Бывшие. Я не твоя игрушка

1.

— Я к тебе с плохими новостями, Мила, — хмуро выговаривает свекор, переступая порог нашей с мужем квартиры.

Как всегда одет с иголочки, но не в костюме. Приехал с неформальным визитом в светлом свитере и темно-синих брюках. Начищенные туфли хищно блестят.

Напрягаюсь, в душе поднимается тревожное предчувствие. Муж около месяца в командировке в Китае, и воображение рисует пугающие картинки. О чем может говорить такое начало разговора с его отцом?

— Здравствуйте, Валерий Николаевич, — закрываю дверь и жестом приглашаю его в столовую. — С Ромой что-то? С ним все в порядке?

Пытаюсь не подать вида, насколько мне жутко. Включаю чайник, ставлю на стол чашки, чтобы чем-то занять руки.

— С Романом все хорошо. Он разводится с тобой, — выпаливает свекор, усаживаясь за стол. — Я принес бумаги на развод.

Замираю. Я не ослышалась? Но Валерий Николаевич смотрит на меня взглядом, который не предполагает шуток.

— Не понимаю. Почему? — выдавливаю сипло. — Я не верю. Вы меня разыгрываете? У нас все было хорошо.

Глупо, но я пытаюсь доказать это хотя бы свекру, а у самой в памяти всплывает ссора, которая произошла накануне отлета мужа. Мы поцапались из-за ерунды, как бывает, когда несколько лет живешь с человеком. Роман предложил мне сдать на права, а я пошутила, что с водителем мне больше нравится. На что муж очень рассердился. Это был сущий пустяк, но Роман тогда сказал фразу, которая сильно врезалась в память: «Начинаю жалеть, что женился на тебе».

— Я понимаю, это нелегко признавать, Мила, — свекор говорит с сожалением. — Это твоя защитная реакция. Но, похоже, его чувства к тебе прошли.

— Да ничего не прошли! — вспыхиваю, все еще не желая верить ужасной правде. — Перед отлетом Рома говорил мне нежные слова и вел себя как обычно.

Сама понимаю, что это выглядит, как попытка себя успокоить. Валерий Николаевич поджимает губы и постукивает пальцами по столу, за которым мы сидим.

— Слушай, Мил, я сам в шоке — произносит совестливо. — Тоже думал, вы душа в душу живете. А оно вон как, видишь? Как гром среди ясного неба.

Да уж, самый настоящий гром. Он достает из папки отпечатанный лист — заполненный бланк заявления на развод от моего имени.

— Но я не хочу разводиться, я люблю вашего сына, — пытаюсь сопротивляться. — Мне нужно с ним самой поговорить.

— Тебе не стоит этого делать, — мрачно отвечает Валерий Николаевич. — Он сейчас занят. Открывает новое представительство нашей компании в Китае. Ему, ясное дело, не до тебя, иначе, думаешь, стал бы он меня просить посредничать?

Валерий Николаевич замолкает и добавляет уже выровняв тон:

— Если хочешь, звони, конечно, но поверь, — он проникновенно заглядывает мне в глаза, — он не будет рад выяснениям. И не плачь потом, если услышишь что-то неприятное.

Да, я в курсе, что Рома вспыльчивый. Но черт подери, я же его жена!

Свекор выглядит виноватым. Тревога скручивает внутренности. Он как будто знает куда больше, чем говорит, и зачем-то пытается не дать мне связаться с мужем. А может, пытается оградить?

Вынимаю телефон из кармана домашних брюк и набираю российский номер Ромы. Единственный, который у меня есть. Почему-то местного китайского он мне не оставил. Закрадывается мыслишка, которая остро колет в желудке. Вдруг он не станет отвечать? Хотя должен, ведь весь этот месяц мы переписывались сообщениями.

В трубке слышится один гудок, затем второй короткий и телефон замолкает. Вызов закончен. На экране рабочий стол. Не верю. Так бывает только когда звонишь абоненту, который внес тебя в черный список! Не верю! Руки начинают дрожать. Набираю еще. Та же картина. В третий раз — снова.

В глазах жгутся слезы. Валерий Николаевич, похоже, знает, о чем говорит. Но это же невероятно подло, разводиться из командировки! Мне трудно поверить, что Рома мог настолько меня не уважать.

— Мне жаль, Мила, — участливо произносит свекор, но быстро возвращает голосу привычно холодное звучание: — Я тебя предупреждал. Уж поверь, я своего сына знаю.

— Похоже, лучше, чем я, — всхлипываю и вытираю нос.

Три года счастливого брака были иллюзией? Интересно, Рома меня вообще любил? Прокручиваю в голове события последних трех с половиной лет, пытаясь понять, может ли свекор говорить правду, и понимаю, что да. Просто я влюбилась по уши и не замечала очевидного. Но все же мне не хочется вот так уходить, не поговорив.

— Я дождусь его возвращения из Китая, Валерий Николаевич, — произношу тихо и отчетливо. — Я все еще Ромина жена и имею право на один разговор.

Свекор напрягается и качает головой.

— Боюсь тебя огорчать, но не выйдет, — выговаривает сокрушенным тоном и упирает локти в стол, сплетает пальцы. — Ты должна покинуть квартиру до его возвращения.

— Это еще почему? — вырывается возмущенно.

Мне начинает казаться, что свекор, каким бы участливым он ни казался, что-то темнит. Я ему никогда особо не нравилась, но это же не повод меня выставлять. К тому же, конфронтации между нами не было. Но напрягает, что сейчас он якобы руками сына меня прогоняет.

Валерий Николаевич одаривает меня полным сожаления взглядом, как приличные люди привыкли смотреть на калеку или больное животное.

— Прости, я не хотел говорить, — он отворачивается, разглядывает стену, на которой висят в рамках наши с Ромой фото. — Но ты кое-чего не знаешь о моем сыне.

2.

— У Романа уже как полгода другая женщина, — безжалостно произносит свекор. — И на ней он собирается жениться.

У меня внутри все падает. Слова бьют под дых. Перехватывает дыхание. Хочется выть. Нет, так просто не может быть! Рома ничего не скрывал да и работал столько, что просто неоткуда было взять время на интрижки.

— Я не верю, Валерий Николаевич, — вздергиваю подбородок, собрав в кулак все силы. — Вы что-то не так поняли. У Романа просто не может быть любовницы. Я бы знала.

Свекор снова он смотрит на меня грустно-снисходительно.

— Прости, я не хотел это тебе показывать, — произносит загробным тоном и вынимает из кармана телефон. — Но если тебе нужны доказательства…

Он запускает голосовое сообщение в телеграм.

«Папа, привет. По возвращении из Китая я собираюсь поселить Инессу у себя. Хочу, чтобы Мила забыла дорогу в мой дом, — я слышу строгий голос Ромы, узнаю обороты речи, и сердце больно сжимается. — И, пожалуйста, поговори с ней о разводе вместо меня. Боюсь не сдержаться и наговорить ей гадостей. Хочу, чтобы в доме ее не было, когда туда войдет Инесса. И ещё, по поводу наемного управляющего, твой кандидат…»

Валерий Николаевич останавливает воспроизведение. На меня словно вылили ведро ледяной воды. Рома попросил отца выставить меня между делом!

Сами собой всплывают в памяти последние фото мужа в инстаграм — что ни встреча, везде эта Инесса, помощница по общим вопросам. Вспоминаю, когда он ее нанял — все сходится, полгода назад! Внутри разыгрывается дикая буря. Эмоции зашкаливают. Начинает трясти.

Роман меня предал, врал шесть месяцев, ложился в одну постель со мной, при этом развлекался на стороне. Грудь стягивает словно стальным панцирем. Сердце бьется в пищеводе, не вдохнуть. Становится дурно.

В глазах темнеет. В ушах нарастает шум крови.

Прихожу в себя уже на диване в гостиной. Надо мной нависает свекор и взволнованно машет у меня перед лицом папкой, которую принес с собой.

— Мила, Мила! — слышу его голос, как сквозь вату. — Пришла в себя, слава Богу!

Открываю глаза окончательно. Медленно вспоминаю, что произошло, но вскоре картинка проясняется. Роман заменил меня, как вышедший из строя агрегат на производстве. Как будто и вовсе за человека не считает.

— Теперь ты мне веришь? — продолжает свекор сокрушенно. — Не знаю, что на Рому нашло. Но ты сама все слышала…

Голова все еще кружится и мутит. Что-что на него нашло? Прошла любовь, завяли помидоры. Вот что нашло. Но это ж каким надо быть козлом, чтобы крутить роман у меня за спиной! Он всегда говорил, что если разлюбит, сначала разведется и только потом будет искать новую женщину. И ведь ничего не предвещало…

Свекор предлагает вернуться в столовую, чтобы напоить меня крепким чаем. Соглашаюсь. Хотя хочется спрятаться. От него, от этой квартиры, от всего мира. И подождать, чтобы все само рассосалось. Только ничего не рассосется. И решение надо принять сейчас.

Валерий Николаевич помогает усесться за стол и готовит мне чай. Фокусирую взгляд на заявлении. Бланк уже заполнен, надо только подписать.

— Ты прости его, дурака, — снова раздается голос Валерия Николаевича. Такое чувство, что ему и правда совестно за сына. — Я понимаю, какой это удар. И понимаю, как тебе будет нелегко. Ты получишь четыреста тысяч рублей на карту, чтобы тебе было проще начать новую жизнь.

— Я переживу, — выдавливаю, глотая слезы. — Не надо мне от вашей семьи никаких денег.

Валерий Николаевич накрывает мою руку своей.

— Я все же переведу тебе эту сумму в качестве подъемного капитала, — произносит ласково. — Только Рома не должен об этом узнать. Это будет наш секрет.

Обида рвет душу на части. Нет сил возражать. Пусть переводит. Надеюсь, я больше никогда не увижу Романа, так что и рассказать ему об этой уловке свекра возможности не будет.

Я просто уеду. Исчезну из жизни мужа. Хотя часть меня очень хочет найти его и сломать ему пару ног.

Ставлю подпись.

Гори синим пламенем этот дом, этот брак и сам Роман Никольский.

***

Эти события двухлетней давности в одно мгновение оживают в памяти, когда, выйдя из уборной, я замечаю знакомую фигуру на корпоративе в честь нового владельца нашей компании.

Не хочу верить. Пусть это игры моего издерганного мозга! Мужчина, по голосу и фигуре очень похожий на Никольского, стоит ко мне спиной и беседует с главами отделов. На нем отлично сидит темно-серый сшитый на заказ костюм, и из-под пиджака виднеется кремовая водолазка.

Черт, он слишком похож на Романа. Тот тоже любитель водолазок. Внутренности обдает горячей волной и в желудке скручивается тугая пружина тревоги. Это вечеринка в честь нового владельца компании, значит, этот хрен с горы и есть этот новый владелец? Боже, надеюсь, это все-таки не мой бывший муж.

Внутри печет от нетерпения наконец развеять свои подозрения, но слишком страшно даже сбоку обойти, чтобы не попасть в его поле зрения.

С тех пор, как мы с Романом виделись последний раз, прошло два с небольшим года, я сменила прическу и похудела. Это чуть прибавляет надежды, что он меня не узнает, но все равно очень стремно.

— Милана! — вдруг окликает меня Марк Георгиевич, мой непосредственный начальник, глава юридического департамента. — Милана, подойди, пожалуйста.

Он заискивающе смотрит на мужчину в сером костюме и добавляет:

— Роман Валерьевич, я представлю вам нашего лучшего юриста…

3.

Когда я слышу его имя, в ушах начинает шуметь, ноги подкашиваются, точно меня ударили в живот. Забываю на мгновение, как дышать. Облокачиваюсь о спинку ближайшего стула, киваю начальнику и наклоняюсь поправить босоножку. Мне очень нужно потянуть время.

Марк Георгиевич уже что-то щебечет таинственному Роману Валерьевичу. Вот же слизняк! Следовало предположить, что он попытается подлизаться к новому руководству. Меня прям кроет. Надо же было мне так влипнуть! Как удержаться и не плюнуть в самодовольную рожу Никольского?

Буквально колотит от того количества ядовитой обиды, которую я так и не отпустила. Я ненавижу бывшего мужа всеми фибрами души.

Через неделю после того разговора со свекром тест на беременность показал мне две полоски. После подписания заявления о разводе я провела в квартире мужа месяц, который ЗАГС выдает на примирение. У меня был месяц, чтобы осмыслить произошедшее. Месяц, чтобы решить, что делать дальше. Я попыталась связаться с Романом еще раз, но звонок так и не дошел до адресата.

За это время собрала все свои нехитрые пожитки и съехала сразу, как только получила свидетельство о расторжении брака. И с того момента у меня не было времени рефлексировать на тему разрушенного брака.

Разумеется, Роман поручил корпоративному юристу представлять себя, и развели нас легко. Ни совместных детей, ни имущества мы не нажили. А о беременности я никому не сказала. Не хотелось иметь с семейкой Никольских ничего общего, да и я не была уверена, что эти черствые богатеи не заставят меня избавиться от неудобной беременности.

Я ни секунды не сомневалась, что рожу. Вопрос о том, оставлять или нет, не стоял. Был другой — как скрыть ребенка от вездесущих лап Романа Никольского?

Я переехала в родной город, надеясь, что Никольскому ничего тут не приглянется.

Спасибо моей маме, она — святой человек. Приняла меня обратно, сломленную, убитую горем, и даже ни разу не произнесла коронную фразу: «я же говорила», хотя она меня предупреждала по поводу этого брака.

Маме мой влиятельный жених сразу не понравился. Но я была ослеплена своей влюбленностью. Он вскружил мне голову. Красивый до безобразия, остроумный, безумно красноречивый, щедрый, он буквально носил меня на руках, сдувал пылинки и сразу окружил невероятной теплотой и заботой.

И все же мама была права. Идеальных людей не бывает. И гниль в моем муже все-таки обнаружилась. Гниль, которая разрушила все. Превратила меня в груду осколков.

Мама помогла мне оправиться и по крохам собрать себя обратно, когда весь мир, казалось, восстал против меня.

Денег, которые перечислил Валерий Николаевич, хватило на первые четыре месяца — оказалось, что мама набрала много кредитов, а потом пришлось работать. До родов я делала на заказ налоговые декларации, бухгалтерские отчеты и вела несколько небольших фирм.

И в какой-то момент, похоже, перенервничала. Меня забрали в больницу с преждевременными родами. Паша родился на двадцать восьмой неделе беременности.

Мне его даже не отдали, он остался под присмотром врачей, пока не достиг состояния, при котором должен был родиться в нормальных условиях.

Это меня почти убило. Меня терзало дикое чувство вины, что не справилась, не сохранила брак, родила больного ребенка. Казалось, я просто не имею права на существование.

Я очень тосковала по сыну. Врачи позволяли навещать его, но пускали всего на несколько часов. Я смотрела на его крошечные пальчики, темноватую кожу, шнур капельницы, через которую его кормили, и ненавидела себя.

Врачи говорили, что это не моя вина, так бывает, роды случились раньше срока, но мне оттого было не легче. Я тонула в лютой депрессии. Только мама была рядом и вытащила меня из того ужасного состояния.

С Пашей и сейчас не все гладко. Вся моя зарплата уходит на массажиста, эрготерапевта и приемы у невролога. Сыну уже год и три, но он до сих пор не пошел. Все еще ползает. Но мы с его бабулей не теряем надежды, что он догонит.

Главное, у него есть я, любящая мама, которая все сделает, чтобы ему было хорошо.

Затравленно смотрю в спину Роману Валерьевичу, которому меня собрался представлять начальник. Дикие эмоции захлестывают с головой. Тяну время, пытаясь с ними справиться.

Может, он все же не узнает меня? Главное пережить эту очную ставку, а дальше ему, может, не будет до меня никакого дела. Он же владелец, что ему делить с менеджером среднего звена, вроде меня?

Марк Георгиевич, конечно, меня расхвалил, но у меня в подчинении несколько младших юристов. В моей должности только один смысл — начальству проще спрашивать с одного человека, чем с нескольких.

