Вера
Самая сильная любовь у тех, кому не суждено быть вместе…
Эта надпись в лифте сорокаэтажного бизнес-центра неимоверно раздражает. Веет банальностью и инфоцыганством.
Вздор. Сказочка для тех, кто полагается на судьбу и расклады Таро.
Видела таких. И женщин, и мужчин.
Я вообще, благодаря должности главного репортера единственного местного телеканала, встречала совершенно разных людей. Наверное, поэтому и стала отъявленным скептиком в сердечных вопросах.
Конечно, если не считать личных отношений.
Переключаю внимание на седовласого мужчину, припарковавшего свои глаза в районе моего соблазнительного декольте. Старичок тут же отворачивается и принимает оскорбленный вид.
Какие мы нежные!
Закатываю глаза, ухмыльнувшись, и поправляю тонкое черное платье. Инспектирую блестящие носы туфель на умопомрачительных шпильках и снова чуть иронично поглядываю на соседа.
Моя цель на вечер — человек капельку моложе, дедуля!
Надеюсь, ему тоже зайдет выбранный образ. Молю бога, чтобы зашел до такой степени, что Макрис будет не прочь выдать важную информацию о покупке Артели. На кой черт ему вложения в российский бизнес?!
Впрочем, его планы всегда менялись со скоростью света.
Я же почти девять лет жила одной мечтой — авторская новостная программа в прайм-тайм. С гостями в студии, личным гримером и миллионными рекламными бюджетами. Я действительно все это время была лучшей. Даже у Филиппа Киркорова, однажды навестившего наш городок, не побоялась интервью взять. И ничего он не грубый, такой милашка оказался.
Заветное место я заслужила по праву! И свой проект с именем Веры Стояновой на заставке — тоже.
Медленно выдыхаю и стараюсь успокоиться.
Подумаешь, Макрис вернулся.
Не-на-ви-жу!
Я вздрагиваю от дзиньканья лифта и первой выхожу на тридцатом этаже, сразу попадая в роскошный мир местных богачей.
Прием, устроенный Артелью Старателей «Аурум» для своих сотрудников, после ежегодного отчета о результатах проделанной работы, в самом разгаре. Повсюду подобающая золотодобывающей организации бутафория и веселые аниматоры в блестящих костюмах, у сцены играет небольшой оркестр, а шикарный вид на городской парк из панорамных окон делает этот прием еще более особенным.
Неплохо.
Я мельком осматриваю себя в зеркале, поправляю профессиональную укладку и незаметно щипаю щеки, побледневшие от недостатка кислорода в душном лифте. Параллельно стараюсь «отсканировать» каждого мужчину в этом зале, чтобы разыскать нужного.
Как обычно, делаю несколько дел одновременно. Это моя отличительная черта, скорее всего, тоже связанная с работой репортера.
Вовремя перестроиться, найти нужные слова, не выдать настоящие эмоции — вот за что мне платят грузные дяденьки, генеральные продюсеры.
И платят неплохо, замечу!
Когда я только осваивала профессию, попасть на экран через постель считалось более нормальным, чем выбрать, как я, тернистый путь высшего образования по специальности «Журналистика». За годы работы на ТВ я «пережила» многих любовниц и дочек влиятельных людей. Взяла талантом и умом.
Потерять все — значит вернуться в точку А.
Этого я допустить не могу.
— Охлажденное шампанское, — предлагает официант в белоснежном смокинге.
— Да, спасибо, — благожелательно отвечаю и обхватываю хрустальную ножку бокала.
Как правило, на таких приемах экономят на приличных напитках, но «Аурум» не тот случай, поэтому с удовольствием делаю глоток и продвигаюсь в толпу.
Несколько раз я задерживаюсь, чтобы поздороваться со знакомыми, а потом взгляд привлекает широкая спина, упакованная в тонкий черный свитер.
Это он.
Качаю головой и улыбаюсь.
Только один человек мог прийти на вечерний прием, не обращая внимания на дресс-код. Только одного мужчину я узна́ю даже сверху, из космоса, хотя это и будет всего лишь маленькая черная точка.
Такая же, как и та, что последние два года выгравирована на моем скомканном сердце.
С жадностью изучаю крепкие мужские плечи, подтянутую фигуру и шикарную задницу. Нахожу татуировку за правым ухом. Есть еще одна. На лопатке с этой же стороны.
