Бывшие. Я всё ещё люблю

Глава 1

Демид

Ночное дежурство в самом разгаре. Тяжёлая выдалась смена. За пять лет работы хирургом я привык к бессонным ночам.

— Демид Василич, — запыхавшаяся Машенька в сбившемся набок колпачке врывается в кабинет. — Там циркачку поднимают из приёмного покоя!

Ненавижу цирк по личным причинам. Недовольно глянув на стрелки часов, перемахнувших два часа ночи, ворчу:

— Готовьте операционную, чего орать-то? С фонаря упала циркачка твоя, что ли? Или теперь сальто-мортале по ночам на площадях крутят?

— Тихо ты, — Машенька оглядывается и, проскользнув в кабинет, плотно прикрывает за собой дверь. — Тут коллеги с её дитём топчутся. Цирк в городе уже месяц как. Афиши не видел, что ли? Последний день гастролей отмечали, тигр взбесился, из клетки вырвался.

— Тигр, говоришь? — Меня охватывает нехорошее предчувствие. Сворачиваю папки на рабочем столе и поднимаюсь из нагретого кресла, где уже подумывал прикорнуть.

— Дрессировщица бросилась усмирять его. Подрал он её здорово, — Машенька с вожделением скользит по мне взглядом и протягивает карточку. — Имя красивое у бабы. В детстве мечтала о нём.

— Дрессировщица? — выхватываю бумаги из Машенькиных рук, и вдох застывает в груди. Уже знаю, что прочту на титульном листе. Напечатанные жирным имя и фамилия бьют по глазам. Ева Колесникова. Не люблю, ненавижу. Воспоминание о ней, всё равно что нож под сердце.

Выбегаю в коридор и спотыкаюсь о девчушку лет шести. Она падает на попу и хлопает длиннющими ресницами. В них запутались слезинки. Ни дать ни взять маленький черноглазый котёнок во флисовом костюмчике. Из-под розового капюшона с ушками торчит тёмная чёлка.

— Прости, — машинально наклоняюсь и подхватываю девочку на руки. Она легче пуха. — Не ушиблась?

— Ты доктор? — серьёзно спрашивает девочка.

— Доктор!

— Ты нужен моей маме.

— Сделаю всё, что в моих силах.

Подбегает девица с зелёными волосами и лицом, утыканным колечками. Забирает у меня ребёнка:

— Катька, ты точно своей смертью не умрёшь.

Я уже ломанулся дальше, но слова этого чудища заставили меня остановиться.

— Вы нормальная? — понимаю, что задал глупый вопрос. Дама с металлическим дерьмом на морде и с волосами цвета укропа априори не может быть нормальной. Смотрю на второго коллегу Евы. Неопределённого возраста мужчина, с лицом испещрённым шрамами и морщинами. Не иначе шпагоглотатель. Махнув рукой, спешу в операционную. Одеваю стерильный костюм, дезинфицирую руки.

— Демид Василич, большая кровопотеря. — Ирина готовит худенькое тело Евы к операции.

— Работаем. — Склоняюсь над Евой и вглядываюсь в любимые черты лица.

Время не лечит. Раньше считал, что лечат новые отношения. Но это лекарство мне тоже не помогло.

Веки Евы подрагивают, глаза лихорадочно блестят, волосы намокли от испарины. От неё за версту разит алкоголем. Взгляд фокусируется на мне, и сухие губы приоткрываются в усмешке:

— Демидрол, ты? — хрипит она и заходится в кашле.

— Димедрол? — Анестезиолог вводит лекарство в вену и садится в её изголовье. — Что за чепушня? Сейчас такой обезбол поставим — спать, как ангел будете.

— Привет, Багира! — подмигиваю Еве. Сейчас не до личных разборок.

— Позаботься… о Кате… если я… Она тебе… — На большее сил не хватает, и Ева замирает.

В памяти всплывает темноглазый котёнок в розовом флисе. Маленький пушистый комочек. Я равнодушен к детям, мне больше нравится процесс их создания. С защитой разумеется. А тут зацепила меня малышка. С первого взгляда зацепила. Быть может, потому что она дочь Евы. Руки выполняют механическую работу. Стараюсь не думать о том, что передо мной подранное тигром тело любимой женщины.

— Скальпель… зажим… зажим…

— Давление падает!

Отдаю короткие приказы, а в голове одна мысль: «Ева должна выжить. Работаем».

***

Ева

Гримёрка как гримёрка. Низкий потолок, стены в афишах. А по сторонам глянешь - Ноев ковчег, не иначе. На ящике с реквизитом спят в обнимку макаки Шера и Рим. Болонки клоуна Карлуши приютились в ногах у заснувшей после представления Катюни. Дочка то негромко посапывает, то разговаривает во сне. Тихо переругивается чета попугаев в клетке, накрытой цветастым платком.

На хромоногом столе бутылка столичной, оливки, буженина и чёрная икра, подаренная мне вместе с букетом цветов пылким поклонником. Имени не запомнила, визитку выкинула. С досады. Не от него я ждала каждое выступление признаний и подношений.

— Месяц шли гастроли в родном городе. Месяц! — роняю в стакан пьяные слёзы. — А Демид не удосужился прийти.

— Может, не знал? — икает Карлуша, перебинтовывая растянутую ногу. — Хватит тебе уже. То не пьёшь, фигуру блюдешь, а то нарезалась как последняя забулдыга.

— Не мог не знать, — бью кулаком по столу. — Афиши висели повсюду. Думала, нарисуется с букетом, а я, гордо тряхнув шевелюрой, пошлю его в эротическое путешествие.

Глава 2

Демид

Рассветные лучи заглядывают сквозь жалюзи на окне одноместной палаты. Операция шла четыре часа, но я больше переволновался, чем устал. Оказывается, совсем непросто сшивать мышцы и лоскуты кожи на теле женщины, которую, увы, всё ещё любишь. Сижу возле постели Евы и согреваю дыханием её ледяную руку. Целую тонкую кожу запястья. Думал, не прощу никогда, а увидел, и словно не было всех этих лет. Часто представлял себе нашу встречу, но чтобы вот так, в операционной: пьяная в дрова и подранная в клочья …

Машенька, сладко зевая во весь рот, входит в палату. Отсаживаюсь от Евы на подобающее доктору расстояние. Медсестра записывает в журнал показания приборов и приоткрывает окно.

— Там девочка проснулась. Что с ней делать-то?

— Какая девочка? — сижу, не сводя взгляда с обескровленного лица Евы, сам как пьяный.

— Ну дочь этой… Как её там? Колесниковой!

— А где она проснулась? В коридоре? Эти клоуны тоже здесь ночевали?

— Нет, — Машенька смотрит на меня как на парию. — Как раз тот самый случай, когда и цирк уехал, и клоуны свалили. У них поезд, гастроли.

Вскакиваю со стула:

— Что значит свалили? А мы что должны с ребёнком делать?

— Не мы, а вы, — Машенька криво улыбается и достаёт из кармана картонный складень с надписью «Свидетельство о рождении» и пихает мне в руки. — Это вам просили передать.

— Почему мне?

— Никогда бы не подумала, что в юные годы вас кликали «Димедролом».

— Демидролом, — машинально поправляю Машеньку. — Я, действительно, знал Еву раньше. Жили в соседних домах.

— Выглядит старше вас, — Машенька придирчиво разглядывает пациентку.

— Это я её старше… Постой, а почему эта зеленовласая кикимора так просто скинула ребёнка и уехала?

— Не только ребёнка, — вздыхает Машенька. — Утром подвезли вещи Колесниковой и клетку с тигрёнком. Стоят в приёмном. Насрал уже.

— Дурной сон какой-то. — Закатываю глаза. — Тоже мне велели передать?

— Ну не мне же! — Машенька, ещё вчера имевшая на меня виды, смотрит как на чумного. — У меня смена заканчивается. У вас, кстати, тоже. Советую решить вопрос, пока Серафима Андреевна не нарисовалась. Понедельник, как-никак. Вы же знаете её отношение к лихим кобелирующим личностям

Серафима Андреевна — заведующая отделением, ненавидит мужчин по личным причинам. Поэтому я лишь приятное исключение в отделении, по просьбе моей матушки — они подруги детства.

— Я не кобелирующая личность! — Щёки будто кислотой обожгли.

— Если вы объясните ей, почему бродячий цирк подбросил вам ребёнка, буду аплодировать стоя. Этой барышне, — Машенька кивает на Еву, — вы вряд ли в ближайшие часы понадобитесь. Займитесь ребёнком, зверёнком и вообще… Не подставьте нас с этим табором.

В коллективе дисциплина ого-го. Понимаю Машеньку. В маленьком приморском городке репутация дороже золота.

— Как её зовут?

— Катя вроде.

— Хорошо! — Выхожу из палаты и пытаюсь уместить в голове Еву, тигрёнка и девочку, чьё свидетельство о рождении жжёт мне бедро почище раскалённого железа.

— Привет! — Словно ясно солнышко сидит на диване в ординаторской. Девчушка, закутанная в одеяло, сжимает в руках мою чашку с фото лемура. — Мама норм?

— Норм! — обвожу взглядом коллег, переодевающихся после смены.

— Поехали домой, — ощущаю себя полным идиотом. — Там и поговорим.

— Баламут любит козлячье молоко! — Малышка сползает с дивана и руками приглаживает длинные вихры. — У вас тут рынок недалеко есть. Ты на тачиле?

— У меня есть машина, — аккуратно поправляю я, снимая халат.

— Дивно! Слушай, так лопать охота, — соскакивает Катя с дивана. — Давай ещё в мак заедем, по чизу тяпнем?

— Давай, — соглашаюсь и незаметно щипаю себя за ухо. — И молока где-нибудь надоим.

Светка, медсестра с которой у нас было всё и без обязательств, пишет телефон на бумаге:

— Здесь есть и молоко, и всё, что любят тигрята.

— Спасибо, милая! — подхватываю Катю на руки и выхожу с ней из кабинета.

— Мы к маме? — она испуганно оглядывается, слушая мои гулкие шаги в пустынном коридоре.

— Мы к папе! — несложно было прикинуть дату рождения и дату сношения. Первого для Евы и самого лучшего для меня.

Это произошло в подвале на моей куртке. Ева спасала очередных котят там, а я — её. Не знаю, как и почему это случилось именно тогда. Я пришёл домой к Еве, а её мать сказала, что она в подвале. Очередная подопечная Евы подкинула котят.

Спустился вниз, замок открыт. Ева сидела поверх своего пуховика и по всему подвалу разносился запах куриного бульона. Пять котят довольно мурчали возле длинных и стройных ног. Она была так прекрасна и невинна, что я не сдержался. Раньше я даже не решался лишний раз заговорить с Евой о плотской любви, а тут во мне проснулись демоны. Я, первый отличник и спортивная надежда института, набросился на двоечницу Колесникову, и дальше случилось страшное и очень приятное…

Глава 3

Ева

Во рту сушняк, в голове вертолёты, тело невесомое. Где я вообще? В космос не собиралась, на поезд не похоже. Не слышно «чу-чух чу-чух» и мирного гула коллег. Приоткрываю один глаз. Такие стены могут быть только в больнице. Твою ж дивизию! Воспоминания накрывают, словно овации зал. Браво, Ева! Цезарь, твоя любовь и гордость, убит, а ты… Что за хрень у меня в носу? Подношу руку к лицу — дыхательные трубки? Другую руку не согнуть. Уф, там катетер. Ты в полной заднице, Ева. Оркестр, играет туш! В твоих внутренностях рылся Демидрол. Супер! А где Котэ? Шарю взглядом по палате. Надеюсь, Карлуша с Сонькой нас не кинули.

Металлический грохот сплетается с цокотом каблучков. Дверь палаты распахивается. Медсестра вкатывает стойку под капельницу, и румяное лицо озаряет улыбка:

— Пришли в себя?

