Бывшие. Осколки (не)забытых чувств

1

Предыстория: "Предательство не знает сожалений" (бесплатно)

https://litnet.com/shrt/gcqq

Книги можно читать отдельно.

___________________________________

Риана

– Мам, ну ты скоро? – кричит моя дочь, прыгая на одной ножке.

Светлые хвостики подпрыгивают в такт, клетчатая юбка в складочку чуть выше колен развевается, а белые гольфы притягивают взгляд.

Моё солнце. Мой мир. Моя гордость. Ей девять, а я до сих пор замираю, когда вижу её. В груди – тепло. На губах – улыбка.

– Я тебя уже жду, – говорю в телефон и вижу, как дочь крутит головой. – Поехали, нас ждут великие дела!

Анька бежит ко мне со всех ног, за спиной у неё подпрыгивает ранец. Май пахнет тюльпанами и цветущими деревьями, зеленью и счастьем, которое я выцарапала у судьбы много-много лет назад, когда казалось, что ничего хорошего в моей жизни уже не будет.

Десять лет назад я бросила всё и уехала в Тмутаракань, где ждал меня единственный родной человек – моя бабушка по матери. Других родственников у меня не осталось. Так я тогда думала.

Мама умерла, когда я была совсем маленькой. Отец погиб. Муж подозревался в его смерти. Мой Яр Невский, которому я верила безоговорочно. Муж, за которого выдал меня замуж мой властный отец, посулив ему молочные реки и кисельные берега. Яру же по завещанию он и оставил всё, но я о том не жалела.

Каждый из нас получил то, чего заслуживал. Он – индульгенцию от любовницы, что подтвердила его алиби, и огромный, хорошо стоящий на ногах бизнес. Я обрела бабушку и увезла с собой не драгоценности и богатства, а ребёнка под сердцем – нежданный, но такой важный подарок судьбы.

У Ани – глаза её отца. Мятежные, пронзительные, серые. Штормовые, меткие, как удар под дых. Захочешь – не забудешь…

Но, кажется, с годами отшумело, притупилось, стало не таким ярким, выцвело на солнце, припорошилось временем. Уже не больно. Уже благодарно. Я смогла простить и отпустить. Может, потому, что он подарил мне дочь – моё персональное солнце, что светит, греет, даёт жизнь, возможность дышать и идти вперёд.

– У нас сегодня шопинг? – глаза Аньки азартно сверкают, пока она устраивается в автокресле. – У меня все оценки хорошие!

Конец недели. Я обещала её побаловать.

– И что в этот раз хочет моя принцесса?

– Операцию для Клёцика, – тяжело вздохнула моя девочка. – Ну, и шоколадку для меня.

Мой жалостливый и очень добрый ребёнок. Невольно навернулись слёзы на глаза. Клёцика мы подобрали на проезжей части. Его сбила машина. Естественно, мы отвезли собаку в ветклинику и спасли жизнь. Там же моя деловая девочка узнала, что пёс нуждается в сложной операции, которая стоит очень дорого.

На операцию мы собирали всем миром, всем народом. Я и здесь не прекратила заниматься волонтёрством: вела группу, где мы пристраивали найдёнышей, ходила всей своей небольшой семьёй в приют для животных. И вот на такие благотворительные дела собирала деньги.

Имя псу дала Аня и считала себя ответственной за его жизнь. Именно поэтому дочь мужественно отказалась сейчас от покупок, которые заслужила.

– Давай сделаем пятьдесят на пятьдесят, – предложила я ей. – Всё равно пока не хватает до полной суммы.

– Нет, – сердито стрельнула она в меня глазами, и я на миг смежила веки: так она сейчас напомнила мне своего отца. Каждый раз, каждый раз одно и то же. К этому невозможно привыкнуть. – Ты же сама сто раз говорила, что я могу самостоятельно распоряжаться тем, что заработала!

И я сдалась. Сложно ей не уступать, особенно, когда Аня так решительна.

2

– Поехали уже! – просияла моя дочь, поняв, что снова победила. – Я хочу свою шоколадку и рассказать бабушке Марусе, что я молодец!

Мария Александровна Серебрянская – моя бабушка по матери. Это к ней я сбежала, когда поняла, что больше и дня не выдержу в городе, где родилась и выросла.

Десять лет прошло, а я помню всё до мельчайших подробностей.

Она встречала тогда меня на вокзале. Высокая, худая, как жердь, величественная, я бы сказала. Она чем-то напоминала мне барышень из прошлых веков. Может, тяжёлым узлом на затылке. А может, непринуждённой грацией, что сквозила в каждом её движении.

– Так похожа на мать, – судорожно вздохнула она, найдя меня глазами средь других людей.

Она не проронила и слезинки, лишь дышала часто-часто и крепко сжимала руки в кулачки, пока я не оказалась близко. А потом она меня обняла, и я поняла: дома. Там, где надо. Там, где моё место и корни.

У меня был шанс узнать её и заполнить белое пятно на карте своей семьи. То, чего я не знала, но очень хотела узнать.

Позже, сидя на уютной кухоньке в пряничном домике, выпустив на волю Барта, мы пили чай, и эта железная леди позволила себе пустить несколько слезинок, что падали красиво и хрустально по её почти гладкому лицу.

Бабушке на тот момент исполнилось шестьдесят четыре, но я бы не осмелилась назвать её старой или дряхлой. Это была очень красивая зрелость, когда время для женщины останавливается.

– Мы не ссорились, нет, – рассказывала она о прошлом. – Сергей просто взял и перекрыл кислород. Мы, Серебрянские, всегда были крепкие да долголетние, – сверкнула она улыбкой. – И Настя, мама твоя, упокой Господь её душу, никогда не болела. Я ведь приезжала к вам, когда ты родилась. Держала тебя на руках. Ты, конечно же, этого помнить не можешь. А потом Настя заболела. Ты совсем крохой была. Кто знает, откуда это берётся. Но есть то, над чем мы бессильны. Страшные болезни – в этом списке. Здоровье не купишь ни за какие деньги. Но Сергей старался. Очень старался спасти её. Может, поэтому она и прожила чуть дольше, чем по прогнозам, что ставили ей врачи.

Бабушка тяжело вздохнула и тряхнула головой. Взгляд её туманился. Прошлое вилось над нами, как пар над чашками с чаем – уютное и немного горькое.

– Мне кажется, он так и не сумел пережить. А ещё… считал, что им не нужно было иметь детей, потому что, так говорили врачи, что именно беременность запустила что-то в Настином организме – необратимое и такое страшное. Я думаю, это неправда. Но он так, наверное, думал. Любил тебя сильно-сильно и в то же время – ты как напоминание. Ты так на неё похожа, Ри. Когда Насти не стало, он ожесточился ещё больше. И так был не сахар, – снова скользнула по её губам слабая улыбка, – а тогда осатанел, что ли. Запретил мне приезжать, общаться. Дал слово, что будет раз в год слать фотографии и честно выполнял взятые обязательства. Звонил, скупо рассказывал, и вот это, – вышла она из комнаты и принесла пухлый альбом, где со всех фотографий смотрела я. – Он… не хотел делиться, наверное. И травить так и не зажившие раны. Хотел, чтобы ты принадлежала полностью ему. Без остатка. Без возможности любить кого-то ещё, кроме него. Эгоизм – да. Причуда – безусловно. Но я приняла это. Может, и неправильно поступила. Но пала под его напором. С ним невозможно было бодаться, хоть, видит Бог, я и пыталась.

