Бывший муж и крестная наших детей

Глава 1.

— По глазам вижу, Стоянов, что сухой паёк тебя задолбал. Ты так на меня смотришь, — дальше в трубке раздаётся шорох. — Как насчёт по-быстренькому на заднем сиденье? — женский голос становится томным, похожим на патоку. А меня, пока я всё это слушаю, трясёт крупной дрожью. — Надо будет только отъехать в укромное место и детское автокресло в багажник убрать…

Речь про то самое детское автокресло, в котором мы возим нашу с мужем дочь Агату. Оно розовое, с принцессами, дочь его обожает, и сама выбрала в магазине.

Помню, Дима тогда держал её на руках и просил указать на то кресло, которое ей нравится больше всего. И она, как этих принцесс увидела, ни на что другое больше не соглашалась.

А теперь это детское автокресло должно отправиться в багажник, чтобы не мешать моему мужу и женщине, которая почему-то слишком много знает о нашей личной жизни.

Она не просто так сказала про сухой паёк.

Я снова беременна, у нас с мужем будет второй ребёнок, долгожданный сынок, и я не вылезаю из больниц из-за угрозы. У всех женщин в моей семье по материнской линии тяжёлые беременности.

Но мы с Димой это обсуждали ещё до планирования первой беременности. Я, как сейчас, помню, что он тогда сказал и как утешал в ответ на мои переживания.

Муж говорил мне, что он не животное: если надо будет воздержаться — он это сделает без проблем. Ведь я, вынашивая его ребёнка, жертвую куда большим, чем просто воздержание. На кону мое здоровье.

Затаив дыхание, я стою на тротуаре в десяти метрах от машины моего мужа. В одной руке — больничная сумка. В другой, стиснутая мёртвой хваткой телефонная трубка. Под сердцем малыш.

Дима знал, что сегодня меня выписывают, но не знал во сколько. Я решила сделать ему сюрприз: привела себя в порядок, накрасилась, чтобы совсем уже не выглядеть узником больницы. Думала, как только он припаркуется, я сразу же в машину сяду, чтобы ни минуты больше не оставаться в пропахших лекарствами стенах. А дальше мы счастливые поедем домой.

И каково же было моё удивление, когда, выйдя из больницы, я получила от мужа входящий звонок, а подняв трубку, поняла, что звонок случайный. Как будто не заблокированный телефон положили в карман, и сенсорный экран начал жить своей жизнью.

Дима не в курсе, что я в режиме реального времени слушаю его разговор с любовницей, о существовании которой я даже не догадывалась. Для меня это гром среди ясного неба.

У нас второй ребёнок на подходе, а мой муж слушает уговоры другой женщины на интим и, что самое противное, не спешит закрыть ей рот.

— Сегодня Марину выписывают, — это единственный аргумент, на который он оказывается способен.

— И? — женский голос сочится возмущением, а я понимаю, что где-то этот тон уже слышала. — Я же поэтому и сказала, что мы быстренько, — воркует она, и я снова слышу шорох, словно они друг друга... трогают. — Закончим — вернёшься и заберёшь её домой. Она всё равно ни о чём не догадается.

Несколько мгновений тишины прерываются еще более страстным монологом:

— Дим, плевать на Марину. Ты нормальный мужик, которому нужен секс. Не знаю, откуда в её голове взялась эта фигня с половым покоем. Все в беременность исполняют супружескую обязанность, а ей, я думаю, просто лень. Она зажралась, я уже давно заметила. Зажралась и запустила себя. Через день с жирными волосами, как будто лишний раз помыться нельзя. Женщине непотребно в таком виде представать перед мужем — это всё, что я хочу сказать. Особенно когда речь про такого мужчину, как ты, Дим. Она отхватила себе такого самца и в итоге ещё выделывается. Я бы с тебя не слезала!

— Зачем ты сейчас мне заговариваешь зубы? — хрипло и не торопясь спрашивает её мой муж.

От его явно заинтересованного голоса мне становится плохо. К тому же я знаю, как звучит мой Дима, когда… когда возбужден.

И сейчас он звучит именно так.

— Чего ты хочешь добиться? — задаёт второй вопрос он, демонстрируя неподдельный интерес к этой женщине.

Я никак не могу поверить, что это происходит не во сне, а в реальности. Надо же было случиться такому роковому совпадению, чтобы он сам мне случайно позвонил…

Как в сериале, ей-богу. Хуже не придумаешь: жена на сохранении, а муж по дороге к ней флиртует с другой женщиной и, судя по всему, не прочь освободить заднее сиденье для утех…

Слёзы текут по щекам горячими ручьями. Но самое ужасное мне ещё только предстоит услышать.

— Я хочу соблазнить тебя, — жарко отвечает ему она. — Скажи, у меня получается?

— Ах ты зараза, — хрипит муж. Слышу, как щёлкает ремень безопасности. Видимо, Дима хочет потянуться к ней. — Ещё как получается…

Глава 2.

— Ну супер, — мурлычущей кошкой отзывается девушка, и что-то в этой фразе меня цепляет. Я где-то её слышала, но я в таком состоянии припомнить не могу. — Только прежде чем мы продолжим, давай я нас подстрахую, чтобы мы спокойно могли… ну ты понял. Кстати, я с презервативами не люблю, Дим. Не те ощущения. Надеюсь, ты умеешь вовремя…

Я зажимаю рот, чтобы не заорать на всю улицу.

Поверить не могу, что этот циничный, вульгарный и отвратительный разговор происходит в каких-то жалких метрах от меня.

Я даже вижу очертания автомобиля мужа, но вот кто в салоне кроме него, рассмотреть никак не могу.

А дальше происходит мой личный конец света. На телефон поступает звонок от контакта по имени Вика.

Это Вика Леонова, наша соседка и друг семьи. Их с мужем дом находится через один от нашего.

Я её помню ещё по универу, она была одной из популярных девчонок, которая по щелчку пальцев могла заполучить любого парня. Внешность ей, конечно, это позволяла: стройная фигура, длинные ноги — одним словом, модельная внешность. И всё это с красивым миловидным лицом.

Мы с ней тогда были в контрах, потому что она увела у моей подружки молодого человека. Я тогда прямо ей высказала, что думаю. И далеко не все со мной согласились. Мол, он же не бычок на веревочке. А меня тогда зацепило то, что она позарилась на парня, который был в отношениях.

Я в её поступке увидела предательство против женской солидарности. Нам друг за друга надо держаться, а не отбивать парней.

А через годы получилось так, что мы поселились рядом — две единственные молодые семьи на улице, и как-то общение началось само по себе. Вика изменилась, в ней ничего не осталось от той роковой девушки, какой она была в универе.

Совместные шашлыки, посиделки по вечерам. Дима с её мужем Васей до сих пор без конца обмениваются строительными инструментами, потому что в частном доме без них никак: что-то вечно да ломается.

Вика — крестная мама Агаты, и я рада этому выбору, потому что малышка от неё просто без ума. Да и Вика, несмотря на то что своих детей не имеет, быстро нашла общий язык с нашей дочерью.

Как только мы с Димой узнали, что я беременна вторым ребёнком и речь зашла про крестных родителей, мой муж сам упомянул Вику. Мол, Агата её обожает, почему бы не попросить её покрестить нашего будущего ребёнка?

— Алло, — меня утешает тот факт, что в трудную минуту мне позвонила именно она. — Слушаю, — прочистив горло, говорю.

— Ой, Маринка, — как всегда, смеётся Вика. — Привет, как у тебя дела? — ласково растягивает она в своей привычной манере. — Как малыш? Толкается уже?

Несмотря на ужас момента, у меня получается улыбнуться, потому что речь, как-никак, про моего ребёнка.

— Иногда. Слушай… — я облизываю пересохшие губы и набираю в лёгкие побольше воздуха, чтобы признаться подруге и крестной матери своей дочери, что мой муж изменяет, а я не знаю, что делать.

— А тебя, когда выписывают, сказали уже? — с нетерпением в голосе спрашивает она, и вот на этом моменте меня пронзает молнией.

Что-то не так. Шестое чувство начинает вопить, но я пока не могу разобрать смысла паники.

Я лишаюсь возможности вдохнуть. Воздух застревает в лёгких густой, вязкой массой. Сердце начинает биться в груди загнанной птицей.

Это что получается?

— Я… — у меня резко начинает кружиться голова, и я пячусь до ближайшей лавочки, на которую даже не сажусь, а плюхаюсь, как мешок с костями, а не человек.

— Просто… — Вика понижает голос. — Мне птичка на хвосте принесла, что Димка тебе задумал сюрприз — вечеринку. Ну, мол, привезёт тебя с больницы, а дома шарики, торт, цветы и наша привычная шумная компания. Так вот, я тебе для чего всё это говорю. Димка не успевает, может, ты попросишь врачей ближе к вечеру тебя выписать? Что думаешь, Марин?

Правда, уродливая и беспощадная, складывается в картинку на глазах. И как бы сильно я ни хотела отрицать то, что происходит в данную минуту, реакция моего тела говорит за себя: головокружение, лёгкая тошнота, холод, разливающийся по конечностям…

Мне хочется кричать от бессилия. Кричать на весь мир о том, что меня предал любимый муж. И с кем предал… с женщиной, которую он саморучно хотел сделать крестной матерью нашего второго ребёнка!

Какой кошмар.

Неужели она и Агате стала крестной матерью потому, что у неё с моим мужем даже на то время была связь?

А ведь это возможно. Я не раз и не два просила Вику присмотреть за Агатой в те дни, когда Дима работал из дома, а мне надо было отлучиться по делам.

Он вполне мог взять перерыв. Либо закончить работу пораньше. И дальше у них с Викой в распоряжении был целый дом…

— Мариш, ты меня слышишь? — Вику волнует только одно, мой ответ.

И плевала она, что я лежу на сохранении больше времени, чем нахожусь дома. Ничего не дрогнуло в её сердце.

— Слышу, Викуля, слышу, — проглотив слёзы и выправив голос, отвечаю я. — Нет, меня ещё не выписали, так что можешь Диме намекнуть: пусть продолжает работать над "сюрпризом".

Вика настолько счастлива моему ответу, что не замечает в нём двойного смысла.

— Ну супер! — а вот и её коронная фраза, по которой я должна была узнать её, но из-за сильного эмоционального потрясения не смогла. — Передавай малышу от меня привет, пусть готовится к тому, что у него будет самая крутая крестная мама на свете!

И всё. Вика сбрасывает трубку, даже не прощаясь, пока я сижу на этой долбаной скамейке ни живая ни мёртвая.

Впрочем, о чём ещё нам было говорить, когда её звонок имел всего лишь одну цель: убедиться, что у них есть время для того, чтобы по-быстренькому…

Я делаю несколько медленных вдохов и выдохов, чтобы привести себя в порядок, и, пересилив слабость с болью, поднимаюсь с лавки и направляюсь к машине, в которой прямо сейчас находится мой муж и крестная мать наших детей.

Глава 3.

Но не успеваю я сделать двух шагов в их направлении, как машина мужа не просто трогается, а со скрипом шин вылетает с парковки больницы — до того сильно им не терпится уединиться.

Я даже не знаю, как описать свои ощущения. Меня не просто предали… об меня вытерли ноги люди, которым я доверяла больше всего.

И в этот момент, когда я чувствую себя сломленной, вдруг пинается мой малыш.

Я окончательно расклеиваюсь и реву так, как будто только что похоронила кого-то близкого.

Но слезами горю не поможешь. Нужно срочно придумать, как поступить.

Как прижать к стенке мужа и сказать, что у меня есть доказательства его измены? Как потом проделать то же самое с Викой?

И почему-то меня ещё гложет вопрос: «А как я объясню Агате, куда делась её любимая тётя Вика?». Ощущение такое, что меня предал весь мир. Меня и моих детей.

Я даю себе немного времени, чтобы успокоиться, а потом снова достаю телефон. Набираю номер.

— Алло.

— Вась, привет, это Марина.

— О, Мариночка, здравствуй! Как ты? Как малыш? Димон говорил, что тебя сегодня выписывают.

— Да, Вась. Вот выписали. Стою под дверями больницы, — делаю голос намеренно весёлым. — Слушай, я хочу Димке сюрприз сделать, настроение такое. Ты бы мог меня из больницы забрать и домой подкинуть? Я знаю, что ты, скорее всего, на работе, но если ты сможешь выкроить для этого часик, я буду тебе безумно благодарна.

Вася Леонов — отзывчивый, доброй души человек. Здоровяк с большим сердцем. Я раньше за Вику радовалась чисто по-человечески, потому что такой, как Вася, сразу видно — не изменит и не предаст.

Хотя… я ведь про своего тоже так думала. А оказалось, правильно гласит народная мудрость: чужая душа — потёмки.

— Да без проблем, Маришка, — бодро отвечает он. — Я вот как раз только что Викулю отвёз на массаж, как раз в районе больницы, могу тебя забрать через минут десять. Устроит?

— Устроит, Вась. Спасибо тебе огромное…

Хорошо, что он бросает трубку первым и больше не задаёт мне никаких вопросов. Потому что своим дрожащим голосом я бы себя выдала с потрохами.

Жаль, он не знает, что его жена поехала на массаж интимных частей тела. И что её массажистом выступает мой муж.

Мы с Васей стали жертвами лжи своих вторых половинок, и узнала я об этом по чистой случайности. Моему мужу всего лишь нужно было случайно мне позвонить.

Даже если бы я на парковке застала Диму в машине с Викой, то у меня бы ни за что не закралась мысль о том, что между ними роман.

Настолько я доверчивая дура! Зла на себя не хватает

Или не дура, и быть доверчивой нормально, просто я оказалась в кругу предателей?

— Я тебе купил воды по дороге, — как только я сажусь к Васе в машину, он подаёт мне прохладную бутылку. — У меня сестра, когда беременная была, с ума сходила по минералке именно этой фирмы. Попробуй. Может, тоже подсядешь, — смеётся он своим знаменитым смехом добряка.

Воду я у него из рук перенимаю, одновременно ощущая, как глаза щиплет от слёз. Он ещё не знает, что его жена открыто флиртует с его приятелем, женатым мужчиной и отцом двоих детей. Как минимум флиртует...

— Спасибо. Как у тебя дела? — всеми силами стараюсь увести разговор в другую степь.

Мне кровь из носа нужно успокоиться, чтобы я была в состоянии принимать холодные взвешенные решения о будущем своей семьи.

— Всё как у всех, — бодро говорит он, но потом что-то толкает его заговорить о личном. — Мы с Викой обратились в репродуктивную клинику. Уже два года стараемся ребёнка заделать — и никак. Она там по календарю, бедная, даты высчитывает… Впрочем, как женщина, думаю, ты в этом вопросе разбираешься лучше, чем я. Короче, не знаю. Что-то у нас всё равно не получается, будем анализы сдавать. Ты, может, это, Марин, как мать двоих детей поговоришь с Викулей? А то я чувствую, что она на этой теме начинает от меня отдаляться. Я к ней уже и так и сяк. Никак подход найти не могу. Да и, что греха таить, уже не узнаю её. Думаю, она помешалась на теме беременности. Сколько раз я ловил её на том, что она листает ваши с ней фотографии, где ты с животиком. И что-то было в её взгляде, Мариш. Что-то в нём было… — горько подытоживает Вася.

А я еле-еле себя сдерживаю, чтобы не сказать ему правду, которая сегодня разбила мне сердце. Молчу я не ради того, чтобы утаить от него истину.

Я обязательно всё ему расскажу как есть, не утаивая фактов. Но сначала мне нужно разобраться с тем, что происходит в личной жизни у меня.

Дома я первым делом принимаю все те лекарства, которые мне дали в больнице. Здоровье моё и ребёнка превыше всего.

А дальше… я смываю с себя потекшую от слёз косметику, да и вообще, вопреки тем гадостям, что говорила обо мне мужу Вика, навожу марафет.

И когда домой, наконец, возвращается Дима, встречаю его в таком виде, что у него нижняя челюсть пусть немного, но отвисает:

— Марина? — горло мужа дёргается, когда он переступает порог, не сводя с меня взгляда.

Я молчу, намеренно создавая напряжение. Посмотрим, выдаст он себя или нет.

— Я как раз собирался за тобой в больницу ехать, — твёрдым тоном говорит он и, как ни в чём не бывало, наклоняется, чтобы поцеловать меня в губы.

Я, конечно же, не даю этому поцелую произойти.

— Ты чего? — его глаза проблескивают волнением, рваным движением руки он оттягивает воротник рубашки, как будто ему стало труднее дышать.

— Я всё знаю про вас с Викой, Дима.

Глава 4.

— Знаешь? — вкрадчиво уточняет мой муж. — Поясни-ка, о чём речь. А то я немного не догоняю. День длинный был.

Говорит он так уверенно, что даже при желании не прикопаешься, только вот горло то и дело подёргивается от нервишек.

— Ну как же? — на моих губах появляется улыбка, но глаза холодны и смотрят прямо на Диму. — Или ты думаешь, что вам удастся скрывать от меня правду?

— Марин, — его лицо искажает кривая гримаса, как будто он пытается совладать со своими чувствами, но не может. — Я понимаю, что у беременных женщин свои капризы, но, может, расскажешь прямо, что тебе кажется ты знаешь про меня и Вику? Помимо того, что мы соседи и она крёстная Агаты.

Для того чтобы прощупать почву, Стоянов тянет ко мне руки, аккуратно помещает их на предплечья и ласково поглаживает.

Я не сопротивляюсь, потому что занята считыванием его эмоций.

— Как всё прошло в больнице? — совершенно другим голосом спрашивает он, меняя тему. Но делает это искренне. — Как малыш, как ты?

В этот момент меня поражает молнией, потому что мой муж-изменник, который спокойно слушал, как другая женщина поливала меня грязью, а потом с ней переспал, искренне интересуется моей беременностью.

И я знаю, что он хочет этого ребёнка. Хотел изначально, ещё когда мы только пытались, — я помню, как он ходил за мной хвостиком каждый раз, когда я делала тест.

«— Мариша… — он сжимал меня в своих объятиях одновременно страстно и бережно после того, как тест наконец-то показал две полоски. — Девочка моя, любимая… Я так счастлив, что у нас будет второй ребёнок…»

На словах счастлив, а на деле, оказывается, страдает от сухого пайка в руках, ну или между ног у другой женщины.

— Марин? — напоминает он мне о себе, а то я слишком глубоко застряла в воспоминаниях о беззаботных днях, когда наивно верила в счастье нашей семьи.

Мне вообще казалось, что мы такая семья, у которой всё будет хорошо. Единственным, даже не испытанием, а работой, будет воспитание детей и ведение быта.

Я никогда, вот никогда не боялась, что муж мне изменит. Даже в мыслях этого не было.

Когда мы женились, мне все вокруг твердили, что Димка надёжный парень. Из хорошей семьи, более того — правильной семьи. Где не пьют и не курят. Да что там, он даже матом не ругался, и до сих пор, если ругается, то редко, но метко.

Он меня этим и покорил. Тем, что выделялся из толпы мужчин. Вёл себя иначе, говорил иначе.

Никаких пикап-игр он не вёл и сразу же прямо сказал мне, что я ему нравлюсь и он хочет встречаться. На свиданиях дарил цветы, водил в кафе и рестораны. Всегда подвозил домой, а если по какой-то причине не мог, то заказывал такси.

Он окружил меня заботой, но не душащей, от которой не знаешь, куда деться, а располагающей, испытав которую хочется ещё и ещё…

Знала бы я тогда, чем всё это однажды обернётся.

— Нормально всё, — поднимаю на него глаза и никак не могу осознать, что вот он, мой муж, который живо интересуется моей беременностью, несколько часов назад на заднем сиденье машины спал с нашей крестной.

— Какие рекомендации? — одну руку он перемещает с моей руки вниз на моё бедро. Поглаживает. — Всё ещё нужно воздерживаться или уже можно..? — его голос становится грубее, а дыхание чаще. — Я скучаю по тебе. Сильно. И по твоему телу, Марин. Беременность сделала тебя ещё сексуальнее.

Дима останавливается, потому что мои глаза расширяются до размера двух обеденных тарелок.

— Я что-то не то спросил? — почуяв неладное, спрашивает он и настораживается.

— Дима! — я смотрю ему в глаза и готова взорваться, но через окно вдруг замечаю, как к нам идут Вика с Васей.

С собой у них воздушные шарики, торт и куча пакетов, в которых, судя по всему, закуски и алкоголь.

— О боже… — произношу я, повесив голову. Только их сейчас не хватало.

Следуя моему примеру, Дима тоже смотрит в окно, а потом, переведя на меня бегающие глаза, вдруг уточняет:

— Так что ты там говорила про меня и Вику?

— Я…

У меня на языке крутится правда, обжигающая своей остротой. Я всё пытаюсь вытолкнуть её из себя, вывалить на Диму то, что я знаю правду о его измене.

Пытаюсь, но не могу, потому что слышу, как за окном раздаётся весёлый голос Васи.

