Царь нигилистов - 1

Глава 1

Звонил телефон.

Как не вовремя!

Саша поднял трубку.

- Коллегия адвокатов «Вердикт-12».

- Знаем, знаем, - сказал вальяжный мужской голос. – Александр Александрович, вас из ФСБ беспокоят.

Пранк?

Саша ждал продолжения.

- Вам нечего делать в Питере, Александр Александрович, - заметил его собеседник. – Дались вам эти террористы! Послушайтесь доброго совета. Останьтесь дома!

- А вам они что дались?

- Нам они не зря дались, Александр Александрович. Уверяю вас, вы многого не знаете.

- И чего же я не знаю?

- Вы же, вроде, собирались стать судьей от России? Станете.

Ну, это все открытая информация, думал Александр Ильинский, глава коллегии адвокатов «Вердикт-12». Для того, чтобы это нарыть, не надо работать в ФСБ. О том, что он подал заявку на конкурс на должность судьи Европейского суда, он сам недавно написал в своем телеграм-канале.

Вероятность успеха была минимальна. И не потому, что не тех защищает. Причина в посредственном знании французского языка, которым судья ЕСПЧ обязан владеть свободно.

С английским все было ок. А вот божественный язык особо пригодный для общения с друзьями все не было времени выучить, как следует. Надо уж, наконец, репетитора что ли нанять и сдать на этот их уровень «С2»! Но один судебный процесс без перерыва сменял другой.

И вот теперь питерские ребята.

Честно говоря, было дискомфортно. Сердце холодело и падало куда-то вниз.

А вдруг не пранк?

- У меня с французским хреновато, - пожаловался он назвавшему себя фсбшником.

- Все проблемы решаются, - сказал тот. – Подучите по ходу дела.

- Нет, не могу я их бросить! Извините.

- Причем тут бросить? – спросил собеседник. – У вас там и так два адвоката. Что вам там делать собственной-то персоной? У вас уже уровень не тот!

- Иногда надо и собственной персоной, - отрезал Саша.

- Вы же никогда не были леваком, - уговаривали на том конце. – У них взгляды такие, что вам самому дурно станет.

- Причем тут их взгляды? У них дело выдумано!

- Не делайте того, о чем вам придется пожалеть, - в голосе собеседника появились стальные нотки.

– У меня скоро поезд, до свидания!

- Все равно опоздаете, - хмыкнул фсбшник и положил трубку.

На душе было гораздо хуже, чем с французским.

«Сапсан» отходил в 21:00. Еще больше часа. Почему это он опоздает? Что тут ехать-то до Ленинградского вокзала!

Он вышел на улицу под апельсиновое закатное небо. Было жарко. Пахло флоксами и свежескошенной травой.

Чуть прищурился от яркого солнца.

До машины было метров десять. Вынул ключ и зашагал к ней.

По стеклам дверей его белой «Хонды», от багажника до капота, шла багровая надпись: «Защитник террористов».

Он нажал кнопку на ключе, машина пикнула и сверкнула фарами.

Коснулся надписи: выпуклая, жирная и еще свежая. На подушечках пальцев остались багровые следы.

Удивляться было нечему. Удивительно, что до сих пор ничего такого не написали.

Может, удастся быстро смыть? В бардачке имелся спиртовой санитайзер, купленный в разгар ковида. А то ехать по городу с таким подарком все равно, что с включенной сигналкой.

Как-то было дело. Села батарейка в ключе, он сунул его в замок, попытавшись открыть автомобиль механически – и как завыло! Проблему удалось решить только кроссом до ближайшего магазина за новой батарейкой. А так любой мент остановит…

Саша, не глядя, взялся за ручку двери.

На привычном месте ее не было, рука скользнула по металлу. Он посмотрел вниз. Ручка никуда не делась, но обнаружилась на несколько сантиметров ниже, чем обычно. А переднее колесо было спущено.

Машинально открыл дверь. Оглянулся. Диск заднего колеса почти касался земли.

Спустили или прокололи?

