Любовь
Обычный день. Обычная среда, середина недели. День расписан по часам.
Будильник в шесть тридцать. Душ, кофе, поцелуй мужу и сорок минут в пробке. Суета рабочего дня, обед в кафе в соседнем квартале, а вечером час в пробке на пути домой.
По дороге можно заехать в супермаркет, но получается редко. Это больше история про пятницу, не про среду.
Дома быстрый ужин вдвоем с мужем, обсуждение прошедшего дня, чтение книги, совместный просмотр фильма или сериала. Секс и сон.
Эта среда должна была быть такой же, как сотни сред до этого. Она не должна была отличаться от других таких же дней.
Нет, конечно, если бы случился форс-мажор…
То, что муж говорит о том, что устал от тебя, считается форс-мажором?
Нет, вряд ли. Это взрыв ядерной бомбы прямо над твоей головой, которая думала, что сегодня обычная среда. Такая же, как сотни сред до этого.
Влад задумчиво ковырял вилкой свой ужин. На меня не смотрел, был полностью поглощен своими мыслями.
Доев, я поднялась и принялась заваривать чай, как завариваю его после каждого ужина, вне зависимости от дня недели.
— Влад, я вот тут подумала — может, на выходных поедем в горы?
Бросаю взгляд на мужа.
Мои слова возвращают его в реальность, и он впервые за время нашего ужина смотрит мне в лицо:
— Зачем? — в голосе полное отсутствие заинтересованности.
— Просто чтобы вместе провести время, — пожимаю плечами. — Мы сто лет никуда не выбирались, отпуска не считаются.
Я поворачиваюсь к Владу и складываю руки на груди в ожидании ответа, но муж разрывает наш зрительный контакт, отворачивается.
— Что с тобой, Влад? — спрашиваю тихо.
Почему-то я начинаю нервничать. Мне не нравится, что муж не такой, как обычно. Будто его тревожит что-то, но он не хочет поделиться этим со мной и продолжает молчать.
— Я думаю, нам нужно вдвоем съездить куда-нибудь развеяться, — пытаюсь спасти ситуацию.
— Я думаю… — Влад неожиданно вскидывает взгляд на меня. — Я думаю, нам нужно развестись.
Да… это должна была быть обычная среда. Такая же, как сотни сред прежде. Раннее пробуждение, работа, дом, сериал и снова сон.
Но сегодняшняя среда особенная. Единственная среда, которую я запомню на всю жизнь.
Потому что именно в этот день моя привычная и четко выстроенная, расписанная по минутам жизнь рухнула.
Любовь
Влад смотрит на меня в ожидании реакции, а я понимаю, что прямо сейчас свалюсь на пол, потому что перестаю чувствовать ноги, а голова начинает кружиться.
Он сказал эти слова: «Нам нужно развестись». Я боялась их, словно смертельного приговора, и, как это бывает в жизни, то, чего ты больше всего боишься, случается с тобой.
Влад ждет… он ждет от меня хоть какой-то реакции.
— У тебя другая женщина? — я делаю над собой усилие и стараюсь говорить спокойно, не показывая, насколько сильно его слова ранят меня.
Взгляд мужа становится укоризненным.
— Люб, ты же знаешь, я бы не поступил так с тобой.
— Значит, это не из-за другой женщины? — спрашиваю, а у самой голос механический, будто даже без эмоций, хотя внутри все разрывается от волнения, даже вдохнуть больно.
Влад хмурится и качает головой:
— Люба, за кого ты меня принимаешь? — отвечает оскорбленно. — Говорил же, что никогда не променяю семью на интрижку. Я слишком уважаю тебя, чтобы опуститься до такого.
— А еще ты говорил мне, что любишь, — печально улыбаюсь. Все-таки нахожу в себе силы отлипнуть от столешницы и подхожу к столу, сажусь на свое место.
Муж устало вздыхает:
— Иногда одной любви недостаточно.
Поворачиваю голову к нему:
— В чем тогда причина твоего решения?
Влад выдерживает мой взгляд и отвечает уверенно:
— В нашем браке уже давно ни ты, ни я не счастливы.
Я даже дышать перестаю.
Какого черта? С чего он решил, что я несчастлива в браке? Да, конечно, нет фейерверков, нет горящих глаз и учащенного сердцебиения рядом с супругом.
Как-никак, мы вместе двадцать лет!
Но это не значит, что я несчастлива. Да, возможно, мне хотелось бы, чтобы мы проводили больше времени друг с другом. Совместные выходные, романтические свидания, все в таком роде.
Но, черт возьми, я не несчастлива в своем браке!
Влад продолжает свои размышления, а мои мысли так и остаются при мне.
— Мы живем просто как соседи. Будто по инструкции. Пункт первый, второй, третий.
— Это называется стабильная жизнь, Одинцов.
— Это называется рутина, Люба! — Влад выпаливает эти слова в каком-то порыве. — Мы оба тонем в ней. Мне сорок, и я знаю, что будет завтра, послезавтра, через год и пять. Я так и состарюсь, зная, что будет дальше. Вся моя жизнь срежиссирована, а я так больше не хочу.
Каждое слово — как удар по больному месту.
Ведь человек всю жизнь и идет к этому, разве нет?
К тому, чтобы жить спокойно и знать, что завтра, через год или пять лет у него не будет потрясений? Что впереди спокойная и размеренная жизнь с планированием отпусков, дней рождения, списком продуктов на неделю и калькуляцией расходов.
Все мы стремимся к этому, не так ли?
Но вот что получается: дойдя до этой точки, мы понимаем, что хотели чего-то другого. Но чего?
— Чего же ты хочешь, Влад? — спрашиваю у мужа устало.
— Я хочу свободы, — говорит неожиданно.
Мои брови ползут вверх.
— Разве я когда-то держала тебя в каких-то границах или устанавливала запреты?
— Люб, я что-то теряю, понимаешь, — заглядывает мне в глаза. — Мне сорок, но я чувствую, как жизнь уходит, утекает, словно песок сквозь пальцы, и не могу это остановить.
Я вздрагиваю от его слов.
— Влад, это течение жизни. Конечно, года идут и мы не молодеем. Еще через двадцать лет мы будем пенсионерами…
— Перестань, — морщится. — Вот только про пенсию не надо.
— Это неизбежно, Влад, — настаиваю.
— Вот видишь, — поднимает палец. — Ты мне про пенсию, а я тебе про свободу. Я хочу жить, понимаешь?! Увидеть что-то кроме этой квартиры — другую жизнь, других людей. Выучить языки, научиться управлять вертолетом...
Влад говорит и говорит, а я с ужасом понимаю: с каждым словом у него все сильнее и сильнее загораются глаза. Он уже там. В том придуманном светлом будущем, где он говорит на китайском и пилотирует вертолет.
Меня нет в этой новой системе координат.
Я остаюсь в старой. Старая жена со старыми мыслями и старыми, в общем-то, уже никому не нужными планами. С рассказами о пенсии и о том, как прошел мой день.
Приходит следующее осознание, которое ужасает еще сильнее: что бы я ни сказала сейчас, его решения о разводе это не изменит.
Я же никогда и ничего ему не запрещала. Хочешь? Иди учись, получай сертификаты, новые категории, бей тату, уходи в вегетарианство, ради бога!
Но… парадокс ситуации в том, что он хочет новую жизнь.
Новую жизнь, в которой нет меня, ассоциирующейся со всем старым и таким приевшимся ему.
— Скажи уже что-нибудь, Люба! — Влад выкрикивает это, и я возвращаюсь в свою новую реальность, в которой муж, мой единственный и любимый мужчина, сообщает о том, что он больше не хочет видеть меня рядом.
Мне очень хочется плакать.
Не как почти сорокалетней женщине, а как девчонке, которая едва ли не всю жизнь смотрела на своего мужчину с обожанием.
Но я не плачу. За столько лет я научилась не показывать своих обид.
Вместо этого я улыбаюсь. Верит ли Влад в эту улыбку?
Мой Влад не поверил бы ни за что на свете в неискренние эмоции. Но моего Влада больше нет. Есть какой-то чужой мужчина на параллельной дороге в стороне от моей жизни, которому больше неинтересно докапываться до причин моей боли. Наоборот, он хочет как можно скорее сбежать от нее.
— Люба? — Влад сводит брови.
— Раз ты так хочешь, Влад, то… иди. Возможно, новая жизнь принесет тебе то счастье, о котором ты так грезишь.
Встаю и подхожу к мужу.
Он поднимает на меня взгляд. То ли испуганный, то ли недоверчивый. Думает, что я хочу обнять его на прощание или дать пощечину?
Как бы я ни хотела так сделать, унижаться не буду.
Вместо этого я забираю его тарелку с практически нетронутой едой и выкидываю ее в мусорку, посуду ставлю в посудомойку, а потом подхожу к чайнику и замираю около него, понимая, что отныне чай мне придется пить одной.
Любовь
Два года спустя
Сначала было детство. Он переехал с родителями из Сибири и поселился в соседнем доме. Поначалу он жутко меня раздражал — ну что за вздорный мальчишка!
А потом…
Он защищал меня от таких же мальчишек-задир, провожал домой из школы. Рвал цветы с соседских клумб, за что потом получал нагоняй. Таскал мне абрикосы, малину, показывал, как делать рогатку, а потом стрелять из нее. Учил плавать в речке, а чуть позже, еле сдерживая смех, успокаивал меня и просил перестать так громко визжать, спасая от пиявки, присосавшейся к ноге. Мы грелись под одним полотенцем, мечтая о большом городе и светлом будущем.
Потом был первый поцелуй.
Дискотека. Медленный танец.
Выпускной.
Университет. Комната в коммуналке, в которой мы жили.
Тараканы, продавленный диван, дырявые занавески на окнах, отваливающийся в общей ванной кран и персональная сидушка на унитаз.
Оглядываясь назад, понимаешь: мрак! И как жили-то?
Но тогда для восемнадцатилетней меня и двадцатилетнего Влада это не было мраком.
А было счастье. Радость. Взрослая жизнь. Настоящий трамплин для новых высот.
Потом случилась незапланированная беременность. Я плакала. Мне было страшно. Восемнадцать — я уже беременна!
Владу тоже было страшно. Тогда я не видела этого, мне он казался стеной, а сейчас, оглядываясь назад, я понимаю: он тоже боялся. Но не показывал виду.
Я не знала, что делать, он сказал: оставляем.
Влад учился на заочке, работал на двух работах, и мы смогли переехать в скромную съемную однушку.
Академ, роды, Коля.
Пеленки, колики в животе, зубы, плач.
Я доучилась, отдала Колю в детский сад, вышла на работу.
Влад налаживал бизнес, мы купили двушку. Вторая беременность. Злата.
Целая жизнь… столько всего. Какие-то мелочи или же значимые события — вспомнить все хватает пары минут. Воспоминания накатывают разом, подкидывая моменты, которые казалось бы, навсегда забыты.
Именно этим я и занимаюсь последние два года после развода с Владом…
Психологи скажут: я живу прошлым. И будут правы, потому что так и есть.
Вот только скажите мне — как перестать жить прошлым, если будущее без этого прошлого тебе неинтересно? Если там, в этом сам прошлом, тебе было так хорошо? Если прошлое для тебя и есть жизнь, о которой мечтала.
Развод с Владом был быстрым.
Возможно, Влад хотел отделаться от меня и убежать в свою новую свободную жизнь как можно скорее? А может, посчитал, что делить со мной имущество и пересчитывать вилки и розетки это низко?
Он всегда был щедр, не припомню ни единой ситуации, когда бы он проявил скупость.
Он отдал мне то, что я попросила, и даже больше, оставив себе совсем немного. На бизнес я не претендовала, а он предложил разумный выход: со временем переписать большую часть акций на детей. Иногда я размышляю, почему он сделал именно так.
Может, не хотел лишнего балласта, который нужно было бы тянуть за собой? В конце концов, его бизнес на взлете и он может себе позволить купить новый дом.
Новый дом. Для новой жены. Которая не будет напоминать про пенсию и про то, сколько всего пережито. Что самое яркое, самое эмоциональное осталось в прошлом. Что в одну реку дважды не войдешь.
Она начнет закидывать его новыми планами и удивлять фантазиями, которые будут заряжать его. Примется рассказывать пикантные истории о себе, а он будет слушать, разинув рот. Потому что это новое.
А старое неинтересно никому.
Я видела моего мужа с одной такой.
Красивая, молодая. И да, заряжающая. Они сидели в ресторане, и мой Влад улыбался ей так искренне, как, кажется, не улыбался мне ни разу.
Невольно ноги сами ведут меня к зеркалу.
Мне повезло с конституцией тела, я не набираю вес, даже когда объедаюсь. А если это вдруг происходит, то очень быстро сбрасываю. Йога, массажи, все это уже рутина.
За лицом, волосами я слежу.
Придраться не к чему.
Но как ни старайся, а годы, как пробег на автомобиле, не скрутишь.
— Мам, ты чего? — Злата заглядывает ко мне в спальню.
Два года назад это была наша с Владом спальня, но теперь она лишь моя. Как и жизнь, которую я раньше делила на два.
— Да красивая-красивая! — Злата улыбается.
Поворачиваюсь к ней.
— Честно?
— Шутишь?! Девчонки завидуют мне, говорят, что мама у меня идеальная! А помнишь папу Светки Родионовой? Она намекнула, что ее отец тобой интересовался. Но я сказала: ни-ни! Мама любит только папу! — дочь осекается.
— Мы с твоим папой два года как в разводе, — напоминаю.
— Ну и что! Это же не значит, что ты его любить перестала.
— Как и не значит, что я не должна отказывать себе в мужском внимании.
Злата моргает.
— Мам…
— Злата, — говорю тверже, — твой отец налаживает свою личную жизнь. Почему я не могу этого сделать?
Дочь закусывает палец.
— Просто Коля сказал, что вы не сможете друг без друга. Что папа вернется и ты его примешь. А как ты его примешь, если вокруг тебя будет вертеться другой мужик?
Мои брови медленно, но верно ползут вверх.
— Коле бы заняться своей личной жизнью, а не лезть в нашу.
И, Злата, я не буду ждать, когда твой отец что-то там поймет. Он ушел. Это было его решение, не мое. Так что я вправе распоряжаться своей жизнью сама.
За два года пять свиданий, и практически со всех я бежала, сверкая пятками.
Что с миром мужчин не так?
Инфантильные, жадные, лицемерные. И всех без исключения я сравнивала с Владом. А те, которые отличались адекватностью исчезали сами, хотя вешали мне лапшу на уши о том, что это наше не последнее свидание.
Психолог говорит, что я должна ходить на свидания, поэтому я честно пыталась, правда. Но ничего из этого не вышло. Я не готова.
Ну и что, что два года прошло?
Я. Не. Готова.
— Он наверняка жалеет, мам! — Злата хватает меня за руки.
Любовь
Врать легко.
Со временем ты настолько привыкаешь, что делаешь это не задумываясь.
— Хорошо тебе провести время, Златик, — чмокаю дочь в щеку.
Та обнимает меня в ответ.
— Обещай, что подумаешь над моими словами, — говорит совсем по-взрослому.
Всю дорогу до лагеря она пыталась переубедить меня, заставить изменить мнение насчет ее отца. Рассказывала, что он страдает и нуждается во втором шансе.
— Ага. Конечно, — вру с легкостью.
Я уехала из дома не для того, чтобы думать о бывшем муже, совершенно наоборот.
Я хочу отречься от него. Как от религии, от жизненных принципов.
Он был в моей жизни. Теперь его не стало. И мне пора начать жить. Не быть, а именно жить. Я не сбегаю от реальности, просто хочу создать себе новый мир, в котором стану счастливой.
Прощаюсь с Златой, сажусь в машину, включаю музыку и выруливаю на трассу.
Примерно через час звонит телефон. Я принимаю вызов, разговариваем по громкой связи.
— Привет, Поль!
— Привет, подруга, — голос у нее напряженный. — Ты где?
— В деревню уехала.
Конечно, это не деревня, а небольшой городок, но для горожанки до мозга костей Полины все равно что деревня.
— А-а, — тянет настороженно. — А я тут хотела к тебе заехать, рассказать кое-что.
— Рассказывай сейчас.
— Я твоего видела.
Рука невольно дергается, и машина немного виляет. Два года прошло, а она по прежнему иногда забывается и называет Влада «твой».
— Он не мой, — говорю со злостью.
