– Ирина, как анализы будут готовы, я сразу позвоню. Не переживай, – с улыбкой говорит мой гинеколог.
– Как не переживать. Первый раз такое, – стараюсь взять себя в руки, но это не очень получается.
В последнее время живот болит и задержка уже больше месяца. Ещё теперь проблем со здоровьем не хватало.
Мысль про то, что это беременность отметаю сразу же. Прошли те времена, когда я при каждой задержке думала, что бог наконец услышал мои молитвы.
Прощаюсь с Таней или как остальные называют её, Татьяной Дмитриевной.
С Таней мы общаемся уже давно, она мою первую беременность наблюдала, когда я дочь родила. И роды принимала сложные. И о моем бесплодии тоже она сообщила. Так я и наблюдаюсь у неё уже семнадцать лет. В какую она клинику уходила, туда и я за ней переходила.
Сейчас у Тани свою частная клиника.
Хорошая она, дело своё знает, люблю таких, кто душу вкладывает в работу.
И организм мой она знает даже лучше меня. Теперь только осталось дождаться анализов, я хотя бы буду понимать что делать дальше. Мужу пока ничего не рассказывала.
Выхожу в коридор, направляюсь к лестнице на первый этаж к гардеробу.
Надо ещё на работу заехать, ребят проверить, своих продавцов и Мишутину позвонить. Он говорил что новый объект намечается. Надо подробности узнать. Может, получится…
Мысль прерывает знакомый размах плеч и пиджак в тонкую полоску.
Это же Олег, муж мой.
Меня встречать приехал?
Вот только как узнал? Я ему ничего не говорила. Подхожу ближе, он в этот момент разворачивается и я вижу, что рядом с ним подруга дочери стоит. Они в одном классе учатся, в одиннадцатом.
– Что ты здесь делаешь? – удивленно смотрю на мужа и на то, как он придерживает за плечо одноклассницу дочери.
– Асе помогаю…сориентироваться, – отвечает он и прошивает меня тяжёлым взглядом, будто я глупости какие-то спрашиваю.
– В больнице? – продолжаю недоумевать я.
Перевожу взгляд на испуганное лицо Аси со следами размазанной туши. Припухшие глаза выдают недавние слёзы.
– Ирина Васильевна, пожалуйста, скажите вашему мужу, что я не хочу делать аборт, – она делает ко мне шаг, будто ищет защиты.
Воздух резко покидает мои лёгкие, я пячусь, не позволяя прикоснуться к себе.
– Я…я ничего не понимаю, – шепчу сдавленно, перевожу взгляд с Аси на мужа и обратно. В голове не укладывается что он…что они…
Да как вообще это можно принять?
Ей ведь всего восемнадцать, и она ровесница нашей дочери.
Чувствую шоколадный запах какао, во рту даже слюна выделяется.
Когда это Олег успел его приготовить?
Потягиваюсь, хорошо так, тепло. Только вот нога во что-то упирается, и места мало. Над головой что-то щёлкает.
– Ну вот, уже и в себя приходит, – слышу женский голос и распахиваю глаза. Передо мной белый потолок, рядом Олег сидит, а за ним заплаканное лицо Аси. И реальность бетонным потолком обрушивается на меня с трёхметровой высоты.
Господи, значит, это всё не сон. Хочу отодвинуться от мужа, но некуда, рядом стена.
– Ира, тебе лучше полежать, – Олег удерживает меня за талию.
– Руки от меня убери, – шепчу ему, не хочу чувствовать его прикосновений. Не хочу, даже, чтобы рядом сидел. – Ты мне омерзителен.
Он молчит, только смотрит на меня своим фирменным взглядом, который всегда в душу проникает. Вот только раньше он действовал на меня, заставлял задуматься либо над своими словами, либо над ситуацией. Сейчас мне всё равно ни его взгляд, ни слова не заставят меня молчать.
– Как вы себя чувствуете? – сбоку подходит женщина-врач, и Олег встаёт, чтобы освободить ей место.
– Хорошо. Всё хорошо, – порываюсь сесть, но встречаю лёгкий отпор. Врач надавливает на плечо, заставляя меня лечь обратно.
– Вот давайте без резких движений. Сейчас медленно поднимаетесь, пробуете сесть. Ме-дле-нно. Понятно?
Я киваю и не торопясь сажусь. Мне измеряют давление. Я стараюсь не смотреть на мужа. Вот только всхлипывания Аси не дают мне полностью отстраниться. Она меня раздражает.
– Ну давление практически в норме, – успокаивает меня врач.
– Могу идти? – спрашиваю, не поднимая глаз.
– Если вам кто-нибудь поможет, то можете, – разрешает врач и встаёт. Олег подходит и подаёт мне руку, но я игнорирую её. Сама как-нибудь обойдусь.
Вылетаю из кабинета, Олег не отстаёт, а следом, судя по топоту каблучков, бежит Ася. Возле гардероба приходится задержаться.
– Ты остановишься или нет? – цедит сквозь зубы Олег и обхватывает меня за талию.
– Нет.
– А выслушать меня не хочешь?
– Нет. И так всё ясно. Не смог устоять перед сопливой девчонкой. Слушать твои оправдания я не хочу, – отталкиваю Олега.
Гардеробщица подаёт моё пальто, накидываю его и, не дожидаясь мужа, выхожу из клиники.
Сейчас я не готова к разговорам, тем более в присутствии это мелкой сучки.
Когда они успели? Когда ночевать к нам приходила? Это было-то раза три. Устоять не мог перед молодым телом. Не зря же говорят, сколько волка ни корми, он в лес смотрит. Она мысль сменяет другую со скоростью света. В голове проносится целый аттракцион из воспоминаний. Как Ульяна привела Асю первый раз осенью. Тогда Олег в командировке был, значит, это не осенью было. На Новогодних каникулах, значит. Она тогда у нас три ночи ночевала, опять же с моего разрешения. Получается, я сама змею на своей груди пригрела. Пытаюсь открыть машину, но руки так трясутся, пальцы не слушаются, и ключи падают в снег.
– Куда ты собралась в таком состоянии? – Олег налетает на меня и буквально припечатывает к машине. Ноздри раздуваются, навис надо мной чёрной тучей. Только вот вся его злость из-за собственной глупости. Он знал, что я не прощу.
– Подальше от тебя и твоей подстилки, – слова вырываются сами собой, обдирая горло. Так, больно сейчас говорить из-за спазма. Даже дышать больно.
– Так, успокоилась. Хватит истерить. Садись в машину, – он тащит меня к своей машине, а следом опять цокают каблучки.
– Ирина Васильевна, давайте я вам всё объясню, – тоненький голосок вызывает новую вспышку злости. И если бы Олег сейчас не держал меня, я бы вцепилась этому ангелочку с белыми волосами и голубыми глазами, в её молодую милую мордашку. Олег перехватывает меня поперёк живота одной рукой, пока другой открывает дверь своей машины.
– Я не поеду с тобой и с ней в машине, – хочется кричать, но вместо крика судорожный хрип.
– Поедешь, – он силой заталкивает меня в машину, захлопывает и блокирует дверь.
Обходит вокруг, разблокировав дверь, садится за руль.
– Ты не удержишь меня силой, – бросаю в него словами, словно камнями, вот бы они ещё ранили также больно.
– Я сказал, нам надо поговорить, значит, мы поговорим, – жестко осаждает меня.
Его сдержанности можно позавидовать, ни одной эмоции на лице, даже желваки не ходят.
Закрываю глаза, пытаюсь собраться с мыслями, глубоко вдыхаю, чтобы успокоиться. Это сложно, сейчас во мне возмущена каждая клеточка. Поступок мужа – это что-то выходящее за рамки дозволенного.
Я бы наверно проще отнеслась к его измене, если бы это была хотя бы моя ровесница. Умная, красивая, лучше меня. Богаче меня. Но мой муж, тот человек, которого я считала всегда стоящим на ступень выше меня, он поступил подлее. Изменил в нашем доме, с девочкой, которая ему в дочери годится. И ещё ребенка ей сделал.
Нет, это в голове не укладывается.
– Послушай меня внимательно, Ира. Ты ведь всегда была умной и рассудительной. Вот и сейчас включи свой мозг и перестань истерить. Готова слушать теперь?
________
Я рада приветствовать вас на страницах моей новой истории.
Спасибо, что зашли и читаете, мне очень приятно❤.
А дальше вас ждёт визуал героев -->
Дорогие друзья, приглашаю визуально познакомиться с героями событий
Как вы уже поняли, Ирина Васильевна Архипова, главная героиня, ей 39 лет, жена Олега Яковлевича Архипова
Олег Яковлевич Архипов собственной персоной, 45 лет. Бизнесмен, своя фирма.
Ася Орлова, 18 лет, подруга дочери Олега и Иры.
Ульяна Архипова, дочь Олега и Иры, 17 лет
Листаем дальше, там ещё глава
Он поворачивается корпусом, смотрит на меня.
– Я представляю, что ты думаешь обо мне. Но это произошло совсем не так, как ты уже нафантазировала себе.
– А как? Она тебя изнасиловала, хочешь сказать? – усмехаюсь зло.
– Нет. Просто я думал, что это ты.
– Что? – переспрашиваю, чтобы убедиться, всё ли я правильно расслышала.
– Проснулся в темноте, думал, ты решила поиграться, побаловать меня. Расслабился, пока она ртом ласкала, а потом не выдержал, перевернул и трахнул.
– Пожалуйста, можно без подробностей, – тошнота подкатывает к горлу. И в жар бросает.
Уж слишком ярко встаёт перед глазами, как Ася ему минет делает, и как Олег наваливается на неё и трахает. Я знаю, какой ненасытный у меня муж в постели. В свой сорок пять со стояком у него всё нормально. Поэтому так больно. Это были мои объятия, предназначенные для меня. Это мой муж, и его тело моё. Как эта сука только посмела залезть к нему в постель?
– А где тогда была я? – слёзы уже не получается сдерживать, они одинокими капельками стекают по щекам.
– Не кухне отчёты доделывала, – Олег опускает голову, смотрит в пол.
И всё равно у меня в голове не укладывается его история.
– А может, ты мне просто врёшь? А? Ты ни при чём, она сама. И так всё складно. Только вот я понять не могу, как ты её со мной спутал? Мы в браке двадцать лет. Я думала, ты знаешь моё тело наизусть. У меня ведь и грудь полнее, и бёдра шире, а она девчонка ещё. Девочка, можно сказать. Удивляюсь, что Орлов тебя ещё на дереве не вздёрнул за свою дочь.
– Он ещё не знает. Я не хотел, чтобы кто-то знал об этом. Просто хотел, чтобы она аборт сделала. И всё...Ты бы ничего и не узнала.
– Замечательно придумал. Молодец, – боль внутри меня изливается словесным ядом. Я даже чувствую, как этот яд разъедает мне грудь.
– Хватит. Мне тоже хреново. Одно дело изменять обдуманно, а другое неосознанно. И да, я сам не понимаю, как не почувствовал вашу разницу. Тогда, когда кончил, услышал, что она как-то не так стонет. Голос другой. Ночник включил и чуть не убил её. Ты думаешь, я хотел этого? Думаешь, я сам себя не матерю? Весь месяц только и думал, как тебе сказать. Не смог…Прости.
И хоть мне не хочется слушать его, не хочется понимать его, но сердце само сжимается за мужа от обиды. Какая-то мелкая избалованная девчонка просто развалила нашу семью. Только сейчас до меня доходит, почему она так смотрела на Олега. И почти никогда с ним не разговаривала. Так и ведут себя влюблённые дурочки. Боготворят своих кумиров. А Олегу не посчастливилось стать кумиром Асе. Кто бы знал.
И это очень смешно, если бы не было так грустно. Какая-то сопля увела моего же мужа у меня из-под носа.
Полный бред! Настоящий сюрреалистический фильм. По-другому и не назвать.