А если узнает? Соберись, Милана! Нельзя расчувствоваться под пристальным взглядом бывшего мужа. Он не должен вывести меня из равновесия. Не должен узнать мой секрет.

О том, что Паша — его сын, не знает никто, кроме нас с мамой. И это должно остаться тайной. Я подстраховалась — при разводе взяла девичью фамилию, Решетова, и сын тоже записан под ней. В графе «отец» пришлось поставить прочерк.

Прочерк.

Там стоит прочерк.

Это только мой ребенок.

Роман ничего не узнает.

Ноги ватные, но я заставляю себя направиться в сторону нового владельца. Это ощущение, что Роман не знает о сыне, чуть прибавляет сил и дает мнимое ощущение превосходства.

Пусть это будет моя маленькая сладкая месть. Он ведь хотел ребенка, но у нас почему-то не получалось. Какая ирония, что я забеременела, когда он нашел себе другую!

Подхожу. Роман в этот момент смотрит вбок. Смотрю на его профиль — это точно он. Ладони становятся влажными, и я едва не вытираю их о платье. В ушах шумит кровь, но я контролирую, чтобы на лице было отстраненно-благожелательное выражение. Мне нужно выдержать только один разговор.

Роман поворачивает голову и вглядывается в мое лицо.

Визуалы героев

Привет, мои красивые!
Я подготовила визуалы героев.

Роман Валерьевич Никольский, бывший муж Миланы

37 лет. Образование высшее, первое — инженерное, проектирование различных агрегатов. Второе экономическое. Владелец производственной компании, которая входит в отцовский холдинг. Входит в совет директоров головной компании.
Характер жесткий, волевой. Всего добился сам. В людях ценит преданность.

_____________________

Милана Владимировна Никольская (снова Решетова)

28 лет. Образование высшее, юридическое. Повышение квалификации — специальность бухгалтера. Работает в управляющей компании градообразующего предприятия родного города начальником договорного отдела.
Характер мягкий. Отзывчивая, самоотверженная. В людях ценит честность.

_____________________

Валерий Николаевич Никольский

58 лет. Образование высшее. Первое экономическое. Второе юридическое. Преподает юриспруденцию в МГУ, владеет производственным холдингом, который занимается разработкой и изготовлением оборудования для автоматизации производств, в том числе на иностранный рынок.
Характер упертый, несгибаемый. В людях больше всего ценит удобство использования.

4.

Трепещу под пытливым взглядом когда-то любимых глаз. Он ничуть не изменился, время над ним, кажется, не властно. Он теперь даже красивее, чем до поездки в Китай. Отрастил волосы, еще возмужал. Стал как будто крепче, рельефнее, даже шире в плечах.

Из качалки не вылезает? Что ж ему дома не сидится с новой женой?

Спина потеет, по позвоночнику под платьем катится тяжелая капля. Жду, что он скажет, боюсь даже вздохнуть. Сама не понимаю, почему мне страшно. Скорее всего, так мозг маскирует крайнюю неприязнь.

— Милана Владимировна, руководитель договорного отдела, — лебезит Марк Георгиевич. — Наша палочка-выручалочка!

Да, я берусь за любые задачи и задерживаюсь на работе, потому что переработки оплачиваются в двойном объеме. Паше нужна терапия, а мне нужно ее оплачивать.

— Палочка-выручалочка, значит, — басовито тянет Никольский и продолжает прожигать меня взглядом.

Растягивает губы в плотоядной ухмылке. Кажется, в его глазах мелькает хищный огонек. Этого-то я и боялась. Узнал!

Цепенею, стискивая подол шелкового платья. Я не знаю, чего ждать от этого человека. Он может что угодно выкинуть. Я же сгорю со стыда, если он публично меня унизит. А он может. Мне стоило огромных трудов избавиться от комплекса, что я «разведенка». Не представляю, что будет, если Никольский прилюдно заявит, что выставил меня из своего дома ради другой женщины. Это будет удар ниже пояса.

Беру себя в руки. Медленно выдыхаю. Не подавать виду, что я тоже его узнала. Он для меня незнакомец, которого я впервые вижу.

— Вам не кажется, что завязывать все процессы отдела на одного сотрудника — плохой план? — Роман переключает внимание на моего начальника. — Что будет, если ваша палочка-выручалочка вдруг заболеет или уволится?

Душа уходит в пятки. Намекает, что незаменимых не бывает? Не должно быть? Досада скручивает внутренности. Почему я так зациклилась на том, чтобы скрыть от него существование Паши? Даже не подумала, что он может просто из вредности испортить мне жизнь. Например, лишить карьеры в этой компании. А я здесь отлично сижу и очень дорожу своим местом. Марк Георгиевич отпускает меня к Паше, когда мне это надо и не вычитает из зарплаты дни, когда я остаюсь дома с болеющим ребенком. К тому же быстро сменить работу у меня не получится, а у меня нет даже месяца, чтобы перебиться без новых поступлений.

— Палочка-выручалочка — это удобно, но на ней мир клином не сошелся. Я запросто сам отдел подстрахую, — твердо отвечает Марк Георгиевич уже деловым тоном. — Работа не встанет, Роман Валерьевич.

Как красиво мы заговорили. По факту это, конечно, неправда. Ему в дела врубаться придется очень долго, а за это время работа по договорам успеет застопориться и встать в вечную пробку.

Я вообще не понимаю, зачем он стал представлять меня новому владельцу компании. Кто я и кто этот небожитель? На ум приходит только одно объяснение. Марк Георгиевич считает меня украшением своего департамента.

Впрочем, такая версия имеет право на существование. Я ему нравлюсь. Все полтора года с того времени, как я устроилась сюда младшим юристом, он регулярно оказывает мне знаки внимания. Приглашает на свидания. Но максимум, который я себе позволяю, сходить с ним за компанию на обед в кафетерий бизнес-центра. Такое свиданием точно не назовешь.

Правда для сплетниц этого достаточно. У меня за спиной шушукаются, что я получила должность старшего юриста через постель. Ага! Больно жирно сексом платить за такой гемморой! Эти кумушки сами-то в руководители не рвутся. Понимают, что нервотрепка такая, что овчинка выделки не стоит.

С меня спрашивают в двойном объеме и по административной части в том числе. К тому же, я отвечаю за всех девчонок в нашем отделе. Прикрываю их от руководства, выступаю буфером. Беру их ошибки на себя. Любые их косяки в глазах руководства — мои. А прибавка в зарплате всего пятнадцать процентов. Надо быть идиоткой, чтобы через постель добиваться такого сомнительного повышения.

Никольский что-то отвечает Марку Георгиевичу, и, кажется, полностью теряет ко мне интерес. Понять не могу, узнал или нет? Мучительно размышляю, удастся ли сейчас слинять под шумок. Я же помню способность бывшего мужа следить за всем, что происходит вокруг него. Он запросто мог читать новости, но при этом замечать, чем я занимаюсь, и давать советы. Точно паук многоглазый, и все четыре пары смотрят в разные стороны.

Решаю уходить аккуратно. Раз в десять секунд делаю крошечный шажок в сторону так, чтобы через какое-то время оказаться вне поля зрения Романа, у него за спиной. И мне это успешно удается. Они продолжают беседовать с Марком Георгиевичем. Я могла бы слышать, о чем, если бы слушала. Но я поглощена своим побегом, так что даже не пытаюсь расслышать слова.

В зале ресторана играет заводная музыка. Часть моих коллег вовсю танцует на импровизированном танцполе в центре. Наверное, будь я хотя бы слегка захмелевшей, тоже позволила бы себе подвигаться под музыку. Но после встречи с Никольским лицом к лицу, то небольшое количество шампанского, которое я успела выпить, мгновенно выветрилось.

— А теперь, дамы и господа, объявляется медленный танец, — громогласно звучит голос ведущего из вмонтированных в стены динамиков. — Под нежную композицию, мужчины, скажите своим избранницам те слова, которые и так прожигают сердце и ждут момента вырваться на свободу!

Никольский и Марк Георгиевич одновременно оборачиваются ко мне.

5.

Бывший муж смотрит на меня, будто не узнает. Разглядывает. Кажется, все же он меня не узнал. Наверное, за счет волос. Когда мы были вместе, я носила короткую стрижку, как ему нравилось. За два года я сумела отрастить порядочную гриву. Плюс сейчас у меня вечерний макияж, да и платье в пол на тонких бретельках. Я никогда такие при нем не носила. Я определенно стала другой за время нашей разлуки.

Пока играют первые аккорды, еще сомневаюсь, кто пригласит меня на танец, но потом Марк Георгиевич решительно выдвигается в мою сторону. Галантно приглашает потанцевать.

Мне бы следовало отказать ему, чтобы не подпитывать его надежды однажды затащить меня в постель, но душа требует реванша. Даже если Роман сейчас во мне видит симпатичную незнакомку, он опоздал. Мой начальник оказался проворнее.

Позволяю Марку Георгиевичу положить руку себе на талию, берусь за его ладонь. Он плотно прижимает меня к себе. Плотнее, чем позволяют приличия двум коллегам, но пусть так.

Хотя музыка действительно приятная, я не могу расслабиться. Напряжена до предела. Демонстративно смотрю только в глаза начальнику, но ощущаю на себе взгляд Романа. Прожигает насквозь. В душе плещется злорадство, смешанное с липкой тревогой. Возможно, я зря праздную победу, и он мне еще покажет зубы с когтями.

Марк Георгиевич плавно опускает ладонь с талии мне на попу. Ну нет уж, так не пойдет! Аккуратно передвигаю его руку вверх.

— Марк Георгиевич, — произношу на ухо. — Давайте не будем давать поводов для сплетен?

— Почему же? — он усмехается. — Мне нравится показывать остальным, что я твой любимчик.

Его сальная улыбка вызывает во мне волну отвращения. «Фаворит» бы еще сказал! Тьфу! Становится совсем противно от этого танца, и я уже жалею, что согласилась. Бросаю взгляд туда, где стоял Никольский — его там уже нет. Ушел.

Может, это к лучшему? Почему-то надеюсь, что он не видел, как начальник меня лапал. Да ну что за бред? Мне же хотелось показать, что я пользуюсь мужским вниманием — я показала. Что теперь переживать?

Медленная песня подходит к концу, и я с облегчением отлепляюсь от начальника, возвращаюсь за свой столик и беру кусочек банана с фруктовой тарелки.

— Ты видела нового владельца? — ко мне подсаживается Аня, секретарша прежнего генерального директора. У нее горят глаза. — Такой красивый! Не то, что наш Григоша. А взгляд какой…

Эту кличку Григорий Михайлович получил за свою фигуру — пузатого крепыша, больше похожего на бочонок меда. Аня очень воодушевлена, видимо, надеется, что теперь будет носить кофе Никольскому.

— Я только издалека на него глянула, и уже влюбилась, кажется, — продолжает рассыпаться в радостях Аня.

Перестаю слушать. Воспоминания нет-нет да просачиваются в сознание. Роман ведь любил меня. Я это видела. Из-за работы он часто бывал холоден или излишне молчалив, но всегда заботился. С ним я знала, что мне ничего не страшно. Я защищена, я в безопасности.

— Ты-то рядом стояла. Как он тебе? — Анин вопрос застает меня врасплох.

— Да не знаю я, чего ты привязалась? — мне хочется отсюда сбежать.

Поднимаюсь из-за стола.

— Точно! Ты-то у нас скорее специалист по Марку Георгиевичу! — язвит Аня.

— А ты насколько глубоко успела познать Григория Михайловича? — отвечаю в тон. — Или лучше спрашивать о широте твоих познаний?

Пока Аня хватает ртом воздух от возмущения, машу ей ручкой и направляюсь в гардероб клуба. Нехорошо уходить, пока мои девочки здесь. Я, как руководитель, отвечаю за них. Но находиться в этой душной кадке со змеями больше нет сил. Да и мама скоро будет укладывать Пашу спать. Если потороплюсь, успею ему почитать перед сном.

На такси доезжаю до дома за десять минут. Поднимаюсь в квартиру, скидываю весеннее пальто и сразу прохожу в гостиную. У мамы добротная трешка в хрущевке. Неказисто, но жить можно.

Мама кормит Пашу с ложки, тепло здоровается со мной, хотя я в ее голосе слышу тревогу. Слишком хорошо ее знаю, чтобы не заметить, что она взволнована. Но у нас договор — мы ничего не выясняем при ребенке. Паша не должен видеть нас с мамой расстроенными или испуганными. Пусть его мир как можно дольше остается дружелюбным.

Переодеваюсь в домашнее, вместе с мамой мою сына, укладываю в постельку. Он все еще спит в детской колыбельке с бортиками. С выражением читаю ему «Колобка». На последних словах он привычно засыпает. Он самый красивый малыш в мире. Целую его в лоб, оставляю свет ночника и выхожу в гостиную.

— Мам, что случилось? — спрашиваю, садясь за обеденный стол. Мама накрыла ужин. — Ты ешь, а я сыта. На корпоративе поела.

Мама кивает.

— В новостях передавали, что наш градообразующий завод купил какой-то Никольский, — она с тревогой смотрит на меня. — Мне кажется, или твоя компания и управляет этим заводом? И уж не тот ли это Никольский?

Замираю, не зная, что ей ответить.

Мама старенькая. Не стоит ее волновать. Она и так нанервничалась со мной во время беременности и после родов. Но лгать тоже не хочу. Молчу, тяну время. Наблюдаю, как убывает ее порция макарон с тушенкой.

Как же мы убого живем! На мамину маленькую пенсию. Все свободные деньги уходят на адаптацию Паши. Как бы я хотела, чтобы мне платили раза в два больше! Тогда мы перестали бы бедствовать, да и специалистов для Паши можно было бы подобрать получше.

Минуты тянутся медленно и мучительно. Сейчас она сложит два плюс два и задаст мне прямой вопрос.

6. 

— Подожди-ка, — мама вдруг кладет вилку в тарелку. — Ты ж на корпоративе была. Так значит… Милана, скажи мне сейчас, это твой бывший муж купил компанию, в которой ты работаешь?

Ну вот и прямой вопрос. Не буду лгать.

— Да, это он, мам, — утапливаю взгляд в кружке с чаем.

— Ой-ёй, — причитает мама. — Как бы он кровь тебе не попил…

Вот только ее страхов еще не хватает для полного комплекта.

— Все хорошо, мам, он меня не узнал, — успокаиваю ее и улыбаюсь. — К тому же, у меня уже есть ухажер, Марк Георгиевич, помнишь?

Мама посмеивается, но я вижу, что у нее сердце не на месте. Переживать теперь будет. Но что делать, когда об этом в новостях сказали? Конечно, такое большое событие! Наш постепенно загибающийся завод выкупил крутой бизнесмен из самой Москвы!

Хотя на карте наш городок находится совсем рядом со столицей, разница в уровне жизни колоссальная. А у Никольского буквально чуйка на деньги. Он не зря нацелился на наше производство. Значит, здесь есть перспективы. Он в любом случае окажется на коне.

— Правда, мам, не переживай, — продолжаю утихомиривать мамины нервишки, — он же владелец. Небожитель. Что ему до нас, смертных? Он будет только с главами отделов общаться. Уверена, он даже знать не будет, в каких кабинетах сидят работники моего уровня.

Мама вроде успокаивается. Мы допиваем чай и расходимся по спальням. Я в комнату к Паше, мама к себе.

Какое-то время читаю, пока не начинает клонить в сон. Принимаю душ, ложусь в кровать, слушаю сопение Паши. Самой очень тревожно. Что будет, если Никольский узнает, что у него есть ребенок? Когда я подписала заявление о разводе, я была уверена, что свекор непременно потребует сделать аборт. Тем более, из-за моей беременности нас бы еще год с лишним не могли развести.

Я родила этого малыша для себя. Моя частичка, моя кровиночка. Я готова разорвать и загрызть за него. Теперь мне страшно, что богатый наглый отец захочет отобрать его у меня. И ведь со связями Никольского ему ничто не помешает объявить меня, например, недееспособной. А если буду упираться, так еще и в психушку упечет.