— Прости, — отвечает виновато. — В общем, я в кофейню зашла, а там он и жгучая брюнетка. Молодая. Обхаживала его.
— Обхаживала и обхаживала, Поль. Он свободный мужчина, — стараюсь говорить как можно более спокойно.
— Не в этом дело, Любаш. Она ему — и Поля переходит на писк, явно передразнивая девушку: «Котик, ну почему ты со мной так?» А он ей знаешь что?
— Не знаю.
— А он ей: «Жену люблю».
Хмыкаю с печальной улыбкой.
— Поль, тебе под сорок, а будто двадцать. Как ты такую наивность сохранила, дорогая? Эти отмазки ни что иное как уловка, чтобы сплавить неудобную подружку. Надоела ему деваха молодая, вот он и подключил тяжелую артиллерию в виде жены.
— А мне показалось…
— Креститься надо было, раз показалось, — говорю уже суровее. — Мы больше трех месяцев не общались и не виделись.
— Вот он и понял…
— Да ни черта он не понял. Господи, Полина, что ты как маленькая!
— Я просто желаю тебе счастья! — возмущается.
— Раз желаешь счастья, то не лезь хоть ты в это! Он ушел! — выкрикиваю, а у самой слезы на глаза наворачиваются.
Контролировать себя, когда я одна, практически невозможно — по щеке скатывается слеза, голос начинает дрожать.
— Он сам принял это решение, Полина. Ушел искать новую счастливую жизнь, потому что в жизни со мной не был счастлив, вот и все. Прекратите романтизировать, черт возьми! — слезы уже катятся градом. — Он же не подросток, который в чувствах разобраться не может, это было его взвешенное решение. Влада больше нет в моей жизни, смиритесь уже с этим наконец, как смирилась я, и прекратите мучить меня!
Я отключаюсь и бросаю телефон на соседнее кресло, размазываю слезы по щекам. Даю им волю. В одиночестве можно. Даже нужно. Ведь если этого не делать, то можно сойти с ума.
Когда я приезжаю к родительскому дому, я уже спокойна, даже, пожалуй, расслаблена. Выхожу из автомобиля и открываю калитку, прохожу на участок.
Все будто бы так же, как и было при родителях, но совсем не так.
Я плачу соседке и ее мужу за то, чтобы они приглядывали за домом и ухаживали за участком.
Машинально оборачиваюсь на соседний дом, с другой стороны. В нем раньше жил Влад. За домом также присматривают, потому что он пустует уже несколько лет.
Как и дом моих родителей, он выглядит нежилым и даже каким-то бездушным.
Открываю дверь, и в нос сразу ударяет знакомый запах. Ностальгирую, хожу по комнатам, проверяя все, а потом до поздней ночи прибираюсь.
Я не знаю, как надолго приехала. Планов у меня нет.
Мои клиенты стали уже, можно сказать, моими друзьями и, когда я сказала, что мне нужно время, чтобы побыть одной, отнеслись с пониманием.
Да и работа моя не предполагает срочности. Арт-дилер — это про долгий и тщательный подбор произведений искусства.
Спать ложусь страшно уставшая и с удовольствием понимаю, что за прошедшие часы я ни разу не подумала о Владе. Засыпаю с блаженной улыбкой на лице.
Поутру просыпаюсь под множество звуков: пение птиц, шуршание воробьев, шелест легкого ветерка, который проходится ласковыми касаниями по моему телу.
Встаю с кровати и потягиваюсь. Хорошо-то как!
Делаю кофе и в одной ночной сорочке выхожу на террасу, сажусь в плетеное кресло, которое вчера выставила сюда.
Я знаю, что никто не увидит меня. С одной стороны пустующий дом Влада, с других высокие деревья, за которыми ничего не видно, поэтому позволяю себе такую вольность и расслабленность.
Отпиваю ароматный напиток, прикрываю от удовольствия глаза, но через несколько секунд слышу странный звук. Открываю глаза и обвожу взглядом двор.
Со стороны соседского участка, там, где дом, под забором пролезает кот и вальяжно шагает по моему газону, будто здесь его собственность, а не моя.
Отставляю кружку, медленно поднимаюсь и иду к непрошеному гостю, который кажется мне очень знакомым. Не вчера ли мне Злата показывала фото своего отца с этим пушистым?
— Не поняла… — бормочу растерянно и подхожу к коту. — Ты чей вообще?
На коте ошейник. Точно такой же, как на фото.
Нет-нет.
Этого не может быть! Одинцов ненавидит деревню!
Но будто в насмешку надо мной с той стороны забора включается поливалка и начинает литься вода.
Медленно, как в ужастике, подхожу к забору, по пути прихватив уличную табуретку, залезаю на нее и в ужасе обвожу взглядом участок.
Любовь
Влад выглядит как самодовольный козел.
Явно удовлетворенный произведенным эффектом, он поднимается с шезлонга и довольно потягивается.
И да, само собой, это эффектно. Он знает, что я всегда восхищалась его телом. Вот и сейчас я залипаю на нем взглядом.
Влад с самого детства был крепко сбитым и мускулистым. Спорт и правильное питание делают свое дело, даже в сорок два он выглядит прекрасно на зависть многим мужчинам его возраста, а то и моложе.
Никогда в жизни ни один мужчина не привлекал настолько мое внимание, как Одинцов. Даже молодые парни, которые явно прикладывают много усилий к тому, чтобы выглядеть привлекательно, не в силах переплюнуть бывшего мужа.
А может, тут дело вовсе не во внешности? Множество факторов складываются в цельную картину, и мой муж по-прежнему, несмотря на причиненную мне боль, все-таки единственный желанный мужчина.
Когда-то я знала, что за его широкой спиной можно спрятаться, быть просто слабой женщиной за сильным мужчиной, а он защищал от любых невзгод и проблем, подставлял плечо.
Да… так и было все двадцать лет нашего брака, пока однажды он не ушел, напомнив мне о том, что в этом большом мире нужно как-то жить самой и не надеяться на поддержку и тем более его плечо.
Именно этим я и занималась последние два года. Училась и привыкала.
— Что смотришь, Любаш? Нравится? — нахально играет бровями.
— Нет, Одинцов. Мне не нравится в этом абсолютно ничего, — смотрю на него исподлобья.
Влад широко улыбается, и его лицо озаряется мальчишеской улыбкой, которая стирает как минимум лет десять.
— А вот твои соски говорят об обратном.
Он прищуривается и указывает на мою грудь.
Я в атласной ночной сорочке, которая не скрывает вообще ничего. И да, грудь тоже.
— Мне нравится, как моя жена встречает меня, — голос Влада становится хриплым, и он подходит ко мне, словно облизывая похотливым взглядом. — Я скучал, детка.
Трясу головой, сбрасывая с себя морок, которым окутал меня мой муж. Так чертовски умело, будто он знает абсолютно все рычаги воздействия.
Я складываю руки на груди и криво улыбаюсь:
— Никакая я тебе не жена, Одинцов, и свидетельство о разводе ясно говорит об этом. В то, что ты скучал, я в жизни не поверю. Ты же так гнался за этой новой и свободной жизнью, уверена, тебе было не до скуки.
Влад цыкает:
— Любимая моя, как же ты ошибаешься.
Затем он отходит назад и с разбега запрыгивает на забор, а потом одну за другой перекидывает ноги и спрыгивает на моем участке.
Именно так он делал с самого детства. Перепрыгивал не особо высокий забор и пробирался ко мне.
Уношусь в воспоминаниях в прошлое.
Вот он с озорной мальчишеской улыбкой посадил мне на открытое окно моей комнаты мерзкую лягушку, от которой потом остался мокрый след на подоконнике.
Я визжала на всю улицу, а потом вылетела из дома и гоняла Влада по всему двору. Хотя, конечно, это громко сказано. Во мне росту от горшка два вершка, а Одинцов всегда был выше, да и быстрее меня. Один его шаг — три моих.
Он хохотал, удирая от меня, а потом поддавался и позволял поймать себя.
Зачастую после этого он тянул меня за гараж, в тень березы, подальше от любопытных глаз. Там целовал. Пылко, возможно, не совсем умело, но как он целовал…
— Детка-а, — Влад играет бровями и надвигается на меня.
— Эй! Это частная собственность! Пошел вон! — начинаю вопить, но Владу будто вообще наплевать на мое сопротивление.
Вместо этого он молча подходит ко мне, подхватывает под бедра и снимает с табуретки. Вот только ставить на землю не спешит, внаглую сжимает бедра и попу.
Дергаю ногами и бью его по плечу.
— Немедленно поставь меня на землю, хам!
— Зато любимый хам, — заявляет самодовольно и улыбается во весь свой белозубый рот, но все-таки отпускает меня.
Не сдерживаясь, залепляю ему пощечину. Голова мужа дергается, улыбка на лице замирает.
Пока шел развод и в течение двух лет после него я держалась. Истерики? Нет. Ругань? Не дождетесь. Хотя… боже, как же мне хотелось обложить трехэтажным матом мужа, высказать ему все, что о нем думаю, даже не пытаясь подбирать красивые и вежливые слова.
Наверное, поэтому Влад теряется от моей пощечины.
— Что, думал, я все та же дура, которая поведется на привлекательную улыбку и мускулистое тело? Черта с два, Одинцов! Довольно этого шутовства! Катись туда, откуда ты приехал, и оставь меня в покое.
Я быстро дышу, воздуха не хватает, легкие горят.
Влад тоже дышит шумно, на его лице расцветает красный след от моей ладони. Он медленно опускает взгляд с моего лица и ниже, ведет им по телу, которое, в общем-то, не особо прикрыто одеждой. Ночная сорочка не предназначена для выхода на улицу. И конечно, если бы я знала, что сюда заявится бывший муж, ни за что бы не вышла в таком виде в люди. Я бы обмоталась мешковиной, лишь бы он так не смотрел на меня.
Глаза Влада темнеют, и я прекрасно знаю, о чем он сейчас думает и чего хочет.
Набираю в легкие воздуха, чтобы высказать ему все. Чтобы он убрался отсюда и оставил меня в покое!
Но Влад за секунду сокращает пространство между нами и накрывает мой рот жарким поцелуем.
Любовь
В общем-то, надо признаться, Влад целуется умело.
Даже слишком для мужчины, который сказал, что устал от нашего брака в общем и от меня в частности.
Это-то и обидно.
В подробностях разложил мне, что не так, не задав ни одного вопроса в духе: «Любаш, а сама-то ты что думаешь?»
А сейчас целует настолько пылко, что коленки мои предательски подгибаются.
Натуральное нападение, я считаю.
И это эмоциональные качели от тихой, но искренней любви до «я устал, я ухожу» и снова по кругу, как будто нам опять по шестнадцать и нет никакого прошлого, а есть самое что ни на есть настоящее.
Ну и я, конечно же, та еще дуреха, верю его поцелуям — даром что вот-вот стукнет сорок, а рубеж, когда тебя хоть как-то можно отнести к наивной молодежи, пройден. И будто эти два года прошли… словно зыбкий сон. Было и было, да?
Ну подумаешь, исхудала на нервах.
Ничего страшного, что в истерике я выла в одиночестве в нашей семейной квартире, которая, по сути, уже перестала таковой быть.
Ничего страшного, что страшно. Страшно одной, страшно начинать новые отношения, страшно визуализировать себя в будущем, где нет тебя.
Что было — то прошло, как говорится.
Я подставляю лицо для поцелуев. Таких родных, что мурашки бегут по коже табунами, таких чувственных, что через тело проходят разряды тока. А я-то думала, все, приехали и до менопаузы одна остановка на общественном транспорте.
А оно вот как.
Даже волосы на загривке от удовольствия шевелятся.
И я готова дать ему прямо тут, у покосившегося за сорок лет забора.
Что там было? Развод? Одиночество и холодная кровать?
Не было ничего этого! Пфф!
Я хватаюсь за его плечи машинально. Потому что так делала всегда. Двадцать лет назад, и пять тоже.
Два года назад — нет.
Я льну к нему и ненавижу себя. Что за дура ты такая, Любаша? Ну правда, очнись ты уже наконец, вспомни все, черт возьми, и дай ему ногой по яйцам!
«Я давно несчастлив в нашем браке».
«Я тебя люблю, но любви мало».
«Я хочу свободы».
«Я решил. Я ухожу».
В нашем разводе было так много его «я».
И сейчас он поступает так же. По каким-то неведомым причинам решил, что сейчас хочет трахнуть меня, и уверенно идет к успеху.
А что потом останется от меня, его не интересует. Снова это сраное «я», от которого меня уже откровенно тошнит!
Влад опускается с поцелуем к моему подбородку, осыпает шею множеством поцелуев и двигается к запретной зоне — прикусывает мочку уха и тянет ее.
Я едва сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза от удовольствия.
Я так давно не ощущала этих ласк. Вот таких — жадных, ненасытных. И дело даже не в разводе, это ушло раньше, просто я не заметила. А может, и заметила, только сделала вид, что все нормально. Списала на течение жизни.
Влад увлеченно целует меня, а я замираю, погружаясь в темноту прошедшего года, теряя связь с мужем. Мурашки дохнут вместе с бабочками, земля снова ощущается под ногами, и я отчетливо различаю счастливое прошлое и никакое настоящее. В нем я позволяю мужу, окунувшему меня в этот эксперимент со свободой, снова целовать мои губы, а он и не озаботится мыслью о моем внутреннем состоянии и переживаниях.
Поцелуи бывшего мужа становятся не такими интенсивными и, наконец, вовсе прекращаются. Влад отстраняется от меня, заглядывая в лицо, но не убирая рук с моей талии.
— Люба, — зовет меня голосом, наполненным тревогой.
А я отвожу взгляд, которым слепо смотрела в пустоту, и перевожу его на мужа, заглядывая в темные глаза, которые наполнены множеством эмоций.
Они наполнены. А вот я нет.
— Люб, ты чего? — повторяет Влад, а я делаю шаг в сторону дома, тем самым разрывая круг из его рук, и бывший муж меня выпускает.
— Знаешь, что самое печальное, Влад?
Он молчит, лишь смотрит на меня, как на тронувшуюся умом.
— Ты ни разу не спросил меня о моих чувствах.
— Я не понимаю.
— Конечно, — усмехаюсь с горькой улыбкой. — Конечно, ты не понимаешь. Я так много слышала твоего «я». Я хочу свободы, я хочу развода, хочу новой жизни… но ни разу ты не спросил чего хочу я.
Влад буравит меня взглядом.
— Подумать только, — снова усмехаюсь, хотя хочется плакать, но нет… это я оставлю на потом. Для темной комнаты и безмолвных стен. — Подумать только, Одинцов! Прожить вместе двадцать лет, чтобы в итоге даже не задуматься о том, что чувствует та, вторая сторона.
— Люба… — начинает Влад, но я выставляю вперед руку, останавливая его.
— Так много вместе пережить, выстоять в сложные времена, в болезни, в кризисы. Родить двоих детей, воспитать их и взамен получить полнейшее равнодушие к себе как к человеку.
— Все не так.
— Нет! — выкрикиваю. — Все именно так, Одинцов. Но знаешь что?
Поджимает губы, недовольный моими словами.
— У тебя есть шикарная возможность задать мне пусть запоздалый, но тем не менее важный вопрос, — подначиваю его: — Ну давай же, спроси, чего я хочу!
Влад нервно вздыхает, но все-таки спрашивает:
— Чего ты хочешь, Люба?
Выдыхаю, улыбаясь.
— Я хочу больше никогда тебя не видеть и не слышать.
Влад дергается от моих слов и злобы, которая звучит в них.
Я же отхожу к дому спиной вперед.
— И кота своего забери, Одинцов. Я не желаю, чтобы хоть что-то напоминало мне о тебе.
Ухожу в дом под странную тишину с привкусом мертвечины, которой неожиданно стал отдавать наш брак, и возвращаюсь в свою крепость. Получится ли у меня в ней спастись?
Любовь
Плечи у Влада опущены.
Он не отошел от забора ни на шаг, так и оставшись стоять на том же месте, как прибитый.
Смотрит себе под ноги, но будто не видит ничего, полностью погруженный в свои мысли.
Ну а я, словно шпион, припав к окну так, чтобы меня не было видно, слежу за своим бывшим мужем.
— Давай же, — шепчу едва слышно, — уходи.
Я хочу дышать, а не оглядываться каждый раз, когда замечу макушку бывшего, мелькающую с на соседнем участке.