Смотрю в боковое окно, а у меня вся жизнь перед глазами пролетает. Как мы познакомились, как предложение сделал. Я ведь тогда самой счастливой была. Поверить не могла, что такой мужчина мне достался. Любила до безумия. И он ведь любил. Никогда не давал повода для ревности. Может, и изменял, теперь не знаю. Я просто верила ему. Ведь у нас хорошая семья была, а я старалась быть хорошей женой. Он никогда и не упрекал. Конечно, бывало, что и ссорились. И разлады были. Он хотел сына, а я не могла родить. Только последние два года я перестала из-за этого ругать и корить себя. И он смирился. Я думала, мы пережили все семейные кризисы, но вот такого я точно не ожидала.
Нервно смахиваю с щеки непрошенную слёзу.
– Ир, – окликает меня Олег. – Надо просто убедить Асю сделать аборт. Если ты…
– Что я? – взрываюсь негодованием. – Поговорить с ней должна? Заставить от ребёнка избавиться? От твоего ребёнка, между прочим. А может, это небо услышало твои молитвы, и наконец сын родится. Ты же так этого хотел.
– Мне этот ребёнок нужен, – Олег тоже срывается.
Его светло-карие глаза вспыхивают лютой злобой. У меня даже холодок по спине от страха пробегает.
– Но мы должны через это пройти, если хотим сохранить семью. Или ты после всего, что мы пережили готова всё бросить и уйти?
Наши взгляды встречаются.
– Нет, Олег, я тебе ничего не должна. Я не заставляла тебя пихать в неё свой член. Если бы рядом со мной оказался другой мужчина, я бы узнала его просто по запаху. По рукам, по дыханию. Мне кажется, это настолько очевидно. Мы ведь не молодожёны. А я не дура. Не верю я тебе. А если даже это всё правда, то…– я замолкаю, слишком сложно сказать эти слова, но я должна обрубить всё сейчас.
– После неё я не хочу, чтобы ты касался меня.
Взгляд мужа становится острым как бритва.
– Может, потом смогу, но не сейчас, – заканчиваю и открываю дверь. – Домой сегодня не приходи. Я вещи сама соберу, и позвоню, чтобы забрал. Ульяне…
– Ульяне я сам всё скажу, – договаривает за меня Олег, отворачивается к лобовому стеклу.
– Правду? – уточняю.
– Правду.
– Хорошо. Пока.
Выхожу из машины, Ася стоит поодаль, и как только я выхожу, семенит ко мне.
– Ирина Васильевна, послушайте меня. Мне правда очень жаль. Я...я так виновата перед вами, – слезливо начинает она.
– Жаль, что к моему мужу в постель залезла? Или что? – холодно смотрю на неё. И она останавливается, глаза бегают, Я прямо ощущаю, как она ищет, что сказать. Как выкрутиться.
– Не смей даже подходить к нашему дому, и тем более к Ульяне. Поняла?
– Не надо со мной так разговаривать. Я же беременна, – её лицо квасится от слёз, как у маленькой капризной девочки. Манипуляторша хренова.
– Мне плевать и на тебя и на твоего ребёнка.
Я разворачиваюсь и твёрдым шагом направляюсь к своей машине.
Наверно, случись такое лет на десять раньше, я бы истерила, убивалась и плакала. С возрастом учишься переживать боль менее эмоционально. Чтобы никто не видел и не знал, как тебе плохо. Я не имею права рыдать. У меня работа, и взрослая дочь, которая должна видеть сильную мать, а не хнычущую женщину.
Заезжаю на работу, не показаться там не имею права. Это не мой магазин. Я здесь только управляющая. Проверяю работу продавцов, ещё час сижу в кабинете, изображая бурную деятельность. На самом деле тупо смотрю в экран и щёлкаю мышкой, открывая и закрывая окна. Не могу сейчас ни на чём сосредоточиться. И хоть со стороны я выгляжу спокойной, в душе сейчас такая чернота. Одна только мысль, что муж мог обнимать другую, вызывает тошноту.
На столе начинает вибрировать телефон, на экране высвечивается Оля Орлова, мать Аси.
Вот ещё её звонка мне не хватало. Решаю игнорировать. Звонок заканчивается и снова начинается. Да, Оля упрямая, есть у неё такая черта. Так и будет звонить без остановки, пока я трубку не возьму.
– Да, Оля? – всё-таки не выдерживаю и беру трубку.
– Ира, привет! Извини, что отвлекаю, я быстро. Асю потеряла. Не знаешь, где она? Может, с Ульяной?
По идее я должна промолчать. Так будет правильнее, пусть Ася сама всё расскажет, или Олег. Я в это лезть не хочу.
– Нет, не знаю, – твёрдо чеканю я.
– Что-то случилось? – голос Оли становится обеспокоенным, и это ещё сильнее бьёт по нервам.
– Нет. Извини, мне некогда, – хочу положить трубку.
– Ира, подожди. Ты же можешь позвонить Ульяне. Она у тебя девочка послушная, не то что моя. Специально может телефон не брать.
У всего бывает конец, и у терпения тоже. Теперь я понимаю, как люди совершают убийства в состоянии аффекта. У меня в одно мгновение случается то же самое.
– Я не буду звонить Ульяне, потому что твоя Ася с моим мужем решают, оставить ли им ребёнка, – раздражённо срываюсь я.
Да чёрт возьми, я не робот. Я не могу держать эту боль в себе, особенно в разговоре с матерью, которая так воспитала свою дочь. Именно из-за неё я сейчас ненавижу мужа и себя.
– О каком ребёнке ты говоришь? Не понимаю. Какого ребёнка оставить? Ир, что за бред?
Закрываю глаза, считаю до трёх, чтобы не швырнуть телефон об стену или чтобы Олю не послать.
– Ася спала с моим мужем. Теперь беременна, – холодно сообщаю ей.
Сначала в трубке тихо, и только потом я начинаю слышать всхлипывания.
– Извини, мне некогда, – отключаюсь, аккуратно кладу телефон на стол и, опершись локтями на стол, упираюсь лицом в ладони. Хочется взвыть от обиды, от страшной пустоты внутри себя.
Нет, я больше не могу находиться у всех на глазах. Мне надо побыть одной. Ссылаясь на головную боль, сообщаю директору по телефону, что сегодня меня уже не будет, и еду домой.
Доезжаю до дома, и только когда переступаю порог, у меня подкашиваются ноги и оседаю на пол. Сил совсем нет. Слабость ужасная. Голова кружится. И чтобы не рухнуть, как в больнице, медленно опускаюсь на пол. Так и остаюсь лежать на полу, даже отключаюсь ненадолго. Потому что, когда прихожу в себя, на улице уже темнеет.
Слабость и головокружения у меня уже давно, я просто Олегу ничего не говорила. Думала, сначала анализы сдам, а потом уже с результатом подойду и скажу. Думала, зачем беспокоить мужа, не зная точной причины. Но эти недомогания становятся всё чаще. А недавно мне приснились похороны, и я лежала в том гробу. Больше всего боюсь, что завтра Таня сообщит что-нибудь нехорошее. Только бы не рак. Я уже видела, как болеют этой страшной болезнью. Дедушка умер от рака лёгких, тётя умерла от саркомы. Я тоже нахожусь уже несколько лет в группе риска. Если всё подтвердится и окажется, что у меня рак…Даже думать об этом не хочу. Ульяну жалко. Ей сейчас поддержка нужна будет.
Опираюсь на стену, медленно поднимаюсь. Надо хоть чашку кофе в себя закинуть, с утра ничего не ела.
С улицы доносится шум двигателя, похоже, Олег приехал. Подхожу к двери, чтобы проверить, не померещилось ли мне. И едва успеваю отпрыгнуть от распахнувшейся двери. С горящими злостью глазами в дом влетает муж.
– Я думал, мы договорились! – орёт на меня. – Я же просил тебя молчать. Зачем ты всем растрепала? Теперь Оля не даёт Асе аборт сделать. Довольна?
Он хватает меня за плечи и встряхивает.
– Довольна? Теперь от этого не отмыться, – разъярённо бросает мне в лицо слова точно кирпичи.
– Об этом надо было думать раньше, когда свой член в девчонку пихал, – зло цежу я. Нет, мне не жалко его.
– Решила отомстить? А о дочери ты подумала? Как теперь Ульяне будет, ты подумала?
– Не надо вешать вину на меня. Это ты всё устроил. Не я легла под другого. Это ты трахнул дочь своего друга и сделал ей ребёнка. Вот и отвечай сам перед её родителями.
Не успеваю договорить, как мне прилетает пощёчина.
– Заткнись! Как всегда, думаешь только о себе. Мы могли решить эту проблему, не поднимая шума. А теперь…
Щека болит, до сих пор не могу поверить, что он позволил себе ударить меня.
– А теперь я не знаю где Ульяна. Она трубку не берёт. Довольна?
Ульяна, девочка моя.
Осознание приходит слишком поздно.
Да, я действительно ужасная мать. Хотела защитить дочь, а в итоге сама же и сделала хуже своему ребёнку.
___________
Дорогие читатели!
Приглашаю вас в мой остросюжетный роман
ЕСЛИ БЫ НЕ ТЫ
https://litnet.com/shrt/9hqv
Первый порыв – позвонить в полицию. Уля никогда себя так не вела, не убегала из дома, была послушной девочкой настолько послушной, насколько может быть послушным подросток. Беру телефон в руки. Столько пропущенных, а я даже не слышала. Там пропущенные и с незнакомых, и от Ульяны один звонок. А я ведь даже не слышала и вместо того, чтобы звонить в полицию соображаю, что для начала надо самой Уле позвонить. Может, на звонок от меня она ответит.
Первые гудки длятся ужасно долго. И когда мне уже кажется, что она не возьмёт, в трубке раздаётся тихий голос дочери.
– Да, мама?
– Уля, ты где? – выдыхаю и закрываю рот рукой, чтобы не расплакаться от счастья.
– Я…я у подруги, – отвечает она, но мне почему-то кажется, что она врёт. Я слишком хорошо знаю её. Она не умеет врать.
– У какой подруги?
– Не скажу. Я здесь поживу, пока вы с отцом ваши проблемы не решите. Не хочу видеть его, – голос дочери звучит твёрдо. Когда она успела так вырасти и превратиться из нежной девочки во взрослую девушку.
– Уля…пожалуйста, вернись. Отец уедет. Он обещал. Ты его не увидишь.
Олег порывается забрать у меня телефон, но я резко отстраняюсь.
Бросаю на него злой взгляд. Я ещё за пощёчину ему ничего не высказала. Но это позже.
– Точно? – переспрашивает Уля.
– Точно. Обещаю.
– А Асю?
– Аси здесь больше не будет. Так же как и Орловых.
– Хорошо…. только обещание своё выполни.
– Да, Ульяна. Я же сказала. Мне ты можешь верить. Куда за тобой подъехать? – спрашиваю дочь, в надежде, что она продиктует адрес.
– Не надо за мной приезжать. Я сама приеду.
Решаю сейчас не настаивать, чтобы не ругаться. Мне главное, чтобы дочь домой вернулась.
– Хорошо. Через сколько будешь?
Но вопрос летит в пустоту, она уже скинула звонок.
– Ну что? Где она? – нетерпеливо спрашивает муж.
Собираю всю волю в кулак и поворачиваюсь к мужу. Щека до сих пор горит от его руки, напоминая, как он повёл себя пять минут назад.
– Она приедет. Скоро. А ты должен уйти. Она не хочет тебя видеть, – твёрдо чеканю каждое слово.
– С каких пор желание ребёнка стало законом? – его голос вибрирует от злости. – Есть правила, после школы домой. Она должна их выполнять, а не шляться где попало.
– Ты насчёт Ульяны не переживай. Она девочка сознательная, в отличие от Аси, под мужика ложиться не будет.
Глаза мужа сужаются, ещё секунда и в меня молнии полетят.
– Мстишь, да? – басит он. – Издеваешься?
– А что мне плакать теперь? Ты же понимаешь, что теперь у нас выход только один – развод. А после развода сможешь жениться на молоденькой девочке, она тебе и ребёночка родит, и борщи варить будет, и минетом каждый день. Будешь обласканным и облизанным…
– Рот закрой, – из груди Олега вырывается злой рык, он один стремительный шаг и я уже прижата к стене, горло сдавливает и мне даже страшно становится от бешеного взгляда. Мой уравновешенный и несгибаемый муж похож сейчас на безумца.
