и мы отправились на юбилей моего дяди.

По мере того, как поднимался я сам, поднимались и мои родственники. Отец в силу возраста сразу отказался от предложенного мной бизнеса, а вот дядя Марат ухватился за идею мертвой хваткой.

И через пять лет не осталось ни одного района, в котором бы не функционировал наш автосервис. Вскоре подтянулись братья, жены, открывшие кафе быстрого питания, следом пошел шиномонтаж, где уже могли подрабатывать и племянники. Семейный клан.

Я пробил дорогу по доставке оригинальных запчастей, организовал обучение, переквалификацию, чтобы слесари могли браться за любую тачку, а за остальное отвечал Маратик. В этом году оборот побил все рекорды, я даже приятно удивился, когда Марат приехал ко мне с отчетом. Вид был такой важный, словно заработал лярд, не меньше…

— А где тачка? — Тигран осмотрел паркинг, выискивая «Ровер», который пригнал, чтобы я передвигался по городу.

— У Лихого оставил. Выпили вчера, на такси вернулся.

— У Лихого? Тём, ты гонишь? — захрипел Тигран. — Ты обдолбался, что ли? Этот ссыкун бросил тебя, спрятался и хвост поджал, пока тебя менты беспределили!

— Тигран, всё немного сложнее, — я закурил, чтобы успокоиться. Как бы мне хотелось верить Лихому… Но годы одиночества, привычка лгать и ловить на лжи, делали своё дело. Когда эмоциональный фон после нашей встречи спал, я понял, что на руках у меня нет ни одного факта. Только слова друга, который предал…

— Дело твоё, брат, но я бы не стал ему доверять вновь. Предал один раз, предаст и второй…

— Разберусь. Слушай. А че с Левиным? — затянулся, замыкая горечь дыма в легких, пока рассматривал вытянутое от удивления лицо брата.

— Ты странный, Тём. То запрещаешь говорить о прошлом, то в гости к Лихому попёрся, а сейчас и вовсе про этого мудака вспомнил.

— Я задал вопрос, просьбы в оценке не было, — я не смог сдержать раздражения и повысил голос, чтобы осадить его.

— Они не живут здесь больше, — Тигран пожал плечами и отвернулся. — Ты свалил, и они после свадьбы сразу переехали. Он замок в пригороде где-то отгрохал, там и живут своей шибанутой семейкой. В городе столько сплетен ходило после их свадьбы, что им просто пришлось сбежать.

— А Марина? — через боль протолкнул её имя. Горло вспыхнуло, а перед глазами снова кадры той видеозаписи всплыли. Чёрт…

— С ним, вроде. Разное говорили про неё…

— Например?

— Что в психушке лежала после попытки суицида, кто-то говорит, что она наркоманкой стала, короче, слухов много, а чему верить — непонятно. Знаю, что отца её с должности прокурора попёрли. Да с шумом, со скандалом. Попался, урод, так ему и надо! Мы уверены, что это он собак на тебя спустил, только бы дочь выгодно замуж пристроить, — Тигран скороговоркой выдал то, что знал. — Насколько я знаю, особняк свой они продали сразу после увольнения и теперь живут в квартире бабушки.

Больше мы к этой теме не возвращались. Я попытался забыться в нашей большой и шумной семье. Шутки, тосты, танцы… Давно мы не веселились так. Прямо как в детстве, чтобы до пустоты душевной, бессвязной речи и настоящего ощущения единства семейного. Только раньше собирались мы в крошечной двушке, а теперь для нас закрыли ресторан…

— Артём! — мама размахивала рукой и не сводила глаз, предупреждая мой побег.

Глава 7

Любовь долго молчала, обдумывая мою просьбу, а когда подъехало такси, твёрдо встала и направилась к авто. Шаги были медленными, нерешительными, а коснувшись ручки задней двери, она вдруг обернулась:

— Вы со мной, Артём? — голос её был полон сомнения, но я не стал рисковать и рванул вперед, пока не передумала.

Всю дорогу Любовь что-то читала, с кем-то переписывалась, то и дело громко хмыкая. Она не проронила ни слова, а я не мешал, видя откровенную заинтересованность случаем. Что-то девушку сильно зацепило. Это читалось и во взгляде, и в поджатых от возмущения губах. Но при всем при этом она отчаянно пыталась держать себя в руках.

— Артём, давайте так, — зашептала она, как только мы вышли из такси. — Вы попробуйте попасть к главврачу сами. Поговорите, поинтересуйтесь, может, она сама вас проводит к пациентке? А я схожу к девчонкам, поболтаем за чаёчком. Думаю, будет лучше, если мы сначала тихо проведем разведку, — Люба подмигнула, сунула в руку свою визитку, а после засеменила в сторону кондитерской напротив. — Напишите, как что-то выясните!

Её суета передалась и мне. Бросил взгляд на часы, понимая, что до конца рабочего дня осталось слишком мало времени, чтобы вот так стоять и раздумывать. Кого я обманываю? Ведь всё равно не смогу уйти, не убедившись, что это не злая шутка, что за этими серыми стенами находится именно Марина.

Не вошел, а ворвался в здание. За стойкой сидела молоденькая администратор. Она мило улыбалась, даже пыталась строить глазки, но как только услышала имя интересующей меня пациентки, с лица спал румянец. Она стала тыкать в кнопки телефона, чтобы узнать, на месте ли главврач.

— Вас ждут на пятом этаже, — она указала мне в сторону лифта.

Административный этаж был тихим, спокойным. Стоило выйти на площадку, как двери нужного кабинета распахнулись. В пороге стояла женщина лет пятидесяти, строго смерила меня взглядом, а после пригласила.

— Значит, вы к Левиной?

К Левиной… В очередной раз внутри все сжалось. Чужая фамилия резала меня на ленточки, напоминая, сколько боли и обиды было пережито.

А мы так любили мечтать. Маринка примеряла мою фамилию, говорила, что ничего красивее никогда и не слышала. Придумывала имена нашим детям, представляла небольшой домик подальше от мегаполиса, где горит камин, а в воздухе витает аромат корицы и ванили.

— Да.

— А вы ей, собственно, кто? — аккуратно спросила главврач, осматривая меня внимательным взглядом.

Останавливалась точечно, шаблонно: туфли, часы, а уже после в глаза посмотрела. И тут я порадовался костюму, потому что именно эта сбруя порой настраивала людей на деловой лад. А с этой дамой можно договариваться…

— А это неважно. Просто неравнодушный знакомый, — вздохнул и достал кошелек. Выгреб наличку, завернул в белый конверт, оставшийся после вручения подарка дяде, и вложил его в папку документов на её столе. — Виктория Михайловна, я прошу вас без лишних вопросов рассказать о пациентке. Факты, диагноз, и почему к ней запрещены визиты.

— С чего вы взяли, что запрещены?

— Очевидно, с того, что меня отправили сначала к вам, а не проводили в палату к Левиной.

— Время уже позднее, но в порядке исключения можно, — женщина взяла конверт, спешно закинула его в ящик стола, а после махнула рукой, указывая дорогу. — Идём… Артём Данилович, с такими пациентами сложно…

— С какими такими?

— С лежачими, — она словно возмутилась моему вопросу. — Левина пережила инсульт во время кесарева сечения. Пока её родоразрешали, не могли предпринимать реанимационные действия, а потом, когда ребенок был вне опасности, они оказались бессмысленны. Большая потеря крови, кислородное голодание и остановка сердца.

Она говорила, говорила, а я поверить не мог. Главврач с такой легкостью описывала то, что в простонародье называют «состояние овоща».

Да бред… Этого просто быть не может! Как Марина Голубева, главная красавица университета, отличница, гордость своих высокопоставленных родителей, могла оказаться в таком положении? А как же её друзья, родственники, муженёк идеальный? Где все эти блага, о которых они всем скопом пеклись, пряча её от меня?

— Слушайте, вы мне хотите сказать, что пришла здоровая беременная женщина, а стала крайне больной? Вы уж простите, но в сказки я не верю, Виктория Михайловна. Кстати, насколько я знаю, то в первую очередь спасают мать, а не плод, почему произошла заминка? Почему у Марины остановка сердца, инсульт? Или вы мне байку про волю Господню расскажете, за которой прячется дрогнувшая рука конкретного человека?

