Целительница особого профиля

Глава 1

Мачеха показательно рыдала, демонстрируя свое искреннее горе. Если бы она окончила театральный, а не вылетела со второго курса, у нее бы, возможно, получилось меня провести.

Отец сидел за своим рабочим столом, понуро склонив голову. Что он мог противопоставить глубоко беременной жене? Лорен нельзя волноваться, ей нельзя нервничать, он не попросит ее замолчать.

— Все, я так больше не хочу! — всхлипнула Лорен. — Это ни в какие ворота, Абигейл!

Я невольно вздрогнула, переплела пальцы. Стояла перед мачехой как провинившийся студент перед ректором, мечтая только об одном — чтобы Лорен внезапно и навсегда разучилась говорить.

— Пап, я не виновата, — прошептала я жалобно. — Ты ведь знаешь, что не я это сделала, правда?

Отец нахмурился, кивнул. Взгляда на меня не поднял, как будто боялся смотреть мне в глаза.

— У нас родится ребенок, — сказала Лорен уже спокойнее, фальшивые слезы мгновенно высохли. Она отчаянно схватилась за объемный живот, принялась его гладить. — Он не должен расти в семье, о которой говорят на всех углах — и отнюдь не в положительном ключе. Георг, ты почему молчишь? Скажи что-нибудь! Тебе плевать на нашу будущую дочь?

— Нет. — Папа наконец посмотрел на меня. — Аби, милая… Я был рядом с тобой всю твою жизнь, позволил поступить в академию и ни словом, ни действием не давал понять, что против этого. Но пришло время признать — ты безнадежно больна. Я подыскал хорошее место, где тебе будет спокойно...

— Но папа! — возмущенно выкрикнула я, не веря своим ушам. Он действительно на стороне Лорен? — Да, со мной есть некоторые сложности, но я не могу с этим ничего поделать!

— Вот именно, — вклинилась в разговор мачеха. — Семь лет ты училась за наш счет, зная, что никогда не сумеешь найти работу по специальности, и ни кроны не вернула! А счет от академии знаешь какой? Покажи ей, Георг, покажи!

Отец строго глянул на жену, но та лишь поморщилась.

— Семьсот крон! — выпалила она зло. — Твой отец на двух работах горбатился, чтобы тебя в люди вывести, а ты выбрала специальность, которая никогда не пригодится!

— Хватит, — оборвал ее папа. — Я не желаю слушать ваши вопли, не хочу, чтобы вы ссорились. — Он поднялся на слабых, дрожащих ногах, уперся ладонями в стол. — Абигейл, ты взрослая девочка, целительница с золотым дипломом лучшей академии королевства. Ты не пропадешь. А дочка, что у нас вот-вот родится, рискует долгие годы жить с темным пятном на репутации, если ты останешься с нами. Твои действия так или иначе отражаются и на нас тоже. Мне не доставляет удовольствия указывать тебе на выход, но я вынужден это сделать. Ради твоей будущей сестры, Аби. Или ты поедешь в учреждение и будешь там беззаботно жить под контролем сильнейших магов, или…

— Я не поеду туда, говорила уже, я не стану жить взаперти!

— Дома тебе оставаться нельзя. Прости.

— Я поняла, пап, — холодно отозвалась я, а душа в эту секунду разорвалась на клочки. Сердце подскочило к горлу, передавило дыхание. Плакать при мачехе ни за что не стану. — Наверное, ты прав.

Нет, конечно, он не прав. Выгонять из дома собственного ребенка, когда тому некуда пойти, совсем не показатель отцовской любви. Но мне на самом деле было жаль девочку, которая скоро у него родится, поэтому я не стала упираться.

В рабочем кабинете отца вдруг стало холодно и мрачно. Я попросила одолжить мне денег на первое время, на что Лорен визгливо ответила:

— Вы посмотрите на нее! Семьсот крон на ее обучение потратили, а она себе на пропитание заработать не может!

Я выскочила за дверь, не дослушав. На миг прижалась к шершавой стене, давая волю слезам. Мачеха еще что-то кричала, отец ласково успокаивал ее — я не слышала ни слова из их диалога.

В своей спальне, маленькой и уютной, я несколько минут посидела на кровати, застеленной лоскутным одеялом. Брезгливо отодвинула в сторону удерживающие ремни, прибитые к изголовью и изножью: опостылели они мне за эти годы. С тоской повертела в руках тряпичную куклу, сквозь слезы улыбнулась своему растрепанному отражению в зеркале, висящем напротив окна.

Мне двадцать пять. В таком возрасте другие девушки давно замужем и воспитывают детей — вон как моя мачеха, она всего на год старше меня, — живут в своих домах, не зависят от родителей.

У меня такого преимущества нет. Я должна жить с кем-то, должна быть под присмотром, и на работу выйти не могу. Кому нужен целитель, который временами будет пропадать с рабочего места? Кто возьмет на себя ответственность за сотрудника, который в самый неподходящий момент вдруг перестает себя контролировать?

Никто.

Платья, блузки, брюки — все как попало полетело в громоздкий чемодан. Еще я прихватила по паре сапог, тапочек и туфель. Любимое полотенце положила в отдельный кармашек, туда же запихала пакет порошков, жизненно необходимых мне, но практически не помогающих. Зачем же я их пью? Скорее по привычке. Боюсь, что без них я не вернусь назад после очередного «отключения».

Взволнованно пересчитала деньги в кошеле. Пять геллеров — хватит на поездку в кэбе от дома до вокзала. Что мне делать на вокзале, если не на что купить билет? Да и куда ехать?

Неважно куда, главное, не оставаться здесь.

Я уеду, исчезну для всех, тогда папе не придется меня стыдиться. Скажет всем, что я умерла. И этой ночью ничего постыдного со мной не происходило, я не бегала по двору в чем мать родила, а конюх, якобы видевший это, нагло лжет. Так оно и было, я-то ничего не помнила, значит, ничего не было.

Я вышла в теплую ночь спустя полчаса. Провожать меня никто не собирался, кроме кошки Динь — пушистая кокетка с белоснежной шерсткой жалобно мяукала, пока я натягивала пальто.

— Прощай, Динь.

Я прикусила губу. Только бы не разреветься снова.

Мне следовало ожидать чего-то подобного, когда в нашем доме появилась Лорен. Милая и покладистая поначалу, она как-то незаметно завладела моим отцом так быстро, что он ничего и никого кроме нее уже не видел, не слышал, не слушал.

Глава 2

Можно долго винить мачеху, саму себя, свою болезнь — а точнее, проклятие, — но факт остается фактом: мне даже ночь переждать негде. Папа утром даст объявление в газету, сообщит городу, что его дочь умерла или бесследно исчезла, может быть, придумает что-то еще, лишь бы обелить свое имя перед дружками и семьей его новой жены. Обо мне он не забудет, конечно… до тех пор, пока не родится новый ребенок.

Я заглянула в круглосуточный ломбард, почти не думая о том, что собираюсь сделать. С сожалением стянула с пальто знак отличия, выдаваемый после окончания академии каждому, кто получал золотой диплом, и лишь на миг задержала его в руках, а потом уронила на стойку.

— Он золотой, — выпалила я, стыдливо пряча глаза в пол.

