Целую, Макс

Пролог

Если бы любовь была книгой, ты был бы вырванной страницей, без которой содержание не имеет смысла.

Три года назад

Выпускной класс, героям 18 лет

Свернув за угол, понимаю, что допустила ошибку. Глупо было думать, что маска из бумажных снежинок спрячет меня от тех, кого я не хочу видеть. И еще глупее было надеяться, что они не придут на Снежный бал. Школьное событие года, как-никак. Сама я идти не собиралась, но миссис Клери убедила меня, что на балу я найду новых друзей. Дескать, рождественские праздники пробуждают в людях самое лучшее. Как может учитель психологии так сильно ошибаться?!

Навстречу мне направляется Макс Райт. Замедляет шаг, кривит губы в недоброй усмешке. Судя по злому взгляду, ему нужна жертва, чтобы выместить на ней плохое настроение.

И он выбрал меня.

Рождественские праздники не могут пробудить лучшее в человеке, в котором нет ничего хорошего.

Говорят, директор пригрозил Максу отчислением несмотря на то, что его родители спонсоры школы. Макс ввязался в драку и отправил кого-то в больницу ударом в челюсть, а это намного серьезнее, чем его прошлые прогулы и хулиганство. Его отстранили от занятий, однако он наплевал на грядущее отчисление и явился на Снежный бал.

Я перешла в эту школу три месяца назад. У нас с Максом всего один общий предмет – психология, и, хотя он пропустил половину занятий, уже успел вовсю наиграться на моих нервах. Гадкий, избалованный мажор бесится от вседозволенности, по-другому и не скажешь. Новенькая не обратила на него внимания, не пала к его обутым в дорогущую обувь ногам, вот он и задирает меня, и пялится волком, будто впивается в кожу огненными иглами. Сказать честно, меня пугает неукротимая ярость его взгляда. Однажды на уроке психологии миссис Клери велела нам описать одноклассников одним словом. Для Макса я выбрала слово «слишком». В нем всего в избытке, сплошной вызов всем и вся.

И вот мы сталкиваемся на Снежном балу.

Макс останавливается так внезапно, что его друзья еле успевают затормозить. Шатаясь, как кегли, хватаются друг за друга и смеются. Не иначе как уже отпраздновали у Макса дома. Благодаря неограниченным финансам и попустительству родителей, он постоянно устраивает буйные вечеринки.

Замедляю шаг, но не останавливаюсь. Если Макс почует мой страх, его это раззадорит.

– Смотрите, как Коваль вырядилась! – Али, главный подхалим, сражающийся за внимание Макса, показывает на меня и усмехается. Али и сам нарядился, в смокинге и черной резной маске, в отличие от Макса, который явился на бал в потертых джинсах и футболке.

– Вот и ходила бы все время в маске, чтобы не видеть ее постного лица! – скалится София. Тут же обнимает Макса за пояс, тем самым обозначая территорию, на которую претендует.

Макс не сводит с меня взгляда, ждет реакции. Ему и делать ничего не надо, его друзья с радостью накинутся на меня, чтобы выслужиться. У его отца деньги, огромная власть и связи в бизнесе и политике, и это покупает Максу безграничную популярность и вседозволенность.

– Нарядная овца все равно овца! – выделывается Али.

Кудрявая – значит, овца. Очень оригинально.

Если грядущее Рождество и пробудило в них что-то хорошее, они не дали этому шанса.

Я бы не сказала, что они совсем уж плохие люди. По отдельности они так себе, обычные. Когда мы встречаемся в школьных коридорах один на один, они не задирают меня, не грубят, а просто отворачиваются. Может, и стыдятся того, как ведут себя в присутствии Макса, но этот стыд ничего не меняет в их поведении.

Мы в узком коридоре, за моей спиной только раздевалки. В спортзале громкая музыка, до учителей не докричаться.

– Ма-акс, пойдем, я хочу курить! Фига на нее время тратить? – ноет кто-то.

Им всем уже восемнадцать, и они убеждены в своей безнаказанности. На улице дождь, поэтому они откроют окна в раздевалке и будут курить там, пока их не поймают учителя. Будет скандал, конечно. Макс не курит, он спортсмен, но чего только не сделает, чтобы нарушить школьные правила. Да и ему вообще здесь не место, раз его исключают.

Пытаюсь пройти мимо, но Макс загораживает проход. От него пахнет холодным дождем и терпким парфюмом, наверняка несусветно дорогим. Высокий, с мускулистой фигурой гребца, он кажется старше своих восемнадцати, особенно глаза, накопившие слишком много презрения.

По спине бегут ледяные мурашки, во рту сухо. Злой, испытывающий взгляд Макса давит на нервы.

– Пропусти меня! – выкрикиваю нечто среднее между просьбой и приказом.