Не хочу, чтобы мое сердце дергалось как заведенное каждый раз, когда я услышу голос Влада.
Все, чего я хотела, это покоя.
Планировалось, что тут я научусь жить со своим одиночеством. Познакомлюсь с ним поближе, как с новым другом.
Должно же быть у меня что-то новое? Одиночество? Ну и пусть. В нем тоже есть кое-что хорошее. Наверное.
Я должна была научиться жить сама с собой, без шума города и вечной его спешки. Без постоянно трезвонящих от спама телефонов, без тягучих, как резина, обедов с клиентами и неискренних улыбок продавцов.
Я должна была познакомиться с собой. Узнать, какая я без ушедшего мужа и выросших так быстро детей.
Но как это можно сделать, когда рядом то и дело маячит человек, который и организовал мне это уникальное путешествие под названием одинокая жизнь?
— Уходи, — шепчу и тереблю цепочку с кулоном на груди. — Ну же. Уходи, уезжай. Оставь меня в покое, дай мне дышать, дай свободу, которую совсем недавно так жаждал сам.
Конечно, Влад меня не слышит. По-прежнему задумчивый, он бегло смотрит на свой дом и выглядит так, будто очнулся от долгого сна и не может понять, где вообще находится. Бывший муж резко переводит взгляд на мой дом, и я отхожу немного в сторону, чтобы уж наверняка он не увидел меня.
Вот. О чем я и говорю.
Мне не нужны эти чертовы прятки.
Я приехала сюда как раз потому, что устала прятаться в свой панцирь на протяжении двух лет. Я не хочу отсиживаться тут, как в окопе. Может быть, мы и на войне, но воевать я не собираюсь.
— Уезжай, пожалуйста. И никто не пострадает, — продолжаю вслух вести диалог с человеком, который, скорее всего, даже не догадывается о том, что я сейчас подглядываю за ним.
В горле образовывается ком, и я прикрываю глаза.
Пленка отматывается назад. Рождение Златы, работа, Коля, коммуналка, выпускной, первый поцелуй… вот.
Машина подъезжает к соседскому дому, который, по словам соседки, привычно таскающей матери сплетни, купили люди откуда-то с севера. Или не с севера, я точно не поняла.
Откладываю ручку, бросая решение примера, и придвигаясь к окну, касаюсь занавески и смотрю на мальчика, который выходит из машины.
Уже с первых секунд я вижу: гад. Ну гад же! Не подружимся мы.
Он резко поворачивает голову и встречается со мной глазами.
— Ой, — отпрыгиваю от окна, стул летит на пол, а я не могу понять, почему мое сердце так заходится.
Мы подружились… даже больше.
Открываю глаза и пытаюсь унять бешеное сердцебиение. Оно разошлось не на шутку от воспоминаний, которых стало слишком много в моей жизни.
Вот что сохраняется, когда мы остаемся в тишине своего дома в одиночестве. Воспоминания. Только они у нас и есть.
Влад двигается по моему участку, привлекая к себе внимание.
Он подходит к коту, который все это время лежал, развалившись под цветущим кустом, и берет его на руки.
— Пошли домой, пушистый, — неожиданно ласково треплет кота по голове, а тот, что еще более неожиданно, ластится к нему. — Значит, не сегодня, — заканчивает Влад и бросает последний взгляд на меня.
О чем это он?
Кот отправляется в дыру под забор, через которую он пришел ко мне, а сам Влад, как и много лет назад, ловко преодолевает забор и уходит к себе.
Шумно выдыхаю и трясу головой.
Может, уехать обратно в город?
А что мне город? Ну уеду. И там снова одно и то же. Буду сидеть одна в квартире, пересматривая фотографии и перебирая памятные вещицы, коих за двадцать лет скопилось просто немерено. Примусь ностальгировать, мечтать о забытом прошлом, представляя, что вот сейчас я проснусь, а это все лишь дурной сон, не более.
Влад придет ко мне, обнимет, поцелует и скажет, как по мне соскучился.
Нет уж.
Не поеду я никуда.
Мне нужно быть тут, я чувствую. Мне нужна тишина, природа и покой.
И полное отсутствие рядом Влада.
Так что пусть уезжает он. Тем более что я вообще не понимаю, на кой черт он сюда заявился.
У Одинцова были не очень хорошие отношения с родителями, и он откровенно ненавидел это место, считая себя полностью городским человеком.
Уж не знаю его намерений, но было бы здорово, если бы он вернулся туда, откуда приехал.
Утро мое не задалось, это очевидно. В растерянных чувствах я не сразу замечаю, что звонит телефон.
— Алло.
— Мам, привет! — весело начинает Коля.
Сейчас он на учебе, заканчивает сессию.
От голоса сына на сердце теплеет.
— Привет. Как экзамен?
— Пять!
— Молодец! — говорю радостно. — Я в тебе не сомневалась.
— Мам, слушай, — продолжает Коля растерянно, — ребята хотят собраться и съездить на базу, чтобы отметить сессию. Я думал поехать с ними.
— Ну, ты с сессией отстрелялся — съезди, отметь, конечно, — я даже удивлена, что он просит разрешения.
Коля у нас умный, приключения себе на пятую точку не ищет, с дурными компаниями не связывается. Мы на сто процентов доверяем ему, зная, что у сына есть голова на плечах.
— Вообще-то, — мнется, — мне вчера папа звонил, сказал, едет к тебе.
Хмурюсь.
— В смысле ко мне?
— Ну… ты же в дом дедушки и бабушки поехала? Златка рассказала бате. Ну а он сорвался к тебе.
— Вот это новости, — голова идет кругом. — Зачем ему сюда?
— Мам, ну вы же взрослые люди, давай как-нибудь сами там разберетесь, зачем кто и куда отправился? — спрашивает Коля немного нервно.
Любовь
В тот день Одинцов больше не попадался мне на глаза, чему я была несказанно рада.
Его машины, которая до того стояла у калитки, я не увидела и наивно подумала, что он послушал меня и уехал.
Целый день было тихо и спокойно. Я немного повозилась в цветнике и сходила на пруд. Есть у нас тут несколько необычных мест, где можно искупаться.
Вода оказалась холодная, но это даже к лучшему.
Сплю я плохо. Постоянно прислушиваюсь к звукам. Приехал? Нет?
Выглядываю из-за занавески и смотрю на соседский дом, но в окнах темнота.
Вот. А я о чем.
Черт возьми, я не хочу так жить! Высматривать украдкой Одинцова. Что ж, надеюсь, он уехал с концами и больше не вернется. Думаю, здешние места напомнили ему о сложных отношениях с родителями и он захотел вернуться в город.
Или все еще проще: какая-нибудь длинноногая кукла позвонила и сказала, как страшно она скучает. Влад повелся и уехал.
От этих мыслей и картин в голове, становится дурно, подкатывает тошнота и бросает в пот.
А что, если это вообще менопауза? Как раз бросает то в жар, то в холод.
Это было бы эпично, конечно… мой бывший муж заводит себе молодую красотку с полным боекомплектом яйцеклеток, а я… ну а на мне можно поставить большой и жирный крест.
И все… глаза наполняются слезами, и я роняю голову в ладони.
Не реветь! Не реветь!
Вскакиваю на ноги.
— Так, все! — уговариваю свой внутренний голос заткнуться. — Даже если это менопауза, то что? Естественный ход жизни.
Ага.
Как пенсия.
Глубоко всхлипываю и падаю спиной на кровать. Ноги свисают с нее, а мутный от слез взгляд смотрит в потолок.
— Вот надо было тебе приехать именно сейчас, Одинцов. Взбаламутил мою и без того неспокойную жизнь и свалил.
Позволяю себе пострадать немного, а потом проваливаюсь в сон, но сплю плохо и тревожно.
Что б тебя, Одинцов!
Утром переодеваюсь и иду пить кофе на террасу. Украдкой поглядываю на соседский дом, но признаков жизни там не видно.
Ухожу обратно в дом, весь день занимаюсь домашними делами, перебираю старые вещи, что-то решаю сохранить, что-то отправляю в мусор.
Через пару часов от поднятой из коробок пыли, которой я покрыта, начинаю неистово чихать, поэтому быстренько сворачиваю все и иду в душ. Надо смыть с себя все, иначе я так и буду чихать.
Под горячими струями зависаю, ловя кайф.
Настроение неожиданно стремится куда-то вверх, и я начинаю напевать. Сначала тихо, ну а потом душа, которая очерствела за два года, словно пробуждается, я вхожу в раж и начинаю петь во весь голос.
В городе, в квартире, такого себе не позволишь, ну а тут, вдали от лишних ушей, сам боженька велел.
Мне так хорошо, так невероятно легко, что даже возможная менопауза не пугает. Я счастливо заканчиваю свой сольный концерт и раздвигаю дверцы душевой кабины.
Вытираю волосы полотенцем и забрасываю мокрые пряди за спину, обматываюсь этим же полотенцем и выхожу из ванной комнаты.
Легкой поступью, будто скинув десяток лет, груз прошлого и жестокие слова бывшего мужа, выхожу на кухню заварить себе кофе. На пороге дергаюсь от неожиданности и разряжаюсь звонким:
— А-а-а! Какого хрена ты тут делаешь, Одинцов?!
Он сидит на стуле, закинув ногу на ногу, и смотрит на меня так, что хочется надеть шубу.
При виде меня Влад будто собирается разом. В глазах пожар, чуть ли не облизывается на меня, как кот на сметану.
— Это еще лучше сорочки, детка, — говорит хрипло и снова проходится по мне похотливым взглядом, замирая на ногах. — Какая же ты шикарная женщина, Люба…
В голосе восхищение, слова произносит с придыханием, а во взгляде такой развратный отблеск, что тело привычно ведется, реагирует. Внизу живота закручивается узел, желание тяжелеет.
Что я там говорила про менопаузу?
Забудьте.
Придерживаю полотенце, чтобы оно не свалилось на пол и я не предстала перед мужем обнаженной, и цежу зло:
— Как ты попал в мой дом, Влад?
Он не слышит. Я не знаю, о чем конкретно он думает, но стояк, который отчетливо виден сквозь брюки, говорит о многом.
— Одинцов! — выкрикиваю, привлекая его внимание.
Бывший муж все-таки приходит в себя, моргает, возвращаясь в реальность, и поднимает на меня взгляд.
— Как ты вошел? — настаиваю.
— Через дверь, — отвечает невозмутимо.
С рычанием подхватываю со стола кухонное полотенце и запускаю его в лицо Одинцову. Тот снимает его с лица и смотрит на меня с усмешкой.
— Лучше бы это было другое полотенце, — кивает на то, которым я обмотана. — Еще не поздно переиграть, Любаш.
И брови поднимает. Нет, ну что за козел!
— Я сейчас в тебя сковородкой запущу.
— Эти игры мне тоже по душе. Ты же знаешь, я всегда был за эксперименты в сексе. А дом тво й открыт был. Мне показалось, что ты зовешь на помощь, и я решил, как истинный джентльмен, тебя спасти, — улыбается, довольный собой. — А ты, оказывается, у нас поешь.
Я краснею от стыда.
— Мне понравилось, Любаш. Прямо вау! И почему я не слышал никогда раньше?
— Может, потому что пою я только от счастья? — усмехаюсь и складываю руки на груди. — С тобой-то поводов не было петь, Одинцов.
Усмехается в ответ.
— Ни за что не поверю в это, детка, — снова облизывает меня взглядом. — Это намек на другого мужика? Не смеши меня, котенок.
Он говорит это так легко, будто даже саму мысль о том, что в меня может влюбиться другой мужчина, невозможно допустить. Будто это из области нереального.
— Ты просто хочет побольнее укусить меня, я знаю, — говорит уверенно-насмешливо.
Хлопает рукой по своей коленке и говорит хрипло:
— Так подойди, укуси, не бойся. У меня никогда не было запретов на такие игры, ты же знаешь.
О да, Одинцов тот еще фантазер в плане секса. За столько лет мы много экспериментировали — последний случился, когда он сказал, что уходит в новую жизнь.
Любовь
Отхожу от Влада на безопасное расстояние и любуюсь его растерянным видом.
Надо признаться, такое происходит крайне редко. Особенно с возрастом у нас все меньше поводов для удивления. И сейчас выражение лица Влада приносит мне фантастическое удовлетворение.
Одинцов собирается быстро. На место растерянности приходит злость. Он поднимается со стула и тяжелыми шагами идет в мою сторону.
Я не боюсь Влада. Не боюсь. Нет.
Уговариваю себя, но сама прекрасно понимаю, что ох… как же мне сейчас страшно! Потому что даже в порыве злости, когда мы ссорились, в глазах Одинцова не было столько ярости, как сейчас. От нее откровенно хочется спрятаться в какой-нибудь темный угол.
Старый Влад никогда бы не причинил мне боль.
Кем стал новый Влад?
Я уговариваю себя не двигаться, чтобы не показать, насколько мне страшно, и Одинцов подходит ко мне вплотную, берет в руки мой подбородок и сжимает сильнее, чем обычно. Больно, но на грани того, когда это переходит в жестокость.
Дергаю головой, но он не выпускает. Перехватывает меня за руку и заводит ее мне за спину. Второй рукой я упираюсь ему в грудь, чтобы создать хоть какое-то подобие барьера между нашими телами.
— Скажи, что ты соврала. Что это просто жестокая и тупая шутка.
У меня кровь отходит от лица и тут же возвращается с утроенной силой, потому что злость за секунду поднимает мне давление.
— Почему же шутка, Влад? Хочешь сказать, что меня полюбить нельзя? — снова дергаюсь, но Влад взял меня в плотное кольцо.
— Можно. С одним большим исключением. Любить тебя, как и трахать, могу только я.
Фыркаю и принимаюсь смеяться, оказываясь уже на грани истерики.
— Подожди-подожди, Одинцов. Как интересно получается. Ты послал меня и двадцать лет нашей жизни. Променял все это на новую жизнь. При этом утверждаешь, что мне эта новая жизнь не позволена?
— Все так, Люба, — давит взглядом.
Я же продолжаю смеяться:
— Пошел ты, Влад. В твою новую жизнь, о которой так грезил, — перестаю смеяться. — А я пойду в свою новую жизнь. Туда, где другие мужчины, которые будут ценить меня, — и да, любить и трахать тоже, раз ты от этого отказался.
— Я знаю, что у тебя никого нет, — говорит твердо.
— Свечку держишь? — усмехаюсь.
Ему докладывают, выходит. Думаю, Злата. Или Коля. Или оба. Играют против меня, за команду любимого отца.
— Я все знаю о твоей личной жизни, Люба, — Влад уже практически спокоен. — Знаю, что у тебя нет отношений.
Медленно улыбаюсь, тянусь к мужу и шепчу ему в лицо:
— Хочешь, расскажу тебе секрет? Чтобы трахаться с мужчиной, необязательно быть в официальных отношениях.
Вместо того чтобы разозлиться, Одинцов неожиданно выпускает меня. Я отшатываюсь и тут же хватаюсь за полотенце, которое и так было готово вот-вот свалиться.
— Ты врешь, малышка моя, — заявляет самоуверенно. — За двадцать лет я изучил тебя вдоль и поперек, знаю, как свои пять пальцев. Просто секс без обязательств не для тебя. Ты блефуешь, Любовь моя. И надо сказать, блефуешь откровенно херово.
Внутри все бурлит от гнева. Раскусил меня как крохотную семечку, но я не сдамся. Раз уж начала играть, то надо завершать этот спектакль до конца.
— Ты можешь тешить себя этим, самонадеянно полагая, что я не изменилась. Вот только, знаешь что, Одинцов? У меня был хороший учитель,продемонстрировал, как человек может измениться молниеносно, целиком и полностью.
— Что бы ты ни говорила, я не поверю в это, — стоит на своем, а я еще больше успокаиваюсь.
— Я не собираюсь тебя переубеждать, Одинцов. Ты для меня никто, и по большому счету мне плевать, веришь ты мне или нет и что вообще думаешь о моей жизни. Ты больше не мой муж, не мой друг и даже не мой любовник.
Нависая надо мной, Влад склоняет голову и с наглой ухмылкой говорит:
— Последнее мы можем исправить прямо сейчас.
Он берется за край моего полотенца, и я перехватываю влажную ткань, чтобы не получилось его стянуть.
— Не смей! — выкрикиваю.