Да, какая разница!

Он обошел автомобиль вокруг. Шины были спущены все.

Саша поднял глаза на будку охраны, до нее метров двадцать, и там камера. Но полицию ждать часа два и разбираться они не будут, даже если месяц бегать за ними с видеозаписью. Впрочем, и так ясно, кто виноват.

И охрана впустила гадов на парковку и не поморщилась!

Цена вопроса тысяч двадцать. Не столько денег жалко, сколько времени на сервис.

Он вздохнул.

Ладно! Разбираться все равно некогда.

Позвонил в «Яндекс-такси». Автомобиль обещали через пять минут.

А, может, и к лучшему. Зато парковку не искать. И не заставлять жену забирать машину.

Маша уехала в Покров, к подзащитному, должна была вернуться часов в одиннадцать, как раз бы и забрала. Только ведь усталая будет, как собака. Пусть лучше тоже на такси.

Двое адвокатов на одну семью – это, конечно, белый полярный лис: то один в колонии за тысячу километров от Москвы, то другой. Покров – это еще по-божески, Владимирская область. Зато зона там хуже некуда: зэки вскрываются, чтобы туда не попасть.

Маша начинала журналисткой в судах, где они и познакомились. А потом, насмотревшись на особенности национальной судебной системы, переучилась на адвоката. И за десять лет практики успела стать одним из самых известных адвокатов России. Или «адвокаткой»? Так сейчас модно говорить?

Таджик на «Логане» приехал минут через десять. Не пять, конечно, но почти вовремя.

У патологической Сашиной нелюбви к такси было несколько причин. Во-первых, рост. Вы попробуйте при росте в 190 см и соответствующих прочих габаритах погрузиться в таджикский пролетарский автомобиль! Голова чуть не упирается в потолок, а ноги деть совершенно некуда.

Не мотать же деньги на бизнес-класс в конце концов!

Ну, а во-вторых, вся его законопослушная адвокатская сущность протестовала против таджикского стиля вождения. Через сплошную? На красный? Мать твою!

Саша ждал, что его задержат прямо на платформе. На него ничего нет, даже налоги заплачены до копеечки. Но, кого это волнует!

Детский сад, прямо! Найдут статью. Оказал сопротивление полиции. Ругался матом в общественном месте. И полицаи как единственные свидетели.

Глава 2

Когда Китти вернулась, с ней был высокий статный старик. Самым удивительным в посетителе была одежда: синий мундир с самыми настоящими серебряными эполетами.

Коттедж реконструкторов что ли? Богатый чудак развлекается?

Все это напоминало розыгрыш. И Саша уже ждал, что скоро балаган кончится, из-за колонны вынырнут старые друзья и поздравят с днюхой.

В эту версию не вписывалось отсутствие дня рождения в обозримой перспективе и общее дерьмовое самочувствие.

Козни ФСБ? Да ладно! Это уж совсем паранойя! Для них это слишком сложно.

- Вы меня не узнаете, Ваше Императорское Высочество? – спросил старик.

Кажется, он сказал именно это, но не точно, ибо визитер говорил по-французски, а французский Саша знал так себе.

- Нет, - ответил он по-русски. – Извините.

- Это Иван Васильевич Енохин, - слегка коверкая русские имена, представила Китти. – Лейб-медик Его Величества.

Этот новый бред вполне гармонировал со всем остальным окружающим бредом, так что Саша даже не особенно удивился.

- Будете лечить меня клизмой и кровопусканием? – съязвил он.

Енохин что-то ответил на языке Вольтера, но Саша не понял почти ничего.

- Иван Васильевич, судя по имени, вы должны неплохо знать родной язык, - заметил Саша. – Не могли бы вы перейти на русский? Ну, или хотя бы на английский? С Китти мы неплохо друг друга понимаем.

- Вы не помните, французского, Ваше Императорское Высочество? – на чистейшем русском спросил Енохин.

- Я его никогда хорошо не знал, а сейчас мне надо напрягаться, чтобы вспоминать значения слов. Я плохо себя чувствую. Здесь душно. Можно открыть окна?