Я запиваю ком в горле еще одним глотком шампанского.
Точно он.
Не изменился ни капельки.
Как водоворот обрушиваются воспоминания…
Наш русско-греческий союз продержался около полугода, постепенно превращаясь в русско-греческую войну. Виной тому много причин и совпадений.
Результат известен.
Самолет с Адрианом Макрисом на борту взлетел в синее безоблачное небо. Я же осталась на родной земле, сжимая в руке помятый билет на свое имя.
Придя в себя, вспоминаю о своей цели и, пригладив волну темных волос на плече, направляюсь в сторону мужской компании.
Вера
У лифта я резко останавливаюсь и, перенеся вес тела на левую ногу, нервно постукиваю правой шпилькой по мраморному полу. Складываю руки на груди, стараясь дышать ровнее, и смотрю прямо перед собой. На то, как на электронном табло сменяются этажи.
Зачем я во все это ввязалась?
Я готова по головам идти ради карьеры, но что, если голова будет его?
Что тогда, Верунчик?!
— Всё в порядке? — слышу позади хриплый голос ничего не подозревающего Адриана.
— Всё отлично, — отвечаю тихо, не шевелясь.
— Кое-как догнал. Не передумала?
— Нет. — Оборачиваюсь и впиваюсь глазами в строгое лицо.
На долгое время мужественность и прирожденная темпераментность Макриса стали моими главными врагами. У него они проявлялись буквально во всем: начиная с того, с каким достоинством Адриан преподносил себя этому миру, и заканчивая короткими густыми волосками на мощной груди.
От свидания к свиданию я искала именно такого!
Мужественного и темпераментного самца, которого я захочу физически. Хотя бы физически…
К сожалению, поклонники, приглашавшие меня на свидания в последние два года, казались юными мальчиками и никакого сравнения с человеком, что сейчас стоит напротив, не выдерживали. Адриан нажимает на кнопку лифта и устало опирается плечом о выкрашенную в серый цвет стену. Внимательно разглядывает мое пылающее лицо.
— Не думал, что сантехника лежит в сфере твоих интересов.
Я тоже.
С улыбкой закатываю глаза.
— Я умею удивлять.
— Это правда, — соглашается он.
Вздрагиваю. Не то от его прикосновения, не то от рекламного женского голоса, который раздается из динамика, закрепленного на стене под потолком.
В лифте расслабиться тоже не получается. Слишком мало пространства, слишком много нас.
— Ты похудела, — замечает Адриан, чуть наклоняясь.
— Надоели щеки на пол-экрана. — Закусываю губу.
— Не было у тебя их никогда.
— Были, конечно, — усмехаюсь я. — Ты просто привык к Греции. У нас другие стандарты красоты.
— Стандарты красоты не зависят от государственных границ.
— Конечно, зависят, — возражаю.
— Если женщина красива, то неважно, откуда она. Хоть из Перу.
— Тебе виднее. — Царапаю его высокие скулы колким взглядом.
Макрис вдруг становится серьезным, даже немного хмурым.
— Я восхищаюсь твоей способностью любой разговор выворачивать в свою сторону, — произносит сквозь зубы.
— Спасибо за комплимент, это профессиональное.
— Забыл, что в тебе все профессиональное, — отбивает он. — Для личного места не остается.
— Ну почему же… — Тут же прикусываю язык.
Пока мы на расстоянии полуметра друг от друга вышагиваем в сторону забронированного Адрианом люкса, я прокручиваю в голове возможные варианты развития событий и снова пеняю на судьбу.
Почему именно сейчас? Когда у меня все вроде как налаживается!
Почему Адриан за два года не смог обзавестись греческой женой и выводком маленьких Макрисиков? Ему сорок один. Давно пора.
А может, рассказать все? Украдкой поглядываю на размашистые плечи.
И что тогда будет? Он снова уедет как ни в чем не бывало, а я здесь останусь. Один на один с влиятельными людьми, которые точно не простят такого поступка.
— Располагайся, Вьера, — вежливо проговаривает хозяин апартаментов, когда мы оказываемся внутри.
Настороженно озираюсь.
Здесь довольно просторно и такой же крышесносный вид на город, как в банкетном зале.
Адриан зажигает свет, вынимает из кармана брюк телефон с банковской картой и кладет их на журнальный столик.
Я же первым делом скидываю ненавистные туфли и разминаю пальчики на ногах.