3

– Да, он такой… был, – улыбка получилась горькой. Я ещё не привыкла к тому, что моего персонального тирана больше нет. – Я никогда не понимала его желания подавить и продавить под себя. Но у него это получалось лучше всего.

– Что у вас случилось? – спросила бабушка и пытливо посмотрела на меня. – Если не хочешь, не рассказывай, – добавила медленно, чуть растягивая слова. – У каждой новости – свой срок.

Но я хотела. Я должна была всё рассказать. Мне самой это было очень нужно, потому что я вязла, путалась и не совсем понимала, что произошло. К тому же, я хотела быть честной перед этой женщиной, что приняла меня безоговорочно, ни о чём не спрашивая.

И я рассказала. Может, не всегда последовательно, перескакивая с одного на другое, но всё же пытаясь не впадать в ненужные подробности.

– Тебе не нужно было бежать, детка, – погладила ба меня по голове. Пальцы её были тёплыми и добрыми. Хотелось закрыть глаза и попросить ещё ласки, как это нередко делают коты. – Есть что-то в этой истории неправильное. Но я понимаю, почему ты это сделала. Не справилась с эмоциями, с грузом противоречий, что свалились на твои плечи.

– Осуждаешь? – тихо прошелестела, боясь, что меня рано или поздно заставят во всём этом ковыряться.

– Нет. Это был твой выбор. А я поддержу тебя в любом случае. Невзирая ни на что. Может быть, однажды ты захочешь разобраться. А нет – так нет.

– Я бы хотела исчезнуть, – прямо посмотрела ей в глаза. – Так, словно меня и нет. Растворилась. Затерялась. Испарилась. Не знаю, мне любой способ подошёл бы.

– Он будет тебя искать? – у моей новообретённой родственницы неплохо было с интуицией.

– Не исключено, – склонила я голову.

Может, мне даже этого хотелось бы. Яр порой был вещью в себе. Особенно когда он не говорил ни «да», ни «нет». Самая опасная его ипостась. Именно так он провёл меня с фиктивным браком. Не мешал мне фантазировать, а сам… очень чётко всё для себя решил. Ну, и для меня заодно. Точнее, за меня. В такие моменты он напоминал мне отца. Вроде бы помягче, покладистее, но если что ему втемяшивалось в голову, то хоть в лепёшку расшибись – ничего от него не добьёшься.

И в то же время я боялась и не хотела, чтобы он меня нашёл.

Об этом не говорят вслух. Но его алиби с любовницей ударило меня куда больше, чем обвинение мужа в убийстве моего отца. Может, потому что я до конца не верила. А вот в то, что он мог провести ночь с другой женщиной… вполне.

Пока я добиралась сюда, много чего прокрутила в голове.

Я плыла в какой-то невероятной эйфории все те полгода, что мы прожили с Яром вместе. Он не так часто не ночевал дома, но всё же это случалось. Однако, всем известно: чтобы вести двойную жизнь, не обязательно посещать любовниц по ночам.

Во мне жила ревность такого уровня, что мешала рационально думать. Я буквально сгорала дотла, когда начинала думать об этом. И его позиция – ни «да», ни «нет», убивала.

И я бежала, прежде всего, от себя. От той разрушительной силы, что пыталась переломать мне хребет.

А поэтому – нет. Я не хотела, чтобы Яр меня нашёл. Боялась ещё одной вспышки боли, того, что не выдержу. Вопреки всему, я продолжала его любить – слепо, безудержно, до самоотречения. Порой мне казалось: я не выживу, не смогу существовать без своего медведя, без его улыбки, тепла, тихих разговоров.

Со мной никогда ничего подобного не случалось. Я не умела выживать после таких потрясений. Шла вслепую, не чувствуя вкуса жизни. Всё изменилось с тех пор, как я разрубила этот такой живительный, но такой мучительный узел отношений, где я – безумно влюблённая, а он… так и остался иксом или джокером.

Видела ли я его истинное лицо? Или он всё это время жил под маской, походя приручая меня, чтобы потом искусно дёргать за ниточки и получать желаемый результат.

Я не хотела знать ответы на все эти вопросы. Проще было спрятаться в раковину, потому что если Невский всё же Кукловод, то мне оставалось лишь лечь, сложить руки и умереть.

А потом мне стало как-то не до того. Не до копаний и не до жалости к себе.

4

Через две недели я поняла, что беременна.

Странная штука – жизнь. Мне казалось: не оправлюсь, не оживу, стану тенью, утону в страданиях. Но, стоя над унитазом и выворачивая съеденный завтрак, я чувствовала, как робко, несмело, отчаянно разворачиваются за спиной призрачные светлые крылья, что дарили мне новую надежду на счастье.

Яр хотел детей, но никогда не настаивал. Даже умел осадить отца, который беспардонно требовал внуков и злился, что я никак не обзаведусь пузом. А я… не то чтобы не была готова. Скорее, действовала по старой схеме: вопреки. В противовес желаниям отца.

И вот, когда рядом нет ни Яра, ни папы, я, оказывается, умудрилась прихватить с собой нечто ценное, которое теперь принадлежало только мне.

Частичка Ярослава. Горячее желание моего жёсткого родителя. Но ни первый, ни второй не получили желаемого. Это мой ребёнок. Нежданный, но такой желанный.

С первой же секунды, с первого мгновения, как только я поняла, что беременна, я точно знала: хочу этого ребёнка. Он – моё спасение, смысл всей дальнейшей жизни.

Мой маленькая хрустальная росинка, в которой осталось тепло и отголоски счастья. Я хотела вырастить, сохранить, взлелеять и не потерять то, что меня связывало с мужчинами моего прошлого.

– Отцу ребёнка сообщишь? – спросила бабушка Маруся.

Я только отрицательно мотнула головой. Теперь мне ещё больше захотелось спрятаться поглубже, чтобы меня точно никто не нашёл.

– Значит, будем растить вместе, – новая родственница нравилась мне тем, что никогда не стонала, не причитала, а сразу же предлагала простой житейский выход из любой сложившейся ситуации. – С роднёй познакомиться не хочешь? – спросила она неожиданно и, уловив моё безмерное удивление, лишь тонко улыбнулась в ответ: – Это там у тебя никого не было, а здесь у нас целый клан, можно сказать.

А я-то думала, что только я и она. И ошибалась. Мир раскрашивался в новые краски, приобретал выпуклые черты, обрастал подробностями, которые так и просились, чтобы белое пятно на карте моей новой семьи перестало быть таковым.

