В лобби спа-отеля «Жемчужина Побережья» царила приятная прохлада, пропитанная легкими нотками дорогого древесного аромата. Мягкий свет, тишина, идеальная чистота. Все здесь было безупречно, словно создано для людей, которые не терпят компромиссов.
Вышколенный персонал двигался почти бесшумно, обеспечивая клиентам максимальный комфорт. Никто не суетился, не говорил громче дозволенного, не создавал хаоса. Только отточенные фразы, безупречные улыбки, четкие движения.
— Прошу, Роман Андреевич, — заискивающе пропела за моей спиной администратор, и мне нестерпимо захотелось исчезнуть.
Пальцы невольно сжались в кулаки, а сердце ударилось о рёбра с такой силой, что, казалось, этот звук могли услышать все вокруг.
Голос Арины, которая сегодня несла вахту у стойки регистрации, сочился мёдом, растекался сладкими нотками фальшивой любезности.
Я никогда не слышала её такой.
Она могла быть вежливой, даже учтивой, но сейчас её голос был откровенно… игривой.
И я уже хотела обернуться, посмотреть, кому она так льнёт, но… Передумала, как только услышала ответ.
— Благодарю вас.
Сухой. Ровный. Чужой.
Нет. Не чужой...
Этот голос, который я узнала бы из тысячи.
Мгновение — и мир перед глазами словно сузился в одну точку.
Я словно вдавилась в кресло, тело потяжелело, а мысли обрушились лавиной.
— Не стоит так суетиться. Достаточно было просто передать мне ключи.
Я не могла дышать. Не могла двигаться.
Роман.
Здесь.
В том же отеле. Всего в нескольких метрах.
Я потихоньку съезжала вниз, будто надеясь слиться с обивкой кресла, раствориться в ней.
Господи, только бы он меня не заметил.
Сколько Романов за всё время моей работы в этом отеле мне приходилось видеть?
Десятки. Сотни. Были и Андреевичи. Даже Соколинские, как и он.
Но этот Роман был единственным, кто мог разрушить всё, что я выстроила за эти три года.
Я сжалась ещё сильнее, не смея даже вдохнуть поглубже. Только бы он прошёл мимо. Только бы он не увидел меня.
Каюсь.
Где-то в самых потаённых уголках души, там, куда я сама боялась заглядывать, каждый раз мне хотелось, чтобы это был тот самый Роман.
Но я не имела права даже думать об этом.
Каждый раз, как эта мысль нагло пробиралась в сознание, я отвешивала себе мысленный подзатыльник.
Прекрати. Забудь. Вычеркни.
Мечтать о чужом мужчине, о прошлом, которое никогда не вернётся? О том, для кого ты, вероятно, просто приятное воспоминание?
Глупо. Бесполезно. Больно.
Роман, конечно же, давно меня забыл. Я для него была просто очередной девчонкой, мелькнувшей в его постели. Приятное приключение, не больше.
А я…
Я не могла забыть. Никак.
Это было невозможно в принципе. Потому что каждое утро, открывая глаза, я первым делом видела Его. Точнее, маленькую его копию. Нашего сына Илюшу.
Мой чудесный мальчик, который, стоило ему проснуться, тут же тянул ко мне пухлые ручки и широко улыбался. И в этот момент я видела Романа. Во всём. В каждом движении, в каждом взгляде, в каждом детском жесте. Улыбка, мимика, выражение лица, эта привычка слегка нахмуривать брови, если что-то не нравилось — всё это было его. Цвет волос. Глаза. Даже выражение лица, когда он что-то обдумывал.
Ирония судьбы, правда?
Роман даже не знал, что где-то есть маленький человек, который так сильно на него похож. В венах которого течет его кровь...
Сиденье кресла почти закончилось.
Я буквально вросла в него, пытаясь не двигаться, не дышать, слиться с этим чёртовым интерьером.
Голоса за спиной наконец переместились ближе к лифтам, и я уже собиралась осторожно выдохнуть, когда по пафосному холлу разнеслось:
— Катя-я-я-я!
Громко. Ярко. Разрывая тишину.
Я замерла. От стеклянных дверей ко мне неслась настоящая буря по имени Алена.
Боже, моя любимая подруга. Годы вдруг исчезли, все эти три года, что мы были врозь, стёрлись в одно мгновение.
— Сюрприз! — завопила она, выдёргивая меня из укрытия и крепко прижимая к себе.
Я не удержалась. Сердце забилось быстрее, горло перехватило, слёзы покатились по щекам.
Вцепилась в её худенькие плечи, вдыхая до боли знакомый аромат её духов, и обняла так крепко, словно боялась, что она исчезнет.
Мне было плевать, что я привлекла внимание её отца. Да вообще на всё.
Я так скучала по ней. Так хотела её увидеть.
Но когда открыла глаза, счастье рухнуло вниз.
Громко. Обжигающе. Разрушительно.
Рана в сердце, которая, казалось, уже давно зарубцевалась, снова разошлась. Я застыла, чувствуя, как мир сжимается в узкую точку.
— Действительно, сюрприз… — убито пробормотала я, сжимая губы.
В холл лучшего отеля побережья вошла Марта. С маленькой девочкой на руках.
И я поняла, что мне нечем дышать.
— Как же я скучала! — продолжала лучиться счастьем Алена, совершенно не замечая, как меня колотит изнутри.
— Прости, что не предупредила. Я решила прибыть экспромтом! — её слова лились легко и непринуждённо, как будто она рассказывала о чём-то незначительном, вроде прогулки в парке. — У папы тут дела, а ты, как всегда, не нашла бы времени на встречу, так что мы заселились в этот отель.
Её голос был таким же лёгким и радостным, как в те времена, когда мой мир ещё не был разрушен. Тогда всё казалось простым и ясным. Тогда я была другой. Ещё не знающей, что такое предательство, стыд и боль, которые разъедают душу изнутри.
— И я взяла себе экскурсии на три дня, — она весело улыбнулась, не замечая, как я пытаюсь унять дрожь в руках. — Так что завтра ты ведёшь меня в горы, там наболтаемся...
Я замерла. Рот невольно приоткрылся. Вот это план Барбаросса. Ничего не скажешь, подруга подготовилась. И от этого стало как-то не по себе. Моё сердце сжалось, словно в тисках, а в голове закружились мысли, которые я так старательно подавляла все эти годы.
Я годы выстраивала свою жизнь, кирпичик за кирпичиком, создавая новую себя. Избегала прошлого, уходила от него, не позволяла себе даже смотреть в ту сторону. Душа тосковала. Но я глушила её голос. Я должна была двигаться вперёд. Должна была оставить всё позади. Но и порвать связь с Аленой насовсем я не смогла. Она была слишком дорога мне. Моя лучшая подруга. Единственная ниточка из прошлой жизни, которую я не смогла разорвать.
Но мне было стыдно перед ней. Жутко. Потому что какая я ей подруга? Я предала её. Алена не раз порывалась приехать ко мне. Но я находила отмазки. Всегда. Не представляла, как смотреть ей в глаза после всего. Потому что, узнай она правду, она бы точно отвернулась. И я не смогла бы её винить за это. Ведь с друзьями так не поступают. Не спят с их отцами.
Думая об этом, я наблюдала, как безупречная, ухоженная, лощёная Марта, стоя у стильной стойки ресепшена, делает пару селфи, поворачивая голову под разными углами, чтобы поймать лучший свет. А потом, едва взглянув на ребёнка, с какой-то брезгливостью просто сбросила его в руки няне. Как будто это не её дочь. Не её ответственность. Словно это просто аксессуар, который мешает её идеальному кадру.
И это их семья? Это мать его ребёнка? Меня перекосило.
Но это не мое дело! У Романа семья, маленькая дочь и жена, подходящая ему по статусу, с которой он прилетел отдыхать. А в голове мелькнула больная, липкая мысль: «А кем бы в этой истории была я?»
Как бы на меня смотрела Алена, если бы узнала правду? Что её лучшая подруга не просто спала с её отцом. А ещё и родила от него. Я бы никогда не смогла заглянуть ей в глаза. Мысль об этом была настолько невыносимой, что я едва сдерживала слёзы.
— Рома-а… — раздалось недовольное, почти капризное нытьё. Марта демонстративно закатила глаза и повернулась к нему, делая лицо самой несчастной женщины в мире. — Это не отель, это забегаловка какая-то! — продолжила она, надув губы.
Я сжала зубы. Её голос, её тон, её поведение — всё это вызывало во мне смесь гнева и отвращения. Как она может так говорить? Как она может так относиться к своему ребёнку? К Роману? К жизни, которая, казалось бы, дала ей всё?
— Зачем ты нас сюда притащил? Здесь ужасно холодно, Стефания может простудиться… — она ещё что-то вещала, ныла, заламывала руки, но я уже не слышала.
Потому что всё моё существо вдруг застыло, будто меня ударили током. Я почувствовала напряжённый, тяжёлый, ввинчивающийся в спину взгляд. Такой пронзительный, что по коже разбежались мурашки. Я не хотела оборачиваться. Не могла. Но что-то внутри толкнуло меня вперёд, заставляя медленно повернуть голову.
Роман стоял там же, у блестящих дверей лифта, высокий, мощный.
Мой первый.
Мой единственный.
Его взгляд был ледяным. Ярость? Шок? Боль? Я не знала. Просто смотрела в эти знакомые глаза и медленно сгорала.
Время будто остановилось. Всё вокруг потеряло значение. Остались только мы двое, разделённые годами, но связанные чем-то, что было сильнее нас обоих.
Пошевелиться или отвести взгляд было выше моих сил. Я стояла, словно прикованная к месту, жадно впитывая его образ, который казался слегка затерянным в моей памяти, а может, смазанным чертами нашего сына. Каждая деталь его лица, каждый жест, каждый вздох — всё это было так знакомо и так далеко одновременно. Он был всё таким же, каким я его помнила, но в то же время другим — более холодным, более отстранённым, словно между нами выросла невидимая стена, которую я не могла преодолеть.
Роман тоже не двигался. Он стоял, как изваяние, не реагируя на вопли своей жены, возгласы Алены и даже на замечание няни о том, что в холле действительно прохладно. Его глаза, некогда такие тёплые и живые, теперь казались заледеневшими, словно в них не осталось ни капли эмоций. Он был всё так же красив, безупречно одет, но в его облике чувствовалась какая-то отрешённость, будто он был здесь телом, но не душой.
На нём были лёгкие светлые брюки, кожаный ремень, подчёркивающий его спортивную фигуру, и белая футболка с воротником. На голове — модная стрижка, аккуратная, но с лёгкой небрежностью, которая только добавляла ему шарма. Он был идеален.
Но рядом с ним не было места для меня. И это ранило сильнее, чем я могла себе представить.
И вдруг я почувствовала, как атмосфера вокруг изменилась. Марта, которая до этого момента была занята своими капризами и нытьём, заметила меня. Она обвела меня взглядом, и её ухоженное лицо, словно отполированное до блеска, исказилось в знакомом выражении — снисходительная насмешка, капля брезгливости, щепотка показного удивления. Её губы, подкрашенные дорогой помадой, изогнулись в улыбке, которая не сулила ничего хорошего. Она стояла передо мной, как королева, привыкшая к тому, что мир вращается вокруг неё, и я была всего лишь фоном, на котором она могла блистать.
— Ну-ну… — она сложила руки на груди, нагло улыбаясь, словно только что обнаружила что-то забавное. — Кого я вижу!
Я знала, что будет дальше. Это был её любимый спектакль, её способ утвердить своё превосходство. Она прищурилась, делая вид, что пытается вспомнить моё имя, как будто я была настолько неважна, что даже не заслуживала места в её памяти.
— Таня? Света? Оля? — она щёлкнула пальцами, словно я была ничтожной деталью её прошлого, которую она не сочла нужным запомнить.
Ох, ну конечно. Она обожала это делать. Играть в забвение. Но в этот раз мне было плевать. Я больше не была той девушкой, которая дрожала перед её насмешками.
— Катя, — спокойно поправила я, удерживая её взгляд. Мои слова прозвучали ровно, без тени смущения. — Но тебе ведь неважно, правда?
Улыбка Марты дрогнула, но она быстро взяла себя в руки. Её глаза сверкнули, как будто она только что получила новый повод для игры.
— Ах да, точно, Катя. — она надменно хмыкнула, будто только что вспомнила нечто совершенно незначительное. — Как же я могла забыть?
Она взяла паузу, наслаждаясь моментом, и, чуть склонив голову, плавным, нарочито медленным движением скользнула по мне оценивающим взглядом. Её глаза, холодные и безжалостные, словно сканировали каждый мой недостаток, каждую деталь, которая могла бы стать поводом для новой насмешки.
— Как интересно складывается судьба… — протянула она, переводя взгляд на Алену. Её голос стал сладким, как сироп. — Я вот как чувствовала, что призвание твоей подружки — это прислуживать...
Я внутренне сжалась. Но только на секунду. Больше она не могла задеть меня тем, что когда-то делала больно. Я была сильнее. Я прошла через слишком много, чтобы позволить ей сломать меня.
Но Алена взорвалась.
— Марта, хватит! — возмущённо выдохнула она, делая шаг вперёд. Её глаза горели, а голос дрожал от гнева. — Ты…
Я мягко коснулась её руки, останавливая.
— Не надо, — тихо сказала я.
Мне не нужна была защита. Не от Марты. Я смогла уйти от Романа. А значит, с его бывшей я точно справлюсь.
Я спокойно посмотрела на эту женщину, которая разрушила мое счастье.
— А ты знаешь, мне нравится моя работа, — ровно произнесла я. Мои слова прозвучали чётко и уверенно. — Не хуже, чем быть женщиной, у которой все достижения сводятся к умению правильно выбрать мужчину.
В холле повисла тишина. На секунду мне даже показалось, что я слышу, как трескается её маникюр от сжатых кулаков. Аленка, не привыкшая к такому от меня, замерла с открытым ртом. Но мне было плевать. Я больше не была той, кем была раньше.
Марта смотрела так, будто могла испепелить меня взглядом. Её лицо покраснело, а губы сжались в тонкую линию. Но я больше не была той девочкой, которую она могла сломать. Я стояла перед ней, спокойная и уверенная, и это, казалось, выводило её из себя больше всего.
Я спокойно развернулась к Алене, игнорируя яд, который Марта явно хотела выплеснуть в ответ.
— Я была рада тебя видеть, Алён. Правда, — сжала её руку в прощальном жесте. — Но мне пора.
Подруга не успела ничего сказать. Её глаза были полны недоумения и восхищения, но я уже развернулась и направилась к автобусу, где уже собралась моя группа туристов.
Спиной я ощущала, как Марта буквально кипит от злости. Как Роман продолжает смотреть мне в след. Но всё ещё молчит.
А значит, я не ошиблась. Его выбор сделан. И я тоже сделала свой.
Выскочив из отеля, я остановилась на крыльце, словно пытаясь отдышаться после внезапного удара. Жадно вдохнула раскаленный воздух, который обжег легкие, как будто я глотнула огня. После прохладного, почти ледяного уюта лобби, жара солнца показалась невыносимой, и я поспешила в тень от приехавшего ко входу автобуса.