— Моя дочь… Где моя дочь Катя? — Нет сил даже на локте приподняться.

— Ушла ещё утром с Демид Василичем, — медсестра смотрит на меня с нескрываемым восторгом. — Скажите, а ведь это здорово… Управляться с тиграми?

— Как видите, не всегда.

— Я была с сыном на вашем выступлении. Вы такая красивая, изящная и в то же время такая сильная. Расшитый золотом камзол, лосины… Вы замечательная артистка. Влюбилась в вас, — тараторит без умолку медсестра и налаживает капельницу. — Прихожу сегодня на смену, а тут такие новости! У Демид Василича объявился ребёнок, в приёмном покое — тигрёнок, а в реанимации — вы без сознания. Я думала, Серафиму Андреевну удар хватит.

— Серафима Андреевна жена Демида? — пальцы сами сжимаются в кулаки.

— Что вы! Это заведующая наша. — Из-под колпачка медсестры выбивается рыжая чёлка. Девушке не больше двадцати, а уже с ребёнком. Впрочем, если сын ходит в цирк, то, скорее всего, медсестра просто молодо выглядит. На безымянном пальце нет кольца, но в наше время это ничего не значит. — Демид Василич у нас завидный холостяк. Хоть на шоу его отправляй. И дом у него роскошный на побережье, и джип навороченный.

Болтун — находка для шпиона. Значит Ираида осталась где-то в прошлом, забытой в заднице клизмой, новой женой не обзавёлся. А свадьба-то какая громкая была.

— Почему Катя ушла с Демидом. Где Карлуша с Соней?

— А это кто? Обезьяна с попугаем? — медсестра хлопает синими ресницами.

Начинаю понимать, почему она без обручального кольца.

— Это артисты труппы. Мои коллеги.

— Я их не застала. Но девчонки болтают, будто были тут двое. Баба такая с зелёными волосами и мужчина… Они Демиду все ваши вещи и документы оставили. Да вы не переживайте. Он нормальный мужик. Ласковый, ой… — медсестра прикусывает язык. — Я хотела сказать, к детям и животным с любовью относится. У нас тут как-то кошка родила…

Теряю нить разговора. Значит Карлуша с Сонькой так мою судьбу решили устроить. Спалили всю контору. Да я сама вчера спьяну да со страху, чуть не сболтнула про Катьку. Особняк, внедорожник... Бабы небось от госпиталя до его помпезного дома в очередь раком выстраиваются. Ласковый, блин!

***

Я с трудом тянула одиннадцатый класс. Мне уже исполнилось восемнадцать. Учёба постыла. животных я любила больше, чем людей, но мечта поступить в ветеринарный институт казалась абсурдной. Поэтому в моей комнате постоянно жили на передержке мохнатые и пернатые. Мать не возражала. У неё после головокружительного романа с механиком торгового судна случилась беременность, потом вторая от парня с другого корабля. В общем, ей было не до меня.

Демид жил в новом кооперативном кирпичном доме напротив нашей хрущёвки. Как-то у его мамы, которую он почему-то звал по имени, сбежала болонка. Собака сама вышла на меня, когда я по обыкновению вечером вынесла еду бездомным котам. Про мой фонд помощи знали многие, ведь я одарила чудесными хвостиками добрую половину квартала. И на корм зверям мне всегда хватало. Болонка втиснулась между котами и с жадностью набросилась на еду.

— Летиция! — кличку я знала из объявления. Их сегодня развесил на столбах и в подъездах светловолосый красивый высокий парень. Болонка даже не обернулась. Я бы тоже неохотно отзывалась на такую дебильную кличку. Впрочем, я слышала сегодня из разговоров бабулек на лавке, что хозяйку собаки звали Аманда, так что я зря удивлялась. Подхватив собаку на руки, я почапала к дому из красного кирпича. Телефон разрядился, и я решила, что проще будет, если отнесу болонку прямо в холёные ручки Аманды, не знаю, как её по батюшке.

Консьержка подсказала номер квартиры, и я в чистом лифте с зеркалами и музыкой вознеслась на пятый этаж. Ткнула в кнопку звонка, мысленно сравнивая нашу пошарпанную дверь с представительным входом в квартиру хозяев Летиции. Дверь открыл парень в спортивных штанах и с голым торсом. Судя по взмокшему лбу, я оторвала его от тренировки.

— Девочка моя, — выскользнула из комнаты белокурая Аманда с патчами под глазами и в кимоно с розовыми фламинго. — Мамочка чуть не умерла от горя.

Вообще-то перед смертью, маску под глазами не делают. Но, может, Аманда относится к тем дамам, которые и в гробу хотят выглядеть идеально. Выхватив у меня собаку, страдалица на вытянутых руках потащила её в ванную. Обронила через плечо:

— Демид, рассчитайся!

— Мне ничего не надо, — сунув руки в карманы кожанки, буркнула я. Обычно не отказываюсь от вознаграждения, но тут противно стало.

Глава 4

Демид

В приёмном покое неохотно спускаю Катю с рук. Ей шесть, она в состоянии ходить ногами, но если бы не чемоданы и тигрёнок, я нёс бы дочку до машины. Как Ева могла так поступить со мной? Не рассказать о ребёнке.

— Баламут! — Катя бросается к тигрёнку размером с кота мейн-куна. — Ты мой сладкий.

Тигрёнок поднимается на лапы и тыкается мордой в решётку. Катя опускается на четвереньки, и друзья-приятели трутся носами. Дежурные врачи со скорой попивают крепкий чай и умиляются. Санитарка Тамара, бабулька приятной наружности, протягивает мне бутылку с соской:

— Держи, Василич! Ему клоуны молока оставили, я в шесть покормила. Ох и прожорливая зверюга.

— Спасибо, — растерянно смотрю на три чемодана возле клетки. Ощущение, что я на вокзале и сажусь в поезд, не зная конечной остановки.

— Дочка твоя? — кивает Тамара на Катю. — Хорошенькая.

— Спасибо, — повторяю я.

Интересно, только в больнице знают, что у меня ребёнок нашёлся, или клоуны, уезжая, ещё и афиши по городу расклеили: «Демид Сумароков обрёл дитя». В принципе, мне по барабану. В чём-то даже на руку. Но вот когда слухи дойдут до Аманды… А тут и афиш не надо. Серафима настучит. Звонит мобильник, и я, увидев фото родительницы на экране, отключаю звук.

— Катюш, пойдём, — рассматриваю клетку. — Как её тащить-то?

— Она на колёсиках! — Катя ловким движением вытаскивает ручку из-под днища клетки и за неё толкает чудо-конструкцию к выходу.

— Помочь с чемоданами? — сочувственно смотрит на меня водила со скорой.

— Если вас не затруднит.

— Ух ты! У тебя тачка просто бомба, — восхищается Катя. Ласковое июньское солнце запуталось лучами в её тёмных волосах.

— Тачка — это садовый инвентарь, — сажусь перед дочкой на корточки. — Давай договоримся сразу: ты — принцесса, я — король. Царственные особы не должны грубить.

Катя кладёт мне руки на плечи и заглядывает в глаза:

— А ты правда мой папа?

— Правда.

— А где ты был?

— Да я-то как раз здесь был! — усмехаюсь я. — Это вы с мамкой почему колесили столько лет мимо меня?

— А потому что мы Колесниковы! Вот и колесим по свету. Я вырасту, тоже буду дрессировщицей. Цирковая династия у нас.

— Впервые вижу девочку, которая отказывается от титула принцессы.

Катя пожимает плечами, в точности как Ева:

— У принцессы вообще-то корона, а не титул.

Проглатываю улыбку и вкрадчиво спрашиваю:

— А от короны тоже отказываешься?

Катя смотрит за мою спину и в один прыжок оказывается у клетки.

— Пошла отсюда! — Катя заслоняет тигрёнка худеньким телом от бродячего пса. В глазах девочки нет страха, но она ростом-то вполовину собаки. Пёс нехотя отступает. У моей дочки, как и у её матери, мохнатые друзья на первом месте. Мне всё больше хочется заполучить эту парочку.

— Давай помогу? — открываю заднюю дверь машины. — Только у меня детского кресла нет.

— Да я на лошади без седла могу, — Катя прошмыгнув мимо, ныряет в салон и вытягивается на заднем сиденье. — Кайфово как!

— А ты не хотела быть принцессой!

— Не ворчи, — Катя подпирает голову рукой. — Грузи багаж.

Нормально меня построили.

— Ты забыла сказать «пожалуйста».

— Пожалуйста, — зевает Катя и пристраивает маленькую кожаную подушку под голову.

Открываю багажник и чешу в затылке:

— Коть, перебирайся вперёд! — кричу дочке. — Не влезут иначе чемоданы ваши.

Доля секунды и Катя, протиснувшись между сиденьями, плюхается за руль. Загружаю имущество Колесниковых и открываю водительскую дверь.

— Куда милорд желает ехать? — Катя обворожительно улыбается.

— На Кудыкину гору воровать помидоры, — смеюсь я. — Двигайся давай.

Заехав в бургерную и на подворье за мясом и молоком, привожу малышку домой. С брелока открываю ворота и заезжаю во двор.

— Ты здесь живё-ёшь? Один? — у Кати при виде двухэтажного особняка с видовыми панорамными окнами на море перехватывает дыхание. — Реально король?

— Как видишь.

Она выбирается из машины и подбегает к фонтану с обнимающейся парой под зонтом в центре. Мочит ладошки, умывает лицо и поворачивается ко мне:

— А купаться в нём можно?

— За домом есть бассейн. Там удобнее.

— Охр… Ой, — Катя закрывает рот рукой и хихикает. — Я хотела сказать «круто»!

— Твой приятель есть хочет. Давай покормим его да пойдём купаться.

В просторном холле Катя с разбегу делает колесо, садится в шпагат и замирает со вскинутой рукой. Дарю ей ожидаемые аплодисменты.

— У тебя тут прямо арена! — поднимается она.

Глава 5

Ева

— Василий Дмитрич, пожалуйста, не увольняйте меня! — Боль в теле ничто по сравнению с болью в сердце. Не переживу, если меня выкинут на улицу. Цирк часть моей жизни. Не мыслю себя вне его стен.

— Ева, из-за тебя чуть не погиб мой племянник и другие люди! Как ты могла не закрыть клетку?

— Да я закрывала её! — срываюсь на крик. — Это Антон!

— А он утверждает обратное. И у меня нет оснований ему не верить.

— Антон ваш рвётся в дрессировщики. Но мои ребята сожрут его!

— Звери его слушаются.

— Они его слушаются, когда я стою рядом.

— Да я пока и не планирую выпускать его на арену. Ева… Видишь ли… Я вообще подумываю закрыть номер. В последнее время рентабельность сильно упала. Да и всего два тигра осталось.

— Как? Нет! А мои хвостики? Что с ними?

— Я решу вопрос.

— А я?

— Ты, вообще не знаю, когда вернёшься в строй. Я созванивался с врачом, он говорит, что ты как минимум месяц проведёшь на больничном. К тому же, если ты так будешь нажираться…

— Да я в первый раз…

— Всё когда-то бывает впервые. Извини, у меня важный звонок на второй линии.

