Бывший муж. Снова будешь моей

Глава 1

— Это моя дочь?!

Голос режет пространство за спиной — низкий, знакомый до дрожи. Узнаю его мгновенно, даже спустя три года. Даже в кошмарах мне его не спутать.

Я замираю, кислорода начинает не хватать в легких. Сердце колотится где-то в висках.

Не может быть. Не сейчас. Не когда наконец-то стала забывать его.

Медленно, через силу, поворачиваюсь, сталкиваясь с темным взглядом бывшего мужа.

Тимур.

Он стоит в двух шагах от меня. Темное пальто идеально облегает его спортивную фигуру, подчеркивая широкие плечи и подкачанные бицепсы. Лицо с резкими, аристократическими чертами будто высечено из мрамора: высокий лоб, прямой нос, угловатый подбородок с едва заметной ямочкой. Холодные, темные глаза смотрят на меня оценивающе, без тени былой нежности. Они исследуют, сканируют, пытаются заглянуть в самую душу.

Он переводит взгляд за мою спину, туда, где стоит моя девочка, насыпая корм бездомной кошке, о чем-то с ней разговаривая.

В горле пересыхает, а губы не слушаются.

Он снова возвращает взгляд на меня. Взгляд полон льда, отчаяния и ярости.

— Я задал вопрос, Марина. Это моя дочь?

В его голосе уже нет привычной мягкости. Той нежности, с которой он разговаривал со мной когда-то. Если его внешность лишь слегка приобрела стать и мужскую харизму, то внутренне мой бывший муж сильно изменился. Я не узнала ничего о нем специально, но слышала, как его называют “палачом” в бизнесе. И сейчас я понимаю почему. Он слишком беспощадный, слишком жестокий, слишком бесчувственный. От него веет опасностью и бесконечной всепоглощающей властью.

Он делает шаг вперед, заставляя меня отступить назад, пытаясь прикрыть свою малышку.

— Тимур, я не понимаю, о чем ты? — шепотом произношу я. Ведь я уже знала, что до него дошли слухи, но не была уверена, что он придет вот так скоро. Что он действительно решит проверить, после того как отказался от нас. Когда я так в нем нуждалась в роддоме, он был с ней, со своей бывшей. Когда наша дочь боролась за жизнь, он решил развлечься с другой.

— У нее глаза… мои, — он вновь бросает взгляд через меня на дочь. Смотрит пристально, жадно. В груди все сжимается. Он не имеет на нее права. Он отказался от нее. Теперь, когда она выжила, когда смеется, бегает, живет полной жизнью, он решил вернуться? — Ты украла у меня ее. Первые шаги. Слова. Ты украла три года.

— Ребенок не твой! — срывается тихо с губ. — Ты ошибаешься!

Он усмехается. Взгляд меняется, появляется нездоровый предупреждающий блеск. Та самая опасная смесь ярости и боли, которой я еще никогда не видела.

— Ты никогда не была той, кто ляжет под первого встречного, — губу прикусываю. Он знает меня. Мы были вместе достаточно времени, он стал моим первым и единственным мужчиной. Он учил меня всему. Он знает меня лучше, чем я сама. Знает, когда я лгу. Признаться, врунья из меня всегда была плохая.

— Значит, ты меня плохо знаешь, Тимур.

— Если ты так настаиваешь, — снова этот взгляд, от которого я непроизвольно обхватываю себя за плечи, чтобы хоть как-то отгородиться. — Поедем в клинику прямо сейчас. Сделаем тест ДНК. И поверь, — его голос становится тише, но от этого еще опаснее, — если ты соврала, то горько пожалеешь об этом.

Глава 2

Он не двигается, продолжая стоять слишком близко. Его дыхание ровное, в отличие от моего, которое я пытаюсь контролировать. Каждое сказанное им слово виснет в воздухе тяжёлым, отравленным облаком.

— Горько пожалеешь.