Водитель, улыбнувшись, приветливо махнул мне рукой, затем нагнулся к багажному отсеку, увлечённо роясь в нем, а я, совершенно потеряв связь с реальностью, всё прокручивала в голове случившееся минуту назад.
Моё прошлое, от которого я бежала долгие три года, догнало меня в самый неподходящий момент, самым жестоким способом. Я была искренне рада видеть Аленку, ведь скучала по ней безумно, но если бы только она приехала одна… Без него. Без неё. Без этой вечно ухмыляющейся змеи, от чьего взгляда хотелось содрогнуться, но я стояла и выдерживала его, потому что не могла позволить себе снова дать слабину, не могла позволить этой женщине снова растоптать меня.
И спрашивается, чего эта змея ко мне прицепилась. Делить нам уже нечего. Она рядом с Романом, у них растет дочь. А я в их жизни никто. Но Марте этого мало. Она всегда хотела большего. Противная стерва умудрилась одной фразой обесценить то, что я выстраивала годами и искренне любила. Ее слова, как яд, проникли в самое сердце, оставив после себя горечь и пустоту.
Когда мне подвернулась возможность попасть на такую интересную работу, я была безумно рада. Это был шанс начать все заново, забыть о прошлом и погрузиться в новую жизнь. Семен Аркадьевич, давний друг Николая и владелец «Жемчужины Побережья», жутко гордился своими пятью звездами. Он часто жаловался, что содержать такую махину не так-то просто, и ответственных сотрудников все меньше. Его слова звучали как вызов, и я приняла его.
В один из вечеров в нашем дворе, когда они с женой и внуками приходили в гости, он поделился, что открывает у себя в отеле собственное бюро экскурсий. И попросил меня, как лютую спортсменку, обегавшую все закоулки и ущелья, помочь с маршрутами. Я тогда загорелась этой идеей. Николай, видя мой энтузиазм, всерьез предложил мою кандидатуру на роль гида. Семен Аркадьевич сразу согласился, но, когда брал меня на работу в свое супер-заведение, строго предупредил: у него гостит элита, и будь я располневшей мамкой из декрета, он не взял бы меня даже уборщицей.
Но любовь к спорту и шилопопое счастье в виде любимого сыночка не дали ни грамму жира осесть на моем теле. Поэтому должность экскурсовода, а точнее гида по местным природным достопримечательностям, я получила без проблем. Ведь фотографии и видосики, на которых всегда мелькает гид, у туристов тоже должны быть идеальными, как и отдых в самом лучшем отеле.
Я своей работой была довольна. Каждый день приносил что-то новое: свежий воздух, напоенный ароматами моря и горных трав, физическая активность, которая заряжала энергией, и интересные знакомства с людьми со всего мира. Моя жизнь, казалось, наконец обрела смысл и ритм. Хорошая зарплата позволила снять в городе небольшую, но уютную студию.
Бабушка, конечно, категорически не хотела отпускать нас с Илюшей на «вольные хлеба». Она всегда переживала, что в городе мы будем далеко от ее заботы и тепла. Но я знала, что ребенку нужно общение со сверстниками, а детского сада рядом с их домом не было. Сынок часто гостил у них, особенно летом. Николай и бабушка стали для него настоящими друзьями. Они ходили на рыбалку, собирали ягоды в лесу, устраивали пикники на берегу реки. Я гордилась своими старичками. Их энергия и жажда жизни в свое время помогли мне выбраться из жуткой депрессии, в которой я оказалась, как только осознала, что осталась с ребенком одна. Они стали моей опорой.
– Девушка, это группа номер три? – резкий, но доброжелательный голос подошедшего мужчины вырвал меня из раздумий. – В Свирское ущелье?
– Да, конечно, проходите в автобус, – с теплой улыбкой ответила я, приглашая милое семейство в комфортабельный экскурсионный транспорт. Они выглядели счастливыми, и это невольно передалось мне.
Группа сегодня набралась активная, все спортивные и радостные. В автобусе царила оживленная атмосфера: кто-то смеялся, кто-то делился впечатлениями, а кто-то просто наслаждался моментом. Стоило нам тронуться с парковки, я надела микрофон, повесила на ремешок шорт небольшую колонку, и все проблемы отошли на второй план. Работа всегда была для меня спасением, возможностью забыть о личном и погрузиться в мир историй и приключений.
Я с упоением рассказывала туристам историю нашего города, сдобренную смешными шутками и веселыми рассказами. Мои слова лились легко, как будто я сама была частью этих легенд. В автобусе стояла приятная атмосфера, отдыхающие смеялись, шутили в ответ, задавали вопросы. Их глаза горели интересом, и это вдохновляло меня еще больше. Я чувствовала, что делаю что-то важное, что-то, что приносит радость не только им, но и мне самой.
Ущелье встретило нас прохладой и запахом сырости, который смешивался с ароматом хвои и влажного мха. Я обожала такие места, где природа создала настоящее произведение искусства. Свирское ущелье было одним из таких уголков. Высокие скалы, поросшие мхом, узкая тропинка, ведущая вглубь, где шумел водопад, — все это казалось сказкой. Я часто приходила сюда одна, чтобы насладиться тишиной и почувствовать себя частью чего-то большего. Мой блог был полон таких фотографий: закаты над ущельем, туман, стелющийся по утрам, отражение скал в кристально чистой воде.
Уметь красиво снимать — это тоже важный навык для гида. Потому что я здесь была не только для того, чтобы поведать туристам мифы о том, как какой-нибудь хан древности похитил прекрасную деву и спрятал ее в этом ущелье, прикрыв вход в пещеру, где держал ее, водопадом. И поэтому он и называется «Девичьи Слезы». Нет, моя задача гораздо шире. Я должна была не только рассказывать, но и запечатлеть наших гостей с самых лучших ракурсов, чтобы у них остались не только воспоминания, но и фотографии, которые они будут с гордостью показывать друзьям и родным.
Лестница показалась мне бесконечной. Каждый шаг отдавался в голове гулким эхом. Я торопилась, но ноги словно стали ватными. Наконец, дверь квартиры захлопнулась за мной, и я прислонилась к ней, пытаясь отдышаться. Непривычная тишина квартиры давила сегодня как-то по-особенному. Обычно я любила это ощущение — когда вокруг тихо, и можно услышать собственное дыхание. Но сейчас тишина казалась гнетущей, почти зловещей.
Я кружила вокруг окон, боясь быть замеченной. Шторы были плотно задернуты, но мне все равно казалось, что кто-то смотрит на меня с улицы. Меня всю потряхивало изнутри, как будто я стояла на краю пропасти, и каждый шаг мог стать последним. В какой-то момент внутреннее напряжение достигло своего пика. Я схватилась за край стола, чтобы удержать равновесие, и закрыла глаза.
Мысли путались, как клубок ниток. Зачем он здесь? Что он хочет? И главное — почему сейчас, когда я только начала приходить в себя, когда жизнь, казалось, начала налаживаться, он снова появляется? Я чувствовала, как страх и гнев борются внутри меня, но ни одно из этих чувств не могло взять верх.
Я подошла к окну, чуть приоткрыла штору и выглянула наружу. Внедорожник все еще стоял на месте. Черный, массивный, он казался каким-то зловещим. Я быстро отдернула руку, словно боясь, что меня заметят. Сердце продолжало бешено колотиться, а в голове звенела тишина, которая была громче любого шума.
Психанув, я наспех натянула купальник. Нахлобучила на голову шляпу с огромными полями, чтобы никого не видеть, чтобы спрятаться от этого мира, который вдруг стал таким враждебным. Шляпа была как щит, закрывающий мое лицо, мои эмоции, мою уязвимость. Я схватила пляжную сумку, накинула поверх легкий сарафан и вышла из квартиры, стараясь двигаться быстро, но не бежать. Бегство — это признак слабости, а я не хотела показывать, что боюсь.
Всю дорогу меня не отпускало ощущение, что за мной наблюдают. Оно было таким явным, что я то и дело передергивала плечами, пытаясь избавиться от дискомфорта, но это не помогало. Словно он шел за мной по пятам, невидимый, но ощутимый. Его взгляд, тяжелый и пронизывающий, будто сверлил мне спину, оставляя следы на коже. Я ускоряла шаг, но чувство не исчезало. Оно было как тень, от которой невозможно убежать.
Выбрав не особо популярное у туристов место, я скинула одежду и с разбега бросилась в воду, погружаясь с головой. Мягкая теплая морская вода обняла меня, словно пытаясь успокоить. Я задержала дыхание, чувствуя, как пузырьки воздуха касаются кожи, как вода окутывает меня со всех сторон. Это было как возвращение домой, в место, где я могла быть собой, где не нужно было ни от кого прятаться.
Я с удовольствием плавала, ныряла, чувствуя, как вода смывает с меня напряжение. Лежа на голубой глади, я бездумно смотрела в небо, где плыли редкие облака. Вода всегда вдохновляла меня, дарила спокойствие и умиротворение.
Даже если Роман приехал к моему дому, это ничего не значит. Даже если он заговорит со мной, плевать.
У него семья, жена, дочь. У меня мой отлаженный быт, любимая работа и сын. Мы больше ничего не связывает. Мы друг другу никто. И я ничего ему не должна и ничем не обязана. Избегать встречи с ним мне будет не сложно. Подумаешь, теперь буду ждать свои группы на парковке, а не в лобби.
Пусть катится к своей Марте с дочерью, а я погуляю с Аленкой, а потом они уедут. А может, уже сегодня покинут наш уютный городок, ведь Марте отель не понравился.
Купание помогло успокоиться, и из воды я выходила в отличном настроении. Вода стекала с кожи, оставляя ощущение свежести и легкости. Я шла по песку, чувствуя, как он прилипает к мокрым ногам, и улыбалась. Но стоило поднять голову от золотистого песка, как все мое благодушие как ветром сдуло. Возле наспех брошенной мной пляжной сумки, вальяжно сидел Роман.
Он был таким же, каким я его помнила: уверенным, спокойным, немного надменным. На нем были модные очки, скрывающие его взгляд, но я знала, куда он был направлен. Он смотрел прямо на меня. Он ждал. Его поза была расслабленной, но в ней чувствовалась напряженность, как у хищника, готовящегося к прыжку.
Я замерла на месте, чувствуя, как сердце начинает биться чаще. Вода, которая только что дарила мне спокойствие, теперь казалась далекой и недоступной. Стояла и не знала, что делать. Бежать? Остаться? Заговорить? Но слова застряли в горле, а ноги словно приросли к земле.
Роман же просто сидел и смотрел. И в этом взгляде, даже сквозь темные стекла очков, я чувствовала что-то, что заставляло меня содрогнуться. Что-то, что я не хотела признавать. Что-то, что могло разрушить все, что я так тщательно выстраивала все эти годы.
Я замерла у кромки воды, ощущая, как тёплые волны ласкают щиколотки, окутывая кожу приятной прохладой. Сердце бешено колотилось, ноги слегка подкосились, но я быстро взяла себя в руки, не позволяя эмоциям взять верх. Прохладный вечерний воздух чуть остудил горящую кожу, и я с трудом заставила себя дышать ровнее.
Не позволю ему почувствовать, как он на меня влияет.
Демонстративно не глядя на мужчину, чьё присутствие обжигало даже без прикосновений, я подошла к сумке, достала полотенце и принялась медленно, будто неторопливо, просушивать волосы. Их длинные пряди рассыпались по плечам, влажные, тяжёлые, пропитанные солёной водой.
После родов я не стриглась, и теперь мои волосы были моей гордостью, струящимися почти до поясницы. Илюшка обожал их расчёсывать маленькими, неумелыми пальчиками, а я любила его заботу.
— Здравствуй, Катя, — глухо и напряженно произнес Роман, поднимаясь.
Вздрогнула от звука его голоса, прозвучавшего так рядом. Кожа мгновенно покрылась мурашками, по телу пробежала дрожь, не оставляя сомнений — моё тело всё ещё помнит его.
А вот я не позволю себе вспоминать.
Острый контраст между прохладой морского воздуха и жаром его сильного тела, стоящего непозволительно близко, заставил дыхание сбиться, но я подавила эту слабость.
Подняла взгляд. И тут же пожалела об этом.
Он снял очки. И я посмотрела ему в глаза. Стало даже нее по себе от этого жадного, тяжёлого, алчно впитывающего мой образ взора. Роман внимательно изучал меня, как хищник свою добычу.
Так же, как тогда…
Казалось, стоит мне сделать лишнее движение — и он нападёт.
Прежняя Катя так бы и стояла, боясь пошевелиться, принимая его правила, позволяя ему решить за меня.
Но той Кати больше не было. Я выросла. Повзрослела. И пообещала себе, что этот мужчина больше никогда не будет иметь надо мной той власти.
И пусть тело предательски откликалось, пусть ноги слабели от одной мысли о его руках, о том, что они могут со мной сделать, пусть дрожь в животе выдавала то, что я не хотела признавать, я не дам ему это увидеть. Переживу, перетерплю, он уедет и я снова забуду его.
— Здравствуйте, Роман Андреевич, — сухо ответила перекинув влажные наспех заплетенные волосы за плечо и обдавая его идеальную футболку брызгами морских капель.
Но мужчина этого даже не заметил, он вообще словно завис, провожая взглядом мою косу.
— Чем обязана вашему визиту? — спросила я, сложив руки на груди и привлекая его внимание.
Его глаза моментально опустились на мою грудь.
Я почувствовала, как по спине пробежали мурашки, но даже не шелохнулась, не отвела взгляда, не дала ему этой слабости.
Роман жадно разглядывал меня.
Он видел, как изменилась моя фигура, как прибавила в округлостях грудь, которая ещё недавно кормила нашего сына, но он не знал об этом. И не узнает.
— Как поживаешь? — прокашлявшись, спросил он, наконец поднимая взгляд.
— Все хорошо, спасибо. Вы следили за мной? — в моем тоне звучала претензия, пусть знает, что мне его внимание неприятно.
Роман на секунду замялся, но тут же взял себя в руки.
— Хм… Да, хотел поговорить. Узнать, как ты живёшь. Аленка сказала, что ты замужем…
Я внутренне усмехнулась.
Ну какое ему дело до моей жизни? У него своя семья. Да, три года назад мне пришлось сказать подруге, что я беременна от своего мифического парня и уезжаю с ним в другой город от большой любви.
Я наврала, что мы скромно расписались, сказала, что живём отдельно от бабушки и Николая и я счастлива. Алена поверила и, разумеется, рассказала эту историю своему отцу. И вот теперь он стоит передо мной, впиваясь взглядом, который буквально прожигает кожу.
— У меня всё прекрасно, и моя жизнь вас не касается, — отчеканила я, натягивая на себя сарафан, стараясь не выдавать того, как сильно он меня нервирует.
Ну не смотрят счастливые женатики так на чужих женщин.