Одинцов дергает, но не сильно, позволяя мне сопротивление, ведь я знаю: если он действительно захочет стащить с меня полотенце, то сделает это легко.
— Ну же, детка. Мы оба знаем, что ты этого хочешь. Столько времени без секса.
Какая же он сволочь.
Тянусь второй рукой к кружке, которая стоит ближе всего, и беру ее в руку. Одинцов натягивает полотенце сильнее.
— Если только попытаешься… — шиплю, — я отправлю эту кружку тебе в голову.
Хмыкает.
— Ты этого не сделаешь. Я знаю тебя, забыла? Ты не способна причинить мне боль, любимая.
— Может, проверим? — дергаю бровью.
Секунда, и в глазах Влада вспыхивают молнии.
Он дергает полотенце на себя, полностью обнажая меня, а я со всей дури отправляю кружку ему в голову. Немного промахиваюсь, и кружка попадает ему в бровь и висок.
Дезориентированный и явно не ожидавший этого Одинцов оступается и летит на пол, а я нагибаюсь и поднимаю полотенце,
— Сюрприз, любимый!
Владислав
Башка гудит.
Вообще, блять, от всего. Не только от кружки, так неожиданно прилетевшей мне в голову, — от бывшей жены в особенности.
Всегда милая, добрая и нежная. Какие черти вселились в нее и начали в ее светлой головушке танцевать пасадобль?
В ухо затекает что-то теплое. Полагаю, моя ласковая валькирия так удачно прицелилась, что кружка, разбившаяся о мой лобешник, ко всему прочему распорола кожу.
Вот это нихуя себе, думаю про себя, но вслух говорю:
— Такая прелюдия мне не по душе, детка.
Лежа на полу, открываю один глаз — тот, который не залило кровью, и,кривясь, смотрю им на жену.
Длинные светлые и мокрые локоны разметались по ее телу и прилипли к плечам и к груди. А грудь у моей малышки охрененная.
Люба стоит надо мной, прижимая рукой к груди полотенце, и смотрит на меня как, блять, на абсолютно левого мужика. В глазах у нее холод вперемешку со злостью.
Что надо знать про Любу: она сдержанна девяносто девять процентов времени. Вывести ее из себя невероятно сложно. Даже в моменты ссор она всегда сохраняет спокойствие и раскладывает все четко по полочкам, объясняя, почему ты не прав.
И делает это настолько грамотно, что ты потом идешь в цветочный, да еще по дороге заглядываешь в ювелирный за какой-нибудь побрякушкой, и потом каешься перед ней, соглашаясь со всеми ее доводами.
Любовь, которую я вижу сейчас, как мне кажется, могла бы взять в руки нож и пырнуть меня — чтобы добить, чтобы не бесил и не раздражал ее в собственном доме.
Но этой новой Любе, с которой, как я уже понял, взаимодействовать по-старому не получится, придется привыкать к моему присутствию, так как я планирую остаток своих дней провести с моей шикарной женой. То, что она на данный момент бывшая, временно.
Передо мной сейчас стоит какая-то незнакомая Люба, и это будоражит что-то у меня внутри.
Моя ненаглядная прижимает к себе полотенце, прикрывая стратегически важные места, но бедра остаются оголенными, да и отсюда, снизу, мне открывается ох… шикарный вид.
Давай, Любаш, добей меня. Я умру с окровавленной башкой и стояком.
Считаю, это мечта любого мужика — помирать, имея перед глазами такой соблазнительный вид.
— Хорошо, что ты отказалась от идеи пройтись там лазером, — говорю хрипло.
Люба моргает. До нее постепенно доходит смысл моих слов, и я думаю, что сейчас она завизжит и стыдливо побежит прятаться от меня, но, к моему шоку, бывшая жена ведет бровью.
— Что, Одинцов? Старая киска не может быть лысой?
— Да-а, — расплываюсь в сумасшедшей улыбке и чувствую, как мне в уголок рта стекает кровь. — То есть нет, Любаш. Про старость не было ничего.
Чувствую, как в паху ноет болезненно от долгого недотраха. А тут такая конфетка…
— Там ты такая же сочная и спелая, — киваю на ее прелести, — как и везде. Только видно плохо, дай-ка разглядеть получше.
Люба не тушуется, чего я от нее снова жду. Вместо этого подходит ко мне и садится на корточки, так что все стратегически важные места оказываются закрытыми полотенцем.
— Ты как был похотливым козлом, Одинцов, так и остался им, — смотрит на меня с довольной улыбкой. — Налюбовался? Теперь дрочи на это до конца своей жизни.
— Дрочить неинтересно. Есть способы сделать приятно и тебе, и мне.
— И я даже знаю один, — садистски улыбается. — У меня осталось еще с десяток целых чашек. Давай посмотрим, на какой по счету твоя черепушка расколется. Это почти как гадание на ромашке: любит-не любит.
Моргаю, глядя на свою жену, которая, кажется… говорит искренне.
— И почему меня возбуждают такие разговоры? — тяну задумчиво.
— Потому что ты похотливый мудак и тебя возбуждает даже фонарный столб, — Люба поднимается и переступает через меня, уходит.
Со стоном опускаю голову обратно на пол и закрываю глаза.
— Ты же спасешь меня? — кричу Любе.
— Бог в помощь! — слышу из глубины дома.
Но я-то знаю: даже новая, пока еще не совсем знакомая Любаня не сможет оставить меня тут истекать кровью. Уверен, сейчас она попсихует и вернется.
А я пока полежу, потому что готов лежать даже у нее на неровном полу старого дома. Это лучше, чем в одиночке на ортопедическом матрасе в своей квартире.
Прислушиваюсь к звукам дома. Слушаю, как открываются и закрываются ящики в шкафу, как шелестит одежда, гудит фен.
Вот умничка.
Я тут кровью истекаю, а она волосы сушит.
Но несмотря на это открытие, я улыбаюсь, понимая, что, черт… как же подгорает от этого всего! Какая она, оказывается! Пожарище!
Улыбаюсь как идиот, кайфуя оттого, что она рядом.
Память невольно подкидывает воспоминания из далекого прошлого. Вот мы сидим у Любы дома, за этим обеденным столом. Любина матушка жарит блины, ставит порцию за порцией перед нами, ну а мы, без малейшей возможности отвести глаза друг от друга, уплетаем их. Молодые. Счастливе.
Столько всего впереди. Целая жизнь!
И вот я лежу на этом же полу в ее доме спустя несколько десятков лет и жду, когда она придет и добьет меня.
Закидываю руки за голову и смотрю на потолок с трещиной.
М-да… вот так же треснула и наша семейная жизнь.
Или она как кружка, которую разбил конкретный человек. Только в этой истории я был тем человеком, который кинул любимой в лицо нашу семейную жизнь, словно чашку, и разбил ее к чертовой матери.
— Ты еще тут? — Люба выходит на кухню.
На ней велосипедки, которые обтягивают все, выделяя упругую задницу, и топ, открывающий линию живота и подчеркивающий грудь.
— Чего развалился, Одинцов? — Любаша легонько тычет в меня в бок ногой.
— Думаю о том, как прекрасна жизнь.
— А ты не мог бы думать об этом где-нибудь в другом месте?
— В другом не думается.
— Я не удивлена, — поджимает губы.
— Я, вообще-то, жду первой помощи.
— Тебя же не змея укусила, чтобы ждать человека, который отсосет яд.
Любовь
На душе стало легче, правда.
Может, Владу действительно надо было и раньше врезать, чтобы получить удовольствие?
А что, не ему одному кайфовать в новой и одинокой жизни без обязательств.
На следующее утро я выхожу на кухню с опаской. Что-то мне подсказывает, что у Одинцова есть ключи от этого дома.
Раньше у нас в квартире хранилось несколько комплектов ключей. У меня тоже есть ключи от родительского дома Влада, но воспользоваться ими у меня и в мыслях не было.
Когда я убеждаюсь, что в доме одна, выдыхаю и готовлю себе нехитрый завтрак. Плюс одиночества в том, что тебе не надо ни для кого готовить.
Открывая холодильник, я понимаю, что все-таки готовки не избежать, — хотелось бы полноценной еды, поэтому я решаю поехать на рынок купить мяса и овощей.
Переодеваюсь и выхожу из дома, сразу же машинально поворачивая голову в сторону соседнего участка. Там стоит машина бывшего мужа, но его самого не видно.
Сбегаю по ступенькам и резко останавливаюсь, когда вижу кота, который лежит под самой последней ступенькой. Еще секунда, и я бы наступила не него. Пытаясь избежать аварии, я оступаюсь и, теряясь в пространстве, лечу в цветник.
Благо он сухой и я приземляюсь на руки.
— Одни беды от тебя, Одинцов, — бурчу, поднимаясь, и отряхиваюсь от земли. Проверяю одежду, убеждаясь, что с ней тоже все в порядке, и поворачиваюсь к коту.
Тот как лежал, так и лежит.
— Ты что тут делаешь, пушистая морда? То хозяин твой приходит без приглашения, то ты. Чего ходишь ко мне? У меня нет ничего.
Кот моргает и продолжает дальше смотреть на меня, не издавая ни звука. А я чувствую себя ненормальной, разговаривающей с чужим котором, который уж точно не пойдет к своему хозяину с предложением: ты это, хозяин… не ходи больше к той тетке, она того.
М-да.
Но и этого кота я оставлять не буду у себя! И вообще, вернусь и надо будет пройти участок и проверить его на наличие дыр под забором, чтобы больше у меня тут не появлялись непрошеные гости. И да, замки стоит тоже поменять. По тем же причинам.
Наклоняюсь и беру кота на руки.
А он тяжелый, оказывается.
Кошак начинает мяукать, но меня этим не возьмешь, жалости во мне нет. Ни капли.
Я выхожу на улицу и подхожу к соседнему участку. Как воришка, оглядываюсь и, не заметив любопытных глаз, залезаю на покосившуюся лавочку и переваливаюсь через забор, сажая кота на крышу машины бывшего мужа.
Вот так. Теперь отлично.
— Ты что это там делаешь? — Влад выходит на порог в одних трусах.
Развидеть. Развидеть! Не поддаваться. Я кремень. Я стена.
В одной руке у мужа чашка, полагаю с кофе, в другой сигарета.
Сигарета? Он же не курит. По молодости баловался, а потом, когда я забеременела первым ребенком, бросил.
А-а-а, ясно, это очередной эпизод из множества в сериале «Новая жизнь Владислава Одинцова».
Объясняться я не хочу, поэтому под крики и требования остановиться сбегаю от мужа, прыгаю в свою машину и уезжаю.
И снова на душе чувство мерзенького, но все-таки удовлетворения.
И пусть Одинцов держит все свое при себе! И кота, и член! И не размахивает им в моем присутствии. Членом, я имею в виду.
На рынке я вхожу в раж. Столько лет прошло, а тут все, можно сказать, осталось как прежде. Покупаю то, что планировала, и даже больше, понимая, что это просто от голода.
Я не ела как следует уже несколько дней, так что надо приготовить себе полноценный обед и заморить этого червячка надолго.
Груженая пакетами, выхожу из здания рынка и торможу, едва ли не врезаясь в широкую грудь.
— Ты издеваешься надо мной? — прищуриваюсь, глядя на мужа.
Влад тычет пальцем себе в лицо, показывая на заклеенную пластырем бровь.
— Похоже на то, что я издеваюсь над тобой? По-моему, у нас все наоборот. Это ты издеваешься надо мной.
Улыбаюсь довольно.
— Значит, все-таки есть шанс, что, глядя в зеркало, ты лишний раз задумаешься о том, стоит ли ко мне подходить.
— Думаешь, какая-то царапина остановит меня? — усмехается громко и самодовольно.
— Что тебе от меня нужно, Влад?
— Любовь, верность, ласка…
Закатываю глаза:
— В следующей жизни.
— Я вообще случайно тебя увидел. Смотрю, пакеты тащишь. Так и горб вырастет, Одинцова.
— Между прочим, я Журавлева.
Влад выхватывает у меня из рук пакеты.
— Это ненадолго, помнишь?
— Нет, не помню. Я вообще все хорошее, что связано с тобой, забыла.
Влад разворачивается на ходу и легко бросает:
— Это ничего, любимая. Я напомню.
Любовь
Смотрю на широкую спину удаляющегося мужа и поднимаю глаза к небу.
— Много у тебя там еще припасено сюрпризов? Ты же понимаешь, что рядом с ним я не вывезу больше ни одного?
Эти качели меня добьют, я уверена.
Идея по-тихому свалить обратно в город уже не кажется такой уж глупой. Да, удираю от мужа. И что?
Он, на минуточку, не спрашивал моего мнения насчет жизни тут — если бы спросил, я бы послала Влада в долгое пешее эротическое путешествие.
Потому что прекрасно понимаю: вместе, бок о бок, жить нам не вариант.
Я тут жизнь новую начать хочу. Как это можно сделать, когда бывший муж преследует меня по пятам, еще и в дом без спроса приходит?
— Ты идешь? — Влад оборачивается и смотрит на меня, изогнув бровь.
Вздыхаю и покаянно плетусь за мужем. На парковке возле рынка подходит к моей машине.
— Открывай, — кивает на багажник.
Нажимаю на кнопку, крышка багажника едет вверх, а я в это время говорю:
— Чего ты добиваешься, Влад? Давай ты откроешь мне карты прямо сейчас.
Бывший муж ставит пакеты в машину и хлопает крышкой багажника, подходит к водительской двери и открывает ее для меня.
Машинально иду вперед, сажусь в машину, а Одинцов обходит ее и садится рядом со мной. Я не трогаюсь с места и в ожидании ответа перевожу взгляд на мужа.
— Так и что?
— Детка, за эти пару лет ты стала чересчур подозрительной, — говорит легко. — Я приехал на рынок и случайно тебя увидел. Решил помочь. А теперь можешь вызвать полицию нравов, чтобы меня загребли в кутузку за то, что я решил помочь своей жене.
— Бывшей жене, — поправляю автоматом, а Влад закатывает глаза в ответ на мою реплику. — Влад, давай по-честному? Что ты тут делаешь?
— Я приехал на рынок, это же очевидно, Любаш.
— Ты ненавидишь рынки.
— Рынки ненавижу, а вот люблю есть, прикинь, — хмыкает. — Супермаркетов тут нет, только мелкие магазины, а мне нужны продукты.
— Ты ничего не купил.
— Потому что только что приехал,— разводит руками. — Приехал и увидел тебя. Тебе так тяжело было тянуть эти пакеты, что я не смог пройти мимо. Это мой долг — спасти того, кого приручил.
Замираю, словно покрываясь ледяной коркой от этих слов.
— При… приручил? — выговорить это слово тяжело, оно будто встает поперек горла.
— Конечно, — невозмутимо отвечает муж. — Где бы ты была, если бы не я.
У меня от лица отходит кровь.
То есть вот как? В его глазах я всегда была несмышленышем, который пропал бы без сильного покровителя.
— Пошел вон, Влад, — цежу сквозь зубы.
Влад вздыхает и растирает лицо руками.
— Люб, ну что ты такой злюкой стала? Где моя ласковая и нежная Любушка?
— Ты выкинул ее на помойку, помнишь? — спрашиваю едко. — Сказал, что такая Любушка тебе больше не нужна. Потому что такая Любушка попахивает нафталином, также, как и вся твоя жизнь. А ты наверняка хотел, чтобы в сорок мы пахли фиалками и лавандой.
— Что ж ты так утрируешь все! — не сдерживается.
— То есть вот как? Влад, очнись, ты поставил меня перед фактом, что уходишь. Вывалил на меня кучу дерьма, в подробностях рассказав, что в нашем браке не так.
— Но ведь действительно так и было! — говорит твердо. — Рутина сожрала нас, быт добил. Дети выросли. Точек соприкосновения не осталось. Мы бы все равно рано или поздно развелись, Люба.
На глаза неконтролируемо наворачиваются слезы. С того самого разговора за ужином, когда Влад объявил о своем уходе, я не плакала при посторонних. Держала лицо, чтобы никто не догадался о том, как мне больно.
Мне казалось унизительным плакать и выпрашивать жалость к себе, тем более что я прекрасно знала: жалость превратит меня в еще большую тряпку.
А плакать при Владе — самое глупое, что я могла сделать. Он не должен был видеть, что уничтожает меня. Он должен был видеть сильную, гордую женщину, которая не упадет, не сломается. Она выстоит, все выдержит. И неважно, что на деле все было не так.