– Отпусти, – хриплю и цепляюсь руками за его ручищу, которая сдавливает мне шею.
– Ещё слово и тебе шею сломаю.
Мне бы замолчать, где-то внутри себя я это понимаю, но наружу лезет отравляющий яд.
– Давай. Это же так легко. Меня на кладбище, а сам в тюрьму. Пусть Ульяна сиротой растёт.
Его ноздри раздуваются, взгляд полыхает. Всё же смысл сказанного пробивается сквозь пелену гнева, и он ослабляет свою хватку.
Делаю судорожный вдох и закашливаюсь.
– Уходи, – шепчу хрипло. – Уходи и никогда больше не возвращайся. Я ненавижу тебя. Ненавижу.
Олег прошивает меня тяжёлым взглядом. Хочет что-то сказать, но разворачивается и выходит, громко хлопнув дверью.
Господи, вот за что мне это всё?
Ульяна приезжает через час, мне не удаётся рассмотреть с кем она, потому что моя сообразительная дочь приходит пешком, видимо, заранее вылезла. Теперь к общим проблемам добавляется ещё одна. Что это за подруга, которую скрывает она?
Я со страхом жду расспросов, обвинений, критики. Но, к счастью, или, к сожалению, Уля проносится мимо меня и запирается в своей комнате.
на все мои попытки заговорить либо отмалчивается, либо отвечает односложно.
– Ты ужинать будешь? – в очередной раз спрашиваю я, стоя перед дверью её комнаты.
– Нет.
– Ты у подруги ела?
– Немного.
– Ульяна, может, откроешь дверь и поговорим?
– Не хочу.
Бессильно упираюсь лбом в прохладную поверхность двери. Хоть убей, я сейчас не знаю, что ещё можно сказать ей. Будь я в более нормальном состоянии, я бы обязательно придумала. Выманила её, развеселила, защекотала, а потом бы всё равно мы с ней поговорили. А сейчас в голове пусто, не одной идеи, и я просто сдаюсь.
Спускаюсь на кухню, наливаю себе кофе, и, уставившись в стену, делаю глоток. Не чувствую вкуса, вообще ничего не чувствую. Мне будто отключили их, чтобы я совсем не рехнулась от внутренней боли и дикого одиночества.
Ну ничего, утро вечера мудренее, может, завтра будет легче и придёт какое-то понимание, как жить дальше, – успокаиваю себя.
Очень хочется проснуться завтра и узнать, что это всё просто жёсткий пранк, обычная шутка реалити-шоу. Вот только я знаю, что это не шоу, а моя жизнь.
Следующий день, который начинается, как и все дни последние несколько лет, становится самым ужасным за всю мою жизнь.
Такого позора я не испытывала ещё ни разу в жизни.
Дорогие друзья, а как вы думаете, что ещё произойдет на следующий день с Ирой?
Просыпаюсь с ощущением, будто меня переехал каток. Тело ломит, в голове гудит от вчерашнего напряжения. Смотрю на часы – пора вставать.
Кое-как поднимаюсь, иду в душ, надеясь смыть с себя остатки кошмарных событий.
На кухне тихо. Ульяна всё ещё не выходит из своей комнаты. Спит, наверное, но я не хочу её будить, пусть отдохнёт от школы пару дней.
Делаю себе кофе, смотрю в окно. Мир за окном живёт своей обычной жизнью, а моя вчера рухнула в одночасье. И хоть я надеялась, что сегодня станет легче, нет, не легче. Всё так же в груди ноет сердце и каждый вдох даётся тяжело. Мне будто камень на плечи взвалили, и он пригибает меня к земле.
Заставляю себя съесть бутерброд – надо хоть немного подкрепиться.
Собираюсь на работу автоматически, как робот. Там хоть какое-то отвлечение от этих мыслей. Сажусь в машину и еду в офис. Дорога кажется бесконечной.
В офисе стараюсь сосредоточиться на работе, но мысли постоянно возвращаются к вчерашнему. Как теперь жить? Как объяснить всё Ульяне? Как общаться с Орловыми? И если действительно сейчас об этом все узнают, то как Уле в школу ходить. Переезжать в другой город не вариант, Уля уже универ выбрала себе. Если её ещё и с этим разочаровать…боюсь, моя девочка просто замкнётся в себе.
Стараюсь отвечать на письма, звонки, но всё делаю машинально.
В обед решаю прогуляться, чтобы хоть немного развеяться. Иду по парку, вдыхаю свежий воздух. Безуспешно пытаюсь привести мысли в порядок.
Чувствую, как в кармане телефон вибрирует. О, это Таня. Она обещала результаты сообщить.
– Ирина, привет! Как дела?
Сердце почему-то начинает бешено колотиться.
– Привет, Танюш. Всё нормально, – выдавливаю из себя улыбку. Не рассказывать же ей, как на самом деле мне паршиво.
– Ирина, я насчёт результатов анализов. В общем, это…– она замолкает, откашливается, а я за пару секунд холодным потом покрываюсь. – Ира, ты беременна.
Беременна? Я? В голове как будто взрывается фейерверк. Беременна… Меня словно по голове огрели, мысли медленно ворочаются в голове, пытаюсь принять новость. С одной стороны, радость. С другой – абсолютная растерянность.
– Точно? – переспрашиваю я, пытаясь прийти в себя.
– Точно.
Вот только голос мне её не нравится. Почему грустный? Что-то не так? Перестаю дышать, чтобы не упустить ни одного слова.
– Но, Ирина, есть одна сложность, – продолжает врач. – В анализах обнаружены хламидии, и это может быть опасно для ребёнка. Тебе необходимо срочно начать лечение. И обязательно нужно, чтобы твой муж сдал анализы. Возможно, он является носителем инфекции.
Хламидии? У меня? В голове опять всё перемешивается. Этого ещё не хватало!
Откуда?
Как?
Неужели Олег?
Боже, нет!
У меня за двадцать лет ни одного мужчины другого не было, в баню я не хожу, за чистотой слежу. В гостях никто не ночевал, и на постели моей никто не спал…
– Хорошо, я поняла, – говорю я дрожащим голосом. – Что нам теперь делать?
– Вам нужно как можно скорее приехать в клинику для консультации. И убедите мужа сдать анализы. Это очень важно.
– Да, конечно. Спасибо, – отвечаю я и отключаюсь.
Стою посреди парка, оглушённая новостями. Беременна и с хламидиями. Кажется, что жизнь решила проверить меня на прочность. И как теперь всё это разруливать? В первую очередь нужно сказать Олегу, но как это сделать после вчерашнего? И как вообще можно верить ему после всего произошедшего?
Телефон словно раскалённая кочерга в руке. Набираю номер Олега. Гудки тянутся мучительно долго. Сердце колотится как сумасшедшее.
– Да? – слышу его сонный голос.
– Олег, это я, – говорю как можно спокойнее, но внутри всё дрожит.
– Ира? Что-то случилось? – он звучит встревоженно. Может, хоть капля совести в нём осталась?
– Мне нужно, чтобы ты сегодня сдал анализы, – выпаливаю я.
– Какие анализы? Зачем? – в его голосе нарастает раздражение.
– Мне пришли результаты моих анализов, и… в общем, мне нужно, чтобы ты тоже сдал анализы на инфекции.
В трубке повисает тишина. Кажется, слышу, как он тяжело дышит.
– С чего вдруг такие подозрения? – в его голосе сквозит злость. – Ты что, мне не доверяешь?
– Дело не в доверии, Олег, – пытаюсь я удержать себя в руках. – Просто это необходимо. В моих анализах обнаружили хламидии.
Он взрывается.
– Что за бред?! Откуда у тебя?! Я всегда был верен тебе!
– Да? – не выдерживаю я. – То есть Ася в нашей кровати это тоже часть твоей верности?
В трубке опять тишина. Только теперь она давит сильнее.
– Я уже рассказал, как всё произошло. У меня никого не было больше…
– Видимо, и одного раза хватило, чтобы заразиться. Ведь судя, по твоим словам, что ты ни с кем не спал кроме Аси, выходит она тебя и заразила. А теперь ты заразил меня и нашего ребёнка!
– Какого ребёнка? – ошарашенно переспрашивает Олег.
– Я беременна, Олег! – кричу я в трубку. – И из-за твоей нечистоплотности, из-за твоих похождений налево наш ребёнок может родиться уродом или больным! Ты хоть понимаешь, что натворил?!
– Не говори глупости! – кричит он в ответ. – Я ни при чём! Это может быть отчего угодно!
– Нет, Олег, это от тебя! У меня двадцать лет никого, кроме тебя, не было! А теперь я беременна и у меня хламидии! И это всё ты!
Слышу его тяжёлое дыхание. В голове гудит, слёзы застилают глаза.
– Где клиника находится, ты знаешь, и если тебе небезразлично здоровье твоего ребёнка, то ты приедешь и сдашь анализы. Или может мне тоже пойти на аборт? – выплёвываю я.
– Я приеду, – хрипит муж.
Я бросаю трубку.
Сижу на скамейке в парке и плачу. Всё вокруг плывёт, земля уходит из-под ног. Кажется, что это конец. Конец моей семьи, конец моей спокойной жизни. Чувствую себя грязной и раздавленной. Я всегда думала, что венерическими болезнями болеют только потаскухи. А выходит вот как. Какой позор!
Последние два дня я провожу в настоящем аду.
Да, Олег приехал, сдал анализы. Мы с ним даже не разговаривали. Он не смотрел на меня, не извинялся, а я и не стремилась выводить его на разговор. И так достаточно наговорили друг другу. Таня уже провела для меня инструктаж и выписала лекарства. На время лечения я взяла больничный.
– Вы понимаете, как это серьёзно для вашего ребёнка? – обращается Таня к моему мужу.
Он коротко кивает и отводит взгляд. Сидим перед столом гинеколога, в самой нелепой ситуации, которая могла произойти с нами.
– Для понимания масштаба проблемы я должна задать вам вопрос, и вам лучше ответить честно. У вас был половой контакт с другой женщиной?
– Да, – Олег поворачивается к Тане и смотрит ей в глаза. – С одной.
– Вы должны поговорить с ней и убедить сдать анализ, чтобы предотвратить распространение болезни. Понимаете меня?
– Понимаю. Сегодня поговорю, – ответы Олега короткие, резкие. Я чувствую, как ему неудобно, хоть внешне он это не выдаёт, только желваки ходят, и периодически крутит браслет от часов.
– Ждём ваши анализы, и если окажется результат положительным, тогда приведёте вашу партнёршу.
Олег снова кивает, я встаю, намереваясь покинуть кабинет, когда слышу вопрос мужа.
– Есть ли вероятность, что малыш родится здоровым?
Я оборачиваюсь и смотрю на мужа.
– Хламидиоз особенно опасен, если женщина была инфицирована на раннем сроке беременности. Плод часто останавливается во внутриутробном развитии, поэтому выкидыши в этом периоде, к сожалению, не редкость, – отвечает Таня, а у меня всё внутри холодеет.
Выкидыш.
Это слово звучит как приговор. Я прижимаю руки к животу, пытаясь защитить своего малыша от этой страшной угрозы. Олег тоже бледнеет, в его глазах проскальзывает страх.
– Лечение Ире я назначила, но…– Таня делает заминку, и я вижу, как дрожат её руки. Она и сама переживает, но держит себя в руках. – К сожалению, нам остаётся только ждать.
Вечер провожу, лёжа в постели. Не отвечаю на звонки, отключаю полностью интернет на телефоне. Ульяна тоже так и не выходит из своей комнаты. Каждый переживает свою боль в одиночестве.
А мысли кружат над головой, как чёрные вороны. Сейчас всё кажется настолько мрачным, а самое страшное и я боюсь в этом признаться даже самой себе – я не хочу этого ребёнка. Только не сейчас и не в этих обстоятельствах. Но и пойти на аборт я сейчас не могу. Таня объяснила, что при раскрытии шейки матки инфекция может проникнуть внутрь. Поэтому сначала надо вылечиться.
Она так и сказал: «Ира, не принимай поспешных решений. Подожди, успокойся, пройди лечение, а потом мы с тобой всё проверим и обсудим».
