Царица Василиса. Сказы Рускалы

Глава 1

#славянское_фэнтези #сказка #элементы_бытового_фэнтези #бойкая_героиня
#славянская_мифология #приключения #любовь_и_страсть

Царица Василиса. Сказы Рускалы. Том 2

დდდდდ

От невыносимой жары воздух сделался тягучим, как растаявший мед. Мать Сыра Земля покрылась грубой коркой, трещинами пошла. В иссохшей почве урожаи гибли, а с ним и надежды на сытую зиму. Ни капли дождя за четыре седмицы, хоть плачь.

В Глухомани на солнцепеке жизнь останавливается. Ни один селянин в огород не выходит, скотину из загонов не выпускает — себе дороже. Воды на полив натаскать неоткуда. Единственный пруд извело пекло проклятущее, а от речки до села не дойдешь с тяжелой ношей — сам дух испустишь по дороге. Пробовали на телегах везти, так кони на полпути мылом исходят. Скотину жалко, а людей и подавно.

Бабка Малуша все силы кинула на борьбу с засухой. Заговаривала небо на дождь: молнии в поле заиграли — капли на землю не упало. Шептала колодцам, чтоб полными держались, но вода вмиг уходила. Без толку все. Малуша всерьез задумалась — а не мор ли на Глухомань наслали? Я на опасения мудрой ведьмы головой кивала — о большем не просите. С той поры, как мы Кышека из палат царских вытурили, два года миновало. Но по сей день сердце не на месте.

Дела домашние исполняла — их всегда с горкой. Соседям, если просят, не отказывала: воды нашептать для хозяйства и скотины — мелкая ворожба не в тягость. Да и отвлекает от мыслей ненужных. Нет-нет вспоминала Ярку, ком в горле глотала. Бывший друг или любимый — кто бы ни был, теперь в теплых отношениях с вечностью.

Ох и тяжко после возвращения из столицы. В избу зайду — кругом все наше с Яркой. Тоска душу раздирала. Староста Немир смотрел, смотрел, как домовуха себя изводит, да и приказал срубить избу для меня в начале деревни. Славный дом получился. Горница светлая, печка новенькая. Кресу мужики просторную конюшню справили. Найтмар доволен, а я тем более. Плотник местный мебель смастерил — глаз не отвести. Дерево добротное из Торгограда заказал, красками покрыл. Из старой избы только домовенка принесла. Опять же подругой разжилась — с чертовкой мы теперь в добрых отношениях. Досаде в Глухомани понравилось, дом Соловья заняла и о гадании не вспоминала, стала травницей — талант у неё.

Селяне с благодарностью встретили душный вечер: солнце скрылось — и то радость. После заката люди выходили поделиться скудными новостями. Глухомань мало-мало оживала.

В гости заглянула моя чертовка. Устроившись за столом в горнице, Досада ждала, пока я закончу колдовать над зельем. Битый час готовила, а толку никакого. Дюжину раз ингредиенты путала. Хотела отвлечься, мысли в порядок привести, а только хуже сделала.

— Скоро уже?

— Копытом не стучи. — Половицы дрожали под пятками от нетерпеливого постукивания подруги. — Лучше расскажи, чего нового в Глухомани.

— Откуда мне знать? — Досада прекратила барабанную дробь. — Сижу целыми днями в погребе, бочку с квасом обнимаю.

— Вот так все лето пройдет в погребах.

— Уж лучше в погребах, чем на солнце поджариться. Страх что творится. Ты про дочку пивовара слыхала?

— Что случилось? — Отщипнув лист крапивы, я пыталась сообразить, к месту ли он в зелье.

— Пошла на речку искупаться, упала без чувств да так и пролежала, пока отец не хватился.

— Жива?

— Жива-то жива, обгорела порядочно. У Малуши лечится.

— Да чтоб тебя! — Я с обидой плюнула прямо в зелье.

— Ради солнца, — умоляющим тоном протянула Досада, — скажи, что скоро закончишь.

— Не скажу.

— Ох, Вася, лучше бы за вышивку сели.

— Сначала масло льняное, потом крапива. Запомни, Василиса Дивляновна, а нет памяти — запиши.

— Присядь уже, — махнула рукой чертовка, — ежу понятно — не твой сегодня вечер.

— Что со мной творится? — плюхнулась на лавку рядом с подругой. — Все из рук валится.

— Голову в порядок приведи, Василиса. Тебе вон избу какую отгрохали, обставили — живи не кручинься, а ты чего?

— Чего?

— Людям чуть не из-под палки помогаешь, с соседями поболтать не выходишь вечерами.

— Не могу я, подруга. Ну не могу!

— Ой ли? — прищурилась Досада.

— Глянь, — заметив за окном необычную для душного вечера суматоху, я с интересом вглядывалась в сумрак, — чего это люди забегали?

— Колдуна встречать бегут, — небрежно бросила подруга.

— Какого такого колдуна? — опешила я.

— Малуша наняла, чтобы с засухой помог разобраться.

— Отлично! В Глухомань — самое потаенное место Рускалы — пригласили колдуна, а ты смолчала?!

— Чего ты завелась-то? — Досада вылезла по пояс в окно, разглядывая бежавших селян. — В полон сама себя взяла, ничего не интересно тебе. Заведу беседу, а ты мимо смотришь, не слушаешь. К людям-то когда в последний раз выходила?

Ответить нечего. Каждое слово — правда. Звала Малуша помочь с обрядами, а я на просьбу не откликнулась. Немир твердил, чтоб зашла к нему обсудить засуху — не удосужилась. Не ладилось с волшбой в последнее время. Начинала колдовать, а в душе тоска зеленая. Думы в голову про Ярку лезли, самой уж поперёк горла, а ничего поделать не могла.