Набираю Катин номер и сбрасываю. Слёзы душат. Хочется выйти из окна. Пишу дочке в мессенджере: «Солнышко, ты в порядке? Не могу говорить». Она хоть и не учится в школе, но хорошо читает и пишет. В труппе одна бывшая учительница работает ассистенткой. Она и занимается с Катюхой грамотой. Лексика, конечно, хромает у кровинушки. Считывает с нашей молодёжи в труппе. Как бы не шокировала нашего интеллигентного родителя. Через минуту приходит голосовое сообщение: «Мам, почему ты говорила, что папа уплыл на корабле? Никуда он не плыл. Он людей лечит. И тебя обещал вылечить. Он смешной такой. Думает, что король. Не хочу его расстраивать. У нас в стране только президент есть. Но ты говорила, что каждый должен верить в чудо. Оно тогда сбудется. Ой, меня зовут. Мы с папой сейчас в магазин поедем». Следом приходит второе: «Тебе что купить?» Улыбаюсь. Ещё одно голосовое — поцелуйчики в трубку. Катя — мой самый родной человечек. Мы никогда не расставались. ребёнок всю дорогу тусил в слинге, пока ходить не научился. Я даже помыслить не смела, что со мной что-то может произойти. А вот случилось, и что было бы с ней, если бы не Демид? Моя неугомонная мать вышла замуж, переехала в деревню и родила четвёртого ребёнка. Ей всегда не до меня, да и я не привыкла просить её. Отправляю деньги ребятам на подарки, звоню по праздникам, но разговор дальше общих слов никогда не идёт.

Демид… Мне льстило его внимание. Богатый парень, старше меня на пять лет. Таскался за мной, как за маленькой. Упорно делал вид, что просто хочет помочь. На экзамены в одиннадцатом классе снарядил меня хитрой системой. Все ответы диктовал мне прямо в ухо. На выпускной я идти не хотела. Но накануне курьер принёс большую коробку. В ней лежали атласные туфли, длинная туника голубого цвета, подарочный сертификат в салон красоты и конверт с короткой запиской: «Выпускной как прощание с детством». Я пошла. А вечером у школы увидела машину Демида.

***

— Как погуляла, красавица? — Демид выходит из машины, и мои одноклассницы, вывалившие на улицу покурить, провожают меня шепотком.

— Спасибо тебе! — Мне, правда, дорогой наряд придал уверенности. Я весь вечер ощущала себя Золушкой на балу.

Демид обнимает меня за талию и целует в висок. До этого он себе такого не позволял. Завистливые взгляды припекают спину.

— Поехали, погуляем вдоль моря? — голос Демида, как и его прикосновения, будоражат.

Собираю волю в кулак и отвожу взгляд:

— Прощание с детством обязательно подразумевает дефлорацию?

— Ева — колючка! Мы просто погуляем.

— Тогда ладно.

Позволяю усадить себя в красную бэху. В салоне витает аромат дорогого парфюма Демида. На улице он не ощущается так остро.

— Танцевала с кем-нибудь? — Демид одной рукой держит руль, а вторую кладёт мне на колено.

Дыхание перехватывает. Мне нравится Демид, но теперь я чувствую себя обязанной ему, и мне неловко.

— Да.

Он бросает на меня быстрый взгляд.

— Целовалась? — в глазах Демида прыгают бесенята.

— Нет… Я не умею. — Не знаю, как вести такие разговоры. Бросает в жар. — Демид, мне так неловко, что я взяла подарок. Словно должна тебе что-то теперь.

Демид съезжает на видовую площадку и останавливает машину.

— Давай ты подаришь мне поцелуй, и мы будем в расчёте?

Испуганно смотрю на него.

— Один поцелуй, — предупреждает мои сомнения Демид, — но самый что ни на есть настоящий.

— Так поступают только продажные женщины.

— Так поступают парень и девушка, которые встречаются.

— А мы с тобой встречаемся? — сжимаю пальцы в кулаки.

— Уже месяц.

— Я думала, мы просто друзья.

Глава 6

Демид

Мне так легко с Катей, точно мы знакомы всю жизнь. Девочка, конечно, слишком взрослая для своих лет. Готов разговаривать с ней даже на очень серьёзные темы. С её матерью у меня никогда не получалось нормального диалога.

— Зайдём в мебельный? Выберешь себе всё для комнаты принцессы.

— А ты уверен, что мама захочет жить у тебя? — приподнимает Катя бровь.

— Честно?

— Да.

— Когда речь идёт о твоей маме, я ни в чём не уверен.

Заливистый детский смех лишь подтверждает мои слова. Сажусь на корточки, беру Катю за плечи, и мы упираемся лбом в лоб:

— Но ведь у моей дочери должна быть комната в моём доме? Так или нет?

Катин взгляд лихорадочно блестит.

— Я очень этого хочу, — шепчет она в ответ. — Ты только маме не говори. Мы всё время едем-едем. Гостиницы надоели. Там пахнет чужим.

— Хорошо, — у меня слёзы наворачиваются. Выпороть бы Еву как следует. — У тебя теперь есть свой дом.

Катя быстро определилась с выбором. Из детской мебели взяла только чёрную кроватку с кружевным балдахином. В соседнем отделе мы приобрели два красных кресла, трюмо с софитами, шкаф с зеркальными дверцами, стеклянный столик и ковёр из искусственного меха.

— А можно мне что-нибудь уютное купить? — озадачивает меня дочь.

— Что, например?

Катя чешет в затылке.

— Вазу, рамку для фоток. Ещё лабуды какой-нибудь…

— Ты где-то видела это, что ли?

— Ага, в кино.

Господи! Ребёнок нормальный дом видел только на экране.

— А у тебя есть фотографии? Чтобы в рамку вставить?

— О, сколько хочешь! У нас Карлуша на этом знаешь как баблишко рубит в антракте? Лохи…

Закатываю глаза:

— Доча, мы же договаривались!

— Прости! — Катя закрывает рот ладошками.

Один день знакомы, а понимаем друг друга с полуслова. Вот что значит родная кровь.

— Люблю тебя! — срывается с моих губ.

— Вот так сразу? — прищуривается Катя, точь-в-точь как Ева.

— Вот так сразу. Давай с тобой вместе сфоткаемся и сразу распечатаем? Я в свою комнату тоже рамку захотел.

— Давай! Вон там красиво будет. — Катя берёт меня за руку и вприпрыжку ведёт к фонтану в центре зала.

Почему я не удержал тогда Еву? Я был старше её на пять лет, а чувствовал себя рядом с ней вечно озабоченным подростком. У неё не было ничего, а у меня — всё. Кроме уверенности в том, что Ева меня когда-нибудь полюбит. На выпускной, я подарил ей красивое платье. Представлял, как ночью сниму его и буду ласкать мою девочку до зари. Номер забронировал на побережье. Но Ева в тот вечер позволила лишь поцеловать себя и мороженым покормить.

***

Ева ела мороженое, а я мысленно слизывал остатки лакомства с её губ, посасывал их и еле сдерживался, чтобы не облапать девчонку на виду у всех. В горле словно моток колючей проволоки застрял. Ни вдохнуть, ни слова молвить. Снял куртку и бугор на джинсах прикрыл. Неистовая потребность завладеть Евой жгла сознание. Сегодня сделал ставку на то, что каждая девочка мечтает о принце и сказочной ночи с ним. Подготовился по полной. Даже подработал феей-крёстной для Евы. Похоже, переборщил. Она теперь чувствует себя обязанной, и это её напрягает.

— Я так перенервничала, если честно… На выпускном! — болтает Ева, и капелька мороженого падает с конца вафельной трубочки в ложбинку между грудей. — Ой! — Ева пальцем подбирает потёк и языком смахивает следующую каплю. — Дай салфетку. Сейчас вся уделаюсь.

Дрожащей рукой протягиваю скомканную салфетку. Ева оборачивает трубочку и улыбается:

— На меня так пялились все! А когда я сначала вошла, похоже, вообще не узнали.

— Ты очень красивая. Но сегодня вообще отпад, — хриплю я. Чёрт бы побрал это мороженое. Обмазать бы её всю мороженым… Грудки, животик и ниже. Сглатываю.

— Спасибо! — Ева наконец-то доедает. Утираю со лба проступивший пот. — Пойдём к морю?

Спускаемся к воде, рядом ни души. Свет фонарей сюда почти не падает. Ева заговорщицки шепчет:

— Подожди! Не хочу туфли испортить. — Цепляется за мою руку, снимает туфлю. Приподняв подол, сдёргивает несколькими движениями чулок и прячет его в сумку. — Сейчас второй сниму.

Пожираю взглядом острую коленку. Развязные фантазии наигрывают в голове музычку — «В пещере горного короля» Грига. Сейчас точно не сдержусь. Напьюсь её дыханием вдоволь. Зацелую до обморока. Ева обнажает вторую ногу и берёт туфли за каблуки:

— Я готова!

— К чему? — срывается с моих губ.

— По воде походить, — удивляется она. — А ты что хотел?

— Ничего, — бурчу в ответ.

Иду вдоль кромки моря, сунув руки в карманы, и любуюсь стройной фигуркой моей Афродиты. Ева, подобрав подол, идёт чуть впереди. Молчание затягивается. Номер-то я снял, а вот под каким соусом заманить туда мою недотрогу не подумал.

Глава 7

Ева

— Позовите моего врача. — Часы показывают семь вечера, а Демид так и не соизволил зайти ко мне.

Медсестра подсоединяет к катетеру очередную капельницу и удивлённо округляет глаза:

— Так был сегодня врач. У нас один раз в день обход.

— Кхм… Я что-то пропустила?

— Серафима Андреевна же вас смотрела.

— Баба с рыжими кудрями? Так это не мой врач. Демид… Где он?

Медсестра прыскает от смеха и оглядывается на дверь.

— Баба с кудрями — заведующая отделением. Она вас под свой контроль взяла. А Демид Василич дежурил ночью. Он не ваш лечащий врач.

— Как не лечащий? — растерянно хватаю ртом воздух. — Очень даже лечащий. Меня вполне устраивает.

— У нас пациенты себе врачей не выбирают. А Серафима Андреевна вас быстро вылечит.

— Да на мне и так всё как на собаке заживает! Короче, где Демид?

Медсестра обиженно надувает губы:

— У него выходной сегодня.

Сбавляю обороты. В голове рисуется совсем не радужная картина. Встать, суд идёт! Екатерина Колесникова остаётся со своим отцом Демидом Сумароковым. А вы, безработная и бездомная дрессировщица, валите ко всем чертям. Или к тиграм.

— У вас фигура обалденная! От поклонников небось отбоя нет. Муж от ревности сгорает, наверное, — леплю горбатого, не зная, чем польстить девушке с заурядной внешностью.

Комплимент попадает в цель, у медсестры розовеют щёки.

— Муж! Где он этот муж? Как узнал, что я беременна и аборт делать не собираюсь, сразу свалил. А я слышала сегодня, что вы от Демид Василича сами удрали. Как можно было оставить такого мужчину? Тем более ребёнок у вас случился.

— Что имеем не храним, — вздыхаю я.

Ребёнок случился. Наверное, в первый же наш раз и случился.

***

Меня пугала настойчивость Демида. Я недолюбливала мужчин. Мамин ухажёр, заделавший мне братика, поглядывал на меня далеко не с отеческими чувствами. Мама работала сменами, а этот ухарь часто ночевал у нас. Однажды я проснулась, а за спиной кто-то тяжело дышит. Как поняла, что лежу со спущенными трусами и без одеяла, так и подпрыгнула на кровати. Тогда я впервые увидела мужское естество в боевой готовности. Мамин ухажёр сначала испугался, а потом навалился на меня. Но я не собиралась сдаваться. Извернулась и саданула ему коленом между ног. Пока он выл, скрючившись, я натянула халат, выскочила за дверь и помчалась вниз по лестнице. На первом этаже сообразила, что в таком виде могу нарваться на маньяков почище незадавшегося отчима. Дёрнула решётку при входе в подвал. Она оказалась незапертой. Прикрыв её за собой, я пошла вглубь длинного тоннеля, утопая ногами в песке. В марте ночью холодно, а я даже тапки не обула. Забралась на толстую тёплую трубу. Расплакалась. Домой идти страшно, а кругом крысы. Неожиданно к моей руке прикоснулось что-то мокрое. Кошачий нос. Мурку я подкармливала, и встреча с ней показалось подарком судьбы. В обнимку мы проспали до утра. В квартиру поднялась, только когда мать вернулась. Она с подозрением взглянула на мой наряд, выслушала жалобы и призналась, что глубоко беременна от этого мужика. Вместе поплакали, а эта мразь ушла в море, и больше мы его никогда не видели.