— Вы ведь с Викой договорились мне сюрприз сделать, да? — я даже не стараюсь, чтобы это звучало правдоподобно, просто прикидываюсь дурочкой.

Но Диме этого и не надо. Он облегчённо вздыхает, причём делает это аж со свистом. А потом всё-таки целует меня в губы и радостно распахивает дверь.

— Какие люди! — он жмёт руку Васе, и они похлопывают друг друга по спине. — Здорово, чувак. Как жизнь?

— Мариша! — Вика вваливается в нашу прихожую, что интересно, даже не удостоив Диму взглядом. — Выглядишь потрясно! Беременность тебе безумно идёт к лицу! — она целует меня в одну щёку, потом в другую. — Ну как ты, дорогая? Как вы с малышусиком? Димка мне все уши про вас прожужжал! Счастлив, говорит, что у него есть ты. А ты чего как в воду опущенная? Улыбнись и посмотри, сколько вокруг тебя людей, которые тебя любят!

Книге совсем немножно не хватает до красивой цифры в ⭐️200 звездочек⭐️

Давайте наберем?⭐️

Новая прода - скоро...

Глава 5.

Меня поражает вопиющая наглость, с которой она пришла ко мне в дом, так еще и мужа привела.

Того самого мужа, которому наставила рога вместе с моим. А дальше, закружив всех своей неугомонной энергией, Вика быстренько накрывает на стол под шутки-прибаутки.

Мне становится тошно, когда я думаю, что ничего после измены в Диме и Вике не изменилось. Они оба ведут себя так же, как всегда. Ни словом, ни взглядом они не выдают себя.

И это притом, что я очень внимательно за ними слежу.

Вечер проходит ужасно, но все становится еще хуже, когда Вася предлагает Диме выпить, и тот соглашается.

— За семью! — поднимает тост муж Вики, что сидит рядом со мной на другой стороне стола.

— За семью, — отвечает ему Дима, и, улыбнувшись мне, опрокидывает в себя эту отраву.

Вот гад. Решил на двух стульях усидеть. И «пайком сухим» не мучится, и детей в браке растить в образе примерного семьянина.

Скрипнув зубами, глядя на парад лицемеров вокруг меня, я даю себе зарок, что разведусь и каждому из этих предателей выскажу все, что о них думаю.

— Блин, — шепчет мне Вика через плечо. — Не люблю, когда мой пьет, — она смотрит на Васю недовольным взглядом, но тот слишком занят разговорами с Димой. — Он не знает меру, Мариша. Сколько я с ним ругалась, как с гуся воды. Потом приходим мы домой, после гулянок, так он там мало того, что догоняется в домашнем баре, так потом ко мне лезет… — с ярким отвращением в голосе говорит она. — Секса ему, видите ли, хочется. А мне, женщине, хочется, чтобы надо мной кряхтел пьяный мужик? Еще и растолстел он за последний год, без слез не взглянешь. Не то, что твой Димка, видно, что за собой следит.

На этом моменте я медленно поворачиваю к ней голову. И молчу, глядя «подруге» в глаза.

— Что такое? — нервно хихикнув, она подносит к губам стакан сока и делает глоток.

А у меня впечатление такое, словно она прячет за ним свое лицо, потому что подсознательно боится. Со лжецами всегда так. Творить гадости они рады, а вот за свои поступки отвечать отнюдь.

— Ты права, — закидываю удочку и романтично вздыхаю. — Димка у меня ого-о-нь…

— Огонь? — краснеет Вика и неловко улыбается. Дергано как-то, словно с усилием выжимает из себя подходящую реакцию.

— Ну да, — поерзав на стуле, я прикрываю губы ладонью, чтобы нас не услышали мужчины, — он только домой пришел, и с порога давай на секс намекать.

— Намекать? — глаза Вики округляются и начинают нервно поблескивать.

Я прямо вижу, как она хочет повернуться к Диме, но сделать этого не может. Приходится мучиться и смотреть в глаза его неухоженной и, как она сама сказала, зажравшейся жене.

— Ну да, — шепчу, изображая смущение. — Сначала намекать, а потом как с цепи сорвался…

— Да ты что? — вид у нее такой, словно она сейчас лопнет. — Так тебе же вроде как нельзя интимом-то заниматься.

Вот змея подколодная. Да, нельзя, поэтому ты и полезла к нему. Но и он хорош.

Я продолжаю:

— Так можно уже. Врачи сказали смело. И даже не просто можно, а нужно! — изображаю радость я. — И я как только Димке про это сказала… Ну думаю, ты все поняла. Вы когда с Васей пришли, мы почему думаешь, такие несобранные были. Наспех одеваться пришлось, когда вы постучали.

У Вики вид такой, как будто она не апельсинового сока выпила, а лимон проглотила. Ее настолько коробят мои слова, что она с опозданием на них реагирует.

Видимо, в ее представлении, после секса с ней Дима так поступить не мог. А правда в том, что он как раз таки мог и поступил бы. Не зря же он трогал меня за попу в коридоре и спрашивал про секс.

Хотя, я, конечно, понимаю, зачем он это делал. Видимо, хотел заглушить чувство вины долгом с супругой, чтобы у меня точно не возникло подозрений.

— Вау, — наконец отзывается Вика. — Я рада, что у вас все так… жарко.

— Милая, иди сюда, — зовет ее муж. — Сядь ко мне на колени, кошечка.

— Вась…

— Ну иди, что тебе жалко, что ли? — глаза Васи блестят пьяным блеском. — Ты как с массажа приехала, злая как собака.

На этом месте Дима, который в это время жевал закуску, вдруг резко встает из-за стола и начинает давиться бутербродом.

Вася это замечает не сразу и прежде чем бросится на помощь другу, продолжает выдавать такие факты, от которых у Вики под столом начинают дёргаться колени.

— Я думал, наоборот, будет. Тебя там намнут, разомнут, приедешь ко мне, а я тебя довольную, — и тут он показывает знаменитый жест, когда расправленная ладонь ритмично стучит о кулак. — А ты мне что сказала? Я не в настроении, Вася… И так каждый гребаный раз… Димон, ты чего? Э! Он синий!

Глава 6.

Парой ударов крепкой ладонью по спине Вася помогает Диме откашляться. Мой муж с красными глазами и таким же красным лицом медленно опускается на стул.

— Пожалел кто-то, — сиплым голосом пытается отшутиться он.

— Разве? — я не выдерживаю. Мне мало того, что совершенно его не жалко, так ещё и хочется за измену размазать по стенке. Но не зря говорят, что месть — это блюдо, которое подают холодным… — А я думала, ты так сильно впечатлился Васиным рассказом про Вику и массаж.

Произнеся это невинным голосом, я наблюдаю за реакцией окружающих.

Вика вжимается в стул, как будто вдруг из живой женщины превратилась в манекен, а Дима, который тянулся за очередным бутербродом, как будто не выучил своего урока, замирает с протянутой в воздухе рукой.

— Что? — делает хорошую мину при плохой игре он. — Какое мне может быть дело до бабского массажа? Без обид, Викуля. Просто я не понимаю, о чём моя супруга говорит.

— Всё нормально, Дим, — отмирает подруга и обращается ко мне: — Уверена, он даже не слушал что там Вася говорит. Сама понимаешь: мужчины в наших женских штучках не разбираются. Наверное, просто торопился закусить, — дальше она обращается к моему мужу. — Осторожнее в следующий раз надо, Димка, а то как с голодного края!

Сболтнув про «голодный край», Вика моментально прикусывает язык, а Дима вдруг отводит взгляд в сторону.

Нет, ну по ним энциклопедию об изменах можно писать. Зачем вы пытаетесь обмануть людей, если из вас обманщики ну просто никакие?

— Короче, — вклинивается в беседу Вася, и, судя по его красным, налитым кровью глазам, вечер будет весёлым. — Я ж недоговорил…

— Зая, ну не надо, пожалуйста! — капризно скулит Вика. — Что ты всем рассказываешь подробности нашей личной жизни? Кому есть дело до того, что у нас там с тобой? — говоря это, она отстукивает по столу нервный ритм длинными ногтями.

Считаю, что моей прямой обязанностью является подлить масла в огонь, чтобы в этом самом масле пошкварчали грёбаные предатели!

— А мне кажется, важно такие вещи обсуждать, — стоит мне это произнести, как, кажется, Дима снова готов подавиться едой. — Мы всё-таки две молодые семьи, уверена, у нас многие проблемы схожи. Никто же не просит детально в подробности вдаваться, — вальяжно размышляю я, махая в воздухе ломтиком апельсина, который подхватила с тарелки фруктов, что принесла Вика.

— Вот права, Марина! — оживляется Вася и поворачивается к моему мужу: — Мудрая у тебя супруга. Цени её. Хорошую женщину днём с огнём не сыщешь, — он закидывает руку на спинку стула Димы. — Нам с тобой повезло с женами, дружище.

Договорив, Вася переводит блестящий пьяненький взгляд на Вику, и я прямо вижу, как на дне его глаз бушует, если не гнев, то как минимум недовольство.

Икнув, он говорит:

— Родная, посмотри на наших друзей, — он обводит широким жестом меня и Диму. — У людей второй ребёнок на подходе!

— И что ты мне хочешь этим сказать, зая? — словом «зая» из уст Вики можно резать алмазы.

И чисто по-женски я бы её пожалела, если бы она не обговаривала меня за спиной и нагло не соблазняла моего мужа. Тот тоже хорош. И ни минуты не сопротивлялся.

— Я хочу сказать, зая, — пародирует он её, — что с такими темпами, как у нас с тобой в постели, мы с тобой никого не родим.

— Вася! — подскакивает на ноги Вика и вырывает у него из руки рюмку. — Что ты мелешь?

— Нет, ну а в чём я не прав? Или ты думаешь, что детей в капусте находят? Люди любовью занимаются, родная, — у него хватает сил, чтобы посадить Вику к себе на колени, при этом даже не заметив, что она сопротивляется. — Вот эти люди. Друзья наши любимые и по совместительству соседи…

— Ты сейчас нас позоришь, — отчаянно вопит Вика.

— Почему сразу позорит? — снова вклиниваюсь я, краем глаза замечая, как с лица моего мужа отливает вся кровь.

Он тоже не сильно хочет, чтобы я вываливала подробности нашей личной жизни на людях.

А я вывалю.

— Я, например, тоже считаю, что о сексе нужно говорить открыто.

— Марина, — щёлкает пальцами в воздухе Дима, и когда я перевожу на него взгляд, он прикладывает палец к своим губам, намекая, чтобы я молчала.

А я не буду молчать.

— Вась, я вот тебя прекрасно понимаю. У нас хоть, как ты сам заметил, двое детей, которых мы, конечно, не в капусте нашли, а в спальне, но всё равно есть свои проблемы.

— Какие ещё проблемы? — впивается в меня взглядом муж и начинает быстро дышать.

— Ну… — я изображаю неловкий смех. — Знаете, вот есть такая шутка, что если бы рождение детей зависело от оргазма женщины, мы бы все давно уже вымерли. Так вот, у нас в семье, — смотрю Диме прямо в глаза, — похожая ситуация. Я Димке всё пытаюсь намекнуть, что игра в одни ворота — это ни о чём, а мне в ответ знаете, что говорит?

Стоянов багровеет.

Вика смотрит на меня так, как будто сейчас упадёт в обморок.

И только пьяный Вася, у которого уже закрываются глаза, подперев подбородок рукой, с пониманием кивает.

— Он говорит мне: «Ах, ты зараза... соблазнила меня, вот я и не продержался больше двух минут», — произношу я, глядя в глаза мужа.

Глава 7.

Вика роняет на пол телефон, что до этого сжимала побелевшими пальцами, и от шума у Васи распахиваются окосевшие глаза.

Но до четы Леоновых мне нет никакого дела. И до того, что сделает правда об измене Вики с их семьей — тоже!

— Не понял, — у Димы глаза сощуриваются до опасно хищных. Сам он корпусом склоняется над столом, в полной готовности разбираться. — Это когда я тебе такое говорил?!

До меня долетает, как еле слышно ахает Вика, я бы, может, испытала триумф, но…

Стоянов не понял, о чем я. Он так сильно сфокусировался на том, что я посягаю на его мужское эго, что ни прочел моей прямой отсылки к его измене.

Зато Вика все прошла прекрасно и сейчас обнимает широкие плечи своего пьяного мужа, как будто это спасательный круг.

Трусливая предательница. Где ее смелость и острый язык сейчас?

— Когда? — неторопливо подхватываю вопрос мужа, делаю глоток сока, ставлю стакан обратно.

Смешно оттого, что Вика, которая утром так смело ездила моему мужу по ушам, и поносила меня на чем свет стоит, вдруг замолчала и, кажется, перестала дышать.

Вот и вся натура людей, способных на измену. Смелые они, только когда делают гадости за спиной. А как только на горизонте начинает маячить прямое противостояние с теми, кого они обманули, сразу же прикусывают язык.

— Марина? — Мягко стукнув кулаком по столу, зовет меня муж. — Отвечай, — он делает паузу во время которой я, наверное, должна начать трепетать, — когда я тебе такое говорил?

И глаза аж горят. Не хочется прослыть плохим любовником, особенно перед женщиной, которая так усердно уламывала его на секс на заднем сиденье.

Хотя чего переживать? Она-то точно знает, на что он способен…

Судя по тому, как она затаилась и притихла (а обычно в компаниях, у нее не закрывается рот), то между ними явно был секс.

Не зря говорится, что на воре и шапка горит. Более яркого примера в своей жизни я еще не видела.

— Да вот недавно, — беззаботно отвечаю.

— Когда недавно? — закипает Дима, его глаза блестят как при лихорадке.

Видно, что ему не терпится отстоять свое мужское достоинство

— Сегодня, — уже резче произношу я.

— Сегодня? — он хмурит темные брови и мотает головой.

Я уже вижу, как на его губах зарождается победная насмешливая улыбка. Мол, дура я этакая...

А потом выражение его лица резко меняется. Вот буквально как по щелчку. Его взгляд начинает метаться, и я прямо вижу, как ему хочется посмотреть на Вику. Наверняка для того, чтобы убедиться, правильно ли он все понял или нет.

Хочется и колется.

— Да, сегодня. Ты прям назвал меня заразой. Я еще удивилась… — пожимаю плечами, наслаждаясь моментом триумфа.

Да, триумфа.

И дело не в том, что мне не больно. Мне больно, но я использую свой шанс, чтобы отыграться на людях, которые должны были быть мне самыми близкими, опорой, а оказались иудами!

Мои с ними пути разойдутся непременно. Я их всех вычеркну из своей жизни и забуду. Но пока… Пока пусть почувствуют вкус последствий за свой предательский поступок.

Как вспомню, уезжающую с парковки машину мужа. С какой скоростью он нёсся, как они сами решили, в укромное место, чтобы там утолить свои низменные инстинкты.

Я, к слову, не ханжа, и не считаю секс низменным. Секс между партнёрами, которые у алтаря приносили друг другу клятву верности — нет.

А секс за спиной у супругов — да. Надо быть похотливым животным без принципов, чтобы такое провернуть, а потом дальше играть роль.

Затянувшаяся тишина прерывается только звуком храпа Васи. Этого хватает, чтобы я снова пришла в себя и посмотрела на своего предателя мужа.

— Марин? — мышкой шепчет мне Вика. Я на нее даже не смотрю. — Мариш, посмотри на меня?

— Ты недостойна даже моего взгляда, — холодно отрезаю я и наблюдаю, как Дима копается у себя в телефоне.

Вот копается, водя пальцами по сенсорному экрану, который от его резких движений начинает подглючивать.

А потом он замирает, видимо, найдя в журнале вызовов звонок мне, про который он не подозревал. Рвано дыша, он поднимает на меня тяжелый, многотонный взгляд.

— Марин? — голос Димы звучит глухо, словно он из последних сил сдерживает зашкаливающие нервы. — Выйдем поговорить на минутку?

Храп Васи набирает обороты и мне приходится поднять голос:

— Поговорить о том, как ты в свободное время развлекаешься с Викой на заднем сиденье нашей машины?

Пока любовница моего мужа ахает и спешит ладонями закрыть уши ее спящего мужа рогоносца, я на ее не удостаиваю даже взгляда.

— Кстати, мне любопытно, — все так же спокойно и напористо продолжаю я, показывая им, кто тут хозяин положения: — Вы сиденье детское убрали, или как животные прямо на нем…?

Глава 8.

Бросив в них эти слова, я молчу. Долго молчу. Чтобы они поняли, изрубили себе на носу — я не буду устраивать скандал, в результате которого им удастся выставить меня истеричкой.

Это будет разбор полётов на холодную голову. Непредсказуемо. А у страха глаза велики...

Наблюдая за ними, продолжаю отправлять кусочки апельсина в рот.

Дима выглядит как закипающий чайник, который вот-вот лопнет от перенапряжения. Пар валит из ушей.

Вика, под аккомпанемент храпа собственного мужа, начинает рыдать и, подхватив со стола салфетку, вытирает глаза.

Видимо, понимает, что скоро бомбанет, но когда именно не знает. Оттого и ревет.

Но о слезах беременной подруги она долго не думала, когда соблазняла моего мужа.

— Марина, я… — Дима пробегается руками по волосам, потом опускает ладони на стол, сплетает пальцы в замок. — Так нельзя,— вдруг меняет повествование он.

Видимо, понял, что с извинениями и «ты все не так поняла» ко мне лучше не подходить, и решил попробовать надавить мне на совесть.

— Прости? — приподняв брови, смотрю на него как на дурака.

И судя по играющим скулам, он это понимает. Бесится.

Из-за храпа Васи дрожат столовые приборы.

— Я говорю, так нельзя, — начинает учить меня Стоянов. — Выяснять семейные неурядицы при всех, — он коротко кивает в сторону Васи и Вики. — Что, если Вася услышит? Ты об этом подумала, прежде чем молоть языком?

Меня возмущает такой комментарий мужа. Изменяет он, а думать о последствиях должна я?

Похоже, что он плохо меня знает.

На меня, где сядешь, там и слезешь.

— Не знаю, дорогой, — ядовито растягиваю. — Наверное, он сильно оскорбится из-за того, что ты спишь с его женой. Которая, как мы выяснили, держит его на сухом пайке, — режу словами, от чего Вика всхлипывает а Дима морщится. — И да, скорее всего, всё закончится насилием!

На этом моменте Вика полноценно давится со слезами. Я расцениваю это как манёвр для привлечения внимания и поэтому не реагирую никак.

Дима — тоже. Он слишком занят мной.

— И тебе нравится эта идея? — сквозь зубы шипит на меня муж. — Ты хочешь здесь, у нас дома, беременная, спровоцировать драку? — он осуждающе мотает головой, мол, какая я хреновая. — Хочется экстрима? Так могла ещё Агату от бабушки с дедушкой притащить сюда, чтобы всё вообще пошло по одному месту…

— Про дочь, Стоянов, — я зажмуриваю веки, потому что из последних сил пытаюсь совладать с гневом. За себя и за дочь больнее всего. И за малыша, что под сердцем. — Свой рот даже не открывай. Ты после своего… поступка ей больше не отец. Так, биологический папашка, — небрежно машу рукой.

— Марина, мы с тобой о нашей семье будем говорить позже, — нажимает он. — Без лишних ушей и свидетелей. Хватит орать о том, что тебе кажется, произошло между мной и Викой. Здесь, на минуточку, её муж. Ты прямо добиваешься побоища, я смотрю? — мотнув головой в сторону спящего Васи, требует Дима.

— Да пусть и побоища! Мне плевать! А каких последствий ты ожидал? — склонив голову к плечу, уточняю. — Что делают обманутые мужья, а? Жмут руку тем, кто у них за спиной развлекается с их женщиной? — делаю паузу, прежде чем бросить: — Или выдёргивают им ноги?!

Ноздри мужа раздуваются. Он человек не из робкого десятка, да и физическая подготовка у него на уровне. Но думаю, мы с ним оба сходимся на мысли, что если Вася проснётся и узнает, что он оказывается рогоносец, в нём будет столько злости, что он только на её топливе сделает из моего мужа отбивную.

И будет прав.

— Марина, не притворяйся, что ты не понимаешь, о чём я, — заводится он. — То, что ты делаешь — опасно!

— Даже не смей повышать на меня голос! — стучу по столу раскрытой ладонью, из-за чего храп Васи резко обрывается, и он распахивает глаза.

Вика, что до этого сидела, проглотив язык, вдруг оживает. И надо отдать ей должное — актриса великолепная. Недавно рыдающая, она словно оборотень меняет личину и снова становится той самой щебечущей Викой.

— Котик, — она обхватывает его красное лицо ладонями. — Ты как? Подремал, да? Полегчало? Может, давай домой пойдём? — на этих словах она дрожащим взглядом оборачивается на меня.

Как бы спрашивая, дам ли я им уйти без скандала или нет.