Лейб-медик бросил взгляд на Китти, и она мигом скрылась за ширмой.

Потянуло холодом и влагой. Наверное, на улице шел дождь.

И еще чем-то очень знакомым. Рыбой что ли?

- Иван Васильевич, здесь рядом море?

- Финский залив.

- Мы где-то под Петербургом?

- Да. Парк Александрия.

- Плохо знаю Питер. Был здесь один раз.

Лейб-медик почему-то строго взглянул на Китти, и она немедленно испарилась.

Так что они остались одни.

- Зачем вы ее выгнали? – спросил Саша.

- Вы странные вещи говорите, Ваше Высочество.

- Это я странные вещи говорю? Мне представляют вас как врача, и вы приходите в военном мундире 19-го века. Китти сидит у моей кровати в кринолине, на мне какая-то идиотская сорочка почти до пят, сортир здесь черт знает где, и мне предлагают ночной горшок. С росписью! С росписью, мать твою! Извините за подробности, но не думаю, что я вас шокирую, если вы врач.

На лоб ему легла сухая старческая рука.

- Да нет у меня жара! – вздохнул Саша.

- А что есть? – спросил врач.

- Общая слабость и кружится голова. Подташнивает немного. Возможно, мне просто надо поесть.

- Кушать сейчас принесут.

- И объясните мне, что за маскарад!

- В чем маскарад, Ваше Высочество? Мундир на мне не военный, а придворный. Обычный мундир лейб-медика. Хотя и военным врачом служил в Крымскую. А сейчас возглавляю Петербургскую Военно-медицинскую академию. Кринолин дамы носят уже лет десять. И почему бы вашей няне Екатерине Стуттон его не носить?

- Значит, «няня» все-таки, - проговорил Саша. – А я перевел как «сиделка».

- Няня. Вы ее совсем не помните?

- Нет.

- Она ухаживала за вами с рождения.

- Иван Васильевич, а какой сейчас год?

- 1858-й. 14 июля.

- Какой странный выбор… Вроде ничем не примечательный год. Впрочем, я не историк, я юрист.

Действительно странный. Обычно для ролевых игр выбирают более яркие события. Окружающее неплохо укладывалось в концепцию ролевой игры. Фанатской такой, с полным погружением. Только Саша не помнил, чтобы он заявлялся на такую игру. Да и не играл уже лет пятнадцать. Так, увлечение юности!

- Иван Васильевич, из вас отличный лейб-медик, очень убедительный, - сказал он. – И я вам подыграю. Только верните мне сотовый телефон. Мне надо домой позвонить. Я его тут же отдам обратно, если таковы правила.

- Вернуть что?

- Сотовый телефон, ну, мобильник.

- Я не понимаю, Ваше Высочество. Что такое «телефон»? Может быть, вы имели в виду телеграф?

- Ну, какой телеграф! Телеграфом уже лет десять никто не пользуется! Есть же Интернет!

- Интер… что?

- Иван Васильевич, если вас действительно так зовут, вы отлично говорите по-французски, так, что мне до вас, как до неба, и вы хотите убедить меня, что не знаете слова «интернет»?

Врач покачал головой и нашел его запястье.

- Давление пониженное, наверное, - проговорил Саша. – Руки холодеют. Вы действительно по образованию врач?

- Пульс немного повышенный, - сказал лейб-медик.

- Еще бы ему не быть повышенным!

- Не волнуйтесь так, Ваше Высочество. Врач, конечно. Императорская медико-хирургическая академия. С отличием.

- Хм… Даже не знаю такой. У меня тоже с отличием. Юрфак МГУ.

- Что?

- Юридический факультет Московского университета.

Врач кивнул.

- Просто вы странно сокращаете слова, Ваше Высочество.

- Ну, да! Это же не принято было в 19-м веке. Сейчас Николай Павлович правит?

- Божьей милостью император всероссийский Николай Павлович преставился три года назад, - вздохнул врач и перекрестился.

