В этот раз я отсутствовал долго.
Сначала были учения, потом вылазки на горячую линию, и снова прибытие молодняка. Когда получил отпуск, даже не знал, хочу ли уже в родной город, ведь домом стала именно эта база, построенная в долине среди гор.
— Горыныч, чтобы твоей ноги завтра не было в моем подразделении! — коротко приказывает командир. — Хватит!
Хватит, так хватит. Собираю вещи и сажусь в машину, выделенную командованием за особые заслуги. Еду в аэропорт и постоянно оглядываюсь, будто оставляю что-то настолько близкое и родное, что сердце щемит.
Эта база среди гор — настоящие сокровище. Здесь я мог быть собой, жить полной жизнью без оглядки на прошлое.
А там…
Черт! И вспоминать особенно нечего.
Но перед глазами тут же появляется задиристая девчонка. Она стоит, уперев руки в бока, трясет лохматой белобрысой головой и азартно собачится трехэтажным матом с бойфрендом.
Мне бы забить болт на нее, если бы не одно «но».
Эта заноза с тем же азартом только что скакала на мне. Вся такая невинная, глазками хлоп-хлоп, губками чмок-чмок.
Б-р-р-р!
Сладенькая и горячая штучка оказалась обычной потаскушкой. Придушил бы гадину!
«Стерва! — скриплю зубами про себя. — Все бабы — стервы!»
Столько лет прошло, а этот образ Медузы-Горгоны не могу стереть из памяти. Он словно преследует меня и накладывает отпечаток на все отношения с женщинами. Ни одной не верю! Все одинаковые!
— Да не дергайся ты так, майор! — смеется водитель, заметив, как я вздрагиваю. — Встретишь Новый год не в палатке на морозе, а у елки на центральной площади. Завидую, — он качает головой и целует крестик. — Вот те крест! По-доброму завидую!
— А ты что?
— Да я только прибыл. Смотри, жена фото дочки прислала в костюме. Правда, красавица?
Я разглядываю нечто белокурое и воздушное в белом наряде. И это нечто кривит пухлые губы, словно вот-вот заплачет.
И вот из этой неземной милоты вырастет такое…
Трясу головой! После контузии совсем крыша едет.
— Хорошенькая.
— А то! Слышь, майор! — водитель смотрит на меня в зеркало. — Завези моим подарочки. Будь другом.
Скрепя сердце забираю пластиковый пакет, сую его в сумку.
— Адрес пришли.
— Заметано, — водитель смотрит в зеркало, хмурится. — И все-таки ты какой-то дерганый. Или боишься окунуться в мирскую жизнь?
Боюсь?
Хороший вопрос.
Я задумываюсь. Смогу ли ходить по тихим улицам и не хвататься постоянно за бок в поисках оружия? Смогу ли не реагировать на провокации гражданских?
И первое испытание нервам и терпению получаю на борту самолета. Перелет оказался изматывающим. Сзади сидела семья с малышом, который постоянно долбил спинку моего кресла маленькими ножками.
— Родители, держите ребенка! — оборачиваюсь я.
Но мамаша поднимает брови и грубо говорит:
— Пить меньше надо, алкаш.
Это она на что намекает? На красные глаза? Или небритое лицо? Или на запах усталого тела?
— Вот коза! — лишь шиплю я под нос и закрываю глаза.
Но у этой грымзы отличный слух. Она поднимает крик, привлекает соседей, пугает ребенка, который воет на одной ноте так, что уши закладывает не только у меня. Тут прибегает перепуганная стюардесса, вызывает старшего проводника и — понеслось…
Короче, эти бабы победили бывалого солдата, не шевельнув даже пальцем.
Я натягиваю на глаза маску, втыкаю айрподс в уши и пытаюсь заснуть, а в голове дятлом долбится мысль: «Ни за что не женюсь! Тихая семейная гавань пусть идет лесом и полем!»
Из аэропорта выбираюсь тайными тропами, стараясь держаться подальше от мамаши и ее беспокойного чада. Лишь на улице вдыхаю полной грудью свежий воздух раннего утра. Легкий снежок кружится в воздухе, крепкий морозец сплющивает ноздри и забирается под легкую куртку.
Я невольно передергиваюсь: после постоянного напряжения и походной жизни родной город кажется невероятно тихими и спокойными. Первые прохожие торопятся по своим делам, зябко кутаясь в плащи и куртки.
Но мне хорошо!
Здорово все же вернуться домой из командировки!
Открыть дверь квартиры, с наслаждением вдохнуть затхлый запах нежилого помещения. Здесь даже пыль кажется своим в доску парнем, а подоконник, обсиженный голубями, вызывает лишь легкую улыбку.