— Раньше мы были на „ты“, — спокойно, но с заметной сталью в голосе перебил он.
Я замерла на мгновение, но тут же взяла себя в руки.
— Это было ошибкой.
Голос звенел от напряжения. Развернулась, делая шаг прочь, потому что иначе это никогда не закончится. Я не должна оставаться рядом с ним. Не должна давать себе даже шанса мечтать, что мы можем быть вместе.
— Хорошего отдыха вам и вашей семье, Роман Андреевич, — бросила через плечо. — И, пожалуйста, не преследуйте меня. Мой муж очень ревнивый боксёр.
Я не увидела его реакции. Но я почувствовала её. Воздух сгустился, стал тяжёлым, почти вязким.
А затем резкий рывок. Горячая, стальная хватка. Меня развернули обратно, вжимая в твёрдое, мощное тело.
Проклятье.
Роман склонился ближе, его дыхание было горячим, а голос — низким, срывающимся на рык.
— Я тебя не отпускал, Катя.
Боже.
Всё внутри перевернулось, ударило разрядом. Грудь сдавило от нехватки воздуха.
А следом мои губы обжёг горячий, властный, подчиняющий поцелуй.
Роман буквально набросился на меня, его губы жёстко, требовательно впились в мои, будто он ждал этого всю жизнь.
Он не оставил мне шанса дышать, думать, сопротивляться.
Его язык прорвался внутрь, наглый, требовательный, бескомпромиссный, завоёвывая меня, как территорию, которая принадлежит ему по праву.
Меня обожгло изнутри.
Ноги подкосились, и моё предательское тело чуть не рухнуло прямо в его руки, готовое прильнуть к этой широкой груди, к жару, к запаху его раскалённой кожи, смешанному с солью морского воздуха.
Боже, как же я скучала по нему. По его силе. По его безжалостному, но такому родному напору.
По тому, как он умеет целовать так, что мир перестаёт существовать.
Сильные руки сомкнулись на моей талии, его ладони горячими обручами впились в мою кожу, удерживая меня, заставляя оставаться в этом пьянящем аду.
Я должна была сопротивляться. Должна была вырваться.
Но ничего не могла с собой поделать.
Губы сами поддавались этому дикому, настойчивому ритму. Руки сами тянулись к нему, желая почувствовать его, схватить, прижаться, раствориться.
Из моей груди вырвался предательский, полный удовольствия стон и в тот же миг он тоже застонал.
Глухо, срывающимся рычанием, словно оголодавший зверь.
Роман притянул меня ближе, прижал к себе так, что я почувствовала всю его напряжённую силу, каждый рельефный мускул, каждую тяжёлую волну желания.
И тогда я очнулась.
Я что делаю?!
Сделав над собой нечеловеческое усилие, я резко отстранилась. Но он не отпустил. Его глаза были затуманены страстью, дыхание глубокое, прерывистое.
Пощёчина прозвучала резко, оглушительно. Звонкий удар разорвал плотную тишину между нами. Мою ладонь обожгла боль, но мне было плевать.
Я отскочила, впиваясь в него взглядом, полным ярости и боли. Роман медленно повернул голову, его скула покраснела, но не это было страшным. А то, что он злился.
Нет.
Он был в ярости. Кулаки сжимались и разжимались. Желваки ходили ходуном. Глаза наливались кровью, он смотрел на меня так, будто готов был разорвать.
Но я не отступила. Не дрогнула. Не позволю ему вновь меня сломать.
— Не смей больше так делать, — прошипела я, глядя ему прямо в лицо, видя, как он борется сам с собой, пытаясь взять себя в руки. — Я тебе не девка для курортных утех...
— А кто ты? — зло выплюнул он, перебивая меня, обжигая словами, словно ударами хлыста. — Девка для утех и есть.
Мир качнулся.
Я ощутила, как внутри что-то ломается, но не позволила себе выдать слабость.
— Скакала на мне, — он усмехнулся, но в его голосе слышался яд, а в глазах — ледяное бешенство. — А у самой женишок был, с которым сбежала.
Каждое его слово било в самое сердце, но я молчала.
— А что, Кать? — он шагнул ближе, а я не отступила. — Удобно. С ним любовь и свадьба, с меня карта безлимитная.
Я задержала дыхание, пытаясь осмыслить, что только что услышала. Он правда так обо мне думает?
Правда считает, что я просто пользовалась им, пока искала кого-то „достойного“?
Господи…
Как можно быть таким слепым? Я и подумать не могла, что он способен представить меня такой.
— Так, может, и овечку невинную из себя мастерски строила? — его голос стал ещё ниже, колючее, жестче.
Я замерла, тело напряглось, но я не отвела взгляд.
— А я повёлся.
Как же больно. Меня буквально трясло от гнева и обиды.
Этот мужчина, разбивший моё сердце в прошлом, теперь решил снова меня растоптать. Безжалостно, грубо, с издёвкой.
Но он не увидит моих слёз. Никогда не узнает, какую боль я испытала тогда. И как мне плохо от его слов сейчас.
Я выдержала его тяжёлый, злобный взгляд.
— Так давай повторим? — губы Романа скривились в презрительной усмешке. — Скрасишь мой отпуск…
Между нами повисла глухая, острая тишина, пропитанная напряжением.
Он ждал моей реакции. Ждал, что я сорвусь. Что врежу ему, что заплачу, что начну кричать.
Но я ничего не сделала. Я лишь улыбнулась.
Холодно. Медленно. Осторожно.
Так, чтобы в его глазах мелькнуло что-то новое. Что-то вроде беспокойства.
Высоко подняв подбородок, я смерила ухмыляющегося мужчину убийственным взглядом, стиснув зубы так сильно, что в висках застучало.
Я шла прочь, ровно, уверенно, заставляя себя держать спину прямо, будто на мне висела корона, которую я не имела права уронить.
И больше он меня не остановил.
И не смог бы. Потому что я уже не позволила бы.
Шаг за шагом, спрятав лицо за широкими полями любимой шляпы, я медленно уходила, стараясь не дать боли сжать грудь слишком сильно.
Но даже через шум прибоя, даже через гулкий стук собственного сердца я услышала её.
Этот мерзкий, сладковато-противный голос.
— Ромчик, ну где ты? — Марта почти пропела, растягивая гласные, будто позировала перед камерой.
Я зажмурилась, пытаясь отгородиться, но было поздно.
— У нас фотосессия на закате со Стефанией, — она сделала паузу, затем кокетливо добавила: — Свет не ждёт, дорогой. Фотограф сказал, что хороший контровик — это буквально десять минут.
Она пронеслась мимо, лёгкая, красивая, уверенная в своей власти. Рядом семенила няня, толкая коляску с разодетой в рюши маленькой девочкой. Их дочерью.
Рядом нёсся фотограф, загруженный аппаратурой, подтягивая чемодан со сменными объективами и светоотражателями.
И всё это было таким правильным. Таким логичным. Они семья. У них совместные традиции, фотосессии, чёртово идеальное будущее.
А я?
Я кто?
Просто девка для утех. И тогда, и сейчас.
В груди что-то жгло. Не просто обида. Боль. Настоящая, глубокая, раздирающая. Почему он так со мной?
Я ведь ничего не взяла с его карты. Не потратила ни копейки. Ушла с пустыми руками. И с разбитым сердцем. А он обвинил меня в том, что я пользовалась им ради денег. Мало того. Он обозвал меня шлюхой...
Я не стала возвращаться домой. Просто не смогла.
Маленькая, уютная квартира, которую я так долго превращала в свою крепость, вдруг показалась мне невыносимо пустой. Слишком тесной. Слишком пропитанной одиночеством.
Я не хотела оставаться одна. Просто не могла.
Поэтому я приняла единственное правильное решение — поехать к бабушке. Она сейчас жила в пригороде, в небольшом доме у самого моря, где воздух был чистым и пропитанным солью, а вечерами можно было слушать, как шепчутся волны.
Я поймала такси, села на заднее сиденье и позволила себе закрыть глаза. Но мысли не отступали.
Всё снова и снова вспыхивало перед глазами, как кино, которое невозможно выключить. Лицо Романа. Его злость. Требовательные губы, впивающиеся в мои.
Этот чёртов поцелуй, который сбил с ног и напомнил мне о том, что я должна была забыть. А после слова. Самые жестокие. Бьющие наотмашь. Вызывающие волну ненависти в душе.
Стоило только войти в дом, как меня сразу окутало теплом. Не только физически, хотя в доме действительно было уютно и пахло чем-то вкусным. А тем самым, настоящим теплом — безопасностью.
Бабушка, как всегда, готовила, что-то напевая себе под нос, и в воздухе витал запах свежей выпечки и мёда.
Я даже не успела сделать и шага, как ко мне кинулся маленький вихрь.
— Ма-ма!
Этот тоненький, звонкий голосок разорвал все мои переживания в клочья.
Я нагнулась, подхватила Илюшу, крепко прижимая к себе, утыкаясь носом в мягкие, пахнущие солнцем волосы.
— Какой ты у меня тяжёлый стал, — улыбнулась я, поглаживая его по спине, вдыхая его родной запах.
Он обнял меня своими пухлыми ручками, прижимаясь, как будто боялся, что я снова исчезну.
— Ма-ма, ты где была? — пробормотал он, с любопытством заглядывая мне в глаза.
— Работала, зайка, — тихо ответила я, сжав его ещё крепче.
Бабушка наблюдала за нами. С тёплой улыбкой, но внимательным взглядом. Она всегда замечала, когда со мной что-то не так. И сейчас не стало исключением.
— Ты сегодня какая-то не такая, Катюша, — подметила она.
Я замерла на секунду.
— Я в порядке, бабуль, — автоматически ответила я, садясь за стол и усаживая Илюшу рядом.
Но внутри всё сжалось. Как объяснить ей, что прошлое, от которого я так долго бежала, догнало меня? Что я снова встретила Романа. И он снова разрушает мой мир. Что я не знаю, как его остановить.
Я не могла ей этого сказать.
Поэтому просто вдохнула аромат выпечки, поцеловала Илюшу в макушку и попыталась отогнать все ненужные мысли.
Бабушка смотрела на меня долго и внимательно, как будто читала между строк, вглядываясь в то, что я не говорю вслух.
Я избегала её взгляда, целенаправленно сосредоточившись на Илюше, который устроился у меня на коленях и теребил мои пальцы.
Но бабушка была слишком мудрой, чтобы не понять, что у меня на душе творится буря. И точно так же она поняла всё три года назад. Я до сих пор помню тот вечер.
Как мне было страшно.
Как я шла домой с мокрыми ладонями и бешено колотящимся сердцем, повторяя про себя одни и те же слова, чтобы не запутаться, не сорваться, не разреветься.
Я тогда думала, что это будет худший день в моей жизни. Сказать бабушке, что я беременна.
Сказать ей, что я не замужем, что отец моего ребёнка даже не знает о его существовании, что он гораздо старше меня… и, чёрт возьми, что он отец моей лучшей подруги.
Как это вообще можно было объяснить?
Я не знала.
Я не умела врать бабушке. Она всегда видела меня насквозь. И, наверное, именно поэтому мне было так страшно. Я боялась не её гнева. Её разочарования. Осуждающего взгляда, тяжёлого вздоха, непонимания.
Ведь если она отвернётся от меня, если сочтёт меня опозорившей семью, мне просто некуда будет идти.
Я и так была одна. Без родителей. Они погибли в аварии, когда мне было три.
Я не помнила их лиц, только обрывки голосов, запахи, которые невозможно было привязать к чему-то конкретному. Бабушка никогда не говорила о них много.
Ей было слишком больно.
Я знала это по тому, как она застывала на месте, если случайно находила что-то из прошлого. Она никогда не смотрела старые фотоальбомы, не пересматривала видео. Но каждый год мы ходили с ней к ним на могилу и оставляли свежие цветы.
Она потеряла дочь и зятя в один день. А я своих родителей, которых даже не помнила нормально. Я была маленькая и не осознавала до конца масштаб трагедии, но в душе у меня поселилась огромная пустота и чувство утраты.
Бабушка была очень сильной. Она взяла себя в руки и воспитала меня. Я была её единственной семьёй. Она меня поднимала, тянула, учила, любила. И теперь я боялась, что своим поступком перечеркну всё.
Что она увидит во мне ту, кто обесчестил её воспитание.
Глупую, доверчивую девчонку, которая связалась с взрослым, опытным мужчиной, поверила ему, а потом оказалась брошенной с ребёнком.
Я боялась, что она решит, будто я просто гулящая, что я…
Не знала, как сказать ей, что отец моего ребёнка гораздо старше меня.
Что это отец Алены.
Как вообще произнести это вслух?
Как посмотреть ей в глаза и сказать: „Бабуль, я переспала с мужчиной, который мог бы быть моим отцом, я забеременела от него и сбежала, потому что для него я была развлечением?“
Не могла.
Я шла домой, повторяя про себя: „Я беременна, я беременна“, чтобы хоть как-то привыкнуть к этим словам.
Но когда увидела бабушку, сидящую на кухне с чашкой чая, привычно перебирающую гречку, я поняла, что подготовка мне не поможет.
— Бабуль, я беременна, — выдохнула я с порога, не дав себе времени испугаться.
Я думала, что она закричит. Что в её глазах появится осуждение. Но бабушка лишь подняла взгляд. Долго, молча смотрела. Как будто анализировала, взвешивала, пыталась что-то найти на моём лице. А потом спокойно спросила:
— Ну и что теперь?
Я сбилась. Ожидала чего угодно, только не этого.
Я ожидала звонка от Алены, но вышло все равно неожиданно, поэтому пару долгих минут буравила вибрирующий гаджет ошалелыми глазами.
Просто не решалась ответить. Алена не заслужила моей лжи. Но я лгала ей всё это время.
Обманывала так долго и так тщательно, что это враньё стало отдельной реальностью, в которой я вынуждена была существовать.
Мы созванивались не очень часто. Точнее, это я старалась минимизировать наше общение. Чтобы лишний раз не чувствовать себя полной дрянью.
Аленка же не хотела отдаляться. Она боролась за нашу дружбу, писала, звонила, пыталась приехать.
А я…
Я постоянно находила отговорки. Чувство вины отравило меня изнутри. Я ведь предала её. И из-за этого не могла смотреть ей в глаза, слышать её голос, просто взять и сказать правду.
Поэтому я выбрала ложь. Врала, что счастлива с неким неведомым парнем. Что он заботится обо мне, что мы любим друг друга, что он обожает Илюшу.
Но это была лишь малая часть моего греха. Самое ужасное, самое непростительное, что я сделала…
Я отправляла ей фотографии чужого ребёнка вместо своего. Брала фото внука друга Николая — мальчика примерно одного возраста с Илюшей, — и отправляла их Алене, когда она просила хоть что-то показать.
Убеждала ее, что это мой сын. И подруга искренне любила его. Поздравляла его со всеми праздниками. Спрашивала, как у него дела, какой у него любимый мультик, как он научился говорить.
Я так боялась, что она узнает правду.