— Все, пора с полоном завязывать. — Пока чертовка торчала в окне, я успела достать из сундука башмачки.

— Эй, погоди-ка, Василиса Дивляновна! Я с тобой пойду, — обернувшись на звук хлопнувшей крышки сундука, возмутилась подруга.

***

Толпа односельчан плотным строем облепила пятак перед входом в Глухомань. Еще бы — важное событие! Гам на вечерней улице стоял хлеще базарного. Народ обсуждал гостя, догадки строил. В открытых воротах, готовые встречать, перешептывались Малуша и Немир. Староста заметно нервничал.

Глава 2

Утром мир изменился. Незаметно для всех и очень ощутимо для меня. Духота по-прежнему медленно наползала на Глухомань — готовилась к обеду задушить село палящим солнцем. А я неслась по еще влажной от вчерашнего дождя тропинке, полная сил и желания ворожить. Вчера две дюжины кадок на перекрестке казались самой тяжелой работой. Сегодня — раз плюнуть. Перекресток — распутье. На своем я выбрала верную дорогу. Чувство правильности происходящего ласково гладило сердце.

Отшептала заклинание на воду в кадках и поспешила к избе Малуши. Держать в себе столько счастья невыносимо. Если не отдам хоть кусочек — взорвусь. И на ком Кощей жениться тогда станет? Представить страшно. Сладкие, тягучие глупости вертелись в голове, оставляя теплый след в сердце. Глухомань спит, а я проснулась. Проснулась первый раз за два года.

— Ни свет, ни заря все собрались, — Малуша поставила на стол блюдо с пирогами. — Проходи, девочка.

Досада уже сидела за дубовым столом в избе ведьмы и с удовольствием доедала черт знает какой по счету пирожок. Хозяйка отправилась вытаскивать из печи очередную порцию вкусностей.

— Вы с Кощеем у солнца луч украли? — чертовка нахмурила белые бровки.

— Ничего я не крала. Все свое.

Пирожок оказался с малиной. Во рту таял. Сегодня все в тысячу раз ярче и вкуснее.

— Да у вас, похоже, на двоих собственное солнце, — хмыкнула подруга.

— А коли и так, — Малуша резво подхватывала выскакивавшие из печи пироги, — тебе завидно, Досада?

— Вот еще, — отмахнулась чертовка, — причем тут зависть? Чую, что от меня новости важные скрывают. Я, значит, прихожу на рассвете к Малуше, травки на сегодняшнее заклятье отдать, а Кощей козлом молодым по горнице скачет. И не скажешь, что тысяча лет старику. Песню себе под нос мурлычет. Кот мартовский. Так с мурлыканьем из дома и убёг.

— Досада, — я отобрала у подруги румяный пирог, — хоть и тысяча лет Кощею, а молод он и на старика не тянет вовсе.

— Гляди-ка, — всплеснула руками ведьма, — а ты, Досадушка, права. Вчера-то наш колдун ночевать не пришел, а прилетел. На крыльях просто. Меня на руки подхватил, да кружил так, что кости старые хрустели. Думала, переломает всю, окаянный. А сегодня глянь на нашу Василису Дивляновну — тоже не идет, а порхает стрекозой.

— Я сижу и ем, а не порхаю. Спасибо, Малуша, пироги на славу удались. Малина прошлогодняя, сушеная? Нынче-то усохла вся.

— Ты нам зубы-то не заговаривай, — подруга укоризненно покачала головой.

Заговаривать прекрасную половину моей жизни — двух самых родных женщин — и не собиралась. Наоборот. Счастье быть живой, стать женой лилось в рассказе рекой. Малуша и Досада подперли лица кулачками и с безмятежными улыбками слушали. Подруга диву давалась, как быстро я согласиться стать супругой самого грозного колдуна Рускалы. И ведь правда — больше, чем Кощея, народ никого не боится.

— У него царство раньше было, — дослушав, вспомнила Малуша, — царем он был.

— Слыхала о таком, — закивала подруга, — давнее дело. Где теперь царство —неизвестно.

Хотела ответить, что не в царствах счастье, но в грудь резкой болью ворвался жар. Горло перехватило — ни вздохнуть, ни слова вымолвить. Испугавшись внезапной хвори, попыталась встать с лавки, но задача оказалась непосильной — ноги не слушались, отказываясь держать горячее тело.

— Ох… — только и смогла выдавить из себя слабый стон.

— Васька! — подруга испугалась не меньше моего.

— Отойди, Досада! — Малуша резко отодвинула от меня чертовку.

Голова кружилась, а вместе с ней кружилась горница. Казалось, все вокруг — сон. Сон, причиняющий жуткую боль. Волна за волной тело окатывал нестерпимый жар. В горле намертво застрял ком. Я задыхалась. Повалившись на деревянный пол, потеряла всякую способность шевелиться. Эхом в ушах стояли собственные хрипы и монотонный голос ведьмы, читающий заговор.

— Вася! Малуша, она умирает! — испуганно кричала чертовка.

— Не работает моя ворожба, — ведьма склонилась над моим лицом, — не помогает.

— Матушка Сыра Земля, — запричитала Досада, — это жаба, Малуша! Жаба!

Ведьма схватилась за сердце и отчаянно охнула. В тот же миг ком в горле растаял. Жадно хватая ртом воздух, ожидала следующую волну жара, но и он покинул тело. Осталась сильная слабость да стук в голове.

— Подсоби-ка, — Малуша кликнула чертовку, подхватив меня под руки.

На пару с Досадой перетащили меня в комнату и плюхнули на мягкую перину. Постель показалась невероятно холодной. Почувствовала, как тело согревает спасительную прохладу, из груди вырвался ещё один стон.