Хорошо! Очень!
Шаги гулко отдаются эхом в пустом подъезде. Ставлю сумку на пол, нетерпеливо вытаскиваю ключи. Мечтаю отмочить уставшие косточки в ванне, постелить чистое белье и растянуться голышом на белых простынях.
Один.
Кайф!
Вставляю ключ…
Что за черт? Не поворачивается.
Я смотрю на незнакомку и напряженно жду ответа. В голове не укладывается приключение, в которое попал. Да, есть тяжелая работа, бессонные ночи, постоянный стресс, но, чтобы вот так, приехать домой и отключиться неизвестно насколько – это выше моего понимания.
Женщина медлит, потом бросает взгляд на часы (все же не слепая, слава богу!) и говорит:
— Двое суток.
— Сколько? — от шока даже икаю.
— Двое суток, — повторяет женщина, не глядя мне в глада. — У вас, случайно, летаргии нет?
— Какая летаргия? — я все еще в недоумении. Вот это я дал! — Устал просто! Долгая была дорога. Я не барышня, чтобы падать в обмороки!
Вскакиваю и одним прыжком оказываюсь рядом с девицей. Она не дергается, хотя я выше ее почти на голову, самообладание лучше, чем у моих разведчиков. Поворачивает слегка голову в мою сторону, но смотрит опять мимо.
— Хорошо, я рада, что вы живы, — соглашается она и морщится. — Идите сначала в ванную, потом поговорим.
А открываю рот, чтобы возразить, но спотыкаюсь о ее пренебрежение, будто натыкаюсь на стену.
«Ишь ты, какая брезгливая!» — чувство неприязни к незнакомке просыпается в душе.
Теперь мне уже самому хочется поскорее свалить из квартиры и решить вопрос с ее возвратом без личного контакта с узурпаторшей.
Да и зов природы просыпается, гонит меня в нужные места. В ванной осматриваюсь. Зубных щеток только две: большая и маленькая. Мужских принадлежностей не видно. Живет одна? Разведенка? Или мать-одиночка?
Хотя… какая мне разница? Через полчаса свалю из этого дома и приду обратно только с адвокатом.
Быстро привожу себя в порядок, топаю в комнату. Незнакомка стоит у окна спиной ко мне.
— И когда вы освободите жилплощадь? — грубовато спрашиваю ее, невольно любуясь стройной фигуркой.
Голодное тело тут же реагирует.
«Трахнуть бы ее! — выползает мысль. — Я бы ее сейчас разложил на столе… и на диване…и на…».
И тут взглядом натыкаюсь на нахмуренное личико малышки. Она стоит в дверях комнаты и сердито сверлит меня взглядом. Невольно вспыхиваю от смущения. Совсем, идиот, забыл, где нахожусь. Сперма ударила в голову.
— Придется уйти вам, — поворачивается незнакомка ко мне. — Я консультировалась: право на квартиру вы потеряли.
— Как?
Все еще ничего не понимаю, но держу голову высоко.
— Вы ее приватизировали?
Вопрос молотком бьет по больным мозгам, они отзываются натужным скрипом. Никогда меня этот вопрос не интересовал. Казалось, квартира – часть меня, всю жизнь в ней провел. Родители получили это жилье от завода, на котором работал отец. После их смерти двушка отошла ко мне.
Все.
Я и появлялся в ней от случая к случаю, использовал как базу отдыха между командировками.
— Н-наверное. Не помню. Не знаю.
— Какая безответственность! — фыркает женщина, и сразу ее лицо становится милым и беззащитным.
А еще в голове проносятся воспоминания. Где-то, когда-то я уже видел такую гримасу. Напрягаюсь, но мозги отказываются повиноваться, нахожу слова только для того, чтобы огрызнуться:
— Много вы понимаете!
— Покажите документы, — женщина протягивает руку.
— Какие?
— Свидетельство на квартиру или что-то, доказывающее ваше право на нее.
Я стою, как истукан, загнанный в угол, и злюсь. На себя, на девицу, на ее дочку, на весь белый свет.
— Документы лежали в коробке из-под печенья в шкафу. Вот здесь…
Поворачиваюсь и опять леденею: в комнате нет шкафа.
— И как? Где они? — женщина все еще стоит с протянутой рукой и ехидно улыбается.
— Куда пропали мои вещи? — глухо спрашиваю ее.
Такой подставы я точно не ожидал.
— Грузчики все вывезли.
— И документы?
— Конечно. Раз хозяин умер, они уже никому не нужны.