— Не возражаешь, если я переоденусь? — спрашивает он и тут же стягивает свитер через голову.
На миг крепко зажмуриваюсь, а потом смотрю вслед удаляющейся обнаженной спине, на которой красуется знакомая татуировка.
— Если тебе будет удобно, — проговариваю себе под нос.
— Я не притязателен, — доносится из соседней комнаты.
Резко вдыхаю и выдыхаю.
Я прекрасно это помню, как и то, до какой степени ты не брезглив. Особенно в сексе.
Вопреки здравому смыслу внизу живота концентрируется вязкое тепло. Это странно, потому что последние два года добиться его можно было только с помощью специальных вибрирующих устройств.
Я практически забыла, что можно желать живого мужчину.
Убрав сумочку, подхожу к панорамному окну и упираюсь горячим лбом в прохладное стекло. Спустя пару минут за спиной раздается низкий голос:
Вера
Решение приходит молниеносно.
Когда я, будучи подростком, однажды вечером возвращалась от подружки, на меня напали в моем же подъезде. Сделать ничего не успели, слава богу. Соседка как раз вышла с пакетом к мусоропроводу и помешала насильнику.
Я даже испугаться толком не успела, а вот отец был непреклонен. Нашел курсы по самообороне, заставил пройти стандартную программу.
С тех пор я могу за себя заступиться, правда после того нападения это и не требовалось. Даже рабочие вопросы, кого и чего бы они ни касались, я привыкла решать миром.
Отсюда и шок в первый момент. Замешкалась.
Освобождаюсь от мужских ладоней и, дав всего секунду вспыхнувшему в зрачках Адриана превосходству, со всей дури вонзаюсь ногтями в его глаза.
— Бльядь, — рычит он.
Я резко отталкиваю сильное тело от себя и пытаюсь отдышаться, поглаживая шею.
— Ты чуть не задушил меня, — взбешенно обвиняю. — Совсем с катушек слетел, чертов грек?
— Ты пришла ко мнье с жучком, — часто моргает.
— С диктофоном, — поправляю.
Это кардинально разные вещи, между прочим.
— С дьиктофоном? — Адриан хватает меня за локоть.
— Отпусти. — Отчего-то снова становится страшно.
Два года назад я была бы уверена, что с ним безопасно, а сейчас… Макрис слишком напугал.
Пытаться душить живого человека? Разве мой Адриан на это способен? Хотя, может, я просто плохо его знаю?
Начинаю вырываться, впадая в истерику, но Адриан подхватывает за талию так легко, словно я кусок сладкой ваты. Держит крепко.
— Ты, кажется, хотела изучить ванную комнату?
Он снова говорит без акцента. Уже не злится?
— Поставь меня на место. — Как таракан, болтаю руками и ногами и визжу.
Он больше меня раза в два. Объективно — шансов ноль. А я еще и год питалась раздельно. Дурочка. Не надо было пропускать силовые тренировки.
— Не надрывайся, — произносит Адриан равнодушно.
Зайдя в ванную комнату, ставит меня на пол и брезгливо отстраняется. Окидывает тяжелым взглядом с ног до головы. Я делаю то же самое.
Он только лучше стал. Я уже говорила?
Ему ведь сорок один. Где все эти признаки раннего старения? Почему, мать твою, Макрис такой подтянутый и спортивный? И откуда в нем опасность, от которой у меня подкашиваются ноги?!
— Раздевайся, — произносит он, опираясь упругой задницей о тумбу.
— Ты не посмеешь, — мотаю головой, чувствуя, как внизу живота происходит микровзрыв.
Надо наведаться к сексологу, потому что мое либидо ведет себя как-то странно и воспринимает мужскую агрессию как игру, от которой, словно зомби, воскресает.
Мужчины, чтобы довести партнершу до такой кондиции, танцы с бубнами в постели устраивают, а греку достаточно было придушить меня у окна на сороковом этаже. И все — колени сами собой раздвигаются.
Может, таблетки пропить какие-нибудь или капельницы проставить, не знаю...
— Я должен понимать, что на тебе больше нет сюрпризов.
— Их нет.
— Не верю. — Адриан складывает руки на груди.
— Я тебе тоже. Живи с этим.
— Вера, — снисходительно говорит он, осматривая мою шею. — Ты все равно разденешься, и мы поговорим.
— Это издевательство над гражданкой России, я буду жаловаться в посольство, — оскорбленно выпаливаю, пятясь назад и упираясь в стену.
