Царь нигилистов - 2

Глава 1

Это второй том цикла.

Первый том здесь: https://litnet.com/shrt/V9ET

____________________________________________________________

Папá при встрече не обнял и сесть не предложил, так что диспозиция неприятно напоминала картину Николая Ге «Пётр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе».

- Саша, мне сегодня телеграфировал наш посланник в Лондоне… - сказал папá.

Видимо, Сашино лицо отобразило некую гамму чувств.

- Соображаешь ты быстро, - заметил царь.

- У меня только одна ассоциация на Лондон: Герцен, - пожал плечами Саша. – Но, я не понимаю, причем тут я.

- Сегодня «Колокол» напечатал про тебя статью.

- Мою или про меня? – спросил Саша.

- Про тебя, - поморщился царь. - Еще не хватало, чтобы он твои статьи печатал!

- Хвалят или ругают? – деловито поинтересовался Саша.

- Это важно? «Колокол» про тебя напечатал! «Колокол»!

- Конечно, важно. Это же свободная пресса. Пишут то, что думают. Еще бы мне было неинтересно общественное мнение!

- За свободу вероисповедания - хвалят, за разрушение общины – ругают, - вздохнул царь.

- Интересно, а какие там аргументы? Странно, что такие разные люди, как дядя Костя и Александр Иванович придерживаются в этом вопросе одинаковых взглядов.

- Александр Иванович! – с сарказмом повторил папá.

И затянулся.

- Я ошибся в его имени и отчестве? – поинтересовался Саша.

- Нет! – буркнул царь. – Саша, ты «Колокол» читал?

- Пару номеров. Он мне показался довольно беззубым. Да и пишет Герцен сложно. Все-таки демократ должен быть ближе к народу. А я не все его отсылки понимаю и пасхалки разгадываю. Иногда хочется в энциклопедию залезть. Не хватает какой-то специфической эрудиции.

- Пасхалки?

- Скрытые цитаты и зашифрованные послания. Как пасхальные яйца с секретом.

- Кто тебе дал «Колокол»?

- Папá, ну, вы же понимаете, что я не могу ответить на этот вопрос.

Царь выпустил сигарный дым в сторону подсвечника на столе. Облако проплыло в непосредственной близости от Саши. Свечи затрепетали.

- Да и смыл отвечать! – продолжил Саша. - Издание настолько популярное, что ткни в любого.

Государь посмотрел очень тяжело.

- Лет через десять мы Александра Ивановича… Герцена будем с этакой нежной тоской вспоминать, - заметил Саша. – Такой сдержанный, такой умеренный, такой воспитанный! Взрывчатку не варит, с пистолетом не бегает, к топору не зовет! Я его, конечно, мало читал, но ничего крамольного не нашел.

И правда, думал Саша, «Колокол» запрещать – это все равно, что «Эхо Москвы» закрывать. Было бы за что!

- Одна статья про тебя чего стоит! – возразил царь.

- Прочитаю, - пообещал Саша. – И составлю свое мнение. В любом случае за статью Герцена я не отвечаю.

- Ошибаешься! Это полный сборник твоих радикальных цитат.

- Ну, какой я радикал, папá! У меня очень умеренные взгляды. А этим идеям уже в обед сто лет. В буквальном смысле. Сейчас социализм в тренде. Действительно, очень опасная идеология.

- Это я уже слышал, - сказал царь. – Знаешь, как статья называется? «Сен-Жюст при дворе императора Александра Николаевича: тронная речь».

- «Тронная речь» полностью на совести Герцена. Я никакого повода не подавал подозревать меня в подобных амбициях. И Никса никогда не высказывал мне никаких претензий.

- Никса еще не читал, - заметил царь.

- Пусть читает. Не думаю, что он найдет для себя что-то новое.

- В статье тебя сравнивают с Петром Первым.

- Это комплимент в их системе координат?

- Конечно. Почему это может не быть комплиментом?

- Массовые казни, преследования старообрядцев и поверхностная вестернизация с обрезанием кафтанов и бритьем бород.

- Раскольники сами себя сжигали.

- Не думаю, что без повода. Они до сих пор ущемлены в правах?

- Раскольники, Саша, вообще не признают русского царя. И в церквях своих не поминают. Для них Российская империя – «Царство антихриста».

- Я изучу вопрос. Но думаю, что как только у них появятся права – живенько признают.

- Они во всех бунтах отметились: от Разина до Пугачева!

- Было бы удивительно, если бы дискриминируемая социальная группа не отметилась в бунтах.

- «Дискриминируемая социальная группа»! – хмыкнул царь. – Откуда ты только берешь такие фразы?

- Я непонятно выразился?

- Ущемляют их, да?

- Боюсь, что да.