- Значит, Александр Второй. Это радует. А я тогда цесаревич Александр Александрович?

- Нет, - Енохин замотал головой. – Александр Александрович, но не цесаревич. Великий князь.

- Цесаревич, ведь, - наследник престола? Я ничего не путаю?

- Да, все верно, Ваше Высочество. Но у вас есть старший брат: Николай. Он цесаревич.

- Николай… Можно мне с ним увидеться?

- Конечно. Думаю, мисс Стуттон уже всем рассказала, что вы очнулись.

Но прежде обещанного брата в сопровождении Китти появился еще один персонаж. В длинных черных брюках, красном жилете с золотой оторочкой и белой сорочке со стоечкой. В руках молодой человек держал поднос. Кажется, золотой.

Глава 3

Окна были высоченные, до потолка, с синими тяжелыми шторами, слава богу, открытыми. На пасмурном небе наметились голубые просветы, и ветер гнал облака, обещая разогнать совсем.

- Никса, а сколько времени? – спросил Саша.

- Четыре пополудни.

- Здесь есть часы?

- На камине, тебе не видно.

- А можешь мне помочь до окна дойти?

Никса помог ему спуститься с кровати и подставил плечо.

И тут обнаружилась еще одна странность: Никса был выше. Он только пятнадцатилетний мальчик. Как? Саша всегда был выше всех: что друзей, что родственников.

Николай довел его до окна и усадил в кресло.

Окно выходило на цветник в регулярном французском стиле с красными и белыми розовыми кустами. За ним был парк с высокими деревьями, кажется, липами.

Он не долго любовался пейзажем, потому что возникла еще одна проблема.

- Никса, можешь довести меня до туалета? Ну, ватерклозета? До него далеко?

- Доведу. Не очень.

- Я могу так дойти или нужно одеваться?

- Сейчас.

Никса взял с прикроватной тумбочки колокольчик и позвонил.

Явился тот самый слуга, что приносил бульон.

- Митя, подай великому князю архалук! – приказал Никса.

«Архалук» оказался атласным полосатым халатом до пят и без пуговиц. Митя помог накинуть его на плечи.

Путь до туалета оказался недолгим, но Митя подставил второе плечо.

Самое удивительное, что Митя тоже был выше.

Вскоре они оказались в комнате, имевшей вид не совсем интимный: окно, столик у окна и мягким белый ковер на полу. Больше всего Сашу поразили два кресла, весьма претенциозных, обитых чуть не парчой, с кривыми ножками и деревянными подлокотниками.

Никса изящнейшим образом опустился в одно из них.

- Чему ты так удивлен? – спросил он.

- Не ожидал увидеть здесь творения мастера Гамбса.

- Почему?

- По-моему, это предмет для гостиной.

Раковины были вырезаны в сплошной мраморной столешнице и расписаны под гжель. Краны торчали вертикально над раковинами и были, кажется из золота.

Но самым неожиданном казалось то, что над раковинами отсутствовало зеркало, а вместо него висел солидным размеров летний пейзаж, и еще два поменьше – слева и справа.

Сортир представлял собой кабинку с дверью явно дорогого полированного дерева. На стене кабинки имелось кованое бра со свечей, которую услужливо зажег Митя и тут же ретировался.

Прямо напротив входа располагалось сиденье системы «в деревне у бабушки», но из того же дерева. Дырка, впрочем, открывалась не в выгребную яму, а в некое фаянсовое подобие унитаза, расписанное под гжель. Рядом с сиденьем лежала газета «С.-Петербургския ведомости» («и» с точкой в слове «Петербургския» и «ведомости» через «ять»), а по другую сторону толстые брикеты, похожие на упаковки писчей бумаги.

Брикеты были снабжены английскими надписями: «Медицинская бумага Гайетти», «Изготовлено из чистейших материалов» и «Величайшая потребность века», а также адресом в Бостоне и годом: 1857.