Приемщик, немолодой мужчина с проседью в густой бороде, заинтересованно спросил:

— Украла?

— Заслужила. — Я подняла на него уверенный взгляд. — Похожа на воровку?

— Воры никогда на воров не похожи.

Я подтолкнула значок в его сторону. Он повертел в пальцах золотого дракона, закованного в обруч, довольно хмыкнул.

— Мне впервые приносят такое.

Мне не хотелось развивать с ним диалог, я и без того чувствовала себя не в своей тарелке. К счастью, приемщик быстро взвесил вещицу, отсчитал мне пять крон, и я вылетела из ломбарда с тяжелым мешочком и в слезах.

Не то чтобы мне было жалко эту безделушку, но она напоминала мне обо всем, что я пережила за семь лет учебы в академии. Мои студенческие годы, в отличие от других ребят, омрачались и усложнялись тем, что несколько раз в год я невольно пугала соседок по комнате. Их постоянные жалобы ректору, их издевки надо мной, издевки учащихся с других факультетов… Я все пережила.

Переживу и одиночество.

К рассвету поезд, идущий до станции Логердель, тронулся в путь. В Логерделе меня никто не станет искать, даже если папа подаст в розыск, но я выбрала этот городок еще и потому, что слышала о нем всякие ужасы. Боялась, конечно, но что-то мне подсказывало, что в городе, где приезжие — да и многие местные — не особенно хотят задерживаться, я точно найду хоть какую-нибудь работу.

Три недели в пути прошли в напряженном ожидании конечной станции. Я быстро ела в кафе-вагоне и бегом возвращалась в купе, на которое пришлось изрядно потратиться: ехать я должна была одна, так что выкупила все четыре места. На ночь привязывала себя к полке тремя свободными простынями, проводников просила запереть дверь в купе с той стороны.

Предостережения оказались излишни. Словно болезнь испугалась моего унылого состояния и ненадолго отступила, чтобы напомнить о себе потом, когда я буду устраиваться на работу. Она всегда так делала — поджидала неудобные моменты.

Логердель встретил мрачной погодой, далеким грохотом золотодобывающей техники в горах и тяжелыми тучами, в которых утопали шпили обзорных башен. Здесь повсюду были разбросаны высоченные нежилые здания, выполняющие роль защитных ограждений, а среди них притулились двухэтажные деревянные постройки, в которых и жили люди.

С гор молочной рекой сбегал густой туман. Опасный туман, к нему лучше не приближаться.

Я читала об этом городе. Не так давно, лет пять назад. Мы с однокурсницей обсуждали, куда бы хотели отправиться на практику после выпуска, и я со смехом сказала:

— Представляешь, если нас назначат в Логердель!

— Типун тебе на язык. — Рики осенила себя божественным знамением, хотя была прирожденной атеисткой.

Пять лет спустя я стою на перроне Логердельского вокзала, растерянная, опустошенная, и не имею ни малейшего представления, что мне делать дальше.

— Сэйла!

Я обернулась на оклик. На конечной вышла только я, других девушек вокруг не было видно, значит, обращается незнакомец ко мне.

— Доброе утро. — Я приветственно кивнула пожилому сэйлу.

— Всего за три геллера домчу с ветерком! Куда вам? Да вы давайте чемоданчик-то, давайте.

Я шагнула вперед, прикрывая юбкой стоящий на перроне чемодан.

Мужик недовольно сплюнул себе под ноги.

Возничий. Просто возничий, явно подвыпивший, судя по мутным глазам. Пошатывается. Поехать с ним — глупое решение, не планировала я трястись в дороге три недели, чтобы так легко умереть, едва прибыв на место.

Я купила в кассе карту города, мельком глянула в нее и сразу нашла ближайшую гостиницу. К моему удивлению, она была единственной, но располагалась очень удачно — рядом с опять же единственной больницей. Где еще мне искать работу, как не по специальности и не там? Целители моего профиля в Логерделе ой как ценятся… Я искренне надеялась на это.

Город просыпался. Редкие прохожие спешили по делам, кутаясь в широкие шарфы, семенили по обледенелым тротуарам. Скрипели оконные ставни в лавках — продавцы начинали рабочий день. Откуда-то издалека донесся крик уличного торговца, оповещающего голодных рабочих, что именно у него самые вкусные, самые горячие пирожки во всем Логерделе.

Утренний морозец спал, но закапал мелкий, противный дождь. Чемодан так сильно оттягивал руку, что я чуть было не вернулась к пьяному возничему.

До гостиницы оставалось несколько метров, которые я почти пробежала на радостях, мечтая о горячем завтраке, ванне и сне в тишине, а не под грохот колес.

«Закрыто на ремонт».

Я ошарашенно уставилась на вывеску. Даже подергала дверь за ручку, будто объявление могло оказаться розыгрышем.

Все слезы я выплакала еще в поезде, но сердце больно екнуло и судорожно забилось. В Логерделе всего одна гостиница, вряд ли кто-то сдает приезжим частные комнаты.

Я зло пнула дверь, та гулко задребезжала. Капли ледяного дождя стали крупнее, к ним примешивался снег.

— Дурочка какая! — выругалась я.

Сама виновата, нужно было искать пристанище в родном городке, а не бежать сломя голову через все королевство. Денег, оставшихся после покупки билета и питания в поезде, хватит еще на неделю, но где их тратить? Голодать не буду, и на том спасибо, а ночевать где? Просто попроситься к кому-то — не вариант. Во-первых, мало кто пустит чужачку. Во-вторых, как я им объясню, почему меня нужно связывать по рукам и ногам во время сна?

Глава 3

Чемодан стал не просто тяжелым, а неподъемным. Пришлось волочь его по полу, но оно и хорошо — отвлекаясь на боль в натруженном запястье, я не обращала внимания на адскую боль в сердце.

Дверь я закрыла и тут же попала под пристальные взгляды ожидающих своей очереди пациентов.

— Ну чо он сказал? — спросил старик с палкой. — Чо? Бушь лечить нас? Милочка, ты б посмотрела у меня вот тут. — Он начал разворачиваться ко мне спиной, приспускать штаны. — Чешется, сил нет!

— Не взяли, — буркнула я. — Заходите, кто следующий.

Толпа разочарованно загудела, а несколько голосов обрадованно хмыкнули. Та пышнотелая женщина вырвалась вперед:

— Я говорила — бездарь! Таких не надо тута!

— У меня золотой диплом целительской академии, — почти жалобно простонала я. Да что толку? Даже доктора он не убедил.

Я протолкалась к выходу, со злостью выпнула на улицу чемодан и села на него прямо здесь же, слева от двери. Из меня на протяжении последних трех недель словно вытекали силы, помаленьку, по капельке, и вот, только что испарилась последняя капля. Я бездумно посмотрела на двухэтажную постройку напротив: в узких окнах мельтешили тени, в одном раздвинули, потом задвинули занавески. Из еще одного, открытого, завопил младенец.

Торговец все так же орал про пирожки, по дороге прогрохотала груженная щебнем повозка, с верхушки вечнозеленой ели каркнула ворона.

Шумный, живой город, а я в нем совсем одна.

Кто-то потряс меня за плечо.

— Сэйла, вы б зашли, а. — Пышнотелая женщина почесала нос, усыпанный веснушками. — Там это… Доктор Бэйтон вас хочет видеть.