Вот это я попал! Меня, боевого командира, защищающего свою страну, свалила одним словом какая-то смазливая баба, еще и потопталась сверху ногами.
— И как мне быть? — растерянно спрашиваю ее.
— Не знаю. Пока, думаю, вам придется покинуть мой дом.
— Но мне некуда пойти! — оглядываюсь на темное окно. — Да и вечер на дворе.
— Есть гостиницы, хостелы. Откройте интернет, выскочит не менее сотни предложений.
Красавица разворачивается, задевает плечом косяк, вскрикивает.
— Мамочка, тебе больно? — девочка бросается к ней.
Ее мордашка сморщивается, словно она вот-вот заплачет.
— Все в порядке, Ариша, — мать протягивает руку, и малышка сует под ладонь щеку. — Не волнуйся.
Я наблюдаю за этой картиной, ничего не понимаю. Красавица, расточая терпкий аромат духов, запах которых вызывает щекотание в носу, выходит из комнаты. Тогда возвращаюсь в детскую, плюхаюсь на кровать, она отзывается жалобным скрипом.
Звонок в дверь ранним утром выходного дня воспринимается как вторжение марсиан. Я с трудом продираю глаза, не понимая, откуда доносится эта бесконечная трель.
— Мама, мама, — тормошит меня Ариша — настоящее торнадо моей жизни. — Там какой-то дяденька-хозяин.
— Кто? — я наконец включаю мозги.
— Говорит, что он хозяин. Мам, а хозяин чего?
Хороший вопрос. Я быстро всовываю ноги в бриджи, надеваю футболку.
Звонить незнакомец устал, теперь яростно стучит.
— Я этому дяденьке сейчас руки оторву и ноги выдерну!
— Ой, сколько крови будет! — ужасается Аришка и прижимает ладошки к щекам. — Мамочка, ты маньяк?
Я на миг застываю с открытым ртом, потом хватаю дочь за плечи.
— Признавайся, от кого это слово слышала?
Ариша слишком любопытная, верит в реальность, все сказанное воспринимает за чистую монету, начинает выяснять подробности.
Раз увидела по телевизору в американском фильме, как дети принесли на урок биологии лягушку, чтобы её препарировать. Поймала такую же в пруду на даче у бабушки и притащила в дом. Мама едва успела выхватить у внучки нож.
— Лена, я в шоке! — кричала она потом в трубку. — У ребёнка наклонности социопата. Немедленно веди её к психологу!
Никуда мы не пошли. Я просто объяснила Аришке, почему нельзя резать лягушек, и она быстро забыла о том случае. Но с тех пор телевизор и интернет выдаю дозированно и только под контролем.
Незнакомец долбится в дверь. Пусть долбится, она железная, выдержит. Дочь для меня важнее. Я сурово смотрю ей в глаза, а эта проказница крутится, как юла, ни минуты не может стоять на месте.
— Я случайно, — лепечет она, сообразив, что сболтнула лишнего, и на всякий случай куксится.
Ее личико кривится, уголки губ ползут вниз, глаза наполняются слезами. Но я прекрасно знаю все хитрости Ариши — мастерицы по выжиманию чувство вины у взрослых.
— Арина Егоровна, не лги мне!
Грозно свожу к переносице брови. И дочка начинает юлить, боясь сказать правду.
— Ну, это Борька Смирнов…
— Так, продолжай!
— Ма-ма! Я не виновата! Это все Борька!
— Я жду.
— Он рассказывал про новый сериал. Он поглядел, что родители смотрят, — глазенки дочки восхищенно сверкают. — там был маньячина в-о-о-о-т с таким ножом!
Она разводит руки в стороны.
— Я твоему Борьке ушастому...
— Уши отрежешь? — делает круглые глаза Ариша. — Ты такая смелая, мамочка!
— Я шучу, — досадую на себя за случайно вырвавшиеся слова.
Разговариваю с дочкой, а сама прислушиваюсь к шуму за дверью. Незнакомцу стучать надоело, он решил зайти с другой стороны.
— Откройте дверь, или я вызову полицию, — заявляет он тихо, но твердо.
И отчего-то вдруг сердце замирает сначала, а потом начинает биться часто-часто. Закрываю глаза и прислоняюсь к стене. Нет, не может быть! Это не он, не Егор! Он же погиб! Я точно знаю, сама видела документы.
Ариша дергает меня за руку, я встряхиваюсь, отвечаю незнакомцу, но его голос… такой близкий, такой родной. Этот тон с хрипотцой, эта рычащая буква «р» — все кажется знакомым, слышанным очень давно, но знакомым.