– Может, я ждала именно этого, – легонько прикоснулась бабушка к моему очень плоскому ещё животу. – Не подарок судьбы, нет. А того, чтобы ты ожила. Всё к лучшему, Ри. Что-то уходит, а что-то приходит. Круговорот.

– Сансара, – пробормотала я, думая, что бабуле не понять, но та меня удивила.

– Именно, – поправила она волосы. – По-моему, настало время принять наследство Серебрянских.

Я тогда не поняла, что она имела в виду. И не сразу это случилось, не в один день.

– Замужем я никогда не была, – охотно делилась бабушка историей своей жизни, – Не случилось. Любила женатого, дочь родила от него же, и точно так же, как ты, решила не сообщать любви всей моей жизни, что он стал отцом. Было это не здесь, оттуда я сбежала сюда, на историческую родину. Забавно не находишь? Есть некоторое сходство наших историй.

5

Яр был женат на мне. Законный муж. Правда, оставался открытым вопрос с его любовницей, но в общем целом… Нет, я не стала обо всём этом говорить бабушке. Дело сути не меняло. У неё был кто-то. У меня. Она ушла по-английски, увозя с собой дочь под сердцем. Я поступила точно так же.

– Мама моя к тому времени уже умерла, остался отец. Он принял меня молча, вопросов не задавал. Так на свет появилась Настя, твоя мама. Поэтому мы все – Серебрянские. Отец – выходец из большой многодетной семьи. Там сплошь мальчики. Так что у меня было куча дядюшек и двоюродных братьев и сестёр. В общем, богатое семейство. Со всеми познакомиться немыслимо – разнесло нас по белу свету, но кое-кто остался в нашем городишке, так что скучно тебе не будет.

Не знаю, специально она так делала или ненамеренно получалось, а только выходило слишком много параллелей между мной и моей бабушкой. Я даже склонялась к мистике, но, наверное, ничего такого особенного не было в похожести судеб. К тому же, повторялись они не точь-в-точь.

Кое-кого из Серебрянских оказалось не так уж и мало. И собрались они под крышей пряничного домика Марии Александровны – шумные и чем-то неуловимо похожие. Только я отличалась от них, как белая ворона.

Видимо, мама моя пошла не в их породу и я, как следствие, тоже. Но встретили меня хорошо. С любовью, которая меня удивляла. Я ведь, по сути, была для них чужой незнакомкой.

Тогда я ещё и не подозревала, насколько крепки и дружны корни этого семейства, частью которого стала и я. Безоговорочно. Без условностей и скидок на то, что я свалилась на них, как снег на голову.

Все они в общих чертах, без лишних подробностей, знали мою историю. Бабушка попросила разрешения и одновременно настояла на том, чтобы рассказать семье обо мне. И я, стиснув зубы, согласилась. Но боялась я зря.

Это была мафия. В хорошем понимании слова. Один за всех, и все за одного.

Я, всю жизнь сторонившаяся чужих людей, не испытывала ни скованности, ни зажатости, ни неловкости. Плыла в их улыбках, единодушии. Меня не раздражала их шумность и многословность.

Это были краски совершенно иного восприятия мира и семьи. То, в чём я была обделена все двадцать пять лет своей жизни.

Именно они, мои новые родственники, помогли мне «исчезнуть».

Я не стыдилась ни того, что была Смирновой, ни того, что являлась Невской. Но с чистого листа я хотела изменить всё. Изменить причёску. Обновить гардероб. Сменить имя и фамилию.

Как это решалось, меня не интересовало. Но в самые короткие сроки я стала Рианой Серебрянской.

Полностью отказаться от имени, данного матерью, я не смогла. Сократила до привычного и удобного. А фамилию дала мне моя «мафия». Тут и мук выбора не существовало.

– Всё правильно, – ободряла бабушка Маруся, – иногда нужно сменить кожу, как делают змеи. Не всегда помогает, но попробовать стоит.

А потом настало время наследства.

6

Я мучилась токсикозом и подумывала о том, чтобы найти работу. Но в небольшом городке нет нужды ни в искусствоведах, ни в экскурсоводах. И школы искусств здесь не существовало. А что-то другое я делать не умела.

У меня были деньги. Но они имели свойство заканчиваться. А мне предстояло рожать, растить ребёнка, подумать об отдельном жилье и о том, что стыдно в таком возрасте висеть на шее у женщины, возраст которой прочно пересекал отметку седьмой десяток.

В один из таких дней бабушка взяла меня за руку и повела куда-то. Вид она имела загадочный и многозначительный.

Место, куда она меня привела, не отличалось чем-то особенным. Вначале я подумала, что это склад каких-то нужно-ненужных вещей. Не очень уютный, заброшенный, пропахший пылью и запустением.

А потом бабуля начала выкладывать перед моим взором «сокровища», и я пропала.

– Твой прадед, мой отец, был вначале геологом, а потом – геммологом. Очень уж любил он самоцветы, знал о них практически всё. Страсть, профессия, хобби, дело всей жизни. Здесь – всего лишь малая часть его увлечения. Позже он стал ювелирных дел мастером, но предпочитал работать с полудрагоценными камнями, считал, что в них куда больше жизни и красоты. Вот, возьми. Почувствуй.

Она вложила в мою ладонь камень, и я замерла, прислушиваясь к ощущениям.

Тепло. Свет. Бархатная гладкость. Я даже прикрыла глаза и затаила дух – так это было необычно и прекрасно.

– Ты чувствуешь, – сказала она удовлетворённо. – Наш стебель. Наша кровь. Всё это и много чего другого – теперь твоё. А что с ним делать, ты поймёшь сама.

Тогда я лишь тряхнула головой, не понимая всех эмоций и сумбура в душе. Аквамарин, малахит, опал, бирюза… Бабушка перечисляла названия любовно, словно лаская каждый камень и взглядом, и прикосновением, и звуками. А у меня сжималось что-то в груди и высекало искры. Разбегались глаза и прерывалось дыхание.

Я чувствовала силу и энергию, но ещё не понимала, что всё это значит.

– Однажды придёт. Не всё сразу, – тонко улыбалась бабуля, а я верила и не верила ей.

Беременность моя протекала сложно. Сильнейший токсикоз. Я сильно теряла в весе и буквально шаталась от ветра.

– Только бы не помереть, как мама, – сказала я однажды, озвучивая самый сильный мой страх.

– Глупости! – рассердилась бабуля и начался мой персональный ад походов по больницам, а позже – клиникам.

Меня отвезли в областной центр и положили на сохранение всерьёз и надолго. И я готова была на любые жертвы, чтобы сохранить ребёнка.

– Ты только живи! – гладила я свой всё ещё плоский живот и уговаривала малыша внутри меня держаться за жизнь всеми пальчиками.

Именно тогда, отлёживая бока в клинике, в какой-то момент я почувствовала толчок и попросила принести мне блокнот и ручку.

Я не знала, чего хочу. Об этом знали моя душа и сердце.

Вначале я рисовала что-то абстрактное. А по ночам мне снились самоцветы и слышался голос бабушки Марии: бирюза, агат, хризолит, аметист, янтарь, малахит, оникс, яшма…

Позже меня будто прорвало. Я рисовала и не могла остановиться, создавая свою первую коллекцию украшений. Жребий был брошен. Я точно знала, чем хочу и чем буду заниматься, когда закончится моё добровольное заключение.