— Дыши, дыши, родная, — ласково приговаривала Малуша, вытирая капли пота с моего лица.

И правда не могла надышаться. Тело налилось застывшим чугуном. Непосильная тяжесть, но хоть боль ушла. Терпеть можно. С большим трудом поднесла ладонь к лицу и ужаснулась. Сквозь мраморную кожу проступали не меньше сотни черных прожилок.

— Что это? — собственный голос показался чужим.

— Васенька, ты только не пугайся, Вась, — подруга отодвинула мою ладонь, — все еще, может, обойдется.

— Как я сразу-то не догадалась! — горечь в голосе ведьмы обожгла надежду на лучшее. — Пекло это на четыре седьмицы. Кто знал-то.

За окном грохнул знатный раскат грома. Крупные капли одна за другой застучали по стеклу. Настоящий дождь, не сотворенный — гром навороженную непогоду никогда не поддержит. Значит, отпустила жара. Получилось.

— Издохла, тварь, — радостью от долгожданного ненастья в голосе ведьмы и не пахло.

— Что за тварь? — говорить стало легче, но облегчения телу это не приносило.

— Ох, девица-красавица, беда в Глухомань пришла настоящая. Слыхала о таком в сказках, да и те еще мои прабабки рассказывали. — Малуша подошла к окну и тяжело вздохнула. — Есть такие древние твари — их жабами душными кличут. Живет себе тихо сотни, а то и тысячи лет. Найти мало кому удавалось — хорошо прячутся. Всю жизнь жаба спит, а как приходит время помирать — просыпается. Вся округа от этого пробуждения страдает. Коли летом проснулась — жди засухи, коли зимой — задушит морозами лютыми.

Глава 3

Дорожная пыль липла к сапогам. Первый день осени встретил прохладным рассветом. Не пожалела, что с вечера приготовила в дорогу одежду потеплее. Кафтан на меху смело встречал утренний ветер, сохраняя тепло. Косу спрятала под цветастый платок — подарок Малуши. Сосновый бор уютно шуршал по обочинам дороги. Мы шли не спеша, взявшись за руки. Наверное, именно так люди и должны идти в новую жизнь: твердым шагом, с чистым сердцем и распахнутой душой.

— Тебе не холодно? — от взгляда на тонкую рубаху Кощея и накинутый на плечи плащ я поежилась.

— Нет, — улыбнулся колдун, — кровь давно застыла в жилах. Мне не может быть ни холодно, ни жарко, но за заботу спасибо.

— Ты бессмертный потому что уже мертв, да?

— В каком-то смысле да. Это давняя история.

— Расскажешь? — В сердце заиграли искры любопытства. — О будущем муже ничего не знаю почти.

— А чего знать-то? — пожал плечами колдун. — Ты главное помни — дороже тебя у меня никого нет.

— Расскажи, — протянула я, дергая жениха за рукав.

— Ох, голубушка, бередишь старые раны. Ладно, слушай. — Кощей, поджав губы, вздохнул. — Давно, когда я был на тысячу лет моложе, звали меня Кощеем вполне себе смертным. Двадцать лет от роду было мне, когда отец отправился в Навь, оставив трон царский.

— Царем, значит, стал?

— Ну да, — кивнул Кощей, отгоняя от меня приставучую осу, — только молодость глупа и беззаботна. Царство наше больше на города нынешние похоже. В ту пору вся Рускала из таких складывалась. Колдовскому делу меня с детства учил отец. Что скрывать — наука давалась легко, даже сложное на раз-два получалось. Навел морок, спрятал царство от глаз врагов — и получил неплохое такое преимущество. Сам в походы военные ходил, а ко мне никто пожаловать не мог.

— Это какая же силища у тебя колдовская…

— Той силищи я тогда не сознавал. По Рускале мало колдунов было, не с кем сравнить. Меньше чем за год всех разорил: мой край процветал, остальные еле концы с концами сводили. Скучно. Тогда царей обязал платить дань, сам слово дал — набеги прекратить. Чтобы им не затратно, а мне нескучно, плату брал молодыми девками: раз в три года по одной девице с каждого царства.

— Боюсь спросить, что ты с ними делал.

— Одну девицу в хоромах оставлял, остальных в свое царство жить отправлял. Никто не жаловался.

— Бабник.

— Был, — смущенно отвел глаза колдун, — цену настоящим чувствам не ведал. Да и девки, которые со мной оставались, потом или среди прислужников моих мужей себе находили или просились на волю. Отпускал. Ни одна из них мне люба не была, а я им. И ни злато, ни серебро рядом удержать не могли. Время шло, молодость переходила в зрелость, и когда мне стукнуло тридцать пять, задумался о женитьбе. Решил — женюсь на той, что в следующий раз со мной в хоромах останется. Не захочет — силой заставлю.

— И правда глуп был, — остановилась у широкого камня на обочине. — Давай передохнем, но ты рассказывай, рассказывай. Дюже история интересная.

— Следующая дань стала особенной. Была среди прочих девица, от которой сердце замерло на мгновение, а потом загрохотало и уняться не смогло.

— Вот как, — к горлу подкатил комок обиды, — люба, значит, тебе оказалась девица.

— Оказалась. А я ей не люб. И так она мне в душу запала, что силой не смог ее женой сделать. Сердце разрывалось, когда она из дворца уходила. Такая счастливая была, — во взгляде Кощея мелькнула настоящая боль. — Домой отправил, от себя подальше. Маялся тоской — не вымолвить. Тогда от всей души в голос пожелал, чтобы сердце в груди биться перестало. Боль эту проклятую не чувствовать больше. Сердце остановилось, а душа разрываться не перестала. Десятки лет сложились в сотни, сотни близились к тысяче, а я все по белу свету ходил. Время смягчило боль, но вкус к жизни потерял. В конце концов, триста лет назад нагнал на царство сон, а сам в затворники ушел.