Ведь если бы Алена увидела настоящего Илюшу, — всего один взгляд, — она бы сразу все поняла. Узнала бы Романа в каждой его черте.
Полгода она пыталась выбить из меня мой новый адрес. Рвалась приехать ко мне на выписку после родов. Пыталась организовать мне день рождения, планировала Илюшины праздники, хотела быть рядом.
Мой сын до сих пор не принял крещение, потому что я не могла показать его той, кого всем сердцем желала видеть его крёстной матерью. Потому что иначе она бы сразу догадалась, кто его настоящий отец. И, скорее всего, возненавидела бы меня навсегда.
Именно эта ложь медленно отправляла меня изнутри. Но теперь подруга здесь, она звонит уже в третий раз, а я все не решаюсь ответить.
Я закрыла глаза, сделала глубокий вдох и нажала на зелёную кнопку.
— Алло, — мой голос дрогнул, сиплый, неуверенный, как будто меня застали врасплох.
— Катюшка! — радостно щебетала Алена, явно куда-то спеша. — Я звоню напомнить, что завтра мы идём в горы, — продолжала она, словно это было самое важное событие на свете.
А для неё, наверное, так и было.
— Я так соскучилась! Может, Илюшу возьмём? — предложила она взволнованно. — Далеко не пойдём, устроим пикник, поиграем в мяч.
Я тяжело вздохнула, пытаясь придумать ответ. Больше всего на свете мне хотелось бы последовать её плану. Забыть всё. Просто быть той Катей, которая радовалась жизни, без страха, без боли, без необходимости врать. Но это было невозможно.
Взгляд невольно упал на детский, но настолько взрослый рисунок сына. Мой мальчик растет без отца. Не знает свою чудесную старшую сестру, которая, если бы узнала о нём, наверняка бы любила его всей душой.
Не знает, что у него есть еще одна сестра. Девочка Марты.
Я скрипнула зубами.
Какой же жестокой была эта ирония судьбы. Родные по крови, но чужие друг другу.
А ведь Илюша хочет, чтобы у него был папа. Он мечтает об этом, рисует нас вместе, говорит о нём. Для него это естественно. Он не понимает, что у него его нет. Что он никогда не пойдёт на пикник с нами всей семьёй. Никогда не почувствует, каково это — когда папа подбрасывает тебя вверх, когда его сильные руки ловят тебя. Такого не будет никогда. Во всяком случае… пока.
— Ален, он у бабушки гостит, — голос мой не дрожал, но слёзы были на грани. — Они завтра с Николаем на рыбалку идут, у них тут свои планы.
Зажмурилась, чувствуя, как на слегка помятый листок с рисунком падает крупная слезинка.
— Так что идём вдвоём, — наигранно беззаботно добавила я.
— Ну деловые, — засмеялась Алена. — Хорошо. Будет ещё время, потискаю твоего бандита. До завтра!
Беззаботная подруга уже отключилась, а я все еще сидела и боялась пошевелиться. Внутри нарастала душевная боль, погасить которую я была не в силах.
Именно такой разбитой бабушка и проводила меня спать. Уткнувшись носом в сладкую макушку сына, вдохнула его запах и блаженно прикрыла глаза.
Вот он, мой лучик света в кромешной тьме. Мой стимул к жизни и повод для радости и с ним я преодолею все трудности.
Утром тяжесть моих поступков по отношению к подруге никуда не делась, и пока я добиралась до отеля из пригорода, все так же давила на плечи, лишая мир вокруг привычных ярких красок.
Алёнка поджидала меня у пафосного крыльца, украшенного кадками с самшитом и хризантемами. Весной рядом с этим крыльцом расцветал миндаль, покрывая всё нежно-розовой дымкой, а сейчас его густая крона давала приятную тень тем, кто ждал такси или гида.
Подруга, как всегда, выглядела так, будто только что сошла с рекламы идеального лета. На ней была белоснежная кепка, спортивные шорты, майка, открывающая ровный животик с капелькой пирсинга на пупке. Заметив, как хищно сверкнул на солнце явно драгоценный камешек, нахмурилась.
Раньше его там не было...
Я не успела поразмышлять об этом, потому что Алена, увидев меня, тут же радостно замахала рукой и двинулась навстречу.
И я почувствовала, как внутри что-то дрогнуло.
Как же мне её не хватало…
Все эти годы, всё это время я мучилась от одиночества, от невозможности просто позвонить, просто встретиться, просто сказать ей правду. Те крохи разговоров, что я могла себе позволить, были ничтожно малы. Я скучала. Любила её, как сестру. Но даже сейчас, когда она рядом, между нами была — пропасть.
— Ты не представляешь, какой у меня для тебя сюрприз! — заговорщически прошептала Алена, хватая меня за руку.
И, не дав мне опомниться, развернула к парковке. Я послушно последовала её взгляду… и замерла. У экскурсионного джипа, небрежно облокотившись о корпус, стоял Роман. Широкие плечи, белая футболка, идеально сидящие на нём брюки. Загорелая кожа, массивные запястья, сильные руки, сжимающие телефон.
Воздух с трудом проникал в лёгкие, грудь сдавило, словно тисками, но я упорно делал вид, что все прекрасно. И даже когда тесный, нагретый южным солнцем салон внедорожника наполнился ее запахом, тем самым, который мерещился мне по всюду в квартире, после ее отъезда, я приложил титанические усилия, чтобы выровнять дыхание.
А как хотелось, не просто жадно вдохнуть этот пленяющий аромат, а уткнуться носом в его мягкий, теплый источник, потом лизнуть кожу, попробовать на вкус, пометить, словно зверь, присвоить...
Придурок. Надо было сразу отказаться от предложения Аленки и почилить у бассейна, как все приличные туристы
И вообще еще вчера развернуться и оставить Катю там, где она сама решила быть, в прошлом, которое с таким остервенением пыталась стереть. Но я не смог. Ни тогда, как ни старался, ни сейчас, когда она так близко, стоит только руку протянуть. Никогда...
Когда Алена пришла ко мне с этой идеей, я едва сдержал смех. Катя, горы, компания. Она серьёзно?
Люди моего уровня не посещают такие экскурсии, да пацаны из охраны в машине сопровождения сейчас гадают, поехала у меня кукушка или нет. В ущелье они меня еще не сопровождали.
Если бы эта чертова девчонка не выбила из меня весь здравый смысл три года назад, я бы просто отмахнулся, нашёл причину отказаться. Не искал бы с ней встреч, не мечтал о ее теле, и уж точно не дал этому дерьму снова меня засосать.
Но я согласился. Даже не раздумывая. Уцепился за эту чертову поездку, как утопающий посреди бескрайнего океана за спасательный круг.
Я хотел её видеть. Хотел наблюдать, как она изворачивается, как ёрзает под моим взглядом, как ловит ртом воздух, делая вид, что ей всё равно.
Хотел видеть этот страх, то, как её нутро разрывается на части между желанием сбежать и желанием снова прижаться ко мне так, как было раньше. Хотел напомнить ей, что у неё не получится меня избежать. Пусть думает, что у неё есть выход, но выхода нет.
Зверь внутри меня снова почуял добычу, и свое он уже не упустит.
Крутил руль, ведя машину вверх по серпантину, но взгляд то и дело сам собой скользил в зеркало заднего вида.
Чёртова девчонка. Сидела тихо, с виду расслабленная, но я знал её лучше, чем она сама. Я видел, как напрягаются её плечи, как чуть подрагивают пальцы, как взгляд мечется, не зная, куда спрятаться, лишь бы не пересечься с моим.
Я знал каждое её движение, знал, как она играет, знал, что это всего лишь дешёвое представление для самой себя.
Как зажимает губы, как перекидывает волосы через плечо, обнажая тонкую ключицу, которую когда-то я покрывал поцелуями. Как дрожит от моего взгляда, но делает вид, что ей плевать.
Как её дыхание становится чуть прерывистым, когда я проезжаю поворот и резкий рывок машины заставляет её податься вперёд.
Я хотел её. Прямо здесь и сейчас...
Блядь, я хотел её с той самой секунды, как увидел в отеле, до дрожи в пальцах, до сжатых челюстей, до тупой боли внизу живота.
Хотел обхватить её талию, вдавить в себя, ощущать её маленькое, гибкое тело под своими ладонями, ловить её рваные стоны, слышать, как она снова, захлёбываясь желанием, стонет моё имя.
Но вместе с этим я был зол. Адски, до тёмной ярости, до бешенства, которое клокотало в груди и грозилось сорваться с поводка. Я ненавидел её за то, что она бросила меня. За то, что сбежала. За то, что врала мне в лицо. За то, что пыталась стереть меня из своей жизни, как ненужную ошибку.
Я хотел наказать её. Хотел, чтобы она снова запомнила, кому принадлежит. Кто ее хозяин. Чтобы она почувствовала, что ей не убежать, что ей не спрятаться, что я уже рядом.
Но вместо этого я просто вёл машину дальше, прожигая её взглядом через зеркало. Пусть боится. Пусть знает, что она сделала. Пусть чувствует, что всё только начинается.
Алена болтала без умолку, перебирала маршруты, с энтузиазмом предлагала остановиться у каждого водопада, теребила навигатор, строя планы, но я её почти не слышал — её голос был просто раздражающим фоном, бессмысленным шумом на фоне моего собственного гнева, который с каждой секундой раздувался сильнее.
Я смотрел в зеркало прямо на Катю, на её высоко поднятый подбородок, на тонкую шею, на плечи, на это чертово тело, которое было моим, но теперь принадлежало другому.
Меня разрывало от осознания, что кто-то запустил в неё руки, прикасался к ней так, как имел право только я, касался её кожи, гладил её изгибы, слышал, как она стонет от удовольствия, целовал её так, как когда-то целовал я.
Меня буквально тошнило от этой мысли, от осознания, что она не просто жила с другим, принадлежала ему. Да, черт побери, она родила от него.
Родила.
Стала матерью.
Её тело, которое я знал до последнего сантиметра, которое так сладко извивалось подо мной, вынашивало ребёнка другого мужчины, кормило его, согревало, лелеяло. Её глаза, которые раньше смотрели только на меня, теперь смотрели на кого-то ещё.
И это убивало меня.
Я чувствовал, как ярость пульсирует в висках, как пальцы сжимаются на руле, как поднимается волна такого острого, такого дикого желания разнести всё, что я даже не мог дышать нормально. Она принадлежала мне, чёрт её дери. Она была моей. Моей.
А самое мерзкое — она даже не чувствовала за собой вины. Жила, будто ничего не произошло. Просто стерла меня из жизни, вычеркнула, будто я никогда не существовал.
Она врала мне, врала нам обоим.
И, как финальный плевок в лицо, в день своего отъезда она опустошила мою карту, не взяв ни копейки до этого, но в тот последний момент — разом потратила всё, что можно, и просто свалила.
Я видел выписку.
Вижу её перед глазами до сих пор.
Сотни тысяч. И на что?
На того самого сосунка, с которым она сбежала, с которым трахалась в своей новой счастливой жизни, которому родила ребёнка, которому теперь принадлежало то, что когда-то было только моим.
Какого чёрта я вообще её везу?
Всю дорогу я ощущала на себе прожигающий взгляд Романа. Он не просто смотрел — он прижимал меня этим взглядом, подчинял, впивался в мою кожу, оставляя на ней невидимые ожоги. Ни капли не стесняясь собственной дочери, он откровенно пялился на меня в зеркало заднего вида, словно забыв, что между нами годы разлуки, боль, ложь и пропасть, которую уже не перепрыгнуть.
Даже ни капли не стеснялся собственной дочери.
Алене, слава богу, было не до нас. Она что-то воодушевлённо рассказывала, выстраивала маршруты, закидывала сторисы в свой профиль, комментировала фотографии совершенно незнакомых мне людей. Я лишь кивала в ответ, делая вид, что слушаю, но на самом деле каждая клетка моего тела напряглась от осознания, что этот мужчина смотрит только на меня.
Я старалась смотреть в окно, на подругу, на мелькающий за стеклом пейзаж — да куда угодно, лишь бы не столкнуться с ним взглядом. Потому что, если я посмотрю, если наши глаза встретятся, это будет означать, что я снова попалась на его удочку. Что снова могу утонуть в этом мужчине, снова потерять саму себя, снова отдать ему власть надо мной, а потом остаться ни с чем — обманутой, раздавленной и с разбитым сердцем.
Нет! И ещё раз нет.
Нельзя. Нельзя смотреть на него. Нельзя впускать его в свои мысли. У него семья. Дочь. Он сделал свой выбор три года назад, а я сделала свой. И точка.
Но в тесном пространстве, казалось бы, просторной машины, мне совершенно негде было от него спрятаться. Он словно заполнил собой весь воздух, проникал под кожу, пропитал каждую молекулу вокруг меня. Я дышала им. И это меня пугало больше всего.
Я сжала пальцы на бедре, вдавливая ногти в кожу через ткань тонких шорт, пытаясь хоть как-то отвлечься. Но не получилось. Роман и не собирался отворачиваться.
Упорно наблюдал, как я грызу губу. Сжимаю кулаки. Откидываю волосы за плечо, открывая шею, на которой он когда-то оставлял горячие поцелуи. И бесспорно наслаждался моим напряжением.
Как только мы остановились на туристической стоянке, я вылетела из машины, как пробка из теплой бутылки игристого.
Мой побег был стремительным, хаотичным, и если бы не жесткая преграда, в которую я внезапно врезалась, то, возможно, я бы бежала дальше — прямо до самого обрыва.
— Это кто у нас тут бежит? — раздался знакомый, весёлый бас, прежде чем крепкие руки перехватили меня, не давая потерять равновесие.
Я резко подняла голову и встретилась с озорными карими глазами.
— Олег...
Он улыбнулся, поднимая бровь, а затем, с мурлыкающим тоном, явно наслаждаясь ситуацией, лениво провел ладонями вдоль моих бедер, задержавшись на секунду дольше, чем следовало.
— Мой любимый экскурсовод...
Я уже приготовилась шлёпнуть его по рукам, но он лишь ухмыльнулся, зная, что это неизбежно.
Олег в последнее время слишком много себе позволял, хотя и не пересекал границы. Я знала, что он не ровно ко мне дышит, видела, как он смотрит на меня, слышала, как его голос становится ниже, когда он говорил со мной.
Но авансов и надежд я ему никогда не давала.
Олег появился в моей жизни с первого же рабочего дня. Он был одним из самых уважаемых гидов в городе, знал все местные тропы и маршруты лучше, чем карты, был душой компании, человеком, который мог расположить к себе кого угодно. И он стал тем, кто протянул мне руку помощи, когда я только начинала.
Я помню, как он первым встретил меня на причале, когда я ещё робко стояла с блокнотом в руках, записывая все нюансы работы.
— Новенькая? — спросил он тогда, небрежно прислонившись к катеру.
Я кивнула, а он усмехнулся и протянул мне спасательный жилет.
— Тогда пристегивайся, детка. Здесь тебя либо примут, либо сожрут.