Он не двигается с места. Пытаюсь протиснуться мимо и случайно касаюсь его плечом.

Внезапно Макс толкает меня к стене, одной рукой удерживает запястья, а другой давит на ребра. Его взгляд пустой, затягивающий.

От его близости по телу пробегает волна ужаса, дыхание сбивается. Изо всех сил пытаюсь вырваться, но он сильнее…

– Макс, пойдем! Мне скучно, – ноет София, разглядывая себя в зеркальце пудреницы. Ведет себя так, будто не происходит ничего необычного. Будто это не ее парень напал на меня и удерживает против воли.

Макс не обращает на нее внимания, не видит никого, кроме меня. Угрожающе скалится, удерживая меня на месте.

2

Маска соскальзывает с лица. Комкаю ее, все равно это бесполезная маскировка. Меня узнают по длинным волнистым волосам.

Мы с мамой переехали в этот город, когда после долгих поисков ей наконец удалось найти работу. Мне повезло попасть в подходящую школу, принявшую меня в выпускной, тринадцатый класс. Последние три месяца я терпела выходки Макса и старательно избегала конфронтации. Не хотела проблем, и маму расстраивать тоже не хотела. Во-первых, у нее проблемы со здоровьем, а во-вторых, она работает на заводе, которым управляет отец Макса. Он генеральный директор, а мама – диспетчер на десяток уровней ниже его по корпоративной лестнице.

Я познакомилась с Максом на уроке психологии, и начались насмешки, провокации, грубые шутки. Все произошло постепенно, слово за словом… И только сегодня, прижатая к холодной стене, я с кристальной ясностью осознала, что не должна была терпеть ни одной его выходки. Говорят, самое страшное зло случается постепенно, и мы не замечаем его начала, его вкрадчивых шагов. А потом вдруг открываем глаза и ужасаемся тому, как многое терпели. Мы с Максом виделись не каждый день, и я надеялась, что вскоре он потеряет ко мне интерес. Надеялась справиться с ним, не жалуясь учителям и маме.

Я игнорировала его и терпела, потому что до сегодняшнего дня он ко мне не прикасался.

Но теперь все изменилось. Избегая неприятностей, я заработала себе проблему.

Макс направляется следом за мной, но друзья его удерживают.

– Плюнь на нее! У овцы бешенство началось. На фига она тебе?

С их точки зрения не произошло ничего из ряда вон выходящего, но для меня все изменилось, и для Макса тоже.

Его взгляд прожигает мою спину, угрожает продолжением.

Не знаю, что ему от меня надо, но он этого не получит. Если кому-то и нравятся «плохие парни», то уж точно не мне. Тем более, что Макс не просто плохой, а…

Ежусь, вспоминая его пустой немигающий взгляд. Наверняка и у Макса есть хорошие стороны, но они не могут отбелить плохое.

Так же, как никакое количество серпантина и снежинок из фольги не превратит школьный спортзал в место, подходящее для события с гордым названием «Снежный бал». Пахнущий пылью и потом, обшарпанный, со сложенными у стены столами для настольного тенниса, зал выглядит жалко в попытке казаться лучше, чем есть.

А Макс даже не пытается казаться лучше. Наоборот, выпячивает свои недостатки.

Зайдя в спортзал, осматриваюсь в поисках директора. Все еще ощущаю на себе руки Макса, его взгляд, его запах. Как мазут, от которого не отмоешься. Слишком взбудораженная случившимся, хочу срочно поговорить с директором и обо всем ему рассказать. Пусть подтвердит, что Макса исключают из школы. Пусть успокоит меня и пообещает защиту.

– Если ты ищешь Макса, то его здесь не будет, его отстранили от учебы. – Моя подруга Сара подлетает ко мне ураганом, по-другому она не передвигается.

– С чего бы мне искать Макса? – Потираю ладонью ребра, где зудят отпечатки его пальцев.

Сара фыркает и закатывает глаза.

– Уж передо мной-то можешь не притворяться! Думаешь, я не замечаю, как вы переглядываетесь?

Я не жаловалась ей на Макса, а она не ходит на психологию, поэтому не была свидетелем его выходок. Саре нравятся «плохие парни», в том числе и сам Макс. Она считает, что у привлекательных парней должен быть отвратный характер, чтобы было интересно их перевоспитывать.

– Макс, конечно, красавчик, и с такими успехами в гребле его ждет большое будущее, но характер у него взрывной. Его трудно будет усмирить. – Сара мечтательно улыбается. Она сама бы с радостью занялась этим мифическим усмирением.

– Я не собираюсь с ним связываться.

Поднявшись на цыпочки, высматриваю в толпе седую шевелюру директора. Жаль, я пропустила его выступление. Как Золушка, опоздала на бал, но не потому, что нечего было надеть, а потому что не хотела сюда приходить. И ведь не зря не хотела. Верьте шестому чувству, оно не обманет.