— И что же… люди там триста лет спят? — по рукам поползли мурашки.

— Спят. — Кощей пристально посмотрел мне в глаза. — Нет, голубушка моя, пока такого человека, что с царством Кощеевым управиться. А мне править не хочется.

Путь продолжили молча. Права Малуша — не знаю толком за кого замуж собралась. Да будь как доля перстом укажет. Сомнения меня к добру еще не приводили.

К полудню солнце разошлось, распарилось, согревая околевшие за холодную ночь верхушки сосен. Расстегнув кафтан, стянула с головы платок. Ноги начинали ныть. С непривычки бодрым шагом топать по тракту несколько десятков верст — сомнительное удовольствие. Кощей заметил мои мучения и подбадривал, мол, скоро уже к тропке выйдем.

Скоро не случилось. Оставив пыльный тракт за спиной, мы с женихом долго топтали сосновые иголки в поисках тропы. Нам навстречу она явно не спешила. Я плюнула на эту затею и устроилась на поваленном стволе отдохнуть. Пока Кощей в очередной раз обходил вековые деревья, внимательно всматриваясь под ноги, от скуки начала считать грибы. Подосиновиков народилась целая поляна. Сейчас бы лукошко и побродить по лесу.

— Ну, голуба, не повезет нам сегодня, — заключил Бессмертный, задумчиво оглядывая истоптанную землю.

— Вечер скоро. Надо бы на ночлег собираться.

— Тут недалече есть селенье — десяток домишек. Попросимся на ночь.

— Можно тут заночевать.

— Не стоит, — колдун вдохнул лесной воздух и прищурился, — пахнет лихом. Тропинки просто так от меня не прячутся.

Когда, наконец, вышли к селенью, я готова была завалиться на землю и вытянуть ноги, не дойдя пары дюжин шагов. Сумерки сделались густыми, мерцали слабые звезды на вечернем небе. Действительно, избушек десять, и даже зельного круга не стоит. Смелые люди живут в Рускальских лесах.

Кощей жестом указал на крайний дом с резными ставенками, и мы прибавили шаг в предвкушении долгожданного отдыха. Уханье филина разбавило стук в тяжелую дверь избы. Открывать не спешили. Кощей вздохнул и грохнул кулаком еще раз.

— Кого леший принес? — Чуть не вытолкнув нас с крыльца, дверь с резким скрипом отворилась.

Глава 4

Как усидеть на обеденной трапезе и не надавать тумаков девице Первоградской — представить тяжко. Пусть не ее воля в Кощеево царство отправиться, а глазки огоньками играют — видела, как украдкой на царя-батюшку поглядывает. Захватив пирогов со стола, оставила Бессмертного в одиночестве дожидаться красу-девицу. Так вернее будет.

Бесконечные переходы между теремами приводили то в залы просторные, то к опочиваленкам уютным. Думала — знаю каждый угол здесь, но теперь все казалось незнакомым. Вечный полумрак, царивший раньше, скрывал добрую половину дома. Нынче все иначе: в каждое окно солнце льется, причудливые узоры на коврах сказки сказывают. Кажется, только вчера для хозяев двери распахнулись — свежим деревом пахнет.

Устав бродить без дела, решила конюшню отыскать. Как там Крес без меня? Если жених не соврал, то ходить за конем должны не меньше дюжины стремянных.

Найтмар мирно посапывал в стойле. Из черных ноздрей на выдохе вырывались языки пламени. Спит друг — не обижали, значит.

— Что же ты, краса-девица, страху не знаешь? — густой мужицкий голос выдернул из паутины мыслей.

Мужская фигура поспешила от залитых ворот конюшни в сторону стойла найтмара. Разглядеть незнакомца против света не получалось. Широкий да хромой — больше не скажешь.

— Своего коня бояться совестно, — я заулыбалась подошедшему мужику.

— Не признал, матушка, — поклонился несостоявшийся спаситель, прижав к груди увесистую ладонь, — не гневайся. Глаза уже не так видят, как прежде было. Конюх главный я, Давилой кличут.

— Будем знакомы, Давила, — положив руку на морду Креса, приветливо кивнула. — Умаялся, видать, спит и даже ухом не ведет.

— Шибко на выгуле резвился — на зорьке водили, — закивал конюх, — в седло никого не пускает, а в остальном смирный.

— Надо же, думала, он вам покажет почем лихо, а он смирный.

— Обижаешь, матушка. Чай, не первый год за волшебной скотиной ухаживаем.

Главный стремянной с гордостью повел меня по своим владениям. Соседями Креса оказались диковинные животные. Сивка-бурка сверкал синими глазищами и с толком жевал овес из торбы. Одна шерстинка золотая, другая — серебряная. Не диво ли? С десяток богатырских коней дружным рядом высунули морды из стойл. Бурушка — конь Добрыни Никитича — потянулся за Давилой.

— Яблок ждет. Не время еще, — конюх по-доброму отмахнулся от животинки.

Кони летуны, кони о двух головах, златогривые любой масти — кого здесь только нет. Некоторых приходилось в цепи булатные заковывать — иначе жди беды. Норов уж больно лихой.

— А вот с этим, — Давила перевалился через дубовые доски загона, — не знаю что и делать.

— Кто там? — с интересом заглядывая через плечо конюха, ждала увидеть что-то грозное.

Вместо представленного мной чудовища в стойле тихо-смирно топтался Конек-Горбунок.

— Ты не смотри, матушка, что глаза-бусинки, горбат и ростом мал. Егоза эта столько натворить успел, что и не вымолвить, — грустно заключил Давила.

— А я не от злобы, — елейным голосом откликнулся Горбунок, — а от скуки смертной.