— Артём Данилович, это не тема для дилетантских дискуссий, — женщина закатила глаза, словно слышать моё невежество было просто невыносимо. Она всем видом пыталась сыграть оскорбление тонкой докторской души…

Дура! Но пусть сначала проводит, а потом я ей устрою глубокую проверку. Главврач попыталась улыбнуться, очевидно, сглаживая резкость своих слов, и продолжила. Только вот речь её будто была заучена, аж от зубов отлетала.

— Она буйная, кричит, зовёт какого-то… — и тут её тряхануло. Виктория Михайловна замерла, вскидывая на меня странный взгляд. — Какого-то Артёма.

— Дальше, — сцепил зубы, дав понять, что это не её ума дело! Я всё хотел услышать хоть один внятный диагноз, что-то определенное… Но вместо этого приходилось довольствоваться её никчёмной оценкой.

— Шансы на реабилитацию, конечно, есть, но нужны люди, которые будут этим заниматься, понимаете?

— А вы? Вы чем здесь занимаетесь?

— Артём Данилович, мы обычная муниципальная больница со стандартным набором отделений, куцым штатом врачей. Всё, что зависит от нас — выполняется в полном объёме: капельницы, уход, мониторинг показателей. Этого достаточно для поддержки, но катастрофически мало для подобной клинической картины. Нужны связи, поддержка родственников, любовь, забота. Она должна захотеть жить, бороться… А она явно не хочет. Живёт в своём мирке.

Мы остановились у дверей палаты, откуда доносилось тооооненькое: «Артём…».

Глава 8

— Артём…

— Мне можно войти? — я даже говорить не мог. Не сводил глаз с небольшого прозрачного окошка в дверном полотне, сквозь которое видел крошечный силуэт.

Надежда на то, что это злая шутка, глупая ошибка и просто совпадение, в пепел превратилась… По языку растеклась горечь, череп заломило так, что думать было больно, а в ушах застрял голос моей Марины. Не было больше сомнений…

Не стал ждать разрешения, вошел в палату, и с каждым шагом сердце мое начинало биться все быстрее и быстрее.

Мы так давно не виделись… А я до сих пор помню её образ, её заразительный легкий смех, способность видеть во всем только хорошее, светлое. Парни её со школы называли блаженной… То булку свою отдаст, то сочинение за разгильдяев напишет, то к завучу пойдет, чтобы защититься за очередного хулигана.

Моя Мариша… Узнаю её из тысячи лиц, даже странная одутловатость, паутина трубок и тонкая простынка, покрывающая обнаженное тело, не могла спрятать от меня мою красавицу.

Девочка моя, что они с тобой сделали?

— Ааааартём, — тихо-тихо проскулила Марина, пытаясь сосредоточить свой взгляд на мне. Но её движения были резкие, устрашающие, очевидно, поэтому её и привязали. Дёргалась и сама пугалась этих движений.

Она казалась куколкой, сломленной, запуганной и совершенно беспомощной, беззащитной. Хотелось прижать, спрятать и унести из этого неуютного помещения с жужжащей аппаратурой.

— Это я, Мариш, это я…

И как только она услышала мой голос, некогда мягкие сочные губки изогнулись в какой-то странной гримасе. Зажившие трещины лопнули, капли крови стали собираться, срываясь на подбородок. Марина дергала рукой, словно пыталась коснуться меня, но не получалось.

— Тише, тише, — сел на кровать и прижался к ней. И Марина заплакала. Так жалостно заскулила, каким-то образом сумев сжать мой большой палец правой руки. — Я рядом. Не бойся…

— Артём… Артёша? Я ждала тебя, — каждое слово ей давалось с большим трудом. Бесцельно скользила взглядом по палате, то и дело ёжась, будто замёрзла.

— Меня? А муженёк твой с длинной родословной где? — я не смог сдержать злость, обиду, накопившуюся тоску и досаду. Они вырывались в хлестких словах, желании задеть побольнее.

Хотелось разозлить её, сделать так, чтобы Марина встала и вспыхнула ярким огоньком, отстаивая своё право на решения, на ошибки, на выбор!

Но ей словно всё равно было. Марина не отреагировала, только качнула головой, сталкиваясь со мной взглядом.

— Какой муж? Чей муж? — зашептала, а после снова вздрогнула. — Артёш… Артём!

— Да-да, Мариш, я здесь…

По взгляду видел, что бессознательного в ней сейчас больше. Глаза были красными, бегали, а тело содрогалось в судорогах на смятых застиранных простынях больничной койки. Моя хрупкая нежная девочка… Разве этого она достойна? Разве этого хотели для неё родители, заключившие союз с подонком и насильником?

Внутри всё оборвалось от жуткого страха, от непринятия реальности!

Что они сделали с тобой?

— Врача мне сюда! Быстро! — не отпуская руки Марины, я начал оборачиваться. В палате было откровенно холодно, а она лежала на рыжей больничной клеенке, накрытая серой простынёй. Скинул с себя пиджак, укутал её, прижал к себе, ощущая робкие попытки сопротивления.

— Жить она должна захотеть? А как это сделать, если вы её как собаку тут держите!

Хотелось волком выть. Во всю глотку вопить от увиденного!

Разберу это логово извергов по кирпичикам, глотки им перегрызу, душу вымотаю, но Маринку свою вытащу!

Слышал, как за спиной поднимается волна шепота, тихих голосов, а после быстрые шаги и суета. Помещение заполнилось медсестрами, меня аккуратно вытолкнули в коридор, принявшись перестилать койку.

— Другие палаты есть? — мне выть хотелось, но вместо этого организм собрал все остатки сил, чтобы не дрогнуть.

— Но они платные…

— Вопрос был в другом!

— Хорошо, — Виктория Михайловна поджала губы и побежала на сестринский пост, нервно оборачиваясь в мою сторону. И уже через пять минут мою Маришу везли по коридору в сторону платного бокса.

Здесь даже пахло иначе. Не моргом и безнадёгой, а цветами и домашней едой. По коридору, держась за стеночку, бродили пациенты под чутким контролем медсестёр. Шли слабо, путаясь в ногах, совершая рваные движения головой.

Есть бабки, с тебя пылинки сдувают. Нет бабок — лежи и помирай, как собака сутулая. А ещё утром я говорил, что за деньги не купить счастье… Нет, оказывается, в рамках некоторых учреждений можно хотя бы попытаться купить желание выгребать из дерьма.

Но это была не полная правда…

Всё оказалось намного сложнее. Когда ты богат, но одинок, тебя ждёт та же участь, что и последнего БОМЖа с обморожением.

Тогда правда в том, что если за твоей спиной есть тыл, есть любящие люди, то и без денег можно побороться за жизнь.

— Артем Данилович, нашей больнице не нужен скандал. Её супруг заверил, что все будет тихо…

— Тихо? Я вам такое тихо устрою, что даже гром покажется шепотом! — нагнулся, чтобы в глаза этой суке заглянуть. Видел там ярость, страх, панику… Понимал, что, если бы не беленький конверт с деньгами, она бы выгнала меня взашей, даже не думая.

Боится, дрянь…

Бойся!

Я сам жил в аду. Я сам научился творить ад для таких бездушных тварей.

Я — для вас ад!

Приятно познакомиться…

Глава 9

Когда вышел из больницы, город уже сверкал вечерней иллюминацией. Во рту все пересохло, в носу стоял приторный запах лекарств. Хотелось вымыть себя, очистить, но не сейчас… Сейчас я буду убивать!

Стоило сделать шаг, как фары авто, припаркованного напротив меня, моргнули, и захлопали двери. Не сразу сообразил, что вывалившаяся толпа мне очень знакома и явно по мою душеньку.

— Вороно́й! — крякнул Сава Витязев, мой старый друг, связь с которым я тоже оборвал, желая поскорее залечить свои раны. Следом шел Андрей Туман, ну и замыкал это шествие Лихой.

— Здоро́во, черти!

Мы обнялись так крепко, словно шеи друг другу пытались свернуть. Душили, молчали, терпели, но продолжали…

Время шло, менялся круг знакомых, друзей, партнеров, но вот дворовая шпана, с которой ты впервые курил за углом школы и воровал персики у ворчливого дедка — осталась яркой и четкой. Раскабанели, стали настоящими дядьками, у которых ворох своих забот и проблем. Но сейчас именно они были рядом… Рядом со мной и Мариной.