Уже вовсю играет музыка, но никто не танцует. Старшеклассники тусуются по углам, обсуждая, где и как будут праздновать дальше. Такие мероприятия не доставляют учителям ничего, кроме головной боли, однако сейчас в толпе не видно никого из взрослых.

– Томас только что с тренировки и теперь набивает живот чем попало. – Сара тянет меня к столам с едой, где стоит ее брат-близнец.

Мы обходим елку, трехметровую, пушистую с серебристыми украшениями. Эту красавицу наверняка подарил кто-то из спонсоров, скорее всего, отец Макса. Ее не сравнить с кособоким чудищем у входа в школу. Мятую и плоскую, как детский рисунок, ту елку хранили в подвале под завалом инвентаря.

Залпом выпиваю стакан воды, но во рту по-прежнему сухо. Ежусь от неприятных ощущений. Кожа кажется слишком чувствительной, запачканной прикосновениями Макса.

Хочется отмыться от случившегося.

Сара тычет меня локтем в бок.

– Посмотри на Айлу! Она бледная, как мел. В начале фуршета ее вырвало, а позавчера ей было плохо после тенниса. Я тебе точно говорю, она беременна.

– От кого? – Томас вклинивается между нами, с любопытством глядя по сторонам и жуя пиццу.

3

Невдалеке раздается шум. Макс заходит в зал, за ним хвостиком тянутся друзья. Его тут же окружают восторженным вниманием, как будто исключение из школы и нанесение тяжких телесных повреждений являются подвигом. Учителей рядом нет, никто не спешит выгонять Макса, и он растворяется в толпе.

Выбросив бумажную тарелку, Томас вытирает руки салфеткой.

– Танцевать будем? - С интересом разглядывает разряженных одноклассниц. Теперь, когда он наелся, ему не терпится повеселиться.

– А то! – Сара тоже высматривает в толпе подходящую жертву.

Пользуясь моментом, незаметно выскальзываю из спортзала и поднимаюсь на четвертый этаж.

Сейчас я расскажу директору о том, что случилось. Все с самого начала, с первой встречи с Максом. Расскажу о каждой грубости, каждом прозвище. Директор мне поможет, защитит…

По плечам пробегает неприятный холод.

Наверное, будет лучше, если я пойду не одна.

Поднявшись на четвертый этаж, достаю телефон и печатаю сообщение маме. Мы в Англии уже давно, но общаемся по-русски.

«Можешь за мной приехать?»

«Так скоро?!» – сразу же отвечает лучшая в мире мама. Она никому не позволит меня обидеть, и сейчас мне нужна ее поддержка.

«Напиши, когда подъедешь, и я выйду»

Когда она подъедет, я расскажу ей о случившемся, и мы вместе пойдем к директору и все решим. Если Макса исключат, то и волноваться не о чем, не будет проблем ни мне, ни маме на работе.

Все будет хорошо.

Старый дуб хлещет ветвями по оконному стеклу, будто старается привлечь внимание и предупредить о чем-то важном. Дуб считается символом школы, поэтому его не срубают несмотря на то, что кора осыпается с расщепленного ствола гниющей массой, а корни разрушают фундамент.

Прижимаю руку к оконному стеклу. Кажется, дождь бьется в мои пальцы, царапает ладонь. Снаружи буря, а внутри тепло и безопасно.

Да, все будет хорошо.

Пройдя по коридору, захожу в туалет. Закрываюсь в кабинке, не подозревая, что последующие события изменят мою жизнь навсегда.

- Открой! – раздается внезапно. По-русски.

Не знаю, что пугает меня сильнее: вид мужских ботинок под дверью кабинки или голос Макса. Зная, что я родилась в России, он иногда употребляет русские слова, но обычно ругательные.

Не успеваю отреагировать, как дверь с треском распахивается. Скоба щеколды, звякнув, приземляется у моих ног. Пытаюсь поправить одежду, но Макс хватает меня за плечи и выдергивает из кабинки.

– Помогите! – кричу изо всех сил. Даже на четвертом этаже воздух пульсирует музыкой из спортзала, однако кабинет директора рядом. Меня услышат, мне помогут. – Помогите! – Кричу, бьюсь в руках Макса, как ветви дуба об оконное стекло, но он выше и намного сильнее меня, и мне не удается высвободиться.

– Никто не придет, Элли. Никто и никогда не приходит на помощь, помни об этом. Нет смысла ждать и надеяться. Есть только ты и я. Ты шла жаловаться Вильямсу, но его здесь нет. – Выплевывает все это мне в лицо.

– Дай мне одеться! – требую, но голос звучит сипло, сорванный криками о помощи.