И он действительно помог мне влиться в это не всегда дружелюбное сообщество гидов. Помогал с переездом, учил водить катер, брал с собой на спортивные слёты, рассказывал, как вести себя с туристами, чтобы не выматываться за день. С ним было легко, просто.
— Всё трудишься, пчёлка? — спросил он, зная, что я сейчас начну выбираться из его рук.
Я попыталась отстраниться, но тут же ощутила ещё один взгляд.
Тяжёлый. Раздражённый. Сжигающий.
Замерла, почти боясь обернуться. Роман стоял чуть поодаль, одной рукой опершись о капот машины, а второй сжимая пластиковую бутылку с водой так сильно, что пластик хрустел под его пальцами.
Его челюсть была напряжена, глаза тёмные, злые, изучающие.
Он не просто смотрел — он уничтожал меня взглядом.
Роман скользнул напряженным взором по тому месту, где ещё секунду назад лежали ладони Олега, потом по моей шее, губам, а затем снова остановился на мужчине.
Я резко выпрямилась, вырываясь из рук друга, но он не придал этому значения — лишь ухмыльнулся, явно замечая, что в моих глазах появилось беспокойство.
— Ты чего, Катюша? — Олег весело прищурился. — Будто привидение увидела.
Нет. Хуже.
Я увидела разъярённого зверя, который готов был растерзать всё, что стояло между ним и его добычей.
— Ты здесь с группой? — наконец заговорила я, с трудом возвращая голос.
— Ага, — кивнул он, заодно оглядывая стоянку. — Да вон они, видишь?
Я проследила за его взглядом и действительно заметила группу туристов неподалёку, оживлённо болтающих между собой. Олег часто водил маршруты по этому направлению, и было неудивительно, что мы столкнулись именно здесь.
— Веду их к водопаду, пару часов на осмотр, а потом вниз, к ущелью.
— Хороший маршрут, — выдавила я, хотя мысли были далеко.
Изо всех сил старалась выглядеть спокойно, но в груди колотилось сердце, а внутри всё сжималось в ледяной комок.
Ревность Романа была почти осязаемой, густой, горячей, как накалённый металл, вот-вот готовый расплавиться и сжечь всё вокруг. Его взгляд был невыносимо тяжёлым, в нём клокотала опасность, и я знала — ещё чуть-чуть, и он взорвётся.
— О! Привет! — радостно воскликнула Алена, подходя к нам лёгкой походкой, но я знала её слишком хорошо и заметила, как её взгляд скользнул по нам с Олегом, а после быстро метнулся к отцу.
Жаркое южное солнце сегодня припекало особенно жарко, но я все равно словно замерзла. Тело охватил озноб, будто кто-то резко открыл промышленный морозильник, и на меня дыхнуло ледяным воздухом.
Внешне совершенно расслабленный мужчина так и стоял, ожидая моего ответа, и лишь глаза выдавали его истинные чувства, ими он метал в меня ледяные молнии, ими же снова и снова вскрывал мою грудную клетку, пытаясь добраться до едва ожившего сердца.
На шумную, полную людей стоянку словно опустилась тишина. Или это вокруг нас образовался некий купол, под которым царило безмолвие. А еще словно Дамоклов меч висела противная, будто осязаемая всеми нами недосказанность...
— Знаете что... — грозно начала Аленка, ее голос прозвучал резко, словно удар хлыста. В ее глазах читалась решимость, будто она собралась высказать все, что накопилось за последние дни, часы, минуты. Но судьба, казалось, решила иначе. Звонок сотового Романа раздался в самый неподходящий момент, резко оборвав ее слова. Звук был настолько громким и неожиданным, что на мгновение все замерли, будто время остановилось.
Роман, словно нехотя, достал из кармана гаджет. Его лицо на мгновение исказилось досадой, будто он был готов игнорировать звонок, но что-то заставило его передумать. Он поморщился, словно предчувствуя неприятности, но все же поднес телефон к уху. И тут началась настоящая суета. Его спокойствие, которое он так тщательно пытался сохранить, мгновенно испарилось.
— Что значит, пропала, Марта? — прорычал он в трубку, его голос звучал как раскат грома. — Ты там совсем пережарилась в своем СПА?
Вакуум, который окружал нас, словно лопнул, и реальность снова обрушилась на всех с удвоенной силой. Роман резко дернулся в сторону машины с охраной, его движения были резкими, почти отрывистыми. Аленка, взволнованная и явно напуганная, бросилась за ним, ее лицо выражало смесь тревоги и растерянности.
А я так и осталась на месте, словно прикованная к земле. Ноги будто отказывались слушаться, а в голове крутилась только одна мысль: "Я не имею права идти с ними. Я не имею права лезть в их семейные проблемы. Я им никто." Это осознание било по мне, как холодный ветер, заставляя чувствовать себя лишней, чужой в этой ситуации.
— Стеша пропала, мы возвращаемся, — произнесла поникшая Аленка, ее голос дрожал, но она старалась держаться. Она торопливо втянула меня в салон джипа.
Следом за руль уселся амбал в черной футболке, его лицо было каменным, но в глазах читалась готовность действовать. Мы тронулись с места, и я даже не успела понять, куда делся Роман. Не стала спрашивать. Лишь с облегчением выдохнула, осознав, что моя экзекуция, которую я так боялась, не состоялась. Но насколько долгой будет эта отсрочка?
— Эта тупица даже няньку нормальную найти не могла, — причитала Аленка, ее голос звучал сдавленно, будто она с трудом сдерживала эмоции.
— У тебя есть фотографии сестрёнки? — мягко спросила я, стараясь не выдать ту боль, которую испытала, произнося последнее слово. Оно вырвалось из меня почти шепотом
Алёна бросила на меня недоуменный взгляд, словно не понимая, о ком я ее спрашиваю. Но она быстро сориентировалась, и на экране моего телефона в мессенджере появилась картинка.
Милая девчушка, как мини-копия своей матери, сидела в рюшах на пляже и улыбалась в камеру. Ее глаза светились радостью, а в улыбке читалась детская беззаботность. Сердце сжалось от боли. Это был снимок экрана. Скриншот со странички Марты в соцсетях.
Я на мгновение замерла, глядя на фото. Мысли путались, но я решила, что разберусь с этим позже. Сейчас важнее было действовать. Быстро раскидала фото по местным чатам, бросила в канал спортсменов и сообщество гидов. Каждое сообщение сопровождалось коротким текстом: «Пропал ребенок. Помогите найти».
Ждать чудес не приходилось. Мы все понимали, что шансы на быстрый результат были невелики. Но оставалась надежда. Надежда на то, что ребенок не вышел один к морю или на трассу.
К сожалению, туристические города, особенно приморские, не совсем безопасны для малышей. И первое, что гиды говорят семьям, отдыхающим с детьми, это: «Не оставляйте ваших детей без присмотра даже на минуту». Малейшая беспечность со стороны родителей способна обернуться настоящей трагедией...
Мой телефон молчал. Аленин тоже. В салоне висела напряженная тишина, разбавляемая лишь мерным шумом двигателя. Каждый думал о своем. Я смотрела в окно, где мелькали пейзажи, но видела только лицо Стеши с той фотографии.
Конечно, я была расстроена и переживала за ребенка Романа. Как можно было оставаться равнодушной, когда речь шла о пропаже маленького человека? Но, как ни стыдно признаться, в моих мыслях все равно малодушно звенела одна, самая важная мысль. Наш неприятный разговор не продолжился...
Я не питала иллюзий, что Роман забудет этот разговор и я снова стану жить, как прежде. Этот мужчина не из тех, кто просто бросается словами. Каждое его слово, каждый взгляд были продуманы, взвешены, как будто он всегда знал, куда они приведут. Поэтому я была уверена, что эту тему мы обязательно еще поднимем. Рано или поздно.
Но сейчас, как последняя бессердечная тварь, я радовалась тому, что мужчина отвлекся. И подруга переключила внимание. Пусть это звучало эгоистично, но я чувствовала облегчение, пусть и временное.
Возле нашего отеля был развернут настоящий штаб спецназа. Всюду ходили люди в форме, их лица были сосредоточены, а движения — четкими и выверенными. Огромные собаки на поводках, настороженные и готовые к работе, рыскали вокруг, а машины с мигалками создавали атмосферу напряженной готовности.
Над всем этим звучали громкие рыдания безутешной матери. Марта, прильнувшая к широкой груди хмурого Романа, выглядела как героиня мелодрамы. Она была «идеально» убита горем — утонченная, хрупкая «леди в беде». Ее рыдания звучали так громко, так неестественно, что невольно вызывали раздражение. Она рыдала жеманно, картинно, словно играла перед камерой. Меня от этого невольно перекосило.
Я был зол. Нет, я был в бешенстве.
Это не просто злость, которая клокочет где-то в глубине, а яростный ураган, рвущийся наружу, готовый смести всё на своём пути. Всё внутри меня кипело, как раскалённая лава, готовая взорваться, но я сжимал зубы, сжимал кулаки, держал себя в железных тисках. Потому что сейчас не время. Не место. Сейчас нельзя позволить себе потерять контроль.
Стефания пропала.
Я готов был разорвать идиотку Марту голыми руками за её беспечность. За её некомпетентность. За то, что она ухитрилась просрать собственного ребёнка.
Да, я не был образцовым отцом. Я не встречал Стефанию из роддома, не вставал к ней по ночам, не гулял с ней в парке, не терпел её детские капризы и слёзы. Моё участие в её жизни сводилось к крупным переводам на карту её бестолковой матери.
Но она моя кровь.
И это означало только одно — я обязан был найти её.
А эта чертова женщина, мать моего ребёнка, пьяная в дупель, с опухшим от слёз лицом, шаталась на входе в отель, нелепо перебирая ногами на своих идиотских шпильках.
— Ромочка! — её голос звенел жалостью к себе, а не страхом за дочь.
Проклятье.
Я еле успел отшатнуться, прежде чем она с надрывом бросилась мне на шею, пахнущая крепким алкоголем и чем-то приторно-масляным.
Судя по запаху, мамаша из СПА вылезла прямиком в бар.
Меня передёрнуло.
— Ты в каком состоянии вообще? — процедил я, с трудом удерживая себя от того, чтобы не отшвырнуть её к чёртовой матери.
— Я… я… — Марта задыхалась, цепляясь за меня, как за последнюю надежду. — Я не хотела, Рома, я всего на час… на часок её оставила…
Час.
Она оставила двухлетнего ребёнка на няню, которой, судя по всему, было плевать, и пошла расслабляться.
Потому что у неё стресс. Ей бедненькой тяжело. Она же мать-одиночка.
Меня затрясло от злости. Я чувствовал, как каждая клетка моего тела кричит, требует действия, требует мести. Но я сжимал зубы, сжимал кулаки, держал себя в руках.
Марта не была моей женой. Никогда не была. Но она была матерью моего ребёнка, и этого было достаточно, чтобы её глупость, её безответственность бросали тень на меня. На моё имя. На мою репутацию. Она должна была понимать это. Должна была держать себя в рамках. Но она этого не могла.
Суета вокруг нас разрасталась, люди в форме уже сновали туда-сюда, выкрикивая приказы, но в какой-то момент я заметил Алену.
Дочь стояла в стороне, хмурясь, её лицо было каменным, без эмоций. Она не утешала Марту, не паниковала. И это не было удивительно.
Алена никогда не была близка со Стефанией. Хоть поначалу она и пыталась наладить общение, но Марта вцепилась в ребёнка, как коршун, не подпуская к ней никого. В конце концов, Аленка просто перестала пытаться.
Стефания для неё так и осталась чужой. Не сестрой, не родной кровью, а просто... ребёнком, который существует где-то на периферии её жизни. А Марту Алена и вовсе не переваривала. Это было видно по каждому её взгляду, по каждому движению, когда они оказывались в одной комнате. Она не скрывала своего презрения, своей неприязни. И я, если честно, тоже.
Марта всегда была для меня ошибкой. Ошибкой, которая стоила мне слишком много. И если бы не тест ДНК, который я потребовал на двенадцатой неделе её беременности, а потом повторил сразу после рождения девочки, я бы даже не поверил, что Стефания — мой ребёнок. Но ошибка исключена. Тест из лучшей частной клиники страны врать не может.
Увидев Алену, Марта прижалась ко мне теснее, обвила руками мою талию, словно вцепилась. Нахально, расчетливо, как всегда. Её пальцы скользнули по моей спине, вынуждая меня сделать то, что она хотела — положить руку ей на спину. Я почувствовал, как её тело дрожит, как она пытается казаться слабой, беспомощной, чтобы вызвать во мне жалость. Но у меня не было ни капли сострадания. Только раздражение.
И в этот момент я ощутил острый взгляд. Почувствовал его кожей.
Катя стояла на краю толпы, казалось, просто наблюдая, но я видел. Чувствовал, как её глаза цеплялись за меня, как в них плескалась ревность и что-то ещё — горечь, боль?
Что ты там чувствуешь, моя девочка? Сожалеешь? О чём? О том, что сбежала? О том, что предала нас? Или ты ненавидишь себя за то, что всё ещё испытываешь что-то ко мне? Зачем сама позволила другому мужчине завладеть своим телом, своим сердцем?
Почему я её до сих пор хочу?
Эти мысли пронеслись в моей голове, как молния, но времени размышлять не было. Стефанию нашли.
Ребёнок сидел в объятиях ошалевшей от событий Алены, пока я разбирался с Мартой, которая теперь была ещё более невменяемой, чем раньше.
Я приставил к обеим дочерям охрану. Горе-мамашу отправили спать. А сам занялся поисками няни. И новой, и старой.
Бывшая сотрудница исчезла. И мне необходимо было знать, что произошло и как ребёнок оказался без присмотра.
Ближе к вечеру, я рухнул в кресло, вытянув ноги и сделал большой глоток виски. Напиток обжёг горло, но это было приятное жжение, почти успокаивающее. Хозяин отеля расщедрился на извинения. Что-что, а в алкоголе он знал толк. И на этот раз он угостил меня премиальным напитком.
Да и после сегодняшнего дня я это заслужил.
Голова была тяжёлой, мысли путались, но где-то на грани сознания всё ещё маячила Катя. Её взгляд. Губы, чуть приоткрытые в немом укоре. Дыхание, которое я помнил лучше собственного. Тело, которое я знал до последнего сантиметра.
Но теперь не моя. Чужая женщина.
Никак не мог себя убедить в этом.
Я три года жил без неё. Три года не произносил её имя. Три года сжигал всё, что с ней связано, потому что иначе бы не выжил. Я помню, как потерял её. Как искал её, как сходил с ума, как перестал быть собой.
Она просто исчезла.
Пропала, будто никогда и не существовала. Отключённый телефон. Ни следа в городе. Ни одной зацепки.
Я рвал город в поисках её. Обыскал каждый район, пробил все такси, гостиницы, смотрел записи с камер. Метался по улицам, прокручивал в голове сотни версий, представлял самое худшее. Думал, что с ней что-то случилось. Что её украли. Что её кто-то держит. Что я её больше не увижу.
