– Счастливая ты, Ларка. Я вот тебе завидую.
Я щурюсь от солнца, отрывая взгляд от лениво колышущихся берёз за забором, и перевожу его на Люську. Она лежит на соседнем шезлонге, босая пятка болтается в воздухе.
– С чего это вдруг? – изумляюсь в ответ, усаживаясь поудобнее и поправляя полотенце под спиной.
– Да со всего, – Люська театрально вздыхает, закидывает руки за голову. – Муж у тебя — золото. Деньги зарабатывает, не пьёт, не орёт, не бьёт, не гуляет… ну, по крайней мере, как ты говоришь.
Она на секунду косится на меня, усмехается.
– И собой, между прочим, очень даже хорош. Я бы за такого без раздумий замуж побежала.
С террасы доносится запах жарящегося мяса. Сергей ворочает шампуры, насвистывает что-то себе под нос. Его силуэт мелькает в просвете между москитными сетками. Широкие плечи, темная футболка, волосы, чуть тронутые сединой на висках. И по венам прокатывается волна ревности.
– Ой, хватит, – отзываюсь сухо. – Идеальных людей не бывает. С чего ты его вообще туда записала?
– Ну да, ну да, – снисходительно тянет Люська. – Не бывает. Но тебе-то, Ларка, повезло. Тебе судьба улыбается. Всегда улыбалась, сколько я тебя помню. У тебя всё как-то… по накатанной шло. Институт, замуж удачно, Серёжа этот твой перспективный… – она пальцем тычет в сторону мангала. – Квартиру купили, дача, машина, да и дочка у тебя, извини, конфетка. Красавица и умница. Не то что мои… – Люська осекается, спохватывается, и в глазах на секунду мелькает неприкрытая зависть.
Мы с ней не виделись почти десять лет. Она рванула «за лучшей жизнью» за бугор.
Вся такая гордая, с чемоданом и глазами, полными огня: «Я не собираюсь за копейки вкалывать, я себе нормальную жизнь сделаю, увидишь».
А потом были редкие сообщения из разных стран, фотографии в социальных сетях. Море, коктейли, какие-то мужчины с белозубыми улыбками. И вдруг — тишина.
Полгода, год.
И вот недавно она написала короткое сообщение: «Я вернулась. Можно к тебе на дачу на пару дней? Очень надо проветриться».
Теперь она лежит на моём шезлонге, пьёт мой прохладный компот и завидует.
– Да, конечно, – говорю я, поворачиваясь на бок. – По накатанной. Прямо с горки. Без ям. Без заносов. Ты меня с кем-то путаешь.
– Ой, не начинай, – отмахивается она. – Конечно, у всех свои трудности, туда-сюда. Но ты посмотри на картинку со стороны.
Она поднимается на локтях, ловит мой взгляд.
– Муж нормальный. Дом. Работу свою тихую любишь. Дочка без проблем, не беременная в шестнадцать, не наркоманка, не тикток-звезда с голой жопой. Ты не понимаешь, как тебе повезло, правда.
Я молчу, провожу пальцем по ребристому боку пластикового шезлонга.
– Всякое было, – наконец говорю. – И с Серёжей всякое. Чего его идеализировать?
– Так я и не идеализирую, – Люська тут же оживляется. – Я же помню, как вы начинали. Когда он ещё в этой своей компании только-только… Как её… «СеверТехСервис»?
– «СеверТехПром», – машинально поправляю.
– Вот, – щёлкает пальцами. – Тогда он вообще щенок был. Вахтами на севере пахал. Ты вся такая молоденькая, влюблённая, с пузиком уже, квартирка съёмная…
Я улыбаюсь краешком губ. Картинка поднимается из памяти такая чёткая, словно это было вчера. Дешёвый линолеум, обои с цветочками, его рабочая куртка, пахнущая соляркой, и наши ночи в обнимку на старом продавленном диване. Короткие, дорогие звонки мужа с вахты, с фоновой трескотнёй рации.
– Все тебе тогда говорили, – продолжает Люська, – что ненадолго это. Что вахты эти — могила для семей. Что там баб полно, что молоденький, горячий, сорвётся. А ты стояла на своём, помнишь? «Он у меня не такой, он у меня серьёзный».
Она хмыкает.
– И ведь вынесла всё. И его вечные командировки, и эти его смены. Переждала, перетерпела. Молодец, короче. Не все так могут. Вот поэтому у тебя и есть сейчас, что есть.
Мне от её слов становится не по себе. Как будто кто-то пальцем ковыряет старый, вроде бы затянувшийся шов. Я перевожу взгляд на Сергея. Он ловко переворачивает шампуры, о чём-то говорит по телефону, зажатом между плечом и ухом. Ветер приносит обрывки фраз:
– …да, успеем, я завтра гляну… ну ты там скинь мне отчёт… ага, ладно…
Вынесла всё.
Переждала.
Не сорвался.
Слова глухо отдаются где-то в груди. Тогда, в свои двадцать три, я ни о чём таком особо не думала, честно. Просто любила и верила.
Верила в нас, в него, в то, что всё будет, как в книжках: трудности, но вместе, а значит, преодолимо. Я же не выстраивала стратегию выживания, не считала себя героиней. Я просто жила.
– Лар, – Люська окликает меня. – Ты не обижайся, ладно? Я не к тому, что у тебя всё прям безоблачно. Я просто… я ж вижу.
Она на секунду замолкает, глядя куда-то вдаль.
– Меня вот судьба… – она криво усмехается, – не очень любит, скажем так. Побила-помотала хорошенько. А тебя как будто хранит. И в детстве было так: тебе всё как-то сходилось. Умница, отличница, замуж удачно, ребёнок здоровый. Ну правда же?
Я отворачиваюсь, откуда-то изнутри поднимается раздражение.
– Ты сейчас к чему клонишь, Люся? – спрашиваю, не особо стараясь смягчить тон. – К тому, что мне нечего жаловаться? Что я тут сижу на даче и ещё смею говорить, что в жизни не всё просто?
– Да не к этому, Господи, – она закатывает глаза. – Я про то, что даже когда жопа, ты как-то из неё вылезаешь в белом. Вот даже с мужем. Сколько лет прошло, а вы всё равно вместе. Ты, можно сказать, испытание временем прошла.
Мне этот разговор категорически не нравится. Какая-то липкая тревога начинает расползаться по позвоночнику. Я поворачиваюсь к ней, сажусь, поджав ноги.
– Люся, – говорю прямо. – Давай без вот этого. Ты всё вокруг да около ходишь. Скажи уже, что ты хочешь сказать? Что-то в голосе у тебя… странное.
Она задерживает взгляд на моём лице, потом медленно опускает ресницы. Пальцы нервно теребят край полотенца. Ветер шевелит её выгоревшие волосы, где-то вдалеке лает собака.

Лариса — женщина под сорок, ухоженная, но без показного глянца.

Сергей — за сорок, с крепкой фигурой. Широкие плечи, сильные руки, чуть выступающие вены. Тёмные волосы с лёгкой сединой на висках. Лицо жёсткое, скуластое, с упрямым подбородком. В целом он мужчина, от которого чувствуется сила, контроль и вспыльчивый характер под тонким слоем внешнего спокойствия.