«Ведомости» были еще занятнее. Имелось несколько номеров от разных чисел, начиная с июня 1858-го. «Жестокое подавление восстания сипаев: зверства англичан». «Бои под Гвалиором». Знать бы еще, где это. Ну, да. Та самая Индия, те самые сипаи.

«Переговоры с Китаем. Успехи графа Путятина». «Освящение Исаакиевского собора». «Паломничество ГОСУДАРЯ и великих князей на Валаам».

Именно так! «Государь» полностью большими буквами. «Путешествие великих князей по Финляндии».

Он был прочитал все, но заставлять ждать цесаревича – это, извините, плохой отыгрыш. Да и запашок здесь был. Хотя и слабый, и старательно отбитый ароматизаторами.

Теории игры пока ничего не противоречило. Даже «Ведомости» можно распечатать на крупноформатном принтере, и историческую бумагу сделать на заказ, и мальчишку заставить убедительно изображать принца, и реконструкторку – императрицу. Только многовато деталей для обмана. Вранье, оно обычно попроще. И отыгрыш у Мамá уж слишком хороший…

Ночная рубашка вкупе с архалуком оказалась не самой удобной одеждой для использования «величайшей потребности».

Спуск представлял собой большую металлическую кнопку, но не в бочке (за его отсутствием), а рядом с сиденьем. Саша надавил на нее и был вознагражден таким грохотом воды, который наверняка был слышан на противоположной половине здания.

Никса сидел в кресле у окна и изучал свои ногти. Митя стоял за его спиной.

- Извини, что заставил тебя ждать, - сказал Саша. – Там исключительно интересные «Санкт-Петербургские ведомости».

- Ну, хоть читать ты не разучился, - заметил Никса.

- Не разучился. Но во многом знании много печали. Я тут собирался использовать по назначению статью про освящение Исаакиевского собора, но подумал, не влепят ли мне за это «Оскорбление чувств верующих»…

Никса прыснул со смеху.

- Кстати, мы там были на освящении, - заметил он. – Не помнишь?

Саша помотал головой.

- Нет такой статьи, - сказал Никса. - Есть о богохулении и порицании веры.

- И на сколько потянет? – спросил Саша.

- Ссылка в Сибирь. По уложению 1845 года. Непублично же. Ну, и лишение всех прав состояния.

- Ни хрена себе!

- Можно двумя годами отделаться, если неумышленно.

- Двушечка, мать твою! Ну, вообще это полицейская провокация такие статьи класть рядом с нужником. А газеты «Колокол» у вас там не водится? Это более верноподданнически.

- Герцена «Колокол»?

- А есть еще какой-то?

- Ты раньше им не интересовался.

- Взрослею.

- Папá читает. Правда, его запретили.

- Есть многое на свете, друг Горацио, что запретят в Российской Федерации.

- Федерации?

- Ну, империи. В этой стране меняются только названия.

Голова вдруг вспомнила, что ей положено кружиться, и Саша тяжело опустился в кресло рядом с «братом».

- Как ты себя чувствуешь? – обеспокоенно спросил Никса.

Глава 4

- Через полчаса семейный обед, - сказал Никса. - Половина шестого.

- Интересное время для обеда.

- При дедушке был в четыре.

- Одобряю Николая Павловича. С петрашевцами он, конечно, зря так, там вообще не было ничего, кроме разговоров, причем даже не особенно революционных. И декабристов мог бы не вешать по два раза, несмотря на завиральные идеи господина Пестеля. И бюрократию не разводить в таких количествах, и освободить крестьян всего на 70 лет позже, чем надо, а не на сто. А так и упрекнуть не в чем.

- В случае с декабристами было явное государственное преступление, - заметил Никса.

- Не спорю. Попытка насильственного захвата власти. Хотя, хотя… Ну, вышли, ну постояли. Ничего не сожгли, ничего не испортили. Каховский был неправ, конечно. Но в остальном – митинг, а не бунт.

- Угу! Вооруженный до зубов!