– Для того, что я собираюсь с тобой сделать, трусики не понадобятся, – усмехается. Презрение в его взгляде обжигает.

– Ты не посмеешь меня тронуть! – Меня колотит от гнева и страха.

– Еще как посмею! Неужели ты не слышала, что меня считают плохи-и-им мальчиком? – Посмеивается, будто находит эту жуткую ситуацию забавной.

– Ты не плохой, ты…

Не знаю, что сказать. Макс ужасен, я его ненавижу…

– Хочешь, докажу, что я плохой? – поигрывает бровями.

Моя жизнь висит на волоске, а он веселится. Играет со мной. Упивается моим ужасом.

– Отпусти! Если ты меня тронешь, я заявлю в полицию!

Он только смеется в ответ, как будто моя угроза – лучшая шутка сезона. Да еще и пошатывается, и говорит невнятно, явно нетрезвый. Если он не в себе, мне с ним не справиться.

– Макс, сколько ты выпил? С ума сошел? Ты же спортсмен! Помогите! – С диким остервенением дергаюсь в его руках, пинаюсь, кричу. В моем крике дрожат слезы.

Макс отпускает меня так внезапно, что еле удерживаюсь на ногах. С ужасом смотрю на него, не зная, чего ожидать дальше. До двери пять шагов, но он загораживает проход. Быстро поправив одежду, готовлюсь драться за свою честь.

Внезапно Макс заходится хохотом. Леденящий, жуткий смех вызывает во мне волну паники.

– Вот, смотри, Элли Коваль! Ты хорошо получилась на этом снимке, – показывает мне экран телефона и скалится.

Он успел сделать снимок, пока вытаскивал меня из кабинки.

На фотографии я растрепанная, в мятом платье, с трусиками и колготками у колен. Смотрю с экрана широко распахнутыми умоляющими глазами.

Умоляющими, потому что я умоляла Макса меня отпустить.

Смех Макса звенит, эхом отражается от стен. Кажется, этот страшный звук разносится по всему этажу, громче музыки и моего крика. Меня простреливает ужасом, парализует от происходящего и возможных последствий.

4

А дальше все происходит так быстро, что кажется нереальным. Диким ночным кошмаром. Жаль, воспоминания о случившемся до сих пор кажутся очень реальными. Каждая фраза, каждая сцена запечатлена в памяти в мельчайших деталях. Навсегда.

Макс хватает меня поперек талии и тащит в коридор. Распахнув окно, забрасывает меня на широкий подоконник и запрыгивает следом.

Порыв ледяного ветра с дождем выбивает воздух из легких.

Стоя на краю подоконника у самого отлива, Макс обхватывает ладонью мою шею. Его лицо так близко, что я вижу свое отражение в его глазах. Ощущаю бешеный пульс на запястье, которым Макс прижимает мои руки к стене над головой.

– Ты свихнулся?! Мы сейчас упадем… здесь высоко, это верная смерть… Макс! Ты слышишь меня?! Мы разобьемся! Макс, ты совсем идиот? Если тебе приспичило сдохнуть, делай это без меня. Отпусти меня! Ма-а-кс!

Кричу ему в лицо, но он не реагирует. Его взгляд то и дело теряет фокус, неровное дыхание оседает на моем лице паром с запахом алкоголя.

– Помогите! – кричу на улицу, в промозглый декабрь, но внизу нет никого, только опрокинутая бурей рождественская елка подмигивает мокрыми огнями. Задыхаюсь от ветра. Слезы и ледяной дождь стекают по лицу. Не могу вырваться, боюсь пошевелиться.

На подоконнике расплывается лужа. Одно неловкое движение – и мы сорвемся вниз.

– Я никому не нужен, говоришь? Никому? А ты, думаешь, нужна?! На фиг мне такая сучка, как ты? Что ты из себя возомнила?! – воет Макс.

Паника сковывает мышцы, зубы выбивают ритм страха, слезы застилают видимость. От праведной ярости не осталось и следа. Только безумный слепой страх, больше ничего.

– М-м-ма-акс, к-к-конечно, я тебе на фиг не н-нужна! И-и-извини, если я тебя обидела. П-пожалуйста, отпусти меня! Я б-боюсь… – Заикаясь, с ужасом смотрю вниз на отмытый дождем асфальт. Ветви дуба совсем рядом, но они слишком тонкие, за них не ухватиться, не спастись. – Я ник-к-кому не скажу. Все будет хорошо, вот увидишь! – клянусь бездыханно.

Макс хватает меня за плечи и трясет изо всех сил. Его правая нога соскальзывает с отлива и зависает над землей.