«Приди в себя, дура! — приказываю я. — Тебя хочет выселить из квартиры мошенник, а ты уже и нюни распустила».
Наверняка какой-то бомж, решаю для себя. А хрипловатые голоса у каждого третьего мужика с избытком тестостерона. А у Егора, помню, его хватило бы на двух самцов. Невольно улыбаюсь.
За дверью наступает тишина. Подхожу на цыпочках к глазку, выглядываю — на лестничной клетке никого. Ушел алкаш? Ну и слава богу!
— Ариша, иди умываться, — прошу дочь, которая воспользовалась заминкой и схватила телефон.
— Мам, я один лайк сниму. Можно?
— Нет. Сначала дела, потом развлечение.
— Ну, ма-ма, — канючит дочь.
Бабушка с дедушкой совсем разбаловали девчонку, они души в ней не чают, а мне, чем старше она становится, становится все тяжелее.
— Арина Егоровна!
— Иду, иду.
Я мешаю кашу в кастрюле и прислушиваюсь к звукам на лестничной клетке. А мысли постоянно возвращают меня в прошлое, туда, где была безумная любовь, буквально одержимость Егором Макарским.
***
Впервые я увидела Егора на студенческой тусовке. Меня, школьницу, притащила на нее соседка по дому, с которой я дружила. Вера была старше меня на два года, училась в университете и часто рассказывала, как весело проводит время в компании однокурсников.
Макарский сразу выделялся из толпы. Высокий, спортивный, серьезный. Когда подвыпившая компания решила поиграть в бутылочку, он присоединился, но как-то нехотя, будто его заставляли.
Егор спит уже вторые сутки. Я не знаю, что делать. Каждый час заглядываю в детскую, волнуюсь, иногда просто сижу рядом и разглядываю знакомые черты.
Ариша не понимает меня, удивленно смотрит и даже обижается.
— Я теперь тебе не нужна? — спрашивает дочь, когда я сказала, что мы не пойдем сегодня на прогулку и поджимает губы: вот-вот заплачет.
— Ты моя самая большая радость, — обнимаю ее и целую, — но я не могу бросить больного человека без внимания.
— А когда он поправится, мы останемся одни?
Я закрываю глаза: дочь умудрилась задать самый больной вопрос.
— А ты как хочешь?
Заглядываю в карие глазки с хитринкой.
— Хочу жить только с тобой.
— И я, дочка, и я.
Но отчего-то на душе становится грустно, словно я ждала совсем другого ответа.
Вздыхаю и решаю; если не проснется сегодня к вечеру, вызову врачей. Завтра на работу, Аришу надо отвести в садик. Оставить больного человека одного в квартире нельзя: а вдруг с ним что-нибудь случится? И совета спросить не у кого.
Я постоянно заглядываю в детскую комнату, боюсь, вдруг прозеваю тот момент, когда Макарский проснется. Но еще больше боюсь, что он не проснется. Не зря же пришли документы о его гибели. Значит, что-то случилось в горячей точке, раз Егора потеряли свои же.
Да и состояние его вовсе не блестящее. Нужен совет? Но с кем поговорить, не представляю. Если расскажу обо всем родителям, они запаникуют, тут же примчатся, развернут бурную деятельность. А мне самой надо прийти в себя.
А воспоминания просто преследуют, ни на минуту не оставляют в покое. Только появляется свободная минута от дел, как тут же вспоминаю нашу вторую и последнюю встречу.
***
Все мои планы по завоеванию Макарского провалились, когда я узнала, что он окончил институт и уехал куда-то по распределению. Сначала я даже не поняла, почему его больше не встречаю, когда караулю у дома. Потом пришла в его подъезд и увидела переполненный счетами и бесплатными газетами почтовый ящик. Я перебрала все бумажки. Судя по ним, Егор уже полгода не жил в квартире.
Я вышла из подъезда с чумной головой. Все, чем я жила в последний год, провалилось в тартарары.
— Не реви! — ругала меня Вера. — Дался тебе этот Макарский! Сколько парней вокруг крутится! Учись, живи, радуйся жизни, пока молода и полна сил.
Я и жила. Поступила в вуз, начала встречаться с Ильей Григорьевым, моим однокурсником, и потихоньку забывала о безумной любви к Егору.
И тут он снова свалился на голову, как сосулька с крыши.
Я увидела его случайно в торговом центре. Сначала не поверила своим глазам, побежала следом, а он вдруг остановился. Ну и врезалась в него со всей силы. Он, не оборачиваясь, схватил меня за шиворот и встряхнул.