- Угу! – усмехнулся папá. - У них митрополия в Австрии! Белая Криница.

- Иностранные агенты? – поинтересовался Саша. - Как только им дадут права – живо в Воронеж переедут. Что им по Австриям-то шляться?

- Им Иосиф Второй дал освобождение от налогов на двадцать лет, от военной службы – на пятьдесят, и свободу вероисповедания.

- Вот именно, - заметил Саша. – Иосиф Второй до сих пор правит?

- Саша, учи историю. Иосиф Второй правил в конце пошлого века.

- О! Значит, у них все льготы кончились. Можно обратно сманить.

- Зачем нам нужны эти сектанты?

- Экономически активная социальная группа. Не пьют, не курят. Верующие. Будут работать, богатеть и налоги платить.

- Может ты и жидам собираешься права дать?

- А у нас до сих пор черта оседлости?

- Да, хотя не столь жестко.

- А зачем она вообще нужна?

- Если их пустить в столицы, они все захватят.

- Папá, почему вы такого низкого мнения о русском народе? Почему вы считаете, что он полностью проиграет мелкому этносу в один процент населения?

- Побольше, - заметил царь. – И они очень сплоченные.

- Молодцы! Есть, чему поучиться. А русским промышленникам пора привыкать работать в условиях жесткой конкуренции. Очень повышает качество продукции.

- А ты знаешь, что Герцена Ротшильд финансирует?

- Банкир?

- Иудей. Джеймс Ротшильд. Барон так называемый. Младший брат Натана Ротшильда. Герцен хранит в его банке все, что вывез из России.

Глава 2

Подходящий момент представился, когда они сидели на террасе за самоваром, а Зиновьев вышел покурить.

- Никса, я хочу попросить тебя поработать завтра подопытным кроликом, - сказал Саша.

Брат посмотрел вопросительно.

- Надо понять, что за звери обитают в твоих золотушных язвах, - объяснил Саша.

- Мне немного лучше. Летом всегда лучше, но все равно остались. И я тоже хочу посмотреть, что там.

- В обморок не упадешь?

- Сам не упади! Как тебе твой студент?

- Гений! Хотя и зануда. Любит, когда Великие князья жмут ему руку.

- Учту, - улыбнулся Никса.

На следующее утро Склифосовский удостоился сразу двух рукопожатий Великих князей.

- Это Никса, - представил Саша. – То есть цесаревич Николай Александрович. Ему тоже интересно. Ничего, что нас двое? Пятьдесят копеек с человека или пятьдесят копеек с двоих?

- С двоих, - смилостивился Николай Васильевич.

И вынул из портфеля пузырек с надписью «Spiritus – 95%», металлическую коробочку и довольно приличных размеров бутылку без всяких надписей.

- Раствор хлорной извести, - провозгласил Склифосовский.

- Я в вас не ошибся, - прокомментировал Саша.

- Ну-с, с чего начнем? – спросил Николай Васильевич.

- С пьяной инфузории-туфельки, - сказал Саша. – Есть у вас еще немного воды из лужи?

Вода из лужи нашлась. Ее нанесли на предметное стекло, потом капнули из пипетки немного спирта.

Инфузории под микроскопом действительно сошли с ума и задвигались неадекватно быстро.

Пару минут они с Никсой наблюдали за сумасшедшими туфельками и «бокальчиками», сорвавшимися со своих ножек.

- А если добавить спирта? – спросил Саша.

Склифосовский бестрепетно скормил им еще одну каплю.

Инфузории затормозили, остановились и стали одна за другой выпускать внутренности.

- Вот это да! – сказал Саша. – Никса, ты посмотри на это!

Никса приник к окуляру.

- Это разрушение клеточной стенки? – поинтересовался Саша.

Николай Васильевич тоже посмотрел в микроскоп.

- Видимо, да, - сказал он.

- Супер! – восхитился Саша. – Никса, когда я раскручу тебя на антиалкогольную кампанию, мы сделаем такой плакат. В левой части: «Это трезвая инфузория-туфелька, живая и веселая». А в правой: «А это мертвая инфузория-туфелька, с вывалившимися кишками, после воздействия спирта».

- Для этого им надо сначала объяснить, что такое инфузория-туфелька, - заметил Никса.

- Естественно. Для этого и нужна всеобщая грамотность населения, чтобы пропагандистские кампании заходили… то есть были результативны.

- Можно я это зарисую? – спросил Склифосовский.

- Мертвую туфельку? Давайте.

Для испытания хлорной извести пришлось вымыть предметное стекло и капнуть на него новую порцию воды с инфузориями. Склифосовский открыл бутылку с раствором, и в воздухе резко запахло хлоркой.

Так вот что такое «раствор хлорной извести»!