— Ой, — я отпрянула от стойла.

— Цыц, окаянный! Нечего царицу-матушку будущую пугать.

— Тоже мне, — фыркнул горбатый.

— Вот вернется хозяин твой и приключений тебе сыщет. А пока знай — отдыхай. Пойдем, матушка, — конюх потянул меня за локоть, — а то чего доброго браниться начнет. Срам.

— Это что же, Давила, — я подалась за стремянным, — не Кощеево хозяйство?

— Есть и не государевы лошадки. Богатыри наши, из царства Кощеева, тут своих держат. Уход-то у нас добрый.

— Хорошая работа. Нескучная.

— Некогда скучать, матушка, — Давила улыбаясь, закивал. — Вон, холодает. Завтра морозы гаркнут, надобно печи растопить, чтоб скотина не померзла.

— Какие такие морозы? Осень ещё на дворе.

— У нас тут свои устои и погода своя, — конюх почесал русый затылок. — В Кощеевом царстве теплых дней мало, а зима долгая и лютая. Дров нынче заготовить не успели. За триста лет сна все в дровяниках погнило, трухой сделалось.

— А ну показывай, мил-человек, где тут дрова хранятся...

***

Дровяники наполняла с чувством, с радостью — истосковалось сердце по волошбе доброй. Царские наряды да жизнь в хоромах — ладное занятие, но как была домовухой, так и останусь. Никакой чин из меня этого не выбьет. Давила успевал ахать, разбавляя мои шепотки одобрительными речами. Над царскими конюшнями кучерявым дымом закоптили печные трубы.

— Да тут и на дом хватит, — округлил глаза конюх. — На всю зиму. Ай да подсобила, матушка! Ай да умница! Я уже думал к Кощею бежать, хоть и не любит он хозяйственные вопросы решать. А куда деваться?

— Раз не любит и не надо, — рассмеялась я.

— Вот ты где, матушка Василиса Дивляновна, — запыхавшаяся Веся выглянула из-за угла дровяника. — Ищу тебя, с ног сбилась. Ой, батюшки, — всплеснула руками девица — где же видано, в таких нарядах по конюшням гулять!

Увлеклась и не заметила, как дело к вечеру потянулось. На терема Кощеевы ползли сумерки, увлекая за собой холодный ветер. Дома довольные прислужники топили печи. Разговоры сделались тише. Веста торопливо вела меня переодеваться в опочивальню, не уставая припоминать испачканное платье и прилипшую к сапогам грязь.

— Царь-батюшка за тобой послал сразу после обеда. Я ж не знала, что в конюшни пойдешь. Ищу-ищу. Наверное, сердится уже государь.

— Ничего, — отмахнулась я, — у него там есть чем заняться. Девицу какую прислали — дня не хватит налюбоваться.

— Что ты, матушка Василиса! — Веста распахнула передо мной дверь спальни. — Да Кощей, кроме тебя, и не видит никого! Чуть имя твое услышит, расцветает, словно жарок по весне.

— Складно говоришь, — переступая порог просторной комнаты, я покосилась на довольную девицу, — да только время покажет, как оно на самом деле.

— Одежу, матушка, я в сундуки сложила. Выбирай. И поспеши к ужину.

Глава 5

Кощей покинул дом на рассвете. Ударился оземь и, обернувшись черным вороном, взмахнул ввысь. Душа протяжно завыла. Как в хоромах царских справлюсь? Хоть ненадолго колдун меня оставил, а все одно боязно. Столько тут народу и все спрашивать станут, указаний ждать. Быть царицей-матушкой на словах просто, а на деле не споткнуться бы. Обещал Кощей — Тишка поддержит, если нужно подскажет. Не гляди что писарь — правая рука царя и колдует, оказывается, неплохо.

— Улетел? — скрестив руки на плечах от утреннего холода, Веся выглянула на крыльцо.

— Улетел. Обещал завтра вернуться. — Вздохнув, еще раз поглядела на светлеющее небо.

— Пойдем, матушка, сегодня уйма дел у тебя.

В рассветной прохладе наметился аромат смятения. Начинается, похоже. Как повесят на меня три короба. Домашних дел не боюсь, но налет царственности пугает.

— Давай, Веся, рассказывай. У меня и так сердце не на месте, хоть знать буду чего бояться, — затолкав девушку в терем, хлопнула тяжелой дверью в надежде оставить страх за порогом.

— Чего рассказывать, — пожала плечами Веста, — все как всегда, ничего особенного. Подберем тебе одежу, трапезу утреннюю справим. После явишься в зал царский и указания всем раздашь.

— Какие указания, кому? — оторопела я.

— Знамо дело кому — главным над прислужниками. Должны же они понимать, чем день занят будет. А тебе расскажут о нуждах.

— Трапезу отложим утреннюю. Нет у меня аппетита.

— Волнуешься, царица-матушка, — улыбка девушки немного сдобрила, сжавшееся от тревоги, сердце, — а зря. Хорошие у Кощея люди в хоромах живут. И тебя не обидят. С уважением отнесутся.

Спасибо, утешила. Не людей боюсь — себя. Только пора отправить к чертовой бабушке сомнения. Иначе, какая царица из меня? Нельзя Кощея подвести. Ох, нельзя.

Веста быстро собрала меня к приему. Ладно у нее выходит, с душой, легко. Из заспанной Василисы Дивляновны получилась девица — хоть сейчас на трон сажай. Кудесница Веська! Золотое платье с меховой отделкой село ровно по фигуре. Грузная парча переливалась в утреннем солнце чудными узорами. Сапоги острыми носами хвастали.

В главном зале за писарской тумбой скучал Тихомир. Внимательно изучая содержимое чернильницы, молодец не заметил моего появления.