Я не стала возвращаться в нашу с сыном квартиру. Мне казалось, что там я сойду с ума в одиночестве. Ехала в проклятой маршрутке и ощущала себя словно разбитая кукла, чьи тонкие ниточки давно порвались, оставив лишь пустую оболочку.
Каждый шаг от остановки до уютного домика, где мне мне всегда рады, отдавался тупой болью в груди, будто кто-то невидимый сдавливал её железной хваткой. И только захлопнув за собой дверь с глухим стуком, я прислонилась к ней спиной и выдохнула. Медленно, тяжело, словно пыталась вытолкнуть из себя весь этот день, всю эту боль, но тяжесть осталась — липкая, вязкая, как смола, обволакивающая сердце.
Я должна была чувствовать облегчение. Должна была вдохнуть полной грудью и наконец-то отпустить этот кошмар, который тянулся бесконечно. Стефанию нашли. Живую. Всё закончилось. Всё разрешилось. Но вместо радости во мне разрасталась пустота — глухая, звенящая.
В голове, словно заевшая пластинка, звучал голос Романа. Холодный, отстранённый, с лёгким оттенком раздражения, который он так старательно пытался скрыть. Его слова резали, как осколки стекла, впиваясь в память. А потом — его рука, небрежно лежащая на спине Марты.
Такой простой, почти обыденный жест, но для меня он стал последней каплей. Этот маленький, интимный момент между ними двумя, который я не должна была видеть, но увидела. И он разорвал что-то внутри меня, окончательно и бесповоротно.
Пустота внутри ширилась, цепляясь липкими, холодными щупальцами за сердце, за душу, за каждую клеточку тела. Она шептала мне правду, которую я так отчаянно пыталась заглушить: всё это было не моё. Роман. Марта. Стефания. Их семья, их мир, их любовь — сплетённые в тугой узел, куда мне никогда не было места.
Я была лишь случайным свидетелем, чужаком, который ненароком заглянул в чужую жизнь и теперь расплачивался за это.
Глотая горький комок в горле, который, казалось, разрастался с каждым вдохом, я медленно прошла в комнату.
Ноги двигались сами, будто на автомате, а внутри всё кричало от усталости и боли. На полу, увлечённо выстраивая из разноцветных кубиков что-то похожее на кривую башню, сидел Илюша. Мой самый любимый на свете мужчина.
Он поднял голову, почувствовав моё присутствие, и улыбка, такая искренняя и тёплая, расцвела на его лице.
— Ма! — его звонкий голосок разрезал тишину, и впервые за весь день я почувствовала, как что-то внутри меня дрогнуло. Словно маленький лучик света пробился сквозь эту тьму.
Я опустилась перед ним на колени. Крепко прижала его к себе. Его тёплые ручки обхватили мою шею, и я закрыла глаза, чувствуя, как слёзы жгут веки, но не позволяя себе заплакать. Вот он, мой смысл. Моя семья. Мой маленький мир, где нет места чужим. Только мы вдвоём против всего мира.
— Пойдём гулять, зайка? — прошептала я, поглаживая его мягкие, шелковистые волосы. Мой голос дрожал, но я старалась улыбаться, чтобы он не заметил, как мне тяжело.
— Да! — тут же обрадовался он, хлопая в ладоши так звонко, что я невольно рассмеялась. Его восторг был заразительным, и на мгновение я почувствовала, как тяжесть в груди чуть отступила.
Я улыбнулась — впервые за день по-настоящему. Именно такой меня и застала бабушка, но ее было не обмануть, слишком уж хорошо она меня знала.
Спустя десять минут мы уже шли по вечернему пустынному пляжу, держась за руки. Его маленькая ладошка доверчиво лежала в моей.
Дом бабушки и Николая располагался в небольшом, уютном СНТ. В котором имелся свой детский пляж.
Местные называли его лягушатником. Глубина здесь взрослому доходила да колен, а малышам было комфортно и весело. Мы с Илюшей часто здесь пропадали. Если не купались, то просто бросали в воду камушки, или просто гуляли.
Я рано начала учить сына плавать, понимая, что при жизни на море, умение хорошо плавать, это прежде всего,жизненная необходимость. Ведь настанет время, когда он будет ходить гулять один....
Игры с сыном всегда помогали мне отвлечься, но не сегодня. Случай со Стефанией в очередной раз разбередил мне душу. Заставил сожалеть, что у моего сына нет такого заботливого папы, как у дочери Марты. Боль от его предательства, титаническим усилиями загнанная мной в дальние уголки души, снова выбралась наружу и теперь терзала изнутри. Только ее стало вдвое больше. Ведь теперь мне казалось, что предал Роман не только меня, но и нашего с ним сына.
Воздух был тёплым, почти осязаемым, словно мягкое одеяло, обволакивающее кожу. Он был пропитан ароматами солёного морского бриза, который приносил с собой едва уловимую свежесть далёких волн, сладковатыми нотками цветущих где-то неподалёку акаций. Каждый вдох казался глотком лета, таким густым и насыщенным, что на миг я почувствовала, как напряжение в груди чуть отпускает, растворяясь в этом тёплом мареве.
Где-то впереди раздавался звонкий детский смех, чистый и беззаботный, как маленькие колокольчики. Голоса мам, их щебетание — то оживлённое, то умиротворённое, — пока они обсуждали между собой что-то обыденное. Всплески воды. Эти звуки создавали уютный фон.
Илюшка, весь в нетерпении, тянул меня вперёд, его маленькая ручка крепко сжимала мою ладонь, а глаза горели таким восторгом, что я невольно улыбнулась.
Он восторженно указывал на качели впереди — яркие, жёлто-красные, слегка поскрипывающие на ветру.
— Ма, быстрее! — его голосок дрожал от предвкушения, и в нём было столько жизни, столько радости, что моё сердце на миг сжалось от любви.
Я рассмеялась, чувствуя, как его энергия передаётся мне, и отпустила его руку, позволяя бежать. Смотрела, как он с азартом карабкался в круглое плетеное гнездо, чуть не подпрыгивая от нетерпения, и как его маленькие ножки тут же начали болтаться в воздухе, едва он уселся. Его смех разлетался вокруг, и я почувствовала, как на душе становится чуть легче.
Присев на скамейку неподалёку, я откинулась назад, ощущая через тонкую ткань футболки тёплое дерево, нагретое за день солнцем. Закрыла глаза, позволяя себе на мгновение раствориться в этом покое. Веки сомкнулись, и я вдохнула глубже, впитывая запахи и звуки вокруг. Мягкий шелест листвы над головой, скрип качелей под Илюшкиным весом — всё это было таким родным, таким умиротворяющим.
Хоть бы этот день закончился вот так, — подумала я, чувствуя, как усталость накатывает мягкой волной. — Хоть бы…
На другом конце провода повисла пауза, тягучая, как смола, и я почти услышала, как в голове Олега крутятся шестерёнки. А потом раздался его чуть удивлённый смешок.
— Звучит так, будто ты собираешься пригласить меня на свидание, — протянул он, и я буквально представила, как его губы растягиваются в этой его дурацкой, самоуверенной ухмылке.
Я прикрыла глаза, стиснув зубы так, что челюсть заныла. Его вечная манера подтрунивать выводила из себя, но сейчас я была слишком на взводе, чтобы огрызаться.
— Что-то вроде того, — выдавила я медленно, чувствуя, как внутри всё сжимается от неловкости.
— А-а, я понял, — протянул он с деланной задумчивостью, будто разгадал великую тайну. — Ты решила, что слишком долго мучила меня неопределённостью и наконец-то согласилась стать моей?
— Олег… — закатила глаза, хотя он этого не видел. Его самодовольная ухмылка, казалось, проступила прямо сквозь динамик, и я почти физически ощутила, как он наслаждается моментом.
— Прости, прости, — его голос потеплел, но я знала: он всё ещё ухмыляется, этот гад. — Ладно, я весь внимание. Что ты от меня хочешь, Кать?
Я сглотнула, собираясь с духом. Сердце колотилось где-то в горле.
— Мне нужно, чтобы ты сыграл роль моего мужа, — выпалила я, и слова повисли в воздухе, тяжёлые и нелепые.
На другом конце наступила тишина. Долгая. Подозрительная. Такая, что я успела сто раз пожалеть о своей затее. А потом он расхохотался — громко, от души, с каким-то мальчишеским задором, который я ненавидела и обожала одновременно.
— Чего?! — Олег даже закашлялся от смеха, и я представила, как он откидывается на спинку дивана, держась за живот. — Ты серьёзно?
— Абсолютно, — выдохнула я, чувствуя, как лицо начинает гореть от стыда. Желание провалиться сквозь землю нарастало с каждой секундой, но отступать было поздно.
— Блин, Катя, мне, конечно, польстит, если ты скажешь, что наконец поняла, какой я идеальный кандидат, но… — он всё ещё посмеивался, и я услышала, как он делает вдох, пытаясь успокоиться, — это не слишком ли внезапно?
— Олег, это не шутка, — мой голос стал твёрже, хотя внутри я дрожала, как осиновый лист на ветру.
Услышала, как он выдохнул, шумно и протяжно, будто сбрасывая остатки веселья.
— Окей. Рассказывай, — произнес мужчина уже серьёзнее, и я почувствовала, что он наконец-то настроился слушать.
Начала объяснять. Про Алену. Про её желание увидеть меня счастливой. И ложь, которую я плела годами, и про то, что теперь выхода нет.
— ... и теперь она ждёт меня на этом дурацком ужине, а я не могу прийти одна. Просто не могу, Олег.
Он слушал молча, и это молчание было почти осязаемым — не насмешливым, а внимательным, как будто он действительно пытался понять.
— А кто этот твой мнимый муж-то в реале? — спросил он после паузы, и в его голосе мелькнуло искреннее любопытство.
— Ну, как тебе сказать… — нервно прокашлялась, чувствуя, как горло пересыхает.
— Погоди-ка… — его голос вдруг повеселел. — Ты хочешь сказать, что это я?
— Олег, пожалуйста… — взмолилась я, закрывая лицо свободной рукой.
— Да я-то что? Я вообще в шоке, что ты решила поручить мне такую ответственную миссию! — он снова хохотнул, но уже мягче, будто подтрунивал не со зла.
— Ты поможешь мне? — мой голос дрогнул, и я сама услышала в нём нотку отчаяния.
Снова тишина. На этот раз короче, но всё равно напряжённая. Я затаила дыхание, глядя, как Илюшка гоняет соседскую кошку.
— Хм, — его тон изменился, стал чуть хитрее, и я напряглась, предчувствуя подвох. — Допустим, я соглашусь.
— Допустим? — переспросила я, уже чувствуя, как он загоняет меня в угол.
— Но что я с этого получу? — продолжил он, и я буквально увидела, как он потирает руки, довольный собой.
— Олег… — я вздохнула, устало и обречённо.
— Что? Я же в убытке остаюсь! — возмутился он с деланным негодованием. — Мне, конечно, приятно, что ты считаешь меня достаточно привлекательным для этой роли, но это как-то… односторонне выходит.
— Чего ты хочешь? — спросила я, сдаваясь.
— Я подумаю, — хмыкнул он, и я представила, как он откидывает голову назад, наслаждаясь моим замешательством. — Но за то, что ты заставляешь меня изображать твоего заботливого мужа перед твоей подругой, потом должна будешь отплатить мне тем же.
— То есть? — нахмурилась, не понимая, куда он клонит.
— Ну… например, сходить со мной на свидание. Настоящее. Где ты не будешь строить из себя ледышку, — в его голосе мелькнула насмешка, но за ней проскользнуло что-то тёплое, почти искреннее.
— Но… — начала я, но он перебил.
— Катя, либо так, либо ищи другого мужа, — он снова рассмеялся, но в этот раз в его смехе было достаточно серьёзности, чтобы я поняла: торговаться бессмысленно.
Стиснула зубы, чувствуя, как внутри борются раздражение и облегчение. Он был невыносим, но, чёрт возьми, он был моей единственной надеждой.
— Ладно, чёрт с тобой, — буркнула я, сдаваясь окончательно.
— Вот и отлично, любимая, — протянул он с такой довольной ухмылкой, что я почти захотела бросить трубку. — Во сколько мне прибыть на семейный ужин?
Я выдохнула, прикрывая глаза, и назвала время, чувствуя, как сердце колотится от смеси страха, благодарности и какого-то странного предвкушения. Этот вечер обещал быть, либо катастрофой, либо моим триумфом…
Если сегодня все пройдет гладко, у меня будет фора до следующего отпуска Аленки. А там никто не знает, что будет.
Может подруга больше не захочет возвращаться в наш маленький городок. Все же с доходами ее отца, у нее возможно есть собственный остров. Ну у него точно раньше был...
А если захочет, скажу, что развелись с Олегом...
Когда я на дрожащих от волнения ногах вышла к воротам бабулиного дома, сердце колотилось так, будто решило выскочить из груди и укатиться куда-нибудь подальше от этого безумия. Я ожидала увидеть привычного мне Олега — весёлого, чуть растрёпанного мужчину в выцветшей летней рубашке и джинсовых шортах, с лёгким загаром и вечной ухмылкой.
В курортном городе дресс-код всех заведений был ослаблен до минимума: на входе практически единственное требование — не в купальнике, а остальное, кажется, никого не волновало. Но то, что предстало передо мной, заставило меня замереть, как громом поражённую.
У ворот стоял ярко-оранжевый Гелик — такой кричащий, что я невольно прищурилась. А рядом, небрежно прислонившись к угловатому боку машины, стоял совершенно другой Олег. Не тот, что потягивал пиво на пляже и шутил про мой загар, а какой-то… лощёный, что ли?
На нём был дорогущий стильный костюм — тёмно-серый, с идеально сидящим пиджаком, подчёркивающим широкие плечи, и белоснежной рубашкой. Волосы его, обычно взъерошенные ветром, были аккуратно уложены, а на губах играла улыбка сытого кота, который только что загнал в угол свою «мышь» — то есть меня.
От неожиданности я даже остановилась, разглядывая своего друга и пытаясь справиться с волнением и внезапным чувством неловкости. Но стоило только нашим взглядам пересечься, как его губы растянулись в широкой улыбке, а вся напряжённость исчезла. Он открыл мне дверцу и помог забраться в высокий салон, аккуратно придерживая за локоть. Тепло его ладони немного успокоило меня, хоть и не убрало полностью нервозность перед предстоящим вечером.
Всю дорогу до ресторана я нервно мяла краешек юбки, теребя ткань так, что она уже начала жалобно морщиться. Новое уныние накатило с такой силой, что я чуть не утонула в нём. Аленке я никогда не говорила, что мой выдуманный муж богат. А теперь этот Гелик, этот костюм, этот весь Олег — слишком шикарный, слишком… неправдоподобный для той скромной жизни, о которой я ей врала. Новая ложь всплывёт, и я снова окажусь в дураках. От этой мысли в горле застрял ком, а пальцы похолодели.