От хлорки все обитатели капли мерли просто сразу и без предварительного бешенства, словно взрываясь изнутри и оставляя после себя полупрозрачные лужицы.

- Вот почему надо мыть руки раствором хлорной извести, - заметил Саша, пока Склифосовский зарисовывал результат.

- Может быть, - задумчиво проговорил Николай Васильевич.

- Ну, что ж, - сказал Саша. – Давайте вымоем руки раствором хлорной извести и займемся моей кровью.

- Может быть, лучше моей? – предложил Склифосовский.

- Нет, - возразил Саша. – Моя должна иметь более интенсивный ультрамариновый оттенок. Интересно же!

- Может быть, вам не надо обрабатывать руки? – спросил Николай Васильевич. – Это очень едкое вещество.

- Надо, - сказал Саша. – А потом ваш брат эскулап будет протестовать против мытья рук этой гадостью, а я даже не буду понимать, почему. Марля у вас есть?

- Немного.

- Выньте из портфеля. А то мы сейчас вымоем руки этой дрянью, а потом вы полезете в портфель. И неизвестно, зачем мыли.

Николай Васильевич вынул марлю и открыл коробочку с медицинскими инструментами. Положил марлю на крышку.

- А зачем марля? – спросил он. – Я взял на всякий случай…

- Вы ее прокипятили? – поинтересовался Саша.

- Нет, - сказал Склифосовский.

- Ладно, - вздохнул Саша. – Спирт есть. Нарежьте несколько квадратиков примерно пять на пять сантиметров.

- Вы пользуетесь метрической системой? – с некоторым удивлением спросил Склифосовский.

- Иногда. Ну, дюйм на дюйм.

Марля была разрезана на кусочки раза в два мельче, чем ожидал Саша, но не суть.

Вымыли хлорной известью предметное стекло и руки. Ладони слегка защипало.

- Мда, - сказал Саша. – А резиновых перчаток нет?

- Нет, - сказал Склифосовский. – Я читал, что некоторые хирурги раньше использовали перчатки из бычьего пузыря.

- Понятно, - сказал Саша. – Ну, давайте, извлекайте мою голубую кровь. Ланцет прокипятили?

- Да, конечно, - кивнул Николай Васильевич. – В кастрюле под крышкой.

Саша взял кусочек марли и смочил его в спирте. Приложил к безымянному пальцу на левой руке.

- После хлорки это наверняка лишнее, - заметил он. – Но потом сделайте обязательно. Другим кусочком.

- Щипать будет, - предупредил Склифосовский.

- Ну и что? – спросил Саша.

Николай Васильевич взял ланцет и проколол ученику кожу.

Саша слегка поморщился. На подушечке пальца набухала багровая капля.

- Измена! – воскликнул Саша. – Наверняка Екатерина Алексеевна согрешила с Григорием Орловым. Все! Никаких сомнений.

- Я тебе сейчас подзатыльник дам! – сказал Никса.

- Вот! – возразил Саша. – Не хотим мы видеть никаких объективных научных доказательств.

Красная капля перекочевала на предметное стекло, а Склифосовский дисциплинированно приложил к ранке марлю, пропитанную спиртом.

- Ваше Высочество, а вы уверены, что это вы должны мне платить за уроки? – задумчиво спросил Склифосовский. – А не я вам?

Глава 3

Они дошли до Соснового дома, поднялись на террасу, сели за стол.

Лакей подал щи со сметаной.

Саша подумал, что надо бы продавить для Никсы какой-нибудь другой рацион: ну, там, мяса побольше, овощи-фрукты, молоко. Козье, наверное. Со Склифосовским надо посоветоваться.

Дождь полил уже в полную силу, стало почти темно.

Заразиться туберкулезом не так легко. Действительно надо жить в одной камере с больным. Хотя бы в одном отряде.

Но последние 20 дней он регулярно ел с Никсой за одним столом, болтал часами, ходил в обнимку и чуть к нему не переселился. Папá не дал.

Так что, наверное, уже все равно. Одна надежда на богатырский иммунитет. Он взглянул на свою руку, которой держал ложку, на широкое плебейское запястье. Откуда только взялось в этой аристократической немецкой семье?

Значит, золотуха – это просто кожная форма туберкулеза. Он даже не знал об этом. Да, есть туберкулез легких, есть костный туберкулез от которого умерла Мурочка, дочка Корнея Чуковского, в одиннадцать лет.

Но кожный?

Он насколько заразен и насколько опасен?

Никса не кашляет хотя бы. Насколько можно быть уверенным, что поражена только кожа? Что палочек Коха, точнее Склифосовского, нет где-то еще? В тех же легких.

- Мы мамá говорим? – спросил Никса.

- Ты сможешь?

- Нет.

- Вот и я тоже, - вздохнул Саша.

- А папá?

