Царь нигилистов - 6

Глава 1

Это шестой том цикла "Царь нигилистов".

Первый том здесь: https://litnet.com/shrt/nEgD

___________________________________________

«Каломель – это яд, - отвечал Саша. – Это хлорид ртути. Поэтому возбудителя пневмонии убить в принципе может. Но неизвестно, кого раньше: больного или болезнь. И мало того, что это токсин, это нейротоксин. Может не лучшим образом сказаться на психическом здоровье».

Саша перечитал записку. Не слишком ли жёстко. Дядя Костя души не чаял в своём мелком разбойнике.

Ладно, зато честно. Что есть.

И отправил с лакеем.

Примерно через полчаса явился Кошев.

- Ваше Императорское Высочество! Государь зовёт вас к себе.

То, что приказ передан с камердинером, а не, скажем, с Гогелем, говорило о его срочности: не до церемоний.

Саша спустился в кабинет к отцу.

Царь сидел за письменным столом и держал телефонную трубку одного из первых в империи аппаратов. Перед ним, на краю серебряной пепельницы, лежала сигара: вниз падал пепел, к потолку поднимался дым.

- Саша, тебя Костя! – коротко сказал папа́.

Саша взял трубку.

- Да?

- Я телеграфировал Пирогову! – сквозь помехи прокричал дядя Костя. – Они вылечили мышь от гное…

Конец слова потонул в помехах.

- Гноекровия? – предположил Саша. – Пиемии?

- Да!

- Почему он мне не написал? – удивился Саша.

- Считал, что рано. У них один успешный результат. Хотели убедиться. Но я сказал про Николу, и он признался. Здеккауер говорит, что это невозможно.

- Он ничего, кроме каломели не знает! – проорал в ответ Саша. – Если так – попробовать можно, хотя риски остаются. От воспаления лёгких должно помочь. Мне нужна от Пирогова развернутая консультация. По телеграфу.

- Иди! – прокричал дядя Костя.

- Погоди! Сколько весит твой Никола?

- Сейчас у Санни спрошу… полтора пуда… примерно.

Полтора пуда Николы шкодливейшего!

Царскосельский телеграф располагался в подвале левого флигеля Александровского дворца. Саша явился туда в сопровождении Кошева, с запиской от папа́, дающей право пользоваться телеграфом по своему усмотрению, неограниченно, до вечера.

Написал текст на предоставленном листе бумаги, безбожно экономя на этикете:

«К. рассказал мне про мышь. Какая была доза? Метод фильтрации? Метод введения? Сколько весит мышь? Доза должна быть больше во столько раз, во сколько человек тяжелее? У Н., видимо, пневмония. Односторонняя. Не покидайте телеграф. За мой счёт. На связи».

Вышел в парк под заснеженные деревья, оставив во флигеле камердинера.

Пасмурно. По небу идут тяжёлые зимние тучи. Дорожки в снегу. Пруд под тонкой коркой льда отражает серое небо.

Ответ пришёл примерно через час. Телеграмму вынес Кошев.

Пирогов называл дозу и писал, что мышь весит 4-5 золотников. Рассказывал об изготовлении препарата. Всё чётко, по пунктам. «В сколько раз доза для человека больше неизвестно, - писал он. – Но другого метода подсчёта нет. Возможно, для лечения воспаления лёгких будет достаточно меньшей дозы».

Саша прикинул, что доза для Николы должна быть больше дозы для мыши в 1250 раз. И засомневался, что Петергофской лаборатории, во всех чашках Петри вместе взятых, найдётся столько плесени.

В заключение Пирогов писал, что вводили внутримышечно. Шприцем. Ну, да! Саша сам так советовал, помня о том, как болел воспалением лёгких там, в будущем, в 10 лет, и ему кололи пенициллин.

Он послал Кошева за Митькой, тот вместе с лакеем привёл Гогеля, не пожелавшего манкировать своими обязанностями. Заложили карету и полетели в Петергоф.

В Петергофской лаборатории их встретили Николай Андреев, крестьянский сын Фёдор Заварыкин и купеческий сын, последователь Земмельвейса, Илья Баландин.

- Николай Агапиевич, - начал Саша, - у моего кузена Николы воспаление лёгких и, видимо, дела плохи. Мой дядя Константин Николаевич предлагает нам попробовать лекарство из плесени. Я предупредил о рисках.