– Ничего не будет хорошо! Никогда! – Скалясь, смотрит, как дрожит ужас в моих глазах, как тучами сгущаются слезы. Мокрые ветви дуба хлещут по его голым рукам, но он не замечает холода. – Теперь веришь, что я сделаю с тобой все, что хочу? Я же говорил, что бесполезно звать на помощь, никто не придет. Никто никогда не приходит на помощь, – добавляет тихо, но я слышу его сквозь бурю.

– Макс, умоляю тебя…

– Я могу сбросить тебя вниз, сделать тебе больно, опозорить тебя, и никто не вмешается. Никто не поможет.

Он говорит с ненавистью, жгучей и больной, уходящей корнями глубоко в его жизнь. Эта ненависть не связана со мной, но сейчас она вынужденно стала моей, эта ненависть, и хлещет меня по рукам мокрыми ветвями. Грозится отнять у меня жизнь.

Балансируя на краю, Макс отстраняется и кладет мои ладони себе на грудь. Пронизанный бурей, замороженный дождем, он чего-то ждет, и я не сразу понимаю, чего.

А когда догадываюсь…

Ужас взрывается во мне ледяными осколками, прошивая насквозь.

Макс ждет, когда я столкну его вниз. К его смерти.

– Давай же, сучка! Чего ты ждешь?! Сама же сказала, что я никому не нужен. Столкни меня вниз, и тебе нечего будет бояться! – кричит.

– Нет! Боже мой, нет! Макс, давай спустимся, прошу тебя! Все будет хорошо, клянусь! – Заледеневшие губы еле двигаются. Тяну Макса внутрь, чтобы спуститься с подоконника, но он грубо толкает меня к самому краю.

– Нет! Никогда не было хорошо и не будет! Давай, выбирай! Либо ты меня столкнешь, либо я сделаю с тобой что хочу. Тебе и в страшных снах не привидится, что я сделаю. Решай!

Хватаюсь за скользкую раму, ломая ногти. Лихорадочно ищу выход из кошмара, мысли взрываются петардами. Страшно представить, что Макс может со мной сделать. Безумно страшно. Он слишком большой и сильный, мне с ним не справиться. Я не могу ему сдаться. Не могу. Если Макс упадет вниз, меня не обвинят. Он напал на меня, принудил. Все знают, какой он… В нем всего слишком. В избытке.

Макс шатается, еле держась на самом краю.

Либо он надругается надо мной, разрушит мою жизнь, либо… я его столкну. Страшный выбор, насилие или убийство. Я или он.

– Решай! – ревет Макс, захлебываясь дождем. – Раз! Два!..

Мои руки на его груди, а в голове звон-звон-звон… На лице дождь, и слезы, и ужас…

– Три! – орет.

Я не вижу ничего вокруг, только бешеный взгляд Макса и мои ладони на его груди.

Визуал

Мы рады приветствовать вас в нашем романе "Целую, Макс". Будет сложно, остро, порой даже больно. Ну и конечно, очень откровенно и страстно. Драматические повороты сюжета гарантируем!

Очень надеемся на вашу поддержку!

Среди активных читателей будут проводиться розыгрыши промокодов!

Лара и Алекс

Любые совпадения являются случайностью. Суждения не отражают мнение автора, поведение героев не является примером для подражания. Затрагиваются тяжелые, триггерные темы.

5. Три года спустя

Чтобы достать салфетку и промокнуть влажные от волнения ладони, требуется несколько секунд. За это время я понимаю, что моя жизнь никогда уже не будет прежней. Этот вывод легко оспорить, потому что основывается он на том, что я вижу в щель приоткрытой двери.

Мужские руки.

Обычная, вроде бы, часть тела, не предвещающая конец света. Но что-то в этих руках, в их напряженной неподвижности, тревожит. Предвещает беду.

Домработница Нора смотрит на меня поверх очков.

– Мистер Эванс вас[1] ждет. Вы готовы?

«Нет» кажется самым честным ответом, но, увы, невозможным, если учитывать мою финансовую ситуацию и данное маме обещание. Скомкав салфетку, оглядываюсь в поисках мусорного ведра и, не найдя, кладу в карман.

– К вам Элли Коваль! – Нора впускает меня в кабинет.

Сидящий за столом мужчина не встает, даже не шевелится.

С каждым шагом моему взгляду открывается все больше – идеальный узел галстука, обтянутые пиджаком широкие плечи, темные короткие волосы, привлекательное лицо.

Ежусь от необъяснимой тревоги.

Руки мужчины остаются неподвижными, будто замирают над клавишами рояля, готовясь сыграть сложную композицию. Вся его поза выдает напряжение, особенно взгляд – такой силы, словно толкает в грудь.

– Здравствуйте, мистер Эванс!

Он не сводит с меня глаз и молчит.