От этой фразы по спине бегут ледяные мурашки, а в животе шевелится знакомая, давно забытая паника. Он смотрит на меня с тем же выражением, с каким смотрел на разоренных конкурентов, — холодным, безжалостным взглядом.

— Мамочка, смотри! — звонкий голосок Кати заставляет нас синхронно обернуться.

Дочка подбегает ко мне, хватая за полу пальто, и с интересом разглядывает незнакомца. Её большие серые глаза, точь-в-точь как у него, широко открыты.

— Ой, — взмахивает невинно ресничками, сильно смущаясь. — Здравствуйте.

Тимур медленно приседает на корточки, чтобы оказаться с Катей на одном уровне. Его движения, несмотря на всю его мощь, вдруг становятся удивительно осторожными.

— Привет, — его тон сейчас совсем другой: мягкий, тихий. Такой, каким я слышала его при первой нашей встрече. В нём проскальзывает что-то неуловимо знакомое, то, что я не слышала три года, и то, что я так и не смогла забыть. — Как тебя зовут?

Дочка взгляд на меня поднимает. Я всегда её учу, чтобы она не разговаривала с незнакомцами.

— Мам, а кто это? — тихо спрашивает, прижимаясь ко мне.

Замечаю, как мышцы Тимура напрягаются ещё сильнее. Он смотрит на неё с таким болезненным выражением, что мне хочется тут же укрыть её с головой.

— Это… мой… друг, — вырывается у меня, и я тут же ненавижу себя за эту слабость, за эту попытку сгладить углы.

— Теперь можешь назвать мне своё имя? — вновь мягко выдыхая и даже улыбаясь, спрашивает бывший муж.

— Катя, — отвечает, пряча лицо в моё пальто, но один глаз продолжает с любопытством следить за ним.

— Катя… Очень красивое имя, — он улыбается настоящей, чуть растерянной улыбкой. Она длится всего несколько секунд, но даже этого достаточно, чтобы снова сделать его тем мужчиной, в которого я когда-то влюбилась. Потом его взгляд снова встречается с моим, и маска «палача» возвращается на место. — Твоя мама, наверное, рассказывает тебе самые чудесные сказки, — это явный намёк на то, что я, как и все матери-одиночки, рассказала дочери “сказку” о папе-космонавте. Он явно проверяет почву. Ищет зацепки.

— Нам пора, — резко произношу, подхватывая Катю на руки. Она вскрикивает от неожиданности. — У нас дела.

Тимур медленно выпрямляется, и снова передо мной не тот мужчина, что только что разговаривал с ребёнком, а «палач» — холодный, бездушный воротила бизнеса.

— Как хорошо, что я на машине, могу вас подвезти.

— Не стоит, — моментально отвечаю. — Вход в зоопарк виден даже отсюда. Пока вы, Тимур Игоревич, будете заводить машину, мы пропустим выставку птиц! Говорят, сегодня показывают самых красивых и пёстрых павлинов! — ляпаю первое, что приходит в голову.

— У меня как раз внедорожник. Очень большой. Как настоящий джип-сафари. Хочешь прокатиться на такой машине, Катя?

Малышка ко мне сильнее прижимается. Она чувствует моё напряжение, но не понимает, почему. Тимур не делает ничего плохого, а я ещё и сказала, что этот дядя – мой друг.

— Видишь, она боится, — шиплю в сторону бывшего мужа.

— Не стоит бояться меня, — его голос снова становится мягким, обращенным только к ней. Он не приближается. Стоит открыто. Всем видом показывает, что он самый настоящий друг. Что ж, играть на публику и втираться в доверие он всегда умел. — Знаешь, ты можешь шепнуть маме на ушко, если хочешь прокатиться. Это будет ваш секрет.

Он играет грязно. Он знает, что для ребенка «секрет» и «шепот на ушко» — это магия. Катя смотрит на меня своими огромными глазами, в которых борются страх и желание прокатиться на «машине сафари».