А я снова молчу. Пусть дрожат предатели, мучаясь от неизвестности.

— Блин, башка раскалывается чего-то, — грубым заспанным голосом отвечает Вася. — Я либо переработал, либо водка у вас палёная, Димон...

— Да походу палёная, — на голубом глазу врёт мой муж. — Мне тоже чё-то поганенько, — он поднимается на ноги. — Давай провожу вас с женой, что ли? Самому проспаться не помешает! — сказал и смотрит на меня как на врага.

О нет. Высыпаться ты, дорогой муж, будешь точно далеко отсюда.

— Да-да! — оживляется Вика, ведь у неё появилась возможность скрыться и избежать последствий. — Спасибо… Мариша, за гостеприимство… — поразительно, насколько от её ядовитого голоска, которым она меня обговаривала днём, не осталось ничего, кроме трусости. — Спасибо, Дима, что вызвался проводить…

— Да не надо меня провожать, я что сам не дойду? — возмущается Вася, состояние которого действительно оставляет желать лучшего.

Но Дима всё-таки, торопясь, рвётся их проводить. Торопится и Вика.

Ну а кто я такая, чтобы оставаться на месте и пропускать этот праздник жизни?..

Беру с блюда ещё один ломтик апельсина (интересная выдалась в этот раз беременность, с Агатой мне дико хотелось круассанов) и медленно, так чтобы они не поняли, что я следую за ними, направляюсь в коридор.

Надо отдать им должное: Дима и Вика работают быстро и слаженно — их миссия в том, чтобы поскорее вывести из нашего дома Васю, который, когда узнает, что Дима спит с его женой, даже несмотря на опьянение, причинит сильный урон.

Только они выходят на крыльцо, я уже не скрываюсь, иду за ними.

Вика первой слышит мои шаги и оборачивается. Впечатление такое, что у неё перед глазами только что прилетела вся её жизнь. Придерживая мужа за плечо, свободной рукой она дотягивается до Стоянова.

Глава 9.

Моему мужу сразу же прилетает кулак в лицо.

Большой такой и беспощадный в своём ударе.

Мне даже кажется, что Дима нарочно не стал унижаться и убегать, а просто принял неизбежное.

Вика поднялась визжать и цепляться за Васю, который, бросив мне тихое и суровое «спасибо», трезвой и тяжёлой походкой пошёл в сторону их дома.

А дальше уйти домой я так и не смогла, потому что начался бесплатный сериал с непредсказуемым финалом.

Вася, уважаемый соседями семьянин, толковый хозяин с золотыми руками и характером добряка, на глазах у всей улицы и соседей, которые, конечно, повылезали из окон на звуки скандала, вышвыривал Вику за калитку.

В прямом смысле — с незакрытым чемоданом, из которого прямо на землю вываливались вещи, двумя пакетами и парой туфель, летящих на гравийную дорожку.

Я такое раньше только в фильмах видела, и то… там героини своих благоверных выставляли за забор, а не наоборот.

Наблюдая за всем этим со своего крыльца, я гордилась Васей. Молодец он. Не стал жить рогатым оленем и терпеть, а взял судьбу в свои руки, причём не раздумывая.

Да о чём думать, когда тебе изменяют?

Вика так просто не сдавалась и сделала их скандал ещё более эпичным. Она стояла на крыльце, хлопала ресницами и изображала смертельно оскорблённую женщину, которая ни в чём не виновата.

Актриса погорелого театра, честное слово. Меня аж передёрнуло, когда она на всю улицу крикнула: «Это всё неправда! Марина просто нам завидует!».

И частично она была права.

Я действительно завидовала тому, сколько у её мужа силы духа. Завидовала и мотала на ус, чтобы, как только объявится куда-то запропастившийся Стоянов, точно так же красиво выставить его за порог!

— Вась, ну не надо! — верещала Вика. — Ночь на дворе, куда я поеду?

Ответом послужил звук закрывающейся у неё перед носом калитки. А потом Вася тяжёлыми шагами направился обратно в дом.

Конечно, сердце болело за друга. Но лучше сейчас узнать горькую правду, чем долго верить в сладкую ложь. Ведь он хотел с ней семью, деток. Пока она правдами и неправдами соблазняла моего мужа.

И нет — в этой ситуации я не перекладываю на неё всю ответственность. Оба хороши, и оба заслуживают возмездия.

Как только на улице стало тихо, и Вика, шурша колёсиками чемодана, удалялась в сторону главной дороги, я вернулась в дом, но спать не легла.

Не хочу терять бдительность ни на мгновение, пока будущий бывший муж не вернётся.

А он вернётся, я это чувствую кожей. Небось выжидает момент, когда я лягу спать. Потому что беременная я сплю крепко, и меня не разбудишь даже пушечным выстрелом.

Прибираю со стола, мою посуду (отдельно аккуратно складываю то, что принесла Вика — отдам как-нибудь Васе) и сквозь звуки льющейся воды слышу, как открывается входная дверь.

Медленно, тихо. Виновато.

А вот и предатель пожаловал. Меня всю передёргивает от одного ощущения того, что Дима снова рядом. После всей той грязи, которую они с Викой устроили, как мужчина он должен был самоустраниться. Уйти из моей жизни и не мешать разводу.

Который будет, и ничто в свете не сможет меня переубедить в моём решении.

Удивительно, но Дима не скрывает того, что вернулся домой, и уже с порога начинает меня звать.

— Марин, ты тут? — слышу, как он скидывает ботинки, снимает куртку. — Принеси аптечку, пожалуйста. Хреново что-то.

Внутри ёкает, ведь я живой человек. И тот огонь, что курсировал в крови, подзатухает. Потому что измена происходит быстро, а вычёркивание человека из своего сердца — нет.

И даже сейчас, осознавая, что он сделал, часть меня всё равно считает мужа родным.

Ведь я его любила по-настоящему. Столько лет наполняла себя этим чувством, срослась с ним, а оказалось, что никакая я не особенная и мужчина достался мне самый что ни на есть обычный. Примитивный.

Я выхожу к нему в коридор как есть. На руках хозяйственные перчатки, с которых капает мыльная пена, в правой руке губка для мытья посуды, которую я от злости сжимаю до скрипа.

— Где аптечка? — на лице Димы размазана высохшая кровь. А сам он свой гонор подрастерял и общается со мной как будто ни в чём не бывало. Ласково даже, от чего меня воротит. — У меня лицо рассечено, — указывает он на скулу, куда, как я понимаю, и пришёлся главный удар. — Поможешь?

Меня разбирает прилив ненависти к нему. Перед глазами до сих пор стоит картинка того, как он, газуя, несся мимо меня, чтобы поскорее уединиться с Викой.

И после этого я должна, как прилежная жена, поприветствовать его, помочь ему снять доспехи, а потом с любовью залечивать его раны? Неплохо устроился.

Ещё бесит, что ни слова не сказано о главном — его измене. И речь пока просто про «пожалей меня, жена».

Пожалею. Конечно, пожалею. Так, что он никогда не забудет!

— Помогу, Дим, конечно, — мой ответ сбивает его с толка. — Я помогу тебе так же, как Вася помог Вике, — ухмыляюсь. — Но думаю, ты и сам всё видел.

— Нет, не видел, — отчеканивает он, недовольный моей реакцией.

— Я дам тебе чемодан для твоих шмоток и так уж и быть подарю тебе пару мусорных пакетов. Сложишь туда свои носки и остальные причиндалы. На все про всё у тебя час, пока я прибираюсь, а потом… весь мусор из этого дома будет вынесен. Включая тебя!

Ох, какой эффект производят мои слова. Стоянов шумно втягивает воздух, люто возмущаясь. Приосанивается. Вижу, как быстро вздымается его крепкая грудь, пока он нервно размышляет, как ответить.

А что он может мне в такой ситуации сказать, когда вся ложь взяла и всплыла на поверхность?

Вика получила возмездие сразу же. Потеряла всё: мужа и дом.

И Диму ждёт то же самое, только я перед этим ему немножко мозги повыедаю… А может, и не немножко.

— Я мусор? — наконец-то выдает он. Раненое эго заговорило.

— Мусор, — киваю. — А кто ещё? Явно не муж, отец и глава семьи. Так говорят про высокоранговых мужчин, Дима. А высокоранговые мужчины не попадаются на изменах.

Глава 10.

— Прости, — поднимаю в воздух ладони, с губ сам срывается истерический смех, который я безуспешно пытаюсь подавить. — Петтинг, который ничего не значил?..

У меня сейчас голова лопнет. Это что-то новенькое.

Новенькое и наглое. Я ему это с рук не спущу, так что может как угодно пытаться изворачиваться.

— Да, — выталкивает Дима, явно жалея, что в сердцах болтнул лишнего.

Его лицо искажает гнев, который Стоянов успешно подавляет. Я рада, что он верно истолковывает ситуацию. Нам до взрыва осталось немного.

— Ну, во-первых, Стоянов, я тебе не верю. Во-вторых… как у тебя язык поворачивается говорить, что петтинг — это нечто безобидное?!

— Даже не знаю, — начинает язвить он. — Может, потому, что петтинг — это не секс?

— Ну да, — копирую его манеру, — это не секс, а так, прелюдия к нему со всеми вытекающими...

— Да блин, не было там ничего такого! — активно жестикулирует мой пока ещё муж.

— Иди скажи это Васе, пусть он тебе ещё разок зарядит кулаком в лицо!

Я настолько зла, что падаю до унижения мужского достоинства Стоянова. Ну а что? Он ведь меня как женщину вообще в грязи извалял.

— Твой Вася, — оскаливается муж после долгой страшной паузы, — если ещё раз на меня замахнётся, сильно пожалеет. Думаешь, я не мог ему ответить или увернуться? — на губах Димы появляется зловещая ухмылка, и я понимаю, что он не лжёт. В прошлом он долго занимался борьбой, а в юности — боксом. Реакция у него что надо. — Единственная причина, почему он не получил в роговой отсек, это потому что, как мужик, я его понимаю.
Мне остаётся только растерянно моргать.

— Вот это поворот, Стоянов. Ты меня убил. Я уже сбилась со счёта, который раз за сегодня. А почему ты как мужчина, как друг, как сосед не смог просто не лезть под юбку к его жене?!

Стоянов надувается как рыба фугу, и вот-вот начнёт стрелять иголками от злости.

— Вообще-то, я к ней никуда не лез, — отрезает он, а меня током прошибает. — Надеюсь, ты рада, что наш разговор опустился ниже плинтуса и теперь мы обсуждаем такое?

От его наглости у меня перехватывает дыхание. Изменяет он, а ниже плинтуса опускаюсь я, когда использую факты из его же послужного списка.

Хорошо устроился, ничего не скажешь. И притащился же назад, ничего не дрогнуло, предатель…

— Такое — это, прости, какое, Дима? — у меня от ярости дрожит каждая клеточка.

Я изо всех сил стараюсь не давать мозгу анализировать сказанные мужем слова, но не получается. Картинки меняются перед глазами с такой скоростью, что начинает кружиться голова.

— Марин, — он ещё никогда не произносил моё имя таким железным голосом, — давай вспомним о том, что действительно важно.

Не успеваю опомниться, как его большие ладони ложатся на живот. Я замираю, не в силах ни отстраниться, ни бежать…

— Что ты делаешь? — собственный голос звучит чужим.

Как бы я ни злилась на его предательство, как бы противны мне ни были его слова, не может быть такого в природе, чтобы человек за секунду стал чужим.

Поступками он отвратил меня от себя навсегда… Но как мне отпустить чувства?

— У нас ребёночек скоро родится, — он смотрит на меня сверху вниз блестящим от адреналина взглядом. — А мы с тобой ругаемся, как кошка с собакой бросаемся друг на друга. Это ненормально. Мы выше этого…

— Выше, говоришь? — я облизываю пересохшие губы и вообще чувствую, как мне внезапно стало настолько не по себе, что все силы разом покинули. — Тогда как так вышло, что пока я на сохранении, Вика тебя соблазняет, а ты ведёшься? Как так вышло, что она меня обговаривает, а у тебя ничего не ёкает, чтобы за меня заступиться? Как, Дима, объясни мне?..

— Мариш, — он делает большой шумный вдох. — Клянусь, я не собирался тебе изменять! Ты меня знаешь лучше всех на свете. Просто поверь. Мне нужна эта семья. Ты, Агата и ребёнок. Мне нужны все вы. Давай думать об этом. О нашем настоящем и будущем…

Как мантру повторяет он, и причём делает это так убедительно, что мне становится стыдно за то, как оказывается, меня легко обмануть.

А ведь я правда близким верю безусловно. Этим и воспользовались Вика с Димой. Поэтому так нагло и флиртовали прямо под окнами больницы, где я не одну неделю провела в слезах от страха, что могу потерять ребенка.

Я к ним с душой, а об меня ноги вытерли.

— Хватит заговаривать мне зубы, Стоянов, — смахиваю с живота его руки. — Уходи. И без тебя тошно…

— Я не заговариваю тебе зубы, Марина…

— Да? — перебиваю его. — Тогда ответь на мои вопросы: почему ты повёлся на предложение переспать от женщины, которая при тебе унижала меня? Мать твоих детей, с которой ты так сильно хочешь совместное будущее и семью? Молчишь? Нечего сказать, я так понимаю? Тогда и не лезь ко мне!

— Если я ничего не говорю, то это не потому, что мне нечего сказать, а потому, что я не хочу поднимать неприятную тебе тему. Вот и все.

Его слова звучат пощёчиной.

— Это какую ещё тему?

Подарок от автора)) Бестселлер со скидкой 30% только сегодя

https://litnet.com/shrt/ShIP


«Лёш, у меня снова внематочная. Всё плохо. Будут удалять вторую трубу. Прости…»

Я хотела признаться мужу в том, что мы не сможем стать родителями. Но он опередил другой новостью:

— Я сплю с твоей подругой. Люськой. Рыжая такая, с татуировкой на пояснице, — в воздухе он обрисовывает форму её фигуры. — Ну и, — он смотрит мне в глаза холодно и надменно, — нам с тобой надо развестись как можно скорее.

Моя жизнь должна была рухнуть в один день, когда гинеколог вынес вердикт о бесплодии, а муж признался в измене и потребовал развод.

У меня едва не опустились руки, а потом я узнала, что первоначальный диагноз врача был ошибочным.

Бывший муж не знает о том, что я родила.

Более того, я прекрасно справляюсь сама.

Так что зря он снова пытается появиться в моей жизни!

Глава 11.

— Неважно, — раздражённо дёрнув желваками, Стоянов решает в очередной раз поступить по-мужски и оставляет меня в подвешенном состоянии. — Речь сейчас о том, как нашу семью сохранить, а не разваливать дальше. Забудь, что я сказал.

Забудь… Он что, издевается? Я готова рухнуть на землю прямо здесь и забиться в истерике.

Сначала измена, потом запудривание мозгов. А теперь — забудь, что я сказал.

— Дима?! — ощущение такое, что мне не хватает воздуха.

Смотрю на него, не моргая, потому что земной шар только что прекратил своё вращение. Оказывается, у моего мужа нашлась индульгенция на измену.

А раз так, то я хочу выслушать, в чём дело.

— Не надо мне тут напускного благородства, понял? — в моём голосе дрожат слёзы от обиды. — Семью он не хочет рушить! — зло смахиваю с лица солёные капли. — Обалдел окончательно?

— Забей, Марин. Проехали, — даже голос сделался таким, что пора бы снизить градус. — Всё нормально, — он пытается сократить расстояние, а я отскакиваю от него, как от прокажённого, и сбиваю напольную вазу.

Она падает набок и разбивается.

— Марин, аккуратно. Не поранься осколками, — жестом он подзывает меня к себе. — Давай я приберу. Где у нас совок?

Стоянов уже было собрался заняться уборкой, чтобы только не отвечать на мой вопрос. Но я не даю ему увильнуть, и, как только он проходит мимо меня, говорю:

— Стушевался?! — моя дерзость для него как красная тряпка для быка.

Спина мужа напрягается, ткань футболки натягивается под буграми мышц.
Он подбирается, разворачивается ко мне лицом и предупреждающе мотает головой, как бы намекая, что я пожалею о том, что делаю.

— В смысле стушевался? — бросает мне кивком подбородка.

— В прямом, — тело пронизывает крупная дрожь, и я понимаю, что это не может хорошо сказаться ни на мне, ни на ребёнке. Боюсь. — Сказал «а», говори и «б»! Или ты настолько труслив?!

Я ещё никогда таким тоном и такими словами не разговаривала ни с мужем, ни с кем-либо другим. Поэтому он так злится.

А чего он ждал? Кошка и та будет защищаться, если её обидеть.

— Труслив? — лицо мужа искажает злая, незнакомая мне маска. — Что ты мелешь, Марина? Если ты специально пытаешься вывести меня, то ты на верном пути, поздравляю. Тебя только из больницы выписали, чего ты орёшь, как потерпевшая? О ребёнке подумай и нервы свои успокой. Он не только твой, но и мой, поэтому я тебе приказываю успокоиться.

— Не смей мне указывать! О ребёнке он думает, — обхватываю живот руками. — Позорище! — с чувством выплёвываю я.

— Типа я сейчас дерьмовый батя? — он переводит на меня острый, как лезвие, взгляд и тычет себе пальцем в грудь. — Я?

— Ты! — зло цежу в ответ.

— Нормально, — бесится он. — Когда Агата родилась, кто к ней по ночам вставал? Кто укачивал, кормил? Кто готовил нам с тобой завтраки, обеды и ужины? Кто полы мыл дома, когда ты уставала? А, Марина? Ну не молчи, ты же так орала ещё минуту назад. Скажи что-нибудь сейчас. Давай-давай.

— Стоянов, — поднимаю на него убийственный взгляд. — Мне тебя стыдно слушать. Ты делал пятьдесят процентов обязанностей по дому, пока я делала остальные пятьдесят. Но что-то я здесь не стою и не пытаюсь выдать это за материнство года!

— Да, мужики обычно и процента не делают по дому. Процента, Марина. Надо ценить, что имеешь.

— И поэтому институт брака себя изжил! Не бывает счастливых женщин в браках, где быт лежит на их плечах.

— Да я верю, — не скрывая сарказма в голосе, отвечает Дима. — Ты вон даже при раскладе, где я наравне с тобой стараюсь, оказывается, ни во что мой труд не ставишь.

Недовольно фыркнув, я немного привожу в порядок мысли, прежде кое-что ему пояснить.

— То, какой ты отец, определяется не мытьём полов, Дима. И не чтением сказок на ночь. Представляешь?

— Мягко стелешь, милая, — подначивает он, склоняя голову набок. И всё в издевательской манере. — Давай уже, выскажи гадость, к которой подводишь.

— Это не гадость, а правда. Ты доказал, какой отец, когда, оставив меня на сохранении, рванул… заниматься петтингом, во что я не верю, с Викой. Женщиной, которая крестила Агату и напрашивалась крестить нашего малыша. Но тебя даже это не остановило. А еще ты доказал, какой папа, в момент, когда убирал в сторону детское сиденье, чтобы не мешало. Как тебе такая математика? Сразу нагляднее стало, да?

Лицо Димы приобретает такое выражение, будто он проглотил килограмм лимонов. А сказать нечего...

— На этом наш с тобой разговор окончен, — жестом показываю ему на порог и дверь. — Дальше развод.

— В жопу развод! — взрывается муж. — Вот просто в жопу, поняла меня? У тебя нет на него оснований, зато есть живот с моим ребёнком внутри. Эта семья будет жить! И развод ты получишь через мой труп.

Он, наверное, ожидал, что его высокопарные слова произведут на меня эффект.

— Хорошо, — киваю я. — Учитывая твоё поведение и то, что ты не оставляешь мне выбора… через труп так через труп.

Стоянов сначала не понимает смысла моих слов, а потом выпучивает глаза.

— Я сейчас не понял.

— А я предупредила.



Девочки, у меня сегодня скидки до 30% на завершенные книги! На подписки тоже максимальные скидки))

Заглядывайте:

https://litnet.com/shrt/-nSe — скидки тут
https://litnet.com/shrt/_1xA — а здесь их еще больше))

Глава 12.

Дмитрий Стоянов

— Мне теперь тебя бояться? — вкрадчиво, но с хорошо читаемой иронией, спрашиваю Марину, которая похожа на дикую кошку, что готова глаза мне выцарапать.

Нет, я понимаю, что у неё нервы бушуют в том числе и из-за гормонов, но я тоже не железный. Гребаная бровь до сих пор саднит, после того как Васька мне вмочил.

Это я ещё слегка увернулся, спасибо природной реакции. Мог вообще без одного глаза остаться на пару месяцев.

— Нет, конечно, — огрызается жена. — Уходи, и бояться не надо. А если ещё и развестись дашь без проблем, то я, может, даже не буду считать себя таким уж ничтожеством.