— Простите, я случайно, — пролепетала я от растерянности.
— Это ты, малолетка? — вдруг узнал он и засмеялся.
Лучики морщинок разбежались от уголков глаз. На загорелом до черноты лице синева радужки казалась прозрачной и чистой, как родниковая вода. И я погибла. Все, что таилось в душе эти месяцы вылилось в одно слово:
— Я. Но уже не малолетка.
— Судя по твоим перышкам, так не скажешь.
Егор потрепал меня по затылку, где торчал ершик разноцветных прядей. Илья увлекался мотоциклами, я крутилась в его компании и старалась соответствовать рокерам: кожаная куртка, штаны на бедрах, так, чтобы при движении выглядывала тату в виде бабочки на пояснице, ботинки на шнуровке и толстой подошве. Наряд дополняла кожаная кепи со сломанным козырьком. Сейчас я тискала ее в руках.
— Я студентка второго курса! — я сердито скинула его руку.
— Ну-ну, а все равно малышка, — потешался он.
Я сердито насупилась. Конечно, он на голову выше меня. Дядя — достань воробушка! Мы замолчали. Просто стояли и молчали и от неловкой паузы в голове крутился вопрос: «Что же делать? Уйти или не остаться?»
Если уйду, могу больше никогда не встретить. А как остаться?
Но и он никуда не торопился, смотрел на меня, словно размышлял о чем-то.
— Может, посидим в кафе? — вдруг небрежно спросил он.
У меня внутри все всколыхнулось, затрепетало. Задремавшая на время любовь поднялась такой мощной волной, что я привстала на цыпочки и прошептала:
— Да.
Егор, ни слова больше не говоря, пошел вперед, я заторопилась следом. На улице он остановился, подставил лицо осеннему ветру. Октябрьский день порадовал солнцем и теплом.
— Хорошо. Я уже отвык от такой погоды. Прогуляемся?
— Ага.
Меня так и подмывало спросить, откуда он, где провел последний год, но не решалась спугнуть такую хрупкую удачу, которая неожиданно прилетела мне прямо в руки. Пять минут общения перевернули мой мир. Я опять растворилась в его взгляде, улыбке, распалась на молекулы и атомы, находясь рядом.
— Не боишься?
Стук падения чего-то тяжелого выводит меня из ступора. Волна адреналина мгновенно бьет в кровь, взрывает мозги. Несусь в комнату, где играет Ариша.
— Ма-ма, я случайно! — воет испуганный ребенок. — Я не хотела!
Прижимаю дочь к себе, пытаясь успокоить взбесившееся сердце, еще ничего не понимаю, но главное, она жива-здорова.
— Все нормально, я не буду ругаться.
— А дяденька?
— Что дяденька?
И тут голова очищаются от паники, а из глаз исчезает туман. Я смотрю вниз и холодею: Ариша приволокла из прихожей сумку Егора и распотрошила ее. Вывалила на пол его одежду, добралась до пакета, в котором обнаружила игрушку и конфеты. Вокруг нее веером лежат фантики.
А еще в нос ударяет сильный запах алкоголя. Только сейчас я замечаю разбитую бутылку и лужу коньяка на светлом ковре.
— О боже! — выдыхаю я. — Какой кошмар! Да я тебя… мелкая…
Рука так и тянется к пухлой попе, едва сдерживаю себя. Мало мне проблем, еще и это!
— Ты сказала, что не будешь ругаться, — снова завывает дочь.
Я делаю несколько вдохов-выдохов, успокаиваясь. Мозги, кажется, сейчас сойдут с ума. Наконец несусь в кухню, хватаю пару полотенец, бросаю на пол, убираю осколки стекла.
— Принеси мне телефон, — прошу Аришу, наводя порядок.
— Ты сдашь меня в полицию? — настораживается дочь.
Смотрю на нее и не знаю, что ответить. И почему у моего ребенка мозги повернуты в криминальную сторону? Я ее не бью, воспитываю любовью и лаской. Откуда этот мусор берется в кудрявой голове?
— Хочу позвонить бабушке. Поедешь в гости?
— Да-да! А мы пойдем играть на автоматах? — деловито спрашивает она.
— Нет.
— Ну, почему?
— Потому что не надо тянуть деньги с пенсионеров.
— Дедушка работает, бабушка тоже. Она это… как это… фрилантер.
— Фрилансер.
— Ага.
Но я уже отмахиваюсь от Аришки, набираю номер мамы. Родители приезжают через полчаса. Я успеваю замыть мокрое пятно и проветрить квартиру.
— У тебя пахнет водкой, — хмурится отец. — Гости были?