— Зачем?

— Уговорили мы его. Ну не хватает рук в больнице, мы очереди по нескольку дней ждем, а медсестрички в обмороки от недосыпу падают иногда. Давеча одна хлопнулась посреди дороги, так ее чуть лошадь не затоптала.

Уговорили? Я подскочила, словно и не было упадка сил. Легко подхватила чемодан, бросилась в больницу. Улыбку спрятала, пусть не думают, что я жуть как рада, а то решат, что я готова работать за миску похлебки.

В кабинет вошла под свист и аплодисменты пациентов. Это они еще не знают, какая у меня специальность — я из обычных человеческих болезней способна вылечить разве что кашель. Дать порошок, попросить пить теплый отвар ромашки, накрыть одеялом. Но кого это волнует! Устроившись на работу, я получу жилье в общежитии. Невесть что, а с домом моего отца так вообще не сравнить, но я неприхотливая. За годы жизни в академическом общежитии я привыкла к неудобствам.

Доктор Бэйтон недовольно смотрел на меня поверх какого-то листа бумаги.

— Вас отстояли, — выдал он, хмыкнув. — Не в моих привычках ссориться с пациентами, пришлось согласиться на их условия.

— Они это ради вас, — сказала я. — Жалеют юных сэйл, которых вы заставляете работать без отдыха…

— Заставляю? — Черные брови поползли вверх. Нет, все-таки доктор еще молод, вон и морщинка меж бровей разгладилась. Зато появились две горизонтальных. — Так и сказали?

— Нет. — Я сконфузилась.

Доктор молчал, я тоже. В воздухе висела неловкость, пока доктор Бэйтон изучал меня внимательным взглядом.

— Золотой диплом — это хорошо, — наконец заговорил он. — Но и вы, и я прекрасно понимаем, что в медицине вам делать нечего. Так ведь?

«Я умею лечить кашель», — хотела ответить я, но просто кивнула.

— Давайте так — первое время вы будете работать со мной на вызовах, пока сэйлы Малира и Дейна занимаются текучкой, а потом вы… — Доктор Бэйтон со вздохом откинулся на спинку стула. — Вы нам не нужны, понимаете?

Я снова кивнула, с трудом сдерживая колкость в ответ.

— Ваша специализация — лечение проклятий. Это все равно что в современном мире пользоваться свечами вместо электричества. Да, где-то в глухих, отдаленных поселениях люди все еще не знают, что можно не жечь лучины, а зажигать лампы, но это не массовое. Так же и больные проклятиями — их единицы среди миллионов.

— Я все знаю, зачем вы мне это говорите?

— Пытаюсь понять, почему вы выбрали такой факультет. — Доктор прищурился, мазнул взглядом по моим рукам, сцепленным в замок. — Объясните?

— Интересно показалось. — Я пожала плечами. — Редкая профессия, а работать я не планировала. Думала, выйду замуж, но не сложилось. Из дома выгнали. — Я начала давить на жалость вопреки своей воле. — Мачеха беременна, сказала, что новорожденному понадобится комната.

— Меня не интересует ваша личная жизнь. Итак, жалованье на время испытательного срока — одна крона в месяц. После — две кроны. Напротив, — он ткнул шариковой ручкой в сторону окна, — рабочее общежитие. Я выпишу вам разрешение на заселение, на вахте попросите ключ. Поедете со мной на первый же вызов — он может быть через час, два или посреди ночи. Никогда не знаешь заранее. Я заеду за вами, так что будьте дома. И да, помните — мне не доставляет никакой радости с вами возиться, так что постарайтесь меня не злить.

Правило «не злить» я нарушила этим же вечером. А еще зря я думала, что мне будет комфортно в общежитии — между рабочим и студенческим разница была во всем, кроме названия.

Счастливо щурясь от ничуть не противного снега с дождем, я тащила свой громоздкий чемодан через мощенную крупным булыжником дорогу в общежитие. Доктор Бэйтон выдал мне разрешение на проживание пока на три месяца, но обещал продлить, если его устроит моя кандидатура.

Еще как устроит! Я буду наблюдать за всем, что он сам делает, впитывать знания, последовательность действий, то, как он смотрит на пациентов, как говорит с ними. Я скопирую его поведение, запомню, какими мазями обрабатываются царапины, а какими — глубокие раны. Уж забинтовать конечность я и без него сумею, а что касается лекарств — мне пока неведомо.

В академии на факультете особого целительства кроме меня учились еще тринадцать девушек и четверо парней. Несколько девушек после выпуска выскочили замуж, несколько нашли другую работу, двое открыли свое дело, и лишь трое устроились в столичные больницы по профилю. Доктор Бэйтон прав: если и лечить проклятия, то только там, где они до сих пор есть, то есть в густонаселенной столице.

Глава 4

Принять ванну мне не удалось. В ней, заполненной грязной мыльной водой, плавали чьи-то панталоны и чулки. Я растерянно обернулась на коридор за моей спиной, снова посмотрела на ванну. Что делать в таких случаях? Разве эта комната не общая?

В кухне осмотрелась безо всякого интереса: три плиты в ряд, один большой квадратный стол, ни одного стула, но есть скамейка. Холодильный ларь открывать я не стала, мне пока нечего в него класть. В общем-то тут было чистенько, но из кастрюль на крайней правой плите ужасно несло. Забыли выбросить испортившуюся еду, что ли?

Попрощавшись с мечтами о пенной ванне, я вернулась в комнату. Разобрала вещи, любовно сложила их на полки в шкафу, в выдвижной ящик снизу засунула обувь.

Я изо всех сил глушила тоску по дому, но нет-нет да возникала перед глазами как наяву моя уютная спальня, любимый диван в гостиной перед камином и святая святых — библиотека с тысячами книг. Некоторым фолиантам в ней было уже за четыре сотни лет, моя семья собирала эту библиотеку веками.

Теперь ею станет пользоваться моя младшая сестренка. Я не держала на нее обиды, детеныш-то ни при чем. Меня злила Лорен, и только. А папа… Ну что папа? Он влюбился до безумия и взаправду сошел с ума, судя по его поведению.

Чтобы не бередить сердце в одиночестве, я повязала кошель на пояс и отправилась на поиски едальни. Вышла через мою отдельную дверь, почему-то не хотелось лишний раз сталкиваться с вахтершей. Неприятная она, еще решит отругать за что-нибудь.

И все-таки — почему до семи часов?..

На пустынной улице к этому часу не было почти никого. Все разошлись, разъехались по делам. Едальня нашлась за поворотом и была единственной в округе, судя по карте.

Я толкнула тяжелую дверь, над нею зазвенел колокольчик. Внутри пахло намного приятнее, чем на кухне общежития, и мой желудок отчаянно заурчал. Из десяти столиков два были заняты: за одним сидела молодая пара и о чем-то увлеченно беседовала, за другим — пожилой мужчина джентльменской наружности. Аристократ, наверное, но почему он живет здесь, в таком кошмарном городке? Обычно богатеи предпочитают селиться подальше от Севера. Я несколько секунд полюбовалась его явно дорогущим костюмом из синей шерсти и белоснежным шарфом, повязанным на шее аккуратно, складочка к складочке.