Адриан округляет глаза и хохочет.
— Так и мы в России, Вера. Какое посольство? — недоуменно спрашивает.
— Америки, конечно. Там таких, как ты, домогателей быстро отменяют.
— Я тебя не домогался, не мечтай, — произносит он пренебрежительно. — Если ты думаешь, что Адриан все тот же влюбленный идиот, то ошибаешься. Я прекрасно понял, что ты принарядила свою задницу не для того, чтобы посмотреть сантехнику в моем номере, — кивает на тумбу с умывальником за своей спиной.
Кран, кстати, вполне обыкновенный. Везде обман!
— Думала, что я снова клюну на тебя?! — иронично приподнимает брови Макрис.
А затем его лицо становится жестким. Словно маска срывается. Прищур и оскал — звериные.
— Ты… — хмурюсь. — Тогда зачем это шоу?! — указываю в сторону комнаты.
— Хотел усыпить твою бдительность, конечно же, — пожимает он широкими плечами и встряхивает рукой с золотыми часами на запястье. — Ты так предсказуема, малыш. — Смотрит на циферблат. — Тот, кто тебя отправил, промахнулся. Я не собираюсь делиться с тобой своими планами, а вот ты мне все расскажешь, — невозмутимо кивает на мою грудь. — Снимай платье, я должен тебя проверить.
Беспомощно озираюсь, ощущая себя грязной. Доверчивой дурочкой.
Душа сжимается в комок, и изнутри меня затапливает ненависть. Каждый отдаленный уголок топит. Даже те, где два года надеялись и оправдывали этого человека.
Итак,
Вера Стоянова.
28 лет.
Журналистка, которая гордится своей профессией.


Адриан Макрис,
грек российского происхождения
41 год
Бизнесмен.
Пока немножко будет оставаться закрытой персоной. Со временем всё узнаем.


Так героев представляю я.
Вы же можете представлять их абсолютно иначе.

*
Продолжим прямо с площадки у лифта уже завтра. Глава будет взрывоопасной)
Не забудьте добавить книгу в библиотеку и поставить звездочку, чтобы не потерять.
– Выпьешь? – предлагает Адриан, когда я прохожу в гостиную и усаживаюсь в центр дивана.
– С тобой? – морщусь, как от чего-то испорченного и откидываюсь на мягкие подушки, поправляю короткое полотенце на бёдрах. – Нет, спасибо!
Мою одежду он прихватил, выходя из ванной.
Думает, я не понимаю, что хочет максимально высадить меня из зоны комфорта. Думает, я дура, как все его малолетки.
Методы психологического манипулирования прекрасно мне знакомы, потому что я профессионал, а уметь расположить к себе человека – это одна из первейших моих задач.
К тому же прекрасно знаю, что у меня отличная фигура. Сексуальная, с изгибами и соблазнительными округлостями. Поэтому совершенно не собираюсь комплексовать из-за того, что два года спустя сижу перед Адрианом Макрисом без трусов.
В конце концов, пусть он переживает и дёргается!
Бросаю на него взгляд исподлобья и, гордо вскинув подбородок, наблюдаю, как мужчина усаживается в кожаное кресло напротив. Вальяжно закидывает ногу на ногу и иронично потирает заросший густой щетиной подбородок.
Тихо посмеивается и низко произносит:
– Ты похожа на петуха. Сейчас заклюёшь меня и закукарекаешь.
– Мне всё равно, что ты думаешь, – невозмутимо отвечаю, складывая руки на груди.
Взгляд зелёных глаз перемещается туда же.
«Не кльюнет он». Усмехаюсь.
Такой же мужик, как и все, уговариваю себя. Не хуже и не лучше.
Ну, ладно-ладно, справедливости ради хочу заметить, что внешность незаурядная. И руки… такие рельефные, с тугими венами, мужские!
Черт. Ёрзаю.
Но у Олежки моего не хуже.
Внутри меня Вера-зануда закатывает глаза: «Твоего?! Олежки?! Серьёзно? Вы только начали встречаться, а ты уже целовалась с другим. Может, не стоит портить жизнь классному мужику?»
«Цыц» – наступаю на свою самую сварливую сущность и как следует ментально притаптываю.
Это ведь всё для дела надо было? – виновато вздыхаю.