— Мамочка… — шепчет она мне действительно на ухо, ее горячее дыхание обжигает кожу. — А можно? Он как принц из сказки…

От этого сердце только быстрее разгоняться начинает. Знала бы она, что именно этот принц не хотел, чтобы она выжила.

Она чуть отстраняется, смотрит на меня своими большими глазами, в них все: надежда, азарт, предвкушение. Я старалась дать ей все, готова себя ущемлять, но только не ее. Все же такой «машины сафари» я ей дать не могу.

— Конечно, можно, — сдаюсь, и слова выходят беззвучным шепотом. Даже если сейчас ей откажу, то Тимур придумает что-то еще. Пойдет с нами в зоопарк или приедет завтра.

Мы едем в полной тишине. Катя, пристегнутая на своем сиденье сзади, с восторгом разглядывает салон. Тимур не произносит ни слова, но напряжение в салоне такое, что сложно дышать.

Мы проезжаем несколько метров от центрального входа и поворачиваем на закрытую служебную парковку. Тимур показывает охране документы, и суровый мужчина в униформе с табличкой «Персональный сервис» тут же открывает нам дверь, провожая через служебный вход, минуя огромные очереди.

Едва мы оказываемся внутри, как Тимур сразу начинает демонстрировать свое обаяние, тем более перед ребенком это сделать совсем несложно.

Он не просто покупает ей мороженое. Он покупает весь киоск с мороженым, чтобы она сама выбрала стаканчик и три топпинга. Он не просто показывает ей павлинов. Он договаривается, чтобы смотритель выпустил самого роскошного самца из вольера и позволяет Кате с безопасного расстояния покормить его специальным кормом с руки. Птица распускает хвост, переливаясь на солнце изумрудом и сапфиром, а глаза моей девочки сияют.

— Хочешь покататься на пони? — спрашивает бывший муж, и в его голосе нет вопроса. Это — решение. Он же привык принимать решения. Не важно, какие они, правильные или нет, жестокие или нет, главное, что они не обсуждаются.

— Мама, можно? — цепляясь за меня, спрашивает дочка.

— Нет, солнышко, это опасно…

— Здесь нет ничего опасного, — перебивает меня Тимур, перехватывая мой взгляд, и в его глазах читаю железный запрет на любые возражения. — Я лично отвезу её к манежу и буду идти рядом.

Глава 3

Дверь захлопывается за спиной с глухим, окончательным щелчком. Я прислоняюсь к косяку, закрываю глаза и пытаюсь отдышаться. В ушах все еще звенит от его слов, на коже ощущаю его прикосновения. Запах его парфюма с привкусом табака и мяты — знакомый и чуждый одновременно.

— Марин? Ты как? — из кухни показывается Алина. Подруга разводится с мужем-изменщиком, поэтому живет временно у меня. Глядя на нее и ее историю, Тимур не такой уж и плохой бывший, в отличие от ее Лёшика, который хотел отобрать у нее квартиру. — Что случилось? Ты бледная.

Она видит мое состояние и помогает Кате раздеться, пока я все еще пытаюсь прийти в себя. Дочка начинает ей рассказывать о дне, а я не могу говорить. Молча прохожу на кухню и падаю на ближайший стул.

— Что случилось? — слышу над головой встревоженный голос подруги.

— Он нашел нас, — нервно выдыхаю.

Она присаживается рядом, и я начинаю быстро, скомкано, порой даже бессвязно рассказывать. Парк. Его внезапное появление. Его взгляд. Его угрозы, замаскированные под ледяное спокойствие. Зоопарк. Его «забота», которая была тотальным контролем.

— А самое мерзкое… — я поднимаю на Алину глаза, слезы ложатся пеленой, приходится их сморгнуть и сделать паузу. — Он вел себя как идеальный отец. Покупал ей все, что она попросит. Слушал ее болтовню, как будто это самые важные слова на свете. А я… я смотрела на это и сходила с ума. Потому что я помнила, КАК все было на самом деле.