И эта вина за собственные мысли давит на меня.
Я плохая мать, я плохая мать, – эта фраза без конца крутится в моей голове.
На следующий день приходят анализы, подтверждающие, что Олег тоже болен. Новость я воспринимаю, спокойно. Я была к этому готова. Просто другого варианта заражения я даже себе представить не могу.
И с этого момента начинается настоящий кошмар.
Когда на пороге нашего дома появляется чета Орловых, с рыдающей Асей, я не хочу пускать их, но для Оли не существует преград. Она толкает плечом дверь, та с грохотом распахивается. Её лицо искажено гримасой гнева, она втаскивает за собой упирающуюся дочь. Марк Орлов, отец девочки, молчаливо следует за ними, его лицо непроницаемо.
– Где он? Где этот мерзавец? – кричит Оля, оглядывая прихожую. Её голос дрожит от ярости. – Где Олег?
Ася заходится в рыданиях, закрывая лицо руками. Её плечи судорожно вздрагивают.
– Олега здесь нет. И все претензии предъявляйте ему, – отвечаю как можно холоднее.
– Нет, дорогуша. Я буду предъявлять претензии и тебе, и твоему мужу. Я отпускала своего ребёнка к вам обоим, не предполагая, что у вас здесь самый настоящий бордель.
– Твоя дочь залезла в кровать к моему мужу, – медленно отвечаю я, не сводя взгляда с Аси. – Ну же, чего молчишь? Расскажи, что было. И с кем ты спала до моего мужа. Ведь это ты его заразила.
Ася сжимается в комок, будто я на неё замахнулась. Дешёвая актриса. Зато Оля словно становится больше. Она сейчас похожа на кобру, капюшона только не хватает.
– Да как ты смеешь обвинять моего ребёнка? Мне Ася всё рассказала. Это Олег её каждый раз насиловал, когда она ночевала у вас.
– Если насиловал её, зачем тогда она шла снова ночевать к нам?
Нет, я не хочу защищать мужа. Не я должна сейчас стоять и оправдываться, приводя аргументы, что он не виновен. Но и быть женой насильника я не хочу.
На мои слова у Оли аргументов не находится, только лицо багровеет ещё сильнее. Она делает шаг ко мне, и я невольно отступаю. Марк остаётся неподвижен, наблюдая за происходящим с каким-то отстранённым видом. Кажется, он сам не верит в то, что здесь происходит.
– Ты ещё пожалеешь, что так говоришь! Я вас засужу! – плюётся в меня словами Оля, тыча пальцем мне в грудь. – Я доверила вам своего ребёнка, а вы… вы…
– А что мы? – перебиваю я, стараясь сохранять спокойствие, хотя внутри все кипит. – Может, стоит спросить у вашей дочери, почему она не рассказала вам раньше? Почему продолжала приходить к нам в дом, если мы такие распущенные? И в конце концов, спросите, с кем она ещё спала, от кого подцепила эту заразу!
Ася всхлипывает ещё сильнее, поднимает на меня заплаканные глаза, полные ненависти и… страха.
– Ася, скажи правду, – тихо произносит Марк, впервые подав голос. Его взгляд прикован к дочери. – Что на самом деле произошло?
Ася дрожит всем телом. Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но вместо слов из горла вырывается лишь истерический всхлип. Оля обнимает дочь, прижимая к себе, защищая от всего мира.
– Не смей её трогать! – кричит на мужа. – Она и так натерпелась!
– Если она натерпелась, то почему молчала? – не отступает Марк, и я искренне ему благодарна, что хоть у кого-то из их семьи присутствует критическое мышление. – Почему не рассказала мне или тебе?
(Олег)
Тяжёлые шторы плотно задёрнуты, не пропускают ни лучика света в комнату. Запах табачного дыма пропитал собой всё вокруг, въелся в обои, в одежду, в меня самого.
Я сижу на диване, полулёжа, с погасшей сигаретой в руке, и тупо смотрю на стену, где красуется уродливое пятно, оставшееся от бокала с виски. Пятно расплывается, меняет форму. Мне мерещится в нём, то дьявольская усмешка, то крылья бабочки, то лицо Иры, когда я видел её в кабинете у гинеколога. Словно кто-то невидимый решил устроить для меня тест Роршаха*.
Дни слились в одну беспросветную массу вины и отчаяния.
Ира… Ульяна… Ребёнок… Каждое имя – как удар под дых. Я умудрился разрушить всё, что было дорого, всё, что имело смысл в моей жизни.
И как теперь жить с этим? – в который раз задаю себе вопрос. Так и не могу найти ответ.
Уже прошла неделя моего заточения на время лечения. Если бы можно было пить алкоголь, я бы не ждал ни секунды. Просто чтобы забыться и не думать. Потому что эти мысли выедают меня изнутри. Особенно чувство вины.
В ушах до сих пор звенят слова Иры: «Быть женой насильника я не хочу». И я бы рад доказывать ей с пеной у рта, что не виноват. Что ошибся и был сонным и…хрен знает ещё сколько причин я мог бы придумать. Вот только я один знаю правду о самом себе.
Даже если я не насильник, даже если Ася сама полезла ко мне…
Разве это что-то меняет?
Нет. Я изменил.
Поджигаю новую сигарету, затягиваюсь до боли в лёгких. Дым немного притупляет остроту переживаний, но не избавляет от них. Вспоминаю тот вечер. Проклятый вечер.
Ульяна с Асей сидели в своей комнате, смеялись, болтали о чём-то девичьем. Ира сидела на кухне внизу и доделывала этот чёртов отчёт. Я в тот вечер так и не дождался её. День выдался тяжёлым. Выпил немного виски, чтобы расслабиться. Наверное, зря.
Потом Ася пришла. В одной ночной рубашке, тонкой, почти прозрачной. Сказала, что ей страшно одной, что приснился кошмар. Я должен был выгнать её, прогнать, послать к Ульяне, да что угодно! Но я… Я растерялся. Её глаза, полные какой-то дикой надежды, её дрожащие губы…
Я говорил Ире, что не понял, кто рядом. Но это ложь. Подлая, гнусная ложь. Я знал. Я прекрасно знал, кто это. Просто… Просто в тот момент я не нашёл в себе сил остановиться.
Ася давно флиртовала со мной. Лёгкие, почти незаметные прикосновения, случайные взгляды, «случайно» зашла в ванную, когда я принимал душ. Я списывал это на юношескую влюблённость, на глупость, не придавал значения. Думал, что всё пройдёт.
Наивный идиот.
Надо было пресечь это в зародыше, поставить её на место. Но я почему-то позволял ей любить себя, тешил своё самолюбие.
С губ срывается горький смешок.
Да, да Олег, ты просто самовлюблённый козёл, Ира правильно сказала.
И теперь вот расплачиваюсь. За свою слабость, за свою глупость, за свою похоть.
Ира… Она ведь так мне доверяла. Верила. Любила. А я…
А что теперь будет с ребёнком? Хламидиоз… Выкидыш… Эти слова режут слух как лезвие. Если что-то случится с малышом, я себе никогда не прощу.
Я плохой муж. Плохой отец. Плохой человек, – твержу про себя бесконечную мантру.
Затягиваюсь снова. Дым обжигает горло, но боль внутри гораздо сильнее. Я заслужил это.
Меня тошнит от самого себя.
Снова затягиваюсь. Надо бы бросить курить, но сейчас это кажется непосильной задачей. Это единственное, что хоть как-то отвлекает от кошмара.
Вспоминаю её глаза…Полные ужаса, боли, разочарования. Глаза Иры.
Одна пощёчина. Всего одна. Но она перечеркнула всё. В её глазах погас свет. Я увидел там только пустоту и отвращение.
Я испугался. Мне стало страшно оттого, что я натворил. От того, кем я стал. Трус. Я просто развернулся и ушёл. Сбежал, как последний подлец.
Теперь я здесь, в этой грязной съёмной квартире, прячусь от всего мира. Прячусь от Иры, от Ульяны, от себя самого. Заслужил ли я это?
Да. Безусловно.
В голове всплывают обрывки воспоминаний: её улыбка и смех, наши объятия и мечты. И тот вечер в Италии, когда мы гуляли по пляжу, держались за руки, а проходящая мимо парень с девушкой, не отрывали от нас глаз.
– Я тоже так хочу, – сказала девушка парню, а мы с Ирой переглянулись и улыбнулись. Не знаю, почему мне вспоминается именно этот момент. Может, потому, что теперь про нас никто больше так не скажет.
Тру подбородок и чувствую, как зарос. Уже неделю не брился.
Интересно, увидь меня сейчас Ася, в таком виде, ей бы всё так же хотелось бы меня поцеловать. Невинная и чистая с виду и гнилая внутри. Хорошие девочки не умеют так сосать, заглатывая целиком большой член. Нет, на размер я не жалуюсь. Но глотка у неё действительно рабочая.
Волна злости поднимается снова и накатывает на меня.
Как только закончится моё заточение, я всё равно выясню, с кем она спала. Ни родители, ни врач так и не смогли заставить её признаться. Она просто твердит как полоумная, что это я её заразил. Мелкая дрянь.
Выяснить, кто её любовник, теперь это дело чести. Да и ребёнок этот не мой, я уверен.
Понять только не могу, зачем она всё это устроила. Ведь намного проще было бы просто избавиться от ребёнка, если она его не хотела. Зачем решила оставить, если прячет своего любовника?
Здесь что-то нечисто. Значит, выдать меня за отца своего ребёнка, она посчитала безопаснее для себя, чем сказать кто настоящий отец. И кто же это может быть?
Этот вопрос не даёт мне покоя уже не первый день. Но я всё равно докопаюсь до сути.
*Тест Роршаха – это проективный тест с чернильными пятнами, использующийся для психодиагностического исследования личности.
Весеннее солнце светит так ярко, что смотреть на улицу – одно удовольствие, хотя и приходится жмуриться. Сегодня первый день после двухнедельного лечения. Впервые я почувствовала жуткое желание прогуляться. Все две недели провела дома. Отключила телефон, слышать никого не хотелось. Ни чужие советы, ни слова сочувствия. Я просто хотела быть одна. Пыталась принять своё одиночество, а может, таким образом наказывала саму себя за то, что допустила в свою жизнь маленькую змею.
Помешиваю ложечкой кофе, смотрю на стол и сладкую булочку, которая источает запах ароматной сдобы. Кажется, что я впервые вообще запахи чувствовать начала. Будто до этого в спячке была под толстым слоем грязного снега. И вот он, наконец, начал таять, а я начала оживать. Подношу чашку к губам, снова втягиваю запах свежесваренного кофе, делаю глоток.
Божественно! И всё-таки жизнь прекрасна.
Ульяна уже вернулась в школу, она оправилась быстрее, чем я. Ну дети быстрее адаптируются, подтверждённый факт. А чем человек становится старше, тем сложнее что-то меняться в своей жизни. Переезд даётся сложнее, развод в сорок намного сложнее, чем в двадцать. Наверно поэтому женщины после сорока почти никогда не выходят замуж. Хотя везде есть свои исключения. Это так просто, мои размышления. В последнее время я часто бываю погружена в собственные мысли, беседую сама с собой. Может, только поэтому ещё не сошла с ума.
– Ира, здравствуй! – раздаётся рядом со мной мужской голос. Поднимаю голову и не сразу понимаю кто это.
– Добрый день! – здороваюсь и сожалением понимаю, что день, который так хорошо начался, испорчен.
– Могу я присесть рядом? – спрашивает Марк Орлов.
Я бы с удовольствием сказала, куда ему идти сейчас, но воспоминание последней нашей встречи и его адекватное поведение на фоне истерики жены, заставляет меня нехотя кивнуть.
Он садится напротив меня. Заказывает чашечку кофе. Выдерживает несколько секунд молчания. Я тоже не прерываю тишину, жду услышать причину, по которой он решил присоединиться к моему кофепитию.
Марк всегда мне казался каким-то отстранённым, даже когда видела на родительских собраниях или вечерах, которые родители устраивали для детей. Складка между бровей у него вообще никогда не уходила. Серьёзный, необщительный, а здесь за столик подсел ко мне. Странно, конечно.