— Нет, Ариша медицинский спирт разлила, который держу для уколов, — отвечаю тихо, чтобы дочка не услышала, иначе вывалит правду-матку, не задумываясь, а мне придется оправдываться.
Мы договорились с ней, что поиграем в детей-шпионов и ничего не расскажем бабушке и дедушке о дяденьке, который спит в детской комнате. Провинившаяся Ариша соглашается, но постоянно мне подмигивает и показывает головой на детскую. Чувствую, как у меня пот течет по спине от напряжения. С одной стороны, от шума может проснуться Егор, а с другой, сдаст с потрохами дочь.
Пока я собираю Аришу, нервно прислушиваюсь: вдруг Егор выйдет из комнаты, и… даже представить страшно, что тогда будет.
Мама мгновенно всполошится, еще решит, что я мужиков втихаря домой привожу. Запах алкоголя сразу встанет на место в ее мозгах, и мамуля тут же выстроит цепочку событий.
Свят-свят!
Так и хочется перекреститься, едва сдерживаюсь.
Родителей буквально выпроваживаю за дверь, не напоив чаем. Смотрю в окно, как радостная Ариша садится в машину и, проводив габаритные огни взглядом, наконец выдыхаю.
Вытаскиваю сумку Егора из лоджии, куда я ее запихала второпях, аккуратно складываю содержимое, надеясь, что он не заметит, потом смотрю на пакет с подарками, который распотрошила Арина.
Кроме бутылки коньяка, игрушки и конфет, обнаруживаю коробочку из ювелирного салона. Это открытие неприятно царапает, пульс учащается. У Егора есть женщина? Кому он везет украшение? Отчего-то ноет сердце, я так расстраиваюсь, что чуть не плачу. Прячу коробочку в пакет, запихиваю в самый угол сумки.
Но любопытство сильнее страха. Открываю ее и разглядываю круглый золотой медальон на цепочке. Он застегнут на крохотный замочек, я трогаю устройство, крышка распахивается: под ней — фотография. На снимке изображена незнакомая молодая пара, а между ними хорошенькая светленькая девочка двух-трех лет не больше.
Кто эти люди? И хотя ответа не знаю, облегченно выдыхаю, настроение мгновенно поднимается. Я вскакиваю, надо решить вопрос с коньяком и конфетами. Быстро фотографирую этикетки, ищу в интернете, в каких магазинах могу купить то же самое. Приходится искать еще и игрушку: хитрая Ариша прихватила уточку Лолу Фанфан с собой.
— Вот я тебе! — злюсь на дочку, увидев цену игрушки. — Ты у меня больше подарков не получишь!
Уходя, заглядываю в детскую. Егор спит, как младенец, повернувшись на бок и поджав колени к животу. Меня уже тревожит его состояние, но и врача вызвать не могу. Внешне он выглядит просто сильно уставшим человеком.
Но из магазина тороплюсь домой. Сердце не на месте. А если проснется, никого не обнаружив, сменит замки, и мы с Аришей останемся на улице.
«Не такой он человек», — успокаивает меня внутренний голос, но паника напрочь отключает разум.
От выходки этой странной женщины я теряюсь. Смотрю на нее и не понимаю, что с ней не так. Крыша поехала? То гнала меня взашей, то вдруг останавливает.
Так и хочется покрутить пальцем у виска.
А она стоит, опять таращится в стенку и дрожит. И это так необычно, что я опускаю сумку на пол.
— Погодите, Елена, — кажется, так ее зовут. — Спасибо за гостеприимство, — я дурашливо кланяюсь. — Спасибо, что не выгнали на мороз, премного благодарен, — она стреляет быстрым взглядом, — но сейчас со мной все в порядке, я могу идти.
— Нет, — тихо шепчет она сдавленным голосом.
И в нем столько боли, что мое желание дурачиться сходит на нет.
— Что «нет»? Вы же хотели, чтобы я ушел. Разве не так? — она кивает. — Я не исчезаю навеки, просто не собираюсь так легко сдаваться. Я понимаю, вы купили квартиру по ошибке и не виноваты, что так случилось, но и я не могу остаться без жилья.
— Нет.
Крякаю с досады. Может, взять ее за локти и убрать с дороги?
Ухмыляюсь, отодвигаю сумку ногой и подхожу вплотную. Упираюсь руками в дверь по обе стороны от ее головы, она оказывается в кольце. Наклоняюсь и шепчу прямо в ухо:
— Понравился? Да? Вон как дрожишь, бедняжка, от страсти.
— Нет! — вскрикивает она сдавленно и часто дышит.