Да даже без таких крайних мер. Мы с мамой питаемся макаронами с тушенкой. Суд определенно встанет на сторону родителя, который даст ребенку лучшие условия.

На этой тревожной ноте наконец забываюсь сном. Спится плохо. То и дело просыпаюсь. Подхожу к кроватке Паши, поправляю шерстяное одеялко, удовлетворяю потребность в сиюминутной заботе. Очень хочется что-то сделать. Как будто от количества моей заботы зависит насколько я смогу его защитить.

Наутро просыпаюсь разбитая. Это и понятно, я от силы часа четыре поспала из восьми положенных. Мама уже сварила кашу для Паши, и я сажаю его в стульчик для кормления.

— Спасибо тебе, мам, — произношу тепло, начиная кормить сына. — Что бы я без тебя делала!

— Брось, Милана, — строго отвечает она. — Ты бы прекрасно справлялась сама. Так же растила бы сына. Я лишь немного облегчаю тебе жизнь.

Паша сегодня ест так себе. Много вертит головой и неохотно открывает рот. Трогаю лоб — нормальная температура. Ну вот, теперь я еще буду из-за этого загоняться! Хотя обычно чутье меня не подводит. Если мне кажется, что Паша заболевает, так оно и есть.

— Все-таки, Милана, я волнуюсь, — тихо произносит мама мне на ухо, когда я мою посуду. — Как бы твой Никольский не позарился на малыша.

— Мама, мы же договаривались, — отвечаю укоризненно. — Не надо говорить о проблемах при Паше. Он же настроение считывает!

Мама поджимает губы, но потом все равно тянется и договаривает шепотом.

— Я думаю, менять тебе работу надо, Милана, — забирает тарелку у меня из рук и принимается тщательно протирать полотенцем. — Бежать от этого Никольского, чтобы пятки сверкали. И мы с Пашей вместе с тобой переедем. Главное от этого душегуба подальше.

Мама всегда сгущает краски. Никакой Никольский не душегуб. Просто беспринципная, бессердечная скотина. Но, надо признать, в маминых словах есть доля истины. Правильно действительно уволиться и переехать.

Но это лишние траты, а у нас ни гроша за душой. Никаких накоплений. Даже перевезти вещи не на что, не то что снимать. Если бы квартиру было реально приватизировать и продать… Но она муниципальная, и мы не проходим по метражу на человека. Был бы папа жив, это было бы возможно.

Да и где я с ходу найду должность старшего юриста, когда фактически опыта работы у меня всего полтора года?

Нет, придется работать дальше здесь и надеяться, что Никольский как приехал, так и уедет, когда закончит свои дела. Не будет же он сам работать здесь генеральным? Нового поставит и дело с концом.

После завтрака я немного играю с Пашей в развивающие игры. Эрготерапевт советует класть красивую игрушку, которая ему нравится, повыше, чтобы у него был стимул тянуться и встать на ноги. Но пока лежащая на краю журнального столика игрушка вызывает у Паши только слезы от невыносимого желания обладать и тщетности попыток добраться до желаемого самостоятельно.

Сегодня закономерно Паша долго смотрит на пупырчатый светящийся мячик, который я положила на подушку дивана. Даже подползает. Начинает вставать, плюхается на попу и начинает горько плакать, протягивая к игрушке ручки. Мое материнское сердце не может выдержать такой эмоциональной атаки, и я сдаюсь.

Ближе к одиннадцати утра мы с мамой собираемся погулять с Пашей и заодно пройтись до продуктового. Погода сегодня прохладная, но приятная. Солнце, штиль и одиннадцать градусов тепла. Начало апреля, снега нет, но еще холодновато.

Выйти на улицу — это отдельная военная операция. Внизу коляску приковать негде, и мы завозим ее домой. Спускать ее с пятого этажа без лифта целая морока. В одиночку это неудобно, хотя и реально, держа Пашу на одной руке и скатывая коляску по ступеням другой. Вдвоем в разы проще, поэтому мы с мамой по возможности и выходим вместе.

Скрипучая дверь подъезда пикает сигналом домофона, и я открываю маме выход на улицу. Придерживаю металлическую створку, пока она выкатывает коляску на пандус. Привычно оглядываю двор перед подъездом и вижу машину, которую раньше не замечала. Черный внедорожник с московскими номерами. Стоит мне посмотреть на него, он заводится и газует. Успеваю только номер разглядеть, там буквы прямо говорящие «ВРУ» и цифры «2», «5», «7». Легко запомнить.

7.

Открываю сервис «Автокод» в браузере и вбиваю номер, пока помню. Просит заплатить, ввожу по памяти реквизиты своей зарплатной карты, нажимаю «оплатить». Руки дрожат.

— Милана, что случилось? — окликает меня мама, уже спустившаяся с коляской на тротуар. — Тебе снова по работе пишут?

Мотаю головой, не отрывая взгляда от экрана, на котором крутится колесико загрузки. Сейчас я узнаю, кому принадлежит эта машина. По крайней мере, первые буквы имени и фамилии владельца. Главное, чтобы там не было написано «Ром. Ник.».

Наконец открывается страница с огромной таблицей, в которой перечисляются все данные по автомобилю, включая VIN-номер, комплектацию, год выпуска — в общем, все, что попадает в реестры ГИБДД.

В графе «Владелец» написано «Вла. Шур.» Не Роман. Можно расслабляться. По телу прокатывается волна тепла, ноги слабеют. Я успела так напрячься, что сейчас даже стоять нелегко.

— Милан, да что с тобой? Идем уже, — повторяет мама. — А то застыла, как вкопанная, будто призрака увидела!

Наверное, так и есть. Призрака из прошлой жизни. Роман тоже ездил на черном внедорожнике. То ли Рейнджровер, то ли Таурег, эти большие представительские машины для меня все на одно лицо.

Мама катит коляску мимо палисадника, всем видом показывая, что собирается идти в магазин. Догоняю ее, попутно прокручивая в голове, что видел этот Вла. Шур. По сути, ничего не указывает, что мы с мамой были вместе. Я вышла первее и держала дверь какой-то пожилой женщине с коляской. Вот и все.

Сердце все еще тяжело ухает в груди, но на душе светлеет. Даже если это Никольский отправил Вла Шура караулить наш подъезд, про ребенка ему сказать будет нечего. Нет у меня детей и все тут.

Остаток субботы проходит обычно, но состояние Паши меня волнует все сильнее. Мама говорит, что я зря себя накручиваю, но я-то вижу, что он плохо ест. И вялый.

В воскресенье вызваниваю знакомую, Ларису, которая работает педиатром в районной больнице. У нее отпуск, поэтому она запросто приедет по вызову, тем более, мы близки.

— Слушай! Ты новости видела? — прямо с порога начинает Лариса. — Да что за ерунду я несу? Ты ж сама на нашем заводике работаешь! Новый владелец-то ого-го!

Да что ж на нем свет клином сошелся! В душе мгновенно вспыхивает гнев, но Лариса не в курсе моих переживаний. Утихомириваю эмоции.

— Я с ним даже лично пообщалась, если ты об этом, — отвечаю безразличным тоном. — Наглец и хам. Но такие люди, которые при деньгах, считают, что жизнь у них в кармане.

— А я бы хотела, чтобы такой наглец и хам меня в жены взял, — мечтательно тянет Лариса и направляется мыть руки. — Ты только представь! Жить не тут, а в Москве, в большой квартире, купаться в роскоши…

Ага. Купаться в роскоши, жить в Москве, а потом узнать, что ты больше не жена. И что у твоего богатого благоверного есть другая женщина. Я искупалась разок в этом ушате дерьма, увидела отвратительную изнанку, мне хватило. Но Ларисе это знать не обязательно.

— Ну так и познакомься, — передаю ей полотенце, — ты красивая девчонка. Может, он обратит на тебя внимание!

Говорю это скорее из злости. У него есть жена, та самая, которая заняла мое место. Но смотреть на других женщин эта скотина не перестанет. Но только как на мясо с дырками.

— Да он женат! Ты что думаешь, я в Википедии не почитала про него? — досадливо выговаривает Лариса.

В Википедии, значит, прочитала. Какой лютый звездец! Боже, как же я надеюсь, что он меня не узнал. Было бы здорово не сталкиваться с ним по работе, чтобы это оставалось неизменным! Ну как в глаза ему смотреть, не испытывая испепеляющей ненависти?

Лариса проводит осмотр Паши. Легкие, уши, нос чистые, горло красноватое, но в пределах нормы. Велит наблюдать и выдает список рекомендаций, что делать, если поднимется температура.

Остаток дня проходит в мучительном волнении. Утренняя встреча с Вла Шуром в черном внедорожнике не дает мне покоя. Что, если это какой-нибудь частный сыщик? Или безопасник Романа? Что, если он связал меня с мамой и доложит моему бывшему о ребенке?

Пытаюсь себя успокоить, что внедорожник просто так уехал. Это совпадение, что я в тот момент на него посмотрела. И мама вышла позже. И лица ее он не видел. Слишком тревожно. Настолько, что на ночь пью снотворное, иначе не усну.

Утром мама будит меня криками о том, что я проспала. Что ж за невезуха? На часах без десяти девять, через десять минут мне надо быть на рабочем месте, а добираться туда полчаса. И, даже если я откажусь от завтрака и не помою голову, я все равно опоздала.

— Марк Георгиевич, — беседую с начальником, пока мама жарит мне яичницу. — Я простыла и проспала. Буду к десяти, хорошо?

— Нет! — возмущенно отвечает он. — Это очень плохо, Милана.

Он так на мои отпрашивания реагирует впервые. Всегда шел навстречу, прикрывал, если надо отлучиться к Паше. Что на него нашло?

— Явишься, напишешь объяснительную, — продолжает Марк Георгиевич жестким тоном. — Такой день, а ты меня подводишь… Это отвратительно, Милана. Я разочарован!

Бросает трубку.

Да что ж там случилось? Тревога разливается в душе отравляющим газом. Марк Георгиевич сам не свой. Против воли в мозгу появляются пугающие догадки. Наверняка это как-то связано с Никольским, раз мой начальник так беспокоится.

У меня начинается мандраж. Ем почти без аппетита, быстро одеваюсь. Костюм вчера не погладила. Выбираю белое вязаное платье чуть выше колена — демократично и довольно строго. Наношу быстрый макияж и вызываю такси.

Поднимаюсь на наш этаж в бизнес-центре и, едва вхожу в свой отдел, из отдельного кабинета выходит Марк Георгиевич.

— Явилась! — выговаривает едко. — Объяснительную будешь писать потом. Сейчас поднимись на пару этажей. Роман Валерьевич уже час тебя ждет!

8.

Спина покрывается холодным потом. Вот, почему Марк Георгиевич такой злой. Я по сути его подставила своим опозданием. В его департаменте работники необязательные. Что же, объяснительную я и правда напишу, похоже. Но это сложности меня из будущего.

Сейчас у меня куда более серьезная проблема. Придется снова лицом к лицу встретиться с Никольским. Зачем я ему понадобилась? В желудке остро колет. Мне же казалось, он меня не узнал!

Захожу в уборную на нашем этаже и расправляю волосы, чтобы как можно меньше походить на себя прежнюю. Вроде нормально.

Поднимаюсь на седьмой этаж нашего офисного здания при заводе, где сидит дирекция и подхожу к приемной генерального директора. Табличку уже поменяли. Вместо «Григорий Михайлович Востров» теперь «Роман Валерьевич Никольский». Вдыхаю поглубже, но от волнения все равно мутит. Что меня ждет за этой дверью?

Стучу и захожу в светлую комнату, где сидит Аня. Она отрывается от монитора:

— А, Решетова! Ну наконец-то! — выговаривает недовольно и поднимает трубку внутреннего телефона. — Решетова к вам, Роман, Валерьевич! Пусть заходит? Ага!

Она кладет трубку и вцепляется в меня пристальным взглядом.

— Ты что, нарочно принарядилась? — шипит по-змеиному и щурит густо накрашенные глаза. — Даже не думай с ним заигрывать, Милана! Это моя обязанность.

Возмущение пропитывает меня до кончиков волос. Ничего я не принаряжалась! У меня приличное платье в стиле кэжуал. Оно даже не облегающее. И закрывает бедра.

— Ты со мной так не разговаривай, — отвечаю сдержанно. — Нет у меня планов на твоего генерального. И вообще, была бы моя воля…

Осекаюсь, слыша щелчок двери за спиной. К Ане подходит наша бухгалтер, Алла Филимоновна, пышная мадам с осветленными до цыплячьего цвета волосами и кричащим макияжем. Ей под пятьдесят, но она носит обтягивающие трикотажные платья, будто ей тридцать, и выглядит, как гусеница. С собой в любой кабинет она приносит удушливое облако с запахом дешевых цветочных духов.

— Ой, а что это у нас тут Решетова делает? — Алла Филимоновна хлопает толстенными от слоя туши ресницами.

— Решетова на ковер к генеральному идет, — ехидничает Аня. — Ты иди-иди, Милка. Не заставляй Романа Валерьевича ждать!

Мне хочется выбежать прочь из этой приемной, из этого здания и уехать из этого городка. А до того оттаскать язву-Аню за волосы. Бесполезные мечты. Киваю и направляюсь к двери кабинета. Стучу, как в трансе. Мне невероятно страшно.

Ответа нет. Наверное, надо просто войти. Открываю дверь и делаю шаг внутрь.

Это угловая комната, окон два, и стол директора стоит в углу между ними. Роман увлеченно смотрит в монитор широкоформатного моноблока. Кликает мышкой, делает вид, что не замечает меня.

— Кхм, — обращаю на себя внимание. — Вы меня вызывали, Роман Валерьевич?

Он отрывается от своего занятия и смотрит на меня. Снова, как на незнакомку. Так и хочется скрестить пальцы, чтобы это было правдой.

— Если вы — Решетова Милана… — он картинно вчитывается в монитор, — Владимировна, то да. Я вызывал именно вас.

Он поднимается из-за стола и спокойной походкой направляется в мою сторону. Высокий и большой, как великан. Выглядит эффектно в черном деловом костюме и сорочке стального оттенка. Острые скулы хищно заострены, а на лице — едва заметная ухмылка. Взгляд хитрый.

Внутри все сводит. Пусть мне это кажется! Умоляю, пусть он меня не узнал. Хотя я уже знаю правду. Я просто всеми силами отказываюсь в это верить. От Никольского исходит собственническая энергетика. Я не могу не узнать и не вспомнить этот флер, который на подсознательном уровне говорит: «Ты моя и никуда не денешься». Когда мы были вместе, мне нравилось это ощущение. Но теперь…

Никольский приближается, и я непроизвольно отхожу в сторону. А он спокойно подходит к двери и запирает ее и демонстративно кладет ключ в карман брюк. Ну вот и конец. Эти приготовления были бы не нужны, если бы не…

Чувствую себя лисой, которая попалась в капкан.

— Ваша секретарь нафантазирует себе того, чего тут не было, — заявляю укоризненно после звонкого щелчка замка.

Я продолжаю играть в несознанку по инерции, хотя знаю, что с минуты на минуту Роман выложит карты на стол и припрет меня к стенке.

— С чего ты взяла, что тут ничего не произойдет? — он поворачивается ко мне.

Его плотоядный взгляд замирает на моих губах, затем спускается ниже и зацепляется за колени. Потом возвращается к глазам, становится цепким.

— Я искал тебя, Милана, — договаривает Роман тяжелым тоном, каким обычно говорят неприятные новости. — Далеко же ты забралась.

— Похоже, недостаточно далеко, — отвечаю едко. — Надо было на Северный полюс уехать.

Никольский усмехается.

— Дерзость ты, как я посмотрю, не растеряла, — произносит со злобной улыбкой. — Ну теперь-то ты от меня не сбежишь. Думала, что спрячешься, и я тебя не отыщу? Забыла, кто я?

Роман со свирепым видом направляется ко мне. Отступаю к его столу, пока не упираюсь ягодицами в кромку столешницы.

Он подходит совсем близко. Так, что я ощущаю запах его парфюма и лосьона для лица. Знакомые ароматы. Прошло два года, а он не сменил привычек…

Роман наклоняется, его дыхание щекочет мне щеку.