Ох, как больно бьют её слова, зараза. Был любимым мужем,стал ничтожеством. Раньше я от неё слышал только самые лучшие слова в свой адрес, Дима то, Дима сё. А вот это хочешь? А вот это будешь? А давай вместе…

— Я так понимаю, ты не сдашься? — прямо спрашиваю её.

В ответ Марина встаёт в позу, уперев руки в бока, и смотрит на меня так, словно я дурак.

— Ясно, — меня так всё задолбало, что в висках аж стучит от напряжения. Хочется всё крушить, но я держусь, потому что передо мной моя беременная жена, которой вдруг приспичило поскорее от меня избавиться. — Я тоже под твою дудку плясать не буду. И тоже не буду отступать от своего.

— Я тебе не рабыня. Нас разведут, в каких бы конвульсиях ты ни трепыхался в зале суда!

— Марина, твою мать, ты нормально можешь говорить? Я понимаю, что у тебя острый язык, и поверь, у меня поострее будет, — в ответ на мои слова Марина возмущённо ахает. — Но я же до такого детского сада не опускаюсь.

Попытка пристыдить жену оборачивается крахом.

Вернее, нет, не крахом, а самым что ни на есть ударом по яйцам.

— Так и я с твоими друзьями по задним сиденьям не шарюсь! — слова жены автоматически запускают в моей голове целый ряд картинок.

И на них именно то, что она описала: заднее сиденье, она и какой-то хлыщ. У меня глаза красной пеленой застилает от ярости, что захлёстывает с головой.

— Короче так, — подхожу к жене, а она в ответ пятится от меня, как от прокажённого. — Милые бранятся — только тешатся. Иди спать, Марина, а я так и быть, переночую на диване. Утром поговорим обо всем обстоятельно. И не спорь, — нажимаю, когда вижу, что ей хочется возразить.

Но Марине не удаётся открыть рта, потому что в дверь кто-то стучит. Настойчиво стучит. Только мне сейчас вообще не до этого. Пусть проваливают.
Небось соседка какая-нибудь за свежими сплетнями пришла. Ведь у нас тут целое собрание сплетников, которые своей жизнью не живут совершенно.

На это дерьмо у меня сейчас нет никаких моральных сил.

— Может, откроешь уже? — упрекает меня жена.

— Ты что, кого-то в такое время ждёшь? Лично я — нет.

— Мы в частном доме живём, Дима, — всё тем же поучающим тоном говорит Марина. — Соседи друг к другу могут, например, за помощью обращаться. О таком не думал?

— Без нас обойдутся.

— Тогда я сама открою, — рвётся к двери она, но я мягко придерживаю её за плечи.

— Ладно! Уж тебе точно высовываться за порог не надо, — с этими словами я разворачиваюсь и отпираю дверь.

На пороге сосед. Нормальный мужик, в годах уже. Точно не из тех, кто треплет языком.

— Дед Коля, здорово! — жму ему руку и выхожу на крыльцо. — Что-то случилось?

— Случилось-случилось! Соседка Леоновых звонила, — сначала я не понимаю, а потом аж морщусь от осознания.

Леоновы — это Вася с Викой.

Твою ж... Так и знал, что не надо было открывать.

— Сказала, что от Васьки вроде как жена ушла, ну или он сам её выгнал, я уж не знаю…

— Ближе к делу, дядь Коля, — говорю и чувствую, как за спиной, на пороге, вырастает фигура Марины. — Мы с женой уже спать собираемся. Сплетни нам неинтересны.

— Да какие сплетни, Димка, — по голосу соседа слышно, что он нервничает. — Соседка мне чего звонила, говорит, Васька как ушёл в сарай полчаса назад, так и не вернулся. Только свет в окошке сарая горит и горит.

— И? — я реально туго соображаю.

Всё, о чём я могу думать — это беременная жена, которая меня возненавидела. Ещё утром у нас всё было хорошо, она написала мне сообщение, что любит, и что хочет поскорее вернуться домой.

Я прожил с ней столько лет и понятия не имел, что она может быть настолько упрямой и жёсткой. С уверенностью могу сказать, что не встречал человека сложнее.

Если бы я только знал, чем обернётся просьба Вики сесть ко мне в машину, чтобы поговорить…

— Да, походу, вешаться Васька решил из-за жены-то! Я бы уже один сам сходил его проверить, но он мужик крепкий, а у меня операция на спине была, я больше трёх килограммов поднять не могу…

— Боже милый! — на крыльцо выскакивает Марина и переводит ошарашенный взгляд с дяди Колей на меня. — Дима, ну что ты встал? Иди! Это же всё из-за тебя!

— Фильтруй, что говоришь, — рявкаю на неё так, что отскакивает сосед.

— Не буду я ничего фильтровать. Если бы ты с Васиной женой не спал, то тот бы вешаться не пошёл. Так, всё, хватит здесь прохлаждаться! — Марина начинает буквально выталкивать меня с крыльца. — Если с ним что-то случится, пеняй на себя, Стоянов! Это ненормально, что из-за тебя невинные люди страдают!

И мне хочется с ней поспорить, но я закрываю рот. Потому что моя жена только что говорила не только про Ваську, но и про себя. И страдания, которые я ей принес.

Сцепив зубы, я киваю, и на пару с соседом ухожу.

Глава 13.

Дмитрий Стоянов

— Так это самое, — видно, что дяде Коля неловко, но не спросить он не может. — Ты что, правда, с Васькиной женой того?

— Нет, — отвечаю, сцепив зубы, и зло толкаю калитку во двор Леоновых.

Всё как и говорил сосед. В доме темнота, и только из окошка сарая льётся тусклый свет.

Приехали, называется. В завершение этого прекрасного дня не хватало только Ваську с петли снимать.

— А чего тогда твоя жена это сказала? — искренне удивляется старый сосед и старается поспеть за мной.

Так и хочется рявкнуть ему в лицо, и сказать, что он, оказывается, от наших старых сплетниц-соседок не очень-то отличается. У него аж глазаза горелись, как только услышал, как на меня жена ругается.

А вообще, конечно, слова Марины легли на плечи тяжёлым весом. Как она там сказала?

Из-за меня страдают невинные люди?

Дело даже не в том, что она сказала, а как. Голос её, родной и до боли знакомый, прозвучал чужим и раненым.

До души пробрало. Видно, я действительно перегнул палку, и жена меня не собирается прощать.

Бляха, вот не вовремя решил Васька в сарае закрыться. Пипец, как не вовремя.

— Дядь Коль, — оборачиваюсь к соседу, когда мы подходим к сараю. — Некрасиво совать свой нос в чужие дела. С женой сам разберусь. И вообще: в чужой дом захожу слепым — ухожу немым. Намёк понят?

Сосед что-то кряхтит в ответ, но мне вот вообще не до него.

Стучу в деревянную дверь сарая, прежде чем громко спросить:

— Есть кто живой?

В ответ — тишина. Неприятная такая, липкая. До этого момента я не верил в версию соседа, что Васька мог повеситься из-за Вики. Как-то глупо такое делать из-за бабы.

Но ведь он напился, а по пьяной лавочке не такое делают.

— Твою же мать… — под нос себе ругаюсь я, чувствую, как нарастает чувство вины.

В жопу приличия. Запертую дверь сарая я начинаю толкать плечом. После нескольких толчков мне удаётся выломать щеколду, на которую и заперся Васька.

— Повторяю, есть кто живой? — уже громче кричу я и, сохраняя внешнее спокойствие, хотя внутри меня колотит дай боже как, захожу в сарай.

— О, Димон, — салютует мне ещё более пьяный и злющий Вася наполовину пустой бутылкой. Он сидит на старом стуле, который от каждого его движения жалобно поскрипывает. — А ты чё, меня уже в мёртвые записал? Не дождётесь… — зло цедит он.

— Да никто тебя в мёртвые не записывал, — прохожу внутрь и сажусь на один из деревянных ящиков по правую сторону от Васьки.

— Василий, — напоминает о себе дед Коля. — Это я Диму поднял, чтобы он помог мне тебя найти. Думал, что ты вешаться пошёл после того, как супруга ушла.

— Это не Викуля от меня ушла, — Вася выталкивает из себя эти слова с трудом. — Это я её выгнал. Потому что так было надо, — сказав это, он бьёт себя по коленке кулаком. — Понимаете, дядь Коль? Я её люблю, зараза, — он закрывает глаза, словно мысленно представляет жену, — люблю сильно. А пришлось вот как поступить.

— Почему? — лезет на рожон старик.

— По кочану. Можете идти, — киваю ему на дверь. — Всё нормально.

Покряхтев и не услышав от Васи просьбы остаться, сосед, шоркая галошами, удаляется.

— Короче, мужик, — поворачиваюсь к нему, а он всё так же смотрит в одну точку перед собой. — Я с твоей женой…

— Я ведь ей позвонил, как только понял, что наделал, — перебивает меня Васька, как будто и не слышал моих слов. — Она сбросила. Я опять звонил, а она опять сбросила. Прикинь?

И поворачивается ко мне.

— Думашь, я тряпка? — смеётся он. — Думаешь, по глазам вижу, — протягивает он. — Все так думают, пока жена под боком. А когда её рядом вдруг нет… вот тогда глаза-то и открываются…

Чувствую себя куском говна. И слова жены, что и так не выходят из головы, вдруг начинают играть новыми оттенками чёрного.

— У меня с Викой…

— Не надо, — вскидывает руку Вася и снова мрачно смеётся. — Не надо, Димон. Я не вчера родился, и меня, как бабу утешать не надо. Всё, чего я хочу, это чтобы Викуля моя вернулась. Дальше разберёмся сами, — он делает решительный жест, ребром ладони разрезая воздух. — Обязательно разберёмся… Мы слишком долго вместе, чтобы вот так на помойку выбросить наш брак. Нет-нет. Я не допущу! — снова стучит себя по коленке он. — А ты это, вместо того чтобы со мной тут лясы точить, лучше бы у жены прощения на коленях вымаливал.

Теперь настала моя очередь зло смеяться из-за ненависти к себе и своему поступку.

Да. Стелет Вася хорошо, но у Марины хрен я чего вымолю.

— Она у тебя боевая, — в тему подмечает он. — Даже несмотря на беременность. Сильная женщина, — икнув, изрядно окосевший Вася повторяет: — Сильная.

Правдами и неправдами мне удаётся отвести Ваську обратно в дом и даже дотащить его до спальни, которая перевёрнута вверх дном. Видно, вещи жены он собирал впопыхах.

Не успел я выйти в коридор, как в спальне встал громкий протяжный храп. Вот и хорошо. Хоть кто-то сегодня поспит.

В настроении не просто мрачном, а таком, что хочется сдохнуть или кого-нибудь прибить, например, себя, я иду домой.

Свет везде выключен. Марина пошла спать? Надеюсь. Нам было бы только на пользу утром снова всё обсудить.
Нормально поговорить и расставить всё по местам…

— Какого хера? — дергаю на себя дверь, а она заперта на замок.

Шарю по карманам, но ключей, конечно же, нет, потому что я оставил их дома. И Марина не могла этого не знать.

— От зараза, — ругаюсь себе под нос.

Сделано это специально, чтобы не пускать меня домой. Вот же… Я бы в машине переночевал без проблем, но ключи от неё были в той же связке.

Твою ж мать!

Телефон вдруг начинает вибрировать от входящего сообщения. Неужели жена одумалась?

«Я сняла номер в гостинице. Приезжай. Мне одной плохо».

Глава 14.

Свидетельство о браке, на которое я когда-то смотрела с любовью и обожанием, сейчас обжигает кончики пальцев.

Я передаю его сотруднице ЗАГСа вместе с другими документами — паспортами, моим и Димы, а также свидетельством о рождении Агаты.

— На развод? — голос женщины, что с деловитым видом сидит напротив, абсолютно сухой, канцелярский и безжизненный.

— Да, — получается сипло. Я прокашливаюсь. — Муж не смог подойти, — твёрдо произношу в ответ на вопросительный взгляд работницы ЗАГСа.

— Ладно, — нехотя размыкая накрашенные ярко-розовой помадой губы, говорит женщина. — Скажете ему, чтобы потом подошёл. Так, что у нас тут... Паспорт, свидетельство о браке, квитанция… — бурчит она, перебирая стопку, которую я передала ей моментом ранее.

Кивнув своим мыслям, женщина что-то быстро печатает на клавиатуре, иногда сверяясь с информацией, что лежит у неё перед глазами.

— Фамилию после развода оставляете? — смотрит она на меня из-под очков, спущенных на нос.

А ведь когда-то я мечтала о том дне, когда буду гордо носить фамилию — Стоянова.

— Нет, — мотаю головой. — Верну свою девичью.

Всё проходит как в тумане. От момента, когда я заперла дверь ключом мужа, чтобы не позволить ему вернуться ночевать, до настоящей секунды.

— Через месяц приходите за свидетельством. Если передумаете, заявление можно отозвать в течение тридцати дней.

Я выхожу из здания ЗАГСа с ощущением, как будто нахожусь под толщей мутной воды. Мимо меня уже прошли несколько счастливых пар. Их искрящиеся любовью друг к другу глаза отбросили меня в прошлое — туда, где мы с Димой были такими же.

Влюблёнными до безумия. Не разлей вода. Лучшие друзья и любовники одновременно.

Свадьба не была для нас бременем или мероприятием, которое нужно было осуществить для галочки.

Это было естественным шагом, чтобы ещё сильнее укрепить наши отношения.

Вот хоть убей — не понимаю, как после такой любви, старшей доченьки и моей долгожданной второй беременности, мы оказались в ситуации, когда Дима, как тупое животное, изменяет мне на заднем сиденье нашей семейной машины?

Ведь покупали мы её с мыслями о том, чтобы нашей большой семье хватало места…

По возвращении домой я с порога понимаю, что Дима нашёл способ пробраться в дом.

Скорее всего, он взял запасные ключи у своих родителей. Интересно, как он объяснил им, в чём дело? Или, как обычно, не хватило смелости?

Разуваюсь и первым делом иду на кухню, чтобы поставить чайник. А потом направляюсь в спальню, из глубины которой раздаются звуки работающего душа.

Переодеваюсь в домашнюю одежду и вижу, лежащую на краю постели, вчерашнюю одежду мужа. Из заднего кармана джинсов что-то торчит.

Сама не понимаю, что сподвигает меня залезть к нему в карман, учитывая, что дальше нас ждёт развод с делёжкой.

Оказывается, это пластиковая карточка, и до меня с опозданием доходит, что это ключ от номера в гостинице. Пока я верчу его в руках, из душа выходит муж.

— Привет, родная. И где тебя носило так рано?

Из одежды на нём только полотенце на бёдрах.

Раньше я любила любоваться его подтянутой фигурой с выдающимся рельефом мышц и вслух делать ему комплименты. Мой муж действительно хорош собой, не зря Вика положила на него глаз.

Его легко полюбить, потому что к его внешности прилагается ещё и острый ум с врождённым чувством юмора.

— Я была в ЗАГСе, — продолжаю вертеть в руках пластиковый ключ-карту.

— Что ты там делала? — спрашивает муж и замирает.

По нему видно, что ответ ему известен, ведь он даже дышать по-другому стал. Весь подобрался и молчит.

— Никто бы у тебя не принял заявление без моего согласия, — напряжённо выталкивает сквозь зубы он.

— В теории — да. А на практике никто глубоко беременной женщине, которая пришла в ЗАГС, еле волоча отёкшие ноги, задавать лишних вопросов и отказывать не стал.

— Да ладно? — он сокращает расстояние между нами несколькими большими шагами, больше похожими на прыжки. — Ты что, реально это сделала?!

— Да.

— Из-за какой-то фигни, Марина? — он накрывает своё лицо ладонями, а потом пробегает ими по волосам — туда и обратно. — Я думал, приду, и мы с тобой нормально поговорим, а ты… — осекается он и качает головой. — Ну что ты творишь, а?

Он подходит ещё ближе и накрывает меня своей тенью. Я поднимаю лицо.

— Марин, — всё его тело вибрирует волнением. Мой муж правда не хочет этого развода. — Я не спал с Викой. У нас не было секса. Я тебе клянусь.

— И что это меняет?

— Как что? — он растерянно смотрит на меня, и никак не может сообразить, почему его признание не произвело ожидаемого эффекта. — У нас с тобой нет причины разводиться. Зато причин, чтобы остаться вместе, — он кладёт ладони мне на живот, — очень много. Наши дети, зачатые по любви. Разве это не причина для того, чтобы забыть обиды и двинуться дальше?

— Красиво говоришь, Стоянов… красиво. Я бы, может, тебе и поверила, если бы собственными ушами не слышала в твоём голосе желания переспать с Викой. Там в машине...

— Желание… — он повторяет это слово с ненавистью. — У нас в стране не судят за желание убить, Вика. А только за совершённое убийство.

— Как ты жалок, — убираю его руки со своего живота. — Убеждаешь меня, что измены не было, и что желание с кем-то переспать, будучи женатым — это не преступление. И при всём этом называешь меня именем своей любовницы… — Стоянов белеет от злости. — И кстати, — поднимаю в воздух ключ-карту, — что-то мне подсказывает, что в гостинице ты ночевал не один… Я права?

Глава 15.

— Я был один, — нарочито спокойно отвечает он.

А у меня в груди что-то бахнуло, как упало с высоты. Я чувствую всеми фибрами души, что он лжет. И что еще больнее — опять.

Вася Вику с позором прогнал, логично, что ей пришлось переночевать в гостинице. Не к родне же в другой посреди ночи ехать. Надо в себя прийти. И еще логичнее, что она там встретилась со своим любовником. Моим мужем.

Я до сих пор живу в отрицании. Логикой подталкиваю себя на верный путь, но чувства… С ума сойти можно, как их много и какие они сложные. Плюс сложная беременность...

— Охотно верю, — небрежно бросаю ключ карту на кровать.

— Марин.

— О, молодец, вспомнил мое имя, — у меня даже получается улыбнуться.

Правда, издевательски, но ничего другого мой муж не заслуживает. Стоянов подбирается и смотрит на меня с недовольным лицом.

— Что значит вспомнил? — так, словно я его утомила, спрашивает он. — Я его и не забывал. Просто оговорился, с кем не бывает?

— Просто оказались вместе в машине. Просто петтинг. Просто надо забыть обиды. Просто оговорился…

— Марин, — он наступает, буквально накрывает собой.

От него вкусно пахнет гелем для душа, который я сама заботливо для него покупала. Еще помню выбирала между двумя запахами, как дура. Старалась даже в такой мелочи проявить внимание и показать любовь.

Думаю, уже тогда его мысли занимала Вика. Та самая — зараза, которая свела его с ума и соблазнила прямо у больницы, где я боялась лишний шаг сделать, чтобы не дай бог не потерять нашего с ним ребенка. Крестная нашей дочери.

Во рту становится горько, а в душе омерзительно.

Видно, что Диме так и хочется что-то сделать. Вот хоть что-нибудь. Как-то меня надурить, чтобы только не быть виноватым.

Потому что я молчать не буду — он меня в этом плане знает хорошо. Я понесу новость о его подвиге дальше. Узнает моя семья, его семья. Друзья, коллеги, одним словом — все.

— У тебя все случайно, Дим, — вскидываю подбородок и обхожу его демонстративно по широкой дуге. — Все просто.

— Не уходи, — бросает мне в спину он, и я замираю. — Сейчас не уходи, давай поговорим. И вообще, — он сокращает дистанцию и подходит ближе, — не уходи от меня. Мы этим ничего не решим, и никому из нас не будет лучше…

— Какой ты, — оборачиваюсь на него через плечо и, разочарованно мотнув головой, бросаю: — балабол!

— Балабол? — тут же злится он в ответ. — Потому что не хочу терять семью я — балабол?! — темные брови сходятся на переносице, дергаются на мужественном лице скулы.

Уверена, его мужское достоинство сейчас сильно страдает от моих слов. Но ничего. Мое женское достоинство страдает не меньше, потому что у меня в отличие от него не было выбора — предавать или нет.

Я вообще, чем дальше эта ситуация заходит, тем холоднее становлюсь. Как будто эмоции выключаются, потухают и гаснут. Словно срабатывает защитный механизм.

— У тебя даже не хватило мужества, Стоянов, выбрать что-то одно, — с обреченностью в голосе говорю я. — Вернее, одну. Либо меня и детей, либо свою любовницу. Ты проявил себя именно как балабол и слабак, когда начал бегать от нее ко мне и обратно…

— Я не… — он хватается за голову и запрокидывает голову к потолку. — Сколько раз тебе повторять, мы не любовники! Я ее не выбирал, и никогда бы не выбрал!

— Тогда что было в машине? — мои слова вынуждают его замолчать и прислушаться. — Свидетелем какого разговора я была? Или будешь врать, что мне послышалось?

— Это не было изменой, — наотмашь бьет он.

— Да? — зло переспрашиваю. — А если бы мы с тобой поменялись местами и это у меня в машине с кем-то был… как ты там сказал, петтинг, да? Ну вот. Хорошо. Представь, что у меня с кем-то петтинг. Это тоже не было бы изменой?