— А может, пойдем, — киваю в сторону комнаты, — перепихнемся по-быстрому?
Нарочно говорю грубо и нагло, и она приходит в себе. Бьет меня кулаком в живот, лишь на рефлексах успеваю сгруппироваться, подныривает под руку и отбегает на середину коридора.
— Егор, ты меня не узнаешь? — спрашивает меня, задыхаясь.
Меня будто под дых ударяют. Я вздрагиваю, разворачиваюсь всем телом к ней. Она выпрямляется, отбрасывает с лица волосы и смотрит уже открытым взглядом. Красивая! Дьявол ее забери! Очень красивая!
В горле внезапно пересыхает, я невольно сглатываю, в штанах становится тесно. Давно бабы не было. Слишком давно, чтобы тело не реагировало на аппетитные формы и призывный взгляд.
— Мы где-то уже встречались? — напрягаю память, но она ничего не подсказывает. Совсем.
Нет, что-то есть в этой женщине знакомое: я дергаюсь на каждый поворот ее головы, на каждое движение. А еще чувствую сексуальное притяжение, но его можно списать на длительное воздержание. И больше ничего. Ни цвет волос, ни черты лица, ни голос никого не напоминают.
— Значит, не помнишь.
В ее голосе звучит такая тоска, что я мое сердце отвечает учащенным стуком.
— Елена, гадать мне некогда. Или вы рассказываете, где мы раньше встречались, или я гуд бай, май лав, гуд бай.
Но она меня уже не слушает. Стоит напряженно, вытянувшись как струна всем телом, а смотрит в сторону комнаты. Я невольно сосредотачиваюсь и тут же улавливаю странные звуки. Кажется, будто кто-то хрипит.
Кто?
Мы с Леной переглядываемся и одновременно бросаемся к комнате, где спит девочка. Я влетаю первым. Ариша лежит с отекшим лицом, глаза провалились, вокруг рта разливается синева. Воздух со страшным хрипом прорывается в раскрытый рот. Такое впечатление, что малышка без сознания.
— А-а-а! — кричит мать и бежит к кроватке.
Я перехватываю ее на полпути, встряхиваю за плечи.
— Вызывай скорую! Немедленно.
— Ариша… Ариша… Что с ней?
— Отек Квинке, не видишь? Скорую?
Я открываю окно, беру девочку на руки и несу к нему.
— Она замерзнет! Простудится!
— Скорую, дери тебя за ногу, женщина! — рявкаю на бестолковую мать.
Наконец взгляд Лены становится осмысленным. Она тычет пальцем в экран, но руки дрожат, а когда наконец дозванивается до диспетчерской, толком не может ничего сказать, только бормочет:
— Дочка… почти не дышит… хрипит… Что? Адрес?
Я выхватываю трубку.
— Ребенку пять лет, — Лена отчаянно мотает головой, поправляюсь: — Шесть лет. Состояние тяжелое. Подозреваю отек Квинке.
— Как долго?
— Не знаю, заметили только что.
— Адрес?
Я его называю. Диспетчер кол-центра отключается, отдаю мобильник Лене, она пропускает его мимо пальцев, он падает. От стука она немного приходит в себя.
— Есть дома шприцы и лекарство, — спрашиваю ее, лишь бы убрать этот затравленный вид несчастного щенка.
— К-какое?
— Преднизолон, адреналин. Что-нибудь. Надо снять реакцию до приезда скорой.
— Н-нет…
— Что за бестолковая мамаша! — рявкаю на нее. — У ребенка аллергия, а у тебя ничего нет. На что дочь реагирует?
— Н-на миндаль. Ей нельзя миндаль… но дома нет орехов. Вообще нет.
И тут взгляд Лены падает на мою сумку. Она дергает молнию, вытаскивает пакет с подарками, который дал мне водитель, а оттуда пакет конфет. Я ничего не понимаю, но не останавливаю: любое действие лучше паники и истерики. Ариша на руках начинает шевелиться, а потом разражается хриплым плачем.
Ситуация складывается отвратительная. Меня так и засасывает в болото новых отношений с Егором. Но думать сейчас об этом не могу, просто провожаю его взглядом и бросаюсь к дочери.
Аришка сладко спит и причмокивает губами. Дыхание становится легче, уже не такое шумное и тяжелое, хрипы почти пропадают.
— А может, домой, — спрашиваю у врача, когда укладываю дочь в кроватку.
Большая палата разделена на три бокса. В каждом стоит кровать для матери и для ребенка, между ними тумбочка. Есть общий коридор, у окна — стол и три стула.