___________________________

Дорогие мои читатели!

Не забывайте поддерживать книгу: словом, кнопкой "мне нравится". Ну, и подписывайтесь на мой аккаунт, чтобы не пропустить новые книги и новости. Только подписанные на автора видят новые книги и блоги.
Моя страница: https://litnet.com/shrt/PlCw

7

– Бабуля, привет! А у меня неделя на отлично! Я молодец?

У Ани, наверное, внутри моторчик, который никогда не перестаёт работать. Мне порой кажется, что дочь даже во сне куда-то бежит, подпрыгивая. А ещё она такая светлая-светлая, улыбчивая, добрая… Вот кто светлый эльф. Яр, наверное, с неё бы пылинки сдувал…

Столько времени прошло, а я всё ещё думаю о бывшем муже. Часто. Невольно. Вечно прикидываю, что бы он сказал, как бы поступил, где б улыбнулся, а где нахмурился бы.

Ничего не могу с собой поделать. Увы.

– Ты наша умница!

Марии Александровне почти семьдесят пять. Крепкая у нас бабулька, слава всем богам. Мне иногда кажется, что за эти десять лет она почти не изменилась. Но белоснежные волосы, всё так же уложенные тяжёлым узлом на затылке, говорят об ином. Она стареет. А я не хочу её терять.

Бабушка так и живёт в своём пряничном доме, мы с Аней приезжаем к ней в гости так часто, как только получается. Но ближе к выходным – это реальнее. Эти дни – только наши, на троих. И я купаюсь в нашем общении, единении, душевных беседах и безоговорочной поддержке.

Тогда, много лет назад, когда я была заточена в клинике, чтобы выносить и родить свою дочь, родились первые эскизы моих уникальных украшений, которые я стала делать, как только меня выпустили «на волю».

– Я не сомневалась. Камни позвали и тебя, – улыбалась тонко бабушка, разглядывая мои рисунки. – У тебя замечательный вкус и талант. Это будет нечто. Папа благословил тебя, я уверена.

Мне пришлось учиться – много и настойчиво. Мне пришлось осваивать азы бизнеса – так нелюбимого мною, пока был жив отец. Но, наверное, во мне всё же всё это было, жило, дремало до поры до времени, прежде чем пробудиться и заявить о себе в полный голос.

Вначале это была крохотная мастерская. Чуть позже – больше. Сразу было понятно, что я замахнулась не на простые ювелирные украшения, а эксклюзив, что требовал от меня много сил, усидчивости, умения видеть, чувствовать, бороться.

А я… слабая немочь, беременная, но, к счастью, уже не одинокая.

– Я тебя поддержу, – приободряла меня бабушка. – Мы все поддержим. Это твоё, по-настоящему. То, что ждало своего часа. Но теперь ты не должна всё это упустить. Дерзай!

И я дерзала. Вначале робко, несмело, коряво. Самая моя первая коллекция вышла из рук Леры – одной из многочисленных моих новоиспечённых родственниц.

Оказалось, ювелирное искусство чуть ли не родовое в клане Серебрянских. Кто-то обязательно из родственников шёл по этой стезе.

Лера, к примеру, занималась хэнд мейдом – создавала бусики да серёжки, брошки да камеи. Ничего такого, на что замахнулась я, но у неё был опыт работы с камнями, фурнитурой и прочими ювелирными тонкостями, о которых я понятия не имела.

Но я училась. Открывала новые горизонты. Как говорится, одной рукой качала люльку, а другой творила.

Анька родилась на редкость спокойным ребёнком – вечно улыбалась, радостно пускала пузыри, отлично ела и крепко спала, просыпаясь только на периоды кормления и бодрствования, когда она познавала окружающий мир.

В то время мы ещё жили с бабушкой Марусей, что помогала мне во всём. Была моим ангелом-хранителем, помощницей и вдохновителем. Наверное, её непреложная вера в меня, мой талант, дали мне всё то, что я сейчас имела.

8

– Ты всё берёшь из воздуха. Хватаешь налету. Это не всем дано. Кто-то упорным трудом добивается, а кому-то дар приходит вроде бы даром и ниоткуда. Но это далеко не так. Это всего лишь искра, и неизвестно, разгорится она или потухнет, потому что нет подпитки ветром или веточкой. Знала ли ты, что в тебе таится, пока жила в других условиях, в другом, можно сказать, измерении? Дали бы тебе развиваться, если б вдруг в тебе что-то подобное вспыхнуло?

Вспоминая вечный прессинг отца, я только головой покачала. Даже моё желание стать искусствоведом, он всегда воспринимал блажью и пренебрежительно фыркал.

Однако, ничего не даётся даром. То, что я разбиралась в искусстве, знала очень много, внесло тоже свою лепту в то, чем я в конце концов занялась.

Я хотела жить и дать всё самое лучшее своей дочери. Больше у меня не было отца за плечами. Не было Ярослава. Не было денег. Впрочем, я и так старалась всегда довольствоваться только тем, что зарабатывала сама. Но тогда я жила одна и многого мне не требовалось. Всё изменилось, когда у меня появилась дочь, а всё, что у меня было, ушло на то, чтобы её родить.

Теперь, годы спустя, я могла сказать: я состоялась. Я смогла. Пусть у меня не было баснословных миллионов, как у моего отца, но я не печалилась. Всё то было не моим, не выстраданным, а то, что я имела сейчас, дало и крышу над головой, и обучение дочери в лучшей школе, и безбедное существование моей дорогой бабуле Марусе.

Жалела ли я о том, что оставила позади? Задумывалась ли, что всё, брошенное, было моим по праву?

Да, я думала. Нет, не жалела.

Отец решил, что всё наследство отходит Ярославу. Я не знала, почему он так решил, и сейчас не хотела о том знать. Такова была его воля. У него на это, думаю, были какие-то причины.

А я… я стала куда более выдающейся личностью, чем тогда, в тени отца, который постоянно контролировал меня и, что уж, не давал свободно дышать.

– Когда выставка? – спросила меня бабуля.

– На следующей неделе, – улыбнулась я ей в ответ.

Она уже спрашивала. Очень волнуется, хоть это и не первая моя выставка, но в этот раз она достаточно масштабная, хоть и не персональная.

– Мам, ты ж меня возьмёшь с собой? Ну, пожалуйста-пожалуйста! – сложила в молитвенном жесте руки Аня. – Я так хочу!

Я с сомнением покачала головой. Об этом мы тоже уже говорили. Ещё учебный год не закончился, и выставка рассчитана на неделю.

– Ну, мам! Я ж так старалась! Хочешь, я всё наперёд выучу? Честно-честно! Правда-правда! Я смогу! Пусть это будет подарком. Я больше ничего не попрошу!

– Вам нужно было бы давно уехать жить хотя бы в областной центр, – тяжело вздохнула бабушка.