– Ира, я хотел извиниться за свою дочь. Она хоть и не признаётся ни в чём, но я уверен, что Ася и сама могла всё устроить, – неожиданно признаётся Марк. – Сейчас пробиваю, с кем она встречалась. Хочу выяснить, кто её надоумил. Не исключено, что и ребёнок не от Олега. Надеюсь, это что-то для тебя значит и, может, повлияет на отношения с мужем. Возможно, ты сможешь его простить.
Бросаю на него удивлённый взгляд. Откладываю ложечку, на которой ещё недавно красовалась аппетитная пенка от кофе. Аромат сдобы больше не кажется таким манящим.
– Простить? А ты бы смог простить жену, которая спит с одноклассником твоей дочери в твоей квартире?
Марк впивается взглядом в мои глаза, хочет что-то сказать, но в последнюю секунду останавливается.
– Скорее всего, нет. Не смог бы. Но вы совершенно другие с Олегом. Вы любите друг друга, – Марк смотрит мне в глаза.
Его холодный взгляд пробирает до мурашек.
– Любили, – поправляю я. – Теперь всё закончилось. Поэтому мне абсолютно всё равно чьим ребёнком беременна твоя дочь.
– Мне искренне жаль, – отвечает Марк и отводит взгляд.
– Не стоит мучиться угрызениями совести, – отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Если всё так, как ты говоришь, то не мы первые, не мы последние. Сегодня твоя дочь захотела моего мужа, завтра другого мужчину. Это ведь так легко – рушить чужие жизни.
Внутри поднимается волна раздражения. Извинился он. А что с того? Наша семья развалилась, мою дочь чуть не сломали, да я сама чуть не сломалась.
Он вздыхает и отводит взгляд в окно. Там, за стеклом, яркое весеннее солнце, которое ещё несколько минут назад вызывало улыбку, кажется теперь каким-то фальшивым.
– Я понимаю, что это ничего не меняет. Но я должен был это сказать. Я контролирую Асю, насколько это возможно. С ней всегда были проблемы. Она посещает психолога, и я надеюсь, что она осознаёт, что натворила.
Психолог. Вот теперь мне должно стать легче?
– И ты думаешь, что мне этого достаточно? – почти шепчу я. Чувствую, как в горле пересыхает. Хочется встать и уйти. Снова спрятаться в своей раковине, подальше от этого мира, где дети богатых родителей творят что хотят, а потом отделываются психологами, а родители замаливают и затирают за ними следы.
Марк снова смотрит на меня. В его взгляде появляется что-то новое - может, вина, может, раскаяние.
– Ира, я понимаю твой гнев. Я просто… я хочу как-то это загладить. Воссоединить вас с мужем я не смогу, но может, Ульяне нужна помощь в чём-то? Репетиторы? Может, ей она хочет куда-то поступить? Я мог бы устроить или оплатить все расходы.
Будь я женой обычного мужчины, который работает в офисе или на заводе, то задумалась бы, предложение действительно звучит заманчиво. Деньги никогда не помешают. Но внутри что-то противится. Словно я продаю боль своей дочери и мою за купюры.
– Нет, спасибо, – отвечаю я, поднимаясь со стула. – Олег достаточно зарабатывает, да и я тоже неплохо. Нам ничего от тебя не нужно. Просто сделай так, чтобы твоя дочь больше не появлялась в нашей жизни.
Беру сумочку и иду к выходу. У выхода на секунду оборачиваюсь. Марк сидит за столиком, опустив голову. Кажется, что складка между его бровей стала ещё глубже.
Выхожу на улицу. Солнце слепит глаза. Но теперь это не вызывает радости. В душе остался неприятный осадок. Словно я прикоснулась к чему-то грязному.
«Жизнь прекрасна, – вспоминаю свои утренние мысли. И тут же сама себе отвечаю: «Да, прекрасна. Но иногда она бывает очень жестокой».
Прогуливаюсь до парковки к своей машине и еду домой. Стараюсь больше не думать о нашей встрече с Марком. С одной стороны, я в какой-то степени понимаю. Не всегда родители могут управлять своими детьми. Таких примеров у меня достаточно. Моя Ульяна скорее исключение из правил. У нас с ней всегда была связь больше, чем у других детей с матерями. Я нуждалась в ней, она во мне. Относилась с пониманием к людям. Это скорее врождённая черта, такая же, как отсутствие эмпатии у маньяков. Ведь они такими рождаются. У Аси, видимо, тоже какая-то маниакальная потребность привлекать к себе внимание. Если рассуждать отстранённо, то я всех можно понять и Олю, и Асю, и Марка. А с другой стороны, если рассуждать как мать Ульяны и жена Олега, то во мне бушует огромное желание отомстить. И я даже поражаюсь от собственной фантазии, что я могла бы сделать, поддайся своим чувствам. Вплоть от избиения Аси до поджога их дома.
Стоит только переступить порог работы, как все разговоры смолкают. Нет, это не паранойя, мне не показалось. Где-то на уровне интуиции я чувствую, что всё изменилось. Взгляды, кто-то отводит глаза, кто-то смотрит исподлобья с плохо скрываемым презрением, а кто-то и с усмешкой.
В магазине работает одновременно три продавца, но ни один не смотрит мне прямо в глаза. Офис находится на втором этаже, там ситуация не лучше.
Неужели кто-то узнал причину моего больничного? Да даже если и узнал, никто не имел права это разносить всем.
Прохожу, не торопясь, уверенной походкой, с высоко поднятой головой. Пусть попробуют хоть кто-то заикнуться об этом. Надеюсь, ума хватит промолчать.
Сажусь на своё место, открываю данные, составляю отчёты за две недели. Да видно, что продажи просели. Так, всегда я на больничном, продавцы словно расслабляются и перестают работать в полную силу.
Снова нужна мотивация или кнут. Сейчас у меня настроение только для кнута.
Распечатываю отчёты. Пишу в общий чат продавцов, что завтра к восьми будет планёрка для старших продавцов. И начинаю разбирать почту.
Раньше я даже на больничном, захлёбываясь от кашля и соплей, работала из дома. В этот же раз все две недели, что провела дома, в рабочую почту ни разу не заглянула. А там настоящий аврал. Клиентские письма, запросы на товар и отзывы. В первую очередь отвечаю на самые срочные письма, откладывая менее важные на потом. Пальцы быстро бегают по клавиатуре, в голове роятся решения. Я снова в строю и контролирую ситуацию. И пусть кто-то посмеет сказать, что я не справляюсь.
Хлопает дверь, и я вздрагиваю. Поднимаю взгляд. В дверях стоит Марина, старший продавец. Та самая, что всегда подлизывалась, улыбалась, заглядывала в рот. А сейчас… В её глазах читается смесь любопытства и какой-то гадливой жалости.
– Привет, как себя чувствуешь? – спрашивает она, стараясь говорить как можно участливее.
– Отлично, как видишь. А вот с вашими продажами не очень, – резко отвечаю я, кивая на распечатанные отчёты. – Завтра жду всех к восьми. Будем разбираться.
– Так весна же. Люди не хотят работать, посмотри, как солнышко светит.
– Ну людям платят не за любование на солнышко, а за работу. Но если вам премии не нужны, можете тогда план не выполнять, – отвечаю сухо. Не люблю лицемерия.
– Ира, хотим, конечно. Просто…после того, что произошло, ребята выбиты из колеи. Переживают, – говорит Марина и сводит брови домиком, ещё больше напоминая лису.
– И что за происшествие могло всех так расстроить? – поднимаю бровь вверх.
– Приходила твоя знакомая, – Марина впивается в моё лицо взглядом, словно ждёт моей реакции и очень жаждет подпитаться моими эмоциями. И хоть я уже догадываюсь, что за знакомая была, и что она могла сделать, я продолжаю смотреть на Марину, как будто не понимаю о чём речь.
Марина сглатывает и отводит взгляд.
– Она устроила настоящий скандал. Кричала, что ты проститутка и твой муж – педофил, что вы больные ублюдки и заразили её девочку, – продолжает она.
Внутри меня всё обрывается и леденеет. Слова Марины бьют по больному, но я не позволяю себе дрогнуть. Ни единой эмоции не должно проскользнуть на моём лице.
Вот оно что, значит, до чего докатилось безумие этой женщины, – проносится в голове. Глубоко вдыхаю, стараясь унять дрожь в руках, и смотрю Марине прямо в глаза. Холодно, без тени улыбки.
– И что вы сделали? Вызвали полицию? Или просто стояли и слушали этот бред? – мой голос звучит ровно, даже немного отстранённо.
Марина моргает, явно не ожидая такой реакции.
– Мы… ну, мы попытались её успокоить. Но она была неуправляема. Охранник вывел её, но она успела наговорить много гадостей.
– Понимаю, – коротко отвечаю я. – И вы, конечно же, поверили каждому её слову? Решили, что это отличный повод пошептаться за спиной и обсудить мою личную жизнь?
В глазах Марины мелькает испуг.
– Нет, что ты! Мы просто… переживали за тебя.
– Переживали? – усмехаюсь я. – Знаешь, Марина, переживают, когда человек болеет. А когда распространяют грязные сплетни – это называется подлостью.
Поднимаюсь со своего места и обхожу стол, приближаясь к ней вплотную. Мой взгляд прожигает её насквозь.
– Запомни раз и навсегда, Марина, и передай всем остальным: моя личная жизнь – это моё личное дело. Никто из вас не имеет права её обсуждать, тем более основываясь на словах безумной женщины. Если кто-то ещё раз позволит себе хоть намёк на это, я буду разбираться с каждым лично. И поверьте, вам это не понравится.
Делаю паузу, чтобы мои слова дошли до неё в полной мере.
– Что касается работы, то завтра жду вас всех в восемь утра. И будьте готовы предоставить мне внятные объяснения по поводу просевших продаж. Иначе… – специально делаю паузу, чтобы она представила, что я могу сделать. – Свободна.
Марина, словно побитая собака, опускает голову и молча выходит из кабинета.
Возвращаюсь на своё место, открываю почту и продолжаю работать. Внутри меня всё как будто замёрзло. Нет, ни чувств, ни сожаления, просто пусто и мерзко.
Работа сейчас лучшее средство лечения. Возможность не зацикливаться на том, что происходит вокруг меня. Я уже давно не двадцатилетняя девчонка, которая бы плакала и не понимала за что ей такое испытание.
Для себя я вывела формулу, как пережить крах в жизни. Надо просто работать. Несмотря ни на что. Хорошая зарплата лечит раны намного лучше, чем слёзы и жалость к себе.
Не замечаю, как пролетает два часа. На обед специально отправляю в ближайшее кафе. Есть в компании людей, которые будут сверлить меня взглядами исподтишка, нет никакого желания.
В сумочке звонит телефон. Достаю и вижу незнакомый номер. С удовольствием бы скинула, как это делала, пока на больничном была. Сейчас не могу позволить себе такую роскошь, вдруг кто-то из новых клиентов, приходится брать.
– Алло? – спрашиваю собеседника.
– Поговорить? О чём? – холодно отвечаю я.
– Давай встретимся, не хочу по телефону.
– Зачем? – спрашиваю, стараясь, чтобы голос звучал ровно и отстранённо. Нельзя давать слабину, нельзя показывать, что его звонок хоть как-то меня задел.
– Ира, я знаю, что нам всем пришлось несладко. Тебе особенно. Прости меня, я не должен был так поступать.
Смешно. Он извиняется? Он, который предал, обманул, оставил меня разбираться с последствиями его грехов?
– Прости? Ты думаешь, это так просто – «прости»? Ты хоть представляешь, через что мне пришлось пройти?
– Знаю, – отзывается Олег хриплым, будто надтреснутым голосом.
– И что ты хочешь услышать? Что я тебя прощаю и мы снова будем вместе? – ядовито выплёвываю я.
– Нет, я не об этом. Просто… позволь мне объяснить.
Объяснить? Что тут объяснять? Он переспал с психопаткой, у которой съехала крыша, и теперь она вместе со своей матерью мстят всем вокруг. Какое тут может быть объяснение?
– Объяснения ничего не изменят. Ты разрушил нашу жизнь, нашу семью. Ты предал меня.