С грустью посмотрел на окна палаты, куда её перевели. Хотелось вернуться, сесть в кресло, взять её за руку и уже никогда не отпускать.

— Поехали, выпить надо, — Андрюха махнул в сторону машины, но я не торопился. Несмотря на то, что не виделись мы долго, друзья отошли на задний план. Они живы, ходят, а значит, потом поговорим. Сейчас Маринку нужно вытащить отсюда.

— Подождите, мне встретиться кое с кем нужно, — как только я договорил, из-за угла выскочила моя новая знакомая, Любовь, и стала растерянно оглядываться, очевидно, высматривая меня. Нагнулся к распахнутой двери автомобиля, моргнул ей фарами и вышел из толпы парней, чтобы не пугать. — Ну, что скажет разведчик-нелегал? Удалось что-нибудь выяснить?

— Зд-д-равствуйте, — Люба испугалась мужиков и инстинктивно отшатнулась назад, только тут же споткнулась о высокий поребрик и упала на тротуар.

— Люба, это мои друзья. Не бойся, — мне пришлось поднять её, но как только она сделала шаг, тут же вскрикнула от боли. — Что такое?

— Ногу подвернула…

— Тогда предлагаю проехать в мой ресторан. — Андрюха подошел и без разрешения стал ощупывать щиколотку девушки. — Ничего страшного, ушиб. Сейчас наложим лёд, и утром будете порхать.

— Люба, я уже говорил, что не обижаю девушек. И поверьте, мои друзья тоже вполне воспитаны. Не бойтесь нас…

Сели в машину и через несколько минут уже парковались у ресторана. Туман махнул нам в сторону летней террасы, а сам подошел к управляющему, вытянувшемуся в струну при виде шефа.

Расположились в дальнем углу на мягком диване. За столом повисла тяжёлая тишина, никто не решался нарушить её, пока не подбежали официанты, а следом и Андрей с полотенцем и пакетом льда.

— Кстати, меня Андрей зовут, — Туман улыбнулся, а после резким движением стянул туфельку и тут же приложил лёд. — Двадцать минут держим крепко.

— Вы врач? — Люба усмехнулась, поняв, что имеет дело явно со знающим человеком.

— Спортивный, но в далёком прошлом. А давайте шампанского за знакомство?

Стол был накрыт будто по мановению волшебной палочки. С нашей стороны – брутальные закуски, крепкий алкоголь, а рядом с девушкой – типичный набор хмельной императрицы: сыр, фрукты и игристое в ведёрке со льдом.

— У меня стейк готовят — пальчики оближешь! — Туман махнул дежурившему возле нас официанту, указывая пальцем на часы. — Вы просто обязаны попробовать. Вороной, ухо ставлю, что ты и в Москве такого не пробовал.

— На кой чёрт мне твоё ухо? — я закурил, не сводя глаз с Любы.

— Уже поздно…

— Люба, у вас травма, а значит, нужно хорошо питаться, — рассмеялся Андрюха.

— Я думала, что ушиб не относится к травмам, но хорошо, — она кивнула и почти залпом осушила бокал. — Артём, вам удалось увидеть Левину?

— Да, — я так боялся начинать этот разговор. — Она лежала в холодной палате среди грязных простыней, а руки привязаны к бортам! Возможно, я сгущаю краски, конечно, но поверьте, это не те условия, которых достойна дочь бывшего прокурора и жена главы инвестиционного фонда. Я надеялся, что это ошибка, что открою дверь, а там чужая Марина… Но это она! Моя Мартышка!

— Не понял, — Сава напрягся. — Левин ей палату не оплатил, что ли?

— Ни палаты, ни сиделки, ни реабилитации, — выдохнул и залпом осушил стопку, взглядом прося прощения у мужиков. И лишь когда тепло разлилось по телу, я смог вдохнуть. — Главврач сказала, что сразу после операции он даже какое-то светило пригнал. Её вытащили с того света, даже на ноги поставили, а потом затишье… Ни денег, ни перевода в другую клинику. Этот мудила словно забыл о своей больной жене. И как итог… Она снова лежит, только теперь крепатура проявилась. Руки… — я посмотрел на свои трясущиеся ладони, понимая, что если бы мог, то забрал бы всё на себя… Всю боль, весь страх, всё бы принял! Но всё это слова, ведь больно сейчас ей, а я тут… В шикарном ресторане, мысленно жалуюсь и проявляю слабость, на которую не имею никакого права. — Её руки каменные, словно пружины сжатые.

— Это ужасно, — всхлипнула девушка, пряча лицо в трясущихся руках. — Она же такая молодая!

— Люба, что с ней? Главврач мне что-то пела в уши, но я нутром чувствую, что это вранье. Она так испугалась, когда я заорал, очевидно, осознав, что спрятать ничего не получится.

— Я говорила с коллегой, принимавшей роды, — Люба откашлялась, а после закинула на диван травмированную ногу, придерживая пакет со льдом. — У неё не было показаний к кесареву сечению, но её муж устроил истерику. Он требовал от Левиной согласия, как одержимый твердил про статистику родовых травм и прочую ерунду. Всё произошло внезапно, она просто потеряла сознание после ввода спинальной анестезии. Но это показания… Акушер вошел в операционную, когда уже случился приступ.

— Люба… — предупреждающе зашипел я. — Вы мне сейчас тоже лжете…

— У меня нет ни фактов, ни права обсуждать это с вами. Если о нашем разговоре узнают, то меня ждут огромные неприятности, понимаете? Знаете, что такое профессиональная этика?

Глава 10

Утреннее небо опять было черным…

Хотелось содрать эту траурную накидку, чтобы просто впитать хоть немного силы извне, но все словно сговорились!

Как только часы отбили восемь утра, я принялся поднимать связи. Ставил на уши всех, кто мог как-то помочь: юристы, врачи, политики.

Но ещё я знал, что без согласия одной гниды мне не отдадут Марину.

Когда телефонная книжка подошла к концу, быстро собрался, а открыв дверь, нос к носу столкнулся с Лихими. Лиса держала в руках большой бумажный пакет и букетик ромашек.

— Артём, ты проведёшь меня к Марине, — безапелляционно проговорила она. Пашка стоял за её спиной в совершенно усталой позе. Очевидно, побороться с женой ему не удалось, отсюда этот утренний визит.

— Лиса, это лишнее. Я нанял сиделку, за Мариной сейчас будут хорошо ухаживать.

— Ей нужны родные! Ей нужно тепло, с ней нужно разговаривать. Лихой мне всё рассказал! — Лиса не отставала, а когда я открыл дверь своей тачки, тут же запрыгнула на заднее сиденье и пристегнулась, дав понять, что никуда не уйдет. — Вообще-то я тоже медик! Да, не того полёта, как хотелось бы: не нейрохирург и не акушер, потому что не доучилась. Но медсестра из меня отличная. Мы не можем бросить её, как сделали эти твари. И не говори, что тебе не нужна моя помощь…

— Вороной, давай отвезём Лиску? Пусть посидит с Голубевой? — Лихой сел вперед и тоже пристегнулся. Что за компания, бля…

Ехали молча. Лиса тяжело вздыхала, сжимая края пакета, Пашка то и дело оборачивался на жену, а я пытался успокоиться и не натворить глупостей. Папка её, конечно, не прокурор давно, но и Левин не лыком шит.

Мы с ним пару раз пересекались в Москве. Ооооо…

Первый раз был особо эпичный.

Его мразотное величество пришел в мою контору, чтобы на выгодных условиях обновить автопарк. Чуть ли не с ноги открыл дверь кабинета, потому что в кармане лежала писулька с автографом губернатора, а там я…

Так он чуть дерьмом своим не захлебнулся!

Не ожидал Левин, что у меня получится выкарабкаться. Простой парень из скромной преподавательской семьи, и кресло гендира?

Логично, что разговора у нас не вышло. Я был в шаге от смертоубийства… Кровь сворачивалась от желания задушить и сбросить в котлован, чтобы никто и никогда не нашел мразь эту гадкую!