— Сейчас открой ушки и слушай, — произносит рычащим полушепотом. — Я расскажу, как все будет.

9.

Отворачиваюсь. Роман подавляет меня своим видом. Уж слишком нагло себя ведет, слишком кровожадно смотрит, слишком повелительно выглядит.

— Милана, — рычит он, развернув мою голову за подбородок. Вроде не грубо, но все равно очень властно. — С этого дня ты моя. Вся. Целиком и полностью. От кончиков ногтей до кончиков волос.

Он растягивает губы в злорадную улыбку.

— Упиваешься ощущением власти? — спрашиваю с усталой насмешкой в голосе. — Только ты мной никогда не владел. И сейчас не властен. Я сама по себе, са-мо-до-ста-точ-на-я. Сама себе хозяйка! Так что оставь свои замашки для жены!

Вырываю подбородок из его руки и пытаюсь сделать шаг в сторону, но Роман хватает меня за плечо и возвращает обратно.

— Ты забыла, как говорила, что принадлежишь мне? — самодовольно усмехается. — Я возвращаю себе свое по праву, куколка.

Воспоминания отравляющим облаком всплывают в памяти. Как много он, оказывается, помнит! Однажды я правда произнесла похожие слова. Но фраза звучала иначе: «Похоже, я продала тебе душу, мой любимый дьявол». Это было просто красивое признание в любви, а он к словам придирается!

— Речь шла о душе. Это было образно, — возмущаюсь, скрещивая руки на груди. — И ты вообще-то не дьявол, не передергивай.

Роман запускает ладонь мне под волосы и кладет на основание шеи.

— С этого момента я стану твоим настоящим личным дьяволом. Можешь так и записать, — от его ухмылки уже воротит. — Поверь, ты в самом деле принадлежишь мне. И это не фигура речи.

По коже бегут мурашки страха. Когда-то я была бы счастлива такое услышать. В браке с ним мне нравилась его хозяйская манера заявлять свою власть. Потому что она выглядела, как забота, оберегание, ограждение от всех невзгод этого мира. Сейчас меня коробят эти слова. Он будто с рабыней говорит!

— Ты потерял меня, когда предпочел мне другую, — я пытаюсь сохранить твердость в голосе, но он все равно звучит испуганно. — Отпусти, Роман. Между нами все кончено.

Он как назло стискивает волосы, склоняет мою голову набок и проводит по шее языком. Втягивает носом воздух возле моего уха.

— Ммм, — тянет рокотливо. — Как же я скучал по твоему запаху. И вкусу, — он отстраняется и заглядывает мне в глаза. — Ничего не кончено, Милана. Точно не для меня.

Оторопело смотрю на него. В его глазах светится азартный огонек, как у хищника, который учуял добычу. Я уже понимаю, что он от меня не отвяжется, но все еще не хочу в это верить.

— Ты женат на другой, Ро… — цежу сквозь стиснутые зубы, но Роман обрывает меня грубым требовательным поцелуем.

Сминает мои губы, проталкивает язык в рот. Опускает свободную руку и крепко до боли сжимает ягодицу.

Непрошенное возбуждение прокатывается по телу волной горячих мурашек. Колени слабеют. Роман всегда целовался так, что мне сносило крышу. Это его секретное оружие, и он привычно пустил его в ход.

Пытаюсь вывернуться, но он держит слишком крепко. В душе ядовитой лавиной разливается возмущение. Как он смеет после всего того, что сделал?! Как он смеет вообще от меня что-то требовать?!

Упираюсь ему в грудь и изо всех сил толкаю. Разумеется, сразу ничего не выходит. Роман — как скала, я никогда не была в силах даже на миллиметр его сдвинуть. Но через пару мгновений, будто удовлетворившись поцелуем — или демонстрацией власти — он все-таки отлепляется.

Чувствую себя использованной. А хуже всего то, что моему телу этот поцелуй понравился. Едва улучив возможность, делаю пару шагов в сторону. Роман не преследует, лишь удивленно смотрит на меня, как кот на мышь, которая зачем-то сопротивляется, хотя уже обречена.

— Оставь меня в покое! Я не хочу тебя видеть! — эмоции шпарят в мозг, голос срывается. — Ты мне никто. Довольно играть в воссоединение семьи. Ты ее разрушил! А теперь выпусти меня из этого кабинета!

— Нет, Милана, — Роман усаживается на край стола и складывает пальцы в замок на бедре. — Я еще не все сказал. Уйдешь, когда я позволю.

Внутри поднимается цунами. Ярость застилает глаза.

— Иди ты к черту, Ром! — вырывается громче, чем следовало, ну и плевать. — Я не твоя собственность, чтобы удерживать меня силой!

Направляюсь к двери, но Роман в два прыжка оказывается впереди. Заступает путь. Высится надо мной грозным исполином.

— Ошибаешься, Милана, ты в самом прямом смысле теперь моя собственность, — снова плотоядный оскал. Глаза светятся азартным предвкушением. — И будешь делать, что скажу. Все, что скажу.

Последние слова произносит с пошлым придыханием, явно намекая на секс. Тело отзывается неуместным теплом внизу живота, а в душе растет протест. Он два года спит с другой и не заставит меня отдаться ему снова! Нет.

— Однажды ты выпустишь меня из этого кабинета, и я тут же уволюсь, — цежу насмешливо. — По трудовому кодексу имею право. Кроме того, мне Конституция права человеческие гарантирует. А удержание силой — уголовное преступление.

— Ах да, — снисходительно произносит Роман. — Ты же у нас юрист. Законы знаешь. Права свои помнишь.

Он спокойно направляется к столу и усаживается в кресло.

— У меня тут договор любопытный лежит, — он машет мне тонкой пачкой скрепленных отпечатанных листов. — Ты на него посмотришь и раздумаешь увольняться.

__________________

Привет, мои красивые! Как думаете, что за договор припас Роман?

10.

Сердце тревожно екает. Но я не хочу показывать Никольскому, что он может меня напугать.

— Это не смешно, Роман, — произношу сдержанно. — Изменить условия моего трудового договора в одностороннем порядке не выйдет. Тем более, они должны быть оформлены дополнительным соглашением. А я его просто не подпишу.

Роман пристально смотрит на меня. Слишком самоуверенный. Это точно не трудовой договор. Он придумал что-то посерьезнее. Даже любопытство просыпается, но страх все равно держит меня в когтистых лапах.

— Сядь, Милана, — вдруг на контрасте с предыдущими репликами жестко выплевывает Роман. — Хорохориться будешь, когда на договор посмотришь.

Беспокойство пробирает до костей. Выбора нет, кажется? Думаю, он не выпустит меня из кабинета, пока не покажет свой главный козырь.

Присаживаюсь с другой стороны его стола.

— Помнишь этот договор? — он протягивает мне скрепленные листы.

Пробегаю глазами. Заказчик ООО «ПромСервисГруп», наш завод изготавливает для них умные датчики пожаротушения.

— Да, — возвращаю бумаги на стол. — Я курировала составление, проверку и исправления.

Роман хищно улыбается.

— Да, в системе так и сказано. Ответственный — Решетова М.В., — продолжает он. — Рад, что ты не отпираешься.

— А с ним какие-то проблемы? — изгибаю бровь в картинном удивлении, а у самой сводит живот.

Я точно помню ту сделку. Обычный договор подряда. Я не могла ничего пропустить. Там все стандартное. Но вряд ли Роман стал бы так издалека заходить, что-то с договором правда не так.

— Никаких проблем, только одна небольшая заминка, — Роман облизывает губы и сплетает пальцы, упирая локти в стол. — По этому договору компанию уже год как обкрадывают, Милана. И ты к этому причастна.

Холодею. В желудке булькает ужас. Роман все просчитал. Я уже даже знаю, что он скажет дальше. И он, как по заказу, продолжает:

— Ты, судя по всему, недовольна своей зарплатой, маленькая ушлая воровка! Поэтому в спецификации указана в три раза завышенная цена на комплектующие. Компания, — он роется в договоре и вскоре поднимает горящий торжеством взгляд: — ООО «Монтер» получает от завода на двести процентов больше денег, чем должна, а излишки делит со всеми причастными, в том числе с тобой. Я поднял прямой договор на закупку с ними, его согласовывала тоже ты. Знаешь, на что это похоже, Милана?

Последнее произносит с нажимом, будто словами давит таракана. Я знаю. И от этого осознания на затылке шевелятся волосы. Это похоже на финансовые махинации.

Но так просто не может быть! Я помню спецификацию, помню, как сама проверяла цены! Они были адекватные, соответствовали рынку.

Я еще уделила этой проверке особое внимание, поскольку в договоре с «ПромСервисГруп» есть указание, что цена на поставку остается неизменной и пересмотр возможен лишь раз в год.

А теперь выходит, что наш завод торгует с ними себе в убыток, который, естественно, покрывается дотациями. Я, похоже, и правда крупно прилипла. Крупнее только Григоша и Алла Филимоновна. И я в упор не понимаю, как это могло случиться.

Роман постукивает пальцами по столешнице. Задал вопрос и поторапливает с ответом. Слова комом встают в горле, поэтому лишь киваю.

— Нет, ты голосом скажи! На что это похоже? — наседает он, говорит ехидно. Заставляет произнести собственный приговор. — Ты же юрист! Ответь, Милана!

— На хищение с отягчающими обстоятельствами в виде преступного сговора, — голос будто сел и звучит хрипло. — В каких размерах — не знаю, потому что я невиновна.

— Верно, и виновных я найду, — злорадствует Роман. — Но если напишешь заявление на увольнение, суток не пройдет, как в твою дверь постучит полиция.

У меня в голове не укладывается, как он может так поступать со мной. Руки дрожат. Ощущение несправедливости затапливает душу. Становится до одури себя жалко. Я честно работала, ни в каких сомнительных схемах не стала бы участвовать. А он мне «шьет» уголовку.

— Это подло, Роман, — голос дрожит от подступивших слез. — У меня нет левых счетов, нет лишних денег в банке. И живу я очень скромно. Ты просто уничтожишь мою карьеру, суд ничего не докажет.

— И снова твоя смекалка продолжает верно служить тебе, сладкая! Тебя по этому договору не посадят. За него ответит прошлый директор и ваша бухгалтерша, но твоего участия в процессе будет достаточно, чтобы ты больше никогда не устроилась работать по специальности. Уж я-то постараюсь. — ухмыляется Роман. — Ты влипла, Милана.

Это я понимаю. Не понимаю, как теперь обелить свое честное имя. А еще не понимаю, зачем Роману вся эта бравада. Неужели ему так хочется привязать меня к себе? Сам же развелся! Он меня бросил, а не я его.

— Выкладывай, Роман, — произношу слабо, меня вымотал этот разговор. — Что ты хочешь?

Его глаза теперь маслянисто лоснятся. Я знаю этот блеск. Роман и правда меня хочет. Сильно. Как и раньше. Будто не было развода, будто он мне не изменил и не вычеркнул из своей жизни. Так его глаза блестели, когда он приезжал из командировок, после длительного воздержания.

— Это, Милана, правильный вопрос! — его низкий голос звучит слегка хрипло. Когда-то меня очаровывал этот тембр, подчинял, сводил с ума. — Я хочу тебя. В смысле, тебя целиком. Как уже сказал некоторое время назад.

Он поднимается из-за стола и подходит ко мне. Останавливается вплотную. Неуютно смотреть на него снизу вверх, тоже встаю. Все равно даже на каблуках я ему по плечо. Сердце щемит от обиды и тоски. Как же сильно я тебя любила, подонок!

Роман со снисходительной улыбкой убирает непослушный локон мне за ухо, поправляет пряди на плече. Не по себе от этого. Нежность сейчас кажется неуместной. И через мгновение все встает на места. Он стискивает в кулаке мои волосы и, наклонившись, рокотливо произносит мне в лицо:

— Я скучал по нашему искрометному сексу, и ты мне его дашь, — он облизывает губы, я кожей ощущаю его желание. Его напор, кажется, парализует мою волю. — В любых количествах, в любое время, в любом месте. По первому требованию. Будешь послушно раздвигать ноги и бурно кончать подо мной. Точно, как в старые добрые времена.

11.

Последние слова Романа звучат совсем зловеще. Невольно вспоминаю о Паше, и душа цепенеет. Пытаюсь себя успокоить, что он сейчас скажет что-то другое, а лютый ужас, что я услышу угрозу о сыне, все равно пропитывает меня до кончиков волос. Тело деревенеет, но я изо всех сил не хочу показывать эмоций. Стискиваю зубы, заставляю себя расправить плечи и волком смотрю на Романа.

— Ты мне уже не жена, — торжествующе произносит он, будто это что-то меняет. — Поэтому с тобой можно по-плохому.

Обо мне. Угроза направлена на меня, не на Пашу! Мимолетная радость проносится в мозгу окрыляющим ветерком, но Роман не дает мне опомниться, разворачивает к себе спиной и наваливается, вынуждая опереться руками о столешницу. Спиной чувствую тепло его тела. Ухо опаляет возбужденное дыхание.

От его близости тело плавится. По коже бегут мурашки.

Я против. Я не хочу! Но не могу сопротивляться натиску Романа.

Он скользит ладонями вдоль тела, забирается под подол платья и отдергивает пальцы, ощутив резинку чулок.

— Ах ты, похотливая девчонка! — шепчет мне на ухо.

Не понимаю, этот шепот злой или возбужденный, пока Роман не поворачивает меня к себе лицом. Одаривает колючим взглядом.

— Для кого это ты так вырядилась? — теперь говорит подозрительным тоном.

Ни для кого. Просто совпадение. Колготки порвала, пока собиралась впопыхах. Внутренне усмехаюсь.

— Уж точно не для тебя, — вкладываю в слова весь яд, который накопила за два года. — Я надеялась вообще с тобой не сталкиваться.

Лицо Романа буквально перекашивает от злости. Он всегда был ужасным собственником.

— Каково, дорогой, вдруг узнать, что у меня кто-то может быть? — продолжаю ехидно. — В эту игру могут играть двое, если что.

Роман резко хватает меня за подбородок, стискивает до боли.

— Не шути со мной, сладкая, — понижает голос и произносит так тихо, что становится до одури страшно. Лучше бы кричал. — У тебя не будет никого, кроме меня.

Вспоминаю о мужчине, которому навсегда отдано мое сердце, и торжествую. Роман не знает о Паше. И не узнает.

— А ты не думал, что у меня могла появиться личная жизнь после развода? — дергаю голову в сторону, вырываясь из цепких пальцев. — На тебе свет клином не сошелся, Роман!

Сама слышу, как ядовито звучат мои слова. Никольский медленно втягивает носом воздух и прикрывает на мгновение глаза. Выдыхает и плавно опускает обе ладони на столешницу по сторонам от моего тела. Заглядывает в глаза. Ощущение, что он сейчас меня ударит. Тело норовит сжаться, но я отвечаю Роману прямым испепеляющим взглядом.

— На тебе нет кольца, — он резко хватает и поднимает к лицу мою правую руку, демонстрируя мне — и себе заодно — пустой безымянный палец. — Так что любая личная жизнь, которая у тебя была, не в счет.

Он и правда думает, что у меня кто-то есть. Даже приятно, что его это задевает. Не хотелось бы развеивать его уверенности, но он сейчас поставит еще пару ультиматумов, и я соглашусь порвать со всеми своими мифическими ухажерами. Пусть считает себя победителем. Главное, чтобы в мою жизнь поменьше совался и о Паше не прознал.

Роман проталкивает свое колено между моими и вынуждает меня развести ноги. Встает вплотную. Поднимает руку и гладит меня по щеке, а я крупно вздрагиваю. Внезапная реакция выдает меня с потрохами.

Я на самом деле до чертиков боюсь его сейчас, особенно после того, как он сказал, что я не жена и можно по-плохому. Кто его знает, как это, по-плохому? Раньше я бы ни за что не подумала, что он способен меня ударить. Но теперь, когда в нем бурлит и клокочет непомерно дикая злость на меня, черт его знает, на что он способен.