Тот день просто засел у меня в голове. Телефон разрядился, мне нужно было позвонить ему, потому что живот сильно тянуло. Беременность была тяжелой, и я сильно испугалась за свою малышку. Зарядки не было времени искать, и я взяла его старый телефон. Он его всегда с собой носил как запасной, но в тот день оставил. Я писала и звонила ему несколько раз, но он не брал телефон. И в этот момент… пришло сообщение. Фото. Почти обнаженная женщина… Развратная поза. А следом прилетел текст: «Разрешаю сделать со мной всё то же, что ты делал со мной тогда». Я сразу узнала девушку — его бывшую, дочь его партнёра. Большего предательства от любимого я не ожидала. Знала, что не соответствовала его семье, его родители постоянно давали мне это почувствовать. Девочка из детдома, которая не знает семьи, с неизвестными генами… Но я до последнего верила в Тимура, в его ложь и сказку.

— И знаешь, что самое ироничное? — нервный, истеричный смех вырывается из меня. — Если бы не схватки, если бы не срочный вызов скорой… я бы никогда не взяла его телефон и жила бы в своем счастливом неведении. А так… у меня тут же отошли воды. Роды были стремительными. Катя родилась семимесячной…

Голос срывается. Я снова там. В палате. Одна. Врачи говорят что-то о низких шансах, об инвалидности. А его нет. Он даже не перезвонил.

— А потом… на второй день… медсестра проговорилась. В графе «Решение о продлении интенсивной терапии» стояла галочка «Прекратить» и его подпись. «Отключить от ИВЛ». Его роспись, Алина! Я бы узнала ее везде!

Я закрываю лицо руками. Тот ужас, холодный и всепоглощающий, накатывает снова, словно это было вчера.

— В тот момент я поняла, насколько была слепа. Я поверила в сказку, которую он мне подарил. А он… он просто играл. А когда игра стала сложной, когда появился больной ребенок… он решил от него избавиться. Самым простым путем. В тот момент, глядя на бумагу, которую он подписал для нашей дочери… я поняла, что должна спасти ее. Любой ценой.

Алина знает эту историю, но все равно не перебивает.

— Марин, а ты уверена… — начинает она осторожно. — Может, стоит его выслушать? Вы же так и не поговорили тогда.

— А ПОДПИСЬ?! — почти кричу я, но тут же спохватываюсь и понижаю голос до шепота. — Его подпись! У него нашлось время поставить подпись на документах о прекращении терапии дочери, но не нашлось времени зайти ко мне в палату и поговорить?

Алина не успевает ничего ответить. Все мое внимание сосредотачивается на кашле, доносящемся из комнаты. Мое сердце замирает. Только бы не заболела. Только не болезнь. Я срываюсь с места и бегу к Кате.

Она лежит разметавшись, ее лицо раскраснелось. Я прикасаюсь ко лбу — он горячий. Вся пижама мокрая от пота.

— Катюша? Солнышко?

Она безучастно мычит, ее дыхание хриплое.

Это он. Это все он! Его мороженое, его сладости, его попытка купить ее расположение, не думая о последствиях! Он не знает, что у нее слабое горло, что она легко простужается! Он не знает ее совсем!

— Все нормально? — тревожно спрашивает Алина с порога.

— Температура, — коротко бросаю я, уже набирая в тазик прохладную воду для компресса. — Из-за его дурацкого мороженого! Я же говорила ему!

Ночь проходит в тревожной полудреме. Я сижу рядом с Катей, меняю компрессы, даю сироп от температуры, прислушиваюсь к каждому ее вздоху. А в голове крутятся его слова. «Завтра в восемь». Ненависть и страх сплетаются в тугой клубок.

Мерзавец!

Подлец!

Предатель!

Мы развелись. Нас ничего не связывает. Сейчас, когда все позади, он решил поиграть в “папочку года”? Опуститься настолько низко мог только он.