Я однажды, чтобы взять интервью через забор перепрыгнула и, стыдно признаться, мне в травмпункте на ягодицу два шва накладывали. А тут всего лишь поцеловаться с греком…
Ерунда какая! Облизываю губы в десятый раз за последние десять минут.
– Спрашивай, что хотел и я поеду. У меня ещё дела вечером, ты меня отвлекаешь, – включаю намеренно деловой тон.
Адриан удивлённо приподнимает брови, как бы намекая на соответствие моего чувства собственного достоинства и внешнего вида. Вернее, на их чудовищное несоответствие.
Невозмутимо расправляю плечи.
– Кто тебя ко мне направил? – спрашивает он, прищуриваясь.
– Батюшка.
– Священник?
– Ага, папа римский, – закатываю глаза.
Раздражаюсь.
– Ты можешь нормально сказать?! – цедит Макрис, наклоняется, опирается локтями на колени и сцепляет пальцы.
– Поп Анатолий Аркадьевич, мой генеральный продюсер.
– Откуда он знает, что мы… состояли в отношениях?
Болезненно морщусь.
– Без понятия, я не хвасталась, – оскорблённо сжимаю губы. – Город маленький.
– Все… в одной кровати?!
– Под одеялом, Андрей, – невольно улыбаюсь. – «Все под одним одеялом» – так правильно говорится.
Его акцент и умение коверкать русский язык всегда меня смешили.
– Какое отношение продюсер имеет к «хищникам»?
– Хищники? – удивляюсь. – Кто это?
– Золотодобытчики-нелегалы.
– Я в первый раз слышу про этих людей.
– А Прохорова он откуда знает?!
Округляю глаза, потому как удивлена, что Адриан в курсе кому именно помешал своими амбициями.
– С Прохором они друзья. Посещают вместе один закрытый сигарный клуб.
– Что именно ты должна была сделать? – впивается взглядом в моё лицо.
Тяжело вздыхаю.
– Ничего особенного. Просто взять интервью… хмм... приватное, – краснею.
Адриан грязно усмехается и кивает на подол из полотенца.
– Получается, я рано тебя остановил? Дождался чего-то и более приватного?! Может, нацепим твою бутафорию и повторим?
– Получается… – шиплю, – закатай губу. Спать с тобой я не собиралась.
Он смеётся так, словно снова поймал меня на ту же удочку и выжал хоть какие-то эмоции.
– Что тогда входит в слово «приватное»? – снова становится серьёзным.
– Мне надо было расспросить у тебя по старой дружбе… зачем ты ввязываешься в покупку Артели, что ты собираешься делать с новым бизнесом и предоставить запись нашей беседы Анатолию Аркадьевичу.
– Что тебе за это обещали?!
– Не твоё дело, – взрываюсь.
– Очередное повышение?! Ну? – зловеще играет скулами.
– Прайм-тайм пять дней в неделю, – отвечаю, потупляя взгляд в пол.
– И как я сразу не догадался, – язвительно цокает Макрис.
Поднимаю глаза, и мы смотрим друг на друга в упор. Слишком много раз он упрекал меня в избыточной любви к моему ремеслу, чтобы это забыть.
– Скажешь своему начальнику, что нам с тобой здесь не до разговоров было, поняла? – давит он, поразмыслив.
Нет! Это немыслимо!
– Лучше скажу, что у тебя ранняя деменция и ты слово к слову прицепить не можешь. И, вообще, с чего вдруг я должна тебя слушаться?! Я здесь причём?! Разбирайтесь сами!
Вскакиваю с места. Ледяной паркет приятно холодит ступни, это отрезвляет.
– Где моя одежда? – спрашиваю, развязывая узел на полотенце прямо перед его носом.
Мощный кадык на секунду вздрагивает, а его хозяин кивает в сторону кресла у барной стойки.
Дефилирующей походкой иду к нему. В животе становится тесно, неудовлетворённость максимальная! Раздражаюсь.
– Мне на ваши войнушки – всё равно, – огрызаюсь, перекидывая волосы на одно плечо. – Развели «Бандитский Петербург», понимаете ли. Криминальные авторитеты, золотоискатели, артели, – оцарапывая кожу быстро натягиваю трусы и тянусь к лифчику.
Застегнув его, наконец-то разворачиваюсь к ошарашенному Макрису.
– Я работать хочу. Ясно тебе? – гневно выговариваю, устремляя в него указательный палец.