Я проглатываю слезы, посильнее сжимая руль, хотя не тронулась с места.
Во мне бурлит столько чувств: и гнев, и сострадание к себе, и ненависть к мужу. Поворачиваю нему лицо, на котором нет ни грамма слез, и говорю безжалостно:
— Так какого черта ты таскаешься ко мне, Одинцов? Я уехала сюда, чтобы новую жизнь начать. В этой новой жизни нет тебя, — тянусь через бывшего мужа и открываю пассажирскую дверь, толкаю ее. — Уходи, Влад. Как ушел два года назад.
Отворачиваюсь к своему окну, разрывая зрительный контакт с мужем.
Глаза наполняются слезами.
Ну же!
Уходи! Я не хочу, чтобы ты видел меня такой.
Влад сидит еще пару секунд, возможно подбирая слова, возможно сомневаясь в том, стоит ли уходить, но потом… молча покидает салон моей машины, а я закрываю глаза, из которых слезы льются водопадом.
Любовь
Я еду домой не сразу.
Не хочу видеть Влада. А он будет там, в нескольких метрах от меня. Возможно, я даже не увижу его, но буду знать, что он рядом.
Вместо этого я еду в то место, которое когда-то было нашим. Там мы проводили летние ночи, учились плавать и устраивали романтические пикники на двоих.
Здесь случилось столько разговоров и строилось планов, что, кажется, оно заряжено нами и несет в себе часть нас самих.
Когда я приезжаю на пруд и выхожу из машины, то понимаю… того места, которое было пропитано нами, больше нет. Как и нас. Есть я. Есть Влад.
Слово «мы» больше не относится к нам. Как и это место.
Тут все изменилось, что, в принципе, неудивительно, ведь прошло двадцать лет.
Некоторые деревья вырубили, в высокой траве видны неаккуратные пеньки. На месте этих деревьев выросли новые. Даже кажется, что береговая линия отошла дальше.
Подхожу к воде и обнимаю себя руками.
Я знаю каждый сантиметр этого места, ведь оно было нашим спасением. Наши маленьким убежищем, куда мы сбегали от родителей и большого мира.
Я больше не плачу, лишь не веря своим глазам обвожу взглядом местность вокруг себя. Слева откровенный свинарник, трава вытоптана, и видно, что там что-то горело. С другой стороны высокая трава, не пройдешь.
А у самой воды куча мусора.
Мне хватает нескольких минут, чтобы убедиться — наша тихая заводь прекратила свое существование так же, как и наш брак.
Интересно, все пляжи, которые мы посещали, в таком состоянии или все-таки что-то сохранилось?
Находиться тут мне противно. Картина не радует глаз, воздух воняет тиной или грязной водой. Или всем сразу. Я уезжаю домой успокоившаяся и даже шокированная увиденным.
Может, оно и к лучшему.
Прошлым жить нельзя. Нельзя вернуться в место, в котором был счастлив много лет назад, и окунуться в те же эмоции. Это попросту невозможно, неосуществимо.
Надо жить настоящим и испытывать новые эмоции.
Осталось только понять как…
Когда я возвращаюсь домой, то первым делом, выйдя из машины, натягиваю на глаза черные очки. Во дворе Одинцова стоит его машина. Значит, вернулся.
Иду к багажнику, достаю оттуда пакеты и захожу с ними во двор. У дверей в дом меня встречает кот Влада.
— Ты меня тоже преследуешь?
Кот смотрит на меня, и мне кажется, что у него собственный разум, свои мысли и что знает он гораздо больше о жизни, чем я думаю.
Животное выглядит умным, ухоженным, спокойным. Не знаю, почему, то ли оттого, что я устала и не нахожу в себе сил на сопротивление, то ли потому, что мне тоже хочется какой-то компании, но я открываю дверь в дом, и кот, будто только этого и ждал, проходит внутрь.
— Ни в чем себе не отказывай, — усмехаюсь, поражаясь тому, как ведет себя животное.
Я прохожу на кухню, раскладываю продукты в холодильник и иду в ванную. Мою руки, умываю лицо холодной водой, чтобы убрать следы слез.
Когда я возвращаюсь на кухню, кот сидит у холодильника и смотрит на меня в ожидании.
— Что, хозяин не кормит тебя? — усмехаюсь, достаю из холодильника колбасу, отрезаю несколько кусочков и даю коту.
Тот принимается есть, а я берусь за готовку.
— Ты ешь лазанью? — оборачиваюсь к коту, который уже успел развалиться на полу. — Сегодня на ужин лазанья.
Кот прикрывает глаза, а я вздыхаю.
— И как ты докатилась до такой жизни, Люба? Зовешь кота на ужин.
Я открываю заднюю дверь, которая ведет из кухни на террасу, чтобы уходили запахи.
Ну или чтобы у кота была возможность в любой момент уйти к себе.
Я жарю фарш, овощи, собираю лазанью, обильно засыпая ее сыром, часть его, конечно, отдав коту, который активизируется на запахи.
Когда лазанья уже в духовке, принимаюсь за уборку.
— Кхм, — раздается позади, и я взвизгиваю, оборачиваюсь и смотрю на мужа, который стоит в дверях. — Я тут мимо проходил.
Влад улыбается так, что хочется врезать ему по наглой морде.
— Ты совсем чокнулся, Влад? — срываюсь на мужа. — И меня хочешь такой сделать?
— Ты не слышала, как я вошел, да? Прости, — говорит так, будто ему искренне жаль.
— Я вообще не понимаю — как ты оказываешься у меня в доме?
— Через забор, — Одинцов искренне удивляется моему вопросу. — Я через забор — р-раз, и тут.
И показывает рукой, еще и присвистывая, как он оказывается у меня.
Прикладываю руку к груди, пытаясь успокоиться.
— Это частная собственность, Влад. Ты не имеешь права врываться сюда в любой момент, когда тебе вздумается.
— Да? — удивляется искренне. Потом добавляет: — Если что, можешь врываться ко мне, у меня всегда двери для тебя открыты.
— Я не собираюсь никуда врываться, я вообще видеть тебя не хочу, Влад, как ты не понимаешь этого?!
Одинцов в свойственной ему манере растягивает рот в улыбке:
— Солнышко, мы-то с тобой оба знаем, что это не так. Ты хочешь видеть меня, просто признаться даже самой себе сложно.
Мои руки без сил падают вдоль тела. С Владом просто невозможно спорить, все равно что об стену горох.
— Чего ты приперся, Одинцов? — спрашиваю не выбирая слов.
Влад, довольный тем, что получилось заполучить мое внимание, складывает руки на груди.
— У меня к тебе предложение. Шикарное. Ты не сможешь от него отказаться.
Любовь
— Судя по тому, каким довольным ты выглядишь, боюсь даже подумать, какое у тебя ко мне предложение.
Первая моя мысль — а не предложит ли он мне сейчас выйти за него замуж? Ведь шутил же он по поводу того, что Журавлева я ненадолго?
Или что-то другое в этом духе. Второй шанс. Новую попытку наладить наши отношения. Может, это вообще приглашение на свидание?
Если так, что я отвечу ему?
Пока Влад самодовольно улыбается, заглядываю внутрь себя, ища ответ на свой же вопрос. Но в душе у себя нахожу лишь осколки.
Там столько непроходящей боли и одиночества, что никакое свидание не поможет.
А еще любовь. О да, любовь к этому мудаку никуда не исчезла. Она всегда рядом — верная спутница, которая идет со мной за руку на протяжении всей жизни.
— Не тяни, Влад, — подгоняю его, а у самой поджилки трясутся оттого, что страшно сейчас услышать правду.
Одинцов проходит по кухне и садится на стул, вытягивает перед собой ноги и говорит с серьезным выражением лица:
— Я в этой дыре уже три дня, — говорит он, и начало мне не нравится. — Тебе ли не знать, как я не люблю это место.
— Мне прекрасно известно твое отношение к родительскому дому. Именно поэтому я и не понимаю, какого черта ты до сих пор торчишь тут, а не сидишь в своих шикарных апартаментах с ежедневным клинингом, сменой постельного белья и заказом готовой еды на дом.
— Не могу уехать, — пожимает плечами. — Мне надо быть тут.
— Чего ты хочешь от меня, Влад? Не тяни, — возвращаюсь к мытью посуды и становлюсь спиной к нему.
— Я вот тут сидел у себя, а потом слышу — такой запах доносится из твоего дома.
Сжимаю губку, которой терла тарелку.
— Сижу, нюхаю, слюнки текут. А ты знаешь, я в плане готовки бытовой инвалид. Вот думал-думал и решил прийти к тебе с предложением.
Замираю.
— Давай ты будешь меня кормить?
Тарелка едва не падает из моих рук.
Свидание. Второй шанс. Какая же ты глупая, Любаша. Глупая и наивная. Навыдумывала там себе кучу всего, а Влад просто жрать хочет. А кто еще его тут покормит?
Отставляю тарелку, мою руки и спокойно оборачиваюсь к Владу.
— С какой стати мне тебя кормить, Одинцов? Твоя новая жизнь предполагает решение собственных проблем без участия бывшей супруги. Ты сам это выбрал. Неужели ты думал, я такая идиотка, что стану по старой памяти горбатиться для тебя?
Оскорбляется.
— Ты готовишь для себя, Люб. Просто сделай на одну порцию больше.
Усмехаюсь и складываю руки на груди:
— Кто тебе сказал, что я готовлю только для себя? Может, у меня сегодня романтический ужин с другим мужчиной.
— У тебя? — фыркает и усмехается. — Нет у тебя никакого романтического свидания, не выдумывай.
А мне становится так обидно оттого, что он прав, черт возьми! И ведь действительно нет у меня никого. И не предвидится, на минуточку.
А у него, между прочим, все это было. И женщина другая после меня была. Возможно, даже не одна, а у меня… тишина и пустота в личной жизни.
— Может, у меня и нет свидания с другим, но это не значит, что я буду кормить своего бывшего мужа. Уезжай, Одинцов. Возвращайся в город, где ты так прекрасно жил два года и, надо же, находил дуру, которая тебе готовит.
— Твоих блюд никто не переплюнет, солнышко, — улыбается. — Даже в самых шикарных ресторанах готовят недостаточно хорошо.
— Ты такой наглец, Влад, — смотрю в глаза мужу. — Все настолько просто. Ушел, проголодался, вернулся. Ты как твой кот. Приходишь, когда вздумается.
— А зачем усложнять, Люб? — спрашивает спокойно, будто что-то само самой разумеющееся.
— Действительно, — хмыкаю.
Бессмысленно начинать разбор полетов. Я опоздала с ним на два года.
Да и не приведет он ни к чему. Все пустое. Влад с годами стал эгоистом. Раньше он нес все в семью, переживал за наше состояние и настроение. А потом понял, что надо жить для себя.
Может, и мне пора вот так же: забить на все и делать то, что мне приносит удовольствие.
— Хорошо, — киваю и вижу, как у Влада округляются глаза, буквально загораются, как лампочка в самую темную ночь.
— Вот и отлично. Вот и прекрасно, — муж хлопает ладонями по ногам и поднимается.
— Но только с одним условием, — растягиваю рот в улыбке. Я получаю истинное удовольствие, лицезрея, как фейс моего ненаглядного вытягивается от шока.
— С каким? — он сводит брови.
— Это будет стоит тебе картины Исмаилова.
Влад дергается, будто я причинила ему страшную боль.
Эта картина символичная. Она была куплена мною с первого гонорара и вручена Владу как символ моей любви. Она же первое, что он унес из квартиры после развода.
Я не просила ее обратно. Мне казалось низким требовать ее, да и… это моя любовь. Мои самые искренние и теплые чувства, которые я вручила ему как нечто материальное, то, что можно потрогать руками.
Я не знаю, почему Влад забрал ее. И не спрашивала. Может, ему она просто нравились? Это действительно красивая картина.
— Ты сравниваешь несколько приемов пищи с целой картиной? — выгибает бровь.
— Нет, — говорю твердо. — Не несколько приемов пищи, а лишь порцию лазаньи.
— Это низко, Люба, — реально оскорбляется. — Тем более ты сама прекрасно знаешь, что эта картина значит для нас.
— Низко было сравнивать двадцать лет семейной жизни со скукой, — говорю холодно и вижу, что мои слова больно бьют Влада. — Моя картина. Мои чувства. И я хочу их обратно.
— За еду?
— За порцию лазаньи, — киваю.
Низко? Мерзко?
Плевать. Зато я верну себе свою любовь.
— Я не отдам тебе ее, — говорит твердо.
Любовь
— Люб, — Влад смотрит на меня так, будто первый раз видит, — что с тобой происходит?
— Ах что со мной происходит? — спрашиваю наигранно беспечно. — Ну… со мной произошел развод, после которого я решила уехать подальше от всех и отдохнуть, переключиться. Но почему-то то и дело вижу около себя своего бывшего мужа, то есть тебя. Что странно, ведь именно ты инициировал наш развод, сказав, что ты страшно устал от меня и такой жизни.
— Это не значит, что надо опускаться так низко и требовать ценную для меня вещь за порцию лазаньи! — возмущается.
— А что не так? — срываюсь, выкрикивая. — Ты сравнил мою еду с кухней в лучших ресторанах города, а значит, тебя устроит высокая цена за блюдо. Я объявляю тебе цену: картина Исмаилова. Или же ты думал, что придешь сюда, расскажешь, как, бедненький, голодаешь, кинешь мне пару палок в виде вшивых комплиментов и я потеку? Ха! Обломишься, Одинцов.
— Люба, я не узнаю тебя, — говорит испуганно.
— Что ж, поздравляю. Можешь познакомиться с новой Любой.
— Мне не нравится эта новая Люба, — смотрит на меня мрачно.
Усмехаюсь и ставлю руки в боки:
— Тебе не нравилась старая — добрая и милая Люба. Не нравится и Люба, которая может постоять за себя и высказать тебе в лицо все, что думает. Ты не хотел больше быть со мной, бежал в новую жизнь, а теперь ходишь следом как приклеенный. Ты уж определись, Влад, что тебе нравится и кого ты любишь.
Бывший муж поднимается на ноги, медленно, шаг за шагом подходит ближе. Я не двигаюсь с места, запрещая себе пошевелиться, и Влад подходит вплотную, кладет руку мне на лицо, проводит по щеке пальцем.
— Я знаю, что ты не такая. Знаю, что поступил с тобой как уебок, что нельзя было так. Знаю, что следовало сделать все по-другому, но, черт, Люба… не надо мне мстить. Тем более таким способом. Так ты просто разрушишь себя.
Я дергаю головой, но Влад перехватывает меня, не давая отстраниться.
— Ты же не такая. Не мелочная сука, какой хочешь показаться.
Его слова снова попадают в душу, в самое сердце. Понимая, что вырваться не получится, я подаюсь вперед:
— Знаешь, Влад, я много думала о нашей семье. О нашей жизни. И самое главное, много размышляла о словах, которые ты произнес тогда за ужином. Как ты все разложил по полочкам. А я смотрела на тебя и думала лишь о том, что не узнаю тебя. Передо мной стоял совершенно другой мужчина, не мой муж, не человек, который был для меня всем. Незнакомец, которому я резко стала противна.
— Но ведь это не так! Ты утрируешь. Я ни слова не сказал о том, что ты противна мне. Дело вообще было не в тебе.
Он говорит и говорит, но я больше не слушаю. Выставляю вперед руку.
— Ты был для меня незнакомцем тогда. Я для тебя незнакомка сейчас. Может, мы вовсе не знали друг друга, Влад? Может, в нашем браке мы лишь отыгрывали роли? Ты роль доброго семьянина, хотя на самом деле хотел перетрахать полгорода. А я исполняла роль благочестивой степфордской жены, хотя на самом деле хотела послать всех нахер, — перевожу дыхание. — Что, если поэтому мы и развелись? Потому что были не теми, за кого пытались себя выдать?
— Бред! — выплевывает Влад и отходит от меня на шаг, убирая руку. — Я знаю тебя со школы, с самого детства. Знаю каждое твое движение, мимику, интонацию. Я просто сделал тебе больно и теперь ты хочешь сделать больно мне.
— Каким образом, Одинцов? — усмехаюсь. — Тем, что хочу забрать у тебя картину, которую когда-то подарила? Брось. Этим невозможно сделать больно.
— Ошибаешься. Эта картина много значит для меня.