И этот разговор – не впервые. Я неизменно отказывалась, и она знала почему: я не хотела её бросать, уезжать туда, где мы не сможем так часто видеться, как сейчас.

– В мир интернета и великих технологий мне не обязательно жить в большом городе, – в очередной раз проявила я упрямство. – Здесь у меня всё. Мастерские, работа, ты.

– Но для Ани там было бы лучше. Выбор шире. Школа покруче, как вы говорите. И сейчас бы перед тобой не стоял выбор, брать ребёнка с собой или не стоит. Ей хочется. Она тянется. И там она сможет увидеть, как ценят всё то, что ты делаешь. Тебе тоже следует давно перейти на новый уровень, Ри.

Да, мы это тоже обсуждали. Все эти годы я фанатично работала больше с полудрагоценными камнями. Они мне казались солью земли, её настоящей сущностью и грели меня куда больше, чем драгоценности. Уступая бабушкиной настойчивости, в последнюю коллекцию добавились украшения с изумрудами, сапфирами и даже бриллиантами. Но не они играли главную роль. Эксклюзивность всего, что я делала, заключалась как раз в умении подбирать россыпь самоцветов, которые гармонировали, дополняли друг друга и раскрывались совершенно иначе.

Я давно перестала делать только женские и мужские украшения. Я декорировала шкатулки, часы, кубки и всякую разную утварь. Каждый набор получался уникальным, неповторимым, хоть у меня и были линейки продукта, объединённого общим названием. В чём-то похожие, но всё равно индивидуальные. За что моё творчество и ценилось. За что богатые люди готовы были платить большие деньги.

– Вам давно нужно перестать на меня оглядываться, – гнула своё бабушка. – Да, я могла бы переехать с вами. Но моё место здесь. Я всё же уже стара, и мне хочется быть поближе к тем, кто уже ушёл из этой жизни. Пусть это и эгоистично, но правда.

– А мы? Наше место не здесь, получается? – вскинулась я.

– Ты всё и так знаешь сама, – посмотрела на меня мудрым взглядом бабуля. – Дело не в этом. Тебе нужно расти дальше, Ри. Ане надо расти. Небольшие городки ничем не хуже, согласна. Но подумай, кем бы был Ломоносов, если б остался жить там, где родился?

Её аргументы меня убивали. Я продолжала упорствовать, но, судя по всему, однажды она меня всё же сломает.

Это не напор отца, конечно. Это капли воды, что камень точат. Но я пока была не готова бросать всё. И в первую очередь – её.

– Я подумаю, – решила пойти на компромисс хотя бы на словах.

– Мам? – сидел мой маленький эльф с очень грустными глазами и вздыхал так тяжело, что сжималось сердце.

9

Яр

В деловую командировку я решил ехать сам. Я расширял сферу бизнеса, мне позарез нужен был деловой партнёр и, пораскинув мозгами, я подумал, что никому не могу доверить эту встречу. Лучше всё своими глазами увидеть и собственными ушами услышать. Решение тоже принимать мне, а поэтому лучше рассмотреть и пощупать на месте.

Тимофей Игнатьевич Хватиков вполне оправдывал говорящую фамилию. Другого слова не подберёшь – хваткий. Это я ещё заметил по предварительным переговорам, но будущего потенциального партнёра видел впервые и поразился его габаритам: огромный, под два метра, плечи – косая сажень, морда – во, кровь с молоком, аккуратная холёная бородка придавала ему лоска.

Он был моложе и, вероятно, борзый, но все амбиции скрывал за добродушной улыбкой и неторопливыми движениями. Только глаза оставались расчётливо-холодными и оценивающими.

Я был для него из категории тех, к кому следует приглядеться. Мой послужной список к тому обязывал. Но то, что в своё время я поднял бизнес, выкрутился из передряги, в которую меня втравил мой дорогой родственничек Смирнов, заставляло Хватикова относиться ко мне с уважением.

Как ни крути, ему это сотрудничество нужно не меньше, чем мне. А поэтому… мы танцевали. Два шага вперёд, один назад. Никто из нас не собирался раскрывать карты сразу. Он, как и я, приглядывался и принюхивался.

В конце концов, мы пришли к общему знаменателю и находились в стадии обмусоливания договора, в который яростно вносили правки.

По сути, поездка оказалась и полезной, и приятной. Да и Хватиков мне нравился. И по тому, как яростно мы бодались, я тоже пришёлся «ко двору», как говорится.

Чувствовалась в этом мужчине основательность, рачительность, хозяйственность. Любой бизнес строится на деньгах и для денег. Но Хватиков не просто дела проворачивал. Он своё детище любил – это читалось между строк. И то, что не жульничал и не юлил, тоже хорошо.

– Ну, пока то, сё, что зря штаны в конторе протирать? – сказал он мне, довольно потирая руки-лопаты. Там такая ладонь – мамадорогая…

Ни к месту вспомнилось, как Ри звала меня медведем. Я бы позорно проиграл на фоне Хватикова. Вот кто настоящий медведь-то.

Контора у него, видишь ли. Это он так свой офис обзывал – новомодное здание из стекла и бетона, а внутри – как царские палаты: ковры, цветы, всё наворочено, стильно и основательно, как и сам хозяин.

– Предлагаете культурную программу? – поинтересовался без лишнего энтузиазма.

Мы бодались уже несколько дней, я побывал на предприятиях Хватикова, и желания у меня были вполне приземлённые: пожрать и выспаться наконец.

Скатерть-самобранку Хватиков уже разбрасывал. Первый раз – по случаю моего приезда. Хлеб-соль, так сказать. В лучших традициях, в помпезном ресторане.

Сервис обслуживания – на высоте.

– Это, конечно, не ваши столицы, – пыхтел мой будущий партнёр, слегка лукавя, потому что всё, включая гостиницу и хлебосольный приём, приятно радовало, а в Хватикове я чувствовал прикрытую гордость: он мог и показывал, что у них тут ничуть не хуже, чем у нас, а может, где-то и лучше, душевнее, что ли, богаче, но не выпендрёжа ради, а, в некотором роде, – «товар лицом».

– Да, предлагаю, – кивнул он со всей серьёзностью. – Право-слово, быть здесь и не посмотреть достопримечательности – грех. Что мы всё о делах да о делах? Надо и о душе побеспокоиться.

Культурная программа тоже прилагалась, и кое-что мне уже продемонстрировали, провели беглую экскурсию, но, видимо, в понимании Тимофея Игнатьевича, этого недостаточно, чтобы проникнуться духом города.

Наверное, у них тоже в арсенале имелась своя Риана, которая могла взахлёб рассказывать о древнем городе, о том, что не каждый знает.

Привычно кольнуло в груди. Десять лет прошло. А я всё ещё оглядываюсь, примеряю, что бы она сказала, как поступила, что сделала бы.

Я её не осуждал. Не хватало сил ненавидеть, хотя, наверное, мог бы. Всё, что случилось в нашей жизни, напоминало мне туго закрученную пружину, которая взяла да лопнула. Я не хотел колыхать мутные воды прошлого, но жизнь время от времени пихала меня мордой прямо в зловонную жижу и заставляла не забывать о том, что произошло тогда.