– Я знаю, Ира. Но я был глуп, я ошибся. Я хочу попытаться всё исправить.
– Уже ничего не исправить, – тихо отвечаю ему. – Нам не о чем больше разговаривать.
– Ира, пожалуйста…
Не даю ему договорить. Скидываю звонок. Смотрю на экран телефона, как на змею. Снова воспоминания, как пепел, оседают на сердце.
Встаю. Нужен воздух. Выхожу из кафе, направляюсь к ближайшему скверу. Сажусь на скамейку, вдыхаю свежий воздух. Весна. Природа оживает. А внутри меня – лёд.
Нужно забыть. Нужно жить дальше. Надо позвонить юристу. Пора подавать в суд на эту безумную. И ясно понимаю, что, пожалуй, стоит задуматься о смене работы. Слишком много здесь напоминает о прошлом.
А ведь я хотела с сегодняшнего дня начать новую жизнь. Но, видимо, сделать это намного сложнее, чем мне казалось. Особенно когда прошлое постоянно напоминает о себе.
Телефон снова начинает звонить, в этот раз я просто скидываю. Мне ещё сегодня доработать надо и после работы на УЗИ. Лишние нервы ни к чему.
Добавляю номер в чёрный список, и становится немного легче.
До конца рабочего дня время пролетает незаметно. Погружаясь в решение поставленных задач, я забываю о своих проблемах. Ну а Марина, видимо, отлично справилась со своей задачей и уже донесла продавцам о моём настроении. Потому что больше на меня никто не косится. И хоть я знаю, что эти улыбки все лицемерные, всё равно работать становится легче. И мысль о смене работы уже кажется не такой хорошей. Здесь я уже всех знаю. А мне сейчас как никогда нужна стабильность.
К шести часам еду на УЗИ и, наконец, чувствую волнение. Я даже замираю, сидя на диванчике перед кабинетом. Прислушиваюсь к себе и к этому приятному чувству. Когда оно щекочет где-то внутри и переполняет. Я уже боялась, что оно не появится.
Называют мою фамилию, я захожу в кабинет на негнущихся ногах. Снимаю одежду, ложусь на кушетку. УЗИ проводит лучший узист, я к нему очередь неделю ждала.
Холодный гель скользит по животу, и я вздрагиваю. Врач, сосредоточенно хмурясь, водит датчиком, что-то бормочет себе под нос. Пытаюсь разглядеть что-то на экране, но вижу лишь серые размытые пятна.
– Ну что там? – не выдерживаю я, стараясь сохранить в голосе спокойствие.
Врач молчит, продолжает водить датчиком. Вдруг останавливается, смотрит на меня каким-то странным, сочувствующим взглядом.
– Разведите ноги. Проверю.
Врач надевает презерватив на вагинальный датчик и вводит внутрь. А я уже ничего не замечаю, об одном сейчас прошу бога, чтобы всё было хорошо.
– К сожалению, Ирина, у меня для вас не самые хорошие новости.
Сердце замирает от страха. Что-то не так. Я чувствую это каждой клеточкой тела.
– Что случилось?
– Визуализируется плодное яйцо, соответствующее сроку примерно 6 недель, но эмбрион не определяется. Сердцебиение отсутствует. Все признаки замершей беременности.
Слова звучат как приговор. Замершая беременность. Отсутствие сердцебиения. Медицинские термины, которые режут как ножом. В голове пустота. Кажется, перестаю дышать.
– Вы уверены? – шепчу я, надеясь, что это какая-то чудовищная ошибка.
Врач кивает, всё ещё глядя на меня с сочувствием.
– К сожалению, да. Я вижу все признаки неразвивающейся беременности. Плодное яйцо деформировано, нет ни малейшего намёка на сердцебиение.
Мир вокруг начинает расплываться. Комната становится душной, в горле пересыхает. Я пытаюсь вдохнуть, но в лёгкие словно не поступает воздух. Слёзы невольно катятся по щекам. Замершая беременность. Это значит… ничего нет? А ведь ещё неделю назад мне было всё равно и я хотела сделать аборт. А теперь вот…моё желание исполнилось. Ребёнок сам не захотел остаться.
– Что… что мне делать? – спрашиваю, не зная, к кому обращаюсь: к врачу, к себе, к Богу.
– Вам необходимо будет пройти процедуру выскабливания полости матки. Я дам вам направление к гинекологу. Он всё объяснит.
Выскабливание. Ещё одно страшное слово. Ещё один удар.
Я лежу на кушетке, не в силах пошевелиться. В голове крутятся обрывки мыслей, воспоминания о том, как радовалась, как строила планы. Всё это – прах.
Встаю, одеваюсь, как будто во сне. Врач протягивает мне направление, что-то говорит, но я не слышу ни слова. Выхожу из кабинета как зомби.
В глазах всё плывёт. Спотыкаюсь, хватаюсь за стену, чтобы не упасть. Мимо проходят люди, смеются, разговаривают. Они живут. А моя жизнь только что рухнула.
Я не знаю, куда идти, что делать. Просто бреду по улице, как потерянная. Душа разрывается от боли, но на лице ни слезинки.
Надо бы домой поехать. Меня ведь Ульяна ждёт, но ноги несут меня на набережную. Облокачиваюсь на парапет. Холодный ветер бьёт в лицо, словно пытается содрать маску безразличия. Смотрю на воду, на белые обломки льда, плывущие в никуда. Они – как моя жизнь сейчас. Куски разбитых надежд, уносимые течением.
Я вздрагиваю, как от удара током. Марк. Что он здесь делает? Сейчас меньше всего на свете мне хочется с кем-либо разговаривать, особенно с ним. Но отвернуться, сделать вид, что его нет, выше моих сил. Да и зачем?
Все равно ведь уже ничего не имеет значения.
– Всё отлично, – хрипло отвечаю я, не поворачивая головы. Смотрю на воду, как завороженная. Кажется, вот-вот прыгну туда, в эту ледяную бездну, и все закончится.
– Что случилось? Ты вся бледная, – он касается моей руки, и я отдёргиваю ее, словно обожглась. – Ничего. Просто… устала.
Он молчит, чувствую его взгляд, тяжелый и пронзительный. Знает. Все видит. Ненавижу.
– Тебе нужна помощь?
Помощь. Да, мне нужна помощь. Мне нужно, чтобы кто-то вернул мне моего ребенка и нормальную жизнь, которая у меня была. Чтобы забрал всю эту боль, всю эту безысходность. Но никто не может этого сделать. Никто.
– Нет, Марк. Спасибо. Я сама справлюсь.
Встаю с парапета. Нужно уйти. Нужно спрятаться.
– Куда ты? – он хватает меня за руку, и на этот раз я не отдергиваю ее, смотрю ему в глаза. – Домой. Мне нужно побыть одной.
Вижу в них сочувствие, понимание, но сейчас это только раздражает.
– Я отвезу тебя.
– Мне не нужна твоя помощь. И вообще ничья. Я уже большая девочка. Справлюсь. И вообще, перестань меня преследовать, – сдвигаю брови, смотрю на Марка исподлобья.
Он взгляд не отводит, смотрит прямо.
– Я не преследую. Возил Асю на УЗИ.
– Какое совпадение, – кидаю язвительное замечание, а губы изгибаются в кривой усмешке.
– У тебя тоже? – Марк удивленно поднимает бровь. Окидывает меня взглядом, будто ощупывает бока и живот.
И только сейчас я понимаю, что про мою беременность знала только Таня и с недавних пор Олег.
– Ты… ты тоже ждешь ребенка? - тихо спрашивает он, не дождавшись от меня ответа, и в его голосе слышится какая-то странная интонация ,которую я не могу разобрать.
Мне хочется послать его, сказать что это не его дело, но накопившаяся злость уже давно ищет выходит наконец находит.
– Благодаря твоей дочери и моему мужу – уже нет. Плод не развивается, замершая беременность. Надеюсь ,у Аси результаты лучше. Олег скоро станет свободным и завидным холостяком. Поднажми на него и он женится на твоей дочери. Осчастливите её в очередной раз. Дети ведь цветы жизни, а ваш цветочек заслуживает всего самого лучшего и плевать на жизни других людей.
Обрушиваю на него всё, что так долго держала внутри себя.
Смотрю в его расширившиеся зрачки и чувствую… ничего. Пустоту.
Марк молчит. Просто смотрит. И этот взгляд, полный… чего? Боли? Вины? Сочувствия? Раздражает еще больше, чем его попытки помочь.
В груди нарастает давящее чувство. Хочется исчезнуть.
– Мне жаль…
Жаль? У него есть Ася, его любимая дочь, которая всегда получала все, что хотела. А у меня что? У меня была надежда. Была мечта. И все это растоптали, раздавили, как жука.
– Ненавижу, – шепчу одними губами, не отрывая взгляд от него. Слова обжигают горло, как кислота.
– Понимаю, – и снова замолкает. Не пытается меня успокоить или притронуться. Видимо, чувствует, что меня сейчас лучше не трогать. Но и не уходит.
– Тебя подвезти? – спрашивает неожиданно, будто я только что не выплеснула на голову свою злость. – Тебе нельзя в таком состоянии за руль.
– А давай ты не будешь мне указывать что мне делать, – огрызаюсь, но внутри себя понимаю что он прав. Если я сяду за руль могу просто сорваться.
– У тебя дома Ульяна. Ждет тебя. Одна. Скучает, – продолжает спокойно говорить Марк, не обращая внимания на мои слова.
Упоминание дочери почти мгновенно приводит меня в чувство. Она же действительно будет переживать. Я ей не говорила, что задержусь после работу. Достаю телефон, смотрю время. Уже восьмой час. Начинает смеркаться.
– Идём, – Марк приобнимает меня за плечи, ведёт в сторону парковки.
Я поддаюсь. Осознано. Нет, я не плачу. Мне не нужна ничья жалость и сочувствие.
Его рука на моем плече ощущается странно – одновременно как поддержка и как напоминание о том, кто он есть. Отец Аси. Косвенный виновник моей боли. Но сейчас, когда ноги предательски дрожат, и в голове гудит от пережитого, я принимаю эту помощь.
Мы идем молча, каждый погружен в свои мысли. Я украдкой поглядываю на Марка. В его лице – ни тени триумфа или злорадства. Только какая-то усталая грусть. Неужели он действительно сожалеет? Или это просто маска?
Машина его черная, дорогая. Я сажусь на переднее сиденье, отворачиваюсь к окну, чтобы не видеть его лица. Двигатель заводится, и мы трогаемся с места.
Всю дорогу до дома я молчу, уставившись в окно. Город плывет мимо, размытый вечерними огнями. Кажется, что все вокруг живет своей жизнью, в которой нет места моей трагедии.
Вот и мой дом. Подъезд выглядит каким-то чужим, незнакомым. Марк паркуется у обочины.
– Спасибо, – говорю тихо, не поворачиваясь к нему, тянусь открыть дверь.
– Знаешь, Ира, родить больного ребенка и мучиться с ним потом всю жизнь, тоже не самый лучший вариант. У Аси вот например, нет возможности сделать аборт. Иначе потом может не быть детей. Так что она сама себя наказала на всю жизнь. Если тебе станет от этого легче.
– Нет, мне не легче. Но спасибо за попытку, – отвечаю и открываю дверь.
Чувствую как мою руку обхватывает мужская. Резко поворачиваюсь интстинктивно группируюсь и заношу кулак, чтобы дать отпор. Это у меня автоматически рефлекс самозащиты срабатывает.
Ещё бы секунда и удар пришёлся бы прямиком в правую скулу, но Марк ловко перехватывает мою руку.
– Если дома груши нет, я могу побыть за неё, – серьёзно говорит он. – Готов понести наказание. Только давай не в машине.
Его слова звучат неожиданно и абсурдно.
Моя рука, зажатая в его, дрожит. Ярость, которая еще секунду назад бурлила во мне, немного отступает, сменяясь недоумением. Я смотрю в его глаза, пытаясь понять, что он имеет в виду.
Белый потолок и яркий свет. Я сижу в гинекологическом кресле. Надо мной склоняется анестезиолог, молодая девушка. Из-за её молодого возраста внутри проскальзывает холодок. А проснулись я после всего этого?