- К папá надо приходить с железными доказательствами. Иначе он нас пошлет куда подальше с нашими революционными методами. Есть же высокообразованный Енохин, который свято верит в миазмы.

- Чахотка считается наследственной, - заметил Никса.

- Да, в этом, конечно, что-то есть. Родители заражают детей, а дети – друг друга.

- Думаешь, ты тоже болен?

- Исключить нельзя. Ну, вот поймем со Склифосовским, где еще водятся эти синие мрази, и будем думать дальше. Но понять надо побыстрее. Иначе, я не успею до холодов выбить для тебя ссылку в Ливадию вместо Зимнего.

- Ливадия – это где? – спросил Никса.

- Под Ялтой. Она еще не наша?

- Никогда о ней не слышал.

- Надо это исправить. Классное место. Тебе понравится. А пока можно в Ниццу, там тоже жарит хорошо. Или в Рим. В Риме в августе просто пекло! Заодно форум посмотришь и Колизей. Развалины и синее небо. А в траве, как духовой оркестр, поют цикады. Совершенно оглушительно! Снимем для тебя, например, виллу Боргезе. Она в огромном сосновом парке, сплошь из пиний. И мне выделишь флигель, а то тебе будет скучно.

- Это верно, - улыбнулся Никса. – С тобой точно не соскучишься.

- Море там, конечно, дерьмовое, - продолжил Саша. – Что в Неттуно, что в Остии. Зато история под ногами в каждом камне. И я, наконец, дойду до Аппиевой дороги.

Они расправились с обедом. Налили чай. Запахло медом и вареньем.

Дождь кончился, солнце зажгло капли на дорожках и листьях в саду.

- А я новую песню вспомнил, - сказал Саша.

- Давай, - кивнул Никса. – Не зря же гитару тащил.

И Саша начал петь:

«Под небом голубым —
Есть город золотой,

С прозрачными воротами

И яркою звездой.

А в городе том — сад:

Всё травы да цветы.
Гуляют там Животные
Невиданной красы.

Одно как рыжий огнегривый лев,

Другое — вол, исполненный очей.
Третье — золотой орёл небесный,

Чей так светел взор незабываемый…»

- Здорово! – сказал Никса. – Это по Апокалипсису, да?

- По Иезекииль, говорят. Но, что б я разбирался! Слушай. Это не все.

«Кто любит — тот люби́м.
Кто светел — тот и свят.
Пускай ведёт звезда твоя
Доро́гой в дивный сад.

Тебя там встретят огнегривый лев

И синий вол, исполненный очей.
С ними золотой орёл небесный,

Чей так светел взор незабываемый…»

- Вот это да! – сказал Никса. – И музыка кажется старинной.

- Стилизация под шестнадцатый век, под лютню. Наверное, дедушке бы понравилось, как любителю готики.

- Бабушке. Бабиньке точно понравится. Как приедет, ты ей спой.

Саша собрался, было, уходить и уже прихватил гитару, когда вспомнил о еще одном деле.

- Никса, так между прочим, ты мне не сдал портсигар.

Брат усмехнулся. Достал портсигар и положил на широкую Сашину ладонь.

- Бери, тиран несчастный!

- Ага! Сатрап!

- Что с ним делать собираешься?

- Ну, как? Заложить в ломбард, а деньги отдать на лабораторию Склифосовскому.

Когда Саша вернулся к себе, его уже ждал Гогель.

- Александр Александрович, что это? – спросил он. – Водка?

И указал глазами на пузырек на подоконнике.

- Ну, что вы, Григорий Федорович, это чистый спирт, - ответил Саша. – Латинский языком написано: «Spiritus – 95%». Кто из нас знаток латыни?

- Что вы с ним делаете?

- Мою руки естественно, это же наружное. Но вы, конечно, можете выпить. Впрочем, знаете, когда я его в аптеке заказывал, я не уточнил, какой мне нужен спирт. Так что, если этиловый, отделаетесь ожогом носоглотки, если изопропиловый – может и выживете, но это не точно, раз на раз не приходится. А вот если метиловый – слепота обеспечена. Если, конечно, повезет. У него смертельная доза маленькая.

- Если это яд, я тем более вынужден его забрать. Здесь Владимир Александрович.

- Я давно просил отдельную комнату.

Гогель со вздохом взял пузырек и сунул себе в карман.

- Почему-то, когда здесь стоял лауданум, который в десять раз ядовитее, никого это не волновало, - заметил Саша.

- Лауданум был по рецепту врача, - сказал Гогель.

- А спирт по рекомендации учителя, - соврал Саша.

- Ладно, - смирился Гогель. – Понадобится – отдам.

Саша сел за стол. Взял перо и лист бумаги.

- Кому будете писать? – спросил гувернер.

- Елене Павловне.