— Ты должна быть только моей, Милана, — произносит он рокотливо, будто перекатывая слова на языке.

Его гладкие мягкие пальцы двигаются по коже скулы, а мне это прикосновение кажется обжигающим. Он часто так делал, когда мы были вместе, мне это казалось нежным, нравилось. И сейчас приятно, мурашки разбегаются по лицу, забираются под волосы, добираются аж до затылка. Мне не должно нравиться! Недопустимые ощущения! Хочется отстраниться.

— А что, если я не захочу подчиниться? — произношу аккуратно, сглотнув ком в горле, и отклоняюсь.

Роман снова, теперь по-хозяйски берет меня за подбородок.

— Я тебя уволю, — его лицо искажает жестокая улыбка. — По статье. Мои юристы — настоящие юристы, честные — подадут иск на прошлого директора. Дальнейший сценарий тебе уже известен.

По спине стекает холод.

— Это жестоко и подло! Ты знаешь, что я не участвовала ни в каких махинациях, — голос против воли звучит обреченно. — И… Ты даже не допускаешь, что у меня могут быть чувства к другому мужчине?

— К Марку Звеньеву? — Роман отпускает мой подбородок, и вопросительно изгибает бровь. — Серьезно? Крутишь служебный роман? В нарушение трудовой этики?

Боже! Отворачиваюсь. Он таки видел, как Марк Георгиевич положил свою клешню мне на задницу.

— Представляешь, Роман? — кривлю лицо в злорадной гримасе. Так ему и надо! — Я красивая женщина, мужчины замечают меня и оказывают знаки внимания.

На челюсти у Романа выступают желваки, взгляд становится тяжелым, как пудовая гиря. Таким взглядом убить можно. Он собирается что-то сказать, но его прерывает звонок мини-атс.

Роман тянется к телефону, продолжая смотреть только на меня. Снимает и подносит трубку к уху:

— Да, Аня. В чем дело?

Голос секретутки слышится плохо, но я разбираю, что у Романа назначена встреча с Аллой Филимоновной.

— Мы не закончили, — цедит он и кивает мне на дверь. — С этого момента ты вступаешь в обязанности моей игрушки. Освободи вечер, у меня на тебя планы.

Киваю, лишь бы он меня уже отпустил. Он идет к двери и открывает ее.

Мигом вылетаю в приемную и ловлю на себе полный чистой злобы взгляд Ани. При Романе она не решается открыть рот, а я поспешно выхожу в коридор и почти бегу к лифту.

Меня захлестывают дикие эмоции. Отчаяние, концентрированная горечь, страх потери сына и выжигающая все на своем пути злость на Романа стягиваются внутри в нераспутываемый узел.

12.

Перед глазами пелена. Что ж там случилось? Дрожащими пальцами набираю маму и вылетаю в коридор.

В трубке длинные гудки. Десять секунд, двадцать… Сеть отрубает звонок. Меня уже просто трясет. Повторяю набор номера. Снова нет ответа.

Закусываю ноготь большого пальца, пытаясь не разреветься. Подвешенное состояние убивает. В душе разливается паника.

Вдруг экран телефона загорается. Мама. Сразу отвечаю.

— Милана, ну наконец-то! — охает она. — Тут такое было…

Что ж она загадками-то говорит!

— Скажи, с Пашей все в порядке? — спрашиваю, а голос пищит.

— В том и дело, что не все, — отвечает мама нетерпеливо. — Не перебивай!

У меня внутри все падает. С ним что-то серьезное приключилось. Если бы простуда обычная, мама бы не стала звонить пятнадцать раз.

— У Паши температура поднялась тридцать девять, и вырвало его после завтрака, — продолжает мама, — я ему микстуру жаропонижающую, а его снова вырвало. Стала уж тогда тебе звонить. Предупредить хотела, что скорую вызываю.

Сердце обливается кровью. Бедный мой сыночек. Чем же он так заболел? Температура-то какая высокая! Да еще и не сбивается.

— Так скорая приезжала? — допытываюсь у мамы.

— Конечно, — тянет она. — Очень быстро, минут за десять приехали. Врачи молодые, но компетентные…

Злюсь. Про врачей уж совсем неважная информация.

— И что сделали эти компетентные врачи? — спрашиваю терпеливым голосом. — Диагноз поставили?

— Укол сделали, — отвечает мама. — Вот сейчас у Паши уже температура тридцать семь с копейками. Ротавирус, говорят. А еще сказали, что иногда рвота от температуры, велели на будущее жаропонижающие свечи ставить.

Выдыхаю. Сегодняшнее утро меня доконает! Стресс на стрессе просто с самого начала! Ротавирус — это неприятно, но не смертельно. И не так страшно, как оказалось.

— Мама, ты меня до чертиков напугала своими звонками, — произношу укоризненно. — Я ответить не могла, а как посмотрела на количество пропущенных, меня чуть Кондратий не хватил! Ты в следующий раз, если не дозвонилась, сообщение напиши.

— Милана, я ж не умею, — совестливо отвечает мама. — Я-то звонила, боялась, что врачи захотят Пашу в инфекционку положить. Ан видишь, обошлось.

Обошлось только то, что Паша не уехал в больницу. Я как подумаю, что мне пришлось бы отпрашиваться у Марка Георгиевича и потом оформлять больничный, дурно делается. Больничный мне совсем противопоказан.

— Мам, мне больничный брать нельзя, — произношу сосредоточенно. — В следующий раз, если понадобится Пашу в больницу положить, тебе придется с ним ехать.

Мама молчит несколько долгих мгновений, потом все же соглашается.

— Так ты отпросишься с работы? — спрашивает с искренним интересом.

Исключено! Не хватало еще, чтобы это до Романа дошло. Но маме не нужно знать о нашей сегодняшней беседе.

— Я бы очень хотела, но меня Марк Георгиевич не отпустит. У нас работы привалило, а я и так опоздала, — ненавижу врать, но рассказать маме о том, что Роман меня шантажирует в обмен на близость, еще хуже. — Может, удастся в конце рабочего дня. Как он сейчас?

Спрашиваю о сыне, но боюсь называть имя, будто у стен есть уши.

— Температура вроде спала, но он вялый, даже на свой любимый мобиль не обращает внимания, — мама говорит холодно и недовольно, ей явно не по нраву, что я не могу сбежать с работы, чтобы лечить Пашу. — И хнычет. Ну плохо ему, это видно.

Без ножа режет сердце.

— Мам, ты знаешь, что будь моя воля, я бы только и делала, что сидела с ним, — вырывается более раздраженно, чем следует, но моя нервная система уже не выдерживает прессинга еще и с маминой стороны. — Приду как можно раньше.

Мама сухо прощается и кладет трубку. Мне стыдно, что я ее расстроила, в душе разрастается чувство вины перед Пашей, но в нашей семье только я могу зарабатывать и оплачивать терапию. Очень некстати вспоминается требование Романа освободить вечер. Я в западне. С одной стороны он с шантажом с другой стороны мама и Паша. Хочется выть в голосину — как все это распутывать?

— Прохлаждаешься, Решетова? — сзади раздается разгневанный голос Марка Георгиевича.

Только его сейчас не хватает. Я и так напряжена до предела, так еще и уши режет обращение по фамилии. За все мое время работы в договорном отделе, он никогда так меня не называл. Разворачиваюсь.

— Нет, нужно было домой позвонить, Марк Георгиевич, — отвечаю устало. — Я уже закончила.

— Снова с сыном проблемы? — теперь его голос звучит участливо. Он подходит так, что загораживает от меня дверь в наш отдел. Сует руки в карманы брюк. — Милан, ты только скажи, оформим тебе отпуск по уходу за ребенком.

Меня точно током прошибает. Едва не дергаюсь от этих слов.

— Нет, мама справляется, спасибо, — выпаливаю скороговоркой. — Можно я пойду работать?

— Девочки справятся. Время обедать уже, — Марк Георгиевич бросает кислый взгляд на наш отдел и снова поворачивается ко мне с сальным блеском в глазах. — Ты сегодня очень красивая, тебе говорили?

Качаю головой. Ну нет. Пожалуйста, только не надо сейчас…

— Я обедать собираюсь, пойдем? — приглашает он, не прислушиваясь к моим мысленным упрашиваниям. — Заодно обсудим план работ на ближайшее время. Ты ведь все-таки мой заместитель!

Страшновато соглашаться. Роман ведь велел мне прекратить интрижки, иначе уволит. Что, если вдруг спустится в кафетерий и застукает меня с начальником за одним столиком?

— Нет, я не голодна, Марк Георгиевич, — пытаюсь говорить твердо. — Мне еще объяснительную надо написать…

— Не принимаю никаких возражений, Милана, — командным тоном перебивает он. — На тебе лица нет. Хоть чаю сладкого выпьешь. Я настаиваю.

На последних словах голос твердеет, появляется едва заметный нажим. Впрочем, наверное, он удивлен, что я отказываюсь, раньше у меня не было повода так поступать.

— Ну хватит сопротивляться, Милан, — продолжает наседать Марк Георгиевич. — Соглашайся! Я угощаю! Нам есть что обсудить!

13.

Ума не приложу, что ему делать на нашем этаже. Владелец, что ему до челяди? Какого лешего спустился со своего Олимпа?

Видя его, Марк Георгиевич приосанивается и расправляет плечи. Роман останавливается рядом с нами.

— О чем поговорить? — спрашивает поверхностным тоном, каким бы говорил человек, который подслушал чей-то секретный разговор. Так ведь по сути и есть.

Мой начальник разворачивается к нему всем корпусом.

— О работе, конечно, — отвечает, выпячивая грудь. — Милана сегодня опоздала. Я беспокоюсь, все ли в порядке у нее дома.

Брови Романа едва заметно подпрыгивают, в лице он не меняется. А у меня на спине выступает пот. Вот бы Марк Георгиевич не сболтнул про Пашу.

— Настолько беспокоитесь, что приглашаете сотрудницу на обед? — Роман спокоен, как удав, но я вижу, что сейчас он расставляет ловушки вокруг ничего не подозревающей жертвы.

Марк Георгиевич, кажется, все же ощущает агрессию со стороны владельца компании. Роман только начал давить. Пока почти невесомо, незаметно, жертва не заметит, как окажется прижата к стенке без путей к отступлению.

— Разговоры по душам проще вести не в кабинете, — Марк Георгиевич улыбается и, сделав ко мне шаг, кладет руку мне на плечи. Ну все. Это конец. — Милана — незаменимый работник. Это простая человеческая забота, приложить все силы, чтобы помочь ей справиться с трудностями. Если Милана вдруг возьмет больничный…

Становится дурно. Жду невольного неизбежного предательства, но его не происходит.

— Отдел справится без нее, — перебивает его Роман, в голосе отчетливо слышится металл. — Или вы плохо построили работу.

Марк Георгиевич тушуется. Молчит несколько мгновений, видимо, думая, чем парировать. Затем произносит сдержанно:

— Милана с радостью проводит со мной время обеда, — он попался, встал в оборонительную стойку. — Она моя правая рука в отделе, вдали от посторонних ушей мы обсуждаем производственные вопросы.

Да что же он творит?! Меня начинает потряхивать. Эти его слова звучат так, будто мы финансовые махинации планируем в кафетерии. Хотя откуда ему знать, что Роман нашел тот договор?

— По ответам Миланы я понял, что она как раз не хочет идти с вами, — лицо Никольского озаряет жестокая ухмылка. — Отпустите девушку работать, Марк. И зайдите ко мне через полчаса.

Последнее Роман договаривает уже холодно.

Марк Георгиевич рапортует согласие, но голос звучит испуганно. Конечно, общаться с владельцем компании — это тебе не подчиненную на обед уламывать.

Никольский кивает и отправляется дальше по коридору. Скрывается за дверью отдела айтишников. Что ему там понадобилось?

— Пообедаем завтра, Милана, — произносит Марк Георгиевич и указывает мне на дверь кабинета. — Иди работать.

Быстро же он сменил пластинку. А я наконец смогу выдохнуть.

Только чудом Роман не узнал о том, что у меня есть ребенок. Впредь стоит постараться не допускать их бесед с Марком Георгиевичем. Не ровен час мой начальник проболтается.

Я возвращаюсь в кабинет, даже сажусь за стол и понимаю, что зря не дошла до уборной. Я и не замечала дискомфорта, пока шла словесная перепалка между Романом и моим начальником. А сейчас отчетливо хочу избавиться от растворимого кофе, который приготовила мне утром мама.

— Ты не знаешь, о чем Марк Георгиевич мог беседовать с Григошей? — к моему столу подходит Валерия. — Я так удивилась, когда проходила мимо кабинета. Наш-то кричал, как разъяренный тигр.

Качаю головой. Нет, я близко не могу придумать… Или могу?.. Такое чувство, что кожа на позвоночнике встает дыбом. У меня в голове складывается отвратительно неприглядная картинка, в которую не хочется верить.

— Нет, Лер, — отвечаю и встаю из-за стола. — Может, что-то, связанное с долгоиграющими контрактами? Никольский компанию купил, а вместе с ней и все договоры подрядов и закупок?

Отправляюсь в уборную на этаже, прокручивая в голове утренний разговор с Никольским и последующий с Марком Георгиевичем. И как подписывался тот злополучный договор.

Даже физический дискомфорт отходит на задний план. По инерции открываю неприметную дверь. Каблуки цокают по кафельному полу. Створка кабинки скрипит несмазанными петлями. Здесь чистые туалеты, но очень убого сделаны.

Похоже, я поняла, кто меня подставил. Я поставила свою визу на адекватных договорах с ООО «Монтер» и ООО «ПромСервисГруп». И спецификация там точно была нормальная. Только кто-то с доступом к архиву подменил спецификацию и договор с ООО «Монтер». И я знаю, кто имеет соответствующие привилегии.

Стою перед зеркалом над раковиной, смотрю в свои утомленные глаза. Тушь слегка расплылась. Сегодня эмоционально тяжелый день. Пара седых волос точно прибавится. Я ведь понимаю, что это не конец.

Снова вспоминается Никольский. С ним, как на минном поле — любой звонок от мамы, и он услышит Пашин голос на фоне. Да причем здесь мама? Все двести человек офиса в курсе, что я мать-одиночка. Слухи однажды доберутся до Романа. И избавиться от него можно только одним способом — доказать свою непричастность к махинациям начальника и прошлого директора.

Пора обратно в кабинет. Споласкиваю руки, вытираю, выхожу в коридор и слышу голос Марка Георгиевича. Его не видно, значит, зашел в курилку. Она находится рядом с уборными.

— Не беспокойся, мы с тобой в безопасности. Это недоказуемо, Григорий! — он раздражен. — Просто выпей пива и расслабься. Ясно?

__________________

Григорий Михайлович Востров (Григоша),
генеральный директор управляющей компании.
48 лет. Образование высшее, историк.
Характер пронырливый, но пугливый. Паразитирует на системе государственных дотаций.
Водит дружбу с губернатором города.

14. 

По коже пробегает судорога. От возмущения на голове шевелятся волосы. Час от часу не легче! Капитально тяжелый сегодня день! Я, наверное, не доживу до вечера.

Григоша на пару с Марком Георгиевичем тут махинации проводили, и я в этом замазана по самые уши. Естественно, завод-то дотируемый, почему бы не пилить государственные деньги?

Ну и разворотил Роман здешнее осиное гнездо! Только мне оттого не легче. Он так и продолжит шантажировать меня уничтожением карьеры. Хотя он и без иска это сделает. Просто внесет мою фамилию в черный список юридических фирм, и буду я в лучшем случае за копейки разбирать рекламации в каком-нибудь мебельном.

За дверью курилки раздаются тяжелые шаги Марка Георгиевича. Нельзя, чтобы он меня увидел тут. Наверняка поймет, что я что-то услышала.

Быстро прячусь обратно в женскую уборную и затаив дыхание жду, пока он уйдет.