С тех пор животные стали мне ближе, чем люди. Демид плохо скрывал свои желания. А после нашей прогулки по пляжу я вообще стала избегать встреч. Однажды во дворе ко мне подошла Аманда — мама Демида. На руках у неё восседала скучающая Летиция в красных бантиках.

— Вас, кажется, Евой зовут? — холодно поинтересовалась Аманда.

— Да… Привет, Летиция! — Я хотела погладить собачку, но Аманда повернулась боком, и моя рука повисла в воздухе.

— Ева, я бы попросила вас больше не встречаться с Демидом. Надеюсь, вы понимаете, какая пропасть между вами?

Я достаточно здраво смотрела на мир и понимала, о чём речь. Для женитьбы мамочка явно прочила Демиду девушку побогаче.

— Тогда уж и вы попросите Демида больше не встречаться со мной! — Я окинула взглядом её безупречно белую блузку и заметила красное пятнышко. — И когда борщ кушаете, повязывайте салфетку. Мимо хлебала проносите!

Оставив Аманду обтекать, я, вскинув голову, пошла домой. Включила музыку, накрасилась, надела обтягивающую майку и короткую юбку-шотландку, повертелась перед зеркалом. Отражение вернуло мне уверенность в собственных силах, и я, захватив бутылку с бульоном, отправилась в подвал. В дверях столкнулась с мамой и братишками.

— Ты на свидание такая красивая? — улыбнулась мама.

— Ага, к усатым и полосатым!

Глава 8

Демид

Стимульнул мастеров двойной оплатой, и мебель собрали в тот же день. Потом мы с Катей и Ниной до глубокой ночи сотворяли в комнате уют. Не ожидал, что малышка в шесть лет такая хозяйственная. Она, прыгая обезьянкой с пола на стул, сама развесила одежду по вешалкам и показала нам с Ниной, как лучше хранить вещи:

— Футболки складывать запара. А вот скрутить в трубочку — нет проблем. И рядками в ящики. — Катя перекладывает разноцветные трубочки из одежды из чемодана в шкаф.

— Ух ты, как здорово, а я мучаюсь рукав к плечу, вороток посередине. — Нина делает узелок и обрезает нитку. — Демид, держи! Готов балдахин.

— Если хочешь, пап, я твои вещи тоже сложу. Завтра, — зевает Катя. — Только сначала маму навестим.

— Да я уже привык, когда рубашки «рукав к плечу», — подмигиваю Нине и забираюсь на стремянку. Надеваю кольцо с балдахином на крюк над кроватью. — Но в ящике с футболками можешь покомандовать. Всё, ваше высочество, готово королевское ложе.

Катя хлопает крышкой чемодана и, с разбега запрыгнув на кровать, распластывается морской звездой. Довольная моська сияет:

— Сфоткай меня! Маме пошлю.

У меня уже, наверное, гигабайт Катиных фоток. Не могу остановиться и весь день снимаю: Катя кормит тигра, Катя ест клубнику, Катя смеётся, Катя строит рожицы, Катя в шпагате, в прыжке, у фонтана, у дома, в машине, на одной руке стоит у бассейна… Достаю телефон, делаю очередное фото и отправляю ей.

— Лови! И сразу чистить зубки и укладываться. Скоро зайду к тебе, — обвожу взглядом преобразившуюся комнату. Из скучного, похожего на гостиничный номер жилища вышел симпатичный будуар актрисы. На стенах в разнокалиберных рамках — яркие Катины фото на арене и со всевозможными зверями. Ребёнок жил цирком, но мечтал о доме. Захочет ли её мать остаться?

Сегодня Катя показала мне афишу, где Ева на фоне трёх тигров взирает на мир со знакомой мне ухмылкой. Я часто получал её в ответ на свои бесчисленные вопросы. Разговаривать с Евой было непросто, зато трахать эту дикую кошку — одно удовольствие. Для молодого парня половой вопрос на первом месте, потому я особо не заморачивался душевными терзаниями страстной любовницы. Наш первый раз определил наши дальнейшие отношения: я брал, она давала. В самых неожиданных местах. Даже на строительном кране. Мне всегда мало. Перемкнуло на Еве так, что воздуха без неё не хватало. Стоило нам встретиться, как от одного ощущения её тепла в штанах начинало дымиться.

***

В тот день я застал Еву в подвале на старом пуховике в короткой клетчатой юбке и маечке на голое тело.

— Смотри какие хорошенькие! — промурлыкала Ева, докармливая полусонного котёнка.

Но я смотрел не на котят, а на аппетитные грудки под майкой Евы. На улице моросил занудный летний дождь. Казалось, что зябкая подвальная сырость испаряется, касаясь моей раскалённой кожи.

— Хорошенькие, — облизнулся я, снимая куртку, — так и хочется потискать.

— Потискай, — усмехнулась Ева. — Садись.

Бросил куртку и плюхнулся рядом. Близость дурманила и волновала предвкушением. Ева повернулась и протянула мне котёнка. Меня накрыла волна потревоженного воздуха, полная запахов. И среди них манящий аромат желания. Я кивнул на коробку с грелкой.

— Положи туда. Поговорить надо, — голос сорвался на хрип.

— Ты же хотел потискать. Ну ладно. — Ева поцеловала котёнка в макушку и отправила спать к его мохнатым родственникам.

— Люблю тебя. С первого дня, — выпалил я без обиняков. Жар ударил в голову, выжигая остатки терпения. Мосты сожжены, теперь можно всё!

— Это возрастное, — Ева откинулась на спину, упёршись локтями в пол, и вытянула ноги. — Видела маму твою сегодня. Милейшая женщина.

— Возраст… Мама… — Я стянул лямку с худенького плеча Евы.

— Но-но, полегче!

Ева попыталась встать, но я рывком уложил её назад.

— Помнишь, на набережной? Целовались. Тебе же понравилось.

— Ну да, — она ошарашенно уставилась на меня. — Но ты же не собираешься здесь, сейчас, — Ева беспомощно оглянулась, и у меня окончательно упала планка.

— Именно здесь и сейчас!

Я навалился на неё, прижал запястья к пуховику и взял в плен возмущённо открытый рот. На секунду замер и принялся вылизывать его, как кот крынку из-под сметаны. Ева, как и в первый раз, испуганно замерла, но теперь её напряжённая неподвижность распаляла меня ещё больше. Эта трепетная невинность в моей власти! Я уже не целовал, а завоёвывал нежный девичий ротик. Наигравшись с губами, я задрал её майку. Ева дрожала всем телом и поскуливала. Она попыталась оттолкнуть меня, когда я расстегнул джинсы и навис над ней.

— Ты же хочешь, Ева. — Моя рука бессовестно лапала любимую девчонку, сдвинув кружевной лоскут под юбкой. — И я хочу.

Глаза Евы почернели, а лицо исказила презрительная гримаса.

— Вам всем только этого и надо.

— Неправда, мне нужна ты целиком. Полностью.

— Пусти. Не выйдет у нас ничего.

— Выйдет… И войдёт. — пальцы вовсю гуляли по нежному лону. — Только расслабься. Какая ты мокрая.

Глава 9

Ева

Ночью боли обострились, и под утро я попросила обезболивание. Соизволит ли сегодня Демид навестить меня или Катя придёт одна? Чтобы не думать о будущем, я погрузилась в прошлое.

Всю жизнь меня жутко бесило, что кто-то считает себя правым решать мою судьбу за меня. Мать зудела мне в оба уха, что только выгодное замужество спасёт меня от дальнейшего падения. Классуха[1] после девятого класса упорно выпирала меня в колледж. Якобы мне нужно уже сейчас получать профессию, чтобы не остаться у разбитого корыта. Она считала, раз у меня красивые волосы, мне непременно нужно стать парикмахером. Аманда с чего-то решила, что я горю желанием строить светлое будущее с её сыном, ну а он сам вообще не предполагал моего отказа ни в чём. Врождённая вежливость мешала мне послать всех скопом в эротическое путешествие. И когда Демид удивился, что я не хочу за него замуж, моё терпение лопнуло.

Он сидел передо мной со спущенными штанами, а я с отчаянием смотрела на свои испачканные бёдра.

— Представь себе! Не хочу! — Запоздалые слёзы брызнули из глаз. — У каждого человека есть мечта! Ты хоть раз спросил, о чём я мечтаю?

— Думал, что знаю, о ком ты мечтаешь. — Он потянулся за влажными салфетками, которые лежали рядом с аптечкой и бутылкой бульона. Вытер своё достоинство и застегнул штаны. — А всё остальное я и так в состоянии тебе дать. Ева, я правда люблю тебя. Мне осталось доучиться два года в ординатуре. Но я уже зарабатываю, да и вообще не бедствую. Давай я тебя вытру.

Я вытянулась на куртке и закрыла лицо руками. Даже сейчас Демид не озаботился спросить, о чём я мечтаю. Снова всё повернул так, как видится ему. Я вздрогнула от прикосновения мокрой салфетки. Демид протёр мне ноги и, приподняв юбку, всё остальное. Может, я зря сопротивляюсь? Быть женой Демида хотели бы многие девчонки. Мажор, будущий врач! А я дура мечтаю о путешествиях и исследованиях дикой природы. Вот только не соображу, как исполнить свою мечту.

— Сладкая моя девочка. — Демид убрал мои руки от лица и тёплыми губами собрал слёзы.

Он целовал меня, но больше не спешил. Его ласки завели меня в этот раз не на шутку. Мне уже было всё равно, люблю я этого парня или нет. А он будто специально тянул, распаляя моё желание. Ему пришлось заткнуть мне рот, когда моё тело молнией прошила судорога.

— Моя пантера, — на лбу Демида блестели капли пота, когда он брал меня в очередной раз, — моя Багира.

— Демидрол, — сорвалось с моих губ.

— Почему Демидрол? — Кончив, он повалился рядом со мной.

— Будешь обезболивать меня.

— От чего?

— Если мечта моя не сбудется.

— А какая у тебя мечта?

Я лишь усмехнулась в ответ. Какой смысл рассказывать о мечте человеку, который не слышит меня?

— Ева?

— Помыться бы.

— Это твоя мечта?

— Скорее потребность.

— Пойдём ко мне! Аманда уехала и вернётся не раньше полуночи.

Во мне проснулась мстительная баба.

— Легко!

В тот день я с упоением отдалась Демиду на двуспальной кровати Аманды, не преминув оставить ей на память пару каштановых волос на подушке.

Следующим вечером расстроенный Демид поджидал меня у подъезда. Сказал, что поссорился с мамой, но в подробности не углублялся. ­­Запрыгнув на переднее сиденье бэхи, я стянула куртку, под которую надела прозрачный топик, и плохое настроение моего приятеля кануло в небытие. Началась самая счастливая пора в моей жизни. Мы отдавались друг другу самозабвенно, с остервенением. Демид больше не заговаривал о женитьбе, а я не напоминала ему о предложении. Мы просто наслаждались друг другом.

В середине июля по городу запестрели цирковые афиши. С них демонически взирал темноволосый мужчина. За его спиной восседали на тумбах тигры. Казалось, что они подмигивают мне. Увидев на рыночной площади разноцветный шатёр и дома на колёсах, я ощутила дуновение ветра странствий. Теперь меня тянуло в цирк, как Буратино в кукольный театр. Мне нестерпимо захотелось узнать цирк изнутри.

Набравшись смелости, я надела голубое платье, которое Демид подарил мне на выпускной, и заявилась к служебному входу.

— Вам кого? — зевая, спросила меня средних лет дама в синей униформе.

— Я по поводу работы.