– Вот что, – видимо, вид я имел измученный, а Хватиков – слишком внимательный, – отправляйтесь-ка, Ярослав Георгиевич, отдыхать, а завтра я отвезу вас на выставку. Как раз открытие.

– Народного хозяйства? Или высоких технологий? – попытался я выудить из усталого мозга последние новости, которыми интересовался, но в данный момент, как ни тужился, не мог ничего вспомнить.

– Ну, если захотите, и туда, – хохотнул довольно Тимофей, – но я ж о душе вам толкую! Берите выше! Выставка ювелирных искусств! Международная! Я, между прочим, спонсором там выступаю, но дело вовсе не в этом. Побывать у нас и не увидеть эту красоту – грех, право-слово!

Я всегда был равнодушен к блеску позолоты и сиянию бриллиантов. Да, дарил их женщинам, но не испытывал душевного трепета. С большим удовольствием я дарил подарки только единственной – своей жене. Той, кого тоже не прельщали дорогие украшения, а вызывали восторг щенки да книги…

– Я жениться собираюсь, – доверительно понизив голос поведал мне Хватиков, – хочу познакомить вас с удивительной женщиной.

10

То, что случилось десять лет назад, 14 февраля, и врезалось в память навсегда, и осталось каким-то муторным пятном, когда вроде бы всё помнишь и осознаёшь, и в то же время – смысл происходящего всё равно ускользал, оставляя после себя гарь, муть, мешанину событий, что никак не выстраивались в логическую цепочку.

Театр абсурда – так я подумал, когда моя жена сказала, что меня обвиняют в убийстве Смирнова. На тот момент мне казалось, что это злая шутка. А если и нет, то причём тут я?

Реальность приложила меня гораздо сильнее, чем я мог себе представить. Я находился чёрт знает где, мою машину видели на той злополучной даче, что взлетела в небеса. В моей машине обнаружили кровь Смирнова.

А что хреновее всего, у меня алиби не было никакого. Во время всех этих событий я торчал где-то в поле, без связи, застрявший в снегу, и пытался выбраться.

Лана появилась, как заяц из шляпы фокусника. Не просто так, естественно.

– Просто не сопротивляйся, сынок, – буквально умолял меня отец, когда ему удалось со мной увидеться. – Мать пожалей.

– Вы ничего другого придумать не могли? – взорвался я.

– А что другое? Будь твоя жена поумнее, могла бы сама тебе алиби составить, так нет же! Пришлось к твоей Таракановой на поклон идти! Засадят же всерьёз и надолго, ещё и мотив имеется – чёртово смирновское наследство, будь оно не ладно и пусть в гробу сам Сергей Дмитриевич перевернётся вместе со своими прожектами да планами! Просто подтверди, что тебе стоит? Она, думаешь, всё это делает просто так? Я ж последние трусы готов заложить, лишь бы тебя отсюда вытянуть.

– Кем вы меня перед Рианой выставляете, ты подумал?

– Да мне плевать, что эта пигалица о тебе там напридумывает! После разберёшься и отмоешься. И не откровенничай пока, не стоит. Везде есть глаза и уши, и больше такой возможности поговорить откровенно вряд ли предоставится. Дай мне тебя вытащить, чёрт подери!

И я позволил. Может, потому что не хотел гнить в тюрьме за то, чего не совершал. Я собирался вылезти из этой глубокой жопы, а потом уж разобраться, что за всем этим стоит и кто это так замечательно меня подставил.

Естественно, я не надеялся на понимание со стороны Рианы. Я чувствовал шкурой, в каком она состоянии. Оголена, как нерв, ранима, в смятении.

Я мысленно умолял её не рубить с плеча. Но всплывшая Лана светилась торжеством, разве что не облизывалась, как лисица, добравшаяся до курятника. Я не контролировал ситуацию. И кто знает, что она могла в очередной раз наплести моей жене.

– Расслабься, Ярик, всё будет хорошо, – светила Лана жадными глазами, но я точно знал: хорошо уже не будет.

И пока прояснилась ситуация, пока отец вносил залог, пока я наконец-то смог вдохнуть пресловутый воздух свободы, мой светлый эльф подал на развод.

Всё чушь, – успокаивал я себя, – я не подпишу документы, судебное дело затянется, и мне это только на руку: я успею поговорить с Рианой.

Но ничего мне не обломилось: она успела исчезнуть. Как сквозь землю провалилась.

Конечно же, я пытался её искать. Но на это, к сожалению, у меня не было ни времени, ни денег. Не в тех объёмах, которые требовались. Да и почти сразу стало не до того, чтобы заниматься только этим.

Мой драгоценный тесть Смирнов, полагаю, бодро скалился из могилы, потому что как только я избавился от обвинения в его смерти, на меня тут же навалилась очередная жопа.

– Теперь точно буду жевать кашку через тряпочку где-то в глубинке, – уныло вздохнул отец.

За то время, пока они с матерью пытались меня вытащить любыми способами из передряги, он полинял и постарел. В один момент из цветущего бодрячка превратился в старика с почти седой башкой и морщинами, что бороздили его лицо во все стороны.

– Твоя Тараканова высосала, пиявка, столько, что, наверное, её внукам хватит, если будет экономно тратить.

Я только зло хмыкнул. Эта экономить не будет. Она бы и ещё не прочь откусить.

– Слышала, от тебя жена сбежала? – я вовсе не удивился её появлению в моей квартире. Ри больше не было рядом, жить у неё я тоже не мог. Да и квартиру она выставила на продажу, так что…

– Что тебе от меня надо? – поинтересовался устало.

– Большой и светлой любви, – хищно улыбнулась она.

Это её настоящее лицо. Не трогательно-деланное, не выверенное до миллиметра. И позы больше она не корчила. Перешла на новый уровень уверенной в себе стервы. Особенно сейчас, когда обрела прочную почву под ногами.

– Ты лучше бы слышала, что рядом со мной сейчас опасно находиться, – оскалился я ей в ответ. – А если оглохла, то я тебе с удовольствием сообщу: мой упокоенный тесть оставил мне в наследство лишь долги да неприятности. Сейчас только ленивый не ткнёт в меня палкой. Так что ноги в руки – и на низкий старт. А то ведь не выдержу твоей настойчивости – женюсь, и будешь ты отвечать за грехи, которые не совершала. Ты ведь нынче богатая невеста.

Всю браваду с Ланы как ветром сдуло.

– Врёшь! – взвизгнула она. Взгляд её противно метался, губы искривились и задрожали.

Я лишь равнодушно пожал плечами:

11

Утро пришло с ярким солнцем – по-майски щедрым и по-весеннему безжалостным.

Забылся я под утро. Казалось, только глаза закрыл, а уже пора вставать.

Хватиков вначале позвонил, и я вынырнул из сна с дикой головной болью, словно всю ночь, не просыхая, пил.

– День сегодня чудесный! – бодро пророкотал он в трубку.