– Вам что-нибудь принести? – спрашивает Нора и, клацнув блюдцем, забирает пустую чашку со стола. В ответ он дергает головой, будто отгоняет надоедливую муху. Нора не возмущается его грубости. Выходит из кабинета и закрывает дверь.

«Спасибо» и «здравствуйте» явно считаются здесь лишними, а уж «приятно познакомиться» и «присаживайтесь, пожалуйста» – это вообще атавизмы.

Я так и стою посреди кабинета. Сесть мне не предлагают, а сама я не успеваю сориентироваться. Взгляд поневоле возвращается к рукам мужчины, к сильным пальцам, к венам под загорелой кожей. За последние несколько лет я побывала на разных собеседованиях – неофициальных, плохо организованных, удачных и нет, но такого волнения не испытывала никогда. Уж точно не из-за чужого молчания и пристального взгляда.

И не от вида мужских рук.

Сейчас он встанет, подойдет ко мне и пожмет руку. Моя ладонь потеряется в его, и от волнения я провалю собеседование. Что в нем такого?! Вроде обычный мужик, но… Одним взглядом он встряхнул меня, как снежный шар, и теперь внутри буран. Мысли и чувства никак не успокоятся, не осядут снегом.

Смогу ли я на него работать?

Память услужливо подкидывает информацию о зарплате, почти в три раза выше, чем я получала до сих пор. За несколько месяцев до начала семестра в университете я накоплю кучу денег.

Комкаю полу пиджака, стираю предательскую влагу с ладони. Рукопожатие должно быть твердым и уверенным, по нему судят о характере.

Джек Эванс успешный предприниматель. Какое-то время он жил в Азии, а теперь решил вернуться домой. Ему нужен секретарь. Я узнала об этом от маминой знакомой. Домработница назначила дату собеседования, и вот…

Говорят, Джек талантлив и приятен в общении, однако он смотрит на меня так, будто собирается принести в жертву. И молчит. Так и не поздоровался, и руку пожимать не спешит.

Нервно переступаю с ноги на ногу, колени соприкасаются с легким шорохом капрона.

Джек опускает взгляд на мои ноги, но тут же отворачивается. Хоть за это спасибо. Если собираешься работать с человеком один на один, между вами не должно быть неуместных взглядов.

– Я Элли Коваль. Спасибо, что пригласили меня на собеседование.

Джек так и не поднялся, и не поздоровался. Молчит и при этом смотрит на меня так пристально, будто проверяет мои мысли. Еще немного – и я не выдержу и уйду. И так уже понятно, что мы с этим глазастым молчуном не сработаемся.

– У вас есть ко мне вопросы? – спрашиваю, едва скрывая раздражение.

Медленным, ленивым движением Джек поднимает лежащие перед ним бумаги. Кажется, это мое резюме, но я не уверена, потому что плохо вижу без очков. Однажды сезонный рабочий на ферме сказал, что в очках я похожа на «сексапильную училку из порнофильма», поэтому на важных встречах с мужчинами справляюсь без очков.

– С таким резюме направляют к психиатру, а не берут на работу, – наконец изрекает Джек.

К-х-м…

[1] В английском языке «вы» и «ты» не разделяются, в тексте они приводятся в соответствии с традициями русского языка.

6

Все понятно. На работу меня не возьмут, но это к лучшему. Если по одному взгляду можно определить, сработаетесь вы с человеком или нет, то я уже сделала выводы. Отрицательные. Если бы я ушла сама, потом жалела бы об упущенной возможности, деньги-то немалые. А если грубый самодур мне откажет, моей вины в этом нет.

Внутри разливается приятное тепло, я расслабляюсь.

Вот только… хамства не приемлю. Если мое резюме ему не подходит, зачем звать меня на собеседование? Чтобы оскорбить?

– Это резюме человека, который честно зарабатывает на жизнь и учитывает свои… ограничения, – отвечаю и тут же жалею об откровенности. Последняя часть фразы лишняя, но я слишком разозлилась, и правда вылетела наружу. На провокацию реагировать нельзя, особенно звенящим от обиды голосом, иначе доставишь обидчику удовольствие.

Джек только этого и ждал. Ему явно нечем заняться, кроме как приглашать девиц на собеседование и втаптывать в грязь.

– И какие, позвольте спросить, у вас ограничения? Умственные? Физические? – Смакует каждый слог, демонстративно оглядывая меня с головы до ног и намекая, что особых ограничений не видит. – Если бы у вас были, как вы выразились, ограничения, вы бы нашли подходящую работу и не метались. А вы… – Опустив взгляд на резюме, скалится. – Официантка, сиделка, секретарь на ферме, снова официантка, няня, снова секретарь на ферме… Почему вас так тянет на ферму? Нравится запах навоза?