- До чего с тобой приятно дискутировать, Никса! Ты сразу видишь суть. Да, не по американской конституции. Собираться можно мирно и без оружия. Но сами брутальные америкосы на это плюют и могут собраться даже с автоматами и минометами… это оружие такое, потом объясню.

- Саша, войска, без приказа покинувшие место дислокации с оружием в руках, - несомненные мятежники. И отказ присягнуть законному государю – очевидный мятеж.

- Формально - да. Но, если подумать не декабристы виноваты и даже не Николай Павлович. А то, что Александр Павлович сначала обнадежил общество перспективой реформ, а потом отказался от модернизации.

Образованный класс оказался впереди власти и вошел с ней в клинч. Власть огрызнулась, распределила недовольных по сибирским рудникам и окончательно отказалась от модернизации. И государство объявило себя единственным европейцем в стране. Ну, да, в европейской ее части. Может и хотели бы устроить модернизацию – но не с кем. Результат: поражение в Крымской войне. Николай Павлович видимо понял, что он здесь не совсем ни при чем и устроил себе Endura.

- Что это?

- Ну, вот это я думал, что ты знаешь. Как бы не самоубийство. Альбигойцы морили себя голодом или ложились почти без одежды на холодный каменный пол, чтобы вызвать воспаление легких. По одной версии, Николай Павлович вышел в мороз принимать парад в летнем мундире и в результате смертельно заболел, по другой – принял яд.

- Ты не помнишь, как дедушка умирал? – спросил Никса.

- Нет, я ничего не помню. Мы при этом присутствовали?

- Да, мы стояли на коленях возле кровати. Он сказал отцу: «Сдаю тебе дела не в том порядке, в каком бы хотел». А мне: «Учись умирать!» И я до сих пор слышу его голос.

- Я дурак, - сказал Саша. – Прости. Только языком трепать умею.

- Тебя стало интересно слушать. А по поводу самоубийства до меня доходили слухи, конечно. Но было не так. Дедушка был болен гриппом, но сначала болезнь не казалась серьезной. И он поехал в манеж, чтобы проститься с полком, который уезжал на Крымскую войну. Да, доктор Мандт предупреждал его, что он очень рискует, на что дедушка сказал: «Вы исполнили свой долг, предупредив меня, а я исполню свой, простившись с солдатами, которые уезжают, чтобы защищать нас». Раз он не должен был сделать это?

- Нет, Никса. Его жизнь была ценнее красоты поступков. Когда ты бежишь от долга, какая разница, куда? В деревню, в глушь, в Саратов, за границу или на тот свет.

- Дезертирством считаешь?

- Я бы не был столь категоричен. Возможно, он считал, что так будет лучше для всех. Бывают же альтруистические самоубийства.

- Про яд точно клевета.

- Способ не так важен. И разве это клевета? Он был человек чести. Да и не в том дело. А в том, что в этой стране история вечно идет по одной дурной спирали. Начало модернизации, надежды образованного класса, нерешительность модернизации, рост протестных настроений, отказ от модернизации, политический кризис, контрреформы, поражение в войне или еще какая-нибудь гадость - начало модернизации, и далее по тексту.

- Ты в который раз говоришь «эта страна». Ты совсем не любишь Россию?

- Если бы я не любил Россию, я бы сидел у подножия Альп где-нибудь в славном городе Зальцбурге, попивал баварское пивко, закусывал венским шницелем и издалека радовался успехам русского оружия, потому что там великолепный горный воздух и лакеи не вонючие. «Эта страна» - не от ненависти, а от боли. Я не люблю не Россию, а ее золотушные язвы.

Брегет прозвонил во второй раз.

- Все, Саша, - сказала Николай. – А то я тут с тобой окончательно опоздаю.

- Хорошо. Спасибо за урок.

Никса хмыкнул.

- Взаимно.

- Там будет папá?

- Да.

- Очень ругает за опоздания?

- Просто крайне невежливо опаздывать.

- Да? Все-таки мне у вас нравится. Ок, замолкаю, чтобы в путь до Нерчинска не махнуть.

- А это откуда цитата?