– Ещё ты дремлешь, друг прелестный, – буркнул я, пытаясь разлепить глаза.

– Проснись, красавица, проснись! – довольно хохотал мой почти партнёр, подхватив цитату классика. – Скоро буду, Ярослав Георгиевич, не скучайте! Нас ждут не дела, а воистину прекрасное, право-слово!

Со вздохом, я оторвал голову от подушки и поплёлся в душ. Контрастный, чтобы проснуться. А потом – кофе, чтобы взбодриться. Когда приехал Хватиков, я выпил уже три чашки. Кофе булькал во мне и грозился вылиться из ушей. Но это позволило мне раскачаться, и выглядел я почти как обычно, когда Хватиков ввалился в мой номер.

– Предлагаю позавтракать – и в путь!

Слишком энергичный, живой, выспавшийся. И молодой, что уж. Я почувствовал себя старым брюзгой.

Есть не хотелось, но Тимофей уже распорядился: завтрак принесли прямо в номер, где мы и посидели за столом. Почти компаньон трескал так, что за ушами трещало, я вяло ковырялся. Аппетит у меня отсутствовал. Духом авантюризма я не проникся, но понимал: сегодня будет ещё одно испытание, и я должен пройти его с честью.

Это некая лакмусовая бумажка для Хватикова. Я уже научился худо-бедно считывать его эмоции и подтекст того, что он делает якобы просто так. Для него всё имеет смысл. Так что я точно знал: я сейчас не развлекаться пойду, а работать, проходить некий тест. Знал я лишь одно: лукавить, лебезить, кривить душой не стану. Могу промолчать. То самое состояние, когда ни «да», ни «нет». А там каждый додумает, что хочет.

И да, сегодня экскурсия была несколько иной, не такой стандартной, как до этого. Но девушке, что нас сопровождала, было до Рианы далеко. Не хватало огня, что ли, полного погружения, как это случалось с ней.

В моей жизни были женщины. Некоторые задерживались надолго. Но больше в семью я не играл ни с кем. Не хватало искр, душевности, и не потому, что дамы не старались. Это я не умел больше генерировать ни нежность, ни заботу – так, по верхам. Больше вежливость и привитые годами моральные принципы, нежели что-то другое.

Никто не мог расшевелить меня настолько, чтобы я захотел снова стать мужем.

– По всей видимости, внуков я не дождусь, – грустила мама. – Ты бы хоть просто так ребёнка родил, что ли. Не обязательно же жениться.

Просто так я не мог. Это иной уровень ответственности. А жить с женщиной, которая родит мне ребёнка и не чувствовать к ней ничего, я не хотел. Кто познал вкус истинной ценности, на подделку не согласен. А я знал, в чём отличие шедевра от суррогата.

– Будь проклят этот Смирнов, – нередко вздыхала мать, – если б я знала, чем это обернётся, то никогда не стала поддерживать твоего отца. Думала тогда: всё к лучшему, а оказалось… – безнадежно махала она рукой, и я её не успокаивал. Потому что сам я, будь у меня возможность всё повернуть вспять, ничего бы менять не стал. Заново прожил те счастливые мгновения, что подарила мне судьба.

Ну, разве что отказался уезжать в ту проклятую ночь. И, наверное, всё было бы по-другому. Я не стал бы одиноким волком. Риана до сих пор улыбалась бы мне, называла своим медведем и сладко сопела на моём плече, после того, как я б её ушатал в постели.

Но в то страшное время она выбрала не меня. Поверила не мне. А поэтому… что вышло, то вышло.

Риана

Мы с Аней выехали за два дня до открытия выставки. Нужно было оформить стенды, забрать из типографии баннер и печатную продукцию. Я хотела выжать из этой выставки по максимуму.

Естественно, я не занималась этим в одиночку. У меня была команда, отличный пиар-менеджер. Люди, неравнодушные к нашему общему делу. Я их отбирала тщательно, с любовью. Но часть работы всё же хотела сделать сама, чтобы не нервничать и быть спокойной, когда выставка откроется.

Аня, как и обещала, была паинькой. К тому же, я это видела и чувствовала, ей нравилось то, чем я занималась. Она с восхищением всегда разглядывала коллекции и неплохо разбиралась в камнях.

– Когда я вырасту, мам, я тоже буду создавать шедевры, – заявила она мне вечером, когда мы укладывались спать. – У меня будет много-много разных коллекций!

– Учиться надо, – погладила я её по голове. Беленькая, как я. А глазищи серые, бездонные. Мне так приятно и так больно смотреть в них.

– Буду! – упрямо задрала она подбородок, снова напомнив мне об её отце.

Казалось бы: маленькая девочка, на Яра не очень похожа внешне, но повадки, движения – какие-то едва уловимые мелочи – и, если присматриваться, сразу понятно, чья она дочь.

– У тебя обязательно всё получится, – обняла я дочь и подумала: я безмерно богата. И дело не в деньгах, которые я заработала, а вот в этом ребёнке, которого подарили мне судьба и Ярослав.

На выставку мы отправились рано утром. До её открытия – несколько часов, но я ещё раз хотела всё проверить и убедиться, что всё на месте. Поправить освещение и выложить самые ценные экземпляры, которые я везла с собой в портативном сейфе.

12

Яр

Судя по всему, Хватиков оставлял «сладкое» на потом, как вишенку на торте. Больше я не слышал от него хвалебных од. Он даже не упоминал ту выставку, что была для него важнее всех сегодняшних мероприятий.

Он волновался – я это видел и чувствовал. Не забывал улыбаться, но это тревожно-возбуждённое бурление прослеживалось в нём очень чётко.

В какой-то момент мне стало интереснее наблюдать за ним, чем за всеми «чудесами», которые мне показывали. Как ни странно, поведение человека, его эмоции захватывали сильнее.

Молод. Горяч. Влюблён. Кажется, он собирался познакомить меня с невестой. И это как-то связано с выставкой, куда он тянул меня весь день, но оттягивал, потому что выставка ещё не открылась, а Хватикову непременно хотелось обставить всё помпезно-эффектно. И, кажется, я его понимал.

Интересно было посмотреть на его избранницу. Я почему-то представлял молодую, интересную девушку с косой, толщиной в руку. Румянец на все щёки, высокая грудь, крутые бёдра. Кажется, именно такая ему бы подошла. Но ещё мне казалось, что абы кого Тимофей не выбрал бы. Вряд ли простушка, невинная овечка. Хотя и не исключал и такого развития сценария.

– Предлагаю пообедать, – кинул взгляд на часы Хватиков, – а потом поедем на открытие выставки года, если не десятилетия. Грандиозное событие. Вам понравится, Ярослав Георгиевич. Право-слово, такое нечасто увидишь. Даже для такого искушённого жителя столицы, как вы, надеюсь, будет на что посмотреть и чему удивиться.

Дело уже двигалось к полудню.

– Большое мероприятие, – охотно пояснял Тимофей, – это не местечковое событие, вышли на международный уровень. Мэр города поприсутствует. И мы с вами почти в этом эшелоне, – довольно хохотнул он. – Придётся потерпеть немного официоза, зато потом… – закатил он глаза, наверное, намекая на неземное блаженство.