Подавальщица трепалась с барменом, не обращая на меня никакого внимания. Я неловко переступила с ноги на ногу, не понимая, как себя вести. Мне не доводилось бывать в едальнях: пока жила дома, питалась исключительно домашней кухней, пока была студенткой — ела в столовой.

— Прошу прощения, — обратилась я к девушке в фартуке.

Та обернулась нехотя, с недовольством во взгляде.

— Я могу здесь поесть?

— А для чего еще вы здесь? — Она закатила глаза и протянула мне картонную папку. — Меню. Только блюда со второй и третьей страницы не выбирайте, приготовить не сможем.

— Почему?

— Продуктов нет, поставка задержалась.

После беглого просмотра первой страницы я выбрала из пяти блюд гороховый суп, булочки и чай. Ароматный суп с копченостями — то, что мне сейчас нужно. А потом — спать!

«Спать» случилось не сразу. Вернувшись в общежитие, я нашла ванну пустой и с удовольствием провалялась в ней почти час. Потом долго сушила волосы полотенцем у открытого окна, замерзла вся — жуть. Но это лучше, чем ложиться в постель с мокрой головой.

Я нырнула под тонюсенькое одеяло, пахнущее сыростью, но сухое, и мгновенно провалилась в сон. Мне удалось поспать, по ощущениям, минуты три, но на самом деле прошло несколько часов. Меня разбудил громкий стук в мою отдельную дверь, ведущую на улицу.

Я выпуталась из одеяла, сонно глянула в окно — темнотища глаз выколи. Стук повторился.

— Иду!

Как была, в одной ночной сорочке, босиком по холодному полу я подскочила к двери и совершила ошибку номер один в своей жизни в Логерделе: открыла, не спросив, кто пришел. Все-таки мне нужно было побольше читать об этом городе, а не довольствоваться брошюрами из класса истории.

Первым, что я увидела, было разъяренное выражение лица моего начальника. Первым, что услышала, была отборная ругань, а уже потом, чуть мягче:

— Чему вас учат в этих ваших академиях?!

Он резко вошел в мою комнату, отпихнув меня с порога. Закрыл дверь, предварительно выглянув за нее, и прижался к ней спиной.

— Вы… Да вы!

Гневную фразу «Пошли вон!» я проглотила на вдохе.

— Что вы себе позволяете, доктор Бэйтон? Где же это вас учили кричать на девушек, а потом вламываться в их спальни?

— В военном госпитале, — рявкнул он. — Собирайтесь, у вас три минуты.

От возмущения у меня дрожал даже кончик носа. Я спешно схватила платье и замерла.

— Отвернитесь. Не переодеваться же мне при вас?

Доктор Бэйтон послушался. Я натягивала платье и разглядывала его напряженную спину — мне показалось, что взбесили его не мои действия… А какие, собственно, действия? Дверь я отворила буквально в считаные секунды после стука, в лицо ему не плюнула, и даже встретила не нагишом. Пришел, накричал ни за что. Зря я к нему устроилась.

Мы сбежали по грохочущей под нашими шагами железной лестнице. Я торопилась, всячески показывая готовность работать даже в два часа ночи — столько показывали мои наручные часы, — но доктор Бэйтон шагал так быстро, что я от него отстала.

— Сэйла Вирзон, ни шагу с тропинки!

Да что он все время кричит? Впрочем, сегодня я видела его в больнице, до отказа забитой пациентами, а к двум часам ночи он уже стоял под моей дверью. Спал ли он? Нашлось ли у него хоть полчаса для отдыха? Будешь тут сердиться из-за всякой мелочи, когда и поесть, наверное, некогда.

Я смягчилась.

— Простите, доктор.

На улице оказалось ощутимо холодно. Небо к ночи прояснилось, и теперь на черном бархатном полотне виднелись крупные звезды. Улицы, невероятно тихие, освещались лишь ими.

— Почему не зажигают фонари? — спросила я, когда доктор Бэйтон помог мне забраться в закрытый мобиль, напоминающий лошадиную повозку, на которых до сих пор ездит практически весь низший и средний класс.

Глава 5

Я училась на факультете особого целительства — эта специальность отличается от любой другой профессии в медицине примерно всем. Я обладала магической силой — спасибо моей прабабушке, именно от нее мне досталась способность лечить людей, прикасаясь к ним всего в нескольких точках. Лечить я никого не собиралась, мечтала вырасти и завести семью, стать домохозяйкой, любимой женой и мамой пятерых деток.

Когда мои планы рухнули, я поступила в академию, чтобы направить магию в русло, которое было нужно мне, — научиться искать в теле человека пульсирующий зародыш проклятия и уничтожать его со стопроцентной вероятностью, что оно не вернется к проклятому.

Пока почти тысяча других студентов без зачатков магии учились резать и штопать, делать инъекции и микрооперации в голове, сердце или на сосудах, и еще осваивали множество другой важной для мира работы, я и мои однокурсники сутками проводили время в лабораториях. В столовой хирурги весело болтали об изумительно точно проведенных операциях, детские врачи умилялись стойкости и силе своих маленьких пациентов, а акушеры восхищались новорожденными — чудом, данным женщинам матерью-природой.

Целители особой практики первые годы учили теорию, с третьего курса занятия переносили под землю, в закрытые, заблокированные магией корпуса, и уже там мы следующие четыре года учились работать с проклятиями на добровольцах.

Существует более трех тысяч проклятий. Каждое из них накладывалось на добровольца из числа преподавателей приглашенным в академию черным магом, заключенным под стражу уже лет двадцать назад, но согласившимся сотрудничать с королем за послабление в режиме заключения.

Каждое из трех тысяч проклятий мы изучили в теории, но когда пришло время практики, никто из моей группы не сумел совладать даже с первым. Тянулись бесконечные дни, недели, месяцы. Штудирование учебников продолжалось, пока добровольно проклятый преподаватель был вынужден жить в лаборатории. Снять с него проклятие мог бы наш куратор-целитель, но он не стремился нам помогать, и мы как сумасшедшие сутками просиживали за повторением теории, а потом мчались в подземный корпус и по очереди пытались спасти несчастного учителя.

Что из этого, скажите, пожалуйста, похоже на акушерство?!

Но всех, даже целителей особого профиля, учили кое-чему общему: никогда, ни при каких обстоятельствах не спорить с коллегой при пациенте или его родственнике.

Поэтому я натянула на лицо улыбку, дрожащей рукой прикоснулась к локтю начальника и промямлила едва слышно:

— Доктор, позвольте вас на минуту.

— Конечно, — кивнул он.

Мы вышли в прихожую. Сэйл Партон все равно нас слышал бы, так что пришлось подойти к доктору Бэйтону вплотную и заговорить с ним шепотом.

— Вы понимаете, что обрекаете свою пациентку на мучительные роды? Я не акушер, да я даже не врач!

— Так чему же вы учились в своей академии? — В глазах доктора появились смешинки.

— Вы прекрасно знаете чему! В вашем учебном заведении не было факультета особого целительства?

— Увы, нет. Это недоразумение все еще существует только в столице.

— Тогда знайте… — Мой шепот сменился злым шипением: — Я магически одаренная целительница, и все, на что я способна в текущей ситуации, это облегчить боль роженицы, но никак не вытащить из нее детеныша!