Не стройте из себя яжмать, дорогая моя! — врач кидает суровый взгляд поверх очков. — Раз приехали, давайте пару дней понаблюдаем. Спокойной ночи.
— Но у меня работа…
— У всех работа, — усмехается врач. — Вы получите больничный.
Я открываю рот, чтобы возразить, но замолкаю. Бесполезно: мужчина никогда не поймет работающую одинокую мать.
Я возвращаюсь в палату. С собой не взяла ни зубную щетку, ни одежду. Растираю пальцами виски и начинаю составлять список для Егора. Отправляю ему и ложусь поверх одеяла. Сна нет ни в одном глазу. Перебираю моменты вечера и безумного дня. Я вела себя как настоящая истеричка, но у меня всегда так: если дело касается ребенка, начинаю сходить с ума.
Я вздыхаю. В последние дни все чаще это делаю, самой противно. Прислушиваюсь: по палате кто-то тихо ходит, гремит посудой. Аришка крепко спит, я выглядываю из бокса.
— О, привет, — улыбается светловолосая женщина с хвостиком на голове. — Меня Надеждой зовут. А ты?
— Елена. Просто — Лена.
— Чай будешь?
Я киваю. Кажется, сегодняшний ужин был так давно! Да и был ли он вообще? Аришка капризничала, Егор сделал ей замечание, мы поссорились.
Не успеваю и глоток сделать, как вибрирует телефон — Егор. Удивленно поднимаю брови, а сердце колотится о грудную клетку, словно хочет вырваться на свободу.
— Ты что-то не нашел? — спрашиваю сразу, чтобы не дать себе передышки.
— Можешь выйти? Я все принес.
— Принес? — от удивления глупо переспрашиваю. — Но… уже поздно, больница закрыта.
— Я у стола справок, договорился.
Черт! Шустрый, однако. Я вскакиваю, потом сажусь. Мысли сходят с ума. Что делать? Боюсь, если увижу его, не выдержу, сорвусь, все расскажу.
А держаться надо! Обязательно! Ради себя, ради дочери. Иначе он исчезнет, испугается ответственности, а опять умирать буду от безответной любви. Не хочу!
Нет! Нет! Нет!
— Ты чего скачешь? — спрашивает Надя.
Я перевожу на нее взгляд, совсем забыла, что она сидит напротив и наблюдает. У женщины глаза мерцают любопытством в полумраке палаты.
— Попросила соседа привезти все необходимое из дома.
— Ну, тогда, конечно, иди… ишь какой исполнительный сосед!
— Дочка… там…
— Я присмотрю, не бойся. Мой тоже спит. А мужа нет?
— Н-нет.
Я заглядываю в бокс: Ариша лежит на спине, раскинув руки.
— Красоточка, — из-за моей спины выглядывает Надя.— Хм. В разводе?
— Да.
— Многие сейчас семьи разваливаются. Изменял небось? — Надежда трещит, не замолкая, мешает мне выйти. — Хотя нет, ты красивая слишком, не должен. Если от таких баб на сторону бегают, тогда не знаю, что этим скунсам еще надо.
— Сложно все.
— А может, это ты… того… с соседом.
Надя смеется, тихо, но так задорно, что я в ответ тоже улыбаюсь.
— Нет, что ты!
— Но в лице прямо переменилась, как он позвонил.
И болтовня соседки по палате внезапно успокаивает. Чего это я нервничаю? Ну, привез Егор мне белье и прокладки, что с того? Деловые отношения. Завтра он уедет в отель. Или уже сегодня…
И опять щемит сердце. Эмоциональные качели сводят с ума. Я спускаюсь на лифте на первый этаж, но так и не придумала, что сейчас скажу.
«Ничего не буду говорить, — решаю неожиданно. — Спасибо и до свидания. Все!»
Егора замечаю сразу. Он стоит, большой, сильный, в той же легкой куртке, в какой появился на пороге моей квартиры, и мило беседует с дежурной медсестрой.
И в душе все переворачивается. Хочется подскочить, дернуть его за руку и увести в темный уголок, чтобы никто не увидел. После того как он побрился, приобрел совсем другой вид. Сейчас он кажется не старше двадцати пяти лет. Я так и помню его студентом.
— Егор, — зову его, а голос хрипит.
Я закашливаюсь. Он несется ко мне.
— Не стой у двери.
Макарский берет меня под руку и ведет к дальнему дивану. Я пытаюсь вырваться, но он держит крепко. Толкает на сиденье. Моя решимость сразу растекается липкой лужицей у его ног и снизу заглядывает умильно ему в глазки.
Предательница!