И почему-то мысль о том, что я могу уснуть навсегда, больше не пугает.
– Относись к операции, как к необходимой процедуре для твоего здоровья. И больше ни о чём не думай. Ира, слышишь меня? Всё будет хорошо. – спрашивает Таня, а её голова появляется рядом с моей пяткой, висящей в воздухе. И я даже нервно смеюсь где-то внутри себя. Сколько раз я слушала анекдоты про врачей, и гинекологов, про измены, и любовников. А смешно бывает только от анекдотов. В жизни это намного трагичнее.
Анестезиолог, кажется, что-то говорит, но слова долетают до меня как сквозь толщу воды. Я чувствую, как в вену вливается что-то холодное. Перед глазами начинают плясать разноцветные точки. Я пытаюсь сфокусировать взгляд на Танином лице, но всё плывёт. В голове – вата, а в теле – странная лёгкость, будто я воздушный шарик, готовый улететь в потолок. Я мычу что-то невнятное в ответ, и Таня успокаивающе гладит меня по ноге.
Кажется, проходит всего мгновение, а меня уже тормошат. Что-то говорят и по интонации понятно, что что-то требуют от меня. Как же надоели. Мне было так хорошо и спокойно.
– Ира, ты должна лежать на боку, – словно сквозь толщу воду до меня долетает Танин голос. – Поворачиваться нельзя. Кивни, если слышишь.
И я киваю. Или мне кажется что киваю. Я просто хочу, чтобы от меня все отстали и дали просто полежать вот так в тишине, с пустой головой.
Всё позади. И это главное.
В больнице я провожу два дня. Таня настаивает на недельную госпитализацию, чтобы я нормально восстановилась. У меня снижен гемоглобин, низкое давление и постоянная усталость. Но пробыв два дня в четырёх стенах, в одиночестве, наедине с собственными мыслями, я чувствую, что скоро сойду с ума.
Каждый шорох в коридоре, каждый шёпот или смех медсестёр начинают раздражать. Белые стены давят, словно хотят выжать из меня последние капли сил. Я смотрю в окно, на серый пейзаж, идёт дождь. Весна. Только ранняя весна отличается от той, которую мы так любим. Весна ассоциируется с пением птиц, возрождением жизни, почками на деревьях, первыми листьями и цветами. А сейчас за окном грязные улицы, серые дома и ещё голые деревья. Мрачно, так же как и у меня в душе. Я мечтаю оказаться где-нибудь далеко, в тихом цветущем месте, где нет больниц, врачей и напоминаний о том, что произошло. Где есть только я, красивая природа и умиротворение. Без гнетущей и ноющей боли в груди.
Вчера приходил Олег. Принёс фрукты и цветы. Пытался шутить, подбадривать, но я видела в его глазах страх и вину. Мы почти не разговаривали. Он просто сидел рядом, держал мою руку и смотрел на меня с какой-то обречённостью.
Я уже не злюсь на него. Я просто устала. Устала от боли, от неопределённости, от постоянного чувства, что что-то идёт не так.
Сегодня я выписываюсь. За мной приедет младшая сестра Зоя. Я ничего ей не говорила, просто сказала, что кисту вырезали. Да и о помощи её не просила. Она сама предложила забрать меня. Это ведь правильно заботиться о своей сестре. А я просто не смогла отказать. Если хочет, пусть приезжает. А я просто хочу домой. В свои четыре стены, где я смогу просто быть. Без посторонних взглядов и сочувственных слов. Мне нужно время, чтобы прийти в себя. Время, чтобы понять, что делать дальше.
Собираю вещи в сумку. Халат, тапочки, зубную щётку. Смотрю на себя в зеркало. Бледное лицо, круги под глазами, потухший взгляд. Я больше не узнаю себя. Где та Ира, которая любила жизнь, смеялась над анекдотами и верила в счастливый конец?
Вот и Зоя. Улыбается, как всегда, немного натянуто. Она всегда пыталась быть сильной, казаться счастливой. Тянулась за мной. Я ведь старшая, успешная, с хорошим мужем и счастливым браком. Так было. Теперь я даже завидую ей немного. У неё уже было два неудачных брака, детей нет, но она продолжает верить, что найдёт того самого. Я же в это больше не верю. Да и не нужен мне больше никто.
Выходим из больницы. Свежий воздух обжигает лёгкие. Дождь закончился, но асфальт ещё мокрый, отражает серое небо. Зоя берёт у меня сумку, ведёт к машине. Я иду следом, как тень. Хочется вздохнуть полной грудью, но что-то мешает. Какая-то тяжесть в груди, не даёт расправиться.
Дома лучше. Тихо, спокойно. Мои стены, мои вещи. Здесь всё знакомо, всё привычно. Зоя заваривает чай, садится рядом. Молчит. И это хорошо. Мне не нужны сейчас разговоры. Просто тишина. Просто присутствие близкого человека.
– А Ульяна где? – спрашивает Зоя, громко размешивая сахар в кружке.
– У бабушки, – коротко отвечаю я.
– Что случилось, Ир? Я же вижу, что что-то не так. Где Олег? Вы поругались? – Зоя пытается заглянуть мне в глаза, но я нарочно отворачиваюсь и смотрю в окно.
– Всё хорошо. Просто настроения нет.
– А Олег?
– Не знаю…мы с ним больше не живём.
Признаваться в своём несчастье очень больно. Хвалю себя, что голос не дрожит и сказано всё со спокойной обыденной интонацией.
Смотрю на Зою и вижу в её глазах сочувствие и обречённость. Словно моя рухнувшая жизнь подтвердила её собственные страхи, что и у «успешных» бывает крах. Пью чай, он обжигает горло, но мне всё равно. Хочу, чтобы Зоя ушла. Чтобы оставила меня наедине с моей пустотой.
Когда Зоя уходит, обещая позвонить. Я остаюсь одна. В тишине. В своих стенах. Как и хотела. Только эта тишина давит сильнее больничных стен.
Включаю телевизор, щёлкаю каналы, но ничто не привлекает. Всё кажется фальшивым, наигранным, бессмысленным. Выключаю. Иду в спальню. Сажусь на кровать. Смотрю на фотографии на прикроватной тумбочке. Вот я и Олег – счастливые, влюблённые, полные надежд. Вот мы с Ульяной – она ещё совсем кроха, смеётся беззубым ртом. Беру фотографию в руки. Касаюсь пальцем лица Ульяны. Она – единственное, что у меня осталось. Единственный смысл. Единственная причина жить дальше.
(Спустя два месяца)
Два месяца прошло как в тумане. Больница, операция, предательство… Кажется, это случилось в какой-то другой жизни, не со мной. Но отражение в зеркале предательски напоминает о пережитом. Круги под глазами стали меньше, но взгляд всё ещё тусклый. Смотрюсь в зеркальце и убираю его в сумку.
Рабочий день закончен, впереди занятие в тренажёрном зале. Школьный чат разрывается от сообщений, родители готовят выпускной. Остался всего месяц до окончания школы. Ещё немного и Ульяна совсем взрослой станет.
Тянусь за спортивной сумкой, стараясь не думать о выпускном. Организация праздника – это последнее, чем я сейчас хочу заниматься.
В последнее время я была настолько поглощена работой и попыткой забыться, что не заметила, как наступил май, а шестнадцатого июня у Ульяны ещё день рождения. Ей восемнадцать исполнится. Надо организовать ей праздник, может кафе снять. Ещё и насчёт подарка подумать. А я даже не знаю, что ей подарить.
Раньше я с удовольствием подобными делами занималась, а сейчас чувствую в себе протест. Словно не хочу, чтобы она взрослела.
Сажусь в машину, настраивая радио на любимую волну. Музыка немного отвлекает от мыслей, но они всё равно настойчиво лезут в голову.
Восемнадцать лет. Как быстро летит время. Кажется, только вчера учила её читать, заплетала косички, а сегодня она выбирает себе платье на выпускной.
А я… я чувствую себя такой потерянной.
В спортзале привычный гул голосов и лязг железа. Тренер встречает меня ободряющей улыбкой. Занятия спортом – это моя отдушина, возможность выпустить пар и хоть на час забыть о проблемах. Я сосредоточенно выполняю упражнения, чувствуя, как мышцы напрягаются и усталость растекается по телу. Лишь бы когда вернусь домой, поужинать и упасть без сил и без мыслей, которые страшнее всего. Хоть и говорят, что время лечит, но почему-то я этого не чувствую.
Моя жизнь похожа на жизнь робота. Но я специально загнала себя в эту клетку. Без выходных и отдыха. Так проще.
После тренировки чувствую себя немного лучше. Заезжаю в любимую кофейню, беру латте и круассан. Ульяна любит круассаны без начинки. Еду домой.
Возвращаюсь уже в сумерках. Ульяна в это время всегда встречает меня с порога, а сегодня первый раз в доме темно. Тишина оглушает и настораживает.
Осторожно ступаю в прихожую, нащупывая выключатель. Щелчок, и мягкий свет заливает пространство. На столе записка, приклеенная магнитиком к холодильнику.
«Мам, я у подруги. Буду поздно».
Вздыхаю с облегчением. Ненавижу это липкое чувство тревоги, которое поселяется внутри, когда её нет рядом.
Прохожу на кухню, ставлю на стол латте и круассан. Завтра утром обрадуется. Сама же достаю из холодильника овощи, чтобы сделать салат. Хочется чего-то лёгкого. Режу помидоры, огурцы, добавляю зелень. Мысли снова возвращаются к выпускному, ко дню рождению. Надо заставить себя заняться этим. Ульяна заслуживает красивый праздник. Открываю ноутбук, начинаю просматривать сайты кафе и ресторанов.
Звонок телефона заставляет вздрогнуть. Незнакомый номер. Колеблюсь, но всё же отвечаю.
– Здравствуйте, это Ирина Васильевна? Вас беспокоят из больницы…
Сердце ухает куда-то вниз. Боюсь даже дышать, ожидая продолжения.
– Ваша дочь находится в реанимации…
Слова врача звучат как гром среди ясного неба. Ульяна? В реанимации?
Ощущение такое, будто мир вокруг замер. Ноги становятся ватными, и я опускаюсь на стул. Ульяна…
– Что...что произошло? – голос звучит еле слышно.
– Передозировка…
– Что? Нет…не может быть…моя дочь не могла! – кричу в трубку.
– Такое случается. Вы не первая…– говорит женский голос, а мне не легче. Пусть замолчит. Пусть всё происходящее окажется сном.
Но женский голос продолжает успокаивать меня. Называет адрес больницы.
– Спасибо, – отвечаю на автомате и скидываю звонок.
В голове пульсирует только одно слово: «Не может быть!». Это ошибка, страшный сон, нелепая случайность. Моя Ульяна, умница, красавица, моя гордость – и передозировка? Это абсурд. Я хватаюсь за телефон, пытаясь дозвониться ей, но в ответ лишь бесконечные гудки. Внутри поднимается паника, разъедающая изнутри, как кислота. Бросаю трубку, хватаю ключи от машины и бегу к выходу, на ходу натягивая куртку.
Больница встречает меня стерильным запахом лекарств и тишиной, которая давит на уши. Бегу по коридору, спотыкаясь, к стойке регистрации. Медсестра смотрит на меня усталым взглядом и повторяет то, что уже сказал врач:
– Реанимация, состояние тяжёлое.
Молюсь, чтобы это всё оказалось кошмаром, от которого я вот-вот проснусь.
Ожидание тянется невыносимо долго. Каждая минута кажется вечностью. Смотрю на часы, на двери реанимации, на лица врачей, проходящих мимо. В голове роятся мысли, обрывки воспоминаний, вопросы без ответов. Как я могла не заметить? Что я упустила? Где я ошиблась? Чувствую себя виноватой, беспомощной, раздавленной.
Сижу в приёмном покое, как парализованная. Смотрю на белые стены, на мелькающие тени врачей, но ничего не вижу. Внутри меня – гулкая пустота.