Я засыпаю только под утро, когда точно понимаю, что температура у дочки спала. Прислушиваясь к ее ровному дыханию, я проваливаюсь в сон, из которого меня выдергивают три коротких, властных звонка.

Вскакиваю на автомате, стараясь быстрее открыть дверь, лишь бы дать своей малышке еще время поспать.

— Готовы?

Без приветствия, в безупречном костюме, свежий, отдохнувший и собранный стоит Тимур. Его взгляд скользит по моему помятому халату, темным кругам под глазами.

— Я предупреждал. Вы готовы? — он говорит это, не глядя на меня, заглядывая мне за спину, очевидно, ожидая увидеть Катю.

— Нет. И не будем, — голос звучит немного хрипло от недосыпа. — У Кати температура, после твоего вчерашнего мороженого. Так что ваша клиника, Тимур Игоревич, отменяется.

Его брови чуть сдвигаются. Он делает шаг вперед, заставляя меня отступить в прихожую. Он всегда вел себя так, словно все тут ему принадлежит. Наглый и самоуверенный. Каким был, таким и остался.

Глава 4

Его поцелуй — не поцелуй, а укус, акт агрессии, который должен был поставить точку в нашем споре. Но точка не ставится. Вместо неё возникает оглушительная тишина, разорванная лишь нашим тяжёлым, неровным дыханием. Воздух наэлектризован, гудит, как натянутая струна, готовая лопнуть.

Он касается большим пальцем моей щеки, смахивая предательскую слезу, которую я сама не ощутила. Это движение как призрак из другого времени. Так он всегда успокаивал меня, когда я заводилась в споре, когда мир казался слишком жестоким, а его объятия — единственным убежищем.

Мои веки сами собой предательски смыкаются на секунду, и я тону в этом воспоминании. В этой слабости. В этой дурацкой, наивной вере, что мы — одно целое, что его сила — это моя защита, а не оружие против меня.

Оглушающий звонок в дверь раздаётся настолько сильно, что я вздрагиваю. Стандартный резкий звук словно заставляет вынырнуть из собственных мыслей, в которые мне нельзя, категорически нельзя возвращаться. Это стоп-сигнал. Напоминание о том, что за этой дверью — реальность. Реальность, в которой он — враг. В которой он пришёл не за мной, а за дочерью, которую когда-то отверг.

Я резко отшатываюсь, разрывая этот мимолётный, порочный контакт. Щека, где только что было его прикосновение, горит, как от клейма. Стыд и ярость накатывают новой волной, смывая остатки слабости. Он смотрит на меня, его рука застывает в воздухе, и в его глазах я вижу ту же борьбу — между тем, что было, и тем, что есть сейчас.

А звонок повторяется. Настойчиво. Требуя вернуться в настоящее.

Быстро отворачиваюсь, впуская женщину средних лет с медицинской сумкой.

Тимур кивает, благодарит, что так быстро пришли, и она сразу же приступает к осмотру. Тимур стоит в дверном проеме, скрестив руки на груди, и не сводит с Кати взгляда. Он не перебивает, не вмешивается, лишь изредка задает уточняющие вопросы тихим, собранным голосом. «Каков прогноз?», «Какие возможные осложнения?», «Что нужно исключить?». Он слушает так внимательно, словно от его сосредоточенности зависит исход многомиллионной сделки.

Врач выписывает список лекарств. Моя рука инстинктивно тянется к листку, но и здесь бывший муж оказывается быстрее.

— Я сам всё куплю, — коротко бросает он, складывая листок и убирая во внутренний карман пиджака. В его тоне — та же железная уверенность, что и вчера в зоопарке. Это не предложение. Это постфактум.

Он провожает врача до двери, обмениваясь парой тихих, деловых фраз. Его осанка, его уверенность — всё говорит о человеке, привыкшем, что его указания выполняются беспрекословно. Дверь закрывается, и он, не глядя на меня, лишь коротко бросает: «Вернусь через двадцать минут». И уходит. Словно так и должно быть. Словно он не исчезал на три года, а просто вышел за хлебом.