Мне бы развернуться и уйти, но…

– Экоферма «Зеленые поля» – это замечательное место. Свежий воздух, дружеская атмосфера, экологически чистые продукты…

Получилось бы намного эффектней, если бы я не говорила словами из рекламного буклета, и если бы мой голос не дрожал от возмущения.

– Вы попали туда по протекции, – выплевывает презрительно.

– Откуда вы… почему вы так решили?

– Я сказал наугад, а вы подтвердили мою догадку. Могу угадать и остальное. О работе вам рассказала подруга вашей матери или тети, кто-то по женской линии, потому что отца у вас нет. Биологически он, конечно, был, но выросли вы без отца. И в личной жизни вам не везло. Вас кто-то обидел, и вы позволили подростковой дури определить вашу жизнь. Это влияет на то, как вы держитесь, вам не хватает уверенности. Вы наверняка были отличницей и занудной активисткой, а потом… что случилось? Запоздалое половое созревание ударило в голову? Вы толком не доучились и свили себе безопасное гнездо, из которого не вылезаете. Вам легче с детьми и животными, чем со взрослыми людьми. Вот вы и сидите на ферме: гладите ягнят в обеденный перерыв, сгребаете навоз и прячете дырявые носки в резиновых сапогах. – Пристально осмотрев меня с ног до головы, он добавляет. – И давно перестали замечать собачью шерсть на одежде.

В шоке от его грубости растерянно осматриваю костюм, хотя это и бессмысленно, без очков ничего не разглядеть. Но и Джек сидит слишком далеко, чтобы заметить собачью шерсть на моей одежде. Да и нет никакой шерсти, потому что я не ношу костюм на ферме, и грязную одежду в шкаф не вешаю. Хотя… на ферме есть собака, Чарли, и он везде за мной ходит. Его длинная шерсть и вправду липнет к одежде…

О чем я думаю?! При чем тут шерсть? Проблема не в шерсти, а в Джеке Эвансе… невыносимый тип!

А он между тем продолжает небрежным, снисходительным тоном.

– Вы бы так и сидели на ферме долго и счастливо, но ее продали, а на ее месте построят базу отдыха. И вам больше негде продавать безвкусный сыр и прокисшее молоко.

Таращусь на него так яростно, что щиплет глаза.

– Наши молочные продукты считаются лучшими в графстве! Мы никогда не продаем прокисшее молоко, и наш сыр… вкусный!

Джек насмешливо приподнимает бровь, будто ждет продолжения. Потом комкает резюме и швыряет его в мусорную корзину.

– Из всего, что я сказал, вы не согласны только с этим? – спрашивает с издевкой. – Вы могли бы завоевать мир, а вместо этого хотите спрятаться под моим боком, печатать мои слова, выполнять мои приказы. Все, чтобы, не дай Бог, не сделать что-то самой, под свою ответственность. Чтобы не рисковать.

Завоевать мир?! Из нас двоих к психиатру надо ему, причем срочно.

– Мне казалось, вы ищете человека на должность секретаря, а не Наполеона Бонапарта, но я ошиблась, извините! – Заикаюсь от ярости, поэтому фраза выходит скомканной, злой.

У Джека вырывается смешок, и на секунду он становится похожим на человека. Но только на секунду.

Все, пора домой. На работу меня не возьмут, да я и не собираюсь связываться с этим ненормальным. Мог бы просто выбросить резюме, так нет же, надо унизить меня, чтобы потешить собственное эго. Мое резюме в порядке. Это с ним, с Джеком Эвансом что-то не так.

Однако не скрою, своими небрежно брошенными словами он ударил в цель. Сильно и больно.

Однажды у меня были мечты.

Однажды у меня были наполеоновские планы.

Однажды я была уверена в себе.

А потом за считанные минуты моя жизнь перевернулась, как будто яркая, красивая фотография вдруг превратилась в негатив. И я, сломленная, забилась в угол и лелеяла мое отчаяние. Спряталась от жизни и от того, о чем мечтала, и ждала, когда прошлое заживет и когда вспышки воспоминаний перестанут мучить меня по ночам, истощая силы.

7

Джек смотрит на меня, постукивая пальцами по столу. Не зря мне сразу не понравились его руки, надо верить предчувствиям.

Глубоко вдыхаю, пытаясь подавить гнев, но это не помогает.

– У меня нет наполеоновского резюме, но меня вполне устраивает моя жизнь. Мне сказали, что вы успешный и талантливый человек, которому нужна помощь, чтобы устроиться в Англии. Однако те, кто вас рекомендовал, не знают, что ваша голова застряла так глубоко в вашей заднице, что вы ничего не видите, кроме собственного раздутого эго. Что ж… Мне пора. Скоро обеденный перерыв, ягнята ждут… – Помахав рукой на прощание, вкладываю в голос максимум сарказма. – Не утруждайте себя хорошими манерами, не вставайте! Я сама найду выход.