Доктор Бэйтон ответил мне что-то, но я не расслышала ни слова, потому что дом наполнился безумным криком женщины.

— Доктор! — взмолился сэйл Партон. — Сделайте что-нибудь!

— А теперь слушайте меня внимательно. — Доктор Бэйтон схватил меня за плечи. — Сэйла Партон родила уже восьмерых, и каждого из младенцев принимал я. Почему она в этот раз не желает видеть мужчину-врача, я не имею ни малейшего представления. Бежать за одной из медсестер времени уже нет, так что обязанность акушера ложится на вас. Слышите меня? Не волнуйтесь, сэйла Вирзор. Девятый ребенок появится из сэйлы Партон так быстро, что вы и глазом моргнуть не успеете. Уж поверьте, я знаю, о чем говорю. Все, что вам нужно сделать, это немного ему помочь, потом перерезать пуповину, закутать малыша в теплые полотенца, дождаться, когда из матери выйдет плацента. Потом искупать ребенка, отдать матери, и все, вы свободны.

И все?! Всего-то?! Да он издевается! Я перестала что-либо понимать еще на фразе «перерезать пуповину».

— Я буду рядом и проконтролирую. Я буду говорить вам, что делать, а вы слушайтесь.

Он подтолкнул меня в спину. Легко, даже нежно. На ватных ногах я подошла к лохани с теплой водой, тщательно вымыла с мылом руки по локоть и как в тумане отправилась в комнату к роженице. Доктор Бэйтон вошел вслед за мной, успокоил будущую маму, сказал ей, что он отвернется. Та ничего не ответила, только стонала от мучительной боли.

Я понадеялась, что сэйла Партон передумала насчет мужчины-врача, но в перерыве между схватками она вдруг крикнула:

— Убирайтесь вон!

Я метнулась к двери, машинально решив, что обращение было ко мне. Доктор Бэйтон остановил меня, вернул к кровати и ушел. Он оставил щелку в двери, сквозь нее я его видела. Доктор кивнул мне, и в этот момент я заметила на его лице не привычную злую усталость, а напряжение вкупе с волнением.

— Вы справитесь, — сказал он.

Куда деваться. Выбора у меня все равно нет.

Лоб женщины покрывала испарина, взгляд сделался пустым, она лихорадочно облизывала потрескавшиеся губы. Мне было страшно на нее смотреть, действительно страшно.

Итак, что мы имеем: широкую кровать, стол, на котором я заметила стопку простыней и пеленок. Подумав несколько секунд, пришла к выводу, что они зачем-то нужны. Но зачем?

Простыня на кровати уже лежала…

Я принялась перебирать пеленки. Если подумать еще немного, то можно понять, что одна из них пригодится, чтобы не замарать матрас.

— В-вам нужно приподняться, — заикаясь, попросила я сэйлу, с трудом соображая, могу ли ей приказывать. — Приподнимитесь, я постелю вот это.

К счастью, я оказалась права, пеленка действительно нужна была для защиты матраса. Сэйла Партон посмотрела на меня с благодарностью, когда я встала на колени перед изножьем кровати и улыбнулась ей.

Глава 6

Мы с ним никогда не подружимся. Никогда! Проверял он меня? Накричал, не успела я войти в его кабинет, а потом просто проверял? Да его пациенты уговорили взять меня на работу! У него на руках двадцать тысяч потенциальных больных, а он дипломированными специалистами разбрасывается!

Наверное, я так громко возмущенно пыхтела, что доктор Бэйтон поморщился.

— Ой, да бросьте. Ну посмотрите на себя — вы юны и неопытны. Сюда вы, скорее всего, не работать приехали, а сбежали от жениха после ссоры. Надеетесь, что он поедет за вами, примется умолять к нему вернуться, а вы станете брыкаться, показывать свое достоинство. К тому же ваша профессия…

— А вы видели, что случается с теми, кто проклят? — прошипела я, прерывая его бессмысленную речь. — Встречали ли вы хоть раз человека, который из дня в день не может сделать себе и чашки чая, потому что у него все конечности трясутся, а доктора разводят руками — мол, он здоров? Бывали ли у вас хоть раз пациенты, которые по пути в больницу, сами того не желая, стремились идти исключительно по проезжей части, потому что их ноги туда вели? А что скажете насчет проклятия, которое раз за разом отправляет того, кто им заражен, в окно, и такого больного приходится буквально держать на поводке?!

Я замолчала, набрала полную грудь воздуха, чтобы успокоиться. Доктор Бэйтон глянул на меня как-то иначе, не так, как минуту назад — с удивлением, что ли.

— Если нет, — продолжила я, — то прошу вас не унижать мою профессию. Да, проклятых в мире уже почти не осталось, но они все еще есть и будут появляться, пока этот чертов туман в горах Логерделя не исчезнет.

Я рисковала разреветься от злости, а лить слезы при начальнике не хотела. Отвернулась от него и быстрым шагом двинулась к дороге. Доктор поспешил за мной, схватил за руку.

— Мы не ходим ночами в одиночку, — сказал он спокойно. — Как вы уже знаете, туман Логерделя действительно опасен, и после заката предпочтительно находиться дома. Докторам и медсестрам приходится рисковать и покидать надежное укрытие, но мы все равно не ходим поодиночке. Жаль, служебный мобиль снова сломался, так что придется с утра отыскать крытую повозку и пару лошадей.

«Если туманные твари появятся, они сожрут и лошадей», — мрачно подумала я.

В этот же момент я вспомнила слова того рабочего из гостиницы. Он говорил, туманные твари разнесли здание? Я-то решила, что мужик перепил и несет ересь, но что, если нет? Спросить бы у доктора, да боюсь, если открою рот, из глаз брызнут слезы от обиды. Она все еще клокотала где-то внутри, металась и требовала выхода.

До общежития дошли в молчании. Я, не прощаясь, взбежала по лестнице, отворила дверь и юркнула в комнату. Заперла дверь, дважды подергала за ручку, убеждаясь, что точно закрыла, и тогда на меня навалилась усталость.

Это всего лишь один вызов среди ночи, а что, если их будет два или три? Нельзя ведь поспать подольше утром, рабочий день в больнице начинается в восемь, а прибыть туда нужно хотя бы на полчаса раньше.

Я упала на кровать, не раздеваясь. В полудреме вспомнила, что доктор Бэйтон возвращается домой совсем один, хотя убеждал меня не ходить по одному. Бесстрашный или сумасшедший?

«Просто у него нет выбора», — подумала я грустно.

Ни у кого из нас его нет.

Сегодня я держала в руках маленькое чудо. Видела счастливых мать и отца младенца. Я помогла появиться на этот свет новой жизни и вдруг поняла: я хочу работать в медицине. Более того — работать в Логерделе, где врачи катастрофически необходимы. Я научусь всему, чему удастся, буду просить доктора Бэйтона муштровать меня, пока не выбьюсь из сил, но обязательно стану настоящим врачом, который спасает жизни не только от проклятий.

А еще схожу в мэрию и заберу ключи от причитающейся мне квартиры.

Утро началось со стука в дверь. Я выпрыгнула из сновидения, за долю секунды выныривая из теплого июньского дня на берегу моря в холодную и суровую реальность.

— Сэйла Вирзор!