А тот назло мне бросился показывать фотографии Марины: вот они на Мальдивах, вот путешествуют по опасной Мексике, вот бродят по туманным гейзерам Камчатки. И как бы мне ни хотелось увидеть грустное лицо бывшей, но на фото она везде смеялась…

— Вороной, только давай без обид? — Левин расхохотался, марая звуком фальшивого смеха стены моего кабинета. — Марина просто сделала правильный выбор. Она любит меня. Всегда любила. А ты для неё был помешательством. Ярким романчиком, затянувшимся на преступно долгий срок. Мы даже стали задумываться о ребёнке. Представляешь, родит мне сына. Наследника! Без обид?

Я тогда еле сдержался, чтобы не грохнуть его. Мы смотрели друг другу в глаза. Я видел его страх, а он видел мою ненависть, у которой нет срока годности.

Мог разделаться за все обиды… Но не стал. Другой у меня план был на этого господина. Слишком легко для него просто попрощаться с жизнью. Мне нужны его имя, репутация, грязь… Урою!

Отец Левина когда-то сидел в правительстве, но времена меняются. В креслах оседают молодые, перспективные, с широкими взглядами на будущее. И дяде Мише Левину быстро перекрыли кислород, вспомнив замятые скандалы и бизнес, юридически оформленный на сына.

Я его не боюсь. Тогда не боялся, а сейчас и подавно… Все эти годы я ждал его ошибки, ласково перечитывая папку компромата, собранного на бывшего друга. На мразь, на морального урода, изнасиловавшего мою сестру, но так и не понёсшего наказания.

Но Люба права, вся эта возня может очень сильно затянуть процесс, поэтому сейчас мне нужно решить одну большую проблему, а именно — получить доверенность, чтобы никто не мог помешать.

Мысли скакали бешеными белками, игнорируя зудящий вопрос: «А что потом?». Для чего мне всё это? Поставить на ноги, чтобы Марина снова развернулась и убежала к своему мужу?

Она уже делала это! Только теперь причина у неё куда весомее — у него её ребенок!

Черт…

Не было у меня ответа. Зато решимости было — хоть отбавляй.

Мы вошли сразу через приемный покой, надели бахилы, халаты и побежали по лестнице. Я всё ждал, что нас остановят, что запретят увидеть Марину, но всем было все равно…

Мы остановились у палаты, чтобы перевести дух. Лихой потрепал жену, словно делился силой, стойкостью, готовил. И когда Лиса кивнула, я толкнул дверь.

Моя девочка спала. Поза неестественная, хоть и руки больше не привязаны. Это, как мне объяснили, спастика, которая при правильной реабилитации может пройти если не полностью, то стать меньше.

В кресле за спиной сидела маленькая бабулька, царапающая буквы в сканворде. Она поднялась, поправила тёплое одеяло, проверила капельницу и повернулась.

— Лидия Петровна, — она протянула мне руку в знак приветствия. — Я — сиделка.

— Очень приятно. Как прошла ночь? Места себе не находил!

— Марина накормлена, спать будет ещё минут сорок, — старушка говорила мягко, вкрадчиво, с грустью посматривая на крошечный сжатый комок. — Ей не сиделка нужна. Так вы ничего не добьётесь…

— А что ей нужно? — Лиса глотала слезы, двигаясь к кровати по стеночке.

— Не спасёт её ни сиделка, ни палата платная, — Лидия Петровна поджала губы и почему-то посмотрела на меня так открыто, как-то мягко и по-родительски, что ли. — Никто её не любит… Ей незачем возвращаться в этот мир. Никому она не нужна здесь, бедняжка…

В палате повисла тишина. Тяжелая, неуютная. Старушка, хоть и не специально, но всковырнула корку с глубочайшей раны, которой так много лет, что часть произошедшего стала забываться и затягиваться.

И вдруг показалось, что я в прострации нахожусь, в плазме, где нет притяжения, нет чувств, нет обиды.

Глава 11

Лихому не нужно было моё приглашение. Мы шли рядом, потому цель была одна — наказать тех, кто вырвал кусок нашей жизни.

— Артём, здравствуйте, это Любовь, — откашлялась моя новая знакомая в трубку, словно пыталась собраться с силами. — Вы простите, я не сообразила взять у вас номер телефона вчера, поэтому пришлось звонить вашей маме.

Чёрт… Вот я придурок! Представляю, там маман, наверное, уже мне свадебный костюм заказала, а сама строчит фланелевые пелёночки для будущих внуков.

— Ничего страшного, Люба. Это моё упущение, прошу прощения. У вас взволнованный голос, надеюсь, что-то хорошее? — я не выдержал и съехал на обочину, пытаясь справиться с биением сердца. Лихой тоже был как на иголках, в глаза заглядывал, поэтому я просто поставил звонок на громкую, чтобы потом не пересказывать.

— Артём, давайте быстро и кратко. Вам сегодня нужно подъехать в ту клинику, о которой я говорила. Найдите заведующего Макарова, скажите, что от меня. Я на свой страх и риск забронировала палату, — она выдохнула, словно смущаясь своего поступка. — Вы уж простите, не посоветовалась. Лечение там не из дешёвых, но нам нужна отправная точка…

— Любовь, спасибо вам огромное! Так, Макаров, я всё запомнил…

— Ну всё, тогда остальное за вами, Артём. Нам нужно перевезти девушку…

— Марина. Её зовут Марина, — я впервые за долгие годы говорил её имя так твёрдо.

Если уже все говорят о том, что её нужно заставить захотеть жить, то пусть все знают, что она не просто пациент и несчастная, потерявшая память, она есть. Она жива, и у неё есть имя! Она сильная…

— Я так корю себя, что не узнал о том, что произошло с Мариной, раньше, — вдруг заговорил Пашка. — Так злился… Сначала ненавидел, когда узнал про их свадьбу, потом из каждого утюга стали сочиться их с Левиным фотографии, где они были счастливы. А теперь… Мне почему-то кажется, что все это было враньём. А если Левин заставил выйти её за себя?

— Я не люблю строить догадки, Паш. Нам нужны факты, но для начала нам нужно забрать Марину в безопасное место, — мы уже въехали в спальный район, следуя по маршруту навигатора. Здесь когда-то жила Маринина бабушка, и мы несколько раз приезжали в гости, поэтому дорогу я смутно, но помнил.

— Хм… А были времена, когда Голубевы жили в шикарной квартире с видом на море, — не мог сдержать ухмылки Пашка.

— Да, и дачка у них была, в ограблении которой меня и обвинили. Паш, ты посиди, я один сгоняю, — припарковался у пятиэтажки, осматривая двор, который ни капли не изменился за десять лет. Только ржавчина на качелях стала бросаться в глаза. Словно мои воспоминания этими кроваво-красными пятнами покрылись и скрипели при любой попытке погрузиться во времена, когда я был счастлив.

— Ещё чего. Я с тобой пойду… Вороной, мы уже один раз совершили ошибку, решив, что имеем дело с глупым врагом, второй раз на грабли наступать не собираюсь, — Лихой отстегнулся и первым вышел из авто, дав понять, что спорить смысла не было.

Мы поднялись на четвертый этаж, позвонили в дверь, обитую потрескавшимся дерматином, а когда услышали странный шаркающий звук, застыли…

Нам открыл Голубев, бывший главный прокурор, так отчаянно любивший свою дочь, что сломал её, отдав в руки подонку.

— Вы кто? — он был в старом спортивном костюме, щурился, словно спал до этого. От густой вьющейся шевелюры ничего не осталось, поэтому в гладкой лысине отливали блики покачивающейся в коридоре лампочки.

— Товарищ прокурор, осужденные Вороной и Лихой на очную ставку прибыли, — не дожидаясь приглашения, мы с Пашкой вошли в квартиру, закрыли дверь и стали подталкивать мужика в сторону кухни.

— Кто??? — узнал нас он быстро… Чуть покачнулся, попытался схватиться за сердце, но понял, что мы не из тех, кто будет сильно горевать от его приступа. — Я сейчас полицию вызову!

— Всегда пожалуйста, уважаемый гражданин начальник, — я силой усадил его на табуретку. Он был слабый, отощавший и ссохшийся старик. От былой крепости не осталось и следа. И вдруг жаль стало бедолагу…

— Как видишь. Брать у меня теперь нечего, — Голубев раскинул руки, демонстрируя скромное убранство квартиры. Грязная кухня, батарея пустых бутылок, забитая тарелками раковина… Да уж. Поживиться действительно нечем.

— Так я и тогда ничего не брал, — усмехнулся, пытаясь рассмотреть в его глазах признак фальши.