Та тут же проснулась и окинула меня оценивающим взглядом:

— Так мы вроде никого не набираем.

— Я объявление прочла. Вашему дрессировщику нужна ассистентка, — нагло соврала я.

— Вадьке? Ассистентка? — выпятила губу вахтёрша. — Странно, но ладно. Ступайте к белому фургону с тиграми на капоте. Вадим отсыпается ещё. Но всё равно скоро репетиция.

— Спасибо! — Не чуя под собой ног, я побежала искать фургон дрессировщика.

Уверовав в собственную ложь, я замолотила кулаком в дверь. Она распахнулась, чуть не треснув меня по лбу. На пороге стоял демон с афиши. Из одежды на нём были только расстёгнутые джинсы, и мой взгляд залип на мускулистой груди. Её и руки, увитые тугими венами, покрывали замысловатые татуировки. Сглотнув, я опустила взгляд на живот и покраснела. Дорожка чёрных жёстких волос уходила глубоко вниз. Видно, Вадим второпях надел штаны на голое тело.

Глава 10

Демид

Проснулся раньше будильника и с улыбкой вспомнил, что я — отец. И при этом всё ещё холостяк. Ева навсегда осталась лучшей любовницей в моей жизни. А попробовал я многих. Злился на Еву, злился на себя. Всё гордыня проклятая. Вчера понял, сколько времени потеряно.

Тянусь к телефону, чтобы глянуть фотки своего котёнка, и натыкаюсь на кучу очередных пропущенных звонков от мамы. Чаты даже не открываю. Аманда в отъезде. Представляю, как она бесится. Бедный персонал отеля! Мои отношения с Евой больная тема для матери. После бегства моей взбалмошной девчонки, я пошёл на поводу у родительницы и женился на однокурснице.

Ираида, единственный ребёнок в семье, ни в чём не знала отказа. Но это не испортило её. Я бы предпочёл остаться с ней друзьями — как женщина Ираида совсем меня не привлекала. Она была одного со мной роста, при моих ста восьмидесяти, тоща и белёса во всех местах. Жиденькие светлые волосы она коротко подстригала, косметикой не пользовалась. Когда я впервые увидел её в институте, мне почему-то пришла на память картинка из учебника зоологии, где игуанодон стоит на задних лапах. Она так и не узнала, откуда взялось её прозвище Игуанида.

Так что о любви речи не шло. Зато с Ираидой можно было часами говорить о чём угодно: хоть о семантике этюдности в прозе Пришвина, хоть о трепанации черепа.

Ираида страдала белокровием, мечтала стать врачом и вылечить себя. За шесть лет студенческой жизни мы крепко сдружились и не держали друг от друга тайн. Мои интрижки забавляли Ираиду. Она с лёгкой улыбкой выслушивала мои истории. Но моё знакомство с Евой она приняла в штыки, и вскоре я совсем пропал с радаров. Тем летом мы с Ираидой почти не виделись, зато родители зачастили друг к другу в гости. Тогда я не знал, что они собирались на военный совет. Ева упростила им задачу — сбежала с цирком.

Я сгрыз ногти, когда Ева пригласила меня на первое представление. Меня не удивило, что моя Багира не побоялась войти к тиграм в клетку, но сразило наповал как она кошкой взирала на патлатого красавчика с хлыстом. Рядом с брутальным дрессировщиком она выглядела нимфой. Лолита, блин! В тот вечер я поджидал её у служебного выхода с цветами. Ева задерживалась. Чего я только не передумал! Хотелось высечь её метровыми розами как розгами. Но она вышла, взяла букет, поцеловала меня как ни в чём не бывало и так отодрала в машине на побережье, что я простил ей все свои терзания. В крови Евы бушевал адреналин, а в моей — тестостерон.

***

Топот маленьких ножек отрывает меня от воспоминаний. Робкий стук меня удивляет. Похоже, наше общение пошло Кате на пользу. Семена упали в благодарную почву.

— Котёнок, забегай!

Дважды повторять не нужно.

— Папа! — Катя пулей проносится по комнате и с разбегу запрыгивает на меня. Похоже, про коня малышка не шутила. Прыгучесть у неё воистину кошачья. — Привет! Какая у тебя пижама! Как тигр, полосатая. — Она, растянувшись на мне в поперечном шпагате, ставит локти мне на грудь и кладёт подбородок на ладошки.

— Ты чего так рано вскочила? — приглаживаю её растрепавшиеся волосы.

— Баламута кормить, но он уже молока нахлебался и катается на шине в вольере. Боюсь он этим качелям быстро верёвку отгрызёт. Зубатый чувак… — Катя перехватывает мой взгляд и тут же поправляется: — То есть пацан.

— За тигрёнка можешь быть спокойна, он в надёжных руках.

Катя вздыхает и, усевшись по-турецки у меня на животе, накручивает прядь волос на палец:

— Это здорово.

— Что здорово?

— Быть в надёжных руках… Мы скоро к маме пойдём?

— Позавтракаем и поедем. Хочешь сегодня сама порулить? — Вспоминаю, как когда-то, отодвинув сиденье, сажал Еву перед собой и вдыхал аромат её волос.

— Сама? — Катины карие глазки округляются.

— Не бойся, ты тоже будешь в надёжных руках.

— А я и не боюсь, — пожимает Катя плечами, — просто, где я и где педали?

— Ты что, уже сидела за рулём?

— Ага, в нашем с мамой трейлере.

С губ срывается вопрос, а ревнивый дракон прокатывает под кадыком огненную лаву:

— У мамы свой трейлер… или она делит его с кем-то ещё? — С неприязнью вспоминаю, как однажды застал Еву в передвижном трейлере красавчика. Так я называл его фургон, потому что большую часть занимала кровать.

— А ты ревнуешь, что ли? — Катя улыбается, поглядывая на меня свысока.

Представляю, сколько взрослых разговоров ребёнок наслушался за жизнь.

— Как это? — строю из себя Иванушку-дурачка.

Катя чешет в затылке.

— М-да, как бы тебе объяснить? Ну, это когда девушка или парень думают, что их по бороде пускают.

Зажмуриваюсь. Лучше бы не спрашивал.

— Думаю, если твоя мама и пустила меня по бороде, то очень давно.

— Нет. Она про тебя хорошо говорила. Только наврушкала немного.

— Это как?

— Типа, ты капитан.

— Капитан так капитан… — Меня перебивает звон будильника, и я, предвкушая непростой день, командую: — Тогда свистать всех наверх. Отдать паруса!

Глава 11

Ева

Безошибочно узнаю резвый топот в коридоре. Впадаю в панику, понимая, что вместе с Катей войдёт и Демид, а у меня под рукой нет ни зеркала, ни расчёски.

Дверь распахивается, и в палату вбегает Катюха с пакетом в руках. На ней новое платье и туфельки. Дочка замирает возле кровати и смотрит на мою руку с трубкой от капельницы.

— Мам?

— Привет, котёнок, не пугайся. Это не больно и не навсегда. Иди, поцелуемся.

— Тут хавчик… То есть еда и морс. — Катя ставит пакет на тумбочку и, сбросив туфли, забирается ко мне на кровать. На четвереньках ползёт к моему изголовью.

— Спасибо, роднуля! — трусь носом о румяную щёчку. — Платье какое элегантное.

— Ага, классное! Папа купил. Он вчера целое состояние потратил на меня… Можно к тебе на плечико?

— Пока нет. Болит всё. Я подвинусь! Ложись.

Катя укладывается рядом и открывает галерею в телефоне.

— Сейчас, — мотает она ленту с фотографиями, — всё тебе покажу.

Судя по восторженному тону, Демид произвёл незабываемое впечатление.

— Как Баламут?

— У него свой вольер.

— Ого!

— Ого-го! Смотри, какой у папы дом. — Катя листает фото, похожие на картинки из глянцевого журнала.

Сначала хотела спросить у Кати, почему Демид не пришёл, а сейчас сама готова ответить на свой вопрос. Если дочка ему нужна, то моя персона его вряд ли интересует. Афиши пестрели по всему городу, а он, даже будучи холостым, не захотел увидеть меня. Страх, что Демид захочет отсудить у меня ребёнка усиливается.

— Мам, ну ты чего не смотришь? — обижается Катя. — Это я в бассейне, а это я на крыше! Там у папы пальмы и гамак.

— Дом, как дом. — Катин восторг меня совсем не радует. — На нём далеко не уедешь!

— А я уже приехала. Папа так говорит, — Катя подливает масла в огонь. — Ты знаешь, он такой милый, ласковый. И меня любит.

Вспоминаю, как он шлёпал меня по булкам, наматывал волосы на кулак. Где Демид, а где ласка! Мне иногда казалось, что я для него не девушка, а кукла для утех. Теперь Катя повторяет слова медсестры.

— Это мы с ним у фонтана! В магазине, — Катя пихает меня локтем, — смотри!

— Красивый… Я про фонтан, — спохватываюсь, не желая, чтобы Катя транслировала моё восхищение Демиду. Он, зараза, с годами стал ещё привлекательнее.

— А папа? Он, между прочим, очень интересный мужчина, — вступается моя малявишна за отца.

— Ничего такой. Но я видала и лучше.

— Ну и кого ты видела? Тигров своих? — подкалывает Катя.

— У меня много поклонников, — произношу это уже для передачи в нужные уши. — Я успешная, востребованная артистка. Мужчины мной восхищаются, а не я ими.

— Ты про Карлушу, что ли?

— Нет. Ты же знаешь, как мне аплодирует зал.

Катя садится и смотрит на меня:

— Так там же не только мужчины.

— Хорошо! Мной восхищаются все! От мала до велика.

— Нормально тебя переклинило, — Катя прикладывает ладошки к щекам. — Ты чего? Звезду словила?

— Ничего я не словила, — ворчу обиженно. — Проехали. Показывай, чем тебя ещё этот милый человек порадовал.

— Ты его напрасно милым ругаешь, — качает головой Катя и снова ложится рядом: — Это моя комната «до» и «после». Нравится? Смотри, туалетный столик с лампочками. Как у кинозвезды. А это кроватка. Мягкая-я!

В дверь без стука входит кудлатая врачица.

— Здравствуйте! А это кто такая здесь?

— Катя, — разводит руками дочка.

— Негоже, Катя, на постели у болящей сидеть. Маме твоей покой нужен.

— Как вы правы, — театрально вздыхает дочка. — И мужчина хороший.

У врачицы от изумления округляются глаза.

— Катя! — одёргиваю не по годам умное дитя. — Не слушайте её. Ничего и никого мне не нужно.

— У вас есть кто-то? — врачица прищуривает глаз. Ей-то что за дело?

— Усы, лапы и хвост. Как у Матроскина, — Катя снова влезает в разговор.

— Ты что-то совсем распоясалась! — хмурюсь я. — Выйди из палаты и подумай над своим поведением.

Тут же жалею о сказанном. Строгая мама может проиграть милому Демиду.

— Ну и пожалуйста. — Катя соскальзывает с кровати и, сунув ноги в туфли, выходит за дверь.

— Бойкая у вас девочка, — усмехается врачица. — Так что, мужчина есть у вас?

— А это как-то связано с моим здоровьем? — пресекаю панибратство на корню.

Врачица на мгновение теряется, но тут же берёт себя в руки.

— Вы здесь надолго, кому-то надо присматривать за девочкой. Не может же она всё время жить у нашего врача.

А вот здесь вы дама лукавите. Стараниями Карлуши уже вся больница знает, что Демид папа моей дочери. По летам врачица в матери Демидролу годится. Прохожусь взглядом по побрякушкам врачицы — дорого-богато. Да и парфюм не копеечный. Медсестра говорила, что кудлатая заведующая. Не подружка ли Аманды меня под свой контроль взяла? Тут надо быть тогда настороже. А то и мышьяка в еду недолго схлопотать.