Как такое возможно? Моя девочка, моя Ульяна… Я ведь всё делала для неё. Работала не покладая рук, чтобы она ни в чём не нуждалась. Может, именно в этом и была моя ошибка? Заменила любовь и внимание дорогими вещами? Позволила уйти в себя, не обращала внимания. Я плохая мать. Просто ужасная. Одного ребёнка потеряла, не уследила за мужем. Если ещё и Ульяну потеряю…у меня тогда вообще ничего не останется.
Беспощадные мысли впиваются в душу шипами и раздирают внутренности в кровь.
Что теперь делать? Как жить дальше, если с ней что-то случится?
Со стороны входа слышу громкий мужской голос.
– Архипова…Ульяна Архипова где? В какой палате?
Поворачиваю голову и вижу Олега.
– К ней нельзя, – строго отвечает медсестра. Но Олег будто не слышит.
На него страшно смотреть. Взъерошенный, взгляд дикий, взглядом шарит по номерам кабинетов и только через несколько секунд замечает меня.
– Ира!
Он подбегает ко мне, хватает за плечи.
– Ира! Что с Ульяной? Что произошло?!
Вижу в его глазах неподдельный ужас, но во мне нет ни капли тепла, ни сочувствия. Мы не виделись с ним несколько недель, но внутри ничего не ёкает. Он – прошлое, предательство, боль. А сейчас… сейчас я просто не могу ничего чувствовать, кроме ледяного страха за дочь.
– Передозировка, – медленно выговариваю я, стараясь сохранять спокойствие.
– Передозировка? – переспрашивает неверяще и ошеломлённо Олег. – Но как? Она же…она не могла.
Я пожимаю плечами. Мне нечего больше сказать. Я тоже об этом не знала, да и врачи ещё ничего не объясняли.
– Это всё ты! – взрывается неожиданно Олег. После стопора и он решает найти виноватого. – Как ты могла допустить такое? Где ты была? Это всё твоя вина! Ты совсем за ней не следила! Не надо было оставлять её с тобой.
Его слова бьют, как плети, но я не отвечаю.
Смотрю на Олега, и его слова – словно эхо моих собственных обвинений. Виновата. Безусловно. Пытаюсь выдавить хоть что-то в ответ, но горло сдавливает колючей проволокой. Молчу, опустив глаза. Пусть кричит. Имеет право. Все имеют право, даже он.
– Да, ты прав. Я во всём виновата. Тебе от этого легче? – тихо говорю я, поднимаю голову, смотрю в его когда-то любимые глаза. Ощущаю, как внутри все дрожит от напряжения.
Внезапно распахивается дверь ординаторской, и выходит врач. Лицо его не выражает никаких эмоций. Сердце ухает куда-то в пятки, предчувствуя беду. Поднимаюсь навстречу, ноги ватные, вот-вот подкосятся. Олег тоже замирает, ожидая.
– Мама Ульяны Архиповой? – спрашивает врач, глядя прямо на меня. Киваю, не в силах произнести ни слова. – Состояние тяжёлое.
Врач смотрит на меня, и я чувствую, как земля уходит из-под ног. Тяжёлое – это значит плохо. Очень плохо.
– Её привезли к нам уже без сознания, – продолжает он, не отводя взгляда. – Нашли на улице. К сожалению, много времени было упущено.
Я судорожно вдыхаю, но воздух будто застревает в горле.
Без сознания. На улице.
Сердце начинает бешено колотиться, оглушая всё вокруг.
– Мы провели комплекс реанимационных мероприятий, – говорит врач, стараясь быть максимально тактичным. – Интубировали, подключили к аппарату ИВЛ. Ввели блокатор, провели детоксикацию, стабилизировали давление… теперь остаётся только ждать.
Слова врача доносятся будто издалека.
Блокатор…детоксикация…вентиляция…Я не понимаю этих слов, не хочу понимать.
В голове пульсирует лишь одна мысль: моя Ульяна. Моя девочка.
– Вы можете ехать домой. Как только появятся изменения, с вами свяжутся.
Мне нужен воздух.
Киваю.
Заторможено разворачиваюсь. Иду по коридору. Олег что-то говорит, но его слова пролетают сквозь меня, не задерживаясь в голове ни на секунду.
Выхожу на улицу. Свежий воздух немного облегчает тошноту.
Сажусь на лавочку перед больницей и просто смотрю вперёд. На фонари, на стены домов, размытые очертания деревьев, машины, проносящиеся мимо, но я ничего не вижу, ничего не чувствую. Я – словно призрак, застрявший между жизнью и смертью. Не знаю, сколько проходит времени.
– Ирина? – Чей-то голос выводит меня из оцепенения.
Марк. Садится рядом, осторожно, словно боится спугнуть.
– Как ты? – спрашивает он тихо, глядя мне в глаза. – Как Ульяна?
Смотрю на Марка, и вдруг плотина прорывается. Слёзы, которые я так долго сдерживала, текут потоком, обжигая щёки. Не могу говорить, только всхлипываю, хватаясь за его руку, как за спасательный круг. Он молчит, просто обнимает меня крепко, позволяя выплакаться. И в этом молчаливом участии – больше поддержки, чем в тысяче слов. Марк не задаёт вопросов, просто гладит по волосам. Знает, что сейчас не время для расспросов. Потом, когда смогу говорить, когда появятся силы. А сейчас – только боль. Невыносимая, всепоглощающая. Боль потери, страха, вины. Всё смешалось в этом липком комке, который сдавливает грудь, не давая дышать.
Когда немного успокаиваюсь, шепчу:
– Состояние тяжёлое. Если с ней…я не знаю…– не могу договорить.
– Даже не думай об этом. Организм у Ульяны молодой, сильный. Она справится, – уверенно говорит Марк.
– Ты не понимаешь, – всхлипываю я. – Это я во всём виновата.
– Не придумывай. Ты ни в чём не виновата. Я не верю, что Ульяна сама.
Вскидываю резко голову и впиваюсь в его лицо взглядом.
– Ты…ты что-то знаешь? – шёпотом спрашиваю я.
Глаза Марка становятся серьёзными, взгляд проникает в самую душу.
– У меня есть предположение, но… – говорит он тихо и замолкает, вызывая во мне бурю злости.
– Не надо так, Марк. Если начал говорить, то говори, – цежу сквозь зубы.
– У меня нет доказательств, только предположение и мои догадки.
– У тебя есть хоть что-то, у меня же даже этого нет. Единственное, что я точно знаю: Ульяна бы не стала ни колоться, не нюхать что-то. Она не такая, – с жаром защищаю свою дочь.
– Я знаю, Ир, меня не надо в этом убеждать.
– Так, значит, расскажи мне всё, что ты знаешь. А я сама решу верить тебе или нет, – я никогда не была одержимой и умела себя держать в руках, но сейчас я готова наброситься на Марка, если он откажет.
– Хорошо, – всё-таки соглашается он, смотрит по сторонам, этот жест говорит о многом. – Идём в машину, там поговорим.
Проходим до парковки, садимся в его чёрный мерседес, я впиваюсь взглядом в его лицо, ожидая откровений.
Марк заводит машину, но не трогается с места. Он поворачивается ко мне, и я вижу, как он собирается с мыслями.
– Ира, – начинает он, его голос звучит глухо, – я думаю, что Ульяне помогли.
Хмурю брови, у меня промелькивала такая мысль, но я даже не представляю, кто мог это сделать. У дочери не было врагов, она всегда подбирала слова в разговорах с ребятами, боялась обидеть. Помогала с уроками. Если только…если только это…
– Ася? – выдыхаю я почти беззвучно свою догадку.
Марк пожимает плечами, отводит взгляд. И я в какой-то степени его понимаю. Ему бы дочь свою надо защищать, а он, получается, сам её закладывает.
– Это лишь предположение, помнишь? – тут же добавляет он. – Но смотри, что мы имеем. Ты уверена, что Ульяна не употребляла наркотики. Я тоже с трудом в это верю. Значит, их ей могли подсыпать или вколоть насильно. Никаких признаков, что Ульяна сидит на наркоте нет. Деньги у тебя не пропадали, а это недешёвое удовольствие, тем более в таких дозах, чтобы передозировку получить. Плюс Ульяна вела себя адекватно.
Сердце начинает бешено колотиться в груди. Я чувствую, как холодею.
– И ещё в последние три месяца Ася сама на себя непохожа. Началось всё с марта. У неё появилась новая компания. Но Ася молчит как немая, ничего не рассказывает. Я обратил внимание на несколько странных вещей. Ася была какой-то взволнованной, нервной вчера. Она с кем-то переписывалась, прятала телефон, когда я заходил в комнату. И ещё… – он делает паузу, – кажется, у неё появился новый объект обожания. Я пару раз слышал, как она разговаривала с каким-то парнем. Я смотрел её телефон, в соцсетях у него на аватарке высокий, худой парень, с тёмными волосами и пирсингом в брови. Но я не уверен, что это настоящее фото.
Я пытаюсь ухватиться за эту ниточку. Новый знакомый… Это хоть что-то.
– Ты что-то знаешь про него?
– Нет. Но уже пробиваю. Это всё очень зыбко, Ир. У меня нет доказательств, только ощущения. Но я не могу просто так это оставить. Ася всегда была эксцентричной и погружалась с головой в то, чем ей нравилось заниматься. Также и с отношениями. Если влюблялась, то преследовала парня. Так и с Олегом произошло, она добилась своего и успокоилась. Переключилась на другого.
Я смотрю на Марка, и в его глазах вижу настоящее отчаяние, которое промелькивает всего лишь на секунду и он тут же берёт себя в руки.
– У меня есть знакомые в полиции, – продолжает он после секундного молчания. – Я попросил их проверить этого парня. Может, хоть что-то найдётся. Но это неофициально, понимаешь? Я не хочу поднимать шум, пока у меня нет хоть каких-то доказательств.
Сердце колотится как бешеное. Как заставить себя сидеть на месте и ждать, когда хочется рвануть в дом к Асе и вытрясти из неё всю правду. Сволочь! Пакость! Она и так мне жизнь испортила, теперь решила добить окончательно. Не дай бог, она окажется причастна на самом деле…я не знаю, что с ней сделаю и с её дружками.
Закрываю глаза, делаю глубокий вдох.
Понимаю, что если я сейчас так поступлю, то спугну всех, кто причастен. Надо успокоиться и мыслить трезво. Открываю глаза.
– Я понимаю, – говорю я. – Только одно мне непонятно: чем Ульяна могла им не угодить? Месть?
– Не думаю, – Марк качает головой.
Мне бы с Ульяной поговорить, когда она в себя придёт. Если придёт…Нет! Она придёт в себя и будет жить долго и счастливо, и я не имею права даже допускать мысли, что она может не справиться. Она такая же сильная, как и я. Справится, выдержит. И я выясню, кто стоит за этой Асей и кто хочет навредить моей семье.
– Ира, я знаю, тебе сейчас тяжело. Но нам нужно действовать вместе. Если мои подозрения подтвердятся, нам понадобится вся наша сила, чтобы защитить наших детей.
Меня даже передёргивает от его слов.
– Ты меня прости, конечно. Но я буду защищать только Ульяну.
Защитить Асю? Как я могу думать о защите Аси, если она может быть причастна к тому, что случилось с моей дочерью?
– Хорошо. Понимаю, – соглашается он. – Тебя отвезти домой?
– Нет, – резко отвечаю я и выхожу из его машины. Не хочу, чтобы меня с ним хоть что-то связывало, достаточно и того, что я выпустила поток слёз на его плече. – Вызову такси.
До дома я добираюсь уже ночью. Заставляю себя выпить успокоительное и лечь спать. Завтра я должна быть в строю. Ульяне нужна сильная мать, а не рыдающая слабая тряпка.
На следующий день отпрашиваюсь с работы и еду в больницу с самого утра.
Вчера я была не в состоянии нормально поговорить с врачом. У меня как будто мозг отказывался работать. Зато сегодня я полна сил и злости для борьбы.
Захожу в коридор в сопровождении медсестры. Врач встречает меня отличной новостью Ульяне лучше, и я даже могу увидеться с ней.
Тихонько стучу в дверь палаты зачем-то, осторожно приоткрываю дверь, и мой взгляд падает на бледное лицо дочери. Её тонкое тело смотрится таким хрупким на фоне массивной медицинской кровати. Ульяна поднимает на меня глаза.