Цена магии

Пролог

То, что эта безумная влюбленность ему когда-нибудь аукнется, верховный темный маг Траул догадывался. Но разве не врезанная в подкорки жажда обрести счастье и попробовать его на вкус жила в каждом? Траул сидел на престоле темных магов вот уже двадцать три года, и за это время не допустил ни одной оплошности, уж тем более — такой дикой.

Согласно договору, заключенному еще тысячелетие назад, ни у одного из правителей темных, светлых или срединных магов не должно было быть детей. Правители выбирались сроком на пятьдесят лет и в процессе инициации наделялись мощью всего подконтрольного им люда. Они становились квинтэссенцией того вида магии, чьими владыками становились. Выбирались будущие правители из числа самых одаренных людей. Траул был избран, когда ему исполнилось всего сорок пять лет: довольно молодой для мага, живущих в среднем по две сотни лет, и слишком молодой для владыки. Но люди ему поверили, да и сам Траул был более чем уверен в себе.

Пока не пришел этот день.

Траул нарушил договор и теперь, сидя в зале Единения и ожидая двух своих оппонентов, меланхолично думал о том, что судьба оказалась той еще злодейкой, и у него не было ни единой здравой мысли, как выйти из сложившейся ситуации. В голове царила вакуумная пустота. Траул никогда не подозревал, что может влюбиться и настолько, что думать забудет об осторожности. Год с Доминикой Кавалли пролетел так стремительно, что Траул только в конце понял, что у их отношений было начало. Он оставил Доминику всего на пять месяцев, чтобы разрешить возникшую серьезную проблему со смутьянами из срединных магов, а, когда вернулся, Доминика, улыбаясь ярче вспышки сверхновой, одними губами сказала ему: «Ты станешь отцом, милый, представляешь?». Мир Траула почернел и исчез, стоило ему взглянуть на Доминику и ее протекающую уже на последних месяцах беременность. Первое, что он должен был сделать после такого заявления, — лишить плод жизни. Просто обездвижить Доминику, стереть ей всю память об их совместной жизни и хирургически точно уничтожить восьмимесячную бомбу замедленного действия. Траул уже приготовился, взглянул в карие глаза Доминики и не смог. Он упал где-то на стул и оглох на бесконечно долгий период времени, несколькими движениями руки замедлив участок комнаты с Доминикой. Доминика окаменела, все так же улыбаясь, замерев в ненатуральной позе, а за окном тем временем гудел и жил деятельный Рим.

Траул смотрел в сторону столика с белой вазой в цветочек и с отрешенностью думал, что Доминика никогда не простит его, а он никогда не будет счастлив без нее.

После он вялой рукой начертил круг с тремя пересекающимися линиями внутри и вызвал владык светлых и срединных магов на встречу.

Зал Единения был пузырем, который, как приватный чат, мог быть открыт любым из тех, кто имел туда доступ. Нечто вроде дополнительного измерения, потайной комнаты, спрятанной от глаз, но от этого не переставшей быть реальной.

Первым в зал Единения, открытый Траулом во дворе дома Доминики, пришел повелитель светлых — Нерон. Ему было уже около ста тридцати лет. Седые волосы он аккуратно зачесывал назад и предпочитал костюмы-тройки, какие носили бухгалтера в не самых уважаемых конторах.

Нерон сел на свое место и уставился на Траула так пронзительно, что тот не смог отвести взгляда. Да и не хотел.

- Если это то, о чем я думаю, я поставлю вопрос о твоем позорном изгнании в мир людей, - сказал Нерон без обиняков. – С клеймом, если повезет. С клеймом! Мы тебя уничтожим!

Траул не успел ответить.

- Это не совсем то, о чем ты думаешь! - пробасил голос повелителя срединных магов.

И Траул, и Нерон вздрогнули на своих местах, а Вильгельм бодрый и агрессивно настроенный ворвался в зал Единения, словно к себе домой. Он был тучным, сосредоточенным и активным настолько, что иногда на встречах его становилось слишком много для задумчивого Траула и консервативного Нерона.

Вот и теперь он прорвался к своему месту со стаканом воды, отхлебнул добрую треть и заявил Траулу с самодовольным ликованием:

- Если ты еще не догадался сам, то тебя подставили, дорогой компаньон.

- Что? – Траул чувствовал себя глухим и отупевшим после встречи с Доминикой спустя пять месяцев отсутствия. Он оставил ее всего полчаса назад, чтобы встретиться с этими двумя.

- Твоя женщина на последних сроках, - сказал Вильгельм.

- На последних? Как это – на последних? - растерялся Нерон. Он посмотрел на Траула. - Ты не говорил, что уже...

Вильгельм перебил Нерона:

- Любой маг, даже плохонький, даже неполноценный, почувствует, что его дама сердца ждет ребенка. Что говорить про тебя, Траул! Ты разве чувствовал что-либо?