— Конечно… Ваша банда – просто сборище ангелочков. Вороной, радуйся, что Левин вытащил тебя по доброте душевной, в знак крепкой дружбы. Мы всегда знали, что ничего хорошего из тебя не выйдет. Сплошные проблемы, — вдруг Голубев достал из-под стола початую бутылку водки, да в два глотка ополовинил её. — Что ты на меня зверем смотришь? Где бы Марина была сейчас, останься она с тобой?

У меня дыхание спёрло, а он хлебал, как воду родниковую, ни разу не поморщившись. Но это не входило в мои планы, поэтому пришлось забрать источник его храбрости.

— Слушай сюда, гражданин начальник. Ты хоть знаешь, что твоя дочь в больнице?

— Бедная девочка… — он пьяно икнул, но из последних сил царапнул по мне победным взглядом. Конечно, победил… Не отдал дочь в руки подонка вроде меня, а пристроил в теплое гнёздышко Левиных! Только гнездо то было хищное, и мою девочку заклевали коршуны.

— Твоей бедной дочери нужна помощь. Её муженёк бросил её одну! — я не проговорил, а прорычал злую правду, и мужик даже дернулся, словно не ожидал этого услышать. — Я не шучу, прокурор. Мне нужна доверенность, чтобы попытаться исправить то, что вы с супругой сотворили много лет назад.

— Что ты несешь?

— На, смотри, — вдруг в разговор вмешался Лихой. Он подсунул ему под нос свой телефон, где было фото Марины, сделанное Лисой. — Дядь, мы пришли, чтобы помочь. Нет времени на разборки и обиды прошлого. Об этом мы поговорим. Но потом, когда Маринка ходить будет!

— Что ты из меня придурка делаешь? Костя сказал, что отправил её на реабилитацию в Германию! Поэтому мать безвылазно сидит с внуком!

Глава 12

Отец Марины был спокоен, весь хмель с его лица спал. Он покорно сел в машину, прошел в нотариальную контору, где для нас уже было забронировано время, и безропотно подписал все необходимые бумаги.

Я не знал, что и думать… Очень похоже было, что он и правда был не в курсе. Слишком уж он выбит и потерян.

— Мне нужно увидеть дочь, — это единственное, что произнес Голубев, когда мы остановились у его подъезда.

— Конечно. Только приведи себя в порядок. Очень сомневаюсь, что такие потрясения ей сейчас пойдут на пользу. И ещё… — я обернулся на заднее сиденье и смягчил тон голоса. — Ты понимаешь, что никто не должен об этом знать?

— А Валя?

— А ты уверен, что твоя супруга была не в курсе?

Ответа на мой вопрос не было ни у отца, ни у меня самого. Тот кивнул, взял из моих рук карточку с номером мобильного и быстро вышел, скрываясь за дверью подъезда.

— Веришь ему? — аккуратно спросил Пашка, громко скрежеща зубами.

— Я уже никому не верю…

Дальше мы рванули в сторону клиники, куда нужно было срочно перевозить Марину. Доктор принял нас сразу, посетовал, что на руках у нас нет ни истории болезни, ни ясных обстоятельств.

Да и вид его был весьма задумчив… Он словно боялся ввязываться в эту историю, чувствуя, что прозрачного там мало, а до сути докопаться никто не поможет.

Никому не выгодно признавать врачебную ошибку, никто не признается, что это Левин настоял на ненужной операции, акушер, принимающий роды, вошел в операционную уже после припадка. Поэтому из свидетелей только Левин и анестезиолог, скоренько уволившийся из клиники.

К концу разговора с Макаровым в кабинет вошла Любовь. Я даже не ожидал её здесь увидеть, но, очевидно, хорошие люди никогда не проходят мимо беды.

— Николай Степаныч, только вы и можете помочь! — она с неожиданной жёсткостью произнесла его имя, а после ударила кулаком по стопке историй болезни.

— Ладно. Везите Левину, но чтобы до утреннего обхода она уже была здесь! Заведующий отделением через два дня уходит в отпуск, он человек с большой буквы, если поймет, что случай серьёзный, может пойти нам навстречу, а для этого нужны ВСЕ анализы. И желательно из нашей лаборатории, — сухонький старичок в ответ на жест Любы хлопнул ладонью по столу, поднялся и стал делать звонки, давая указания по подготовке палаты, и даже приёмный покой лично предупредил, чтобы нас не задержали с бюрократическими заморочками.

Мы быстро подписали документы, оплатили счет и рванули в сторону больницы. За весь день от Алисы не было ни одного СМС, кроме той фотографии, которую попросил сделать Пашка на встрече с Голубевым.

— Как перевозить? — вдруг осенило меня.

Перед глазами всплыли трубки, капельницы, её лежачее скрюченное положение. Я обернулся на заднее сиденье, где расположилась Любовь.

— Нужно договориться насчёт реанимобиля! — хлопнула она себя по лбу. — Останови здесь, я выйду!

— Стой. Давай отвезём!

— Нет, я сама! А вы достаньте историю болезни, полный пакет сделанных анализов, хорошо? Угрозами, полицией, да хоть президенту звоните, но все документы должны быть у нас на руках. Выписка…

— Так, стоп! — рявкнул Лихой и сам выскочил из машины. — Я найду реанимобиль, а ты, Люба, лучше с Артёмом поезжай, потому что из нас медики хуже, чем балеруны.

— Паш, я могу на тебя рассчитывать? — только и мог спросить я, смотря в глаза другу, по которому скучал все эти годы. Вопрос лупил по больному, но я не мог не спросить. По факту мы стали чужими, малознакомыми. Если я раньше голову готов был положить за то, что он не предаст… То теперь уже и не знаю…

— Бандит пирата не подставит, — усмехнулся он, вспомнив детскую шутку, превратившуюся для нас двоих во что-то большее за все время нашей дружбы.

— Полундра, — прошептал я в ответ, наблюдая, как Лихой бегом рванул в сторону проезжей части, чуть ли не грудью бросаясь, чтобы остановить попутку.

— Артём, вам повезло. У вас хороший друг.

— Наверняка…

Мы проскочили мимо пробок, собрали все зелёные светофоры, а когда вошли в нужную палату, застыли…

Теперь понятно, почему всё это время от Лисы не было ни одного СМС. Некогда ей было. Палату было просто не узнать. Домашнее постельное белье, уютный кашемировый плед, на тумбах вазы с цветами, а в мягком кресле сидела Марина.

Она улыбалась… Рассеянно, немного отсутствующе и испуганно. Но зато в глазах её был живой интерес. Она следила за руками Лисы, как за волшебством каким-то, а та бережно, прядь за прядью, сушила её волосы феном.

Не мог пошевелиться.

Ситуация была до ужаса абсурдна: моя Мартышка никого не помнит, плавает в своем пузыре и не пытается выбраться наружу, потому что опасно там.

Я даже не уверен, что, произнося моё имя, она имеет в виду именно меня… А вдруг у них там садовник есть Артем? Вдруг у неё был водитель? Или одноклассник какой бывший с таким же именем?

А хочет ли она выбраться оттуда?

Быть может, её состояние — сфера безопасности, где уже не сделают больно, где ей спокойно?

Вдруг в этом спасении намного больше моего желания?

Ведь это я хочу, чтобы она вновь стала прежней! Это я хочу вновь быть рядом с той, прошлой моей Маришей!

Но она уже другая, поэтому пора выдохнуть и просто честно ответить самому себе на вопрос — а что, если ничего не случится? Буду ли я любить её вот такую…. Уже сломленную, испуганную и совсем иную?

— Аааартём! — произнесла Марина, как только её блуждающий взгляд запнулся об меня.

Сердце ухнуло в пятки.

Это не совпадение! Два из двух? Помнит меня?

И все эти вопросы, все сомнения в трубу вылетели. Моя она… И я вытащу её!

— Артём Данилович, это просто великолепно, — шепнула Люба. — Она и правда узнает вас. Признаться, я не верила, а теперь сама вижу. Артём… Она узнаёт!

Люба вцепилась в мою руку и даже запищала от восторга. И в этот момент Марина дернула головой в её сторону… И я готов был поклясться, в её взгляде вспыхнула знакомая мне ревность!

Глава 13

Следующие два дня пролетели как сон.