Дверью я не хлопаю, хотя хочется, внутри пенится ярость. Да, я недалекая, ограниченная. Да, я долго пряталась от мира. И рисковать я не люблю, и отца у меня нет, и на ферму меня взяли по знакомству. И ягнят я обожаю, и все остальное он тоже угадал.

Но это не его дело. Каждый выбирает для себя, и мой выбор достоин уважения.

Нора стоит под дверью, наверняка подслушивала. Похлопав меня по плечу, улыбается.

– Мистер Эванс золотой души человек! Мне кажется, вы произвели на него впечатление.

Произвела впечатление? Они оба не в себе, поэтому и сработались без труда. Хотя… на Наполеона она не похожа.

Покачав головой, решительно направляюсь к выходу. Нора пыхтит следом.

– Я пеку лучший в графстве яблочный пирог. Хотите попробовать? Вам кофе или чай?

– Спасибо, но я спешу.

– Такси еще не подъехало…

– Я не вызывала такси.

– Но до ближайшей деревни две мили, а сегодня холодно и сыро…

– Всего доброго, Нора! – Улыбаюсь пожилой женщине. Она не виновата в том, что ее работодатель хам. – Не могли бы вы передать кое-что мистеру Эвансу?

– Да, конечно! – Растерянно хлопает по карману. Ищет блокнот, чтобы записать мои поручения.

– Скажите ему, что я не ношу дырявые носки.

Отвернувшись от удивленной женщины, выхожу на крыльцо.

Джек прав, я пока что не воплотила мою мечту, не реализовала потенциал. Прошлое разрушило меня, разбило, и потребовалось три года, чтобы прийти в себя.

Однако я справилась. Из сломанных частей сложила нечто новое, сильное.

И я этим горжусь.

Успеваю дойти до конца подъездной дороги, когда подъезжает машина. Заказанная не мной и заранее оплаченная. Из окна выглядывает пожилой мужчина. Его добродушное, изрезанное морщинами лицо сияет улыбкой.

– Садитесь, мисс Элли! Я довезу вас куда хотите. С ветерком! За счет мистера Эванса, конечно, вам ничего платить не надо. Меня зовут Мик, я родился в Димби и живу здесь уже шестьдесят пять лет. И никуда отсюда не денусь, это уж точно. А вы приехали наниматься на работу?

– Нет. – Мой ответ звучит отрывисто, невежливо, но такое уж у меня настроение, невежливое.

Мик не обижается на мою грубость. Остановив машину, выскакивает наружу. Коренастый, с объемным брюшком и седыми завитками бороды, он похож на деда Мороза.

– Вам понравится в Димби. Это хорошее место, тихое, семейное. Вы мельницу видели?

– Нет.

– Обязательно посмотрите! Рядом с ней музей есть. Там, конечно, не шибко интересно, но таки история… А вы любите историю, мисс Элли?

Похоже, Мик впервые за долгое время встретил живого человека, и ему не терпится поболтать.

В машину садиться не хочется. Двухмильная прогулка до Димби помогла бы проветрить мысли и успокоиться, и я бы как раз успела к автобусу. Однако Мик продолжает крутиться вокруг меня, утомляя своим дружелюбием.

– Садитесь, мисс Элли, а то негоже вам шлепать по лужам. Весна в этом году никудышная, сплошные дожди. Я вам по пути мельницу покажу, и мимо реки проедем, увидите красивый вид на долину. Вам на заднем сиденье удобно будет? А то переднее сиденье на мистера Эванса настроено, и лучше не менять. Я вроде как его личный водитель, пока он здесь живет. Не гарантированная работа, но платит он щедро…

Со вздохом сажусь в машину и, захлопнув дверь, смотрю на переднее сиденье. Оно сдвинуто назад до упора, не иначе как чтобы вместить огромное эго мистера Эванса.

– Ох, мисс Элли, скажу я вам, мистер Эванс чуть не уволил меня в первый же день. У нас тут дом престарелых есть, так я оттуда клиентов вожу то в магазин, то в парикмахерскую, то к врачу. Вот и привык им помогать: руку подам, поддержу, чтоб из машины выбрались. Так я по привычке к мистеру Эвансу кинулся, с его ногами-то – а он так разозлился! Я думал, он меня если не придушит, то уволит точно. Гордый он, а? Жуть какой гордый…

– А что… – Откашливаю внезапную хрипотцу. – Что у мистера Эванса с ногами?

– Не знаю, что за авария с ним приключилась, но вы наверняка и сами видели, беда у него с ногами. Совсем плохи!

Нет, я не видела, что у него с ногами, однако успела возмутиться его дурным манерам, когда он не поднялся, чтобы поздороваться и попрощаться.