Глава 12

Демид

У меня действительно чешутся руки всыпать Еве от души. В карих глазах блеснул испуг. Неужели поверила, что я её сейчас отхожу ремнём? По крайней мере произвести впечатление мне удалось, хоть и ненадолго. На лице Евы уже играет знакомая ухмылка. Тихо, но убедительно моя взбалмошная девчонка проговаривает каждое слово:

— Если ты думаешь, что тебе удастся купить мою дочь, то горько заблуждаешься.

— Нашу дочь, — поправляю я Еву и, похлопывая ремнём по ладони, присаживаюсь на стул возле неё. — Которую ты от меня столько лет скрывала.

— Зачем женатому мужчине дочь от случайной подружки?

— Ты считаешь себя моей случайной подружкой? — Обольстительный тон, роковой взгляд, сверкаю разом всеми гранями своего обаяния, но боюсь терпения надолго не хватит.

— Между нами был только секс, — Ева беспощадно лупит по больному.

— Мне было двадцать три, тебе восемнадцать — секс превалировал. Согласен. Но я любил тебя.

— Да ладно! Что-то не могу припомнить ни одного приличного свидания, после того как ты первый раз взял меня силой. Мы шпилились, как дикие.

— Я был одержим тобой, Багира. Ты тоже горячая штучка. К тому же не припомню, чтобы ты особо ерепенилась и выказывала недовольство.

— С тобой поерепенишься! Зато с бледной шваброй небось, как с хрустальной вазой обращался, — Ева сжимает кулаки и отворачивает лицо к стене. — Твоя мамочка, небось, от счастья кипятком писала в загсе.

— Да что ты вообще знаешь? — вскакиваю и, отшвырнув ремень, ухожу к окну. — Сама спаривалась как кошка со своим Вадимом… Трейлер аж трясся!

— Что? — Ева резко садится на постели.

— Ты за дурака-то меня не держи!

— Мы переспали первый раз, — её хриплый голос дрожит, — после твоей свадьбы. Я приезжала в сентябре, — Ева сникает и тихо добавляет. — Серый костюм и лиловый галстук тебе к лицу. Меня так и распирало подойти к свадебному столу и сказать об этом.

— Ты была на моей свадьбе?

— Да! Подарок в животе принесла. Да так и не решилась вручить. Невесте твоей слабительного подмешала…

Меня разбирает смех.

— Так это я тебе обязан дивной брачной ночью?

— Угу!

— Ах, Ева, Ева. Ираида очень больной человек. Я женился на ней заведомо зная, что она долго не проживёт. Мы больше были друзьями, чем любовниками.

— Она умерла? — у Евы от удивления округляются глаза.

— Да, спустя три года после свадьбы.

— Тогда зачем ты?..

— А зачем ты? — перебиваю Еву и задаю вопрос важный для меня. — Правда, не спала тем летом с Вадимом?

— С чего ты взял это вообще? — потрясает Ева руками.

— Следил за вами. Ты же от него не вылезала!

Ева краснеет и мечтательно улыбается.

— Вадиму разрешили меня взять ассистенткой на испытательный срок, но не официально, а, стало быть, полностью на его обеспечение. Понимаешь, он первый человек, кто выслушал все мои «хочу» и поверил в меня. Дал дом и работу. За это я прибиралась у него, готовила, чистила его костюмы, гладила рубашки… Он обожал накрахмаленные белоснежные рубашки. Делала что угодно, но не обслуживала в постели.

— Но я своими глазами видел, как ты вошла в фургон, а потом слышал собственными ушами крики.

— Вадим любил многих женщин. Мне приходилось отсиживаться в укромном уголке фургона, пока он развлекался с любовницей. Я надевала наушники и изучала психологию хищников. Мы впервые переспали с ним, когда я приехала с твоей свадьбы. И это было волшебно… Впрочем, тебе это не интересно.

Теперь кулаки сжимаю я:

— Очень интересно! Ты носила под сердцем моего ребёнка и давала другому.

— Этот другой меня содержал, пока не взяли в штат, помогал и поддерживал во всём.

— Но я же не знал! Думал, ты мне изменила и сбежала вслед за любовником.

— Чего уж теперь вспоминать, — Ева свешивает с кровати ноги. — Ой, голова кружится.

Подлетаю к ней.

— Чем помочь?

— Дай воды, пожалуйста.

— Прислонись к стене, — подсовываю Еве подушку под спину и наливаю из бутылки воды в стакан. Сажусь рядом с ней касаясь плеча: — Пей!

Она пьёт изящно, не торопясь.

— А где сейчас Вадим? — вопрос слетает с языка. Серафима Андреевна будто невзначай обронила в разговоре, что у Евы есть мужчина. Но к чему тогда весь этот цирк с конями.

— В Штатах, — Ева допивает и вручает мне стакан. — Подписал контракт и уехал.

— Почему без тебя, если вы любовники?

Ева тяжело вздыхает и уклончиво отвечает:

— Он был ласков со многими.

— Трейлер он тебе оставил?

— Да, — Ева спохватывается. — Он у меня в соседнем городке стоит. Мы по побережье решили на поезде с ребятами прочесать, да в гостиницах пожить… Слушай, неужели за месяц у тебя ни разу не возникло желание меня увидеть?

Глава 13

Ева

Демид уходит за носилками, а я паникую: на свидание меня ещё никогда не носили. Да и видок у меня тот ещё. Ковыляю в ванную и с пристрастием разглядываю себя в зеркало. Чучело любимой вороны Карлуши, которое он возит с собой повсюду, сейчас выглядит привлекательнее меня. Обнюхиваю себя — моя покоцанная тушка ещё не смердит, но стойкое желание забраться под душ не покидает меня со вчерашнего дня. Но нельзя. Швы! Подрал меня мой малыш серьёзно.

Бедный Цезарь. Как подумаю о нём, сердце заходится в груди. До конца дней не прощу себе его смерти. Это был самый сложный по темпераменту зверь в моей практике. В отличии от львов, живущих прайдами, тигры — одиночки по натуре. Цезарь всю жизнь доказывал это, хотя попал в цирк в два года. Вадим многому научил меня при работе с хищниками. Помимо Цезаря, он оставил мне ещё двух тигров, которых вынянчил собственноручно. Благодаря плотной работе с Вадимом, я всегда понимала, в каком настроении проснулся тот или иной подопечный и как с ним надо себя вести. Обучение шло днём и ночью.

— Весь процесс дрессировки, Ева, — шептал мне Вадим, лаская меня на широкой кровати в фургоне, — делится на два этапа. Приручение и обучение. Это как с женщинами.

— То есть ты меня приручил и обучил? — извивалась я под ним, изнемогая от страсти.

— Скажешь нет? — Вадим знал все ноты симфонии моего оргазма.

— Я пришла к тебе сама и уже кое-что умела.

— Притворяться умела, факт, — смеялся Вадим и с лёгкостью отправлял моё тело и душу в полёт.

Надо признаться, Вадим стал моим учителем во всём. С ним я по-настоящему распробовала наслаждение любовью. Спонтанный секс с Демидом казался мне теперь забавой, годной лишь для малолеток. Но Вадим сразу обозначил рамки своей свободы, вернее их отсутствие. Я так и не научилась принимать его таким, какой он есть.

Всё чаще вспоминала Демида. Для него я была центром мироздания…

— Ева, где ты? — Демид стучится в дверь душевой.

Сполоснув лицо холодной водой, выхожу с разморенным видом Клеопатры, принявшей молочную ванну. За спиной Демида топчутся два санитара.

— Я в состоянии идти сама. — Окидываю взглядом широкие плечи Демида. — Или неси меня на руках.

— Багира, ты нисколечко не изменилась. — Демид прислоняется плечом к косяку. — Давай пятьдесят на пятьдесят?

— Это как?

— Парни спускают тебя на носилках в приёмный покой, а до машины я несу тебя на руках.

Одёргиваю больничную сорочку. В таком наряде особо не попривередничаешь.

— А Катя где? — тяну время.

— Ждёт родителей в машине, — подмигивает Демид.

— Уговорил!

Мысль о том, что Катя уже на одной ноге с Демидом, для меня как волшебный пендель.

Голубые стены коридора увешаны просветительскими плакатами. Запах краски слился воедино с больничными ароматами.

— Если знал, что заберёшь меня сегодня отсюда, мог бы и одежду захватить, — ворчу, пока санитары везут меня к лифту.

— А я знал? — Демид приподнимает одну бровь. — Тем более в больничной сорочке ты точно не сбежишь.

Его обворожительная улыбка отбивает всякое желание кусаться.

— Раньше ты был намного увереннее. — Как бы невзначай высовываю из-под простыни загорелое колено.

Демид тут же порывисто одёргивает простыню.

— И менее целомудренным.

Санитары прыскают. Демид качает головой и тыкает кнопку лифта.

— Ребят, я, пожалуй, сам справлюсь с каталкой. Идите в приёмный покой.

— Не вопрос. — Санитары отпускают ручки.

Двери лифта разъезжаются, и Демид вталкивает каталку. Мы остаёмся одни, и я облегчённо выдыхаю.

— Обязательно эту клоунаду с санитарами было устраивать? Стесняешься меня? — Во мне прошлые обиды клокочут.

Демид опирается на каталку и всматривается в моё лицо.

— Я никогда не стеснялся тебя, Ева. Тем более все тут и так знают, что мы бывшие любовники и что я Катин отец. Твои друзья постарались от души.

— Я их об этом не просила!

— Зато, видимо, много обо мне рассказывала!

Мне нечем крыть. Последний месяц я друзьям уши прожужжала про наш короткий, но такой жаркий роман. Металлический грохот дверей напоминает, что мы приехали.

Демид катит каталку по коридору и раскланивается со встречными врачами и медсёстрами:

— Приветствую, Дмитрий Саныч! Это моя Ева… Настя, привет и пока! Моя Ева вернулась.

— Прекрати! — шиплю с каталки, раздавая встречным улыбки.

— Ты же хотела этого… Константин, здорово! Познакомься, это моя Ева.

Невысокий крепыш в белом халате улыбается мне:

— Очень приятно, Ева! Если что, обращайтесь.

Читаю на бейдже — «гинеколог».

— Непременно! — Сгораю от желания соскочить с каталки и побыстрее оказаться на воздухе.

Глава 14

Демид

Отправляю сообщение Василию Трофимычу, помощнику Нины по хозяйству. Нам с ним вдвоём предстоит транспортировать взвинченную до предела Еву в дом. Предупреждаю, что с гостьей надо обращаться как с императрицей всея Руси. Волнуюсь. Катя сидит в детском кресле справа от меня. В её глазах читаю любовь и восхищение. С Евой так просто и легко не срастётся.

— Ощущаю себя Наполеоном, которого везут на остров Святой Елены, — ворчит она.

— Если хочешь, заедем в цветочный, выложу твоё ложе цветами.

Ева смеётся, и я балдею от её мелодичного смеха.

— И преврати машину в катафалк. Тогда уж закопай меня по приезду на заднем дворе. Катя говорила у тебя хоромы царские. Найдётся место для скромной могилки.

— Ты мне живая нужна, — смотрю в зеркало на лобовом стекле, но мне видна только простыня, скрывающая тело моей бывшей возлюбленной. — Готов предложить вместо могилки любую комнату в доме.

— Кроме моей, — поправляет Катя. — Мама, кстати, заценила! Сказала: «Суп-пер!»

Сворачиваю на улицу, ведущую к моей усадьбе.

— Считай, приехали.

— Ничего себе здесь домишки народ отгрохал, — охает Ева. — Да тебя раскулачивать пора.

Если бы не Катя, ответил бы Еве, но вуалирую ответ:

— Да я не очень люблю раскулачивание. Хотелось бы что-то понатуральнее.

— Демидрол!

— Багира!