Лица смазаны, движения автоматические без шанса на произвольность. Словно стал участником какого-то флешмоба, с расписанными наперед шагами. Но это и успокаивало. Не было времени, чтобы замереть и осознать всю сложность ситуации.

Нам чудом досталась палата семейного типа. Да, семьёй мы не являлись, но и оставлять Марину я не собирался. Лихой привез мою неразобранную после прилёта сумку, компьютер, и я успокоился, потому что теперь мы вместе.

Порой критическое мышление всё же возвращалось, но всего на миг… Ужасный, болезненный, в котором я понимал, что добровольно нахожусь с той, которая ушла, бросив меня в самый тёмный период жизни.

Но это не значило, что я могу пройти мимо. Не могу.

Лиса так тонко чувствовала моё состояние, поэтому на первых порах стала моей опорой. Взяла на себя тонкости быта, и уже на второй день палата превратилась в небольшую двушку, стерев стерильность медучреждения.

Было две комнаты: одну полноценно занимали Марина и её аппаратура, в другой поставили два раскладывающихся дивана, а столовой нам служил просторный тамбур, где мы и встречались с врачами, обсуждали план реабилитации.

Я просто потерялся во времени. Офис загудел, когда я не вышел на работу в обозначенный срок, поэтому по вечерам приходилось проводить совещания, проверять то, что натворили мои замы, ну и раздавать пистоны, пока все в прах не превратилось…

Утро третьего дня было странным. Проснулся с тяжёлым сердцем и вибрирующей тревогой. А виной всему был долгожданный консилиум…

— Привет, — я аккуратно вошел в палату, наблюдая, как сиделка ставит Марине капельницу.

— Артёёём… — моя девочка дёрнулась, оборачиваясь ко мне. И мне вдруг показалось, что она видит меня. Глаза четко сфокусировались, не дёргались, не плавали по стенам.

— Как спала? — в последний раз прошелся полотенцем по влажным волосам, отбросил его и присел на край кровати, протягивая руку так, чтобы Марина напряглась и потрудилась, дабы ухватиться.

С каждым днем она делала это всё увереннее и четче. Вот и сейчас она поймала мои пальцы, сжала, стискивая их в своей ладошке.

— Ты не ушёл?

Мы только на второй день поняли, что Марина может говорить. Да, абстрактно, и мысли её ещё сильно путаются, но она понимает и обращенную к ней речь, а также где и почему находится, правда, при одном обязательном условии…. В палате не должно быть никого в белых халатах.

Я поначалу не сразу сообразил взаимосвязь. Вызывал докторов, чтобы показать, что Марина всё понимает, но каждый раз, когда палата заполнялась врачами, она вновь сжималась в комок и начинала дёргаться, как коротящий в луже высоковольтный провод.

Мне не верили…

Успокаивали, говорили, что родственники часто притягивают за уши любой взгляд, звук, а порой и вовсе видят то, чего нет! Докторам нужны факты, анализы, доказательства.

И, возможно, я бы и согласился, если бы не природная упертость.

Мы говорили с Мариной часами. На нормальный диалог это было мало похоже. Моя девочка просто произносила слова, а порой срывалась в туманный бред и лепетала про школьный выпускной, потом про университет и нашу эпичную вечеринку на берегу моря.

Но очень быстро возвращалась в реальность… В реальность того времени, когда она любила меня, а я дышать не мог без неё. Слушать это было больно. Сердце рвалось по волокнам, но у меня была цель, а остальное неважно.

И только осознав всю глубину страха Марины, я заставил врачей снять халаты. В их глазах были насмешка и полное отсутствие веры. Но ненадолго, потому что Марина тут же заговорила про пионы, описывала шикарные клумбы в доме её родителей. А я наслаждался удивлением докторов.

И с этого момента в палате больше не было ни одного белого пятна. Врачи отнеслись если не с пониманием ситуации, то с определенным азартом, поэтому в тамбуре раздевались, снимали свои шапочки и с улыбкой входили в палату.

Тогда мы и выяснили, что Марина закрывается и проваливается в бессознательное состояние, как только остается одна или когда видит медработников. Нам оставалось только догадываться о причинах, а если честно, времени на это не было совершенно.

Нам нужно было поставить её на ноги и заставить двигаться.

Первые попытки были провальными… Марина смущалась, упиралась и даже плакала, смотря на меня как на врага, как на самого подлого человека на земле, но тут я не имел права на попятную!

Она цеплялась за меня обеими руками, буквально висела, пока мы разгуливали по палате, но когда поняла, что я всё равно не сдамся, её шаги становились увереннее. Да, ноги немного заплетались, да, все происходящее пугало, она то и дело смотрела на кровать, где было так тепло и уютно, но я выбрал жизнь.

Её жизнь…

И даже если Марина вновь уйдет от меня, то сделает это на своих двоих…

— О! Семён Семёныч, — в палату вошел наш лечащий доктор. Он улыбался, а в руках у него была мягкая игрушка.

— Привет, Мариночка, как вы? — он подарил игрушку, и Маринка рассмеялась…

Мы замерли, наслаждаясь этим звуком. Она с трудом, но подтянула к себе плюшевого медвежонка и снова захихикала.

— Артём… А помнишь, тебя укусила пчела? — тихо-тихо и абсолютно связно прошептала она, рассматривая презент. Я сначала не понял, к чему она ведет, поэтому чуть наклонился, осмотрев игрушку. Медвежонок сжимал в руках небольшой бочонок мёда с нарисованной на нем пчелой.

— Помню, Мартышка, — врал, но сознание зашуршало, выдавая кадры прошлого. Странно… Я забыл, а она помнит, словно все это время только и жила этими воспоминаниями. — Давай готовься, скоро Алина придёт…

Алиной мы называли психотерапевта Алину Витальевну Шахову, которую всеми правдами и неправдами уговорили поработать с Мариной. Именно её в один голос рекомендовали все реабилитологи, заверяя, что так тонко в сознание может проникнуть только она.

Шахова была нарасхват… И дело было не в цене, а в том, что поймать её было просто невозможно. Ни одного окна в консультациях, поэтому мы с Лихим караулили у её офиса.

Глава 14

— Ради меня, — эти два слова превратились в мантру.

Понимал, что это чистая манипуляция, но пока она работает, я даже думать не буду о моральной стороне вопроса.

Марина стонала, но делала… Терпела болезненный, изматывающий массаж, не сводила с меня глаз, потому что верила и знала, что пока я рядом, никто не посмеет её обидеть.

Семён Семёнович был прав, она категорически отказывалась покидать палату без меня. Отталкивала реабилитолога, когда не находила меня глазами, начинала злиться, рыдать, голосить, произнося моё имя.

Именно так и начинался наш долгий путь к восстановлению.

Но теперь, спустя две недели, моя девочка спокойно закрывала глаза, доверяя тело массажисту. Упорно крутила педали специального велотренажера, безропотно бродила со мной за руку по безлюдным коридорам клиники после отбоя, именно тогда количество людей в белых халатах было минимальным.

Долгими и мучительными от одиночества ночами я мечтал именно об этом… Ощущать хрупкую ладошку в своей руке и никогда не отпускать… Вот так мечты становятся реальностью.

Марина рядом. Её рука надежно спрятана в моей, и мы словно сцеплены в одну упряжку, готовые преодолевать любые препятствия.

Дурак… Какой же я дурак! Нужно быть аккуратней со своими желаниями, ну или формулировать их точнее.

— Вот умничка! — захлопала в ладоши реабилитолог Лидия, когда Марина впервые смогла встать без поддержки. И моя девочка так воодушевилась её реакцией и моим шокированным взглядом, что слишком переоценила свои силы и сделала ещё один самостоятельный шаг. Покачнулась, но устояла…

Наблюдал, как она медленно вытягивается, как расправляет плечи, после чего на её лице заиграла настоящая искренняя улыбка. Ещё шаг… Ещё… Но тут силы стали покидать Марину, и она полетела вперед, прямо в мои объятия.

— Я рядом, — шепнул и поцеловал её в курносый нос.

— Всегда? — очевидно, в манипуляции Марина тоже сильно преуспела, о чем говорил и психотерапевт, но мне было все равно.