Выдыхаю, отхожу от Влада подальше.
— Наш разговор вымотал меня, — качаю головой. — На самом деле, меня выматывает каждый наш разговор, который не имеет смысла. Я пытаюсь до тебя донести то, что хочу начать жизнь сначала, а ты мешаешь мне. Ты будто насмехаешься надо мной, пробираясь сюда и делая предложения одно хуже другого.
— Я просто хочу, чтобы все вернулось на круги своя.
— А подробнее? — настораживаюсь.
— Ты все правильно услышала. Я хочу вернуть тебя. Хочу вернуть нашу семью.
— Нашей семьи больше нет, — вздергиваю подбородок. — Возвращать нечего.
— Это твоя правда. Не моя, — стоит на своем.
Влад роняет голову, и впервые за два года я вижу его эмоции, которые не прикрыты флером дурачества, он словно снимает с себя клоунский нос и прямо смотрит мне в глаза.
— Ты можешь пытаться убежать от меня, можешь пытаться убежать от себя. Можешь врать мне, глядя в глаза, рассказывая о том, что больше не любишь, но у тебя ничего не выйдет, Люба. Я буду бороться за нашу семью. Ты не боролась за нас во время развода, но это сделаю я. Сейчас.
Моя челюсть медленно опускается на уровень пола, а Влад, довольный произведенным эффектом, уходит через заднюю дверь, оставляя меня в шоке смотреть ему вслед.
Я не боролась за семью?
Это что вообще за претензия?!
Пока выпекается лазанья, хожу из угла в угол, пытаясь переварить то, что сказал Влад. Я не боролась. Я.
А за что, собственно, я должна была бороться, если он сказал, что несчастлив со мной!
Уже к вечеру накручиваю себя до такой степени, что поднимается давление, а тахикардия разыгрывается вовсю.
Ну уж нет! Я разберусь с этим!
Решительно выхожу на улицу и, пройдя несколько метров, захожу во двор. Не дав себе усомниться ни секунды, перепрыгиваю через ступени, добираюсь до двери в дом, заношу руку, стучу в дверь, и практически тут же она открывается.
Влад стоит передо мной, и улыбка трогает его губы.
— Я знал, что ты придешь.
Я только открываю рот, чтобы высказать ему все, но позади меня шелестит гравий, и возле дома Влада останавливается такси. Из машины выходит молодая девушка, осматривается.
Увидев нас, она расплывается в улыбке и залетает во двор.
— Коте-е-енок!
— Ох ты ж, блять… — Влад смачно ругается, а я отступаю назад. — Люба!
К черту. К черту их всех.
Владислав
Аня вешается на меня, целует в ухо, оставляя на нем липкую помаду.
— Я так скучала по тебе, просто сил нет! — шепчет горячо.
А я лишь провожаю взглядом Любу, которая не обернулась ни разу, не произнесла ни единого слова.
Все точно так же, как два года назад, когда я сказал, что хочу развестись. Она лишь задала пару вопросов, и все. Выставила перед собой непробиваемую стену.
Блять… лучше бы она закатила мне истерику! Такую, чтобы стены сотрясались. Так я хотя бы знал, что у нее внутри есть хоть что-то, какая-то капля чувства ко мне.
Аня ведет руками по моим плечам, и я спешу снять их с себя.
Аня-Аня… какого хера тебя принесло сюда? Так, сука, не вовремя, так некстати.
Люба была так близко, возможно, я наконец услышал бы, что она думает на самом деле. Вдруг она смогла бы открыться мне и показала, что там за черти у нее внутри.
Мы бы все решили. Мы бы со всем разобрались.
Я бы расставил по местам своих тараканов, утихомирил чертей внутри Любы. Возможно, сегодня был тот самый переломный день, когда наши жизни могли измениться.
Потому что нихера мы не можем друг без друга.
Что бы она ни втирала мне, я не поверю ни единому ее слову. Пусть она изменилась, набросила на себя шкуру ежа, к которому не подступиться, ничего… я найду подход.
Я найду способ.
Но Аня, блять…
— Нахера ты приехала? — дергаю девушку за руку и завожу в дом.
Нечего устраивать прилюдные концерты, чтобы потом слухи по всей деревне ходили.
В доме я отпускаю Аню, но она как на поводке идет за мной:
— Я же говорю, скучала! — надувает губы. — Ты уехал, бросил меня одну. Мне тоскливо было в городе.
Тяжело опускаюсь на диван, растираю лицо.
Надо собраться, Одинцов. Надо собраться… надо исправлять все.
Разобраться бы еще как…
— Ань, — поднимаю взгляд на девушку, — я не уехал. Я не бросал тебя одну в городе, а прекратил наши отношения. Понимаешь разницу?
Аня замирает с глупой улыбкой на лице.
— Котик, но я же сказала тебе, что никогда не поверю в то, что ты хочешь со мной расстаться.
Ну что за тупость, твою мать!
— Аня. Давай по-честному? У нас с тобой не было никаких отношений. Несколько свиданий, пара трахов.
— Но я люблю тебя! — говорит возмущенно.
Я молчу, разглядывая девушку.
Красивая, на это я и повелся. Но внутри у нее… нихера нет.
Уходя от семейной жизни, которая в какой-то момент встала поперек горла, я считал, что передо мной открыто множество дверей, только выбирай, куда идти.
Оказавшись один, я понял: что бы я ни делал — всегда оборачивался назад, словно сравнивая всех остальных женщин с Любой.
Как бы поступила она? Что бы сказала? Что посоветовала?
Замены Любови нет. Во всех смыслах этого слова.
Я считал, что живу в клетке, а это оказалась моя крепость.
И теперь большой вопрос — как донести мою мысль до жены, какие подобрать слова.
— Котик! — Аня топает ногой и этим самым возвращает меня в реальность.
— Ань, ты зря приехала. Между нами все кончено.
— Но моя любовь…
Морщусь.
— Слушай, давай ты не будешь вешать мне лапшу на уши? Ну какая любовь за месяц общения? — поднимаюсь. — Поехали.
— Как это? — пугается. — Я никуда не уеду!
— На вокзал, — говорю твердо. — И ты уедешь, Аня.
Тупое выражение лица девушки сменяется яростью.
— Я не для того тащилась сюда восемнадцать часов в плацкарте с жирным вонючим мужиком с грибком на ногах, чтобы ты даже не выслушал меня!
— Притормози. Тебя сюда никто не приглашал. Как ты вообще узнала, где я? — запоздало приходит мысль.
— В документах у тебя посмотрела.
— Блять, да когда ты успела! — охреневаю. — Ты была у меня дома два раза!
— Пока ты был в душе, — заявляет как нечто само собой разумеющееся.
Господи, да она профессионалка…
— Так вот, Влад, я сюда ехала для того, чтобы мы нормально поговорили.
— Мы уже нормально поговорили, Ань, — парирую твердо. — Между нами все кончено. Я люблю жену.
Девушка усмехается зло:
— Так это она была? — в голосе яд. Сука, только попробуй хоть слово сказать… — Я считала, у тебя лучше вкус, Владик. Жена твоя как-то старовато выглядит. Она лет на семь старше тебя, да?
Жаль… очень жаль, что я не бью баб. Потому что этой хочется втащить так, чтобы зубы звенели.
Соберись, Одинцов. Она просто провоцирует тебя.
Я резко шагаю к Ане, та взвизгивает, пугается, что реально могу ударить. Но вместо этого я подхватываю ее под руку, второй рукой цепляю чемодан и выволакиваю на улицу.
— Ты что творишь! Отпусти! Ты делаешь мне больно! Я пожалуюсь в полицию! — Аня вопит на всю округу, и я уверен, ушлые старушки уже припали к окнам и наслаждаются зрелищем.
Определенно я дам им темы для обсуждения на неделю вперед.
Грубо запихиваю Аню в машину и нависаю над ней:
— Еще одно слово в адрес моей жены из твоего поганого рта — и клянусь, ты пожалеешь.
Видимо, мои слова производят нужный эффект, потому что Аня замолкает, сжимается в углу и, слава богу, молчит всю дорогу до вокзала.
Тут я выволакиваю ее, тяну за собой к кассам, беру билет на ближайший поезд.
— И что мне тут два часа делать? — она обнимает себя руками, оглядывается.
Вокзала тут толком и нет, будка пять на пять. Даже присесть негде. Но с Аней ничего не случится, есть камера и ходят менты.
— А меня это ебать не должно, Анют, — говорю зло. — Я тебя сюда не звал. Ты когда башкой своей думала о том, чтобы приехать, должна была предположить, что окажешься посланной нахер.
Грубо и жестоко? О да.
Но я разорвал с Аней отношения, если это вообще можно было назвать так, сказал, что люблю жену и хочу вернуть семью.
И я не отступлюсь.
Любовь
Крики девушки были слышны, как мне кажется, на всю улицу.
Я смотрела, каюсь.
Припала к окну и наблюдала за тем, как Влад выволакивает девицу за калитку и запихивает в машину.
Надо сказать, я и не знала, что Одинцов может вести себя так с противоположным полом.
Это Аня.
Да, та самая девица из новой жизни моего бывшего мужа. Веселая, сексуальная, смотрящая на него влюбленными глазами.
Когда-то и я смотрела на Влада таким взглядом — будто он центр моего мира.
Когда умирал наш брак, смотрела ли я на него хоть с крупицей обожания? Или же в моих глазах не было ничего, одна сплошная пустота?
Я любила Влада. Любила до последней секунды жизни нашего брака. Любила и после.
Я не знаю, какие отношения у Влада с этой девушкой. Полина сказала, что они расстались, но то, что Аня приехала сюда, говорит об обратном.
Чтобы не сойти с ума от размышлений, я выключаю свет и ложусь спать.
Слышу, как шелестит гравий и к дому Влада подъезжает машина. Смотрю в окно — так и есть, он вернулся. Один.
Влад останавливается и переводит взгляд на мой дом. Стоит так пару секунд, рассматривая его, а потом уходит к себе. Я же падаю обратно на кровать.
Мыслей целый ворох, но я уговариваю себя перестать думать и в конце концов засыпаю.
Утром начинается обычная рутина, но я решаю порадовать себя вкусным завтраком и затеваю блинчики. Уже привычно открываю дверь на кухню и буквально через несколько минут приходит кот.
Мяукая, он приближается ко мне, трется об ногу.
— Твой хозяин тебя совсем не кормит? — усмехаюсь, но кладу блинчик на тарелку и ставлю ее на пол.
Пушистый ту же принимается есть, а я продолжаю готовить.
Когда на кухню заходит Влад, я, честно говоря, уже не удивляюсь. Вчера у меня в душе все бурлило и кипело, столько всего я порывалась высказать Одинцову. Однако же запал благополучно иссяк, когда я увидела гостью Влада и вспомнила — пока я два года страдала, он устраивал свою жизнь.
— Влад, ты кормишь своего кота? Он вечно приходит ко мне голодный, — говорю я, не глядя на бывшего мужа.
Тот, будто тоже перегорев, опускается на стул.
— Я его нашел в подъезде, — объясняет зачем-то. — Ветеринар сказал, что он упал с высоты. К сожалению, хозяев я не нашел, так что пришлось забрать его к себе.
— Удивительно. Особенно с учетом того, что ты не любишь домашних животных.
— Со временем вкусы меняются, — выдает философски.
— Да, — усмехаюсь. — Точно.
— В общем, он отказывается есть корм. Ни сухой, ни влажный не хочет. Ему домашнюю еду подавай, а я, как ты знаешь, в готовке ноль.
Никак не реагирую на эту реплику, увлеченно дожаривая блины.
Где-то внутри у меня по-прежнему сидит мамочка, которая хочет накормить свою семью; я давлю в себе это чувство, помня о том, что мой муж сделал свой выбор в пользу одинокой жизни. Пусть теперь сам решает бытовые вопросы.
— Я пришел сказать, что вчера случилось недоразумение. Меня ничего не связывает с ней.
Молчу.
— Она приехала без приглашения и была сразу же отправлена домой.
Отставляю сковородку, складываю блинчик, отправляю его себе в рот и поворачиваюсь к мужу.
— Мне эта информация для чего?
Влад смотрит на меня исподлобья:
— Я хочу, чтобы ты знала: у меня никого нет.
— Зачем? — спрашиваю равнодушно. — Мы не женаты, отношений у нас нет. Живи с кем хочешь, трахай кого хочешь, женись, рожай новых детей. Меня это больше не касается. Я осталась в твоей старой жизни, Влад.
Муж поднимается на ноги, подходит ко мне:
— Нихера, детка. Ты в моем настоящем. Ты в моем будущем. И я хочу, чтобы между нами все было предельно ясно, — надвигается на меня. — Она это так, развлечение, пустое, как прокатиться раз на американских горках. Секундная эмоция — и забыто. Ты другое. Ты про долго и счастливо.
Влад подходит ко мне вплотную, обжигает взглядом. Я могу почувствовать его злость, все его эмоции сейчас легко считываются.
— Я верну тебя, Люба. Потому что я тебя лю…
Запихиваю блинчик Одинцову в рот и не даю ему произнести это слово.
Ныряю вбок, отходя от мужа, пока тот ошалело пытается пережевать блинчик.
— Вкусно, Любаш. Сколько с меня? Поцелуй? Куни?
Кривлюсь.
— Это была благотворительность. А поцелуй с куни оставь для своих телок.
— Нет никаких телок.
Усмехаюсь.
— Знаешь, в чем прелесть развода? Ты перестаешь верить словам, полностью обесценивая их. Так что, котик, можешь не разбрасываться тут громкими словами.
Сажусь на корточки, подкладывая еще один блинчик коту, и поднимаюсь, поворачиваюсь обратно к мужу:
— И возвращать меня не нужно, я же не вещь. Лучше сделай то, чего мне действительно хочется.
— Чего же тебе хочется?
— Одиночества. Свали подальше, а?
— Черта с два, — усмехается и делает шаг, перехватывая меня за талию, наклоняет голову и заглядывает мне в лицо. — Ты говоришь, что я тебе безразличен, не нужен, — пальцы на моей талии сжимаются, наверняка оставляя красные следы. — А я слышу лишь то, что сделал тебе больно и теперь ты не хочешь возвращаться в этот омут.
— Пусти.— Уже отпустил один раз. Уже оплошал. Больше не
совершу эту ошибку.
Влад придерживает мою голову и толкает в стену, жадно целуя.
Владислав
Я помню первый поцелуй.
Нам было по пятнадцать.
Она… черт, да какая же она была хрупкая, нежная. Девочка-девочка.
Глаза такие голубые, что тонешь в них и даже не думаешь о том, чтобы попросить спасательный круг.
Ты готов сдохнуть ради нее. Отдать все то немногое, что у тебя есть. Разосраться в прух и прах с родителями, послать нахуй долбоебов-друзей — да что там друзей, послать к чертям весь мир.
Пусть только она будет рядом. Милая, искренняя, такая светлая, что ты готов мир перевернуть.
Люба не умела целоваться. Я тоже. Прежде мы не умели ничего, но встретив ее однажды, лично я понял, что пропал. Это не было любовью с первого взгляда — это была любовь до гробовой доски.
Клянусь, я видел воочию нашу жизнь и то, как мы состаримся, окруженные детьми и внуками.
И это было самым большим счастьем.
Люба стеснялась, неловко мазала губами по моему лицу, а я перехватывал их и ее дыхание.
Мне хотелось большего, мне нужна была вся она как на блюдечке. Мне было семнадцать, и я, в общем-то, не знал нихера о сексе, но знал все о Любе и том, что ей рано.
Я не торопил ее, не настаивал. Просто целовал, трогал тонкие запястья, касался губами пульсирующей венки на шее и вдыхал ее запах будто самый потрясающий аромат в мире.
Прошло больше двадцати лет, но от поцелуев с Любой меня выносит так же, как в тот самый первый раз на берегу тихого пруда, ставшего нашим сакральным местом.
Только сейчас, пройдя трудный путь через тернии к звездам и обратно, я понимаю, какое же это счастье — целовать Любу. В общем-то, это и было моим планом на жизнь: просто целовать ее, пока не сдохнешь. Но в какой-то момент все пошло по одному месту…
Я прикусываю ее губу, и она тоненько стонет.
Да, я знаю, как целовать свою детку так, чтобы она теряла разум.
Одиночества она хочет? Покоя? Нового мужика?
Нет. По всем пунктам. Протестую. Эгоистично? Мне похер.