Андреев слегка побледнел.

- Николай Иванович смог вылечить от пиемии мышь, - сказал Саша.

И протянул телеграму Пирогова.

- Здесь методика очистки препарата и приготовления инъекций.

Андреев пробежал её глазами.

- У нас это есть, - сказал он. – Николай Иванович нам её описывал в письмах. Ну, почти. Здесь добавлены детали.

- Вы пробовали на мышах?

- Да, пойдёмте!

Они прошли в комнату с лабораторными животными.

Андреев показал на клетку с пятью грызунами. Обитатели были вялыми, однако по клетке перемещались и корм поглощали.

- Они заражены гноекровием, - сказал Николай Агапиевич, - мы им вводили препарат. Рано праздновать победу, но они живут уже на пару дней дольше, чем это возможно.

- И я узнаю последним! – возмутился Саша.

- Надо было убедиться окончательно, - сказал Андреев, - бывает, что лекарство даёт временное облегчение, а потом болезнь возвращается с новой силой.

- Хорошо, - кивнул Саша. – К делу! По моим прикидкам Николе надо порядка грамма препарата на одну дозу. Давайте уж пенициллином называть. Пирогов пишет, что доза для лечения пневмонии может оказаться меньше. Полграмма? Но не стоит ли ударную дать, учитывая серьёзность ситуации?

Петергофскую лабораторию Саша уже приучил к метрической системе, так что Андреев не удивился и перевести граммы в золотники не попросил.

- Пожалуй, - согласился он, окая больше обычного.

И побледнел ещё сильнее.

- Я у вас посижу, - сказал Саша. – Не помешаю?

- Нет, - улыбнулся Андреев.

- Сколько вам нужно времени?

- Часа два.

- Надеюсь, что не опоздаем, - сказал Саша.

И опустился на стул.

Рядом сел Гогель, у дверей встали камердинер с лакеем.

Но просидел Саша недолго.

- Вы шприцы прокипятили? – поинтересовался он.

Андреев перевел взгляд на Баландина.

- Сейчас, - сказал тот, - пойдёмте, Ваше Высочество!

Они спустились на кухню, где на плите в медной кастрюле лежали вполне продвинутые стеклянные шприцы с железными иглами.

Глава 2

Папа́ сидел в своём кабинете с зелёными обоями, темно-зелёным ковром, портретом мама́ и шестерых детей, зеркалом над камином и экраном с собакой перед ним. Ещё одна собака, точнее небезызвестный предатель Моксик, оккупировала кожаное кресло.

На столе стоял телефонный аппарат с объединёнными слуховой трубкой и микрофоном, как собственно Саша и нарисовал ещё весной. Смотрелось всё равно антикварно, но, главное, работало.

Царь согнал Моксика с кресла у указал на него Саше.

- Садись! Ты хоть выспался?

- Ну-у…

- Мне звонил Костя, сказал, что Никола встал с постели, и Здеккауер не верит своим глазам.

Саша скромно улыбнулся.

- Ты знаешь о болезни Ростовцева? – спросил царь.

Яков Иванович Ростовцев, который в 1825-м донёс Николаю Первому о готовящемся восстании декабристов, но никого не назвал, с весны 1859-го возглавлял Редакционные комиссии и стал великим энтузиастом освобождения крестьян, которое называл не иначе, как «святым делом». Слухи о его болезни до Саши доходили, но не более. Он был слишком увлечён сначала воскресными школами, потом дружбой с Кропоткиным, потом лекциями Костомарова, а потом пенициллином.

- Почти нет, - признался Саша.

- Он с октября не выходит на улицу. Сначала бывал на заседаниях Редакционных комиссий в здании Первого Кадетского Корпуса, где он живёт, но уже две недели участвует только в совещаниях перед началом заседаний у себя на квартире. А вчера слёг совсем.

- Что с ним? – спросил Саша.

- Карбункул.

- Карбункул?

Саше представилось что-то вроде прыща.

- Да, появился после простуды в начале осени.

Ну, да! Простуда и её последствия как штатная причина смерти.

- Твоё лекарство может помочь? – спросил царь.

- Должно, - сказал Саша. – Но у нас очень мало препарата. Сегодня Андреев сделает вторую дозу для Николы. Но нужен по крайней мере недельный курс. Иначе болезнь может вернуться. Я телеграфировал в Москву. Там есть ещё. У Склифосовского, который давно достоин ордена Андрея Первозванного, а до сих пор живет на жалованье титулярного советника, которое мы вскладчину выплачиваем ему с Еленой Павловной.