Мне понятен его энтузиазм и возбуждение, однако, меня самого это почти не трогает. Я с тоской думаю, что придётся соответствовать, улыбаться, кивать, местами восхищаться. А ещё, судя по всему, знакомиться с хватиковской невестой и тоже быть галантным. Но, возможно, мне и так всё понравится и не придётся быть дипломатом.

– Выдвигаемся, – наконец-то азартно скомандовал новый партнёр.

Лучше б он воскликнул: «По коням!». Ему, видимо, хотелось так сделать, но приходилось держать себя в руках.

К его чести, я обратил внимание на то, как всё организовано чётко. Мы двигались не хаотично, а целенаправленно, возле здания, где проходила выставка, плавно влились в поток автомобилей.

– Это мэр и его команда, – кивнул Хватиков на машины, что ехали перед нами.

В общем-то всё шло стандартно: открытие, немногословная речь главы города. Судя по всему, все безмерно гордились тем, что в их городе проходит мероприятие подобного масштаба. Не первое, но такого размаха – как находка огромного алмаза, чуть ли не чуда света.

За всей этой шумихой, камерами да фотовспышками прессы, пока было не совсем понятно, из-за чего сыр-бор. Но когда толпа немного рассеялась, я действительно понял суть всего ажиотажа.

Это были не просто ювелирные изделия, а больше – произведения искусства. Не все, конечно, но многое из того, что успел охватить мой взгляд, действительно заслуживало похвалы и восхищения.

Хватиков не спешил. Пёр, как большой танк и попутно рассказывал о том, что открывалось нашему взору. Но так же я понимал, что наше продвижение имеет определённую цель. Какую – я пока не понял, хоть и зорко смотрел по сторонам, стараясь не крутить головой.

Кто она, его избранница? Точно не этот старик. И не эта пышнотелая дама с кукольными ручками. Я и сам не понял, когда меня охватил азарт. Почему-то хотелось угадать.

А потом я увидел её. И мир замер, словно кто-то нажал на кнопку «стоп» в этом безжалостно-реальном кино.

13

Она стояла, освещённая со всех сторон, как один из экспонатов выставки. Идеальный шедевр, от которого захватывает дух и останавливается сердце.

Мой маленький хрупкий светлый эльф. Моя Ри.

Вначале я даже сморгнул, глазам не поверив. Показалось вдруг: я всё ещё сплю после тяжёлой бессонной ночи, а она мне только грезится, потому что я слишком много о ней думал.

Кто-то толкнул меня случайно, и я будто очнулся. Декорации никуда не делись. Я до сих пор на той же выставки, куда затащил меня мой почти деловой партнёр по бизнесу. И всё здесь прекрасно. Особенно Ри, что стояла неподвижно – напряжённая, окаменевшая, но невыносимо прекрасная.

Она изменилась. Стала женственней, мягче, плавнее. Исчезли угловатость и резкость черт. Появилась невероятная притягательность настоящей Женщины.

«Расцвела», – невольно подумал я, а потом всё перестало иметь значение: мы встретились глазами. Всё такая же удивлённо-распахнутая синь. Настороженная и тревожная. Уже не наивная. Я забыл, как дышать. Столько эмоций бурлило внутри, что я уговаривал себя оставаться бесстрастным, но вряд ли это было возможно.

Я миллион раз представлял нашу встречу. Почему-то мне казалось: мы обязательно столкнёмся однажды. Но мне даже в голову не приходило, что всё случится здесь и сейчас, за многие километры от столицы.

Что она здесь делает? Работает экскурсоводом? Сопровождает кого-то? Может, выступает в роли эксперта? В Ри всегда жило нечто прекрасное, утончённое. Она может оценить всё это богатство, что переливалось со стендов. Но драгоценные камни и Ри?.. Она ведь всегда была равнодушна к побрякушкам. Или мне это только казалось? А на самом деле, она их любила?..

– Хороша, правда? – донёсся до меня, будто с другой планеты, голос Хватикова. – Выделяется среди всех. А вы, Ярослав Георгиевич, право-слово, ценитель. Вон как вас проняло.

Я вышел из прострации, но взгляда от Рианы не оторвал. Мы словно играли в гляделки – кто кого пересмотрит. Я имел все шансы выиграть в этой бессловесной дуэли.

Ри волновалась, и уже я видел: ещё немного – и она сдастся, отведёт взгляд.

– Ценитель чего? – спросил я на автомате, не совсем понимая, что Хватиков втирает мне.

– Женской красоты, вестимо. Хороша моя Риана?

Я дрогнул и отвёл взгляд. Первым. Повернулся всем корпусом к Тимофею.

– Ваша кто? – спросил глухо и, кажется, с угрозой.

Где-то внутри меня закручивалась спираль ярости, гнева, отторжения.

Хватиков ничего не понял ещё. Он стоял и любовался моей Ри. Пялился на неё так, будто имел право.

– Невеста моя, говорю. Лучшая в мире женщина. Прекрасная. Несравненная. А талантливая какая – это даже словами не передать. Я уверен: хоть всю выставку обойди, таких шедевров, как у неё, не найдёшь. Да вы и сами сейчас всё увидите.

– Невеста? – кажется, я разучился связно разговаривать, мог только идиотские вопросы задавать.

Я словно в эхо превратился: от меня всё отскакивало, как от гранитной стены.

– Ну… – смутился неожиданно Хватиков. – Полагаю, так оно и будет в самом ближайшем времени. Пойдёмте, буду вас удивлять.

Да куда уж больше-то… Скажем честно: удивил так удивил.

Я двигался так, будто у меня все кости заржавели. Напоминал сам себе консервную банку на ходулях. И злился. Злился так, что искры из глаз летели, а перед взором – мутная кроваво-жуткая пелена.

Направлялись мы, естественно, к моей Ри. Она покраснела. Дышит часто. Кожа её – розово-перламутровая. Красивая до невозможности. А я в бешенстве.

Не так. Ох, не так я представлял нашу встречу.

– Познакомьтесь, Ярослав Георгиевич, это Риана Серебрянская, наш гений, гордость нашего края, талантливейший дизайнер ювелирных изделий.

– Серебрянская? – снова, как попугай, повторяю я фамилию, что режет слух, будто бензопила.

В это мгновение Хватиков наконец-то понял, что что-то не так. Уставился на меня пристально. В глазах – смесь удивления и чего-то такого… звериного. Он уже, наверное, не рад, что решил познакомить меня с сокровищем. Но я не собирался его жалеть. С хрена ли, а?

– А я думал, что Адриана Невская, – говорю так громко, что все, кто рядом, застывают, удивлённо открыв рот. Только Хватиков щетинится ежом, чувствуя опасность. – Не знаю, что ты провернула, Ри, а только мы до сих пор женаты, – чеканю, глядя в её бездонные синие очи. – И да, – кидаю пренебрежительный взгляд на Хватикова, – замуж она за вас, Тимофей Игнатьевич, никак выйти не может именно по этой же причине.