Мне нужна моя жена. Она должна быть рядом со мной, потому что это единственное счастье, которое доступно нам обоим.
Я веду рукой по ее талии и сжимаю пальцы. Знаю, больно, поэтому не перегибаю палку. Закидываю ее ногу на себя, потом делаю то же самое со второй ногой.
Люба потеряна в пространстве, и я знаю, что после мне прилетит по башке от моей тигрицы, но готов рискнуть, лишь бы вновь почувствовать себя живым. Потому что жив я только рядом с ней. Я могу дышать, только когда чувствую ее дыхание на своей коже.
Это парадокс моего странного решения о разводе. Я-то думал, что не живу в браке. Что где-то есть новая и интересная жизнь, а оказалось, что все прочее тускло и неинтересно.
Что самый кайф рядом с ней. В нашей квартире. С нашими уже выросшими детьми.
Мне надо было проебаться, чтобы понять это.
Но теперь я знаю, что нужно делать и какие решения принимать.
Веду губами по уху, прикусываю мочку, Люба ахает, а у меня стоит так, как не стояло двадцать лет назад.
Ни одна женщина на протяжении моей жизни не смогла переплюнуть Любу. Такого восхищения удостаивались только она одна. Уникум. Исключение из всех правил. Идеальная женщина, созданная кем-то свыше для меня.
— Господи, как же я тебя люблю, — шепчу пылко и веду губами по ее шее.
Она замирает, возвращаясь в реальность и приходя в себя.
И будто в подтверждение, отталкивает меня, и мне приходится отступить.
Вместо тумаков или пощечины, Люба бьет сильнее. Она вытирает тыльной стороной руки губы и говорит:
— Мог бы и посильнее постараться Одинцов. Отработал не очень.
— Сучка, — произношу на выдохе, в восхищении.
Задевают, ох как меня задевают ее слова.
— Видишь, Владик? — тянет нараспев. — Мне плевать.
— Как же ты хуево врешь, любимая, — надвигаюсь на нее. — Как бы я хотел заткнуть тебе рот своим членом, но придется лишь этим.
Большим пальцем оттягиваю ее нижнюю губу, кладу ей в рот блинчик и провожу пальцем по губам.
Пока Люба ошарашенно пережевывает еду, я веду ладонью ниже, в ложбинку груди, разгоняя мурашки по ее нежной коже.
Трахну ее сейчас прямо тут, и положим конец этому разводу.
Моим бурным фантазиям не суждено сбыться, потому что дверь в дом с другой стороны открывается и слышен голос Коли:
— Мам, ты тут?
— Мы тут, Коль, на кухне, — кричу сыну, пока Люба спешно поправляет одежду.
Сын заходит на кухню под руку с девушкой.
Сказать что я в ахере — значит недооценить степень моего удивления. Потому что рядом с нашим сыном стоит дева. Затянута в черную кожу, везде пирсинг, татуировками полностью забиты руки и ноги, даже лицо в них.
— О, пап, и ты тут. Познакомься, это Стелла. Стелла — моя будущая жена.
Люба медленно поворачивается ко мне, мы пересекаемся одинаково шокированным взглядами
Вот это, блять, поворот…
Любовь
Честно говоря, я даже не знаю, за какую эмоцию ухватиться. За то, что мой бывший муж полез ко мне со своими поцелуйчиками? Или же за злость на себя — как пятнадцатилетняя дуреха повелась на его ласку. Снова, мать его!
Или за шок от того, чем ошарашил нас сын.
Двадцатидвухлетний Колька уже достаточно взрослый, чтобы жениться, рожать детей и все в этом духе. В конце концов, он появился, когда мне было восемнадцать, а Владу двадцать, уж точно не нам его осуждать, но…
Дело пахнет жареным, надо сказать.
Наш Николай, конечно, парень симпатичный. От отца он унаследовал высокий рост, крепкое телосложение и темные волосы. Часть меня проявилась лишь в характере, смягчив твердолобую решимость отца. У нас с Колей хорошие, доверительные отношения, с отцом он также близок.
И как раз шок на лице Влада говорит о том, что он поражен ничуть не меньше меня.
Коля никогда раньше не знакомил нас со своими девушками. Всегда он отшучивался, говорил, что это несерьезно, а вот когда будет серьезно, тогда и познакомит.
Внешность Стеллы вызывает шок. Если уж говорить начистоту, то она девушка из разряда «ужас любой матери». Она готка? Или как это называется?
На руках набиты черепа со скелетами, в носу и на губе кольца.
Ох, мама дорогая.
— Стелла, доброе утро, приятно с вами познакомиться, — Влад приходит в себя первый.
Обнимается с Колей, усаживает гостью за стол.
— Я как знала, что будут гости, поэтому напекла блинчиков, — обнимаю Колю. — Здравствуй, сынок. Стелла, какое у вас красивое имя.
Удивительно, но девушка смущена и потупила взгляд.
— Спасибо, — улыбается скромно.
— Присаживайтесь, — указываю на стол.
Влад подходит ко мне, шепчет на ухо:
— Я тоже остаюсь.
— Только попробуй уйти, — цежу сквозь зубы.
— Блины я ем, — заявляет нагло.
— Не расплатишься.
— Выпишу тебе абонемент на куни, — заявляет нагло.
Шикаю на него и пихаю в бок.
Завтракаем, знакомимся, общаемся.
— А я, мам, сессию сдал, думаю — чего это ты тут одна скучаешь, надо навестить. А заодно такое важное дело сделать, — притягивает к себе Стеллу, по щекам которой ползут красные пятна.
— Давно вы вместе? — спрашивает Влад, кладет блинчик в рот и подмигивает мне.
Ну гад…
— Пару месяцев, — тут же отвечает сын. — Знаю, это недолго, но у нас так быстро все закрутилось, что я не смог противиться чувствам.
Коля протягивает палец и щелкает девушку по носу. Стелла снова смущается. Все это вызывает какой-то жуткий диссонанс.
— Стелла, а вы учитесь или работаете?
— Я однокурсница Коли.
— Странно, что Коля не упоминал о вас ни разу, — говорю я.
Это не со зла. Я реально пытаюсь сложить два и два.
— Я просто ее только сейчас разглядел, мам, — Коля улыбается.
— Ну что ж, здорово, что вы приехали. Надеюсь, хорошо проведете время.
Коля по очереди смотрит то на меня, то на Влада:
— А вы как тут поживаете, родители? Помирились?
Давлюсь чаем, который отпивала в это время.
Одинцов же невозмутимо хлопает меня по спине.
— У нас все прекрасно, Коль.
— Сын, мы не мирились, потому что не ссорились. Между нами все по-прежнему. Твой отец живет в своем доме, а я тут.
Коля явно в замешательстве.
— Но когда я вошел в дом, вы были вместе.
— Твой отец просто выпрашивал у меня еду, — победно улыбаюсь, пока Влад смотрит на меня прищурившись.
— О, — Коля моргает, пытаясь понять, что происходит. — Понятно. — и трясет головой. — Или нет. Ничерта не понятно.
Я поднимаюсь:
— Все по-старому, Коля, — поворачиваюсь к мужу: — Влад, тебе пора. Стелла, идемте, покажу вам вашу с Николаем комнату.
— Ой, — девушка растерянно моргает, — это же неудобно. В родительском доме в одной комнате…
— Перестаньте, — отмахиваюсь, — мы взрослые люди и все прекрасно понимаем. Хотя если вам неудобно…
— Нам удобно! — заявляет Коля.
Неделя проходит странно быстро. Стелла оказывается очень чуткой девушкой, а еще она прекрасно готовит. Отношения с Колей у них необычные. Они оба напоминают школьников, которые вальсируют в первый раз.
Влад периодически приходит к нам, но держится на расстоянии. Никаких выяснений отношений и глупых обещаний любви до гроба.
К концу первой недели я окончательно убеждаюсь в том, что мне пытаются навешать лапшу на уши.
Когда посреди ночи тихонько щелкает входная дверь, я навостряю уши.
Я выхожу на улицу и прислушиваюсь, пока не понимаю, что отчетливо слышу чей-то тоненький плач. Иду на звук и нахожу Стеллу.
На ней широкая бабушкина сорочка в пол, очки в толстой оправе — полный дисбаланс Стеллы дневной и Стеллы ночной.
Она тихо плачет. Если бы я спала, ни за что бы не услышала, что кто-то вышел из дома.
— Стелла, детка, ты чего?
Присаживаюсь рядом с ней. Девушка шарахается от меня, но я перехватываю ее.
— Выкладывай.
— Коля… — всхлипывает, — Коля попросил подыграть ему.
— Подыграть?
— Он сказал, что, когда вы увидите такую невестку, то объединитесь с Владиславом Никифоровичем и будете воевать вместе против нас с Колей. И это поможет вам помириться.
И принимается рыдать еще сильнее.
Девочки, у меня тут вышла новинка про молодую учительницу, большого и маленького бандита
https://litnet.com/shrt/_Svk
Любовь
— Все-таки надо было пороть Колю, — вздыхаю.
— Простите меня, — губы у Стеллы трясутся. — Вы такая хорошая, я не хотела вас обманывать.
Девочка уходит в истерику, хватает ртом воздух, трясется.
— Как ему вообще это пришло в голову? — бормочу растерянно.
— Я… я плохо поняла, но, кажется, он узнал, что ваш муж хочет вернуть вас.
— Бывший муж, — поправляю девушку.
— Д-да, бывший муж. И Коля загорелся идеей помочь ему.
— Так Влад знает? — у меня аж голос садится.
— Нет-нет, что вы! Владислав Никифорович не знает ничего.
— Ох… — тру грудь, в которой ноет сердце. — Ну хоть так.
Я бы прибила Влада, если бы он был в курсе и допустил все это.
— Вы такая хорошая, — тянет Стелла и снова плачет. — Я не хотела вам врать. Вы добрая и со мной хорошо обращались. И не заслужили обмана.
— Ну и наворотил дел Николай, — качаю головой.
Довел девочку до истерики. Ради чего? Мы что, дети, чтобы пытаться обвести нас вокруг пальца?
— Так, хватит сидеть, — поднимаюсь и ряну Стеллу за руку. — Идем в дом, будем пить чай.
Завожу девушку на кухню, прикрываю дверь, чтобы не разбудить Колю. Мне надо задать девушке еще несколько вопросов.
Пока она отогревается в доме, я завариваю ромашковый чай и ставлю чашку перед Стеллой, вторую перед собой.
— Пей, Стелла. А то ты вся дрожишь.
— Вы такая-я хорошая.
— Стелла, — смотрю на нее строго, — все нормально. А тебе нужно успокоиться.
Быстро кивает и по-детски растирает слезы по щекам.
Эх ребенок-ребенок, куда же тебя занесло?
— У Коли был какой-то план?
— Нет, он попросил меня переодеться, даже повел в магазин для панков или… я не совсем поняла. Накупил мне странных вещей. Вы не подумайте, вообще я так не одеваюсь.
Да уж понятно…
— Он думал, что вы увидите меня и объединитесь, чтобы поссорить нас.
— Мы? — я округляю глаза, глядя на девушку в шоке. — Какого он мнения о нас с Владом?
Мы не тираны. Даже если сын нашел себе девушку, которая отличается от нас, что тут такого? Главное, чтобы человек хороший был, а во что одет — это вообще второстепенно.
Стелла отпивает горячий чай и пожимает плечами. Медленно, но верно она успокаивается.
— Стелла, но тебе все это зачем?
— Я… — она моргает глазами, и по ее щекам ползут красные пятна. — Мне нравится Коля.
— Мне жаль, — качаю головой, а Стелла замирает. — Мой сын, как выяснилось, тот еще… гад и не достоин такой девушки, как ты.
Но что уж тут поделать. От осинки не родятся апельсинки.
— Воспользовался девушкой так цинично, — продолжаю.
Ведь он, я уверена, знал о том, что у Стеллы чувства к нему. Ладно, может, и не знал, но догадывался.
— Я не могу так больше, — шепчет Стелла. — У меня сердце разрывается на части, когда я понимаю, что приходится вам врать.
— Все, милая, перестань. Не надо так нервничать. Ты молодец, что рассказала мне все, а Коле надо всыпать ремня за то, что так поступает с тобой.
Надо быть полным кретином, чтобы не понимать, почему девочка делает все это. Ведь наверняка сын знает, что она безотказная потому что влюбленная.
— Так, все, — поднимаюсь из-за стола. — На этом все, Стелла. Довольно мучить тебя.
— Можно я поеду домой? — спрашивает шепотом.
— Конечно можно, детка, — говорю мягко и подхожу к девушке, обнимаю ее.
Кажется, и мне пришло время уехать. Уже ясно, что никакого спокойствия тут не будет. Влад не отстанет от меня, а на сына я так зла, что даже говорить с ним не хочу.
— Где твои вещи, Стелла?
— Да у меня их совсем немного, — мнется. — Они в комнате, где мы спим с Колей. Только он спит на полу, а я на кровати.
— Тогда ты забирай свои вещи, а я соберу свои.
— Но Коля…
— Он крепко спит.
Расходимся с Стеллой по своим комнатам. Она собирается тихо, как мышка, и делает это быстрее меня — вещей-то у нее всего один рюкзак, а вот сборы моего чемодана занимают больше времени.
Ближе к рассвету мы со Стеллой собраны и готовы к дороге.
Я беру листок и пишу: «Ну и наворотил ты дел, сын».
Кладу на лист запасной комплект ключей, Стелла помогает мне погрузить вещи в багажник.
Я оглядываюсь на свой дом и на соседский, в котором сейчас живет Влад. Вот пусть он сам с сыном разбирается — уверена, когда сын поймет, что мы уехали, то расскажет все отцу.
Что-то, а в воспитании Влад строг. Он никогда не отмахивался от детей и всегда участвовал в их жизни, так что думаю, будет зол на сына даже сильнее меня.
Вот пусть и поговорит с ним по-мужски, а мы со Стеллой тем временем выезжает на трассу.
— Только для начала мы заберем мою дочь, Злату.
— Она, кажется, в лагере?
— Да. Она уже пару дней канючит, просится домой. Небольшой крюк сделаем, ты не против?
— Нет, что вы, — отвечает смущенно. — На поезде я бы целый день ехала.
Да, на машине гораздо быстрее выйдет.
Вот и хорошо.
А я смотрю в зеркало заднего вида, глядя на занимающийся рассвет, и мысленно прощаюсь с Владом.
Владислав
— Пап.
— Пап.
— Пап.
Открываю глаза и смотрю на сына, который нависает надо мной.
— Коля? Который час? — тянусь к телефону.
— Семь.
Сажусь на кровати и двигаю шеей. Она страшно болит. Неделя на этой допотопной кровати — убийство для моей спины.
В этом доме никто не ночевал больше десяти лет. Конечно, поддерживали чистоту, но мебель старая и страшно неудобная.
— Ты чего так рано встал? Девчонки тоже проснулись? — потягиваясь, зеваю.
— Девчонки, по ходу дела, и не ложились, пап, — вздыхает сын. — Я встал, а их нет.
— Может, на рынок уехали? — хотя бред, даже для нашей деревни рынок в семь утра это слишком рано.
— Их вещей нет, пап, — говорит Николай с виноватым выражением лица.
Поссорился со Стеллой? Может, Люба на вокзал ее повезла?
Поднимаюсь с кровати, натягиваю футболку и шорты, иду в соседний дом. Николай за мной.
Машины жены нет. И как только уехала так тихо?
Первым делом иду в спальню Любы. Постель убрана, всяких женских мелочей и чемоданов не видно. Наглею и открываю дверцы шкафа — полки пустые.
— Не понял, — бормочу себе под нос и оборачиваюсь к сыну. — Вещей Стеллы тоже нет?
— Нет, — качает головой и отводит взгляд.
— Так… — набираю номер Любы, и она отвечает довольно быстро, фоном слышится шум дороги. — Любушка, солнышко, где ты?
— Завязывай, Одинцов, со своим солнышком, — отвечает привычно.
— Куда ты едешь?
— Влад, я забираю Злату и возвращаюсь в город.
— Подожди, у Златы еще неделя в лагере.
— Она тебе не жаловалась? Наша дочь уже несколько дней просится домой.
— Злата говорила мне, что ей в лагере не особо нравится, — дочь пару раз она жаловалась мне.
— Ну вот. Я решила забрать ее.