- Спаси Ростовцева для России! – сказал царь. – Будут вам ордена.

- Постараемся, - пообещал Саша. – Но боюсь, что придётся выбирать между Ростовцевым и Николой.

Царь вздохнул и закурил.

- Можем мы сегодня с Андреевым Якова Ивановича посмотреть? – спросил Саша.

- Да, поезжайте!

По пути к Ростовцеву Саша заехал в Петергофскую лабораторию за Андреевым.

- Андрей Агапиевич, мы сейчас едем к Якову Ивановичу Ростовцеву, у него карбункул, и, видимо, дело серьёзное. Государь лично просил меня оценить ситуацию. Здесь за старшего Фёдор Заварыкин.

Андреев взял медицинский саквояж, Заварыкин кивнул.

- У нас остался штамм нашей плесени? – спросил Саша. – Надеюсь не всё на моего кузена извели.

- Конечно, - кивнул Андреев.

Саша вынул пачку кредиток и отсчитал пятьдесят рублей.

- Надо закупить плошки и компоненты питательной среды и поставить на все свободные места. Пусть растёт. Боюсь, что мы не напасёмся.

- Сделаем, - кивнул Заварыкин.

Первый кадетский корпус располагался на Васильевском острове, на набережной Невы, в бывшем дворце Александра Даниловича Меньшикова. После опалы сподвижника Петра дворец был взят в казну и передан военно-учебным заведениям.

Это было длинное трёх-четырехэтажное здание, выкрашенное в кирпично-красный цвет.

Лестницы с набережной спускались прямо с припорошенному снегом невскому льду. У парадного входа возвышались белые колонны.

Ростовцев имел здесь квартиру, поскольку возглавлял штаб военно-учебных заведений.

Поднялись к нему.

Яков Иванович лежал на постели и выглядел как типичный старый генерал: с седыми усами, круглым лицом, крупным носом и волевым выражением глаз.

Увидев Сашу, он попытался приподняться на локте.

- Ваше Императорское Высочество… - с трудом проговорил он.

Голос звучал по-стариковски.

- Не нужно, - сказал Саша.

И представил Андреева.

- Это мой друг и помощник, он дипломированный врач. В прошлом году окончил Императорскую медико-хирургическую академию с отличием и золотой медалью.

Ростовцев взглянул на юного доктора с некоторым недоверием, но, очевидно, о воле государевой был осведомлён и осмотреть себя дал.

Саша отошел к выходившему на Неву окну, за которым повалил снег.

Андреев окончил осмотр, перевёл взгляд на Сашу и покачал головой.

- Ну, сколько мне осталось, молодой человек? – поинтересовался Ростовцев.

Николай Агапиевич несколько смешался и спросил:

- Почему не разрезали карбункул?

- Меня лечил гомеопат Обломиевский, - объяснил Ростовцев, - они враги операций.

- Гомеопат? – переспросил Саша.

И посчитал про себя до десяти.

- Надеюсь я доживу до того счастливого момента, когда их всех разгонят к чертовой матери, - сказал он.

- Меня потом смотрел Здеккауер и сказал, что момент для операции упущен, - сказал Ростовцев.

И перевёл глаза на Андреева.

- Да вы не молчите, молодой человек. Здеккауер дал мне два месяца.

- Отлично! – воскликнул Саша. – Он, вроде, неплохой диагност. За два месяца мы успеем. Плесень растёт 10 дней. Завтра приедет лекарство из Москвы. Но его не хватит. Яков Иванович, здесь есть подвал?

- Да, - с некоторым удивлением подтвердил Ростовцев.

- Тогда я прошу у вас пару комнат, - сказал Саша. – Мы будем там выращивать плесень для вашего спасения.

- Гм… - сказал Ростовцев.

Но кивнул.

- Если не возражаете, я телеграфирую Пирогову. Надеюсь, он найдёт возможность приехать.

Телеграмму Николаю Ивановичу Саша отправил в тот же день.

А вечером Николе вкололи вторую дозу. Ростовцева это бы не спасло.

И поставили везде плошки с плесенью, разделив драгоценный штамм на крупинки: в подвале Первого кадетского корпуса, в подвале Мраморного дворца и в Петергофской лаборатории.