- О! Это одна из высот русской литературы. Безусловный мастрид. Пушкин Александр Сергеевич «Сказка про царя Никиту и сорок его дочерей».

- Никогда не слышал.

- Так она не издана. Но рукописный вариант наверняка лежит у папá в самом дальнем углу самого тайного ящика письменного стола, прямо под тем, в котором «Колокол». Но пойдем. А то, если я тебе буду про царя Никиту пересказывать, ты не только на обед опоздаешь, но и ужином манкируешь. Ко мне ведь обед не относится, я правильно понял?

- Ты просто болен, думаю, тебе принесут.

- Ты меня проводишь до спальни?

- Ну, не брошу же!

Пока они шли, Саша думал о том, почему раньше не увидел себя в зеркале. Зеркал было не так уж много, ни одного бального зала, но они присутствовали: в основном над каминами. Видимо, плохо себя чувствовал, и было не до того, и обстановка за окном интересовала больше, чем в комнатах.

Обед действительно принесли. Довольно приличной: жаркое с картошкой и квас. Все пресноватое, но ничего, есть можно.

Принес тот же Митька. Саша уж собирался послать его в баню, но решил, что пока не в состоянии, плюнул и отложил воспитательное мероприятие до утра.

Глава 5

- Нет, все хорошо, - кивнул Балинский.

Митька пошел исполнять приказание, и Саша временно остался с эскулапами наедине.

- Как вы себя чувствуете, Ваше Императорское Высочество? – спросил Енохин.

- Гораздо лучше, чем вчера, Иван Васильевич, спасибо. Мне Никса… государь цесаревич очень помог. Мы с ним вчера проговорили часа два и едва смогли расстаться, так что, если он все-таки опоздал к обеду, это я виноват. Благодаря нему я многое вспомнил.

- Хорошо, - кивнул лейб-медик. – Я не все понял в нашем вчерашнем разговоре, так что потом по памяти частично его записал. Могу я задать несколько уточняющих вопросов?

- Конечно. Ваш коллега тоже придворный врач?

- Нет, Ваше Императорское Высочество, - ответил Балинский. – Меня пригласили только для консультации.

Он вынул из кармана сюртука вполне обычную записную книжку и карандаш.

- Если вы позволите, я тоже буду записывать.

- Разумеется, записывайте. Вы инфекционист, Иван Михайлович?

Молодой эскулап слегка задумался, видимо, споткнувшись на незнакомом слове, и что-то записал.

- Специалист по заразным болезням, - терпеливо пояснил Саша.

- В том числе, - сказал Балинский. – Почему вы так решили?

- Потому что Иван Васильевич говорил о менингите. Кстати, я ведь до сих пор могу быть опасным…

И он отодвинулся от стола вместе со стулом.

- Господи, где была моя голова, когда я вчера ходил в обнимку с цесаревичем и болтал без перерыва! Ну, все! От всех полтора метра, от Никсы – три. На всякий случай. Господи, Митька же еще! Иван Васильевич, это точно был менингит? Сколько он остается заразным после относительного выздоровления?

- Неизвестно, насколько он вообще заразен, - сказал Енохин.

- Я, конечно, не врач, Иван Васильевич, но такие элементарные вещи знаю. Вы, видимо, еще нет.

И он взял «План действий» и прокомментировал:

- У меня тоже есть шпаргалка.

И записал: «6. Доказать, что болезни вызывают бактерии».

- С Никсой… с цесаревичем все в порядке? – спросил он. – Какой у менингита инкубационный период?

- Какой период? – спросил молодой доктор.

- Записывайте: «инкубационный». Время от заражения до начала проявления болезни. Кстати, почему неизвестно, что заразен? Эпидемии были?

- Да, - сказал Балинский. – Например, в войсках Наполеона. Так что все может быть.

- Эпидемии от миазмов, - заметил Енохин.

- В смысле от плохого воздуха? – спросил Саша.

- От ядовитых испарений, - пояснил Балинский.