Въезжаю в ворота и торможу возле крыльца. Трофимыч надел свой парадно-выходной зелёный спортивный костюм с белыми полосками, а Нина длинный голубой балахон и чалму с пером. Ну прямо волнистые попугайчики. Выхожу из машины и придирчиво оглядываю идеально подметённые дорожки и кусты роз. Тропинки мне кажутся недостаточно чистыми, а цветы блёклыми. К фонтану не придерёшься, работает исправно. Пара под зонтом — самый романтичный роман Феодосии, есть и в других городах. Но Ираида заказала фонтан по образу и подобию в точности повторяющий скульптуру из города, где жил и творил почитаемый нами Айвазовский. Ираиде казалось, что двое влюблённых под зонтом — это мы с ней, но мне упорно виделось, что это я и Ева.

— Трофимыч, Нина, встречаем! — нажимаю на кнопку, и дверь багажника ползёт вверх.

Ева приподнимается на локтях и с прищуром смотрит на нас троих. Катя выпрыгивает из машины и, подбежав к нам, хватает меня за руку:

— Вчетвером потащим? Я помогу.

С лица Евы слетает царственное выражение лица, но Трофимыч приходит нам всем на выручку:

— Ева Борисовна, с приездом! Для нас большая честь познакомиться с известной дрессировщицей. Я так вообще крепко уважаю цирк! Это особая вселенная.

— Очень приятно, — меняет Ева не успевший выплеснуться гнев на милость.

— Познакомься, дорогая, — выдыхаю с облегчением. — Это Василий Трофимович и Нина. Они живут и работают в доме и всегда помогут с любым вопросом.

Ева сдувает прядь волос с лица:

— Чудесно! Мой райдер[1] будет достаточно прост, ведь я проездом. Список составлю.

— Ага, как в песне, — Катя ставит руку в бок и с томным видом поёт: — Из Москвы и сразу в Ниццу. Заскочить я вдруг решила к вам в культурную столицу[2].

— Кот! — одёргивает дочку Ева.

— Ты что, «Ленинград» слушаешь? — готов взорваться от негодования.

Катя вырывает ладошку из моей руки:

— Что-то жарко! Я в бассейн. Надеюсь, вы не поссоритесь.

Она убегает, а я перевожу испепеляющий взгляд на Еву. В её зелёных глазах смятение:

— Я Кате не разрешала это слушать!

— Да она у тебя разговаривает, как… — оглядываюсь на Нину с Трофимычем и сбавляю обороты, — после поговорим. Трофимыч, помоги.

Ева вытягивается на носилках, и мы вносим Еву в дом. Трофимыч впереди, я — сзади. Нина, переваливаясь уточкой возглавляет шествие и приветливо щебечет:

— Я приготовила для вас комнату, на первом этаже, Ева… Борисовна. Надеюсь, вам понравится.

— Я не прихотлива. Лишь бы кровать была побольше. Я буду спать в ней с тигром.

— У тигра, если что, есть роскошная спальня, — мурлычу в предвкушении взятия неприступной крепости.

Но со стен крепости пока льётся горячая смола и летят стрелы:

— Ты про вольер с шиной?

— Я про себя, — подмигиваю Еве.

Нина распахивает дверь в комнату, из которой можно выйти прямо к бассейну. Я сам в особо жаркие дни люблю здесь отдохнуть один или с залётной барышней. Поэтому кровать здесь огромная. Спи хоть вдоль, хоть поперёк.

Ставим носилки на кровать и Ева, прикрываясь простыней, перебирается на мягкое светлое покрывало.

— Здесь и правда мило. Спасибо, Нина, — Ева оглядывается по сторонам. Столик, кресло, вешалка и бельевая тумба под плазмой — вот и вся обстановка. Не знаю, что Ева углядела милого. Быть может список с картины Айвазовского? Блин! Откуда взялась эта чёртова неуверенность? У меня шикарный дом!

Глава 15

Ева

— В сон клонит. Посплю немного. — Мне просто необходима передышка. Я уже по фото от Кати поняла, как роскошно живёт Демид. Но воочию оказалось гораздо круче. Стильно, чисто, просторно. Ощущаю себя птицей, попавшей в силки. — Кстати, ты один живёшь или с мамой?

— Один. — Демид встаёт и расстёгивает пуговицы на манжетах рубашки.

— Что ты делаешь? — Полагаю, он не думает, что я с ходу ему дам, как раньше.

— Хочу искупаться в бассейне. Надеюсь, созерцание моего обнажённого тела не оскорбит твоё целомудрие?

— Ты что, голый купаешься?

— С ума сошла? Там Катя уже вовсю плещется!

Демид набрасывает рубашку на плечики металлической вешалки, стягивает брюки и, аккуратно сложив, вешает их туда же. Достаёт из тумбы шорты и скрывается за дверью, за которой стоит развратное джакузи.

Кто-то робко стучится в комнату.

— Войдите! — В больнице меня бесило, что считалось нормальным врываться в палату с ноги.

Нина вносит поднос. От ароматов компота и выпечки в животе неприлично урчит. За ней Трофимыч вкатывает два моих чемодана.

— Сможете сами покушать? — улыбается Нина.

— Вполне.

— Позвольте я вам вторую подушку под спину подложу, — взглянув на мои потуги, подскакивает к кровати Трофимыч.

— Буду благодарна.

Когда Демид выходит из душа, я сыта и благодушна.

— Представляешь, Нина испекла пирожки с пшеном и ванилином. Сто лет такой вкуснятины не ела.

Демид забирает у меня опустевший поднос и ставит его на тумбу:

— Я ей рассказал, что ты обожаешь такие. К обеду в больницу не успела испечь.

К щекам приливает кровь:

— Упс, а я ведь даже не поблагодарила её за передачку. Неловко.

— Думаю, если ты сделаешь это, Нине будет приятно. — Демид на четвереньках залезает в кровать. — Хочешь посмотреть, как мы с Катюхой купаемся?

— Спрашиваешь! — Сердце начинает оттаивать. Собственно, что я с Демидом пикируюсь? Он принял Катю, спас меня, привёз к себе.

— Тогда цепляйся за шею.

Добираемся до края кровати. Смотрю на больничную ночнушку.

— Можешь достать из чемодана что-нибудь поизящнее?

— О, это долго, — закатывает глаза Демид. — Сейчас халат принесу.

Он ненадолго скрывается в ванной и возвращается с двумя халатами:

— Синий, белый, какой тебе? Белый поменьше.

— Как-то не очень хочется надевать чужие вещи.

Скольжу взглядом по ладной фигуре Демида. Шорты скрывают от меня часть тела, но, полагаю, там тоже всё идеально. За годы, что мы не виделись, кожа немного загрубела и ушла юношеская грация. Но я тоже не могу похвастаться девичьей свежестью. Цветочек потрепался в пути. Его, похоже, не очень волнуют подобные мысли. Впрочем, он, скорее всего, детально досмотрел меня во время операции и сделал нужные выводы.

— Здрасьте! Не с покойника же предлагаю, — улыбается Демид.

— А что, у тебя и такие вещи имеются? — Чёртова ревность опять начинает раздувать огонь в печёнках. — И вообще, чьи это халаты?

Демид закатывает глаза и шепчет то ли слова молитвы, то ли проклятья. Берёт себя в руки:

— У меня бывают вечеринки. Приезжает много гостей. Если в джакузи помещаются всего три человека, то в бассейне гораздо больше.

— А в постели, — киваю я на кровать, на которой сижу.

Демид подмигивает и заговорщицки шепчет:

— Зависит от количества выпитого. Встаёшь? — он протягивает мне руку.

— Фу! — Цепляюсь за неё и встаю быстро, насколько это возможно в моём состоянии. — Не хочу тогда спать на ней.

— Завтра же сожгу. — Демид подходит вплотную. Ощущаю аромат его любимой арбузной жвачки. — Снимай ночнушку.

— Не при тебе же… Блин! Руки больно поднимать, швы тянут.

— Не проблема. — Демид разрывает на мне сорочку, и я в растерянности оказываюсь перед ним голой.

— Ты, ты… Как ты?

— Тихо, Маша, я — Дубровский! — Демид обходит меня и помогает попасть в рукава халата.

— Ну и методы у вас, док.

— Ну и фигурка у вас, мисс. Объедение.

— Надеюсь, ты не рассчитываешь мною поужинать?

— На ужин у нас седло барашка. — Демид завязывает кушак на моей талии. — Дальше пока не загадывал.

— Веди уже!

Катя встречает нас прыжком бомбочкой в воду.

— Она вчера так часа два скакала. — Демид усаживает меня в шезлонг и ныряет следом за дочерью.

Следующие полчаса умираю от умиления и украдкой вытираю слёзы. Мой бойкий ершистый котёнок чуть ли не облизывает отца, а тот готов бросить весь мир к её ногам.

Глава 16

Демид

Я как пятнаху сбросил. Кувырком назад нырял последний раз лет в шестнадцать. А в этом бассейне никогда не творилось такого веселья. Звонкий Катин смех — живая вода для моей души, а улыбка Евы — коньяк. Неожиданно в мажорную симфонию счастья вторгаются минорные аккорды:

— Дёма! Дёма сыночек! — из-за дома выбегает маман, придерживая за края белую широкополую шляпу. Брючный костюм сидит на ней как влитой. Мать влезла в туфли на платформе и высоких каблуках — дело пахнет керосином. Мама из-за больных суставов надевает их теперь лишь на первые свидания и когда является ко мне в образе «Яжемать-Королева».

Приезд Аманды я не предугадал. Думал, солнечная Италия удержит её в пылких объятиях. Выпрыгиваю из бассейна, как из котла с кипящей смолой. Катя следом. Прячется за меня и выглядывает с боязливым любопытством. Краем глаза подмечаю ехидную улыбку на губах Евы.

— Аманда? А почему не позвонила? — треплю Катю по мокрым волосам.

Мать багровеет, и я вспоминаю о сотне неотвеченных звонков за последние два дня.

— Объясни, пожалуйста, что происходит и кто эта девочка? — мать вытягивается в струну и смотрит на Катю, как на просроченный салат.

— Эта девочка — моя дочь, а значит, твоя внучка.

— Нет, это… Это возмутительно! То есть ты вот так сходу всё принял на веру? — мать снимает с рук тонкие кружевные перчатки. — Зачем? Давно проблем не было?

— Какие проблемы? — Катя берёт меня за руку. — Вам, кстати, больше пойдёт шляпа с короткими полями. Эта тени на лицо делает, и вы прям бука в ней. Да и лет прибавляет. Могу почикать. Кастрюля нужна побольше, карандаш и ножницы.

— Да? — Аманда стягивает с головы шляпу. — Я вот тоже думала над полями… — Маман спохватывается и, напялив головной убор обратно, с прищуром смотрит на Катю: — Сколько тебе лет, девочка?

— Шесть.

— Моя, мам, моя, — ухмыляюсь, глядя, как мать подсчитывает в голове. — Она в марте родилась.

— Да, десятого, — кивает Катя.

Мать сминает в ладони перчатки и цедит сквозь зубы:

— Я требую доказательств!

— Родинки на лопатке, как у меня, недостаточно? — поворачиваю Катю спиной к матери и подхватываю густые волосы дочери в хвост.

— Ты мне тут индийское кино не устраивай! — отмахивается мать, но взгляд её пытливо скользит по Катиной спине.

— А хотите цирк? — Катя выворачивается из-под руки и, разбежавшись, делает колесо и сальто. — Ап!

Малышка замирает, вскинув руку вверх, но хлопаю в ладоши только я.

— А с шапкой деньги она не собирает со зрителей? — брызжет ядом мать, упорно игнорируя Еву, хотя та сидит в нескольких шагах.

— Не собирает. Хотя, уверена, что вы именно таким представляли себе мою жизнь. — Ева поднимается из шезлонга, а я понимаю, насколько она сильная, раз улыбка сохраняется на худеньком лице. — Катя, напомни Трофимычу покормить Баламута.