— Мне кажется, мы смотримся просто отлично, — сказал Олег, когда мы остановились у большого зеркала в гардеробе ресторана. Он приобнял меня за плечи, подмигнув нашему отражению с такой уверенностью, что я чуть не поверила ему. — Классная пара, а?
— Олег… — Я аккуратно скинула его руку, отступив на шаг. Его прикосновение обожгло, как что-то запретное. Мне вдруг стало не по себе — кощунственно, неприятно, почти противно. Словно я уже кому-то принадлежу, и эти объятия, этот лёгкий флирт — предательство. Прошло три долгих года. Я выросла, стала мамой, по крупицам собрала разбитое сердце, выстроила новую жизнь. Но в глубине души я всё ещё была привязана к тому, кого не могла забыть, как ни старалась.
Олег не обиделся. Он лишь слегка улыбнулся, привыкший к тому, что я держу его на расстоянии, и молча последовал за мной в зал.
Ресторан встретил нас мягким светом люстр и звоном бокалов. Мы вошли на открытую террасу, где Алёна уже ждала за небольшим столиком с видом на море. Лёгкий ветерок шевелил её волосы, а в руках она держала бокал вина. Её взгляд поймал меня, а затем переместился на Олега, и она приподняла бровь, оценивая его с ног до головы.
— Ну наконец-то, красавица! — Она встала, обняла меня, а потом кивнула на Олега. — Это твой таинственный муж, да?
Олег шагнул вперёд, сияя своей лучезарной улыбкой, и протянул руку.
— Олег. Катя, конечно, обо мне рассказывала, но вживую я ещё лучше, правда, любимая? — он повернулся ко мне, слегка коснувшись моей талии кончиками пальцев, и я почувствовала, как щёки начинают гореть.
Алёна пожала ему руку, улыбнувшись, и мы сели. Олег явно вошёл во вкус новой роли. С тех пор, как мы расположились за столиком, он буквально не отлипал от меня, постоянно находя повод обнять за талию, прикоснуться к руке или, как сейчас, заправить выбившийся локон за ухо. Его пальцы задержались у моей щеки, и я изо всех сил пыталась не вздрагивать от этих ненужных проявлений внимания и не замечать, как озорно сверкают его глаза, но выходило плохо. Внутри всё сжималось от неловкости, но я старалась держать лицо.
Подруга, кажется, была абсолютно счастлива происходящим. Её глаза горели неподдельным восторгом, а на губах играла довольная улыбка.
— Ну рассказывайте скорее, как вы познакомились? — нетерпеливо затараторила она, подпирая ладонями подбородок и внимательно наблюдая за нами.
— О, это очень романтичная история, — с придыханием начал Олег, тут же приобнимая меня и притягивая к себе. Я чуть не поперхнулась лимонадом, пытаясь сохранять на лице естественную улыбку. — Это было в родном городе, Катюшки. В тот день лил страшный ливень, небо буквально разверзлось, а я, промокший до нитки, героически пытался завести свою развалюху, которая заглохла прямо посреди дороги. Представляешь, Ален, стою я, весь мокрый, жалкий, под проливным дождём и прошу небеса о помощи...
Он театрально вздохнул, бросив на меня томный взгляд, и я невольно закатила глаза. Ну и фантазия у него!
— И тут вдруг появляется она, — Олег сделал паузу, многозначительно посмотрев на меня, и почти нежно коснулся пальцами моей щеки. — В лёгком сарафане, насквозь промокшем, с зонтом, вывернутым ветром наизнанку. И что ты думаешь, она сказала мне в этот драматичный момент?
— Что?! — уже шепотом спросила Алена, её глаза сияли неподдельным интересом.
Я внутренне напряглась, понятия не имея, что этот артист собирается выдать.
— Она посмотрела на меня, улыбнулась и сказала: «Давай я подержу зонтик, чтобы тебя не промочило.» — голос Олега стал низким и драматичным, а глаза блестели настолько правдоподобно, что даже я почти поверила в эту сказку.
— Боже, как это мило, — прошептала Аленка, смахивая слезу, явно тронутая до глубины души.
— А потом что было? — нетерпеливо спросила она, потянувшись за бокалом.
— А потом я понял, что она и есть моя судьба. Мы целовались под дождём два часа, говорили обо всём на свете, и, когда дождь закончился, я уже знал, что без неё не проживу ни дня. Я не верю в судьбу, но в тот момент... — Олег замолчал и улыбнулся так проникновенно, что даже подруга смахнула неожиданную слезинку. — А через месяц я увез ее на море и сделал предложение.
Рома не просто появился — он возник, словно из ниоткуда, принеся с собой целый ураган напряжения. Я не видела его несколько часов, но всё это время словно ощущала. Как статическое электричество в воздухе перед грозой. И теперь эта непогода пришла.
Он стоял за моим стулом, возвышаясь над нами, словно всадник апокалипсиса, не меньше. В его глазах плясали злые, опасные огоньки.
От Романа веяло алкоголем, и это было ещё страшнее, чем если бы он был абсолютно трезвым. Его тёмные волосы были растрёпаны, рубашка помята, а в руках он сжимал почти пустую бутылку виски.
Я медленно подняла глаза, и его взгляд — тяжёлый, прожигающий — впился в меня, изучая, оценивая, разрывая на части.
Алёна, не замечая накала, тут же засияла от радости, словно ее отец не злобно буравил взглядом моё лицо, а просто проходил мимо.
— Папа! — радостно воскликнула она, махая рукой. — Иди к нам, познакомишься наконец с мужем Кати!
Рома усмехнулся. Губы искривились в каком-то неприятном выражении, но он ничего не сказал — только отодвинул свободный стул с резким скрипом и уселся прямо напротив меня, откидываясь на спинку. Словно этакий зритель, наперед знающий, что фильм закончится плохо.
Меня передёрнуло от одной только мысли, что он теперь так близко. Я пыталась не встречаться с ним взглядом, но это было невозможно. Его глаза, словно раскалённые угли, жгли меня, и я сцепила руки под столом, чтобы скрыть дрожь.
Мой бывший тем временем приподнял бровь, лениво глядя на моего «мужа».
— Значит, муж, — пробормотал он, словно пробуя слово на вкус, и сделал глоток прямо из бутылки. Его движения были медленными, но в них чувствовалась скрытая угроза.
— Да, я как раз рассказывал, как мы познакомились, — с самым невозмутимым видом подхватил Олег, всё ещё не выпуская моей руки. — Всё просто, но насколько судьбоносно, что начинаешь верить в чудеса
— Интересно, — протянул Роман, склонив голову. Его голос был ровным, но в нём сквозила холодная злость. — А ты сам кто? Чем занимаешься?
Олег улыбнулся шире, будто не замечая напряжения.
— О, я гид. Веду туры по самым живописным местам. Я, между прочим, первый показал Катюше море. Она ведь у нас городская девочка. — он подмигнул мне, слегка сжав мою ладонь, и я резко вдохнула, чувствуя, как жар заливает щёки.
Роман сжал челюсти, а его пальцы с силой сжались на бутылке, так что стекло скрипнуло.
— Первый, значит? — медленно переспросил он, и в его голосе прозвучала нотка, от которой у меня всё внутри похолодело.
— Ага, первый! — беззаботно подтвердил Олег, не замечая моего взгляда, умоляющего его замолчать.
Роман хищно ухмыльнулся, откинувшись назад.
— Везёт тебе, муж, — процедил он, делая акцент на последнем слове. Его глаза не отрывались от моего лица, и я чувствовала, как этот взгляд раздирает меня на части.
Я хотела что-то сказать, но во рту пересохло, а слова застряли в горле. Сделать вдох, казалось, невозможным, словно кто-то перекрыл краник с кислородом.
Алёна, не замечая накалённой атмосферы, продолжала болтать, её голос звенел, как колокольчик, в этом гнетущем молчании:
— Ой, пап, а ты знал, что имя Илюше Олег сам выбрал? Катя хотела назвать сына Романом!
Моё сердце остановилось. Глаза Романа сверкнули, губы исказила злая усмешка, и он медленно потёр подбородок, будто обдумывая её слова.
— Ну надо же, — протянул он, его голос был низким и угрожающим. — Так значит, у вас сын?
Он знал. Он всегда знал, что у меня ребёнок, но сейчас он словно осознал это заново — и вложил в свои слова весь яд, который копил. Я сжалась, чувствуя, как стыд и страх захлёстывают меня с головой. Олег, однако, не дрогнул. Он снова приобнял меня за плечи, его рука была твёрдой, как якорь, и ответил с гордостью:
— Да, наш мальчик — настоящий богатырь. Три года назад мы решили, что пора. Катя была такая счастливая, когда узнала, что ждём его. Помнишь, любимая? — Он повернулся ко мне, слегка коснувшись моего плеча губами, но я едва сдержала дрожь.
Роман подался вперёд, его тело напряглось, как натянутая струна. Ещё секунда — и он взорвётся.
— Да уж, интересно, — протянул он, смерив Олега ледяным взглядом. Потом его глаза вернулись ко мне, и он добавил тише, почти шёпотом: — А ты вообще в курсе, сколько мужиков у нее было до тебя, муж? Она тебе не рассказывала про своих бывших? Про меня, например?
За столом повисла гнетущая тишина. Алёна замерла, её бокал завис в воздухе, а глаза округлились от шока.
Она переводила ошалелый взгляд с отца на меня, её лицо побледнело, и было видно, что она не понимает, как всё это осмыслить.
Олег напрягся, его рука застыла на моём плече, но он не убрал её — только сжал чуть сильнее, будто удерживая меня от падения в пропасть.
Я же чувствовала, как земля уходит из-под ног. Стыд захлестнул меня с головой, горячий и удушающий, и я опустила взгляд, не в силах посмотреть ни на кого из них. Щёки горели, в горле стоял ком, а внутри всё кричало от унижения.
— Пап… что? — выдохнула Алёна, её голос дрожал, но Роман махнул рукой, обрывая её.
— Что, Ален, не знала? — бросил он, не отрывая от меня глаз. Его голос был ровным, но в нём сквозила холодная злость. — Катя, расскажи своему «мужу» и подруге, как мы с тобой три года назад были вместе, а после ты меня кинула и сбежала с ним. Или это я должен за тебя все рассказывать?
Я сжала губы, чувствуя, как слёзы жгут глаза, но не дала им вырваться. Олег молчал. Алёна смотрела на отца с открытым ртом, её радость сменилась растерянностью и шоком.
Роман же сидел, чуть покачиваясь, с этой пьяной, скрытой яростью в глазах, и я поняла: он всё слышал, всё знал и теперь ждал, как я выкручусь из этого кошмара. А я просто утопала в стыде, не в силах выдавить ни слова.
Подруга вдруг резко отодвинула стул, и его ножки противно заскрипели по полу. Её лицо побледнело, губы дрожали, а в глазах блестели слёзы, которые она отчаянно пыталась сдержать.
Я стрелой влетела в коридор, ведущий к туалетам, каблуки гулко стучали по плитке, отбивая пульс в ушах. Сердце норовило выпрыгнуть из груди, мне хотелось трусливо сбежать, спрятаться, забиться в свою нору и переждать там грядущие проблемы, но я не имела на это права. Потерять Аленку я не могла, поэтому оставался лишь один выход, рассказать ей все здесь и сейчас.
Приглушённые всхлипы подруги были слышны из-за закрытой двери туалета, и я толкнула её с такой силой, что она ударилась о стену, кажется, повредив ее.
Алёна стояла у раковины, сгорбленная и вцепившись в фаянсовые края так, что костяшки ее пальцев побелели, а руки тряслись от напряжения.
Слёзы текли по её щекам, оставляя тёмные дорожки от туши, а грудь вздымалась от судорожных рыданий. Она подняла на меня глаза, полные боли и непонимания, и я замерла, чувствуя, как сердце сжимается в тугой комок.
— Ален, — выдохнула я, подходя ближе.
Она молчала, её плечи напряглись.
— Алена, пожалуйста… — голос дрожал, я шагнула ещё ближе, протянув руку.
— Скажи мне, что это был просто мерзкий розыгрыш, — произнесла она надломлено, сжала кулаки и разглядывая моё отражение в зеркале. — Скажи, что это все неправда.
В её тоне было столько мольбы, столько безысходности, что у меня перехватило дыхание. Но лгать ей я больше не могла. Не имела на это никакого морального права.
— Это правда, — выдохнула я одними губами, чувствуя, как внутри что-то ломается.
Алёна зажмурилась, стиснув зубы, словно я вонзила ей нож в спину. Она медленно повернулась ко мне, её глаза блестели от слёз и шока.
— Ты… ты спала с моим отцом, — прошептала она, будто пыталась проглотить эти слова, но они застревали в горле. – Была с ним...
Я кивнула, опустив взгляд. Стыд жёг меня изнутри, но я заставила себя продолжить:
— Да.
Она замерла, её дыхание стало рваным, а лицо исказилось от боли.
— И как долго ты врала мне? — голос её задрожал, в нём уже звучал холод.
— Три года. Всё это время, — я посмотрела на неё с отчаянием. — Я не знала, как сказать. Что тогда, что сейчас, боялась, что ты не простишь, не поймешь, что возненавидишь меня. Не хотела потерять тебя...
Алёна медленно кивнула, словно обдумывая, а потом горько усмехнулась.
— Не хотела потерять? — переспросила она, и в её глазах блеснула обида. — Да ты меня потеряла в тот момент, когда решила, что я недостойна правды.
— Алена…
Я судорожно вдохнула, шагнув к ней, но она резко подняла руку, останавливая меня.
— Как ты могла, Кать? — её голос взлетел на октаву выше, в нём зазвенел гнев. — Я всегда считала тебя самым близким, родным человеком, а ты три года лила мне в уши, делая вид, что я тебе дорога, а сама скрывала, что спала с моим отцом?
Я вздрогнула от её слов, но не отвела взгляд.
— Я не хотела причинять тебе боль…
— Не хотела? — она истерически рассмеялась, но в её глазах не было веселья, только разочарование, а еще слезы, злые и обидные. — Ты понимаешь, что я бы приняла всё? Если бы ты сказала мне правду с самого начала я бы, может, не сразу, но поняла бы. Простила бы. И порадовалась счастью подруги. Но ты солгала. Не один раз. Не случайно. Осознанно. Годами. В чём ещё ты меня обманула? Есть ли хоть где-то в твоих словах правда?
Её голос дрожал, она пыталась сдерживаться, но слёзы медленно скатывались по щекам. Я сглотнула, чувствуя, как теряю подругу с каждым её словом.
— Я запуталась… Мне было так стыдно и страшно, — выдохнула я, голос дрожал от слёз, которые уже жгли глаза. — Поэтому, когда я уехала одна, просто придумала себе мужа. Олег мне просто друг, знакомый, мы даже никогда не встречались…
— Боже… — Аленка покачала головой, её глаза расширились от нового удара. — Это уже просто триллер какой-то, здесь точно не висит скрытая камера?