Марина боялась упустить меня из видау, искала контакта кожей, даже подстраивала дыхание, пытаясь воссоединиться полностью. Она будто с жадностью восполняла пустой резервуар заботы и нежности. Моя Мартышка…

— Всегда. Я тебя никому больше не отдам, — откинул выбившиеся пряди со лба и поцеловал…

Эти мгновения были прекрасны. Моя Марина была прекрасна! Тонкая, хрупкая, но уже вернувшая румянец коже. Она хоть и тайком, но ловила свое отражение в зеркале, пыталась сосредоточиться, узнать в нём ту, которая потерялась в вымышленном мире, но было слишком рано.

Нельзя торопить время. Нельзя идти на поводу у своих ожиданий. Главное, чтобы она сумела вернуться не потому, что я этого хочу, а просто из любви к жизни…

Пусть вспомнит, как зависает над морем солнце, как волны бьются с огромными волнорезами, поднимая в воздух теплую взвесь брызг. Пусть загадает желание босиком пробежаться по песку. Пусть захочет проснуться в моих объятиях.

— А ему? Ему…? — Марина упрямо дернула головой, вонзаясь взглядом, и дурно стало…

Меня тряхнуло.

Мышцы сжались в спазме, перед глазами все потухло, а воздух пламенем обжег горло.

Тело стало холодным, каменным, безжизненным. Ток шарашил по позвоночнику, пытаясь запустить сердце, но я трупом себя ощущал. Я и был трупом в тот момент…

Смотрел в глаза Марине, пытаясь понять, что именно она чувствует сейчас.

Боль… Лютый животный страх полыхал пламенем в её глазах.

Марина помнила Левина, и это факт. Просто блокировала память, заставляла себя забыть травмирующий опыт, чтобы снова не испытывать боль. Это была основная теория психотерапевта…

Шахова убеждена, что память Марины пострадала, но не так масштабно, как кажется. Она просто не хочет возвращаться в прошлое.

— Ему особенно.

— Я люблю только тебя, — Марина тихо заплакала и прижалась к моей груди, слабо цепляясь руками. Она тряслась под моими ладонями, но недолго… Легкое поглаживание, и её мышцы становились мягкими, податливыми, и тревога уходила.

Наша близость несла какой-то терапевтический эффект, словно я мог на физическом уровне забирать её боль.

— Я рядом…

— Ну что ж, у нас очевидный прогресс. Поздравляю, Марина, — Лидия подкатила инвалидную коляску. — Вечером бассейн, не забудьте. А теперь вам нужно хорошо отдохнуть и восстановиться. Марина, у вас замечательный муж…

— Спасибо, Лида, — я подмигнул врачу, подводя Марину к коляске, но та вдруг заупрямилась. Уперлась пятками в прорезиненное покрытие зала!

— Пойдём…

— Марина, ты устала. Тебе нельзя перенапрягаться! — Лида вспыхнула и попыталась переубедить Мартышку, но это уже было невозможно. Слишком хорошо я её знал…

Сто раз говорил себе, что нужно быть сдержаннее в выражении эмоций. Если Мартышка видела мой восторг – всё… Она готова была умереть на спортивном снаряде или на процедуре, потому что моя реакция стала для неё допингом, самым настоящим стимулом.

— Марин, там два пролета и длинный коридор. Ты точно сможешь? — чуть склонился, чтобы в глаза заглянуть.

— Ты рядом, — прошептала, и щеки стали красными, почти пунцовыми.

И мы пошли. Медленно, шаг за шагом. Марина вздрагивала при виде белых халатов, но уже не падала, не сжималась, просто начинала дрожать от легкой паники, но это быстро проходило.

Врачи сами не ожидали такого рывка. Они чрезвычайно осторожны в прогнозах, предупреждают, что очень часто после рывка есть откат, впадание в депрессию, приступы агрессии, полная апатия и голодовка.

Нет, они не пугают меня, просто предупреждают, чтобы я был к этому готов. А я готов. Ко всему готов.

Внутри меня столько боли, столько обиды и желания сжечь весь этот мир за каждую слезинку моей Марины, что ничто не удержит…

Мы шли вдоль стеночки, аккуратно уворачиваясь от пациентов и докторов с каталками. И в какой-то момент она отпустила руку. Сама!

Прижалась плечом к стене и стала шагать… Шаг за шагом. Робкие, неуверенные, еще слабые. Но сама.

Глава 15

— Я сама! — Марина все тверже отказывалась от помощи. Изо дня в день потела на тренажерах до тремора, до путаного сознания, до вспышек агрессии, к которым нас упорно готовили доктора.

Мозг — самый ленивый орган в теле человека. Но именно он отвечает за личность, за координацию, за качество жизни. Ему не нравится работать, ему не нравится вспоминать травмирующий опыт, отсюда эти всплески настроения.

Каждый шаг Марине давался с трудом. Каждое слово приходилось искать в недрах своего мозга с таким упорством, что порой она срывалась. Начинала плакать, роняла голову мне на грудь и закрывалась от всего мира.

Успокаивал себя, что это первые сложности, которых на нашем пути будет ещё очень много. Мы каждый день проходили одно большое сражение: ранний подъем, утренний душ, процедуры и бесконечность физической нагрузки.

Её бледная кожа была покрыта багровыми синяками от постоянного массажа. Но Марина терпела… Наверное, ради меня.

Врачи говорили, что мозг никогда не заработает отдельно от тела. Нужно учиться, стараться, провоцировать нейронные связи. И мы старались. С утра до вечера… Решали детские задачки, ходили по беговой дорожке, плавали, а по вечерам выходили на улицу, чтобы насладиться закатным солнцем, и я читал ей с телефона стихи.

Марина прижималась ко мне, затихала ласковым котёнком и пела детскую песенку. Это была идиллия, это была мечта. Только мы вдвоём…

Не знаю, кто ломал себя больше: я или она. Психика летела в тартарары! В моих руках была женщина, которую так и не смог отпустить, которая глубоко засела в моей голове, но ощущение, что она может исчезнуть в любой момент, ужасала.

Марина хваталась за меня, чтобы не упасть, а я держался за нее, чтобы снова не забыть, как дышать.

Я стал для неё всем: мужем, другом, родителями. Весь быт, о котором я никогда не думал, свалился мне на голову, как снежный ком. Вечером, когда мы оставались одни, я нёс её в душ. Марина смущалась, поначалу даже немного плакала, но вскоре затихала, наслаждаясь касаниями рук. Кожа к коже…

Перебирал её волосы, втирал бальзам, замирал на мгновение, чтобы поцеловать в крошечную татуировку в виде звёздочки, сделанную в честь выигранного чемпионата области. И это тоже было наше время.

Мы не расставались, компенсируя то, что у нас украли. То, ради чего мы выживали всё это время! Теперь мы вместе. И мы всё начнём сначала.

Учился выбирать женскую одежду, подбирал ортопедическую обувь, чтобы она была красивая, яркая, а главное — удобная.

Когда Лиса не успевала приехать, я помогал Марине расчесать волосы, даже пытался плести косу, а когда выходило плохо, то она начинала смеяться надо мной. И я нарочно делал плохо, только бы услышать эти ласковые звуки радости.

Это было всё странно…

Мы словно уснули, а наутро очутились в другой, совершенно чужой жизни, правила которой изучали вместе.

Дни превратились в строгий график, где каждый шаг был расписан по часам. Обход врачей, обязательные анализы, сеанс у психотерапевта, реабилитация, свободное время и долгое занятие в бассейне, где в состоянии полной невесомости Марина могла скинуть оковы, от которых никак не мог избавиться её мозг.

Она была напугана до глубины души. Любой звук, шаги, непонятный шорох — заставляли её цепенеть, снова сжиматься в ожидании чего-то плохого.

Всё чаще заводила разговоры про то, что я должен уйти, должен оставить её, бросить, отвернуться!

Вспыхивала спичкой, горела недолго, а после осыпалась пеплом в мои объятия. И тогда я гладил её по спине, целовал в шею и говорил, что мы всё преодолеем.

— Я люблю только тебя…

Эти слова дыру в сердце прожигали. Не верил в их реальность, не верил, что вновь могу услышать их не во сне или пьяном бреду, а в действительности.

Но что значит моя действительность?

А могу ли я доверять её действительности?

Вдруг это всего лишь обрывки воспоминаний, где она когда-то была счастлива?