Стоянов багровеет, видимо, фантазия у него рабочая и быстрая. Все в лучшем свете вообразил. А может, злится, потому что я ему не верю и открыто противостою, поэтому и красный весь.

— Не. Сравнивай.

— Вот как. Смешно! — ухожу в коридор, он за мной.

— Ты женщина, для вас правила другие. Строже, чем для нас, мужиков…

Клянусь, я не знаю, что на меня находит. Но слова мужа оскорбляют так сильно, что я хватаю первое, что попадается под руку — кошачий лоток.

И как есть бросаю его в мужа.

Глава 16.

— Марина, — голос мужа, к груди и плечам которого прилипли маленькие прозрачные кристаллы кошачьего наполнителя, заставляя дом содрогнуться. — Ты что себе позволяешь?

— Радуйся Дима, что кот временно у моей мамы, и это был чистый горшок, — отряхнув руки, я разворачиваюсь в противоположную сторону.

На время сохранения мы действительно отвезли Бантика к моей маме, потому что было неизвестно, когда вернусь я, и сколько времени со мной в больнице будет проводить муж.

Оглядываясь назад, мне смешно. И эта злая насмешка превращается в настоящий звонкий смех.

Как я была наивна… как слепа! Окружила себя людьми, которые предали в момент, когда я была наиболее уязвима.

— Ты куда? — Дима торопится за мной, но, видимо, он не в восторге от бега по кошачьему наполнителю босыми ногами. — Твою ж… Марина, постой, ты куда собралась? Я не никуда не пущу!

— В смысле не пустишь? — я разворачиваюсь к нему, движимая возмущением.

Но судя по лицу моему мужа, красному, с парой кристалликов наполнителя на щеках и подбородке, он возмущен не меньше моего.

— В прямом. Как твой муж я тебе запрещаю. Хватит беременной бегать. Ты только недавно с сохранения приехала…

— Хватит. Делать. Вид. Что. Тебя. Волнует. Моя. Беременность!

Отчеканив эту фразу едва ли не по слогам, я вдруг чувствую неприятное тянущее чувство внизу живота.

Черт. Неужели он меня сглазил? Или это я сама, не дай бог, спровоцировала проблемы?

Обойдя мужа по широкой дуге, я иду на кухню и быстро ищу, куда присесть. Он бежит следом.

— Тебе плохо? — меня раздражает, что в его голосе звучит настоящий, ну вот просто неподдельный страх. — Марин? — он присаживается напротив меня на корточки. — Не молчи, пожалуйста, я волнуюсь…

Договорить ему не дает моя взмывшая в воздух ладонь. Сначала я хочу оттолкнуть его, а потом и вовсе целюсь в наглое лицо, чтобы дать пощечину.

Но куда мне, глубоко беременной женщине, тягаться с крепким мужчиной в расцвете сил?

Он ловит мою руку на лету, и, глядя прямо в глаза, целует тыльную сторону ладони.

— Успокойся, пожалуйста, — не отпуская мою руку, просит он, все так же прижимаясь губами к моей ладони. — Не ради себя прошу, ради детей.

Его слова отзываются внутри невыносимой болью.

— Ради детей… — я всё-таки выдёргиваю руку, — ты мог просто мне не изменять! Держать свой причиндал в штанах — только этого было бы достаточно!

— Марин, я тебя прошу, ты так снова больницу загремишь.

— Не смей перекладывать на меня ответственность за свои грехи, Стоянов! Не смей, — собственный голос звучит чужим и грубым.

— Хорошо, — отступает он. — Хорошо. Я заткнусь. Только, пожалуйста, береги себя.

Будь у меня силы и здоровье, клянусь, я бы целилась в него ногами. Но в моем состоянии так рисковать будет глупо.

Врачи объяснили, что мне показан режим без нагрузок. Или, как они сказали вре́менное ограничение активности, что я уверена, подразумевает никаких нападений на мужа.

Иначе мне грозит строгий постельный режим вплоть до родов.

Хочу ли я этого в момент, когда моя жизнь катится в пропасть и мне нужно не просто быть здоровой, а еще иметь силы и время бороться? Нет, конечно.

Да и муж не просто так вокруг меня вьется.

Допускаю, что он правда волнуется за малыша, потому что когда я чуть не потеряла Агату на большом сроке, он так переживал, что осунулся и заметно потерял в весе, пока метался между больницей, где лежала я, работой и домом.

— Дим, — после долгой тишины, во время которой он не шелохнулся и не отодвинулся от меня ни на шаг, первой молчание нарушаю я. — А ведь есть кое-что, что ты можешь сделать.

— Что угодно, — он упирается лбом в мои колени и севшим голосом глухо говорит. — Что угодно, потому что я не могу видеть, как ты страдаешь, Марин. Я тебя подставил, но дай мне шанс, я все сделаю, родная…

Мне снова хочется его ударить, и одновременно с этим разреветься. Слезы щиплют глаза, и я ничего не могу поделать, они тонкими дорожками струятся по щекам.

А может, для того, что я сейчас скажу это и к лучшему. Усиление эффекта.

— Если тебе, правда, не наплевать на меня и на нашего ребеночка, как ты говоришь, — он поднимает лицо и смотрит на меня так, словно действительно готов на все, — то займись нашим разводом сам.

— Что? — он мотает головой, не отрывая от меня взгляда со стремительно расширяющимися зрачками, как будто он только что получил скачок адреналина.

— Избавь меня от необходимости мотаться по загсам, судам и адвокатам. Сделай все наилучшим образом, чтобы мне надо было только поставить подпись и забрать свидетельство о разводе.

— Марин? — его темный взгляд становится острее и злее.

Уверена, он не ожидал, что ставки вдруг взмоют до такой высоты.

— Ты сам сказал, что сделаешь все.

— Все, да. Но не разрушение собственной семьи!

— Смешно слышать это от тебя в свете последних событий… Ладно, — пожимаю плечами и, преодолевая слабость, встаю. — Тогда я, как обычно, все сделаю сама! — вернее, встать я пытаюсь, но ноги не держат, и я плюхаюсь обратно на стул.

— Тебе плохо? — он подрывается и приносит мне стакан воды. — Сиди, не вставай, тебе нужен отдых.

— Я не буду сидеть, — говорю с нажимом. — Мне нужно…

— Развестись, — заканчивает он за меня. — Я понял, — муж накрывает лицо ладонями и после недолгого торга с самим собой, выдает: — Хорошо, — он упирает руки в бока и мрачно оповещает меня. — Я все сделаю. Мы разведемся. Но потом… пообещай, что дашь мне шанс, Марина. Я не откажусь от своей семьи просто так, мне нужны гарантии.

— Гарантии так гарантии, — делаю несколько мелких глотков воды и впервые в жизни лгу охотно и с легкостью. — Я дам тебе шанс, Дима. Можешь не сомневаться.

Приглашаю вас в еще одну историю про мужа, который слишком много на себя взял, и как итог стал бывшим))

Глава 17.

Несколько месяцев спустя

Я решила наказать своего мужа, не дожидаясь, когда это за меня сделает судьба.

Или карма. Или бумеранг… Его измена меня закалила; несмотря на беременность, она сделала из меня другого человека. Если, когда я носила под сердцем Агату, мне иногда хотелось что-нибудь списать на шалящие беременные гормоны, то в эту беременность сыном я была роботом.

В хорошем смысле слова.

У меня всё ещё был весь возможный спектр эмоций, направленный на моих детей и семью. Но когда дело касалось Димы, у меня отключалось всё человеческое и оставался только холодный расчёт.

Но он об этом не знал. Да что там — даже не догадывался, потому что я всегда была приветлива, улыбалась и могла поддержать любой разговор.

Стоило ему попробовать нырнуть в тему наших отношений — я мягко его разворачивала.

Мол, сначала развод, конечно же, на моих условиях, а потом… отношения.

Что он себе нафантазировал — я не знаю. Зато чётко знаю, какой план у меня.

Глаза у Стоянова начали открываться, когда о рождении своего сына он узнал постфактум.

Замотивированный заработать больше денег для семьи, он согласился на командировку, взяв с меня слово, что когда у меня начнутся схватки, я дам ему знать. И он приедет.

Но узнал он об этом от болтливых родственников, когда мы с маленьким Кириллом благополучно выписались из больницы после слава богу, лёгких родов и вернулись домой.

— Марина, — я ещё никогда не слышала в голосе Димы столько тревоги.

Он забежал в некогда семейный дом, не снимая куртки и не разуваясь. И дело вовсе не в том, что он не приучен к правилам хорошего тона. Просто он с дороги, уставший и не спавший последние сутки, — и ему не терпелось познакомиться с сыном.

— Марина, боже мой, — ему почему-то кажется правильным налететь на меня с распахнутыми объятиями.

Я как раз стою у детской кроватки и поправляю голубое одеяльце сына. Чтобы не делать резких движений и не пугать ребёнка, я не сразу отталкиваю уже бывшего мужа.

Нас развели через два месяца после того, как Дима взял на себя развод. Он был очень замотивирован моей ложью и настолько в неё поверил, что по глупости переписал на меня львиную долю имущества.
Я ещё не решила, что буду с этим делать.

Интересно, как поведёт себя Дима, когда поймёт, что пути обратно не просто не существуют. Мосты сожжены дотла, а реки давно вышли из берегов настолько, что новые мосты нельзя будет построить никогда.

— Почему ты не сказала мне, что у нас родился сын? — он поворачивает шокированный взгляд на малыша. — Какой большой… — Дима улыбается светлой, полной любви улыбкой.

И что-то в этот момент, впервые за долгие месяцы, у меня внутри ёкает. Сильно-сильно. До тошноты. Я не чувствую себя виноватой в том, что обманула мужа. Но чувство вины за сына у меня есть, как будто с помощью Кирилла я манипулирую Димой.

Отгоняю эти мысли.

— Почему ты мне не сказала, любимая? — Дима с усилием отворачивается от кроватки и снова налетает на меня с объятиями.

Странно, но он не злится на то, что я скрыла от него рождение сына. Более того, он смотрит на меня глазами, полными обожания. А потом и вовсе срывается на какие-то безумные поцелуи, которыми покрывает всё моё лицо.

— Дим… — я пытаюсь его остановить, но он настолько поглощён эмоциями, что не замечает ничего вокруг.

— Я сейчас сбегаю, руки помою и возьму сына подержать, — он прижимается губами к моему лбу. — Надо бы ещё переодеться. У тебя осталось здесь что-нибудь из моей одежды?

— Нет.

В процессе развода я также убедила Стоянова, что ему нужно съехать из дома. Мотивировала я это тем, что его проступок сильно меня ранил и до сих пор отзывается болью в сердце.

Он долго сопротивлялся, но в итоге решил сдаться, чтобы не подвергать мою беременность риску. Ведь врач строго настрого запретил мне нервничать.

Я тогда помню весь день собирала его вещи. Заполнила доверху все сумки, чемоданы, коробки. Собрала всё до последней мелочи, чтобы духа его здесь не было. А когда он всё своё добро отвёз в съёмное жильё — выдохнула. Моя свобода была всё ближе.

— Ясно, — возбуждённый голос Димы возвращает меня в реальность. — Тогда я просто помою руки. И ещё… — он поворачивается к сыну и снова улыбается. — Как мы его назовём? У тебя есть идеи? Я думал…

— Я уже выбрала ему имя. Нашего сына зовут Кирилл.

— Подожди, что значит «выбрала»? — и только теперь взгляд моего бывшего мужа темнеет, как будто до него начинает доходить, что на самом деле происходит. — А я?..

Глава 18.

Дмитрий Стоянов

— А причём тут ты? — совершенно холодным тоном уточняет жена и подходит к кроватке, опуская опекающий взгляд на сына.

Моего сына. Малыша, который родился на этот свет как какая-то сирота. Как безотцовщина! Словно он брошен своим батькой.

А ведь я хотел... больше всего на свете хотел быть рядом, когда он родится. Хотел первым увидеть своего сына, хотел быть рядом с Мариной. Быть ей опорой, как это было на первых родах, когда на свет появилась агата.

Но Марина лишила меня этого. Намеренно...

По какому, блин, праву? У нас же была договорённость, что наш развод — фикция. Временная мера. Конечно, я понимал, что это иллюзия, но мне очень хотелось верить в то, что в конце этого гребаного тоннеля будет свет.

Марина продолжает, и тон у неё такой, как будто я говорю не с родной женщиной, а с чужой, циничной бабой, которая плевала на меня:

— Мы развелись. Живём отдельно, — расставляет акценты она, а в меня будто вгоняют железные колья. — Я не обязана с тобой консультироваться даже по такому вопросу.

Ах, не должна…

— Погоди, Марина, я не понял, — прикладываю указательные пальцы к вискам и стискиваю веки, чтобы хоть немного прогнать ослепляющую ярость. — Ты меня что, как лоха развела?

Похоже, да. Единственная женщина, которой я открылся и которую до сих пор безумно люблю, только что меня опрокинула. Вернее, сделала она это намного раньше — просто я, дебил наивный, заметил это только сейчас.

— Нет, Стоянов, я простила тебя за то, что ты на заднем сиденье нашей семейной машины занимался петтингом, — она выделяет это слово, — с крёстной матерью Агаты, — всё это она говорит мне, глядя прямо в глаза.

И я понимаю, что это не эмоции и даже не злость. Она настроена решительно и прямо сейчас видит во мне не отца наших детей, а врага, которого нужно уничтожить.

— Твою мать, — глухо ругаюсь, приставив кулак к губам. Не хочу, чтобы сын слышал, пусть он ещё и совсем кроха. — Ты всё ещё не забыла? До сих пор злишься на меня и теперь решила впутать в это нашего новорождённого сына?

— Я? — смотрит на меня с удивлением. — Нет, нашего новорождённого сына в это впутал ты, Дима!

Её красивые глаза метают молнии.

— Я, Марина… — сокращаю расстояние между нами в несколько злых шагов. Нависая над ней, отчеканиваю: — Своей вины не отрицаю. Но с тех пор, бог свидетель, я делаю всё ради блага этой семьи. На горло себе наступаю, не раздумывая, а ты…

— Что я? — отвечает она с вызовом, как будто не раз прокручивала у себя в голове этот разговор и подготовила ответы. — Прежде чем меня в чём-либо упрекать, подумай дважды. Каждый мой поступок — это ответ на твоё деяние!

Господи, сколько в ней злобы. Но это не потому, что она скверный человек, вовсе нет. Марина — миролюбивая и кроткая, ориентированная исключительно на семью и детей…

И за то, что в ней сейчас произросла жестокость, я могу винить только себя.

— Я тебя услышал.

— И? — её глаза горят. Она вовсе не так хладнокровна, как может показаться. — Что дальше, Стоянов? Может, у тебя наконец-то хватит мужественности признаться в том, что ты потерял эту семью, и наконец оставить меня в покое? Да, я тебе солгала тогда, и развод у нас не временный, — она отрицательно мотает головой. — Он навсегда! Я тебя в свою жизнь больше не пущу. Ты больше не мой человек и не мой мужчина. Ты просто воскресный папа моим детям.

Её слова ощущаются так, будто мне в глотку засунули раскалённую кочергу и перемешали ей внутренние органы.

Я не подаю вида, хотя, конечно, понижение с любимого папы до воскресного — это тот ещё удар по яйцам. Кем бы Марина меня ни считала — кобелём или хреновым мужем, дети для меня — абсолютный приоритет. Нет ничего важнее.

Она это знает, и именно поэтому ударила по моему уязвимому месту.

— Всё сказала? Или ещё что-нибудь есть? Выговорись, может, легче станет.

Понимаю, что в такой ситуации язвить неправильно, тем более жене, которая считает, что я поганый изменник.

— Какой же ты… — разочарованно выплёвывает она и переводит нежный взгляд на нашего сына.

— Какой? — пользуясь тем, что она не смотрит, подхожу ещё ближе. — Какой, Марин? Скажи мне всё.

— Ты понимаешь, что у нас сейчас могло быть? — теперь в ней прорывается голос той самой Марины — моей любимой женщины, глядя на которую мне всегда хотелось её защищать. — Двое детей… семья… — её голос дрожит. — А ты взял и забрал это не только у себя, но и у всех нас. Понимаешь?

— Стараюсь.

— Что значит — стараешься?

— А то и значит, Марина. Я не считаю, что произошла такая невероятная катастрофа, из-за которой нам теперь нужно выбросить семью на помойку, — беру бывшую жену за руку. — Мы всё ещё можем всё вернуть. Я хочу и готов всё вернуть. Только скажи. Одно твоё слово — и я на всё пойду.

Глава 19.

— Тук-тук! — когда я слышу этот голос, сначала мне кажется, что это слуховая галлюцинация. — Дверь была открыта, вот я и решила заглянуть к вам в гости…

Я не могу поверить своим глазам: сердце болезненно ударяется о рёбра, когда я вижу в дверях детской сына любовницу своего мужа — Вику.

Столько времени прошло, а мои раны все также кровоточат.

— Как ты посмела? — уничижительно спрашиваю я и смотрю на неё так, как она этого заслуживает, сверху вниз, как на ничтожество. — Удивительно, как у тебя хватило совести переступить порог моего дома. Хотя, учитывая твою историю с моим мужем, — перевожу полный ненависти взгляд на Стоянова, — не так уж и удивительно.

— Марин, я разберусь, — с этими словами бывший муж кладёт мне на плечо свою горячую ладонь в отпекающем жесте. — Только не переживай, тебе сейчас нервы противопоказаны…

Я не даю ему договорить и стряхиваю с себя его руки, словно это ядовитые змеи. Демонстративно делаю шаг в сторону кроватки сына, чтобы заслонить его от любопытных глаз Вики.

Такая ещё и сглазить может. Уверена: никаких хороших намерений по отношению ко мне и моему сыну у неё нет.

— Простите, я не хотела своим визитом вас поссорить, — она смущённо опускает глазки в пол, хитрая лиса. —Наоборот, пришла с подарком, — она протягивает мне голубой подарочный пакет и, не получив от меня никакой реакции, ставит его на пол. — А также спросить, как у вас дела.

От её наглости я ахаю. Дима напрягается — не нервничает, а именно напрягается, как будто сам ожидает от неё гадость. Да, я его оттолкнула, но он остаётся рядом, как бы демонстрируя ей, чью сторону занимает.

Только сейчас я замечаю на Вике, любящей облегающую и яркую одежду, безразмерное и просто бесформенное пальто. Да и она, кажется, поднабрала в весе неплохо так…

Расставание с Васей так на неё повлияло? Или что-то пострашнее?..

Неожиданным образом Вика сдала, даже по её скудным движениям видно, как она скована… Болеет?

Только вот на её лице всё равно стервозная улыбка. Даже победная. Так улыбаются те, у которых в распоряжении находится некая тайна, способная повлиять на судьбы других людей.

В груди появляется неприятное чувство. Тревога шипастым стеблем оплетает мою грудь, не давая дышать. Я сопротивляюсь этому чувству, потому что такая мерзавка, как она, не должна иметь надо мной власти.

— Давай, я тебя провожу, — жёстко произносит Стоянов. — Если ты сама не знаешь, где дверь.

— О, ну что ты, Дима, — она игриво смеётся и машет рукой, словно отмахивается от его шутки. — Конечно, я знаю, где дверь. И даже ожидала, что вы меня поторопитесь прогонять. Но всё равно решила, как там говорят, быть мудрой? Вроде да так. Я хочу быть мудрее, и поэтому пришла.

Её ложь для меня как красная тряпка для быка. Я эту мерзавку вижу насквозь, а также прекрасно вижу настоящее выражение её лица.

Она пришла сюда не для того, чтобы помириться, хотя это в принципе невозможно.

Она пришла сюда, чтобы навредить. Я это знаю, но пока не могу доказать.

— Притвориться мудрой после того, как ты влезла в мою семью, притворяясь подругой, не выйдет. Такое нельзя переосмыслить. И поступают таким образом только люди, как бы так помягче сказать… конченные.

Этого короткого, но ёмкого слова хватает, чтобы Вика побагровела и стиснула свои белые ладони в кулаки. Да-да, Викуля, всё правильно делаешь.

Чем быстрее я выведу тебя на эмоции, тем скорее мы узнаем, зачем ты по-настоящему пришла.

— Я согласен со словами… супруги, — отчеканивает мой бывший муж. — Она человек более культурный, чем я, и поэтому ещё мягко всё тебе высказала.

— Вот как ты со мной, Дима… — взгляд Вики становится безумным, и материнский инстинкт заставляет меня пальцами впиться в кроватку сына. — Думаешь своей показной ненавистью ты сумеешь заслужить расположение Марины? — она цинично смеётся. — Я тебя огорчу. Если она беременная тебя не простила, а беременность — это время, когда женщина сильнее всего нуждается в защите и поддержке, то сейчас она и подавно тебя не простит!