Возвращается он ещё быстрее, нагруженный не только двумя увесистыми аптечными пакетами, но и парой огромных сумок из ближайшего супермаркета. Он молча проходит на кухню, ведя себя как хозяин. Я слышу, как расставляет что-то в холодильнике — бутылочки с соками, йогурты, фрукты. Потом появляется коробка печенья и пакет с конфетами, которые я никогда не покупаю — слишком дорого и вредно.

И вот тут начинается самое необъяснимое.

Едва он переступает порог комнаты, Катя, которая до этого лежала вялая и апатичная, буквально преображается. Её глазки, тусклые от температуры, вспыхивают.

— Дядя Тимур! — выдыхает она, и в её голосе столько радостного ожидания, что у меня замирает сердце. Её взгляд сразу же перескакивает на пакеты.— А это что?

И он… он меняется. Прямо на глазах. Строгие складки у рта разглаживаются, взгляд теряет стальную твердость и становится мягче. Он не бросается к ней сломя голову, нет. Он подходит к дивану, садится на край и очень осторожно, одним пальцем, трогает её горячий лобик.

— Это стратегические запасы для выздоровления, — серьёзно отвечает он, распаковывая аптечные пакеты. — Сначала — военная операция под кодовым названием «Жираф».

И он начинает творить магию. Из пакетов появляется не просто сироп. Появляется специальный шприц-дозатор в виде весёлого жирафа. И он не просто даёт ей лекарство. Он устраивает целое представление. «Так, жираф хочет пить, — объявляет он, и Катя смотрит на него, заворожённая. — Он сейчас сделает большой глоток, а ты ему поможешь?»

И она, моя обычно капризная дочь, послушно открывает рот. Потом он достаёт пастилки от кашля в виде зверюшек. «Это боеприпасы, — серьёзно говорит он. — Каждого монстра-микроба нужно уничтожить вкусной бомбочкой. А когда температура упадёт, — он многозначительно кивает в сторону кухни, — тебя ждёт спецпаёк. Самый вкусный кисель и печенье с секретом».

Я стою на пороге и не могу понять. Как? Как он, человек, которого она видела второй раз в жизни, смог найти к ней этот ключик? Я, её мать, уговариваю её по полчаса, а он добивается всего парой слов, конфетами и этой непоколебимой уверенностью, что его послушают. Это не просто удачное стечение обстоятельств. Это какое-то врождённое, почти животное умение владеть ситуацией и привлекать к себе… да кого угодно. Когда-то — меня, с помощью дорогих ужинов и внимания. Теперь — её, с помощью жирафов-шприцев и «спецпайка».

И эта мысль холодной змеёй заползает в душу. Он может войти в её жизнь так же легко, как вошёл когда-то в мою. Ослепить подарками, очаровать игрой, завалить сладостями. И так же легко, испортив всё, может уйти. Оставив после себя руины. И если моё сердце уже было разбито и как-то склеено, то её — хрупкое, доверчивое — разобьётся вдребезги.

Остаток дня мне приходится мириться с его присутствием. Он не уходит. Располагается в гостиной, прямо на полу, возле дивана дочери. Отвечает на рабочие звонки шёпотом, чтобы не разбудить Катю, а когда она просыпается, всё его внимание безраздельно принадлежит ей.

Он читает ей сказки, но его бархатный баритон, который когда-то сводил меня с ума, теперь звучит для неё. Он кормит её с ложечки, и его огромная рука кажется такой неуклюжей и такой нежной одновременно. Он строит с ней замок из конструктора, который заказал час назад, и я вижу, как его сосредоточенное лицо разглаживается, когда она смеётся, хваля его.

Глава 5

Тимур

Свинцовый привкус ярости все еще стоит во рту, когда я захожу в спортзал. Ее голос, слова о том, что я пытаюсь поиграть в “папочку”, звенят в ушах, распространяя очередную порцию ярости в крови.