Марина не просила ничего в ответ, она просто прижималась, ластилась зашуганной кошкой, пыталась согреться, словно всё это время на улице жила. Ей не нужен был мой ответ, она словно и так всё прекрасно понимала…

— Артёш, отпусти, — из последних сил прошептала Марина, скидывая со своей руки мою ладонь. — Я сама…

Марина вновь и вновь пыталась самостоятельно сделать упражнение на снаряде, имитирующем ступеньку. Её раскачивало, тело плохо слушалось, а она злилась, пытаясь поймать контроль над собой. Моя девочка… Мой воин!

И так разозлилась, что шагнула, да так твердо, уверенно, что мы с реабилитологом вздрогнули. Шаг, ещё шаг… И у неё получилось!

Мартышка застыла, пытаясь осознать, что сделала. Ей нужно было время, чтобы поверить, принять, что тело может её слушаться, и бояться совершенно нечего!

— Артёёём…

— Да ты ж моя, Мартышка! Ты посмотри, как хорошо получилось! — хотелось орать на всю больницу! Чтобы все слышали, чтобы все, кто не верил, знал, что нас невозможно сломать, пока мы вместе.

После занятий мы снова шли до палаты сами. Марина после того раза вообще отказывалась садиться в коляску, зная, что и этот непростой путь ей под силу. Позже она рухнет от усталости, но сейчас… Сейчас это очередной вызов, который нужно преодолеть.

— Пицца, — вдруг прошептала Марина, оборачиваясь в мою сторону. Она так забавно повела носом, улавливая узнаваемый аромат выпечки — Пахнет пиццей.

— Какими-то пирожками, а не пиццей. Давай, Мариш, осталось немного, и мы пообедаем. Чего ты хочешь?

— Пиццу? — рассмеялась она, смело толкая дверь палаты. Но стоило сделать шаг, как замерла и стала заваливаться назад. Да я от того, что увидел, тоже чуть было не рухнул!

Моя мама, вооружившись тряпкой, намывала полы палаты.

— Боже, как вы меня напугали! — мама вздрогнула, а на её крик из другой комнаты вышли Софа и Алиска.

— Сонька! — придерживая Марину за локоть, я обнял блудную сестрицу. Нет, в город она, конечно, больше не возвращалась, но мы регулярно встречались с ней. — Ты прилетела?

Глава 16

Время летело с небывалой скоростью. Мне стало немного легче, потому что мама категорически отказалась от услуг сиделки. Она была рядом, не задавала ненужных вопросов, не впадала в истерики, не сыпала упрёками… А вместо этого с теплотой обнимала Марину и читала ей книги.

Дни складывались в недели, недели – в месяцы…

Но никто из близких ни разу не пожаловался на тяжесть подобного существования. А я ощутил, что не один в этой войне.

Марина легче стала отпускать меня из вида. Сначала на час, потом дольше, и вот уже я мог спокойно оставить её сразу после занятия у реабилитолога на маму, Софу или Алису и отправиться вместе с Лихим заниматься поиском правды.

Мне было сложно находиться рядом, только потому что постоянно приходилось фильтровать свои слова. Марина не заводила разговора про Левина, а я не мог осмелиться и спросить, помнит ли она то, что родила сына.

А это было безумно важно!

Маришка говорила рвано, короткими предложениями, часто путалась, а потом злилась и замолкала, если не могла подобрать нужных слов. И порой это молчание превращалось в бесконечность часов. Но я понимал её и без слов.

Она поверила, что её тело слушается, что в ногах есть сила, и даже руки стали постепенно расслабляться, скидывая спастику, но до финиша было ещё очень и очень далеко.

Появление Софы и мамы спровоцировало неясный приступ, после которого в её памяти вспыхнули новые воспоминания, но тоже в рамках того периода, когда мы ещё были вместе. Я убедился, что то время для её сознания наиболее безопасно, поэтому не тревожил, не ворошил боль.

Только цена её спокойствия — минуты разлуки со своим ребенком. Но даже для меня это была слишком большая плата. Плата за чужую, уродливую и гадкую любовь.

Да какая же это любовь? Это дорожка из пылающих углей, через которые он провел Марину в угоду своим желаниям.

— Суд был назначен на завтра, но по заявлению истца перенесен… Так странно, Вороной. Почему Левин вдруг взял паузу в две недели? Ничего не понимаю…— Пашка прыгнул в машину, растерянно перебирая документы. — Сегодня нашему адвокату из суда позвонили. Но Петров заверяет, что этому придурку ничего не удастся. Ставка была на то, что Марина просто не придет на слушанье, но теперь у нас отличный адвокат.

Как ни странно, но с юристами нам помог сам товарищ Голубев!

Он даже к дочери приходил каждый Божий день, правда, не решался войти в сам бокс. Тихо плакал, наблюдая через окно, а Марина безэмоционально скользила взглядом по мужчине, которого забыла вместе с прошлой жизнью, где ей было очень плохо.

Но товарищ прокурор оказался довольно стойким солдатиком. С пониманием переносил всю тяжесть ситуации, не пытаясь потревожить Марину. Он просто был рядом. А то, что в больнице до сих пор не объявилась её истеричная мамаша, означало, что прокурор держит своё слово. Пусть так и будет… Рано ей. Рано…

Голубев стоял тихо, но внимательно вслушивался в наши с Пашкой разговоры. А потом внезапно достал телефон и сделал важный звонок, окончательно убедив меня, что ему можно верить.

Он перешагнул через гордость, стряхнул пыль с прошлых связей и нашел адвокатов, практикующих и в бракоразводных делах, и в тяжбах с медучреждениями. И как ни странно, но юристы примчались в тот же день. Они даже отказались обсуждать гонорар, утверждая, что свои услуги стрясут с больницы…

Но мне нужна была не их мизерная компенсация, мне просто нужна была правда, и именно за этим мы сегодня и приехали на встречу с главврачом клиники, где рожала Марина.

— Слушай, а этот Бородулин вроде здравый чел. Когда он понял, что денег мне от их больнички не нужно, сильно призадумался, — я закурил, досконально вспоминая разговор с главврачом. — Есть шанс, что он расколется, как думаешь?

— Если не зассыт, то расколется. Ну что, пообедаем? Я с утра на кофе и воде, — Лихой рассмеялся и махнул на стопку пустых картонных стаканчиков.

— Нет, Паш… Мне сегодня как-то не по себе, поедем скорее к Маринке?

И это было правда… Внутри словно миллиард кузнечиков пиликали свою идиотскую песенку угрозы.

Знал я эту мелодию… Слишком хорошо знал, чтобы посметь не прислушаться! Все дерьмо в моей жизни начиналось именно с этого заунывного треньканья.

— Брось, Тём, — Пашка нервно хихикнул, словно мысли мои прочитал. — Ты чего всполошился? В клинике Алиска и твоя мама…

— Паш, у меня внутри всё зудит! — рвано затянулся сигаретой, не ощущая привычной горечи и едкости дыма. Вдруг все серым, безвкусным, бессмысленным стало.

— Понял, шеф, — Лихой вырулил с парковки юридической конторы и покатил в сторону центра.

И чем ближе мы подъезжали, тем сильнее меня потряхивало.

Позвонил сначала маме, но её телефон ответил автоответчиком, Сонька сбросила, но написала СМС, что с подругой в кафе, а Алиска только с пятого раза взяла трубку.

— Лиса! — выдохнул, услышав её смех. И как-то вроде отлегло, но сердце все равно упорно не хотело биться. — Вы почему не отвечаете?

— Мы с мамой уборку делали, пока Марину забрали на процедуры. Мы решили сделать пере…

— Куда забрали? — сердце остановилось. Вспоминал график, но на сегодня ничего особенного назначено не было. Утром приходила Шахова, а бассейн только вечером!

— Не знаю… — протянула Алиса. — Медсестра пришла и забрала её, сказала, на час, не больше.

— Когда забрала?

— Почти сразу после твоего отъезда…

Внутри всё оборвалось. Канаты, на которых держалось самообладание, треснули, оглушая громким выстрелом.

Лихой считал по моему лицу, что дело плохо, поэтому гнал, как ненормальный.

А я уже понял, что случилась беда, осталось понять только, какая именно.

Предчувствие хватало за глотку, сжимало, душило! Воздух в ртуть превратился, а на грудь легла тяжелая бетонная плита. Мысли путались в тумане страха, но я упорно дышал, не поддаваясь панике. Рано…

Сначала Мартышку свою увижу, а потом устрою всем конец света!