Как ему в глаза-то теперь смотреть? Я ведь теперь в курсе его делишек, даже не так. Его и Григоши. Они вдвоем обогащались за счет государства. Мысленно настраиваю себя общаться с ним как можно ровнее. Неизвестно, что еще этот выкинет, если узнает, что я раскрыла их преступную схему. Там такие деньги крутятся, что лучше не высовываться.

Надо приступать к работе. Передо мной на столе лежит пачка договоров на проверку и согласование. Набежало с пятницы. Я еще самые тогдашние не обработала из-за корпоратива, а сегодня работа вообще не идет. Теперь в голове крутится то, как директор и начальник юридического департамента замазали меня в своих аферах.

Зло берет. Ну, Марк Георгиевич и негодяй! Вот другого слова без мата не подберешь. Он ведь отлично знает, что сделал, и продолжает, как ни в чем не бывало, подкатывать ко мне. Хотя, наверное, просто сделал что сделал, даже не подумав, что я теперь тоже в числе соучастников.

А что, если он просто медленно запрягает? Может, если бы я отказала на прямое склонение к сексу, тогда бы он, как и Роман, достал этот договор, как припасенный элемент убеждения?

Или это просто перестраховка. Если я что-нибудь разнюхаю, чтобы не болтала?

В любом случае, я соучастница. И у Романа железобетонный компромат, который не позволит мне избавиться от его гнета.

Кое-как дорабатываю до конца дня. Настроение на нуле, и мне этим даже ни с кем не поделиться. Кому ни скажи, попадут под статью соучастниками следом за мной. Знали и не сдали.

Марк Георгиевич так и не появился после того, как Роман вызвал его к себе в кабинет. Видимо, уехал успокаивать Григошу. Или заметать следы. Плевать. Самое обидное, ему вряд ли что-то будет, даже если махинации вскроются. Все сойдет как с гуся вода. Если, конечно, не придать этому делу огласку.

А мне это надо?

Может, вывести его на откровенный разговор, записать признание и отнести на телевидение? Не к Малахову, конечно, в «Пусть говорят», но НТВ, думаю, клещем вцепится в такой сюжет. Даже представляю кликбейтный заголовок новости «Мать-одиночка вывела казнокрада на чистую воду».

Ну уж нет. Слишком много помпы. Кто я, а кто эти воротилы? Прикопают в лесу и дело с концом.

Начинаю собираться домой без четверти, чтобы свинтить, как только пробьет шесть вечера. Не решилась убегать на час раньше после утреннего опоздания. К тому же, я не обедала, так что, можно сказать, свои восемь часов отпахала.

Без пяти шесть телефон, лежащий на столе рядом с сумочкой, светит экраном о входящем смс. Неизвестный номер. Немного боязно, но открываю.

«Жду на парковке через пять минут. Роман».

А вот и Никольский. Я с переживаниями по поводу аферы совсем забыла, что он велел мне освободить вечер. А дома меня ждет мама. И Паша! Набираю ее.

— Мам, привет, — произношу вполголоса, выйдя в коридор. — Мне надо задержаться на работе. Как там Паша?

— Милана, ну это ни в какие ворота! — в ответ возмущается мама. — Ты что, там единственная вообще работаешь?

— Не единственная, но работы правда много, — голос против воли звучит виновато. — К тому же, я опоздала. Марк Георгиевич заставил объяснительную писать. Представляешь? Потому что работы масса, а меня нет.

— Ладно, Милана, я поняла, — мама смягчает тон. — Ты у нас кормилица, работай, сколько надо.

— Спасибо за понимание, мам! — искренне радуюсь, хотя, по идее, она и сама должна понимать, что я к сыну всегда на всех парусах лечу. — Скажи, как там Паша?

— Вот приедешь и сама посмотришь, — в голосе мамы слышится обиженная гордость. — Скажу только одно, он по тебе скучает. Маму зовет.

— Поняла тебя, — выговариваю как можно тверже, потому что голос вот-вот дрогнет.

Вешаю трубку. Ладонь сама складывается в кулак. Ногти впиваются в кожу. Закусываю большой палец, чтобы не расплакаться. Я прекрасно понимаю, что Паша скучает. До скрежета зубами больно знать, что он зовет маму, а мамы рядом нет. Душа раскалывается на части.

Нет уж, поеду домой. Не хочу тратить этот вечер на Никольского. Ненавижу его. Не-на-ви-жу! Ворвался в мою жизнь и поставил все с ног на голову.

Часы показывают начало седьмого. Вот и здорово. Не дождется, так, может быть, уедет?

Возвращаюсь в кабинет, вынимаю пальто из шкафа, спокойно одеваюсь. Меняю лодочки на ботильоны и выхожу в коридор. Никого. Тишина. Все уже разбежались.

Спускаюсь на первый этаж, иду к выходу и в дверях сталкиваюсь с Марком Георгиевичем. Он все-таки явился в офис. После закрытия!

— Какой сюрприз, Милана! — выговаривает он отрывистым тоном. — Ты-то мне и нужна!

__________________

15.

Мне не нравится тон, которым он это говорит. И взгляд тоже не нравится. Марк Георгиевич никогда так на меня не смотрел. Враждебно. Проскальзываю мимо него на улицу и уже даже рада, что где-то тут меня ожидает Никольский. Частью души уповаю на то, что он все-таки не уехал.

— О чем с тобой сегодня Роман Валерьевич битый час разговаривал? — начальник выходит следом и заступает мне дорогу. — Что ты ему рассказала?

Так вот, откуда ноги растут. Не зря, значит, Григоша волнуется.

— О чем я должна была рассказать? — округляю глаза. — Роман Валерьевич спрашивал меня по договорам, которые я согласовывала.

— Каким? — резко спрашивает Марк Георгиевич.

Диктофон бы включить! Вряд ли мне это удастся, но попытаться все равно стоит. Тяну с ответом и лезу в сумочку за телефоном.

— Так какие договоры вы обсуждали? — наседает начальник.

— Секунду, мама, наверное, звонит, — морщусь, нащупывая телефон в небольшой сумочке.

— Перезвонит! — Марк Георгиевич повышает голос и хватает меня за запястье.

Его внезапный напор испугал бы меня, если бы я не знала причины. Так что больше раздражает. Поднимаю серьезный взгляд.

— Отпустите, — скрежещу сквозь зубы.

Марк Георгиевич не сразу соображает, потом разжимает пальцы. Ничего себе, в какой он запальчивости! Похоже, Роман конкретно прижал хвосты им с Григошей. И наверняка таких договоров было несколько, раз он спрашивает, о каком говорила я.

— Речь шла о договорах с ООО «ПромСервисГруп» и ООО «Монтер».

Пока Марк Георгиевич осмысляет услышанное, вынимаю телефон и, повернув так, чтобы он не видел экрана, судорожно ищу Диктофон. Где-то в Служебных должен быть.

— И что Роман Валерьевич спрашивал? — наконец выдавливает мой начальник.

Ура! Включаю диктофон, поднимаю глаза и вижу Никольского за спиной у Марка Георгиевича.

— Это не должно вас волновать, Марк, — цедит он холодным тоном.

Мой начальник медленно разворачивается.

— Роман Валерьевич? Не ожидал вас встретить, — произносит тихо и чуть заискивающе.

— Господни пути неисповедимы, так, кажется, говорят? — Роман ухмыляется и подходит к Марку Георгиевичу вплотную. — Прекращайте преследовать Милану, это уже становится похоже на сексуальные домогательства.

Мой начальник кивает и делает шаг назад.

— Идемте, Милана, — Роман переводит цепкий взгляд на меня. — Я подвезу вас до дома.

Удивительно! При посторонних на вы и все чинно. Но домой, похоже, я попаду еще не скоро.

Марк Георгиевич больше не преграждает путь, и я спокойно прохожу мимо него. Напоследок ловлю его тяжелый взгляд исподлобья, словно он маньяк, а я жертва, которая смогла спастись. Не представляю, какой допрос он мне устроит завтра, но то, что устроит — это сто процентов. Ему очень важно узнать мою версию. С другой стороны, это и неплохо, надо просто заранее подготовиться и вступить в разговор с уже включенным диктофоном.

Роман молча ведет меня к своей машине. Снова черный внедорожник с квадратными очертаниями. Красивый и блестящий. Навевает чувство дежа вю. Роман помогает забраться на пассажирское сиденье, после чего захлопывает дверь и садится за руль. Заводит двигатель.

— Ты опоздала, — произносит не глядя на меня, — заставила меня ждать.

— Я вообще не хотела с тобой встречаться, Роман, — отвечаю едко. — Просто так вышло, что Марк Георгиевич меня задержал.

— Тем не менее, ты здесь, — рокочет он. — За опоздание будешь наказана.

От его голоса по коже пробегает горячая судорога. Разум всячески сопротивляется его властным замашкам.

— Я похожа на ребенка, чтобы меня наказывать?! — выговариваю возмущенно.

— Ты похожа на девочку, которая обязана выполнять мои поручения неукоснительно, но не делает этого, — в голосе Романа слышится улыбка и удовольствие превосходства. — Я этого не потерплю. Ты скоро запомнишь.

Договаривает уже сурово, с угрозой. Отворачиваюсь к окну и закономерно отмечаю, что едем мы совсем не ко мне домой.

— Я так понимаю, домой ты меня не подвезешь, — произношу с утвердительной интонацией.

— Потом, — ухмыляется Роман. — После того, как накажу.

От его намеков низ живота тянет, а в душе поднимается волна протеста. А еще с новой силой захлестывает чувство вины. Какого черта я сижу в машине с бывшим, когда я должна быть с сыном, которому сейчас особенно нужна? Закусываю губу. Как же все нескладно получается! И ведь Роман просто так меня не отпустит. Что-то задумал.

Как будто я не знаю, что он задумал! Наверняка сейчас отвезет меня в какой-нибудь хостел или отель с почасовыми номерами. А там… Не хочу об этом думать.

К моему удивлению, мы останавливаемся у ресторана. Лучшего ресторана в нашем городке. Ну естественно, где ж еще царю столоваться?

Роман помогает мне выйти из машины. Неизменно галантный, это от него не ушло. Если так подумать, он почти не изменился. Только внешне стал более матерым.

Он открывает мне тяжелую дубовую дверь с огромной эффектной ручкой и пропускает внутрь ресторана.

Я никогда тут не была. Пафосное местечко, особенно для нашего захолустья. Интерьер поражает меня обилием черного, темно-серого и золотого. На стенах зеркала соседствуют со вставками из натурального камня, живописные драпировки из золотистой ткани украшают колонны, окна занавешены угольными портьерами. И при всем этом в зале довольно светло за счет огромного количества софитов на колоннах и под потолком.

Столик у Романа, разумеется, заказан. На фамилию Никольский. Хостес передает гардеробщику нашу верхнюю одежду и провожает в дальний конец зала, где в углу установлен фонтан. Роман сажает меня рядом с собой на диванчик у стены.

Плеск воды навевает мысли о том, что скоро пора купать Пашу. Сердце больно сжимается. Как бы поскорее отделаться от Никольского?

Официантка приносит нам меню, и Роман сразу заказывает мне Текилу Санрайз. Помнит, что это был мой любимый коктейль. Себе берет кофе. Я уже собираюсь возмутиться, какого черта он спаивает меня, но замечаю подходящего к нашему столику мужчину в костюме и белой сорочке без галстука. В руке серебристый кейс. Я узнаю его. От волнения перехватывает дыхание и холодеет спина.

16.

Роман приподнимается и здоровается с незнакомцем за руку. Тот садится за стол напротив.

— Добрый вечер, Роман, — улыбается уголками губ. — Здесь дама?

Бросает на меня короткий ничего не значащий взгляд, а у меня внутри все сжимается. Это загадочный Вла Шур, его я видела в машине, которая отъехала от нашего дома. То есть, мои догадки оказались верны? Никольский нанял его проследить за мной? Что он делал у нашего подъезда? Доложил ли он о Паше?

— Украшение ужина, — отвечает Роман. — Принес? Удалось что-нибудь раскопать?

Украшение вечера?! Он говорит обо мне, как об эскортнице! Скорее всего, так и относится. Я ж не жена, а просто женщина для секса.

— Стандартная схема с ликвидацией однодневок, — отвечает незнакомец и вынимает из кейса отпечатанный лист. Вручает Роману. — Здесь есть все, что нужно.

Никольский пробегает глазами таблицу, в которой я без труда узнаю банковскую выписку по счету. Поступления, списания, даты. Только не указано, чья это выписка. Впрочем, отсутствие заглавия меня не смущает. Я уже вижу закономерности и догадываюсь, о ком идет речь.

— Отличная работа, Слав, — Роман коротко кивает и прячет лист в кожаный представительский портфель. — На этом пока все. Будь на связи.

Они снова пожимают руки. Слава встает из-за стола и уходит.

Официантка приносит заказ. Текила Санрайз здесь выглядит просто бомбически. Очень красиво. Делал опытный бармен — цвет перетекает из персикового в красный плавным градиентом. Мне хочется ее попробовать, но я говорю себе «нет».

— Зря купил, Ром, я не пью алкоголь, — отодвигаю от себя высокий стакан. — С недавнего времени.

— С сегодняшнего дня снова пьешь, — произносит Роман не глядя на меня, сосредоточенно рассматривает меню. Хмурится и откладывает кожаный фолиант в сторону. — С сегодняшнего дня ты делаешь то, что велю я. Без возражений. Иначе…

— Хватит угрожать! — злобно шиплю, чтобы меня не услышали за соседними столиками, хотя хочется кричать. — Ты прекрасно знаешь, что я не причастна к махинациям Григория Михайловича!

— Хорошо, знаю, — Роман упирает в меня флегматичный взгляд. — Но это не меняет сути дела. Я не стану подавать на тебя иск, но все равно смогу закрыть тебе работу юристом по всей территории России. Охота продавцом в Дикси работать?

Подошедшая официантка не дает мне ответить. Роман заказывает куриную грудку гриль с овощами. Я пытаюсь отказаться, тогда он просто удваивает свой заказ. Вот же упертый баран!

Наваливается тоска. Я хочу домой, к Паше, а вместо этого вынуждена «украшать вечер» этому индюку, да еще и плясать под его дудку!

— Я не понимаю, зачем ты это делаешь, — произношу печально.

Вряд ли Роман мне расскажет. Да и плевать. Это риторический вопрос. Или просто выражение эмоций, которые сейчас на душе.

— Я хочу тебя, — раздраженно цедит он. — Кроме того, я хочу вернуть тебе должок. Ты предала меня и заплатишь за свое предательство. Я буду играть с тобой сколько захочу, пока ты мне не наскучишь. А после оставлю в покое. Все честно.

Он подносит к носу чашку с кофе, кривится и поднимает руку, подзывая официантку.

— Уберите эту бурду и принесите джин и тоник, — выговаривает отрывистым тоном. — Еще и рестораном называетесь!

Девушка заливается краской и уносит чашку.

— А сейчас, Милана, — его голос начинает звучать опасно ласково. — Пей свой коктейль. Я приказываю, ты исполняешь.

Осознание, что Роман вкладывал в понятие «игрушка» вдруг вырисовывается с пугающей четкостью.

— А если я откажусь? — складываю руки внахлест на столе. — Уволишь, потому что не стала выпивать с тобой?

— Ты сейчас договоришься, — Роман смотрит на меня исподлобья, коварно улыбается. — Что я заведу тебя в туалет и отдеру прямо в кабинке. Будешь упрямиться, придется укрощать тебя.

Становится несмешно. Рука сама тянется к чертовому коктейлю. Делаю глоток — он божественный на вкус.

— Доволен? — ставлю стакан на стол. — Больше до еды пить не буду. Я сегодня не обедала.

— Не будешь, — он повелительно кивает. — Но только потому что я позволяю.

Официантка приносит и ставит перед нами две идентичные порции аппетитно зажаренной курицы, лежащей на целой куче нарезанных овощей. Следом подходит вторая и переставляет с подноса стакан с джином и бутылку тоника для Романа.

— Да что у вас за город-то такой?! — Роман брезгливо рассматривает блюдо. — Это не еда, а бардак.

Снобизм из него так и хлещет. Ну а что взять с московского мажористого бизнесмена? Мне становится смешно.