– Что он тебе сказал? – постукивает костяшками пальцев по стеклу наш Батюшка, которого мы нарекли так, благодаря церковной фамилии Поп.
– Сказал, что рад видеть, и позвал на свидание в воскресенье.
Иногда за глаза мы зовём его Геной, так как он наш генеральный продюсер.
Ну а, совсем уже наедине с собой, я величаю его обыкновенным мудаком. Потому что он любит давать мне самодурские задачи и требовать их выполнение сиюминутно.
– Про прииски золотые болтал?
– Нет.
– Плохо, – бьёт он по столу кулаком. – Я же просил разговорить его.
– Сами бы поговорили, – замечаю, разглядывая маникюр.
– Милочка, – краснеет. – Я всё могу сам. Поговорить с греком, сделать сам себе авторскую передачу. Есть только один вопрос, – взрывается. – На хрена мне тут ты, спрашивается?
– Пошла я, – тяжело вздыхаю и хватаю свою сумку. – Здесь аура у вас плохая. Надо бы проветрить.
– Анатолий Аркадьевич, – в кабинет заглядывает мой заклятый коллега Артемий Вознесенский. – Вы заняты?!
– Нет, Артём, – намеренно приятно отвечает наш Карабас-Барабас. – Милочка уже уходит. А ты, – смотрит на меня язвительно и обращается к Вознесенскому, – проветри окно, – кивает в сторону закрытых жалюзи. – А то у нас здесь говорят аура плохая.
Усмехаюсь и облизываю идеально подрисованные карандашом губы.
– До свиданья.
От души хлопаю тяжёлой дверью. Сложив руки на груди, неторопливо иду по коридору.
Сзади слышится стук.
– Довела старика, Стоянова? – шипит Вознесенский. – Бросила, что ли?
Ржёт как идиот и болезненно дёргает за волосы, которые утром были аккуратно уложены в высокий хвост.
То, что я сплю с генеральным – давняя байка, этим уже даже стажёрок не удивишь. Самое мерзкое – распространяет её человек, который сейчас пялится на мою задницу, обтянутую синими джинсами, и смещает взгляд ниже. Облизывается на чёрные ботфорты-чулки на высоком каблуке.
– И что ты в нём нашла? – спрашивает, поправляя смешную для тридцатилетнего мужика длинную чёлку. – Я бы тебя сам трахнул.
– Свою жену трахни, – отворачиваюсь.
– Жену я каждый день трахаю, – цедит он ехидно. – А тебя бы на разок. Верунчик, а?..
– Боюсь, на разок тебя не хватит, Вознесенский, – поднимаю руку и показываю ему «фак». – Дождевые черви в штанах меня не вставляют.
– С–сука, – шипит Артёмка.
Залетаю в студию и разместив одну ладонь на талии часто дышу. Приоткрытая в топе с длинным рукавом грудь тяжело вздымается.
Я… могу достойно себя защитить, но так хочется, чтобы это сделал кто-то другой… Вре́зал этому козлу за все гадости, которые он совершил за годы моей работы на телике.
Подхватив тренч, вылетаю на улицу.
Усаживаюсь в свой любимый Опель и тут же, падаю на руль. Всхлипываю от обиды. Все как сговорились.
С волками жить - по-волчьи выть!
Это правило я давно осилила.
Успокоившись, подкрашиваю ресницы и губы. Очерчиваю кисточкой высокие скулы на лице. Сбрызгиваю длинную шею вкусной туалеткой. Мой внешний вид – это то, что всегда придаёт уверенности. Какая бы беспроглядность в жизни ни накрывала!
Выехав на дорогу, отвечаю на звонок Анны Ивановны.
– Да, слушаю.
– Верочка, тебе удобно говорить? Ты не перед камерой?
– Нет, Анна Ивановна, я за рулём.
– Ааа, – неуверенно отвечает соседка моих родителей. – Верочка, с мамой, по-моему, беда случилась.
– Что такое? – дрожащими руками резко паркуюсь справа и врубаю «аварийку».
– С утра слышала её стоны. Думала, может, какие процедуры делает? А они всё не проходили. А вот где-то час назад, я как раз вышла тут убраться на площадке, они прекратились. Я позвонила в квартиру, а никто не открывает.
– Разве папы нет дома? – удивляюсь, смахивая набежавшие слёзы.
– Наверное, запил опять, Верочка, – понижает голос Анна Ивановна.