— Что, меду налили? — стараясь скрыть волнение весельем, кинула я с порога.

— Доброго утречка, царица-матушка будущая, — встрепенулся писарь и отвесил уже привычный поклон. — Готова с людьми толковать?

— Ой, Тишка, готова али не готова, а придется, — вздохнув, направилась к трону.

Сегодня царский стул стоял в гордом одиночестве. Мне предстояло самолично водрузить зад на государево место. Втайне надеялась обойтись троном поменьше, что в прошлый раз для меня приготовили, но надеждам сбыться не суждено. Принимай, Василиса Дивляновна, царские дела в полной мере.

Тихомир мгновенно оценил мое желание сесть как готовность к приему и скоро зашагал к входу.

— Зовите! — зычно крикнул писарь вглубь коридора, распахнув тяжелые двери.

В переполненный солнечным светом зал потянулись люди. Не меньше дюжины мужчин и женщин. В глазах предательски потемнело, сердце зашлось глухими ударами. Стараясь обуздать волнение, я протяжно выдохнула. Тишка, загадочно улыбаясь, встал по правую руку. Ну, хоть тут спокойнее — спросить есть у кого. Прислужники заняли места на лавках, вдоль бревенчатых стен и все как один уставились на меня в ожидании.

— Пригласи кого выслушать желаешь, — зашептал писарь.

— Как? Я ж не знаю, кто они, — на ладонях проступила холодная влага.

— По одному к царице-матушке пожалуйте, знакомиться станет! — гикнул в зал Тишка.

Недолгие пересуды на лавках закончились выходом к трону пухлого мужичка лет сорока от роду. Фартук вокруг тугого живота выдавал в нем стряпчего.

— Доброжир, царица-матушка, стряпчий главный, — с поклоном мужчина подтвердил мою догадку. — Чего на трапезы подать велишь?

— Для начала спасибо сказать хочу. Сколько бы ни ела кушаний, все как одно по нраву пришлись, — улыбнулась засиявшему от гордости Доброжиру. — Царь-батюшка, видать, любит пышно трапезничать, но пока его дома нет, не надрывайтесь. На обед похлебку грибную сделайте, а на ужин кашу какую и хватит. Всего ли на кухне вдоволь?

— Всего в достатке, матушка Василиса, — круглое лицо Доброжира растянулось в ответной улыбке.

— Ну и славно, — на душе заметно потеплело.

— Кто там на очереди? — выкрик Тихомира завершил нашу беседу со стряпчим.

Место перед царским троном занял оружейник Василько. Крепкий, здоровенный детина — головы на три выше меня — бодро отчитался, мол, в оружейном тереме все спокойно, но луков-самострелов надобно добавить. Пообещала скоро царю-батюшке сообщить — не моя это вотчина.

Прислужники справлялись о моем здоровье, удобно ли мне в тереме Кощеевом спрашивали и редко о чем-то просили. Для ловчего нашептала хорошей приманки на сохатого, посолонее. Молодец засомневался, но обещал испытать. Пусть. Средство проверенное, сомнений и быть не может. Стременной главный Давила попросил домовых из конюшен выселить. Повадились там хулиганить, все вверх дном переворачивать. Выдала ему крынку молока заговоренного. Быстро нечисть успокоится, животы сытые урчать станут.

Оказалось, первая кучка прислужников — только начало. Люди уходили после приема и места тут же занимали следующие. Беседы затянулись до вечера. Короткий перерыв на обеденную трапезу — весь отдых царский за день. Вот работенка-то. Поглядывая на метель в темнеющих окнах, я старалась не зевать. Волнение давно утихло, на смену ему пришла тяжелая усталость. Греться на царском троне весь день напролет почище, чем сотню ведер из колодца вытаскать. И это еще царство Кощеево спит, люд простой с вопросами к царю не потянулся. Выжить бы.

— Крепись, Василиса Дивляновна, — зашептал Тишка, — сейчас старший над стражей отчитается и все.

Бегло пробежавшись по залу уставшими глазами, поняла, что, кроме мирно посапывавшего на лавке молодца, никого и не осталось. Завидую, по-хорошему завидую. Прилечь бы на соседнюю лавчонку, вздремнуть немного.

Глава 6

Хороший денек, погожий. Мороз легкий, да хрустящий снег под ногами. Над головой — небо ясное солнцем заливается. Самое время царство будить. Целых две седмицы ждали доброй погоды для такого случая: то метель кружит, то снег стеной валит.

Пока Веся рылась в сундуках, подбирая для меня торжественную теплую одежу, я вся извелась. Девица так затянула сборы, что казалось — у меня внуки скорее народятся, чем закончатся приготовления. Такого бедлама опочивальня, наверное, и не видала. Веста вытаскивала из сундуков вещи и определяла их в кучки прямо на полу. Скорости в деле от того не прибавилось, а вот разгром вышел знатный. Осталось только чертей загнать, чтобы ноги переломали.

— Веся, может, ну его, наряд этот?

— Как же так, матушка-царица? Нельзя тебе в чем попало перед народом-то.

Ну, хватит! Схватив первый попавшийся полушубок, я тихонько, чтобы не попасться девице, поспешила к выходу. За дверью облегченно выдохнула и ринулась прочь от опочивальни. Чего доброго услышит и вернуть вздумает — Веста может. Сама понимала, что в штанах и полушубке вид не слишком-то царственный, но это лучше, чем умереть под грудой тряпья.

На крыльце терема топтался Тишка, с любопытством вглядываясь в залитую солнцем зимнюю даль. Писарь явно не собирался покидать двор. Может, тоже решил опоздать?

— Тихомир, ты чего здесь? — наспех натягивая меха, окликнула молодца.