Голос женский, незнакомый. Я поспешила к двери, но, помня о выговоре, который мне устроил ночью начальник, сначала спросила:

— Кто это?

— Дейна. Меня доктор Бэйтон отправил за вами, уже девять часов.

Девять?! Проспала!

В чем заснула, в том и вылетела из комнаты, заперла дверь, на ходу поздоровалась с медсестрой и помчалась через дорогу к больнице. Дейна неслась следом, громко сообщив:

— Доктор Бэйтон страшно зол из-за вашей непунктуальности!

— Я знаю! — крикнула я ей в ответ, ничуть не сомневаясь в ее словах.

Снова до отказа забитый приемный покой. Среди присутствующих я заметила и тех, кого уже видела вчера. Я просочилась сквозь толпу, голоса били по моим ушам набатом — я еще не проснулась до конца, плохо соображала и страшно хотела кофе. Еще немножко — убивать за чашечку кофе.

Дейна подтолкнула меня в спину, мы обе заскочили в кабинет и закрыли за собой дверь.

— Доброе утро. — Я кивнула старику, чьего имени пока не знала, и Малире.

На начальника смотреть было страшно. Доктор Бэйтон свирепствовал, зарывшись в тонну бумаг на столе. Он яростно чиркал ручкой в документе, откладывал его в сторону, брал другой.

— Выспались? — спросил он с издевкой.

— Да, благодарю, — ответила я сквозь зубы. — Простите за опоздание, ночной вызов лишил меня сил.

— Всего один вызов, а вы уже обессилели?

Малира и Дейна хихикнули.

— Жду ваших распоряжений.

Вопрос я проигнорировала. Он все равно не требовал ответа.

Доктор Бэйтон откинулся на спинку стула, размял шею. Я заметила темные круги под его глазами, а еще обратила внимание на одежду под синим форменным халатом — та же самая рубашка, в которой он был вчера. Он спал вообще? Был ли дома?

— В том шкафу, — начальник ткнул пишущей ручкой в сторону узкого двухдверного шкафа, — ваша форма. Вы должны надевать ее в больнице и на вызовы. Под нее — что угодно, можете ничего не надевать, но форма обязана быть на вас. Давайте мне ваши документы, я вас оформлю. И еще: побыстрее, доктор Вирзор, у нас вызов на другой конец города.

Глава 7

Начальник сказал «завтракаем быстро», но я не могла и подумать, что настолько.

Он буквально забежал в таверну, я следом за ним. Подавальщица словно уже была готова к нашему появлению, тут же принялась суетиться. Кому-то крикнула, что доктор пришел, этот «кто-то» отозвался с кухни.

Все столики были заняты, но пожилой мужчина за столом у окна моментально собрал все свои тарелки на поднос и ретировался к подоконнику. Доктор Бэйтон кивнул мне на освободившееся место, отодвинул стул, помогая сесть. Ошарашенная, я склонилась к начальнику:

— Это ваше заведение?

— С чего вы взяли?

— Ну… — Я пожала плечами.

В нашу сторону уже неслась подавальщица с полным подносом еды.

— Ах, это, — догадался доктор. — Просто я всегда здесь ем, и работники знают, что у меня нет ни одной лишней минуты. Если они будут готовить мясо только после того, как я его закажу, где-то может умереть больной.

А доктор Бэйтон определенно заслужил уважение в обществе… Да и мое он почти завоевал. Помогает людям в ущерб собственному здоровью, выбиваясь из сил, лишаясь сна и нормального приема пищи — это многого стоит.

Подавальщица еще не успела до конца выставить все чашки с едой, а начальник уже опустошил горшочек с мясом. Как не подавился! Я взяла пример с него. Я была приучена есть размеренно, тщательно пережевывая пищу, и в первые минуты мне было очень тяжело глотать почти целые куски. Пару раз я принималась кашлять, запивала проглоченное чаем и в конце концов решила, что позавтракаю потом, попозже.

Это была ошибка номер два. К вечеру, а если точнее — уже глубокой ночью, изнывая от усталости и голода, я вспоминала о том, как бездумно отказалась от завтрака.

Но это ночью, а сейчас я была уверена, что уж после того, как мы обследуем детей с ветрянкой, я заскочу в пирожковую и спокойно поем.

Доктор Бэйтон расплатился, мы выбежали на улицу, прыгнули в повозку, и возничий погнал лошадь быстрее, чем следовало бы ездить по этим не очень ровным дорогам. Я слетала с сиденья, приходилось изо всех сил держаться за столик, но это не особенно помогало. На очередной кочке повозку тряхнуло так, что я полетела на доктора Бэйтона. Начальник мягко отстранил меня, вернул на сиденье.

— И как часто бывают настолько загруженные дни? — спросила я с надеждой услышать в ответ что-то вроде «Раз-два в месяц, не больше».

— Каждый день, — отозвался доктор Бэйтон. — В таверну, где мы были, требуется подавальщица. Платят две кроны в месяц, выделяют комнату в общежитии. Я могу похлопотать за вас при необходимости.

— Вы меня увольняете? — выдохнула я испуганно.

Доктор подозрительно прищурился.

— Вы еще не устроены официально, и мне кажется, что не устроитесь.

Он ошибается. Он очень сильно ошибается. Как бы ему объяснить… Вот если бы не его самоуверенная фраза «мне кажется, что не устроитесь», то я бы, скорее всего, выдержала неделю в таком режиме работы и сбежала.

Но теперь…

Я тоже прищурилась, мы столкнулись взглядами. Ни за что я не уйду, доктор Бэйтон. Отец учил меня никогда не сдаваться. Страдать тихо, плакать беззвучно, не жаловаться. Он, несмотря на то что разорился, потерял все свое немаленькое состояние, нашел способ дать мне образование, какое захотела я сама. Папа знал, что мне не найти работы с таким дипломом и проклятием, крепко присосавшимся ко мне, но все равно оплатил обучение. Он страдал, работая почти сутками, но никогда не жаловался.

И я не стану.

— Приехали! — крикнул возничий.

— Прошу! — Доктор Бэйтон вышел из повозки, подал мне руку. — Так, у нас пятеро детей, двое из которых совсем малыши. Ветрянку подхватил их отец, дети заболели через два дня. Малышню обрабатываем зеленкой, даем рекомендации их матери, а с отцом…

— Взрослые хуже переносят ветрянку, — прошептала я, начиная паниковать.

— Вы совершенно правы, поэтому мы здесь.

Я торопливо шагала по скользкому тротуару и держалась за руку начальника, чтобы не упасть. Солнца сегодня мы не увидим, судя по густым снежным тучам в небе, так что наледь, образовавшаяся на дорогах за ночь, не растает. Надо бы прикупить сапоги с подошвой, которая не скользит.

На повороте, между высоченным каменным зданием, в котором живут стражи города, и деревянным двухэтажным домом, я все же поскользнулась. Вскрикнув, зачем-то отпустила локоть доктора, замахала руками и почти рухнула наземь, но начальник меня поймал. Вернул в положение стоя, крепко обнял меня за талию и повел к дверям деревянного дома.

— Неуклюжая, — вздохнул он раздраженно.

Я не стала с ним спорить. Не объяснять же, что там, откуда я родом, можно круглый год ходить в туфлях или легких ботинках, поэтому у меня нет зимней обуви.