— А ты купи еще и этот ресторан, сделай персонал своими игрушками и играй ими в настоящих поваров и официантов! — язвительно шучу. — Ты же так решаешь задачи?

— Занять бы твой красивый ротик чем-нибудь, получше саркастичных шуток, — мечтательно парирует Роман.

Замолкаю. Мне совсем не нравятся его намеки.

Какое-то время мы едим молча. Насытившись, позволяю себе сделать еще несколько глотков коктейля. Кроме него, мне даже еду запить нечем. Роман выпивает одну порцию джина и заказывает еще.

— За интересную игру! — он поднимает тост, когда официантка обновляет его напитки. — И за интересную игрушку!

Не хочу отвечать, но он же заставит. Тоже поднимаю наполовину целый стакан.

После этого Роман расплачивается, оставляет неприлично большие для нашего города чаевые и, взяв меня за руку, ведет к лестнице на второй этаж. Я и не знала, что у этого ресторана два этажа!

Как оказывается, на втором этаже располагается что-то вроде закрытого клуба. Роман называет фамилию, и нас пропускают внутрь. Центральный зал утопает в полумраке. В нем от силы столиков шесть, и они все заняты. Стены почему-то занавешены черными гардинами. По центру зала круглая барная стойка.

Роман ведет меня к противоположной стене и отодвигает среднюю гардину, за ней открытая дверь в полутемную комнату с фиолетовым неоновым освещением. Тут до меня доходит — это все чилауты и, похоже, Роман забронировал себе один.

17.

Сегодня, наверное, худший день в моей жизни. Даже момент, когда свекор явился и огорошил меня новостью о разводе, на фоне происходящего сегодня кажется не таким убийственным.

Не двигаюсь. Не могу. К горлу подкатывает ком. Сердце раскалывается на части от ощущения, будто я — товар на витрине, который собирается оценивать придирчивый покупатель. Это настолько больно, что, наверное, больнее будет только лишиться Паши.

В голове просыпается гнусавый душный внутренний голос, который требует подчиниться. Нельзя допустить, чтобы Роман начал придумывать другие способы меня заставить и случайно наткнулся на информацию о моем ребенке.

Но ему возражает второй внутренний голос, он топает ногами и кричит о том, что нельзя идти на поводу у изменника. Нельзя позволять ему командовать!

Роман подходит со спины, обнимает меня за талию, гладит живот. Прижимает одной рукой к себе, другой скользит вверх, сминает грудь в тонком лифчике. Я неприлично охаю с непривычки. Краснею. Я не ощущала на себе мужских прикосновений два года. Сознание изголодалось по ощущению желанности. Секс у меня последний раз был тоже два года назад, тогда я и забеременела.

То, что сейчас делает Роман — это изысканная подлость. Мое тело помнит его руки. Нос улавливает запах. Роман возбужден, я это ощущаю. И от этого во мне самой начинает шевелиться желание. Пробегает судорогой по коже.

Гадко. Предательская физиология!

— Сейчас же снимай платье, Ми-ла-на, — хрипло шепчет Роман мне на ухо.

Смакуя, перекатывает имя на языке. Ему нравится полная форма. Он никогда не говорил «Мила». Единственный раз, когда он это сделал, и было то самое голосовое, адресованное его отцу с просьбой выставить меня из квартиры.

— Не заставляй меня, — произношу на выдохе. Горько, что так все получилось, но он меня бросил. Зачем терзать? — Между нами все кончено.

Роман забирается рукой в волосы у меня на затылке, стискивает пряди и запрокидывает голову к себе.

— Ничего не кончено, Милана, — отчетливо слышу в его голосе желание. Яркое и сильное. Ни секунды не сомневаюсь, что он возьмет меня силой, если я буду и дальше сопротивляться. — Я тебе уже сказал. Ты моя. Ты попалась. И теперь я буду тебя иметь. Как хочу и сколько хочу.

Он наклоняется и проводит языком по моей шее, начиная от ключицы и до самого уха. Прикусывает мочку. От этого даже приятного в какой-то степени укуса по телу разбегается волна горячих мурашек. И сразу становится прохладно. Роман, гад, знает, на какие кнопки надо нажимать.

Тоскливо оглядываю комнату. Фиолетовый свет льется из-за матовых стенных панелей черного цвета с глянцевыми цветочными узорами. Окон нет. От дальней стены с небольшой подсвеченной нишей, в которой стоят бутылки с водой, метра на полтора простирается кожаный топчан по ширине комнаты. Это место буквально кричит о том, что создано для секса.

— Я не хочу тебя, Ром, — пытаюсь звучать как можно убедительнее. — У меня все прошло. Перегорело.

Роман выпускает мои волосы и забирается обеими руками под подол платья, тянет его вверх. Пытаюсь отбиваться, но тщетно. Роман сильнее. Оголяет мои бедра до ягодиц и толкает на топчан.

— Тем хуже для тебя, Милана, — рычит хриплым голосом. — Потому что я не намерен спрашивать разрешения.

В фиолетовом освещении он выглядит пугающе и безумно притягательно одновременно. Знакомые черты обрамляются тенями и цветными бликами, а светящиеся в ультрафиолете сорочка, белки глаз и зубы придают зловещее настроение его образу.

Отползаю на топчане, поправляю платье, обхватываю колени руками.

— Роман, ты… меня пугаешь, — произношу тихо. Это честно. — Мы уже чужие люди. Ты мне сейчас, как незнакомый человек.

А это неправда. Наверное, я просто пытаюсь воззвать к его совести, но по правде чувствую, что то, как мы разошлись — внезапно и в недосказанности — неправильно. Да и сейчас он демонстрирует такое желание, что непонятно становится, зачем завел любовницу и женился. Я знала его другим, и для того Романа такое было бы верхом нелогичности.

— Лучше сними платье сама, Милана, — повторяет Роман, будто вообще меня не слышал. — Иначе придется возвращаться в машину в рваном.

Сникаю. Он с живой не слезет. А еще отчетливо дает понять, что получит желаемое любой ценой.

— Хорошо, — соглашаюсь. Голос звучит подавленно, и я ничего не могу с этим сделать. — Можно стоя?

Роман повелительно кивает и делает шаг назад от топчана, давая мне место встать. Взгляд сочится ничем не прикрытой похотью. Уверена, как только я разденусь, он набросится на меня и хорошо, если не забудет про предварительные ласки.

Собираюсь с духом стянуть платье через голову, как вижу, что в сумочке загорается телефон. Отсвет экрана виден в незакрытую молнию. Спина мгновенно холодеет. Скорее всего, это мама. Скорее всего, снова что-то с Пашей. Все мысли выстраиваются в одном направлении — во что бы то ни стало ответить на звонок.

— Извини, это важно, — бросаю Роману и в несколько порывистых шагов дохожу до сумочки, которую оставила на небольшом пуфе у двери. Рывком вынимаю телефон. И правда мама.

В желудке становится горячо. Слишком неудобно отвечать тут при Романе, но внутри в тугой узел связываются чувство вины и жуткая тревога. Решительно тяну зеленый ползунок вбок.

— Мила, Мила, солнышко, — обеспокоенный голос мамы заставляет вздрогнуть. — Я снова вызвала скорую. Поднялась температура и добавился сильный понос. Боюсь, что будет обезвоживание. Ты еще долго на работе задержишься?

— Нет мам, держись, уже лечу, — отвечаю сосредоточенно и отрубаю звонок.

Делаю шаг к двери, но Роман уже тут как тут, хватает за плечо, стискивает пальцами.

— Куда собралась? — голос сквозит возмущением. — Мы не закончили!

_________________

18.

— Мне надо домой. Срочно, Роман, — в голос пробиваются рычащие нотки. — С мамой что-то случилось. Ей нужна помощь!

Роман тянет меня в сторону от двери. Встает на пути, отрезая возможность выйти. Только после этого отпускает руку.

— Я надеялся, ты будешь хотя бы немного изобретательнее, — ухмыляется, складывая руки на груди. — Больная мама — это же жуткая банальщина! Сказала бы еще, что у тебя кошка дома некормлена.

— Не будь бесчувственной скотиной, Ром, — цежу с раздраженной досадой. — Думаешь, я бы стала шутить здоровьем мамы? Я должна ей помочь!

То ли есть что-то в моих глазах, то ли в голосе, но недоверчивый взгляд Романа становится серьезным.

— Врать ты и правда никогда не умела, — выговаривает недовольным тоном. — Я отвезу тебя.

— Н-не надо! — выпаливаю быстрее, чем соображаю, что сделала это. — Я лучше сама доберусь.

— Я что-то не понял, тебе маму спасать надо или капризничать тут? — с нажимом спрашивает Роман. — Со мной быстрее будет. Это не обсуждается.

Он прав. Нехотя киваю. Последнее, что я хочу — чтобы он привозил меня к дому. Маме не стоит знать о происходящем. Да и извечный страх показывать ему наличие Паши сигналит приглушенной сиреной на горизонте сознания.

Роман наконец отходит, подпуская меня к двери. Принимаюсь тут же открывать замок. Ягодицу внезапно обжигает смачный шлепок. Небольно, но неожиданно. По спине пробегает судорога испуга, смешанного со злостью, но я не успеваю даже обернуться. Роман снова обхватывает меня сзади. Одной рукой держит за ребра, второй скользит по груди вверх и кладет ладонь мне на шею, поглаживает до подбородка и фиксирует, чуть сжимая пальцы.

— Не мог отпустить, не наказав, — возбужденно рычит мне на ухо. — Впредь не будешь опаздывать, сладкая.

С этими словами он отпускает меня, сам тянется и отпирает замок на двери. Открывает передо мной створку. Стою в ступоре… В браке Роман не позволял себе таких вольностей. Вот, что значит, можно по-плохому? Моя «игрушечность» продолжает показывать мне новые грани.

— Не делай так больше, Роман, — мне бы надо домой спешить, но я не могу пропустить этот шлепок. — Это унизительно!

Роман резко разворачивает меня и прижимает спиной к стене рядом с дверью.

— Спорим, если я суну пальцы тебе между ног, обнаружу, что ты намокла? — произносит самодовольно, гадкий нахал!

Заливаюсь краской. Он всегда возбуждал меня уже одним голосом. И сейчас, хочу я того или нет, тело реагирует на него точно так, как раньше.

— Я не сделаю того, что тебе не понравится, Милана, — повелительно шепчет на ухо Роман и принюхивается к моим волосам. — Я же чувствую, что ты пахнешь желанием. Придется в следующий раз наказать тебя за испорченный вечер.

По коже снова вихрем разлетаются мурашки. В спине чуть тянет. Во рту скапливается слюна. Если бы это был яд, стоило бы плюнуть в Романа. Хочется съязвить, что в таком случае ему надо наказывать мою маму, но это явно не лучшая идея.

Молча выхожу из чилаута. Роман идет следом. Мы спускаемся на улицу, и он сажает меня в машину. Теперь честно везет домой.

Сердце тяжело ухает в груди. Вдруг он привезет меня к моменту, когда туда подъедет скорая? Дурно делается от мысли, что он увидит Пашу на руках у моей мамы. Да он видел ее один раз на свадьбу. И что? Узнает, конечно, в два счета…

Боже, что за треш у меня в голове? Я так волнуюсь, что мысли путаются.

Роман подвозит меня точно к моему подъезду. Похоже, Слава должен был удостовериться, что я правда проживаю по адресу, который указан в личном деле.

Отстегиваюсь и собираюсь выйти из машины, но Роман опережает меня и открывает мне дверь. Если у ресторана это было закономерно, галантность — это статус. То здесь, где никто не видит, странно получать от него знаки внимания после того, что он успел сказать и сделать в течение одного этого дня.

Но я рано обрадовалась. Роман не дает мне сразу отправиться в подъезд. Прижимает к машине и бесцеремонно впивается в губы. Держит за затылок, не давая отстраниться. Тело плавится, как сыр на солнце. Внутри прокатывается волна жара. И я ненавижу себя за эти ощущения. Роман прижимается, и я даже через пальто ощущаю его моментально набухший член. Боже, откуда такое яростное желание? Жена ему, похоже, вообще не дает.

— Мила! — вдруг со стороны подъезда доносится возмущенный женский голос.

Роман отстраняется и оборачивается.

Я тоже выглядываю из-за его широких плеч.

Желудок сводит. Это наша соседка, Таисия Ивановна. Мама говорит, она женщина добропорядочная и целомудренная. Первое время она очень косо на меня смотрела, что я собралась рожать безотцовщину. Но потом мама, похоже, рассказала ей какую-то часть моей истории. Таисия Ивановна подуспокоилась и даже здороваться начала. Теперь, кажется, я буду навсегда предана анафеме.

— Мила, тебя мать дома ждет, извелась уж вся, а ты тут… — Таисия Ивановна картинно поджимает губы. — И не стыдно! Ох, молодежь пошла!

Чувствую, как голова сама вжимается в плечи. Эта старая коза вот-вот ляпнет что-нибудь про Пашу, лишь бы устыдить меня посильнее, и все пропало. Стискиваю ремешок сумочки и выскальзываю из-за Романа, явно остолбеневшего от несусветной наглости Таисии Ивановны. Здесь тебе не Москва, Ром, тут люди блюдут мораль.

— Бабушка, вы идите по своим делам, — наконец отмирает бывший муж. — И не мешайте мне с законной женой разговаривать.

У меня отвисает челюсть. Вот кто его, засранца, за язык тянул? Он сейчас от Таисии Ивановне все услышит о том, какой он муж и отец. Надо как-то это остановить! Но как? Таисия Ивановна, нахмурив седые брови, уже набирает воздух в легкие.

___________________

19.

Я в отчаянии. Что сделать, чтобы она не продолжила? Идеи хаотично роятся в мозгу. За мгновение передумываю кучу вариантов от того, чтобы притвориться, будто я упала в обморок, до того, чтобы швырнуть в Таисию Ивановну сумочкой.

— Молодой человек, — начинает она скрипучим от злости голосом. — Раз уж называетесь мужем…

Не нахожу ничего лучше, чем ринуться к ней, но буквально на втором шагу подворачиваю ногу, поскользнувшись каблуком на ямке в старом влажном асфальте. Кажется, слышу хруст лодыжки. Боль дикая. Не могу удержать равновесия и со вскриком падаю.

Роман вовремя подхватывает меня на руки и не дает рухнуть в грязь. На ресницах повисают рефлекторные слезы. Нога невыносимо ноет. Но, на мое счастье, Таисия Ивановна забывает, о чем говорила.

— Ох господи, Мила! Как же ты так! — сокрушенно кудахчет, подойдя к Роману. — Тебе, наверное, в травму надо?

— Где у вас тут круглосуточные? — сосредоточенно выговаривает бывший муж, так и держа меня на руках, точно я ничего не вешу.

— Да вы с ума сошли! Оба! — перекрикиваю их, от адреналина голос хрипит. — Мне домой надо! Маме помощь нужна. Никаких травм. Роман, поставь меня, пожалуйста!

— Не слушайте ее, Роман, везите в травму, — похоже Таисии Ивановне просто нечем заняться, кроме того, чтобы вторгаться в мою жизнь. Она сходу называет адрес круглосуточного травмпункта. — А ты, Милочка, не волнуйся, я с твоей мамой побуду.

Договаривает она с довольным видом и косоглазо мне подмигивает. Это… что вообще было?! Роман повторяет адрес, соседка подтверждает, и он несет меня к машине.

Да что ж за кромешная полоса невезения?! Стоило Роману снова появиться в моей жизни, все посыпалось. Абсолютно все. И мама на меня еще сильнее обидится, когда узнает, что Роман меня к дому подвозил и целовал на прощание. Чувствую себя абсолютно подавленно. Почему нельзя просто выключить проблемы?

— Сильно болит? — вдруг участливо спрашивает Роман, ведя машину по полутемным улочкам. — Ты ногой шевелить можешь?

Как будто его это и правда волнует. Болит уже терпимо, ноет. Шевелить больнее, но мышцы ощущаю, значит, перелома нет.

— Досадно, что игрушка из строя вышла? — отвечаю Роману вопросом на вопрос, отвернувшись к окну. — Ногу не сломала, не волнуйся.