Стискиваю ладонью подбородок, чтобы не разрыдаться.
– Я сейчас буду, спасибо, – всхлипываю.
На автопилоте добираюсь до родительского дома. От телестудии это совсем недалеко, да и пробок на дорогах пока немного.
Наспех закрыв машину, бегу к подъезду. Игнорирую лифт и через ступеньку взлетаю на третий этаж. Своими ключами вскрываю металлическую дверь.
– Мама, – кричу и не разуваясь просачиваюсь внутрь квартиры.
Боже.
Сколько раз я так заскакивала сюда и боялась обнаружить самое страшное…
Не счесть.
– Ма-моч-ка, – выдыхаю, когда замечаю тело на полу в гостиной.
Оседаю рядом. Морщусь.
– Ты как здесь?
– Упала, – сообщает она тихо.
– А папа где?
– К дяде Васе ушёл, ещё вчера.
Качаю головой и стискиваю зубы.
– Пойдём, моя хорошая, – просовываю руку под плечи и тяну наверх.
Поддерживая за талию, с удручающе медленной скоростью добираемся до кровати в спальне. Укладываю маму на матрас и поправляя ночную рубашку, обмираю. Кожа ледяная. Сколько она там пролежала на холодном полу? С утра? Сейчас три часа дня...
Тело бьёт мелкой дрожью, в висках молоток пульсирует.
Укрыв маму двумя одеялами, иду к комоду и проверяю блистеры с лекарствами. Считаю капсулы и заглядываю в блокнот, лежащий рядом.
Вычисляю количество дней с покупки таблеток и минусую остатки.
– Мама, – стону громко. – Ты снова не пьёшь лекарства?
– Пью, – говорит она сла́бо.
– Ну где же? – разворачиваюсь и наконец-то скидываю тренч на кресло. Закатываю рукава. – Вот смотри. Таблеток должно остаться двадцать четыре, а у тебя их ещё больше сорока. Это значит ты почти неделю пропустила.
– Я пи-ла, – отзывается она возмущённо. – Клянусь тебе.
– Если бы пила, их бы не было. Как, по-твоему, они здесь появились?!
– Ты всё неправильно считаешь.
Отбросив блистеры, хватаю телефон из сумки и выхожу из комнаты. Завернув на кухню, резко зажимаю нос и тут же захлопываю покосившуюся дверь.
По стене съезжаю на пол и ищу в телефоне нужный контакт.
Всё началось около пяти лет назад.
Я тогда была на пике карьеры.
Классные репортажи, выдающиеся интервью с самыми всевозможными гостями. Вызов с главного телеканала страны пришёл неожиданно. В момент, когда об этом сообщили, я как раз завтракала на кухне своей новенькой квартиры.
На которую я заработала сама. Даже не насосала. Хотя я и это не осуждаю. Каждому своё.
В столицу я вылетела первым рейсом. Сначала собеседование с директором информационного вещания, затем с генеральным продюсером.
Эмоции зашкаливали. Хотелось всего и сразу. Денег, популярности, узнаваемости... вернуться в родной город победительницей. Самонадеянно, не правда ли?!
Предварительно одобрив мою кандидатуру, меня отпустили завершать дела и дорабатывать телесезон у себя на канале.
Так принято.
Первый огромный ком с горы под названием «Жизнь Веры Стояновой» полетел весной, перед самым окончанием сезона.
Сначала мама…
Долгое время мы не замечали её шаркающей походки и навязчивых движений головой. Сначала они были еле заметны, потом… наверное, творилось общее отрицание. Ровно до тех пор, пока в один день она не вышла в сад на даче и не упала так, что подняться самостоятельно уже не смогла.
Вердикт невролога – болезнь Паркинсона – сначала я восприняла как что-то незначительное.
Ну болезнь, ну да… Есть ведь таблетки?..
Прочитала в интернете – люди живут десятилетиями, чётко соблюдая все условия терапии.
Успокоилась.
Ибо можно спокойно покупать дорогостоящие лекарства, так как врач сказал, что качественные препараты стоят дорого, на обычную пенсию их не потянуть. При этом работать в столице, и приезжать раз в месяц навещать родителей.
Совсем скоро я искренне посмеюсь над собой и поплачу… Потому что не всё так просто. Оказалось, заболевание коварное – расшатывается нервная система. Мама стала раздражительной, началась затяжная депрессия.
