Холодный паркет впивался в босые пятки, пока я кралась на кухню, как вор в собственном доме. Пять утра. Единственное время суток, которое принадлежало только мне.
Я включила маленький свет над плитой, и его мягкий желтый свет выхватил из темноты знакомый мир: детский стул, заставленный кастрюлями стол, рисунок с разноцветным жирафом, прилепленный на холодильник.
Я налила воды в чайник, и его гулкое шипение стало саундтреком к моим утренним мыслям. Сегодня был важный день. Очень важный. Выставка «ТехноФорум». Мой шеф, Сергей Петрович, болел за этот проект всем сердцем, и я, как его правая рука, должна была сделать так, чтобы все прошло идеально.
Я мысленно прокручивала список дел: проверить монтаж стендов, проконтролировать доставку брошюр, встретить спикеров…
Внезапно из комнаты донесся тихий кашель. Негромкий, сухой. Мое сердце сжалось в знакомом холодном комке. Я замерла, прислушиваясь. Тишина. Выдохнула. Это просто так, от сухого воздуха, — попыталась я себя успокоить, но спокойствие не приходило.
Я открыла верхний шкафчик, где стояли баночки с витаминами, и достала оттуда небольшую пластиковую таблетницу. В ячейке лежала одна маленькая розовая таблетка. Я положила ее на край стола, чтобы не забыть дать Егору после завтрака.
Чайник щелкнул. Я заварила пакетик мятного чая и села на стул, сжимая кружку в ладонях, пытаясь согреть пальцы. Внутри все по-прежнему было холодно.
— Мам? — из комнаты появился Егор, его волосы торчали в разные стороны, а в больших серых глазах стояла утренняя дремота. Он прижался ко мне, запах теплой, сонной кожи заполнил собой пространство.
— Почему ты не спишь, солнышко? — я обняла его, прижав к себе.
— Приснилось, что мы потеряли Гену, — прошептал он, уткнувшись носом мне в плечо. Гена — его потрепанный плюшевый жираф.
— Гена тут, — успокоила я его, показывая на стул, где игрушка мирно сидела рядом с кастрюлей.
— Видишь? Он на нас смотрит.
Я налила ему в кружку теплого молока, и мы сидели так несколько минут, в тишине, слушая, как за окном просыпается город. Его худенькие плечики под моей рукой казались такими хрупкими.
— Тебе сегодня в садик, — напомнила я, целуя его в макушку.
— А маме на очень важную работу.
— Ты будешь самой красивой? — серьезно спросил он, поднимая на меня свои огромные глаза, точь-в-точь как…
Я отведя взгляд.
— Постараюсь.
Выставочный павильон поражал своими размерами. Воздух гудел от голосов, щелчков каблуков по полированному полу и предконференционной суеты. Я проверила планшет, сверяясь со списком. Все было готово. Стенд нашей компании сиял новизной, брошюры лежали ровными стопками, мониторы работали безупречно. Я поправила прядь волос и расправила плечи. Деловой костюм — темно-синяя юбка-карандаш и пиджак — делал меня собранной, уверенной. Такой, какой я должна была быть.
— Эвелина, там журналисты подошли, хотели бы взять комментарий у Сергея Петровича, — обратилась ко мне коллега, Ольга.
— Хорошо, я их проведу, — кивнула я и пошла навстречу группе людей с диктофонами.
Именно в этот момент, обходя высокий стенд с вращающимися голограммами, я подняла голову. И замерла.
Словно кто-то выключил звук во всем мире. Шум толпы, музыка, голоса — все исчезло, оставив после себя оглушительную, звенящую тишину.
В десяти шагах от меня стоял он.
Захар.
Не тот Захар, которого я помнила — молодой, с тенью боли в уголках глаз и нежной улыбкой. Этот человек был высечен из гранита и льда. Высокий, с мощными плечами, которые идеально сидели в его темном, безупречно скроенном костюме. Его поза излучала власть и спокойную уверенность. Он что-то говорил своему спутнику, и его профиль был резким, сильным, без тени былой хрупкости.
И тогда его взгляд скользнул мимо спутника и нашел меня.
Время остановилось. Его глаза, те самые серые, глубокие глаза, которые я видела каждое утро в лице своего сына, расширились. На долю секунды в них мелькнуло чистое, ничем не разбавленное недоумение, будто он увидел призрак. Потом недоумение сменилось осознанием. А осознание — чем-то тяжелым и холодным. Ледяным.
Он не двигался, не моргал, просто смотрел на меня через шумную толпу, и его взгляд был физическим ударом в грудь.
Мое сердце бешено заколотилось, в висках застучало. Я почувствовала, как кровь отливает от лица, и мне стало дурно. Я судорожно сглотнула, пытаясь вернуть себе способность дышать.
Он медленно, не спеша, закончил разговор с подчиненным, кивнул, и тот, бросив на меня любопытный взгляд, отошел. И тогда Захар сделал первый шаг. Потом второй. Его шаги были тихими, но для меня они звучали громче любого грома. Он приближался, и с каждым его шагом воздух вокруг становился все гуще, дышать было все тяжелее.
Он остановился прямо передо мной. Я чувствовала исходящее от него тепло и холод одновременно.
Долгие секунды он молча меня рассматривал, его взгляд скользнул по моему лицу, волосам, костюму, будто оценивая товар, и задержался на дрожащей руке, которой я бессознательно сжимала планшет.
Наконец, его губы тронула едва заметная, без единой капли тепла, улыбка.
— Эвелина, — произнес он. Его голос был низким, ровным и до боли знакомым, но в нем не было ни капли того прежнего тепла. Только лед.
— Какая неожиданная… нет, — он сделал маленькую паузу, подбирая слово, — какая предсказуемая встреча.
Я не могла вымолвить ни слова. Горло пересохло.
— Я… я не знала, что вы будете здесь, — наконец выдавила я, и мой собственный голос показался мне писклявым и слабым.
— Очевидно, — парировал он, не отводя от меня пронзительного взгляда.
— Иначе, полагаю, вы бы нашли причину избежать этого. Как вы вообще здесь оказались?
— Я… я работаю здесь. Помощником директора.
Его бровь почти незаметно поползла вверх.
— Поздравляю. Карьерный рост. — Он снова окинул меня взглядом.
— Новые роли вам, как я вижу, по-прежнему к лицу.