Наши пациенты жили в квартире на втором этаже. Пять детей и родители размещались в одной комнате, в которой была и кухня, и даже ванная — лохань в углу, кое-как прикрытая шторкой.

У окна стояла широкая кровать, на ней под одеялом лежал пожилой мужчина. Рядом, на полу, были расстелены покрывала, разложены подушки. Две маленькие девочки играли вязаными зверушками, три девочки постарше склонились над красивой книгой с яркими картинками.

Несмотря на бедную обстановку, в квартирке было чисто и даже как-то уютно — уюта придавало тепло от плиты.

Мать семейства что-то готовила, когда мы вошли, она нас и встретила.

— Наконец-то! — Женщина отложила деревянную лопатку, которой помешивала варево, вытерла руки о передник. — Мужу совсем плохо.

— Спит? — Доктор Бэйтон снял ботинки. Я поступила так же, и мы прошли к кровати больного. — Когда просыпался?

— Ночью, но не могу сказать, что он просыпался. Так, пробормотал что-то в полусне.

Я внимательно следила за каждым действием начальника: он потрепал по голове подбежавшую к нему девочку, но не стал осматривать ее сразу же. Занялся взрослым, что было умно: последствия ветряной оспы для таких пожилых людей могут стать самыми печальными. Это я и без образования медика знала. Доктор Бэйтон разложил свой чемоданчик, вытащил из него стетоскоп и осторожно отогнул одеяло мужчины.

Глава 8

Рэм Бэйтон

Она не сможет. Я смотрел на нее, такую хрупкую, юную, и понимал — ей не место в Логерделе. Этот город давно пора стереть в порошок, оставить здесь гарнизон, чтобы солдаты пресекали новые нашествия тварей и никогда не пускали сюда гражданских.

Логердель живет какой-то особой жизнью. Горожане здесь — сплошь потомки тех, кто построил этот город. Они никогда отсюда не уезжали. Рождались, вырастали, заводили детей, умирали, их дети вырастали, заводили своих детей… И так из поколения в поколение. Приезжих — единицы.

Я ошибся, решив, что сэйла Вирзор приехала за жильем и деньгами. Но зачем она здесь на самом деле?

— Куда теперь? — спросила она, когда повозка затормозила у больницы.

Что сказать ей? У нас сегодня еще два срочных пациента, и пятеро из тех, кто мог бы подождать до завтра. Но завтра и без этих пятерых семь пациентов.

Я вымотался, стоило признать. Именно поэтому я сейчас сидел и смотрел в светлое лицо сэйлы Вирзор, не менее уставшее, чем мое, и не сразу смог пошевелить губами. Устал. Я жутко устал.

— Останетесь в стационаре. — Я решил не нагружать ее в первые дни. По крайней мере, хотя бы сегодня. — Малире и Дейне нужна помощь. Доктор Гибор потерял слух и почти потерял зрение, он способен работать с бумагами, но не с пациентами. Бумажной работы много, поэтому ею займется Малира, а вы с Дейной проверите больных в стационаре.

— Хорошо, — кивнула она с готовностью. — До которого часа у меня рабочий день? Ой, а может быть, я тогда сейчас сбегаю за документами? Тут же недалеко, я быстро!

— Бегите, — согласился я, лишь бы она поскорее ушла и дала мне возможность просто посидеть пару минут в тишине и одиночестве.

Сэйла Вирзор выскочила на улицу, захлопнула за собой дверцу. Звук получился таким громким, что отдался у меня в ушах звоном колокола.

Я откинулся на спинку сиденья. Возничий будет ждать, сколько нужно, так что я не торопился. Мне бы всего несколько минут…

— Доктор Бэйтон, проснитесь.

Сначала я услышал голос, потом почувствовал, как меня трясут за плечо. Я заснул? Черт! Разлепил глаза, вскинул голову.

Возничий неловко переминался с ноги на ногу.

— Вы простите, я знаю, что больница мне платит и все такое, но мне бы… Мне на обед пора. Может быть, отвезти вас домой, чтобы вы поспали?

Поспать дома было мечтой. Я отказался от предложения и вышел из повозки. Еще несколько мгновений постоял под пронизывающим осенним ветром. Заболею, выйду из строя, больные останутся без помощи. Чертыхнувшись, я поспешил в больницу.

Сколько еще это продлится? Нужно пойти к мэру и еще раз попытаться убедить его пригласить в город хотя бы практикантов. В одиночку я долго не выдержу.

«Десять лет выдерживал, а теперь вдруг не сможешь?» — съехидничал внутренний голос.

Я отмахнулся от него. У всего есть предел, и десять лет назад я был молод, полон жизненной энергии и сил, а теперь живу по инерции.

Но если я сдамся, то кому будут нужны все эти люди в Логерделе? Сэйле Вирзор? Да она через неделю — максимум через две — вернется туда, откуда приехала. Не она первая, не она последняя. Сколько таких девушек-медиков было, и сколько еще будет. Я не помнил ни их имен, ни лиц, ни откуда они приезжали — такие же, как когда-то я, полные надежд и стремлений. Сдавались через месяц, рыдали и улепетывали утренним поездом. Парни задерживались подольше — их хватало на два-три месяца.

Мне же нужно выспаться, тогда я еще лет десять выдержу.

Я протиснулся через толпу, наводняющую приемный покой. Кому-то кивал, с кем-то здоровался улыбкой или за руку. Что-то ответил престарелой сэйле Хизари, что — сам не понял, но она осталась довольна. Закрыл за собой дверь кабинета и прислонился к ней.

— Доктор Бэйтон, я принесла документы!

Сэйла Вирзор подскочила из-за стола, за которым сидела вместе с Малирой. Малира хваталась за голову, сравнивая написанное на двух листах бумаги, лежащих перед ней. Чем занималась сэйла Вирзор? Я же отправил ее в стационар.

— Что вы здесь делаете?

— Я попросила, — сказала Малира. — Дейна справится сама, у лежачих пациентов сейчас тихий час, а мне нужна еще одна пара рук. Все, кто в коридоре, еще не записаны в график, а я уже отпустила сорок человек!

— На что жалуются?

— В основном на что-то несущественное вроде кашля и зуда, колик в животе и тошноты.

Да, все еще осложнялось вот такими «больными», которые при первых же коликах в животе мчатся к доктору на прием. Они отнимают время у действительно больных, смертельно или не очень, но у тех, кому я необходим. Если бы у меня было еще несколько помощников, я бы перепоручил таких людей им.

— Давайте ваши документы. — Я протянул руку, сэйла Вирзор отдала мне тоненькую папку. — Возвращайтесь к работе, Малира скажет вам, что делать.

— Так она уже сказала, — улыбнулась сэйла. — Вас не было два часа.

Два часа? Хм, два часа сна, пусть и в повозке на жестком сиденье, это уже что-то.

Я рухнул в кресло за своим столом, открыл папку. С фотокарточки в документе личности на меня смотрела веселая Абигейл. Наконец-то я узнал и ее имя. Абигейл… Красивое. А как его сокращать: Гейл или Аби? Мне больше нравится Аби. Позволит ли она называть себя так?

Я склонился над фотокарточкой. Она была черно-белая, но я видел оттенки во внешности Аби: волнистые волосы цвета горячего шоколада. Необычайно чистые голубые глаза. Розовые губы, всегда такие, словно она их надула от обиды.