Меня коробит то, как уверенно она рассуждает о беременности. И о том, как верно она рассуждает. В беременности и правда хочется быть максимально защищённой…

— Без тебя разберёмся, — открыто злится Стоянов. — Выметайся сейчас же. Либо я схвачу тебя за шкирку и пинком под задницу вышвырну за порог.

— Знаешь, я бы посмотрела, как бы ты это делал, — Вика склоняет голову набок и снова окидывает меня победным взглядом, — но боюсь, у тебя не выйдет…

Бросив в нас этими загадочными словами, Вика расстёгивает пуговицы своего безразмерного пиджака, разводит его полы в стороны и…

— Потому что я беременна! — смеётся она, демонстрируя мне свой округлый животик.

Приглашаю в новинку 16+!

Муж бросил беременную героиню ради любовницы, но через год они встретились.

У нее на руках его трехмесячная дочь, отсутствие денег и куча проблем, а у него на переднем сиденье новая пассия. Стерва, обозвавшая героиню бродяжкой.

Выбор очевиден? Или нет?..

Читать первыми тут: https://litnet.com/shrt/6pse

Глава 20.

У меня резко темнеет перед глазами. А из легких вышибает воздух. Я все еще стою на ногах, но чувствую, как мир вокруг меня начинает расшатываться и терять стабильность, а мой внутренний крошится на кусочки.

Откалываются сначала небольшие фрагменты, а потом в пропасть падают огромные глыбы старой меня. Но ведь нет никакой новой...

От кого беременна Вика несложно догадаться. Она же не просто так сюда пришла. Не просто так она демонстрирует круглый живот.

Я чувствую, как меня ведет в сторону, словно я стою не на ровном полу, а на накренившейся палубе корабля.

— Дима? — сипло говорю я. — Дима… — муж меня ловит в момент, когда я оседаю на пол.

Мне казалось, что больнее, чем в тот день, когда я услышала по телефону, как мой муж и подруга готовятся к «по быстренькому на заднем сиденье» уже не будет.

А больнее случилось. Только что. На меня обрушился удар неведомой силы, после которой я уже не оправлюсь. Это точно. После такого предательства оправиться нельзя.

— Марина, — голос бывшего мужа звучит как через толстый слой ваты. Похоже, у меня давление отсюда и головокружение. — Марина, любимая…

От его «любимая» во мне вспыхивает протест такой силы, что я начинаю биться в руках Стоянова. Отталкиваю его. И наконец он нехотя отпускает меня, оставаясь совсем рядом.

— Не слушай эту дуру, — настаивает он. — Она лжет!

Мне становится немного легче, ровно настолько, чтобы я могла поднять глаза и посмотреть на Диму. Он весь красный, злой, на лбу и шее проступили вздутые вены.

На меня он смотрит с отчетливой тревогой, а когда переводит глаза на Вику, его ноздри хищно раздуваются. Ну конечно, ведь она пришла так не вовремя.

Для него — не вовремя. Для меня — еще как вовремя! Лучше горькая правда, чем жизнь в тотальной лжи, заботливо сотканной мужем-изменником.

— Не лгу, — выступает Вика все также гордо демонстрируя свою беременность. — Не лгу, Дима, и тест ДНК все докажет! — с вызовом бросает она. — Нужно только дождаться, когда наш с тобой малыш появится на свет.

«Наш малыш». Ее и Димин. От ее слов мне снова становится плохо. Физически. В груди поднимает волна нервной тошноты.

— Какой тест? — выходит из себя Стоянов. — Какой тест, дура? — он прет на Вику словно танк. — Я не буду ничего ждать, потому что не я отец твоего выродка!

— Стоянов! — шепотом кричу я и бросаюсь к кроватке. — Выйди, и за порогом решай проблемы своей личной жизни. Не смей ни слова больше произносить при сыне!

Дима прислушивается сразу же. Бросив на меня долгий, мучительный взгляд, он переводит его на сына и схватив беременную Вику за предплечье, вытаскивает ее в коридор, закрывая за ними дверь.

Но через бешеное биение своего сердца мне все равно все слышно. Я тяну руки к сыну, который от моих ласковых прикосновений засыпает. Хорошо, что он не успел испугаться разгорающегося скандала. И хорошо, что я подышав своим малышом, неожиданно обрела спокойствие, которого мне так не хватало.

Как ни крути, что бы ни происходило — главное это дети.

Через закрытую дверь я слышу, как оба и Дима, и Вика стремительно теряют терпение. Раздается глухой стук, как будто что-то ударилось о стену. Я подлетаю к двери и выглядываю в коридор, потому что сердце не на месте. Неужели он способен что-то с ней сделать?..

От этой мысли все внутри холодеет. Не хватало только этого!

— Говори правду, — давит на беременную Вику мой бывший муж, прижимая ее к стенке.

В прямом смысле слова. Насколько можно физически прижать к стенке беременную. Она смотрит на своего любовника исподлобья. Обиженно.

И в этот момент я еще сильнее начинаю ей верить. Так может смотреть только влюбленная женщина, которая сильно обижена на своего мужчину.

— Ребенок Васьки?

— Нет, — робко и слезно отвечает она.

— Тогда чей? Хотя можешь не отвечать. Он точно не мой, — от голоса Димы содрогаются стекла в окнах. — Главное отвали от Марины и больше не трепи своим тупым языком. Поняла? Если нет, то я заставлю тебя это понять. Вдолблю в твою тупую башку.

— Дим… — блеет Вика, заламывая руки.

— Я тебя спросил, — бьет кулаком по стене он с такой силой, что на пол сыпется штукатурка. — Поняла?!

Вика начинает рыдать в голос и спешит закрыть лицо руками. Дима отшатывается, видимо, осознав, что так с беременной поступать нельзя. Но это мне только кажется, потому что через секунду он снова набрасывается на нее с наездом.

Но тут вмешиваюсь я:

— Дима, хватит, — я руками развожу их в стороны.

— Она лжет, а ты ей веришь, — Дима пытается оправдать свое поведение активно жестикулируя.

— Неважно во что я верю! Перед тобой беременная женщина, это нужно помнить, — смотреть мужу в глаза тяжело, но я это делаю и вижу в них что-то такое, от чего сжимается в комок сердце. — И хватит колотить по стенам кулаками!

— Зря ты ее защищаешь, — колко отвечает мне муж.

— Это называется женская солидарность, — встречает Вика, шмыгая носом. — Мы с ней обе твои жертвы!

Хочется спросить, что она имеет в виду… Но в нашем доме появляется еще один непрошеный гость.

Вася стоит в конце коридора, похудевший, мрачный… Злой настолько, что я могу видеть исходящий от него пар. И он с лютой ненавистью смотрит на моего бывшего мужа.

Глава 21.

— Я знал, что снова найду вас вместе, — зловеще усмехается Вася, переключая свой взгляд между Димой и Викой. — Ну что? Смотрю, вы прекрасно разобрались кто батя без меня? — он пальцем показывает на живот Вики, и что-то в его глазах болезненно вздрагивает.

Я его понимаю. Он имеет полное право на такую реакцию, только бы натворил глупостей.

— Вась, — Дима сразу же задвигает меня к себе за спину. — Пойдём на улицу, выйдем, поговорим. У меня сын маленький спит.

— Какой ты крутой, — Васю пошатывает от гнева, а я понимаю, что если сейчас он сорвётся, то не факт, что моя бывшая подруга отделается лёгким испугом. — Каждой бабе на этой улице по ребёнку заделал, да? Только пенсионерок обошёл. И то недоказуемо.

— Мужик, давай выйдем и нормально обо всём поговорим. Всё не так, как кажется, — надо отдать моему бывшему мужу должное: его тон намекает на то, что он хочет мирно всё разрешить.

Только вот проблема в том, что не каждую обиду можно разрешить спокойным разговором. И, учитывая то, что Вася давно и сильно хотел завести детей с женой, а у них не получалось, думаю, ему очень тяжело смотреть на её большой живот, срок которого совпадает со сроком её интрижки с моим мужем.

Спокойствие как рукой снимает, и внутри меня поднимается не меньше злости, чем в Васе.

— Марин, я с ним выйду на пару минут, — Стоянов помещает мне на плечи свои ладони в покровительственном и защитном жесте. — Оставайся дома, вместе с Кириллом, хорошо?

— Сама разберусь! — я резко сбрасываю с себя его руки. — Когда будешь уходить, не забудь с собой прихватить мать твоего будущего ребёнка, — киваю в сторону замолчавшей Вики.

Дима зло вздыхает. Вика, кажется, не дышит вообще.

— Она не может быть от меня беременна, и ты прекрасно сама это знаешь, — понизив голос, говорит он. — Давай сейчас не будем ругаться. Мне надо потолковать с Васей. Он всё вообще неправильно понял.

— А мы с тобой и не ругаемся, Дима. Можешь идти куда хочешь. Только будь добр, сделай две вещи: прихвати с собой любовницу и больше не возвращайся!

— Марин… — Стоянов не может смириться с моими словами. Ему срочно нужно меня переубедить.

Зато стоящий в конце коридора Вася хлопает в ладони, чем привлекает к себе внимание всех присутствующих. Его глаза источают такую ненависть, что на месте Вики я бы сгорела от стыда.

Изменить такому, как Вася — это надо было додуматься. Он отличный мужчина, семьянин. Добрый, заботливый и надёжный человек, на которого наплевала не только жена, но и мой муж — его друг. Неужели Стоянову чисто по-мужски нельзя было выбрать себе кого-то другого, а не лезть к жене товарища?

— Ребята… — где-то в стороне раздаётся голос Вики, но никто не обращает на неё внимания.

— Не подходи к моей жене! — бросает Васе Дима, задвигая меня к себе за спину в очередной раз.

— К какой жене? — изображает удивление тот, издеваясь над моим бывшим мужем. — К той, которая сначала с тобой развелась, несмотря на наличие двоих детей, а потом при всех выставила тебя за порог? Так это, получается, бывшая жена, Димон. Ты не путай. Это разные понятия. Хотя кому я объясняю — для тебя, что чужая женщина, что свободная — всё одно и то же, — подёргивая желваками, выплёвывает Вася и весь подбирается, словно готов атаковать в любой момент. — Прикинь, какое ты чмо в глазах Марины? — он подходит к Диме ещё ближе. Я собираюсь втиснуться между ними, чтобы разнять надвигающуюся драку, но бывший муж мне не даёт этого сделать. — Она предпочла остаться одна с двумя детьми, в частном доме, где работы выше крыши, лишь бы не быть с таким уродом, как ты. Молодец! — высказав свою очередную издёвку, он снова медленно хлопает в ладони. — Так жидко обосраться надо уметь. Мариш, — он находит меня глазами, — ты, если что, не стесняйся: какая-то помощь будет нужна — знаешь, где меня найти. Заодно и узнаешь, каково это — иметь в доме мужика…

Мне прекрасно понятно, что именно Вася имел в виду — работу по дому, которой в частном доме, правда, хватает.

Но Стоянов, в силу своего опыта и морального компаса, толкует всё по-своему.

— Ты что сказал сейчас, гнида? — он срывается и хватает бывшего друга за грудки. — К моей жене подкатить решил? Бессмертный?!

Вика начинает визжать, когда между мужчинами завязывается потасовка. А я понимаю, что лучше не лезть, и хватаю её за руку, когда та пытается за ними проследовать.

— Я не хочу, чтобы они причиняли друг другу боль… — скулит она, наблюдая за тем, как Дима и Вася двигаются к выходу, толкая друг друга и высказывая претензии с обильными матами.

— Надо было раньше об этом думать, когда не могла выбрать между ними! Оставайся тут и не выходи из дома, пока они не закончат.

Говорю ей одно, а сама думаю, как их разнять. Если бы один из них смог сохранить холодный рассудок — это бы ещё было половиной беды. Но они оба разгорячились и оба ведомы ревностью. Хотя, конечно, Стоянов перегибает. Вася всё правильно сказал — я подписываюсь под каждым словом.

— Тянет… живот тянет. Марина, что делать? Ты уже рожала, должна знать... — испуганно произносит Вика и опускает руку себе под длинный свитер, что достает до середины бедра. Через секунду она поднимает к лицу окровавленную ладонь. — У меня… у меня кровь…

Глава 22.

Мое лицо сразу же обдает огнем. Какую бы роль в моей жизни ни сыграла Вика, я слишком хорошо помню, что такое страх потерять ребенка. Причем дважды.

Врагу такого не пожелаю.

— Надо позвать мужчин, — испуганно произносит она и продолжает смотреть на испачканные кровью пальцы. — Так много крови… Это плохо, да?

— Я не врач. И мужчин мы звать не будем. Надо скорую.

Я на своем опыте помню, что в таком случае лучше вызывать скорую, чем терять время и ехать на своей машине. Мало ли что: дорожные работы, поломка автомобиля.

Вика вся дрожит и обливается слезами, пока я объясняю диспетчеру, что случилось.

— Скоро приедут, — уверяю бывшую подругу и подаю ей полотенце.

— Кровь не останавливается, — плачет она. — Кровь не останавливается, Марина, что мне делать? Кажется, ее становится еще больше, — завывает Вика и сильно стискивает мою ладонь.

Я не вырываю руку. Более того, я разделяю ее волнение и проглатываю вспышки воспоминаний.

Ведь пока я точно так же лежала в больнице — и далеко не с одним кровотечением, — это не мешало двум самым близким людям за моей спиной спеться. Пока я была в беспомощном состоянии, она меня поливала грязью и соблазняла моего мужа.

Для нее я была неухоженной ханжой, которая, по ее словам, не мыла голову и отказывала мужу в сексе. Хотя все было не так.

Я себя не запускала, но даже если иногда выглядела помятой, это было связано с тяжелой беременностью.
Впрочем, как и воздержание. И, кстати, Диме я никогда не отказывала, потому что в этом не было необходимости.

Он вместе со мной слушал указания врача, а потом, после визита поддержал. Он говорил мне, что мое состояние для него на первом месте и что он не животное.

Оказалось — самое что ни на есть животное…

Скорая приезжает быстро. Вслед за врачами в дом залетают мужчины. Драки, как я понимаю, не было. Судя по суровым лицам, все обошлось обменом приятностями.

Когда Вася видит Вику в крови, у него белеет лицо.

— Викуля… — он рвется к ней, но застывает на пороге комнаты.

Врачи, кружащие вокруг нее, его не пускают, потому что проводят первичный осмотр в гостевой спальне. Из их разговоров я выцепляю, что будет транспортировка в стационар.

Сердце снова сжимается от воспоминаний, и я спешу взять на руки сына. В такие моменты начинаешь ценить то, что у тебя есть. Слава богу, все мои испытания позади…

— Марин?

Почти все…

Голос Стоянова до сих пор отзывается в сердце болью. Господи, ну когда же я его забуду? Нет, лицо у меня такое, что он вряд ли догадается, что моя душа все еще к нему тянется. Только по-настоящему я его еще не забыла.

— Что ты хочешь, Дима? — разворачиваюсь к нему. — Там твою женщину увозят в больницу. Поезжай и ты, — жестом выпроваживаю его. — К тому же ты там лицо знакомое. Весь персонал гинекологии тебя помнит.

Он морщится, как будто я сказала что-то противное. Занятно. Пока они флиртовали, рассуждая о сексе на заднем сиденье, Вика не казалась ему противной — даже наоборот.

А теперь, когда она беременна, и беременность эта, судя по всему, проблемная, — он, как классический мужчина, умывает руки.

— Давай не будем ругаться, — устало отчеканивает Дима и пропускает мой укор мимо ушей. — С Викой поедет отец ее ребенка.

— Смешно.

— Ничего смешного. У нее пузо на нос лезет, а она все равно брешет. Хоть бы постеснялась, что ли.

— Я тебя слушаю, Дима, и у меня волосы дыбом. Ты с каких пор такой святой?

— В смысле?

— В прямом! Не тебе ее осуждать. Вы два сапога пара, и сколько бы ты ни отнекивался от ваших отношений…

— Их не было, — нажимает он. — Я заколебался тебе одно и то же говорить.

— …и твоей непричастности к ее беременности. Я тебе не верю, — заканчиваю мысль.

— Выродок, — зло выплевывает Стоянов, — не от меня.

Я от его высказывания столбенею. Перед глазами до сих пор стоит Вика с окровавленными руками. Даже мне по-человечески стало ее жалко. А ее любовнику — нет?

— Как у тебя язык поворачивается?.. — с онемевших губ срывается шепот. — Это же невинный ребенок.

— У нее? — скалится Дима, приподнимая темную бровь. — Не думаю. Гены, как ни крути, штука сильная, и наверняка, если она родит, то это будет подлое продолжение ее самой.

— Что-то тебя ее гены не смущали на заднем сиденье нашей машины, — мне кажется, то событие стало моим проклятьем, я никогда не забуду их предательства. — Не строй из себя героя. Ты не настолько высокоморален.

Я не стала себя сдерживать и произнесла эти слова так, как хотела: жестко и с ядом.

— О как, — его глаза сужаются. — А ты умеешь целиться в больное место. Молодец, Марина.

— Не смей заикаться про больные места. Я пока в больнице на сохранении лежала, ты сношался с подругой семьи.

— Блядь… — он закрывает лицо руками, а потом резко их опускает. — Я не знаю, как мне до тебя донести правду. Как об стенку горох. Ты настолько сильно меня ненавидишь, что тебе хочется верить в эту измену. Мне что, на детектор лжи пойти? Поклясться на библии? Что мне сделать, Марина?

— Дело не в ненависти, — отворачиваюсь к окну.

— А в чем?

— В логике. Вике незачем врать, в отличие от тебя. Она уже смирилась с тем, что все потеряла, а ты — нет.
— И не смирюсь, — бывший муж подходит ко мне со спины. — Как я могу смириться с потерей смысла жизни?

Дорогие, сегодня эту книгу, с моего второго аккаунта Ева Стоун, можно купить за 100 рублей, позже она будет стоить 129 а потом 179 рублей:

https://litnet.com/shrt/i6Wl

Глава 23.

Дмитрий Стоянов

Марина мне не верит и своим молчанием вынуждает уйти, снова разлучая меня с собой и с нашим новорождённым сыном, которого я практически не видел.

Логикой понимаю, что она совсем недавно родила. Поэтому приходится проглотить несогласие, заодно с ним желание срочно объясниться и молча свалить, чтобы не портить ей нервы. Хотя остаться хочется дико, до зуда под кожей.

В конце концов, виноватых в этой ситуации не двое, а только я один. И я не имею права расстраивать её ещё больше. И так дров наломал.

Но понимание и жалость у меня есть только к ней; к Марине. Ничего подобного по отношению к Вике я не чувствую.

Наоборот, хочется придушить мерзавку. Как подумаю о ней, так внутри поднимается такая чернота, что я сам себя не узнаю.

Надо же было вляпаться в такое дерьмо! Какая-то лживая шалава проехала мне по ушам, а я слушал…

Не зря Вика со мной развелась. Вот не зря. Как бы больно мне ни было — заслужил. Поступок максимально уродский. Вымарался и сам и вымарал свою семью.

Почему?!

Дебила кусок. Вот почему.

Если такой фокус выкинет будущий муж моей пока маленькой Агаты… я его убью и закопаю в лесу.

Так что к себе излишней жалости у меня нет. Лютое сожаление о том, что я просрал свою семью — да. Оно лишает меня сна и медленно сводит с ума. Ведь я предал не только себя и своих двоих детей, но и женщину, которая их родила — а на ней вообще держится и держалось все.

На моей любимой женщине, которая, я уверен, была бы со мной до конца.

От этой мысли зло усмехаюсь, несколько раз ударяя кулаком по рулю.

После развода ощущение такое, что жизнь остановилась. Вместо неё моё существование теперь — это вонючее болото. И сколько бы я ни храбрился, легче не становится. Внутри дыра, заполнить которую могут только Марина и дети, но доступа к ним у меня нет.

И не факт, что будет.

Марина показала мне своё отношение, когда самостоятельно выбрала имя ребёнку.

Я хрен знает, как с этим жить дальше. Мне даже компромисс с самим собой найти не удаётся.

Во мне злости столько, что сидеть на жопе ровно я не могу; поэтому выжидаю необходимое время и отправляюсь в больницу, где на сохранении лежит Вика.

Странно, что Вася тут ещё не прописался. Забавно, как у каждой шлюхи обязательно имеется наивный мужик, который долбится в глаза и ничего не видит.

Я на улице, до того как Вику на скорой увезли, Васе то же самое и сказал. Прямо и в глаза. Но толку, если у него в глазах пелена? Он любит свою Вику, как я люблю свою Марину.

Так что ещё непонятно, кто из нас больший дурак. У него-то шансов точно побольше, чем у меня.

В палату захожу без стука.

Вика лежит белая как бумага; издалека не сразу понятно — живая она или нет.

Я едва не спотыкаюсь о порог, потому что именно такой я запомнил Марину, когда она вынашивала моих детей.

На такой же койке, в такой же одежде, с таким же стеклянным взглядом и с лежащими по швам руками, как будто у неё нет и капли сил.