- Я тут читал юридический шедевр моего деда, - заметил Саша. – Там очень продвинуто про карантины. Смертная казнь за нарушение. Мера, конечно, спорная, но в данном случае даже возразить трудно.

- Что за «юридический шедевр»? – спросил Балинский.

Саша взял с подоконника, и, было, протянул ему «Уложение», но остановил руку.

- Иван Васильевич, менингит через предметы передается?

- Не известно, - ответил врач.

- Тогда лучше перебдеть, - сказал Саша.

Открыл «Уложение» на первой странице и показал эскулапам.

- Мудрость законодателя проявилась уже в названии, - прокомментировал он. – «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных» отражает полное понимание того факта, что каторга никого не исправляет. Да, здесь есть, конечно, на что наехать, но для своего времени просто великолепно. Думаю, все последующие российские кодексы будут беззастенчиво сдирать именно с него.

- Как вы сказали, Ваше Императорское Высочество? Наехать? – переспросил Балинский.

- Придраться. Да, преклоняюсь перед Николаем Павловичем, но, как всегда у нас в России, новый надо было принимать примерно вчера. Пару разделов я бы отсюда вообще выкинул.

- Какие? – поинтересовался молодой доктор.

- Прежде всего, конечно, второй "О преступлениях против веры".

- Почему? - спросил Иван Михайлович Балинский.

- Потому что должна быть свобода вероисповедания.

Эскулапы дружно побледнели.

Пришел Митька с подносом с кофейными чашечками и горой круассанов на широкой тарелке.

- Тогда раздел перестанет быть актуальным, - пояснил Саша. - А все, что там было разумного, вроде законов против расхитителей могил, раскидать по другим разделам. Кстати! Что бы я без вас делал, господа!

И он взял свой список и добавил туда еще один пункт: "Новый УК".

- Ну, и раздел третий "О государственных преступлениях".

Гости побледнели еще больше.

- Нет, все я там выкидывать не собираюсь. Но ведь половина статей про словоблудие. Плюнуть и забыть. Максимум штраф в особо патологических случаях.

- А какие случаи особо патологические? - с дрожью в голосе спросил Енохин.

- Прямые призывы к насилию. Например: "Вставайте люди русские, жгите помещичьи усадьбы, убивайте проклятых бар, а их имущество поровну делите между собой". Но, если кто-то действительно пошел, и что-нибудь сжег, то это уже подстрекательство. И не здесь. А в разделе про преступления против собственности.

- Мы не юристы, - заметил Енохин.

- Да, было бы интересно, с кем-нибудь из профессиональных юристов поговорить. У Никсы был какой-то учитель, но его, к сожалению, выгнали за либерализм. Господа, знали бы вы, как мне надоела эта дурная бесконечность! Кстати, хорошо, что вспомнил!

И он взял "План действий", перевернул страницу и записал: "Что почитать?"

- Господа. В "Современнике" недавно была опубликована некая "Записка об освобождении крестьян". Не помните автора? То ли Ковалев, то ли Каваев...

- Кавелин, - подсказал Балинский.

- Спасибо. Точно!

И записал фамилию.

- Что будет с автором? – поинтересовался Балинский.

- Автор будет безжалостно прочитан, - сказал Саша. - Публикация в легальном "Современнике", как я понимаю, не криминал, это же не "Колокол". Хотя и "Колокол" не должен быть криминалом. Цензуры вообще быть не должно.

Эскулапы испуганно замолчали.

- Еще в кодексе Николая Павловича мне крайне не нравится формулировка 241-й статьи, - продолжил Саша и отпил кофе. - Это про злоумышление против государя и членов его семьи. Там есть замечательная фраза про любые другие попытки ограничить власть императора. И за все смертная казнь. Я, конечно, понимаю, откуда ветер дует, но сейчас под эту статью формально можно подвести любые конституционные проекты, потому что конституции ограничивают власть монархов. Надеюсь, что эта статья все-таки так не применяется. Но любое висящее на стене ружье, как известно, когда-нибудь стреляет. Минуту...