— Что ж, хорошо, — произношу растерянно. — Но, Люба, к чему эти шпионские игры? Почему ты уехала ночью, как воришка?
— А это ты у своего сына спроси, — хмыкает зло. — Судя по тому, как спокойно ты разговариваешь, ты еще не в курсе того, что он учудил. Кстати, Стелла со мной, а Коле передай, что я разочарована в нем.
— Что за хрень? — бросаю взгляд на сына, но тот прикрывает рукой лицо.
— Влад, будь добр, — продолжает Люба деловым тоном, — когда вам обоим надоест играть в деревенскую жизнь, закройте дом, предварительно выключив газ и воду. Ну ты понял. Ключи я потом у тебя заберу. Все, пока.
Отключается, а я трясу головой.
— Николай, — дергаю бровью, глядя на сына.
— Я хотел как лучше, — заявляет покаянно.
На наши голоса выходит кот, и Коля берет его на руки, закрываясь им от меня.
Иду на кухню мимо сына и нахожу записку, написанную почерком Любы, и связку ключей.
— Сын? — поворачиваюсь к Коле, который стоит у меня за спиной. — Выкладывай.
— Только не злись, пожалуйста!
Закрываю глаза.
— Что ты сделал?
— В общем, Стелла не моя девушка. И вообще она не такая. Она обычная ботанка. Я попросил ее подыграть мне, чтобы вы ужаснулись из-за такой будущей невестки и объединились с мамой против нас, помирились и снова сошлись.
Минуту до меня доходит все.
— Ты серьезно? — я не могу поверить в то, что сын пошел на это.
— Я тебе помочь хотел! — выпаливает.
Сажусь на стул и тру виски.
— А девочка, Стелла… зачем ей это все?
Коля отводит взгляд.
— Кажется, она влюблена в меня, поэтому согласилась.
Подхожу к сыну и даю отеческий подзатыльник.
— Эй! Я же как лучше хотел.
— С девушкой зачем так? Просто использовал ее.
— Пап, я правда помочь хотел, — говорит покаянно.
Качаю головой:
— Коль, мало мне каяться перед твоей мамой, теперь тебе придется просить прощения у Стеллы.
— Знаю, — кивает. — Она, наверное, не выдержала и маме все рассказала.
— А та как наседка взяла девочку под свое крыло, — улыбаюсь, думая о Любе. — Коль, это мой косяк, понимаешь? Я принял неверное решение, и только я могу все исправить.
— Мама же любит тебя, я вижу. И ты ее любишь. Думал, помогу тебе и вы быстренько помиритесь, заживете счастливо.
— Сын, лучше займись своей жизнью, — говорю миролюбиво. — А я с твоей мамой сам разберусь. Я накосячил, и только мне все исправлять.
— Обещаю, больше не буду вмешиваться, — заявляет решительно.
Я осматриваюсь в доме Любы. Он перестает играть яркими оттенками, потому что в нем больше нет моей любимой хозяйки.
— Значит, так, — хлопаю в ладоши. — Делать в деревне нам больше нечего. Выключаем все, собираем вещи и уезжаем отсюда.
— Ты правда приехал сюда только за мамой?
Я не люблю это место. У меня было не самое классное детство, поэтому в сознательном возрасте старался держаться отсюда подальше. И дом свой я не люблю — он напоминает мне о том, о чем не хочу вспоминать.
С родителями было непросто…
Сюда я приехал только из-за Любы. Если ее тут больше нет, то и мне желать нечего.
— Все верно, Коль.
У меня с этим местом были связаны большие планы. Я искренне считал, что здесь, где так много наших общих воспоминаний, у меня получится вернуть Любу, но, кажется, все будет гораздо сложнее.
Сборы занимают несколько часов, а после мы выезжаем в город.
Новая локация. А значит, новый план по завоеванию моей Любви.
Любовь
После приезда домой мы со Златой отсыпаемся два дня, а после еще столько же разбираем вещи и наводим порядок в квартире.
Возвращение домой неизбежно окунает меня в реальность.
Надо признать, что попытка побега в глушь не удалась.
Если раньше мы с Владом держали нейтралитет, то после этой поездки уровень отношений и вовсе скатился ниже плинтуса. Он сказал мне много неприятных вещей, я наговорила ему всякого.
Уж лучше бы все оставалось как есть. Он где-то там, в своей новой жизни, я тут, в своем одиночестве.
— Мам! — кричит Злата из своей комнаты. — Мне папа звонил, просится домой.
Ну прямо как блудный кот.
— В каком смысле? — я заглядываю к дочери в комнату.
— Он хотел забрать меня, чтобы мы погуляли в городе.
Как ни крути, а отец Влад хороший. Если Коля взрослый, то Злата еще подросток, и ей важно присутствие в жизни обоих родителей.
— Папа хочет прийти сюда и подождать. Он был где-то неподалеку и решил позвать меня на прогулку. Не в машине же ему ждать?
Почему бы и нет? На улице лето, солнце светит. Не замерзнет.
— Мам, ну пожалуйста, — Злата умоляюще складывает руки на груди.
— Пусть заходит, — сдаюсь.
— Ты лучшая!
Злата убегает переодеваться, а я иду открывать дверь, в которую звонят.
— Привет, — Влад заходит в квартиру уверенно, как к себе домой.
— Привет, — здороваюсь с ним холодно и смотрю краем глаза на бывшего мужа.
Он одет в джинсы и рубашку поло. Свеж. Ухожен. Красив, зараза.
И да, выглядит моложе, чем когда мы были в браке. То ли тому причина сбритая борода, то ли новая стрижка.
А может, отсутствие багажи в виде семьи.
— Проходи. Будешь кофе? — веду рукой, приглашая на кухню.
Что бы там ни происходило с нами в родительском доме, а наличие двоих детей заставляет держать себя в руках и делать вид, что между нами мир, а не война.
— Не откажусь, спасибо, — Одинцов отвечает вежливо, без уже ставших привычными ухмылок и кривых улыбок.
Я иду на кухню, запускаю кофемашину, Влад садится на стул, на свое место, которое обычно занимал, когда мы жили вместе в этой квартире.
Мне кажется, это не специально, а на автомате, просто потому, что так он делал много лет.
— Коля живет у тебя?
— Да. Страдает оттого, что попал к тебе в немилость.
— Ничего, пусть пострадает, ему полезно будет. В следующий раз подумает, прежде чем использовать девушек в своих целях.
Николай был торжественно изгнан мною из дома. Обычно, когда он приезжает на выходные, то останавливается у нас со Златой. Но пусть теперь поживет с отцом.
— Он разговаривал со Стеллой, я передал тебе?
— Нет, но мне рассказала Стелла. Она его простила, потому что любит. Это было ожидаемо.
— То есть меня ты не прощаешь, потому что перестала любить? - спрашивает вдруг.
Я подношу чашку и ставлю перед Владом.
— Я не прощаю тебя потому, что ты ни разу не извинился, — усмехаюсь печально, наблюдая за тем, как бывший муж цепенеет.
— Не извинился? — переспрашивает шокированно.
— Не переживай, — отмахиваюсь легко. — Уже несколько поздно для этих слов, их время прошло. Так что забей и живи дальше. Мое прощение тебе для этого не нужно.
Одинцов рассеянно отпивает кофе и слепо мажет по мне взглядом. Что, забыл?
Ну конечно. Ведь для него это было мелочью.
— Да и за что извиняться? — говорю вслух. — За свои истинные желания? Ты был честен со мной, а за правду разве просят прощения?
— За правду нет, а за боль да, — говорит серьезно.
— Мне больше не больно, Влад, — отвечаю легко. — Время все-таки лечит.
Я ни за что не признаюсь, что по-прежнему мысленно проматываю каждый наш разговор, думая, было ли в моих силах остановить Влада.
Одинцов открывает рот, намереваясь что-то сказать, но на кухню входит Злата:
— Я готова, пап. — И переводит взгляд на меня. — Мам, ты позвонишь, когда будешь возвращаться домой?
— Конечно.
— Уезжаешь куда-то? — Влад смотрит на меня в ожидании ответа.
— Да, у меня встреча с Лисовским.
Это мой давний клиент.
— У мамы свидание, — ляпает Злата.
— Не понял, — Влад округляет глаза. — С Лисовским? Ему же восемьдесят!
Осуждающе смотрю на Злату, а потом перевожу взгляд на Влада:
— Во-первых, Лисовскому семьдесят девять, у него юбилей на днях. Во-вторых, это не свидание, а рабочая встреча.
— У мамы будет новый клиент, — улыбаясь, сообщает дочь.
— Злата! — выпаливаю зло.
— Лисовский хочет тебя с кем-то свести? — Влад хмурится.
— С новым клиентом.
— С кем? — тут же спрашивает Одинцов.
— Влад, я не обязана отчитываться перед тобой.
— Кто он? — не унимается.
Злата ойкает:
— Кажется, я телефон забыла! Сейчас сбегаю за ним, а вы пока поболтайте.
Похоже, мне предстоит серьезно поговорить с дочерью о личном пространстве. Мало того что подслушала мой разговор, теперь еще отцу сдала.
Одинцов поднимается, идет на меня.
— Назови фамилию.
— Зачем? — спрашиваю с вызовом.
— Ты скрываешь от меня что-то, очевидно же, раз отказываешься называть фамилию. Если подобное происходит, значит, я знаю этого человека.
Пронырливый, гад.
— Хорошо. Это Агапов.
— Юрка? — выкрикивает Влад. — Мой бывший деловой партнер?
— Угу, — отвечаю легко.
Влад заводится за секунду, глаза его наливаются злостью.
— Тот самый, который ронял слюни тебе в декольте каждый раз, когда видел?
— Ты утрируешь, — отвечаю спокойно.
— Люба, девочка моя, скажи, что ты пошутила, — говорит обманчиво-мягко и подходит ближе, мягко сжимает мое плечо. — Ты же понимаешь, зачем он делает все это?
— Понимаю, конечно, — я держусь как могу, лишь бы не скатиться в ссору. — Юрию нужна картина, и он решил обратиться к арт-дилеру, которого знает лично и которому может довериться.
Любовь
В ресторан я приезжаю, опоздав на десять минут.
Это рабочая встреча, а не свидание, опоздание неуместно, но Влад взбесил меня, и я была рассеяна, собиралась долго, а потом и вовсе встала в пробку.
— Добрый день. Вас ожидают? — вежливо спрашивает хостес.
— Да. Столик забронирован на имя господина Лисовского.
— Идемте, я провожу вас.
Уже издали я вижу, что Борис Антонович и Юрий сидят за столиком и что-то бурно обсуждают.
Не буду врать — я понимала, что Агапов не просто так попросил свести его со мной.
У них с Одинцовым когда-то произошел скандал, но бизнес есть бизнес. Тут либо ты, либо тебя. Так вышло, что Агапов оказался быстрее. И Влада бесит именно это — то, что другой мужчина обошел его.
Наша встреча не для того, чтобы позлить Влада, она скорее как бонус. Мне нужен этот клиент, потому что он принесет мне хороший чек. А так как я теперь могу надеяться только на саму себя, то буду браться за любую работу и любого клиента.
Агапов не какой-то мерзкий мужик.
Он на четыре года младше Влада, вполне себе симпатичный мужчина. Разведен, имеет десятилетнюю дочь.
— Прошу прощения за опоздание, — подхожу к столику, и оживленный разговор прекращается, две пары мужских глаз оборачиваются ко мне.
— Люба, как я рад тебя видеть, — Лисовский выходит из-за стола и по-отечески обнимает меня. — Я целый месяц страдаю! Говорят, выставят на аукцион «Пробуждение» Миллера! Мне бы очень хотелось заполучить эту картину к себе в коллекцию.
— Выставка будет через неделю, Борис Антонович, — киваю вежливо. — Я могу сопроводить вас на аукцион или купить для вас эту картину.
Все что угодно за ваши деньги.
— Ох, душенька, у меня от сердца отлегло, — смеется и ведет рукой. — Но что это я! Позволь представить тебе: это Юрий Агапов, мой хороший знакомый.
Юрий обходит стол и приближается ко мне.
Секунда на оценивание — он определенно изменился в лучшую сторону, и заметно, что над его гардеробом поработал профессионал, потому что мужчина выглядит очень стильно.
Я протягиваю ему ладонь для делового рукопожатия, но вместо этого Юрий перехватывает мою руку и опускается к ней с поцелуем.
— Рад вас снова видеть, Любовь, — говорит галантно.
— Так вы знакомы! — Лисовский хлопает в ладоши. — Чу́дно, дорогие мои, чу́дно.
— Здравствуйте, Юрий, — сохраняю деловое выражение лица и улыбаюсь Агапову.
Тот довольно кивает и помогает мне сесть за стол, выдвигая стул.
На самом деле, он и раньше был галантным и вежливым. Мы мало общались, все-таки больше времени он провел с моим мужем, и были это общие, ни к чему не обязывающие разговоры, не более. Что там себе выдумал Одинцов насчет того, что кто-то роняет слюни в мое декольте, я не знаю, лично я не замечала со стороны Агапова каких-то похотливых взглядов.
Мужчины рассаживаются за стол, мы делаем заказ, и Лисовский берет разговор в свои руки.
— Любонька, мне еще нужно попросить тебя об услуге. Моей Натали в этом году семьдесят пять. И я бы очень хотел подобрать для нее нечто особенное, — заговорщически сообщает мужчина.
— Вы бы хотели подарить ей картину?
— Нет, боюсь, что нет. Я решил преподнести ей колье. Что-то старинное и страшно дорогое, — мужчина хитро смотрит на меня и смеется своим словам.
— Конечно, я специализируюсь на картинах, но вам в просьбе отказать не могу, — улыбаюсь Борису Антоновичу. — Дадите мне пару недель? Я подберу для вас несколько вариантов, пообщаюсь с коллегами, которые работают в этой сфере, и позвоню, приглашу на встречу.
— Это было бы идеально, Люба! Я знал, что на тебя можно положиться. — Лисовский поворачивается к Агапову. — Но вообще, Люба, я хотел представить тебя Юрию. У него появилось желание прикупить себе парочку картин в личную коллекцию, и он обратился ко мне за советом. А что я могу посоветовать? Только познакомить с тобой.
— Спасибо вам большое за доверие, Борис Антонович. И за рекомендацию, и за то, что поручили такой важный подарок — украшение для жены. Не напомните, сколько лет вы вместе?
— Ох, душенька, больше пятидесяти пяти лет! — сообщает с гордостью.
— Невероятно, — качаю головой.
Наш с Владом брак едва двадцать выдержал.
Хочется спросить у Лисовского, не было ли у него желания уйти от жены и начать жить свободной жизнью, где доступно все. Но конечно, я молчу, потому что это нетактично.
— Что ж, молодые люди, — Борис Антонович хлопает себя по ногам. — Раз вы знакомы, то, пожалуй, пойду я к своей ненаглядной.
— Конечно, Борис Антонович, — улыбается Юрий. — Думаю, мы с Любовью дальше сами справимся.
Я киваю в ответ на его слова, и Лисовский уходит.
— Надо же… пятьдесят пять лет, — Агапов качает головой. — Мой брак продержался десять лет.
— Да, — вздыхаю. — Понимаю.
Я говорю это и тут же жалею о своих словах, потому что граница между нами тут же стирается и Агапов реагирует.
— Я слышал. Сочувствую, Любовь, — происходит заминка. — Или поздравляю, в зависимости от того, кто первый решил развестись.
Я не глотаю эту наживку и отвечаю:
— Неважно, кто первый предложил развод, главное, чтобы бывшие муж и жена могли сохранить человеческие отношения, особенно когда в семье есть дети.
— Тоже верно, — усмехается и роняет голову. — У нас, правда, так и не вышло.
— Мне жаль.
— Сложно сохранить отношения, когда застаешь свою жену в постели с любовником.
Так, а вот это уже точно меня не касается.
— Боюсь представить, что вы чувствовали, — делаю глоток кофе и продолжаю: — Юрий, я бы хотела вернуться к вопросу картин, с вашего позволения.
— Конечно, Люба, — отвечает мягко и принимается пояснять. — Мне нужно нечто нейтральное, без голых тел. Природа, пейзажи, абстракция. Я не против современных художников, конечно, если они уже имеют некое признание. Картина будет висеть у меня в кабинете, так что я бы хотел, чтобы, когда я называл имя художника, знающие люди понимали, о ком идет речь. Вот бюджет.