Глотку начинает драть, но я усилием воли отмахиваюсь от личных воспоминаний.

— Привет, Дим, — криво улыбается Вика. — Спасибо, что решил проведать… Мне приятно.

— Не обольщайся, — прохожу в палату.

— Вот как, — кисло смотрит на меня она, почуяв, что я пришел не из вежливости. — Быстро ты ко мне остыл, Стоянов. А так хорошо всё начиналось.

Свою тупую реплику она завершает каркающим смехом.

— Чего ты так на меня смотришь, Дима? Мы ведь оба знаем, что я права. Тут Марины нет, оправдываться не нужно...

Ее тупую болтовню пропускаю мимо ушей.

— Какого чёрта ты всем рассказываешь, что это мой ребёнок? — указываю на её живот.

Хотелось назвать его выродком, но вспомнилась реакция Марины. Может, я действительно перегибаю — так говорить нельзя. Тем более я отец двоих детей. Надо быть умнее.

Но как? Как, блядь, быть умнее, когда передо мной подобие женщины? Корыстное существо без мозгов и души?

— А чем ты можешь доказать, что он не твой? — Вика щурит свои веки, как хитрая лиса.

— Сука, — бросаю, хрустнув зубами.

— Сейчас-то, конечно, я сука, Дима. Но раньше ты называл меня по-другому, — напускная томность в её голосе бесит настолько, что мне хочется схватить её за горло и хорошенько встряхнуть, чтобы мозги из задницы мигрировали обратно в башку.

— Я понимаю, что любовница — это приключение, которое перестаёт быть весёлым, как только случается… как там говорят? — она вонзается в меня взглядом, как острым ножом. — «Залёт», Стоянов? Кажется, это и есть именно наш с тобой случай.

— Наш с тобой? — я буквально подлетаю к ней.

Она пугается, на надменном лице с провалившимися щеками мелькает маска настоящего страха.

— Скажи это мне ещё раз, — наклоняюсь, и ей приходится затылком вжаться в подушку, потому что бежать некуда. — Скажи. Давай. Я послушаю, как ты могла от меня залететь по воздуху. Я жду!

Она съёживается и затравленно смотрит на меня исподлобья, но потом… потом в ней просыпается уже хорошо знакомый мне дьявол.

Где мои глаза были раньше? Где были мозги?

— Почему ты говоришь, что по воздуху? — хрипло спорит она; видно, что силы на исходе, но яда столько, что даже страх отступает на второй план. — Забеременеть можно и от смазки. Разве ты не знал?

Глава 24.

— Мариша, это срочно! — стучит мне в дверь Вася. — Пожалуйста, пусти, я хочу с тобой, как с женщиной, поговорить. Мне больше не с кем!

Я сжимаю дверную ручку так сильно, что намокает ладонь. Но открывать я не спешу.

Как мне объяснить Васе, что я не хочу с ним говорить, потому что знаю — тема зайдёт про Вику. Женщину, которая беременна, скорее всего, не от него. Хотя какой, скорее всего? Это точно ребенок Стоянова.

— Привет, — я нехотя распахиваю дверь и остаюсь стоять в дверном проёме, показывая ему, что в дом не приглашу. — Чем могу тебе помочь?

Смотрю на соседа, которого вполне могла бы считать другом, если бы не события последних дней, и понимаю, что что-то с ним не так.

Он весь… светится от счастья.

— Я к Вике в больницу собираюсь, — трепетно говорит он. — Хотел у тебя спросить, что нужно женщине, когда она лежит на сохранении?

— Вась, только не обижайся, но почему ты не мог спросить интернет? — я смотрю на него прямо и даже не пытаюсь выдавить из себя улыбку.

Его жена спала с моим мужем — и об этом знают все. Если его выбор — про это не вспоминать, то мой выбор — никогда про это не забывать.

Именно поэтому я больше не считаю нас с ним приятелями. Хочется спросить его, почему он решил, что ребёнок Вики от него, но я не хочу причинять боль невиновному человеку.

Хочет верить в то, что ребёнок от него — пусть. Но я в иллюзии жить не буду. Вика русским языком сказала, что ребёнок от Димы, и кроме матери больше никто не может этого знать.

— Да что этот интернет! — машет рукой он. — Ты же опытная. Вот я к тебе и пришёл. Что Димка тебе возил? Что тебя больше всего радовало? Цветы, конфеты? — он делает в воздухе неопределённый жест.

А мне всё это кажется нереальным. Только они с Димой выходили на улицу выяснять отношения, а тут вдруг — что мне Димка возил?

Разве он не должен этого самого Димку ненавидеть?

— Если честно, там не до цветов и не до конфет. Но всё зависит от того, как она себя чувствует. Может, ей как раз именно это и нужно. Каждая женщина индивидуальна, — выдавливаю из себя дружелюбную улыбку, чтобы он поскорее ушёл.

— Понял тебя, тогда подумаю, — он уже разворачивается, чтобы уйти. — Марин?

— Что? — от взгляда Васи вдруг становится не по себе.

— Я Вику простил, — начинает издалека он.

— Да я поняла уже. Молодец, что простил. Значит, у тебя большое сердце.

— Да дело не в сердце, — он скрещивает руки на груди и отводит взгляд в сторону. — Просто люблю я её. К тому же Бог нам ребёночка послал. Что это, если не знак, правда?

Так хочется подлететь к нему, схватить за грудки, хорошенько встряхнуть и спросить: ты что, слепой?

— Я хотел тебя спросить, почему вы с Димой ещё не сошлись?

Я округляю глаза, в горле начинает першить.

— У вас же двое деток. Я понимаю, что Вася делает это не специально, но у него получается надавить на мою самую большую боль. — Вон пацанёнок родился, а мальцам всегда нужен батя как пример.

— Ничего страшного. У нас вон полстраны выращены мамами — и ничего.

— Это правда, — кивает он. — Но с двумя родителями всегда лучше, чем с одним. И поверь, я тебе это говорю от души. Думаешь, я забыл, что Димка с Викой натворили? Нет, не забыл. До того как узнал, что она беременна, я каждую ночь себя изводил. Каждую ночь! Думал, крыша поедет. Но теперь, когда у нас есть ребёнок, и тьфу-тьфу, она его выносит, у меня появился смысл жизни. Хороший смысл, добрый. Ради такого хочется просыпаться по утрам.

— Вась…

— Ты мне очень нравишься как человек, — никак не унимается он. — Я тебе по-дружески советую оставить прошлое в прошлом и воспитывать детей с мужем. Обиды забудутся, зато дети будут тебе благодарны...

— Вася!

Мой крик заставляет его замолчать.

— Прости, я тебя расстроил, да? Не хотел. Правда не хотел…

— С чего ты взял, что Вика беременна от тебя? — я жалею об этих словах сразу же, как только их произношу.

— Что? — он мотает головой. — Что ты сказала? — его глаза наливаются кровью. — В смысле, Марина? Я что… — начинает задыхаться от гнева он. — Я что, не отец?..

Глава 25.

Виктория Леонова

Я обрела новую привычку — без конца проверять телефон. А потом, ничего так и не увидев на экране, зло бросать его обратно на больничную тумбочку.

Снова проверять. Снова бросать.

И всё в надежде увидеть хотя бы короткую весточку от Димы. Хоть одну смс.

— Не пишет, — закрываю глаза и откидываюсь на подушку, которая провоняла лекарствами так же сильно, как и эта грёбаная больница. — Почему он мне не пишет?! — срывая глотку, кричу в пустоту. — Бесит! — стучу кулаками по койке. — Как же меня всё бесит!

Вслух я этого не говорю, но и ребёнок меня бесит тоже, особенно если он не нужен Диме. Тогда какой смысл во всём этом?!

— Чего верещишь? — в палату хозяйской походкой заходит моя мать. — Мне на тебя уже весь персонал жалуется.

У неё всегда такой голос, что мне хочется либо заорать на неё, чтобы отвалила, либо закрыться в себе, что я и делала большую часть своей жизни.

Сейчас такая роскошь, как игнор этой персоны — мне недоступна. Я в ее власти, в том числе финансовой, до нее мне деньги давал Вася, а теперь никто. От Димы я не дождалась даже рубля!

— Пусть жалуются, — отвожу взгляд к окну. — Это их работа — прислуживать, разве нет?

— Прислуживать? — мама вскидывает тонкую бровь, глядя на меня как на ничтожество. — Это тебе не гостиница пять звёзд, милая, а государственная больница, — она достаёт из кармана белого халата смартфон и, что-то на нём проверяя, бросает мне: — Как мой внук?

Дежурно, без нежности в голосе. Эй, этот ребёнок, что есть, что нет.

— Нормально.

— Толкается хоть? — она, наконец, переводит на меня отдающий прохладой взгляд.

— Не знаю.

— Как ты можешь этого не знать? — заводится она. — Ты вообще зачем тогда беременела, если этот ребёнок тебе не нужен? — бьёт она словами и подходит вплотную. — Из-за мужика? Чтобы удержать? Ты что, глупая или живёшь в параллельной реальности? Ни одна женщина ещё пузом мужика не удержала.

— Да! Да, из-за мужика! — к сожалению, дурной характер матери передался мне сполна.

Я тоже умею истерить, орать и срываться.

Только если она — чистой воды агрессор, то я ещё и склонна впадать в состояние бесхребетной жертвы.

— Но не удивляйся так, мама, — ядовито выплёвываю, — я ведь этому от тебя научилась. Ты же мной забеременела тоже ради выгоды? Вон, смотри, как у тебя всё хорошо сложилось, — обвожу палату руками. — Ты главврач этой вшивой больнички, и всё потому, что это место выбил для тебя мой папаша!

Мать с каменным выражением лица присаживается на край моей койки. Железная леди — это про неё.

— А Стоянов твой, ненаглядный, хоть что-то, — она показывает мне мизинец, — тебе даст?!

В ответ я сжимаю постельное бельё в кулаках от тотального бессилия.

— Вот именно! Твой упрёк — такая глупость, Вика, — она смотрит на меня снисходительно, как на низшее существо. — Я с помощью тебя свою жизнь устроила!

— Это да. Но отец тебя никогда не любил…

— И что? — смеётся она. — Главное, что смелости развестись у него не хватило, и что он делал всё, что хотела я.

— Ты его использовала…

— А ты свою подругу, как там её, Марину, разве нет? Васю, святого мужика, нет? Ты делала всё то же, что и я, но не хватило ума сделать всё красиво. Вот ты и лежишь тут пузатая, и никому, кроме матери, которую ты ненавидишь, ненужная. Обижайся сколько влезет, но тебе без меня никак. Где твои мужики?! Даже Вася, и тот тебя бросил.

— Это не так, — качаю головой, — он меня не бросит никогда, потому что любит… что бы я ни делала.

И это правда. Он может обижаться на меня и не понимать моих поступков, но его любовь ко мне слишком сильна. Я это знаю.

— Так раз любит, надо было из него верёвки вить до последнего! — поучает меня мать. — Какого чёрта ты полезла в штаны к этому Диме? Он тебе чего-то наобещал? Навешал лапши на уши, а ты довольная раздвинула ноги? Надо было набивать себе цену до последнего!

Я не могу ничего сказать, потому что душат слёзы. Она не имеет права так со мной разговаривать, но у меня не хватает сил её послать. В этот момент я напоминаю себе своего слабого отца и становится еще хуже.

— Вика, — мать нарочито вздыхает, — только не говори мне, что ты профукала свою жизнь ради…

— Ради любви? — губы трясутся. — Что, если да? — выкрикиваю.

— Тогда ты ещё глупее, чем я думала, — бросает она мне и встаёт с койки, снова проверяя телефон.

Ведь ей жизненно необходимо подкреплять образ идеальной начальницы.

— Меня твоё мнение не волнует, — сопротивление слабое, но хоть какое-то.

— Ох, милая, не плюй в колодец, из которого пить придётся. Куда ты без меня денешься? По миру пойдёшь с никому не нужным ребёнком? Он ведь и тебе не сдался, думаешь, я не вижу? С таким лицом, как у тебя, обычно сидят под дверью кабинета, где делают аборт.

— Нормальное у меня лицо, — смотрю на неё исподлобья.

— Папка-то кто? — вдруг меняет тему она. — А то к тебе то один захаживает, то другой. Или ты с двумя одновременно и без теста ДНК мы не разберемся?

Глава 26.

— Я хочу видеть своего сына, — это первое, что мне говорит по телефону бывший муж после того, как Агата вручает мне мобильный.

Они с папой общаются по телефону каждый вечер. Я понимаю, что правы были те люди, которые говорили про пластичность детской психики.

Агата нормально воспринимает перемены: нет ни слёз, ни истерик. Иногда мне кажется, что больше её занимает рождение братика, чем тот факт, что её родители больше не живут вместе под одной крышей.

— Разве я тебе это запрещаю? — мягко спрашиваю я, сидя на диване, пока Агата рисует за столом в гостиной.

— Я хочу видеть его каждый день. И дочь тоже видеть каждый день. И делать это не в качестве приходящего — уходящего папы, а отца, который с ними живёт. Под одной крышей, Марина. Ты понимаешь, о чём я?

Впервые в голосе бывшего мужа я слышу несвойственный ему надрыв.

— Понимаю, — и тут же внутренне закрываюсь от этого разговора.

Чего бы он ни планировал от меня потребовать, мой ответ не изменится.

— Так не может продолжаться.

— Так будет продолжаться, — поправляю его. — Может, и будет. Мы разведённая пара — не первая и не последняя. Со временем мы все привыкнем к новому образу жизни.

Мои слова остаются без ответа; проходят долгие секунды, и я не слышу ничего, кроме дыхания Димы. Уже хочу положить трубку и заношу палец над кнопкой отбоя.

— Я не могу без тебя и детей, — сипло выталкивает он. — Я вас люблю. Вы для меня смысл жизни. И это я сейчас не для красного словца сказал. Я не знаю, как мне без вас дальше.

Я замираю и молчу, хотя по телу пробегает холодок, за которым следуют мурашки.

Дима — не тот человек, который разбрасывается такими громкими словами направо и налево в любой день. Уверена, ему тяжело говорить о своих чувствах в такой ситуации, когда всё уже потеряно, и он сам прекрасно это понимает.

Пока Агата рисует, а Кирюша сладко спит, я выхожу в коридор. Словно чувствую, что разговор с мужем на этом не закончится. А детям нас лучше не слышать.

— Марин?

— М?

— Скажи хоть что-нибудь, — просит он таким голосом, которого я раньше никогда не слышала.

Он своей изменой причинил мне такую боль, что я сама не заметила, как возвела вокруг себя высокую неприступную стену. И совершенно забыла о том, что у него тоже могут быть чувства.

Хотя забавно, конечно, думать о том, что ему может быть больно, учитывая, что причиной нашего развода послужило «запретное хорошо» — с подругой семьи на заднем сиденье.

Я не испытываю к своему бывшему мужу жалости, но немного человеческого понимания проклёвывается. Всё-таки он отец моих детей, и в их лицах я каждый день вижу его черты — черты, которые я искренне любила.

Вопрос: смогла ли я его разлюбить? Пока не знаю. Но все мои чувства давно похоронены глубоко-глубоко.

— Странная просьба, Дим, — качаю головой. — Я не скажу тебе ничего из того, что ты хотел бы от меня услышать.

— Ты меня ненавидишь?

— Нет.

— А то, что в будущем мы сможем с тобой всё вернуть — допускаешь?

— Нет.

— Приехали, — насмехается над собой Стоянов. — То есть ни туда ни сюда, да? Получается, ты не оставляешь никакого выхода, Марин.

— Ты, кажется, начинаешь забывать причину, по которой мы с тобой не живём вместе, а разговариваем по телефону. Это та же самая причина, по которой ты, выражаясь твоими же словами, не живёшь под одной крышей со своими детьми. У тебя был выход... Просто не нужно было изменять!

В конце моего короткого монолога голос неожиданно садится. Но потом я напоминаю себе, что не обязана быть сильной, и имею право пережить измену мужа по-своему.

Дать себе на это время и, если надо, иногда чувствовать, как от нахлынувших разом воспоминаний садится голос.

— Я не знаю, сколько раз мне нужно говорить одно и то же, Марина. Про измену, которой не было. Почему ты веришь не мне, а этой мерзавке? Только потому, что у неё живот? Ну и что, что она беременна — разве это делает её человеком, неспособным на ложь? Ты просто, Марина, людей не знаешь, вот честное слово…

Я моментально вспыхиваю и обижаюсь на его слова, потому что знаю, что в них есть капля правды.

— Я уже и сама поняла, Дим, что в людях не разбираюсь. Если бы разбиралась, то никогда бы не вышла за ненадёжного мужчину и не дала бы свою дочь крестить женщине, способной за моей спиной обговаривать меня при моём же муже!

— Опять двадцать пять, — в его спокойном голосе раздражение перемешано с усталостью. — Я пытался о другом сказать, но вижу, что смысла нет: ты всё равно меня не слушаешь. Единственное, о чём я тебя прошу сейчас — выключи свою женскую солидарность. Я знаю, что у тебя было две тяжёлые беременности, и ты сейчас, сама того не понимая, ставишь себя на её место. Но Вика — не ты. Между вами пропасть, настолько вы разные.

— Тебе ли не знать, — язвлю я, а у само́й по щекам текут слёзы. — Зачем вообще подняла трубку, Дим? Чего я ожидала? Что у нас с тобой сложится нормальный человеческий разговор? — разочарованно качаю головой. — Я верю в то, что Вика беременна от тебя не потому, что она так говорит, а потому, что у неё нет смысла лгать. Возможно, в других ситуациях да, но не в этой. Она могла Ваcе соврать, что этот ребёнок от него, и он бы её принял, но она этого не сделала. Она пришла к тебе, а так делают только в том случае, когда уверены в отцовстве.

— Ты ошибаешься, и я это докажу.

— Как?

— Она же не будет вечно своим пузом давать на жалость; однажды она разродится, и тогда тест ДНК всё расставит по местам.

Дорогие, если вы пропустили, у меня есть новинка на другом аккаунте.

Книгу оценили уже сотни читателей, присоединяйтесь и вы)

"Жена неверного офицера"

Читать новинку: https://litnet.com/shrt/cV4z

Глава 27.

Дима ещё не раз затрагивал эту тему, но полное отсутствие моего интереса погасило его запал. Смысл что-то доказывать мне, если я всё равно не верю?

Правда, в моменты наших редких встреч, когда он навещал Кирилла или забирал Агату, я замечала, что для него борьба ещё не закончена. Его глаза говорили громче любых слов — он хотел доказать мне свою правду, как будто это что-то может изменить.

Я не следила за тем, как дела у Вики, но внутренний счётчик напоминал: она должна родить со дня на день. И почему-то при мысли об этом у меня внутри что-то ломалось, а по телу расходилась тупая боль.

Я очень хочу быть сильнее, читаю книги о психологии, слушаю подкасты о том, как переживать измену… а результата — ноль.

Нравится мне это или нет, но моей психике нужно время, чтобы восстановиться.

В один из вечеров, когда Дима забирает к себе Агату с ночёвкой, мне на телефон приходит уведомление о звонке с незнакомого номера. Поскольку вызов был коротким, я решаю, что ошиблись номером, и не придаю этому значения.

Но звонок повторяется.

— Слушаю.

— Марина, это ты? — на другом конце провода взволнованный женский голос, знакомый до невозможного. — Это тебе мама Вики звонит, Светлана Викторовна. Узнала?

— Тётя Света? — поднимаюсь на ноги, чувствуя, как сердцебиение ускоряется.

Мама Вики — главврач в той самой больнице, где лежала с беременностями я, а сейчас лежит Вика. И у неё нет ни одной причины мне звонить. Особенно в такое время, когда со дня на день должна родить её дочь.

— Да-да, это я, Мариш, — как ни в чём не бывало говорит она. — Я к тебе по делу звоню. Вика рожает.

И вот наступает тот самый момент, которого я боялась, несмотря на то, что признаться себе в этом так и не смогла.

На ощупь пячусь к дивану, сажусь.

В горле пересыхает, а по вискам как будто стучат молотком.

— Марина, ты меня слышишь? — в своей привычной манере напирает тётя Света.

Для женщины у нее много мужских качеств.

— Слышу…

— Хорошо, а то я думала, что-то со связью. Я тебе вот по какому поводу звоню: Вика хочет партнёрские роды. Я её отговариваю, но это как об стенку горох. Говорит, что ей нужно присутствие отца ребёнка рядом.

Клянусь, у меня появляется навязчивое желание бросить трубку и отключить телефон.

— Не совсем понимаю, чем я могу вам помочь, — выжимая из себя последние крупицы вежливости.

— Ты можешь дать мне номер своего бывшего мужа? — ни капли не стесняясь, говорит она. — Я так понимаю, что Виктория у него в блоке, — а вот и претензия. — Это я с ним ещё обсужу, а сейчас мне нужно до него дозвониться.