Следующий удар – отец. Папа...
Проблемы с алкоголем были и раньше. Но после того как жить с мамой стало невыносимо, папа начал пить ещё больше. Таким образом, убегать от реальности, наверное.
В общем, от мечты пришлось отказаться.
И вообще, жизнь заставила сменить приоритеты.
Жалею ли я?
Когда я поняла, что мне не хватает совести ответить на этот вопрос утвердительно – обратилась к психологу.
После долгой работы над собой, я без зазрения совести могу ответить: «Да! Я жалею! Жалею так, что несколько лет подряд мне снилась новая работа, а тот канал… в общем я снесла его с домашнего телевизора…».
*
Придерживая подол короткого золотого платья, расшитого бисером, прохожу на второй этаж нашего местного Дворца Культуры. Чувствую себя в этом наряде Бейонсе, не меньше. Мужские взгляды придают уверенности.
Несколько раз останавливаюсь, чтобы сфотографироваться с жителями города. Улыбаюсь, стараюсь держать спину прямо и желаю им всего хорошего. Поправляю небольшую сумочку на длинной, тонкой цепочке.
– Вера, – слышу сзади знакомый голос.
Разворачиваюсь и тут же укладываю руки на мужскую грудь.
– Привет, – искренне улыбаюсь.
Олег целует коротко в губы и смотрит вниз.
– Платье шикарное.
– Я старалась, – немного отхожу, чтобы разглядел меня получше.
– У тебя роскошная фигура. А ноги вообще… отвал всего, – качает он головой. – Но я уже это тысячу раз тебе говорил.
Подхватываю его локоть и тихо посмеиваюсь:
– Ну, комплименты можешь повторять почаще. Я не обидчивая.
В холле почти нет людей и когда мы проходим в торжественный зал, я понимаю почему. Все давно уже здесь.
В основном работники бюджетной сферы и предприниматели. А ещё много официантов и администраторы с бейджиками. Олега тут же окликают коллеги и около пятнадцати минут мы болтаем с ними. Многих из них я знаю, так как в прошлом месяце участвовала в их корпоративном мероприятии – что-то вроде Дня здоровья. Только, когда вокруг тебя куча врачей и много-много водки.
Чуть позже наблюдаем за событиями на сцене. Олег приобнимает сзади, упираюсь лопатками ему в грудь. Мужская ладонь ласково поглаживает мою талию.
Но всё в рамках приличия.
Периодически чувствую на себя чей-то взгляд, но озираясь, никак не могу уловить его источник.
Становится неуютно.
Олег ничего не замечает. Рассеянно чмокнув в щёку, убегает на сцену, когда ведущий объявляет номинацию.
Переступаю с ноги на ногу и приобнимаю себя за плечи, удерживая бокал с шампанским в правой руке.
– Привьет, – слышу хриплое за спиной.
Закусываю нижнюю губу от раздражения и досады. Сегодня только суббота и я не планировала его здесь увидеть.
Макрис.
Так и знала, что предчувствие меня не обманывает.
– Привет, Андрей, – равнодушно киваю.
Он, создавая видимость светской беседы, спрашивает:
– Как дела?
– Без проблем, спасибо, – выговариваю ровно.
Зелёные глаза оценивающе изучают сверкающий наряд, задерживаются на стройных ногах.
– Какие у тебя могут быть проблемы? – в заключение Адриан сканирует симпатичную ложбинку между грудей. – Если только микрофон разрядился? – ёрничает. – Или оператор не вышел?!
Стискиваю сумочку и задерживаю дыхание. От обиды внутренние опоры рушатся, но я сильная. У меня всегда есть дополнительные резервы, о которых часто я и сама не подозреваю.
– И то правда, – сдавленно отвечаю, быстро приходя в себя. – Проблем нет, – ослепительно улыбаюсь. – Чин-чин, – поднимаю бокал.
Снова смотрю на сцену и аплодирую с наигранным весельем. Активно машу рукой счастливому Олегу.
– Неужели появился мужик, который может вытерпеть тебя дольше десяти минут, не снимая брюк? – спрашивает Адриан.
– Ты про Олега? – провокационно закатываю глаза. – Он просто видит во мне не только сексуальный объект. Тебе не понять…
Грек скептически кривит губы и залпом выпивает содержимое своего бокала.
– Познакомь нас, Вера. Сейчас, – произносит со сталью в голосе.