Старый, пропахший потом и дезинфекцией зал был нашим с Демидом местом силы еще со времен университета. Здесь мы выбиваем друг из друга дурь, стресс и все, что нельзя показывать миру.

— Ну, старик, вид у тебя, будто тебя поездом переехало, а потом назад развернуло и еще раз, — Демид, уже разминающийся у груши, осклабливается в своей фирменной ухмылке.

Я молча скидываю куртку. Не отвечая, начинаю бинтовать кисти. Каждый тугой виток бинта — это попытка стянуть, обездвижить бурлящий внутри хаос.

— Встретил их, — хрипло говорю я, пробивая первую серию ударов по груше. Удар правой. Образ Марины, ее испуганные, полные ненависти глаза. Удар левой. Катя, ее смех, ее горячий лобик. — Дочь.

Демид присвистывает, прекращая свою разминку.

— Серьезно? Ну и как она? Маленькая копия тебя, да?

— Глаза мои, — рву я, вкладывая в удар всю силу. Груша отчаянно качается. — И характер, черт побери. Упертая. А мать… — я не договариваю, с силой выдыхая воздух.

— Мать, я так понимаю, цветочков тебе не преподносит? — Демид подходит ближе, опирается о соседнюю грушу. — Но дочка-то тут при чем? Ты же ее вчера впервые увидел.

— Она скрывала ее от меня три года, Дем! — я оборачиваюсь к нему, срываясь на крик. — Три года я думал, что мой ребенок умер! А она… она просто украла ее!

— Жестко, — Демид качает головой, вся его легкомысленность куда-то испаряется. — Но сейчас-то ты нашел их. Что будешь делать?

— Что? — я снова разворачиваюсь к груше, обрушивая на нее шквал ударов. — Я теперь не пропущу в ее жизни ничего. Ни одного дня. Ни одной ёбаной секунды. Она моя. Они обе… — я замолкаю, поняв, что сказал.

Демид усмехается, но на этот раз беззлобно.

— Кто бы мог подумать, что из тебя, старого циника, выйдет такой одержимый папаша. Ну что, выбивай из себя эту дурь, а потом иди и разбирайся с бывшей. Только в лицо, понял? Без вот этого своего, — он делает жест, имитируя подписание бумаги.

Мы отрабатываем спарринг. Я не щажу ни его, ни себя. Каждый удар адресую Марине, ее лжи, ее предательству. Но под этим слоем гнева копошится что-то другое. Щемящее, теплое. Воспоминание о том, как Катя смотрела на меня, как будто я был целым миром. Я не позволяю этому исчезнуть.

— Ладно, я все, — отдышавшись, я разбинтовываю руки. Решение созревает, кристально четкое и неоспоримое. — Еду к ним.

— Удачи, папаша, — хлопает меня Демид по плечу. — И… будь помягче. С ребенком-то.

Я уже в машине, когда звонит телефон. Неизвестный номер. Я собираюсь сбросить, но что-то заставляет принять вызов.

— Терехов Тимур Игоревич? — женский голос, безличный и официальный. — Говорит менеджер клиники «Геном». Ваш анализ ДНК готов. Все документы отправлены на вашу электронную почту.

Сердце на секунду замирает, а затем начинает биться чаще. Так быстро? Хорошо. Очень хорошо. Окончательное, железное доказательство. Юридический козырь, который я использую, чтобы вырвать дочь из ее лживых объятий.

— Благодарю, — коротко бросаю я и кладу трубку.

Завожу машину, но не еду сразу. Сажусь, открываю ноутбук. Нахожу письмо. Входящее сегодня. Тема: «Результаты генетической экспертизы».

Щелкаю. PDF-файл открывается. Официальные бланки. Печати. Сначала я бегло просматриваю, ищу заветную фразу, подтверждение. Мое имя. Имя ребенка. Даты. И вот оно. Заключение.

Резко двигатель завожу и к ней срываюсь. Сейчас она у меня за все ответит! Не отвертится больше!