Наступает тишина, но я молчу не потому, что решила испортить Вике роды. Меня просто парализовало. Я даже не знаю, как мне удаётся дышать и оставаться в сознании.

— Марина, ты меня слышишь?

— Д-да… слышу вас хорошо. Даже очень.

— Так ты мне это, номер Димы дашь? У Вики уже большое раскрытие.

— Тётя Света, вам не стыдно? — выходит громко и требовательно.

Уверена, она от меня такого не ожидала, потому что привыкла к моему мягкому характеру. Иначе бы не звонила.
От выброса адреналина и вспышки гнева меня трясёт крупной дрожью.

— Не стыдно, спрашиваю? Ваша дочь с моим мужем спала! А вас хватает наглости мне звонить и просить его номер?

— Ты ему двоих детей родила. У кого, как не у тебя, должен быть его номер?

Я ахаю от наглости. Она даже не понимает, что сделала не так, зато смогла себе объяснить, почему ей можно звонить мне поздно вечером с такой просьбой.

— Марина, у меня нет времени. Там дочь рожает. Дай мне номер Димы. Он имеет право присутствовать на родах своего ребёнка, — Светлана Викторовна говорит ровным, натренированным должностью главврача голосом.

— Это должны были решать они с Викой, без нас с вами, тётя Света, при всём уважении.

Судя по тому, как быстро задышала в трубке моя собеседница, она поняла, что я между строк послала её далеко и надолго.

— Значит, решила сделать мне гадость, да? — по ушам бьёт короткий, каркающий смех.

— Ваша дочь спит с чужими мужьями, а гадость делаю я? Забавно.

— Но ты уже своего мужика не обеляй, Марина, — со знанием дела произносит тётя Света. — Он у тебя не бычок на верёвочке, которого взяли и увели. У него уже было, считай, двое детей, когда он на мою дочь внимание обратил. А если бы он был сильнее — в моральном плане, естественно, — то у него хватило бы сил противостоять соблазну. А раз не хватило, то пусть несёт ответственность за свои поступки. Вика-то моя не от Святого Духа забеременела. На свет скоро родится новый человек, даже если тебе это не нравится. Так случилось, что уж теперь!

— А что, если она беременна от Васи? — спрашиваю я и сразу же жалею, потому что только что унизила себя своим вопросом.

Но слово не воробей, поэтому я, затаив дыхание, жду ответной реплики.

— Вася, — вздыхает Светлана Викторовна. — А что Вася? Видела я его спермограмму, — разочарованно произносит она. — Ему лечиться надо было, усердно и долго, чтобы у них с Викой хоть малейший шанс был. Но мужикам этого не доказать, они же во всём винят нас, женщин. Впрочем, не буду отходить от темы — в десятый раз повторяю, времени у меня в обрез. Давай-ка мне, дорогуша, номер Стоянова!

Глава 28.

Я не дала Светлане Викторовне его номер. Вместо этого я сбросила вызов ледяными, каляными пальцами и заблокировала её.

Но я это сделала не потому, что у меня вдруг появились силы — наоборот. Разговор с ней ещё сильнее пошатнул меня, как бы стыдно ни было в этом признаваться.

Открыв в телефоне переписку с бывшим мужем, я написала ему одно-единственное сообщение:

«Приезжай. Это срочно».

В ответ Дима мне беспрестанно звонил, но я специально не брала трубку. Мне нужно было, чтобы он приехал.

И действительно — через двадцать минут он оказывается у меня на пороге, весь взмыленный, глаза красные

Я впускаю его в дом и заранее понимаю, что у нас будет тяжёлый разговор.

— Что случилось? Что-то с Кириллом? — он разувается и уже хочет проскочить мимо меня, чтобы узнать, как там сын.

— Стой, — я хватаю Стоянова за руку. Он поворачивается ко мне с выражением шока на лице. — С ним всё в порядке.

— Тогда какого чёрта ты пишешь мне такие сообщения, а потом не поднимаешь трубку? — на лбу бывшего мужа пульсирует вена, а сам он дышит так быстро, словно не доехал ко мне на машине, а бежал. — Какого чёрта ты меня пугаешь, Марина? Специально это сделала, чтобы поиздеваться? — он впивается в меня острым взглядом.

— Вика рожает твоего ребёнка.

Не описать словами тот вес, который вместе с этими словами падает с моих плеч, но это не приносит ни малейшего облегчения.

Я смотрю в глаза бывшего мужа, который молча моргает, словно пытается переварить сказанное. Он сюда ехал, переживая за сына, и, кажется, совершенно не думал ни о чём другом.

— Что? — он смыкает веки, а потом широко их распахивает. — Что ты сказала, Марина?

— Прямо сейчас, — на этих словах мой голос лишается силы, и сама я чувствую себя так, словно рухну, поэтому спешу ухватиться за стену. — Твоя любовница рожает прямо сейчас…

— Откуда ты знаешь? — он делает ко мне шаг, чтобы помочь, но я выставляю вперёд свободную руку, показывая, чтобы оставался на расстоянии. — Тебе плохо? Ты вся белая, Марин...

— Мне не плохо! — рычу на него, закрывая лицо ладонью.

— Иди ко мне, — в его голосе перемешались ласка и беспокойство за меня.

Дима подходит совсем близко, я чувствую, как он тянет ко мне руки.

— Нет!

— Иди, говорю, — и он обнимает меня, вжимая в своё тело, по которому пробегают молнии электричества. Я их чувствую. Они передаются и мне. — И ты мне только из-за этого написала?

— Д-да, — я дрожу в его руках и чувствую себя настолько сломленной, что раз за разом пытаюсь его оттолкнуть, но в руках нет ни капли силы.

— Дурная, что ли? — его слова — это не оскорбление, он говорит со мной ласково и, поместив ладонь мне на подбородок, вынуждает наши взгляды встретиться. — Я плевал на неё, как ты не поймёшь, Марина? Она лживая тварь, и я без понятия, от кого она рожает. Так что, что бы она тебе ни рассказывала…

— Это не она была, — мне тяжело говорить, каждое слово весит тонну. И вообще, мне хочется рухнуть на землю и не вставать, пока эта боль не уйдёт. — Звонила её мать, просила твой номер, потому что Вика хочет… Вика хочет партнёрские роды, Дима. С тобой.

Об этом даже думать больно, а произносить — отдельный вид пытки!

— Да они там все больные, как на подбор, — его лицо становится злым, несмотря на то, что глаза всё так же источают волнение. — Ты что, так расстроилась, потому что поверила им?

— Дим…

— Вот сейчас она родит, и после теста ДНК всё встанет на свои места, — Стоянов исступлённо гладит мои волосы. — Для тебя встанет. Потому что я и так знаю правду. Эта мерзавка — и подавно. А то, что тебе звонила её мамаша… — Дима дёргает желваками. — Я их обеих придушу за твои слезы, клянусь.

— Дим, — я не даю себе поверить в его обещание отомстить за мои слезы. — Что ты будешь делать, когда тест покажет отцовство?

— Он не покажет, — бывший муж неумолим. — Я тебе уже миллион раз об этом говорил. Не может ребёнок родиться, если у его биологических родителей не было секса! Я не спал с ней, — выплёвывает он. — Не спал, ты понимаешь? Так что это ребёнок либо Васьки, либо кого-то другого. Точка. Я не знаю, перед кем она раздвигала свои ноги.

— У Васи не может быть детей, — севшим голосом произношу. — И какой бы коварной Вика ни была, вряд ли у неё, помимо видов на тебя, был кто-то ещё. Я даже допускаю, что её могло хватать на двух мужчин, но не больше, — зажмуриваю веки до того сильное омерзение у меня вызывает тема нашего разговора.

И все-таки, молча сидеть сложа руки и позволять другим делать из меня дуру — не позволю.

— Откуда ты знаешь про Ваську такую информацию? — сильно настораживается бывший муж.

— Ой, только не делай вид, что ревнуешь! — мне хочется закатить глаза от того, насколько абсурдна его реакция.

— А почему нет? — Стоянов заводится. — Мало ли, вы с ним тут спелись, как только ты хитростью выставила меня за порог, еще и развод выторговала? Такое бывает. Люди сходятся. Соседи так вообще чаще других становятся любовниками.

— Тебя ли не знать, — огрызаюсь.

— У меня не было с ней отношений, — его губы сжимаются в тонкую линию.

— Верю.

— Марин, — он выставляет по обе стороны от меня свои руки, таким образом не давая ускользнуть. — У меня правда… вот правда, уже не хватает никаких сил, чтобы повторять одно и то же. Столько времени прошло, у нас уже сын родился, а ты всё никак не можешь отпустить ту ситуацию.

Ладонь Димы, расположенная по правую сторону от меня, сжимается в кулак. Но я и без того вижу, что вся эта история с Викой толкает его к грани.

К какой — вопрос.

Впрочем неважно, потому что ему никогда не будет так плохо и больно, как мне. Ему всего лишь приходится расхлебывать последствия супружеской неверности. Так что виноватых пусть ищет в отражении зеркала.

— Очень удобная позиция окрестить измену «ситуацией», — я просто не могу молчать.

— Блядь, — он опускает голову, шумно вздыхает. — Так что у вас с Васькой? Откуда у тебя такие познания о его мужском здоровье? Он хвастанул тем, что бесплоден, чтобы залезть на тебя без гондона?

Глава 29.

— Убирайся, Стоянов! Убирайся, — слезы душат, и вообще, кажется, сейчас плотину моих чувств прорвет не на шутку, — чудовище! — из меня вырывается гортанный крик.

И чудовищем я его называю не только потому, что он подозревает меня в гнусностях, который только что озвучил.

Впрочем, это лишний раз доказывает, что люди судят по себе. Поэтому бывший муж два раза не подумав, решил, что между мной и Васей роман. А слова подобрал такие, что мне хочется помыться.

— Так ты с ним спишь или нет? — Дима больше похож на разъяренного быка, ноздри которого раздуваются от каждого вдоха. — Смотрю, тебе тяжело ответить, — его лицо превращается в звериный оскал, — я же его убью за тебя, ты понимаешь?

Переварить такие слова тяжело, как и поверить, но взгляд Стоянова, совершенно безумный, сигнализирует, что его слова — это не пафос, а намерение.

Либо манипуляция… На который я точно не поведусь. Муж-изменник — это не тот человек, о чувствах которого я должна заботиться.

А вот о своих, после вылитых на меня унижений, обязана.

— Уходи или я вызову полицию. Не имеешь права здесь находиться.

— Еще как имею, потому что здесь живут мои дети, — отчеканивает он, не двигаясь с места.

— Это еще ничего не значит, — отрезаю, выдерживая его безумный взгляд. — Я не буду выслушать твои оскорбления в свой адрес…

— Оскорбления? — он не дает мне договорить и еще сильнее прижимает своим разъярённым телом к стене. — Переубеди меня.

— Пошел ты, — пытаюсь протиснуть между нами руки, чтобы оттолкнуть его, но куда там. — Я не обязана тебя ни в чем переубеждать, и ты все равно не имеешь права обливать меня помоями!

Когда ему надо, он направо и налево разбрасывается словами о том, что у нас общие дети. Но сейчас прижимает меня к стене до того сильно, что я вдохнуть нормально не могу.

— Спишь с ним?.. — он обхватывает мои запястья, сжимает до жжения кожи.

— Ты делаешь мне больно…

— Или решила меня позлить Марина? Признаюсь, у тебя получается пиздец, как хорошо. Я уже ничего не соображаю из-за ревности, — судя по его тону, говорит он правду. — Ответь. Трахаетесь?

Я уже распахиваю губы, чтобы сказать ему правду, а потом уговорить уйти. Конечно же, меня с Васей ничего не связывает. А такой вопрос бывшего мужа оскорбляет мою женское достоинство.

Но…

Когда я сходила с ума от боли и ревности, поймав его на измене, почему-то он не смог спроецировать мои мучения на себя. Ни разу мысленно не поменялся со мной местами.

И только испытав сильнейшую ревность к Васе, он теперь прочувствовал намек на тот ад, через который прошла я.

Заслужил ли он, чтобы я сделал его жизнь легче?..

— Да, — этот короткий ответ заполняет собой всё пространство между мной и бывшим мужем.

Дима делает рваный вдох, его зрачки расширяются, становясь черными от гнева.

— Повтори.

— Повторяю: да, я сплю с мужем женщины, которая рожает тебе ребенка в этот самый момент, — пользуюсь тем, что Стоянова мои слова потрясли, и, наконец, отталкиваю его от себя. — Но знаешь, что самое интересное, Дима? Ты не имеешь права меня винить. Я свободная женщина, которой муж в прошлом изменил. С кем хочу, с тем и сплю!

— Особенно когда дети за стеной, да? — сразу же припечатывает меня он. — Агата его видела, ебыря твоего? Хотя знаешь, не отвечай. Даже если и видела, то скоро она забудет его рыло, потому что дядя Вася больше не будет тут ошиваться, — со странной интонацией говорит бывший муж.

— Главное, чтобы ты здесь больше не ошивался, а в остальном я разберусь сама. Кто ко мне и моим детям будет ходить, а кто нет…

Стоянов не выдерживает моих слов и слетает с катушек, и кулаком правой руки несколько раз бьет в стену. Я взыскиваю и, закрыв уши, отскакиваю от него на несколько метров.

— Только тронь меня! — предупреждающе выкрикиваю.

Он ко мне даже не поворачивается, и этот момент становится особенно страшным, потому что я вдруг осознаю эффект собственных слов.

Состояние аффекта. Именно в нем мужья способны на убийство. Не знаю, почему я об этом думаю.

— Чего ты боишься, Марина? — он медленно поворачивается ко мне, в его взгляде пустота. — Я тебя когда-то хоть пальцем тронул?! — он поднимает голос. — Хоть что-то тебе сделал? Какого черта ты сейчас истеришь?!

— Ты неадекватен…

— Так это потому что моя жена трахается с моим, как я думал, приятелем. Теперь понятно, почему ты так старательно вешаешь на меня ребенка Вики, — на его губах появляется злорадная улыбка, устрашающая до невозможного. — Вот я дебил, раз сразу не раскусил вашу схему.

— Ты сам на себя его повесил, когда…

— Завали, Марина! — орет Стоянов. — Завали, или я сам закрою тебе рот. Вот этими руками.

— Пошел вон отсюда, — я буквально пролетаю мимо него, позабыв о страхе, и распахиваю входную дверь. — Вон из моего дома! И не смей больше переступать порог без моего разрешения!

— А то что? — он ровняется со мной, на его лице все та же ужасающая маска. — Попросишь ебыря со мной разобраться? Так это лишнее, он все равно недолго проживет…

Глава 30.

Вика согласилась на экспресс ДНК-тест сразу же после родов. И об этом в грубой форме меня уведомил бывший муж. Бросил в меня этими словами между делом, когда приезжал видеться с сыном.

Словно это мелочь.

Хотя для него, кто знает, может, это именно так и есть.

Как бы я себя ни контролировала, для меня согласие Вики на ДНК стало ударом. Значит, в отцовстве Димы она уверена. Иначе зачем ей подвергать себя и своего новорождённого малыша такой унизительной процедуре, как установление отцовства?

— Я тоже сдал ДНК, — сухо бросает мне Дима, когда привозит домой Агату от своих родителей.

Слава богу, наш с ним развод не коснулся её. Малышка чувствует себя хорошо, пусть в её глазах я иногда всё-таки замечаю вопрос. Особенно в те моменты, когда она домой заходит, а папа — нет.

С нашей с Димой ссоры и родов Вики прошло несколько дней.

Он не извинился за своё поведение, а я не стала опровергать сказанные ранее слова о своём несуществующем романе с Васей.

Так что между нами теперь высокая непреодолимая стена. Дима смотрит на меня строго и зло, как на ту самую неверную жену, которой я никогда не была.

А я… я хочу быть где угодно, но только не здесь, не на своём месте.

— И как только я получу результат, — голос Стоянова разрубает воздух словно меч, — ты будешь просить у меня прощения, Марина.

Меня и так пошатывает от нервов, а тут ещё такое заявление. Мотнув головой, я смотрю на него как на инопланетянина.

Надеюсь, что мне послышалось. Иначе кем он себя возомнил?

— Что? — я возмущаюсь совсем тихо, потому что ещё секунду назад мыслями была далеко-далеко. — Просить прощения? У тебя? — мой полный презрения взгляд заставляет бывшего мужа скривиться. — Ни за что! Слышишь меня? Ты последний человек, перед которым я буду…

Он меня перебивает.

— Будешь-будешь, — Дима стоит на пороге моего дома, который я запретила ему переступать. Разыгралась непогода. На его лицо и одежду попадают крупные капли дождя, а он даже не морщится. И смотрит на меня не моргая. — Я тебя заставлю.

От его тона я туго сглатываю и на всякий случай прикрываю дверь побольше, чтобы в случае чего захлопнуть её, прежде чем он успеет наброситься на меня.

Поверить не могу, что у меня такие мысли вызывает бывший муж. Отец моих детей и мужчина, которого я любила больше всех на свете.

Теперь он не просто изменник, но и самый настоящий источник опасности.

— Ты болен? — не выдерживаю я. — Как ты можешь меня заставить?! Силой? Душить будешь или с кулаками бросаться, как в прошлый раз?

— Лучше расскажи мне, куда запропастился твой любовник? — лицо Стоянова становится похожим на злобную маску. — Дома его нет, трубку не берёт. Доложила ему о моих словах — и он убежал в кусты? — насмехается Дима. — Тебе не противно спать с трусом? Или тебя такое, как раз таки возбуждает? Хотя он тебя не навещал с нашего последнего разговора, — озвучивает вслух свои доводы Стоянов.

А меня как холодной водой обливает.

— Откуда ты знаешь, кто у меня бывает?

— Просто знаю, — подмигивает он, а до меня вдруг доходит.

— Следишь?

Я замечала припаркованную на дороге машину, точь-в-точь как у него, но подумала, что это плод моей больной фантазии на почве ссор. Оказывается, нет, мне не показалось.

— Я тебе не враг, Марина, — прикосновение руки бывшего мужа к моим ледяным пальцам обжигает. — Тебе — нет. А ему…

Так и недоговорив, он разворачивается и исчезает, не появляясь в моей жизни ещё несколько дней, которые, к сожалению, пролетают очень быстро.

Подсознательно я всё жду, когда результаты будут готовы. Экспресс-тест не должен занимать столько времени, но спросить о том, как всё продвигается, мне просто не у кого.

Дима был прав. Я тоже не видела Васю на нашей улице, хотя раньше мы то и дело случайно пересекались.
Куда он мог деться? Или после нашего последнего разговора, в котором я, конечно, перешла черту, он решил со мной больше не общаться?

Ответ на мой вопрос сам постучался ко мне в дверь поздно ночью, когда за окном снова стояла стена дождя.

Сильно постучался — так, что удары по двери раздавались на оба этажа.

— Кто там? — я только немного приоткрываю дверь, чтобы высунуть нос, как меня силой отталкивают с пути.

Я запинаюсь за сбившийся коврик, падаю на спину. Копчик простреливает болью.

— Ай, как больно… — поворачиваюсь набок, как мимо меня проходит пара мужских ног в кроссовках.

Не Диминых, это даже не его размер.

А потом меня, как марионетку вздёргивают и ставят на ноги.

— Что это? — Вася дышит мне в лицо перегаром. — Что это, я тебя спрашиваю?

И вдруг перед глазами мелькает бумага. Её до этого несколько раз сминали и распрямляли.

— О чём ты? Я ничего не понимаю…

В ответ Вася меня встряхивает, словно я мешок с костями, а не женщину, которая не так давно родила. Боже, сколько в нём силы. Мне по-настоящему страшно.

— Вась, я тебя умоляю… — всхлипываю, чтобы воззвать к его разуму и сердцу. — У меня дети спят… Ты же не такой человек…

— А какой?! — рявкает он, и мне в лицо прилетают омерзительные пары перегара. — Какой я человек? Ты хотела сказать — с ветвистыми оленьими рогами?

— Вася…

— Смотри! — он трясёт у меня перед лицом бумагой, которая находится слишком близко, чтобы я могла понять, что на ней. — Это грёбаный тест ДНК, Марина, — в голосе звучат Васины злые слёзы. — Это грёбаный тест.

— Я не вижу, что там…

— Не видишь? Так я скажу: твой ублюдок-муж — папаша.

— Что?..

У меня подкашиваются ноги и начинает болеть душа. Мой кошмар только что стал явью.

— Стоянов украл у меня возможность быть отцом, — шипит он. — Украл, сволочь. А я бы Вике даже измену простил. Клянусь. За ребёнка я бы всё простил, Марина…

— Отойди от моей жены! — не знаю, как у Димы получается оттащить от меня Васю, но он это делает.

Бывший друг семьи, спотыкаясь о собственные ноги, роняет на пол бумагу с результатами теста ДНК и падает на стену, по которой из-за алкогольного опьянения сползает вниз.