Я угрюмо покачала головой, и из горла подруги вырвался громкий всхлип. Алена уже не контролировала свой голос. Она выплескивала на меня свою горечь. Для нее, как и для меня, сегодня произошла трагедия. Только она пострадавшая сторона, причем, по моей вине. А вот я не достойна даже ее упреков, но не попытаться вымолить ее прощение, я не могла.
— Погоди-ка, а сын? Он хоть есть, или его ты тоже придумала? — взгляд из-под потекшего макияжа сделался настолько острым, что я невольно поежилась и промолчала. — Ты делала тогда тест в кафешке, ты была беременна. А Олега у тебя не было...
Подруга оттолкнулась от раковины и угрожающе двинулась в мою сторону, направив в мою грудь указательный палец.
— Это был ребенок моего отца? — прошипела она. — А он вообще есть? Или ты слала мне картинки из интернета?
— Есть. Он есть, и прости, но на фотках внук владельца отеля, где я работаю. Я не могла прислать тебе Илюшу, ты бы сразу все поняла, — сказала я убито, поднимая на неё взгляд, полный боли. — Три года назад я действительно сбежала из родного города беременная от твоего отца, и мой сын, его маленькая копия.
Она замерла, резко остановилась и словно сдулась, весь ее запал как-то разом иссяк, лицо побледнело, а дыхание стало прерывистым, как будто она задыхалась от этой правды.
— Слов нет... У меня просто нет слов, Катя. Ты даже не представляешь, как мне больно, — прошептала она, прижимая руку к груди. – Как ты могла так поступить?
— Алена, я прошу… — голос сорвался, слёзы жгли глаза, но я шагнула к ней снова.
— Нет, подружка, — последнее слова она выделила особой, словно насмешливой интонацией, а потом покачала головой, отступая назад, словно ей было физически неприятно мое присутствие. — Я бы всё поняла, приняла, простила… но не враньё. Ты знала, как я тебе верила, как доверяла, а ты выбрала ложь. Я больше не знаю, кто ты.
Подруга посмотрела на меня с такой болью, что моё сердце разорвалось пополам. Её лицо исказилось, слёзы хлынули сильнее.
— Я больше не верю тебе. Ни единому слову, — сказала она тихо.
— Ален, не говори так… — умоляла я, задыхаясь от слёз. — Прости меня...
Олег молча вёл машину, и я была благодарна за эту тишину. Ярко-оранжевый Гелик мягко покачивался на неровностях дороги, а за окном мелькали огни курортного города, размазанные из-за моих слез.
Я сидела, прижавшись лбом к холодному стеклу, и смотрела в пустоту, чувствуя, как внутри всё ещё гудит от боли и стыда. Разбитая губа Олега кровила уже меньше. Он не жаловался, только изредка бросал на меня короткие взгляды.
Когда мы подъехали к воротам бабулиного дома, ночь уже опустилась густой тенью, и только слабый свет фонаря освещал пыльную дорожку. Олег заглушил двигатель, но не торопился выходить. Я тоже сидела, не двигаясь, сжимая ремень безопасности, будто он мог удержать меня от падения в эту пропасть внутри.
— Кать, — наконец сказал он, его голос был мягким, но хриплым от усталости. — Ты как?
Я повернула голову к нему, чувствуя, как слёзы снова подступают к глазам.
— Не знаю, — честно выдохнула я. — Всё рухнуло. Алёна… она ушла. Я потеряла её навсегда. И это только моя вина.
Он кивнул, глядя куда-то перед собой, и провёл рукой по волосам, слегка взъерошив их.
— Расскажи, если хочешь. Всё, как есть. Я послушаю.
Я сглотнула, чувствуя ком в горле, но его спокойный тон, его простое присутствие — без осуждения, без лишних слов — подтолкнули меня. Слова полились сами, рваные, тяжёлые, как камни, которые я тащила три года.
— Я влюбилась в Романа. Он был моим первым мужчиной, первой настоящей любовью… Я была молодой, глупой, верила каждому его слову. А потом узнала, что у него есть другая, и они ждут ребёнка. Это сломало меня. Я сбежала сюда с бабушкой и ее мужчиной, беременная Илюшей, его сыном, — признания выходили из меня настолько легко, что казалось бы, ничего страшного в моей жизни и не было, но это было не так. — Придумала себе мужа, чтобы никто не лез с вопросами, чтобы спрятаться от прошлого. Даже Алёне не сказала правду, боялась, что она возненавидит меня, что не поймёт. А сегодня… всё всплыло. Она узнала, что я врала ей всё это время, и… она ушла. Сказала, что больше не верит мне. Что я для неё никто.
Мой голос сорвался, и я закрыла лицо руками, чувствуя, как слёзы текут по щекам, а из груди словно вырвали стержень, на котором я все эти годы держалась.
Олег молчал, давая мне возможность выговориться, но я слышала, как он глубоко вздохнул. Когда я наконец убрала руки, он повернулся ко мне, его глаза были серьёзными, но тёплыми.
— Кать, послушай, — начал он тихо, опираясь локтем на руль. — Ты была маленькой девочкой, которая искренне влюбилась во взрослого, прожженного мужика, — тихо сказал он, спокойно глядя на меня. — Ты доверилась ему, отдалась, а он, вместо того, чтобы сберечь тебя, предал, как последняя сволочь. Это не твоя вина, что он оказался мудаком. Большие богатые дяди любят такие игры. И сбежала ты, потому что хотела защитить себя и Илюшу. Это был смелый шаг, и совершенно правильный, хоть и дался тебе через боль. Это инстинкт матери — защита собственного ребенка. А с Алёной… да, ты напортачила. Врать ей было худшим решением, но ты же не из подлости это делала. Ты боялась потерять её, боялась осуждения — это понятно. Любовь делает нас уязвимыми, а страх — дураками.
Я шмыгнула носом, глядя на него сквозь слёзы.
— Она сказала, что простила бы всё, кроме лжи. А я…
Олег кивнул, чуть поморщившись, когда тронул разбитую губу.
— Ложь — это всегда риск. Ты поставила на то, что сможешь держать её в неведении, и проиграла. Но знаешь что? То, что она ушла, не значит, что ты теперь пустое место и твоя жизнь кончена. У тебя есть Илюша, бабушка, я, в конце концов. У тебя есть жизнь, которую ты сама построила. И потом, если подруга тобой действительно дорожила, она еще выйдет на разговор и попытается пообщаться. Вот увидишь, ей просто нужно время, чтобы переварить ситуацию. Ведь она хорошо тебя знает и когда успокоится, скорее всего, поймет.
Я кивнула и не красиво утерла нос носовым платочком. Мне очень хотелось думать, что слова Олега были не просто утешением, и Аленка действительно еще захочет со мной пообщаться.
— Как так вышло, что Рома разбил тебе лицо? — еле слышно спросила, искренне сожалея, что так вышло.
— Сам не понял, — пожал плечами Олег. — Он просто зыркнул на меня, как волк, а потом без предупреждения, как двинет кулаком, и предъявы орал, что я тебя у него увел. Я сперва растерялся, но потом обратка ему все же прилетела, — он замялся, а потом добавил: — Кстати, а что там за деньги? Роман орал, что я спиздил у него какие-то деньги. Это что вообще было?
Я моргнула, шок на секунду вытеснил слёзы.
— Деньги? — переспросила я, нахмурившись. — Я понятия не имею, о чём он. Я у него не копейки не взяла, Олег. Только отдавала — всё, что у меня было, пока верила, что он меня любит.
Олег хмыкнул, его брови приподнялись, но он быстро вернулся к серьёзному тону.
— Ну, значит, он просто псих. Забей на него, — Олег безмятежно улыбнулся, а потом аккуратно сжал мою руку. — Слушай, Кать, ты пережила предательство, бегство, материнство в одиночку. Это не слабость, это сила. Да, ты потеряла подругу, и это больно, как чёрт знает что, но это не конец. Ты можешь учиться на этом. Стать честнее с собой, с другими.
Я покачала головой, чувствуя, как его слова цепляют что-то внутри, но боль всё ещё заглушала их.
— Я не знаю, как дальше… Она была моей семьёй, Олег. А теперь я одна.
Он наклонился ко мне чуть ближе, его голос стал мягче и нежнее.
— Ты не одна, Кать. У тебя сын, который ждёт тебя дома. У тебя есть я — ну, если захочешь, конечно, — он усмехнулся, но тут же поморщился от боли в губе. — Жизнь — не сказка, как я там расписывал за столом. Она грязная, сложная и порой, ужасно жестокая, но ты сильнее, чем думаешь. Ты уже пережила предательство любимого человека, его ложь, его другую семью. Одна подняла сына, нашла себя и свое дело, а значит, переживёшь и это. А Алёна… может, ей нужно время. Может, она вернётся. А может, нет. Но ты не можешь тащить этот стыд вечно — отпусти его, хотя бы немного. Разреши себе не быть виноватой перед всеми.
Я до последнего сдерживал себя и не собирался идти за Аленкой. Глушил виски в надежде успокоить внутреннего зверя, унять его бешенство и просто забить на бросившую меня пигалицу, но не справился.
Стоило дочери выйти из отеля, как я рванул за ней следом. Ресторан они выбрали так себе, я водил бы Катю в лучшие места, но она все равно выбрала не меня...
За их столиком царила настоящая идиллия. Этот хмырь с той парковки готов был прямо в зале сожрать Катю. То, как собственнически он ее касался, стало последней каплей. И я, сделав большой глоток виски, подошел к их компании.
Каждое движение отдавалось раскалённым железом под кожей. Я сжимал кулаки, словно пытался удержать рвущуюся наружу ярость, но она всё равно просачивалась сквозь пальцы, жгла вены, душила. Этот ублюдок, Олег, в наглую лапал мою Катю, касался её, держал за талию, прижимал к себе, не сводил с неё глаз. Шептал ей что-то на ухо, касался её волос, смеялся в ответ на её смущённый взгляд.
Стоило всем меня заметить, как обстановка резко накалилась.
Эмоции на лице Кати менялись, как картинки в калейдоскопе. От сильнейшего страха, до полного отчаяния, при этом она принимала трепетную заботу своего мужа, явно заметившего изменения в ее настроении. А я сидел и смотрел, как моя женщина позволяет это другому. Глотал горькую дрянь прямо из бутылки, и ощущал, себя так, будто мне нож загоняли в глотку.
Но держался.
До последнего стискивал зубы, пока он рассказывал свои приторные байки про их «любовь», про их «судьбоносную встречу», про их «идеальную семью».
Но когда понял, что стерва была одновременно и со мной и с этим качком, забрало упало и я выпалил все Аленке. И сразу пожалел, но сказанного не вернуть.
Дочь убежала в слезах, Катя рванула за ней, а Олег все с той же гаденькой ухмылкой поднялся из-за стола и небрежно бросил мне:
— Пойду проведаю свою любимую жену.
Всё. В этот момент меня окончательно сорвало. Тормоза, которых и так толком не было, вообще отказали.
Поставив недопитый вискарь на стол, я вскочил на ноги и схватил его за ворот рубашки. Олег такого поворота событий явно не ожидал, поэтому вмазал я удачно, прямо в ухмыляющуюся морду качка. Удар был таким, что его голова дёрнулась назад, а из разбитой губы брызнула кровь.
Он отшатнулся, схватился за лицо, но уже через секунду бросился на меня. Замахнулся, задел по касательной — кулак скользнул по моему плечу, оставив тупую боль, — но я увернулся и двинул ещё раз, в скулу. Он шатнулся, выдохнув сквозь стиснутые зубы.
— Ты больной, мужик? — выдавил урод, вытирая кровь с подбородка.
— Это моя Катя, слышишь, моя! Всегда моя была, а ты сука, увёл... — заорал я, чувствуя, как голос срывается на хрип. Кричал ему что-то про деньги. Эмоции били через край, поэтому драку запомнил плохо, но точно знал, что качка я знатно помял.
На бабки мне было откровенно плевать — я сам не знал, зачем это крикнул, просто ярость выплёскивалась наружу, цепляясь за всё подряд. Он только усмехнулся, сплюнул кровь на пол и бросил:
— Катя теперь моя. Понял? А ты вали обратно в свой город и дорогу к ней забудь.
Официанты засуетились, кто-то закричал, но мне было плевать. Я хотел стереть эту самодовольную ухмылку с его лица, хотел, чтобы он понял, что Катя — моя, а не его. Но охрана ресторана почему-то решила, что я виновник потасовки и выставила меня на улицу. Хорошо что там мои ребята были, они быстро позаботились о камерах и ущербе.
Уже с улицы увидел, как Олег пошёл за ней, а я остался стоять, тяжело дыша, с гудящими от адреналина руками.
Катя ушла с ним. Села в его дурацкий оранжевый Гелик. А я смотрел, как их машина скрывается за углом, а внутри всё разрывалось.
Он будет её утешать. Он будет касаться её. Проводить руками по её коже. Он будет обладать ей, возможно прямо в этом клоунском Гелике для пидоров. А потом она уснёт в его руках, а не в моих.
От этой мысли меня бомбило так, что я едва сдерживался, чтобы не разбить всё вокруг прямо там, у чертового ресторана.
В свой номер я ввалился злой, как чёрт, хлопнув дверью так, что стены задрожали. Всё внутри меня кипело, а сам я ощущал себя самой настоящей пороховой бочкой. Дай еще хоть искорку и рванет....
И повод не заставил себя долго ждать...
Внутри моего довольно аскетичного номера противно воняло чем-то сладким, везде горели свечки, пол усыпан лепестками, больше похожими на мусор, и завершала всю эту композицию полуголая Марта. Она разлеглась на моей кровати, вытянув длинные ноги.
Одета она была в какое-то полупрозрачное кружево, в ее руке поблескивал бокал с шампанским.
Чёрное бельё, откровенное до тошноты, и эта её приторная улыбка, от которой меня уже давно воротило.
— Ромочка, наконец-то, — прощебетала она, выгибаясь, словно кошка. — Я уже заждалась…
Я замер на пороге. Противно. До зубного скрежета, до омерзения. Её наигранная поза. Этот липкий, снова пьяный голос. Её блядская улыбка.
Марта когда-то неплохо грела мне постель, была красивым приложение на мероприятии, где появиться нужно с дамой, но не более.
Она никогда не была мне нужна для чего-то большего. Между нами ничего не было после расставания, и не будет.
Я даже сюда ее брать не хотел, собирался поехать со старшей дочерью, но Марта прилипла, как банный лист. Заладила, что дочь скучает, что надо Стефании с Алёной общаться, а старшая не хочет. Вот и притащил её сюда только из-за Стеши.
Марта — её мать, и все это время я держал её в поле зрения, чтобы следить, как она воспитывает дочь, чтобы люди не задавали вопросов и чтобы всё выглядело прилично а глазах прессы.
Но сама она мне глубокого противна, я не выношу, ни её манер, ни этой фальшивой заботы, ни ее уловок и глупой лжи.
Как только вернёмся домой, я снова пропаду для неё, как делал раньше, оставив её с ребёнком и хорошим содержанием.
— Где ты был так долго? — Марта протянула ко мне руку, но я даже не взглянул на неё.