— Хорошо! — Катя вприпрыжку убегает за дом.

Маман подходит к Еве:

— Блудная кошечка решила вновь соблазнить моего сына?

— Старая шалашовка всё ещё пытается что-то решать за него? — усмехается Ева и снимает халат.

Шрамы не в состоянии испортить красоту моей бывшей возлюбленной. Залипаю взглядом на её груди. Ева поглаживает упругие полушария. Сглатывая, смотрю на твёрдые горошины на её груди, и бугор под шортами выдаёт меня с головой. Ева кивает на меня и мурлычет:

— Ночная кукушка дневную перекукует.

— Ты, ты… — мама поворачивается ко мне, и я прикрываю ладонями причинное место. На моём лице самая дебильная из улыбок.

— Это вызов? — вскидывает голову Аманда.

— Это констатация факта, — улыбается Ева одним уголком рта. Походкой от бедра она подходит ко мне и выдыхает: — Хочешь меня?

— Да! — Не знаю, как прикрыть наготу Евы, ведь в любой момент может вернуться Катя.

— Тогда поцелуй! — Ева облизывает губы, и я, забыв обо всём, припадаю к ним. Поцелуй словно отбрасывает меня в далёкое прошлое. Стискиваю Еву в объятиях, прижимаюсь к ней. Пытаюсь собрать себя по кускам, эта женщина — магия, так и не познанная мною до конца. Отпускаю Еву. Перед глазами плывут круги.

— Хочу тебя, пошли в дом, — покрываю поцелуями её лицо и шею.

— А ещё чего? — Ева упирается руками в мою грудь.

Мы остались вдвоём. Маман нигде нет.

— Этот поцелуй… Он… Ненастоящий? — ощущаю себя обманутым.

— Почему же? — Ева убирает мою руку со своей груди. — Губы, титюли — всё а-ля натюрель!

Глава 17

Ева

Сногсшибательно! Хорошо сознание не потеряла. В последний момент оттормозилась. Вкус поцелуя Демида задурманил голову почище бутылки шампанского. Тело помнит этого парня и хочет его. А ещё оно болит от моего дефиле по кромке бассейна. Но это того стоило. Иствикская ведьма бежала с позором. Надо признать, годы и пластические хирурги обошлись с ней благосклонно. Даже силикон в грудь качнула.

— Ева, — Демид, красный как болгарский перец, накидывает мне на плечи халат, — Надо обработать твои раны.

— В больнице обрабатывали только по утрам, — отмахиваюсь от него.

Демид хитро улыбается:

— Если ты хочешь, чтобы шрамы остались на теле навсегда, то могу не заморачиваться.

— Шрамы останутся на душе, если ты не поможешь мне в одном деле. — Сердце кровоточит по Цезарю. Пока сидела у бассейна, навела справки в местной ветеринарке. Выяснила, куда увезли тело.

— Любой каприз, Багира, — Демид стоит за спиной и дыханием отправляет стаю мурашек гулять по моему телу. Проходится языком по ключице и шее.

— Отвези меня в центральную ветеринарку. Я хочу попрощаться с Цезарем.

Демид вздыхает:

— Ты нисколько не изменилась. Только кошки стали раз в пятьдесят крупнее.

— Поехали?

— А до завтра не терпит?

— Нет. Протокол вскрытия готов и сегодня моего мальчика сожгут, — слёзы наворачиваются на глазах.

— Пойдём, помогу тебе одеться.

Поворачиваюсь и смотрю в глаза Демиду. Вроде не шутит.

— Пойдём.

В комнате Демид усаживает меня на кровать и открывает мой чемодан:

— Что за средневековые камзолы? Ты музей ограбила?

— Другой чемодан открой, — улыбаюсь я. — В этом костюмы для выступления.

Демид щёлкает замками и перебирает вещи в другом чемодане:

— М-да, здесь наряды посовременнее, но тоже… Что это за платье-кишка?

— Это вообще-то из весенней миланской коллекции, — вскипаю я.

— Я так и подумал. — Демид с интересом перебирает вещи. — О, хоть что-то мирское — джинсы. А вот и спортивный костюм. На нём и остановимся. Трусы-то где?

— Поставь чемодан на кровать, ревизор хренов! — бью кулаком по одеялу.

— Ну вот ещё! Грязный чемодан на шёлковое бельё?

— Ах, простите! — разглаживаю мягкую голубую ткань пододеяльника.

— Нашёл труселя! Небеса, они хоть что-то прикрывают? Твои хлопковые шортики до сих пор снятся.

— Фетишист! Дай сюда!

Демид продолжает причитать:

— Кружавчики, резиночки! С твоими ранами это бельё несовместимо.

— Что же мне, без трусов ехать?

— Как вариант! Лифчик тоже пока не стоит надевать.

— Ну, пока у меня и без лифчика стоит! — беру реванш за разнесённый в клочья вкус в одежде. Расправив плечи, опираюсь ладонями позади себя.

— В этом я уже убедился. — Демид, небрежно повесив на плечо мой дорогущий итальянский костюм, подходит и бесцеремонно стягивает с моих плеч халат. Пялится на грудь, сглатывает. — Хорошо, что больше пострадала спина.

— Давай одевай меня.

— Может…

— Не может!

Демид ухмыляется, я тоже. Он развязывает кушак халата и надевает мне на голое тело куртку на молнии. Опускается на колени и натягивает на мои ноги штаны. Хрипит, пожирая глазами мой живот:

— Попу приподними.

— Проблемно.

— А, ну да. — Он помогает мне встать и надевает штаны на бёдра, будто невзначай задевая их пальцами. Застёгивает молнию на куртке.

Опускаю глаза на его шорты и притворно вздыхаю:

— Боюсь, мысль о том, что я без белья, сведёт тебя сегодня с ума.

— У меня уже и так там всё окаменело, — закатывает глаза Демид.

— Мог бы при себе держать такие подробности, — поджимаю губы. — Похоже, в вашей секте адептов большого джакузи дурные нравы.

Демид, обнимая меня, смеётся:

— Займись моим воспитанием, Ева.

— Я больше по части дрессуры.

— Если сама лакомством будешь, я согласен.

***

Тусклой лампочки не хватает, чтобы осветить угол, где сложены трупы кошек и собак, приготовленные для кремации. Стою у металлического стола и глажу слипшуюся шерсть Цезаря. Слёзы бессилия капают на его окоченевшее тело.

— Мой мальчик… Прости. Не сберегла тебя… Удачной охоты. Беги по радуге.

Зачем они убили его. Василий Дмитриевич, наш директор, так и не сказал мне, кто в него стрелял. Знает, что задушу без суда и следствия. Кто-то из охраны. За спиной скрипит дверь, и сильные руки Демида ложатся на плечи.

Глава 18

Демид

От еды Ева отказалась, и мы с Катей поужинали вдвоём.

— Мама сказала, что у тебя доброе сердце. — Катя обгладывает баранью косточку. — Небось передумает уезжать.

— Думаешь? — Я даже перестал жевать. Мысль о похоронах Цезаря родилась в моей голове спонтанно. Сердце кровью обливалось за Еву. Сейчас Катя навела на мысль, что мой сад теперь станет для Евы памятным местом.

— Мечтаю. — Катя вытирает руки салфеткой и неожиданно меняет тему: — Кстати! Женщина в шляпе. Красивая.

— Это твоя бабушка, — рассеянно произношу я, раздумывая о памятнике тигру, вернувшему мне любимую.

— Давай ей другую шляпу подарим? Чтоб к лицу. Я видела вчера в магазине.

— Отличная идея. У тебя хороший вкус, — улыбаюсь и мысленно добавляю: «В отличие от Евы».

Катя выбирала одежду быстро, тыкая пальчиком в понравившиеся наряды. И только сейчас я понял, в кого она уродилась. Даже некоторые манеры котёнок унаследовал от бабули. Сейчас, когда Катя перестала объясняться на языке гопоты и надела платье, она всё больше напоминает Аманду. Если Ева всегда была скрытной, то Катя сразу вываливает, что не по ней, а голова работает как Генеральный штаб.

— Бабушка ещё приедет?

— Скорее всего, — усмехаюсь я, — но, думаю, мы с тобой тоже можем нанести ей визит. Шляпа — отличный повод.

— Поиграем, может? — Катя тянется за стаканом морса.

— Во что? — Хочется поскорее вернуться к Еве. Дал ей успокоительное и вколол обезболивающее, но всё равно душа не на месте.

— В карты.

Меня разбирает смех. Маман часто собирается с подругами поиграть в покер. У внучки с бабушкой всё больше точек соприкосновения. Если Аманда сумеет принять внучку, они будут не разлей вода. Смотрю на часы:

— Уже поздно, Катюша. Давай я лучше почитаю тебе перед сном?

— А спать ты где будешь? — хитро смотрит на меня дочь.

Грожу ей пальцем:

— А вот это уже моё дело.

— Трофимыч к маме Баламута отвёл, если что, — Катя, прикрывая рот, зевает.

— Откуда знаешь?

Катя подбегает и показывает мне фотографию в телефоне — Баламут возлежит на голубом пододеяльнике.

— Мама написала. Будь осторожен. Он маленький, но тяпнуть может.

— Пойдём тогда вместе пожелаем ей спокойной ночи, — встаю из-за стола.

— Да не бойся, — улыбается Катя.

— Я не трус, но я боюсь, — подхватываю Катю на руки. — Больше твою маму, чем тигра.

— Спокойствие, — обнимает меня за шею дочка, — только спокойствие!

— Ты читала про Карлсона?

— Нет, так Карлуша зрителям говорит, когда обезьяны балуются.

— Завтра едем в книжный магазин!

Стучу в комнату Евы и вхожу.

— Назад, Баламут! — хватает Ева тигрёнка за ошейник.

— Тигр не слишком крупный кот для дома? — закидываю удочку и целую Катю в щёку. Она ещё крепче прижимается ко мне. — Мы пришли пожелать тебе спокойной ночи.

Спускаю дочку с рук. Она прыгает на кровать и тискается с Баламутом. Глаза Евы заплаканы, но она улыбается.

— Если хищника приручать к себе с детства, потом проще будет работать с ним.

Удерживаю на языке: «Кто ж тебя к ним теперь пустит?» Мне самому с Евой, как ей с хищником, что ли, нужно спать. Чтобы она почувствовала, как я люблю её до сих пор.

— Ты не возражаешь, зайду к тебе, когда почитаю Кате?

— Мы с папой завтра едем в книжный!

— Наша дочь не знает, кто такой Карлсон, — укоризненно смотрю на Еву.

— Зато я читаю «Модный Нью-Йорк», — с вызовом смотрит на меня дочка.

— Хорошо не «Весенний Милан», — еле сдерживаю смех.

— Так! Я не поняла, — приподнимается на локте Ева. — Ещё заикнёшься про то платье, и я сожгу его!

— Синее? — уточняет Катя.

— Да!

— Правильно сделаешь, — кивает дочь.

Ева закатывает глаза.

— У нашей дочери отменный вкус, — сажусь рядом с Катей. — Возможно, «Модный Нью-Йорк» не самый худший журнал. Но классику никто не отменял.

— Классика мне нравится, — Катя подползает ко мне вместе с тигрёнком. — Деловые костюмы.

— Гм, я о книгах, — бодаю её лбом и тут же получаю от Баламута лапой по щеке.

— Так! Давайте-ка расходится. — Касаюсь лица. Вроде не расцарапал. — Скажу Трофимычу, чтобы зашёл за полосатиком.

— Он будет спать со мной! — хмурится Ева.

— Родная, тебе сейчас нужен покой. Давай пока Баламут поживёт в вольере. Могу поставить ему кровать с ортопедическим матрасом.

— Ладно! Я правда очень устала, — Ева улыбается Кате. — Кот, поцелуешь меня?