— Где ж мне быть, Василиса Дивляновна? — Тишка даже не обернулся. — А вот тебя царь с Ягой уже заждались, поди.

— С Ягой?

— Ага. Вернулась Ягиня-матушка. Снова в наших лесах жить-поживать станет.

— Я думала, что она в Темном лесу испокон веков молодцев в печи парит.

— Да ну, — писарь, наконец, обернулся ко мне, — туточки ее родные края. Когда Кощей царство усыпил, переселилась в Темный лес, а теперь вот обратно пожаловала. Да что же ты, матушка Василиса, со мной толкуешь, беги уже! — Тишка возмущенно подбоченился.

И то правда — развела беседу, как на базаре в выходной. Спохватившись, шустро понеслась со двора, утопая сапогами в хрустящем снегу.

Кощей с Ягой о чем-то шептались прямо на мосту через молочную реку. Старая ведьма деловито вздергивала крючковатый нос, то и дело, принюхиваясь к окружающим запахам — подозреваю, мое появление она чуяла от самых ворот, а то и раньше.

— Вот и свиделись, дочка, — Яга расплылась в морщинистой улыбке, протягивая ко мне руки.

— Здравствуй, бабушка, — с удовольствием обняла старушку.

Стойкий запах пряных трав — неизменный спутник ведьмы — моментально защекотал ноздри. Так и в избушке на курьих ножках пахнет. В голове тотчас замелькали воспоминания о добрых днях, проведенных в доме Яги: спасла мне ведьма жизнь — век не забуду. Если бы не она, кто знает, где бы моя душа сейчас бродила. Пока обнимались с Ягой, Кощей неспокойно переминался с ноги на ногу. Смутный какой-то сегодня жених. Речей ласковых на встречу не приготовил, глаза все отводил.

Сказать честно, ожидала, что к такому важному событию пожалуют все обитатели хором царя-батюшки. А тут только мы втроем да зимнее солнце в спутниках. За каким лешим, спрашивается, Веста так старалась наряды выбирать? Никаких торжественных слов от государя, никаких гостей особо важных. Словно и не царство будить собрались, а так, на прогулку после завтрака выбрались.

— Такое дело лишних глаз не терпит, — точно услышав мои мысли, отметила Яга.

— Вот, душа моя, Василиса Дивляновна, — в ладони колдуна появилось небольшое яичко, — за этим летал. В этом костяном яйце спит царство Кощеево. Спрятал за семь морей и четыре леса, чтобы сберечь.

— Давай еще сказку расскажи, — проворчала Яга. — Начинай уже, царь-государь.

Кощей послушно кивнул и отпустил яйцо из ладони на мост. Яичко словно задумалось на мгновение, затем завертелось и отправилось прямиком навстречу серебристому туману. На снегу оставался легкий талый след, исходивший легким паром. Плотная дымка таяла на глазах, открывая взору завораживающую спокойным величием степь. Пустовать ей оставалось недолго. Вскоре на месте бескрайних снегов будто из морока начали появляться высокие терема и небольшие домики. За ними проснулись широкие площади: не то ярмарочные, не то для иных сборищ. Над крышами кучерявились дымом печные трубы — как и не было долгого сна. Глухой гул человеческих голосов еле слышно касался ушей. Проснулись. Проспав три сотни лет, люди оказались совсем в другом времени и тут же ещё в своем когда-то незаконченном дне.

— Вот и справились. — Шепот Кощея выдавал волнение.

— Давай, царь-батюшка, седлай коня и отправляйся к народу. — Яга деловито взяла колдуна под локоть. — Многое объяснить придется людям, чай, не седмица прошла во сне.

— Твоя правда, — с горечью в голосе согласился Бессмертный.

— А мне пора избушку на место ворочать. Ох и истосковалось старое сердце по родным сосёнкам! Кощей, — сменив мечтательность на суровый взгляд, Яга обратилась к колдуну, — не забудь, что обещал мне.

Бессмертный помрачнел еще больше и едва заметно кивнул старой ведьме. Недовольно покачав головой, Яга зачем-то одарила меня участливым взглядом и зашагала в сторону леса.

— Снова тайны, — растирая озябшие руки, жалела, что не прихватила рукавицы.

— Голубушка моя ненаглядная, — жених вернул былую сладость в речи, — пообещал этой нечисти лесной, что поведаю все как есть. Раз согласилась стать женой мне, царицей государству, верно будет тебе знать.

— Что-то невесел ты. Правда такая горькая?

Колдун расхаживал по скользкому мосту, тяжело вздыхал и все никак не решался развеять туман над тайнами. Теплые чувства к жениху начинало перебивать бурлящее исступление — умеет Кощей затянуть момент. Когда мои пальцы окончательно сковал мороз, а душа готова была выпрыгнуть от нетерпения, Бессмертный, наконец, изволил заговорить:

— Уговор у меня со Смертью вышел в Глухомани, что ровно через год пожалую в Навь на вечную службу — такова была цена за жизнь ребенка.

Глава 7

Чуть утро распустило лучи зимнего солнца, я открыла глаза. В мыслях вертелись воспоминания о вчерашнем мороке Кощея. Неужто и впрямь могу колдовать не хуже Яги или суженого? Бессмертный — древний чародей, и не верить ему глупо, но и поверить враз сложно — это переворачивало мир, ставило всё вверх ногами. С детства я знала наверняка, что наука волшебная в книжках хранится — зубри, и будет тебе морный шар, долгожданный дождь… Да все, что душе угодно! Чем больше из писаний черпаешь, тем больше сила чародейская. А тут выходит, что от лени народ упражнения колдовские выдумал, чтобы не искать в себе искры волшебной. Прикусив губу от сомнений, я натянула на лицо пуховое одеяло. Нежиться в теплой постели, перебирая в голове мысли — занятие увлекательное, но не сегодня. Заставила себя встать и, опустив голые пятки на прохладные половицы, стала соображать, что стоит сделать в первую очередь перед дорогой.