Я украдкой взглянул на Абигейл, сидящую за столом: фотокарточка была сделана, наверное, давно, потому что у этой, реальной Аби на скуле виднелся бледный шрам, а на карточке его не было. Рана затянулась быстро, но побелеть шрам мог только через год или даже два, смотря насколько ранка была глубокой. Как она его получила?

Я поймал себя на том, что улыбаюсь. Мысленно чертыхнувшись, перевернул листок.

«Абигейл Фримен Вирзор. Дата рождения: 18 сентября 4567. Место рождения: королевство Кленарберг, г. Иверроун».

Глава 9

В гостиной повсюду было что-то такое, отчего внутри делалось будто теплее: на углу бежевого дивана лежал желтый плед крупной вязки, на столике стояла искусственная свеча внутри венка из хвойных веток. В глубоком кресле я заметила раскрытую посередине книгу, перевернутую обложкой вверх, — старый роман «Экзекуция» Роберта Флимора.

Пол был покрыт пушистым темно-зеленым ковром, на окнах висели плотные коричневые шторы. Чуть дальше, где располагалась кухня, все выглядело опрятно и чисто. Вдоль стен растянулись тумбы, напротив — кухонный островок с множеством ящичков. Под навесными шкафами висели разноцветные, яркие полотенца. Ни крошки, ни грязной тарелки — если Сильва со всем справляется сама, пока мама болеет, то девочка большая молодец. Или же здесь есть слуги, но тогда они бы нас и встречали.

Мы поднялись наверх, прошли по темному коридору к двери, из-под которой сочился мягкий тусклый свет. Ллойд тихонько приоткрыл ее, пропустил меня внутрь.

— Сильва, я помощь привел, — прошептал Ллойд.

Девочка лет семи на вид сидела в кресле с ногами у постели больной. Она посмотрела на меня печальными глазами, поздоровалась.

— Доктора не нашел? — обратилась она к Ллойду.

Мальчишка устроился на софе, что стояла вдоль стены.

— Нашел, он сказал, что придет через час. А это доктор Вирзор.

— Просто Аби, — кивнула я. С детьми мне легче так — быть добродушной, милой Аби.

— Посмотрите мою маму?

Чтобы успокоить девочку, я согласилась. Неторопливо обошла кровать, склонилась над женщиной. Как мне ее осматривать? Она укрыта одеялом до самого подбородка, не буду же я ее раздевать — все равно ничего не пойму. Малира говорила, что у нее рак кожи, в общем-то, это я видела и так. Серая кожа обтягивала кости, глаза сильно впали. Губы сухие и кровят, а по щекам и лбу рассыпаны родинки. Крупные родинки, почти черные и похожие скорее на язвы.

Я подышала на два пальца, чтобы согреть их, и прижала к жилке на шее больной. Пульс ощущался с трудом, он был слишком слабым. Грудь почти не вздымалась, мне пришлось внимательно всматриваться прежде, чем я увидела, как одеяло чуть поднялось.

Мне было не понять, в каком состоянии находится мама девочки, но совершенно точно было ясно — ей не выжить. Я никогда не видела больных раком, но видела тех, кто готов вот-вот отправиться в мир иной. На их лицах во сне всегда царило умиротворение.

— Нам следует дождаться доктора, — сказала я.

Сильва дотянулась до кровати, уронила на нее голову.

— Мам?

— Она спит, не нужно ее будить. Лучше расскажи, где твой папа или другие взрослые?

— Папа в горах. — Сильва на миг поджала губы. — Он важный человек, офицер. Он ушел в горы месяц назад, а мама слегла.

— А бабушка или дедушка у тебя есть?

— Бабушка. Она живет у вокзала. Мне придется жить с ней, когда мама умрет?

Вопрос был задан легко. С каким-то показным равнодушием, но все же с некоторым волнением. Сильва словно не переживала из-за матери, но ее беспокоила жизнь с бабушкой.

Мне следовало сказать ей, что мама скоро поправится. Девочке всего семь, и обычно трагические новости детям сообщают не врачи, а родственники. Или не говорят совсем, лгут о дальних путешествиях, научных экспедициях и все в таком роде.

Но я вспомнила, как суров был доктор Бэйтон, когда сообщал сэйлу Верну о необходимости оставить его «Мусю» в стационаре. Может быть, в Логерделе единственное правило у докторов — говорить все как на духу?

— Наверное, — ответила я дрогнувшим голосом.

— Не хочу к бабушке.

Уточнить причины я не успела: снизу донесся глухой стук в дверь, и я поспешила впустить доктора Бэйтона. Пришел наверняка он, но я все же затормозила у двери и спросила.

— Молодец! — ответил Рэм. — А теперь открывайте.

Он, запыхавшийся, раскрасневшийся от долгого бега, согнулся пополам и минуту приводил дыхание в порядок. Я забрала у него чемоданчик и молча ждала.

— Родился мальчик, — сказал Рэм. — Здоровый, слава богам, и мама чувствует себя отлично. Завтра поедем проверить ребенка, которому помогли родиться вы, а сразу после — к моему. Как сэйла Гек?

— Сэйла Гек? — переносила я непонимающе, радуясь, что не получила взбучку прямо сейчас. Наверное, на завтра отложил. — Вы о маме Сильвы? Она… не скажу, что хорошо.

— Пойдемте. Думаю, сегодня отведем Сильву к бабушке, а с сэйлой Гек кому-то придется остаться. До утра она вряд ли дотянет. Не смотрите на меня так, доктор Вирзор. У меня огромный опыт, а здесь я бывал два дня назад, и, поверьте, она уже должна быть мертва.

Доктор Бэйтон пару минут пообщался с Сильвой, заплатил Ллойду за помощь и попросил детей выйти. Я машинально шагнула за ними в коридор.

— Доктор Вирзор, вы останьтесь.

— Да, конечно.

Рэм осторожно отогнул одеяло до колен.

— Осмотреть ее мы все-таки должны, — сказал он. — Я покажу вам, как выглядит человек с раком кожи последней стадии, чтобы в будущем у вас не возникало вопросов. Я не тешу себя надеждами научить вас лечить такое заболевание, я не преподаватель, и мы не в академии, к тому же на это ушли бы долгие-долгие годы, а у нас с вами их нет.

— Но вы ведь научились, — заметила я. — Стоматологи вряд ли сразу понимают, как лечить рак или принимать роды.

— У меня не было и нет выбора, а рак мы в этом городе не лечим — мы лишь облегчаем жизнь пациента обезболивающими препаратами, — сухо ответил Рэм. — Взгляните.

Я подошла ближе, повернула прикроватный светильник так, чтобы луч света падал на сэйлу Гек. Доктор Бэйтон подтянул юбку ее ночного платья до пояса. Тело умирающей было покрыто струпьями. Серая кожа обтянула кости так же, как и на лице. Справившись с приступом отвращения, я потерла переносицу, чтобы незаметно отвести взгляд.

— В таких случаях вы просто оставляете больного доживать свои часы?

— Да. — Доктор Бэйтон поправил платье и одеяло, приоткрыл грудь сэйлы Гек. — Сейчас измерим пульс и сердцебиение.