Он больше ничего не говорит. Останавливается у круглосуточной травматологии. Тем же манером извлекает меня из машины и на руках несет в здание. У меня в голове не укладывается, как в нем уживается потребительское отношение, сдобренное жестоким шантажом, и такая упорная забота.

Ответ приходит только один — он сейчас ведет себя, как ребенок, который лечит куклу от выдуманного недуга. Только вместо куклы настоящий человек и настоящий недуг, так что отыгрывание роли заботливого мужчины просто тешит его самолюбие.

Роман устраивает меня на железных сиденьях в холле и подходит к регистратуре. Сонный администратор спрашивает, что стряслось, на что Роман вынимает из кармана бумажник и кладет на стойку несколько крупных купюр.

— Девушка подвернула ногу, — кивает на меня. — У нее нет времени сидеть здесь полночи, пусть врач поторопится и сделает все по красоте.

Администратор быстрым движением сгребает деньги и от суммы мгновенно просыпается. Вежливо просит подождать одну минуту и пулей вылетает куда-то по коридору.

Дежурный врач — крупный мужчина с седой бородой в плоских очках — появляется так же быстро. Опрашивает прямо в холле, при каких обстоятельствах я травмировалась, затем приглашает пройти на рентген.

Роман молча подхватывает меня и несет в конец коридора. Остается со мной, пока врач делает снимки. Мне начинает казаться, что он действительно беспокоится, но я не даю себе в это поверить. Срывать розовые очки потом придется с кожей.

Врач проявляет снимок в течение пяти минут, не отходя от кассы. Никогда бы не подумала, что наша травма умеет так оперативно работать!

После недолгого изучения, врач выдает заключение — перелома нет. Растяжение сухожилий. Показан покой и эластичная повязка для ограничения подвижности голеностопа. Выдает рекомендации. Эластичный бинт или эргономичный типа носок, который удерживает ступню в правильном положении относительно голени.

Роман кладет на стол врачу еще пару купюр и выносит меня из травмы. Ботильон с пострадавшей ноги приходится нести в руке, потому что сейчас нельзя ее ставить на каблук.

— Ты так и будешь меня везде носить? — спрашиваю уже с интересом. Когда ж ему надоест? — Я уже сама могу идти.

— Тебе же врач сказал, несколько дней только плоская подошва. Куда ты сама-то пойдешь? — с укором произносит Роман. — Сейчас отвезу тебя домой. На работу можешь на этой неделе не приходить.

Не знаю, радоваться или плакать. То, что можно неделю не появляться в офисе и не встречаться с Марком Георгиевичем — несомненно хорошо. Но Роман сейчас повезет меня домой. И наверняка захочет со всей медвежьей заботой занести меня прямо в квартиру. А там мама и Паша. Почему же мне так не везет?!

Пока мы едем ко мне домой, мучительно ломаю голову над тем, как отвертеться и самой дотопать до дверей. Но какие бы варианты я ни продумывала, не верю в успех. Вряд ли выгорит. Роман упертый, как баран.

В сумочке загорается телефон. Вынимаю. Мама звонит. Сжимаюсь. В машине даже музыка не играет. Роман может услышать, что она произносит, не говоря уже о голосе Паши. Но ответить надо. Даже не представляю, что сейчас услышу. Тяну ползунок.

____________________

20.

Поднося телефон к уху, убавляю громкость.

— Привет, мам, что случилось? — спрашиваю первой.

— Да ничего хорошего не случилось, Милана, — мама говорит кислым тоном. — В общем, положили Пашу в больницу. Сказали, организм обезвожен, нужна регидрация и лечение ротавируса в стационаре. Я сейчас с ним, устраиваемся. Ты как? Как нога?

Похоже, Таисия Ивановна ей уже обо всем доложила.

— Растяжение, — отвечаю самым ровным голосом, пытаясь не показать зашкаливающих эмоций. Не день, а американские горки! — Несколько суток покоя и эластичный бинт. Все хорошо, спасибо.

В душе лютая свистопляска. Я до чертиков рада, что Паши нет дома, и Роман его не увидит. И одновременно сердце сжимает болью от мысли о том, насколько тяжело заболел мой сыночек. Со своей болезной лодыжкой я вряд ли смогу его завтра навестить.

— Как мама? — спрашивает Роман, когда я вешаю трубку.

Конечно, не может не проверить, правду ли я сказала.

— Маму положили в больницу, — отвечаю тихим грустным голосом. — Сказали, требуется обследование. На несколько дней.

Роман поджимает губы и сосредоточенно кивает. Как будто принял к сведению. Ему-то это зачем?

Не доезжая до моего дома, он останавливается у круглосуточной аптеки и выходит из машины. Возвращается через несколько минут с бумажным пакетом, на котором отпечатан крест и чаша со змеей.

— Купил тебе эластичный бинт, Милана, — он кладет пакет мне на колени и снова заводит машину. — Ортопедическую повязку тебе подыщут завтра, когда магазины будут работать.

Сейчас забота Романа уже не кажется наигранной и ставит меня в тупик.

— Тебя жена дома ждет, а ты бывшую по клиникам и аптекам катаешь, — произношу укоризненно.

Меня так задевает, что он женился, что не могу не вворачивать этого на каждом шагу.

— Она умная женщина и не задает лишних вопросов, — сурово парирует Роман. — И ты будешь умницей, если прекратишь мне про нее напоминать.

— Роман, ты ведешь себя мерзко! Гадко! — взрываюсь. — Ты изменяешь женщине, которой признавался в любви. И делаешь это с той, которая этого меньше всего хочет. Одну обманываешь, а другую…

Не успеваю договорить. Машина резко тормозит, и ремень безопасности больно бьет меня в грудь.

— Прекрати, Милана, — рычит Роман не глядя на меня. — Не тебе призывать меня к морали. У самой рыльце в пушку.

Последние слова звучат с невесть откуда взявшейся болью и досадой. Проглатываю язык и все слова, которые собиралась еще сказать. На что он намекает? Нет, ну точно не на рождение Паши. Если бы Роман знал про сына, уже бы козырнул этой картой. Значит, на что-то другое? Но сокрытие беременности — единственный мой грешок.

Роман довозит меня до дома, выходит из машины и уже привычно берет меня на руки. Поднимается на пандус. Набираю четырехзначный код на магнитном замке. Роман ловко открывает себе дверь и заносит меня в подъезд.

Останавливается у косых и убогих раздолбанных почтовых ящиков, оглядывает унылый холл.

— Это твой дом? — спрашивает с удивленным недоверием.

Даже не думала, что у него может возникнуть такая эмоция!

— Что за бомжатник?! — он кривит лицо в гримасе омерзения.

О, вот теперь все на своих местах. Вряд ли он стал бы сокрушаться о моих условиях жизни, а вот выразить пренебрежение — это завсегда.

И я вроде понимаю, что это его извечный снобизм, но все равно становится стыдно. Я правда живу в ужасном доме. У нас ремонта не было лет сто — все стены исписаны граффити, а у мусоропровода между первым и вторым этажом все время кто-то справляет нужду.

— Если тебе так противно тут находиться, поставь меня на пол и уходи, — цежу злобно. — Иначе придется терпеть этот бомжатник аж до пятого этажа!

Роман молча направляется к лестнице и начинает подниматься.

От мусоропровода снова несет мочой, но сейчас к запаху аммиака прибавляется еще и тухлая вонь, тянет порченой рыбой и гнилыми овощами. Дворник, видимо, снова запил и не убирает мусор.

— И потерплю, — рычит Роман на втором этаже. — Ты сама на пятый этаж до утра ползти будешь.

Откуда это показное рыцарство? Что он пытается доказать? Кому? Неужели он думает, что я смогу относиться к нему лучше? Он шантажом вынуждает меня стать его любовницей, когда дома ждет законная жена. Мудак — одно слово.

— Так и знал, что надо было тебя к себе везти, — выговаривает он на четвертом этаже, цепляясь взглядом за мусор, рассыпанный у мусоропровода. — Ночь бы провела в нормальном месте. У вас тут, небось, еще и тараканы толпами бегают.

Только поджимаю губы. Тараканы и правда есть. Но до нашего пятого этажа редко добираются. В основном терроризируют нижние.

Даже интересно становится, куда он собирался меня привезти? А как же жена? Потом доходит — он наверняка тут в гостинице живет. Вот и привез бы в номер. Почти как я изначально и предположила.

Роман останавливается на пятом этаже у двери в предбанник, куда выходят квартиры. Выглядит точно так же, как и на первом, нисколько не запыхался даже, хотя и шел с утяжелением килограмм в сорок пять.

— Спасибо, что донес, — все-таки благодарю его, самой подниматься было бы нереально сложно. — Поставь меня, пожалуйста.

— А если я не хочу? — усмехается Роман. — Может, мне понравилось носить тебя на руках? Ты, кажется, похудела с нашей последней встречи.

Да, перед его командировкой в Китай я весила пятьдесят два килограмма. В беременность набрала всего пять, а после родов на нервах сильно сбросила.

— Поставь меня, Роман, — теряю терпение. — Я домой хочу!

Он нехотя опускает меня на пол. Опираюсь о стену и балансирую на одной ноге, локтем прижимая к телу ботильон и пакет из аптеки.

— Поправляйся, Милана, — бархатно и тепло вдруг произносит Роман.

Жду, что он сейчас накинется на меня с очередным бесцеремонным поцелуем, но этого не происходит. Ущербная игрушка его не прельщает. Тем лучше, болеть надо как можно дольше. В идеале, вообще не вылезать с больничного.

21.

На глаза наворачиваются слезы. Я слишком утомилась за сегодняшний день, нет сил больше держаться. Опираюсь о стену спиной. Надо придумать, как поступить.

Можно, конечно, малодушно обратиться за помощью к Роману, его рабочий телеграм уже добавили во всеобщую рассылку. Но чего я точно не хочу — ночевать у него. К тому же, он так совсем рыцарем себя почувствует. А от рыцаря в нем только плечистая фигура и властные замашки.

Есть еще вариант — обратиться к Сашке. Приятелю, которого я успешно френдзоню последние полгода. А он почему-то не отлипает. Уже и в любви признался, и Пашу воспитывать готов. На словах, по крайней мере. Но у меня к нему душа не лежит. И после сегодняшней встречи с Романом понимаю, почему — я так и не отпустила наши отношения.

Нет, к Сашке тоже не вариант. Чего доброго еще приставать начнет. Мужчины не в состоянии предположить, что девушка у них дома может оказаться не за сексом.

Часы показывают начало двенадцатого вечера. Перебираю в голове соседей. Все нормальные люди уже давно легли спать. Но есть ненормальные, вроде Таисии Ивановны. Вот к ней я бы хотела обращаться за помощью в последнюю очередь. Хотя, наверное, ее квартира — самый безопасный вариант, где провести ночь. Не на лестнице же ночевать! Таисия Ивановна, конечно, мозг высадит, но без крова не оставит. Перед мамой постыдится.

Поднимаюсь на одну здоровую ногу и уже собираюсь позвонить в квартиру Таисии Ивановны, как дверь скрежещет замком, открывается, и соседка сама предстает передо мной. С пакетом мусора наперевес. Выглядит по-домашнему, в пестром халате с фруктами в разноцветных квадратах и пушистых тапочках. В волосах бигуди. А она однако модница!

— Господи, Мила! Ну и напугала же ты меня! — она кладет руку на пышную грудь слева.

Выходит на лестницу и направляется к мусоропроводу.

— Я смотрю в окошко, этот, твой хахаль-то, который на джипе, уехал давно, а тебя нет и нет, и не звонишь, — она продолжает кудахтать возвращаясь на пятый этаж. — Я уж думала, то ли тебе плохо стало, то ли этот тебя… обидел.

Я медленно оправляюсь от шока. Что за ерунду она несет?

Таисия Ивановна замолкает, видимо, заметив мои круглые от удивления глаза, и поясняет:

— Мама твоя мне ключи для тебя оставила, — она жестом показывает мне на дверь. — Их с Пашей скорая еще до твоего приезда увезла, а ключики-то ты дома забыла. Идем, я тебе отдам!

Мы вместе заходим в предбанник на пять квартир, и Таисия Ивановна поспешно убегает к себе в квартиру. Вскоре возвращается с моей связкой ключей. Благодарю и отправляюсь домой. Почти прыгаю на одной ноге, чтобы поменьше тревожить пострадавшую. Хотелось бы, чтобы завтра я уже начала хоть как-то ходить и смогла навестить Пашу с мамой.

Едва захлопнув дверь за спиной, падаю на пуф рядом. Сил нет даже стоять. Я на нуле. Эмоционально и физически. Этот день меня высосал. А еще нога. Хоть на четвереньках ползи к кровати.

Из последних сил заставляю себя раздеться, падаю в кровать и мгновенно засыпаю.

Просыпаюсь по будильнику на семь утра, раздраженно вырубаю его, заодно выключаю все последующие. И блаженно засыпаю.

В следующий раз меня будит настойчивый звонок в дверь. На часах начало первого. Ничего себе я спать! Спускаю с кровати ноги и обнаруживаю, что пострадавшая отекла и стала раза в полтора толще здоровой. Болит все так же сильно.

И кому же я так нужна прямо сейчас, что он продолжает трезвонить. Набрасываю халатик и медленно ковыляю открывать.

Подойдя к двери на лестницу, в мутноватое стекло по центру вижу гостя — парень лет двадцати в спецовке курьера почтовой службы. Странно. Это не обычная доставка. Открываю.

Курьер протягивает мне запаянный целлофановый пакет с чем-то мягким внутри и просит расписаться в бланке за получение. После чего прощается и убегает. Эти ребята всегда спешат.

Возвращаюсь домой, вскрываю пакет… Могла бы догадаться. Роман сказал, что ортопедическую повязку достанет днем. Вот и она. Натягиваю ее на пострадавшую ногу на манер носка. Пятка помещается в небольшое отверстие, под лодыжку на верхней кромке сделаны вырезы, пальчики остаются открытыми. Она черная с отстроченными краями, выглядит эстетично. Ходить становится значительно легче — повязка каким-то образом снимает нагрузку или вроде того.

Это очень кстати! И прибавляет уверенности, что мне хватит сил добраться до больницы. Желание поскорее увидеть сыночка жалит в спину и заставляет торопиться.

Готовлю себе растворимый кофе, звоню маме, выясняю, в какую палату положили их с Пашей, и собираюсь в больницу. Приходится выковырять из шкафа летние сетчатые кроссовки, больше ни во что моя «слоновья» нога не влезет. А к кроссовкам надеваю мягкий белый спортивный костюм, оверсайз в кэжуал стиле, и, накинув демисезонный пуховик, выхожу.

Пышная продавщица с рыжими кудряшками Маша в продуктовом, куда мы обычно ходим с мамой, сокрушается по поводу здоровья Паши и сочувствует моей собственной травме. Похоже, Таисия Ивановна не теряла времени даром и уже передала свежие новости всем, до кого смогла дотянуться.

Закупив яблок, бананов и детских творожков, вызываю такси. Тоска стискивает сердце. Я соскучилась по Паше. Один вечер без укладывания и сказки на ночь, и у меня уже ломка.

Поглядываю на часы. Я невыносимо медлительная с этой своей дефективной лодыжкой. Полтора часа прошло с момента созвона!

Такси высаживает меня у главного входа в областную детскую больницу. Она у нас самая большая, сюда свозят деток с окрестных городков. Я рада, что Паша попал именно в нее. Наверняка, палата будет нормально оборудована.

Прихрамывая, поднимаюсь по лестнице на высокий пандус, прохожу в стеклянные двери, к проходной. К счастью, сейчас приемные часы. Называю номер палаты, и меня пропускают.

Третий этаж. Не жду большого небыстрого лифта, в который могут въезжать каталки с пациентами, поднимаюсь по лестнице, наплевав на боль в ноге. В рекреационном коридоре носятся детишки от двух до четырех лет, мамы в халатах и трениках с майками стоят небольшими кучками и беседуют, поглядывая за своими чадами.