По доброй традиции в мои планы вмешалась Веся. Девица, заглянув в опочивальню, сообщила, что царь-батюшка отправился к Яге, а мне велено хорошенько позавтракать и прибыть к ним как можно скорее.

Сказано — сделано. Рассиживаться за столом не стала, скоренько поела блинов со сметаной и поспешила к Яге.

Изба на курьих ножках заняла место в глубине леса на просторной поляне. За ночь новых сугробов не намело, и я с удовольствием вышагивала по утоптанной еще вчера тропинке. По правую руку шумел просыпавшийся город. Кощеево царство поближе разглядеть так и не успела. Тишка говорил, что ярмарки здесь устраивают знатные: товары диковинные, а цены смешные. Думалось, открой Кощей пути сюда, в Торгоград никто бы в жизни не подался. Люди тут живут через одного колдуны да ведьмы, а кто не чародей, тот силушкой богатырской похвастать может. Немудрено, что Яру трон здешний приглянулся. Что ценнее: казна царская, несметными богатствами наполненная, или люди — еще разобраться надобно.

Дорожка привела к избушке быстро, словно сама несла мои ноги. На перилах крыльца, уютно нахохлившись, спал толстый филин. Я попыталась тихонько пройти мимо, но куда там — он открыл огромные желтые глазища и, набычившись, грозно заухал. Тут же за дверью послышалась ругань Яги:

— Ух, я тебя окаянного! — Ведьма высунулась на улицу. — А ну, лети отсюда! Спать пора, а он все псом на пороге сидит. Уже явилась, Василиса, — Яга наконец-то заметила меня, — проходи скорее. Горницу выстудим.

У печи на лавке стояла моя дорожная сумка, а рядом аккуратной горкой одежа с сапогами сложена. Неужто отсюда пойдем? Еще и пешими — коней-то не видать во дворе Яги.

— Доброе утречко, голубушка моя ненаглядная, — новым золотым засиял Кощей.

— И тебе доброе, Кощеюшка, — улыбнулась я в ответ.

— Будет вам доброе, ага. — Ворчание старой ведьмы испортило весь сердечный настрой. — Покуда вы тут милуетесь, время идет. Живее собирайтесь и в погреб лезьте.

— Зачем в погреб? — опешила я.

— Огурчиков мне из бочки наловишь, — съязвила ведьма.

— Дороги все наглухо зачаровал, — объяснил жених. — Вот, один выход теперь — погреб Яги. Так спокойней.

— А вход?

— Ну и вход в погребе. Только о том никому не ведомо.

За границами царства Кощея нет зимы лютой. Осень в Рускале в самом разгаре — мягкая, листьями шуршит, дождичком изредка поливает. Одежу жених нам подготовил по погоде: теплая в меру, удобная. Переодевшись, я перекинула сумку через плечо и с недоверием покосилась на крышку подпола.

— Пора? — вздохнув, спросила жениха.

— Пойдем, голубушка, пора в путь-дорогу.

Кощей отворил погреб. По избе тут же разошелся запах прелых листьев, задул прохладный ветерок. Колдун, не раздумывая, махнул в темную дырку, и рта раскрыть не успела.

— Вот, держи. — Яга сунула мне в ладонь шерстяной клубок. — Он вас к следу чеботаря приведет. Берегите себя, а то мы тут с Тихомиром долго-то не сдюжим. Чай, трон Кощеев не под наши попы сколочен.

— Постараемся.

— Ну все, дочка, дуйте ветром, гоните волком. — Яга лихо подтолкнула меня к открытому погребу.

***

Не ошиблась я с погодой. Рускальская осень чуть поддавала холодком, но после лютых морозов и сугробов по колено это такая чепуха, честное слово. Хоть и не люблю ковры из желтых листьев и лужи на дорогах, но для путников время самое подходящее — от жары не упреешь, от холода не околеешь.

— Суженый мой, что же, пешком пойдем? — Таяла последняя надежда встретиться с Кресом.

— Пока клубок ведет — пешком, а там видно будет.

Опустила клубок на чуть влажную дорогу. Озорно подпрыгивая, он тут же начал разматываться, указывая путь. Бессмертный взял меня за руку, и мы отправились вслед за шерстяной ниткой.

Я так привыкла к пушистым лапам сосен в Кощеевом царстве, что березы да осины по обочинам дороги казались какими-то необыкновенными, а то и странными. Рускала стала непривычной, немного чужой. В просветах между осенними тучками солнце светило слишком ярко. Ветер почти не подхватывал ароматов осени, может, самую малость. Если откровенно, то не чуяла теперь, что здесь моя родина. Все чужое, не мое. Даже домой — в хоромы царя-батюшки — захотелось.

— Что-то ты невесела, Василиса Дивляновна. Вчера в том меня упрекала, а сегодня сама нос повесила.

— Из головы твоя наука никак не идет.

— А какой в ней повод для кручины? — Кощей внимательно следил за ниткой.

— В толк никак не возьму, как это без заклинаний ворожить. Народ веками мудрость для потомков хранил, старательно в письмена прятал, а по-твоему выходит, там не наука — так, баловство.

Кощей нахмурился и, наступив черным сапогом на нитку, заставил клубок остановиться. Лицо жениха тронула суровая тень. Показалось даже, что тишина вокруг недовольно скрипнула. Колдун задумчиво вздохнул и принялся растолковывать:

— Вот ты, голубушка моя, науке ведьмовской с малых лет подруга. Пусть тебя не людей губить учили, а пироги печь — все одно. Чтобы вязанку дров сообразить тебе надобно шепоток кинуть, так?