- Она же человек – не маг! Между нашими видами дети – явление редкое. Если бы я почувствовал хоть что-то, я бы сразу… - попытался возмутиться Траул, а после вдруг понял, что пытался донести до него Вильгельм. – На ней поставили печать или руну и заставили забыть? Или скрыли от меня беременность каким-то еще способом? Я не мог почувствовать. Но ты-то как узнал?

- По пути сюда я заглянул к твоей ненаглядной. Немного порвал пространство комнаты, шкаф можете выбрасывать. Она все так же в безвременье, не волнуйся. На ней руна Пана, стандартная, ее еще ведьмы в Средние века использовали, чтобы прятать болезнь или беременность. Находится под волосами на голове, - Вильгельм ткнул себя в место на шее, где заканчивались волосы. - Чарами ее не найти, пришлось искать напрямую — глазами. Тебя подставили.

- Но если бы не произошло ситуации с восстанием срединных на востоке, Траул бы все знал. Какой смысл скрывать? - спросил Нерон.

- Если бы да кабы, - отмахнулся Вильгельм. - Восстание произошло? Произошло. И внимание Траула отвлекли, чтобы он занялся делами, пока его ребенок рос и развивался. А теперь ситуация стала выглядеть совсем нехорошо.

- Ему... ей... Я не знаю пол, - сказал Траул. - Ребенку около восьми месяцев. Теперь избавиться от него проблематично. Я не уверен, что смогу не навредить Доминике.

- 1 -

В приюте Нортона царила тишина, которая бывала, только когда мистер Нортон лично появлялся на месте, оглядывая владения и отчитывая непослушных жителей этого маленького заброшенного лагеря для изгоев в Канаде.

Приют располагался в Ванкувере, маскируясь под лавку с часами. Сюда привозили детей магов со всей страны, найденных или брошенных. Всего в приюте жило пятьдесят два человека, и не сказать, что размеры приюта соответствовали запросам любого ребенка под минимальное личное пространство. Здесь вообще не знали, что такое личное пространство. Эта контора держалась за счет нескольких спонсоров, которые пользовались приютом как незаконным порталом, совершая незарегистрированные перемещения и проворачивая сделки за спиной у закона. Вряд ли те, кто жил здесь, вообще числились в системе по всем надлежащим правилам и канонам.

Внутри домик был на удивление не так засален, как могло бы показаться снаружи. Все-таки магический ремонт и жажда не быть пойманными делали свое дело: стены были аккуратно выкрашены в теплые бежевые тона, окна тщательно вымыты руками населяющих приют детей, доски пола нуждались в починке, но, чтобы выглядело приятней для глаз, сверху везде были разбросаны ковры, которые раз в месяц чистили и вытряхивали. Иными словами, нагрянь сюда магическая полиция или иная проверка, приют выглядел бедно, но более или менее по-человечески.

Воспитателей и учителей приюта Нортон насчитывалось всего девять человек. Воспитателей было четверо — для самых маленьких магов. Пятеро учителей — для взрослых. Из-за непопулярности места классы не делились на темных, светлых и срединных, а потому всех учили скопом вне зависимости от природных умений. Не умеешь творить темную магию и вызывать, к примеру, остановку сердца для проведения светлым магом целительных мероприятий — это лишь твоя личная проблема. Равно как и наоборот. Срединным повезло чуть больше. Их способности охватывали обе сферы магического мастерства, однако, как это и бывало со срединными, они были довольно посредственны и там, и там, и не могли творить нечто, что требовало бы полного погружения.

Ноа Бейли было почти шестнадцать, и он с искренним трепетом ждал своего совершеннолетия, когда можно будет на правах мага с какими-никакими возможностями уйти подальше от этого места и устроить свою жизнь не на трехъярусной кровати, думая, когда же, наконец, заткнутся эти болтуны с нижних ярусов, а одному. Где-то. Пускай у него будет самый никчемный аттестат об образовании, несравнимый с аттестатами гимназий, пускай ему придется приспосабливаться к жизни с нуля, но все лучше, чем в этом увядающем и одиноком царстве для ненужных, покинутых детей.

Ноа не знал ни родителей, ни каких-либо других родственников. Он не помнил, где жил до того, как появился здесь, и жил ли где-то, кроме этого места, вообще. Все, что ему поведала похожая на суриката самая старая воспитатель этого хосписа — полька Беата Кравчик, было: «Тебя нашли брошенным где-то у границы в промышленном здании. Больше ничего не знаю». Ноа верил этому почти три года, пока не услышал, как воспитатель то же самое говорила другому мальчику, тоже задавшемуся этим вопросом.

Детям в подобных приютах узнать о своем происхождении хоть что-то более или менее серьезное было почти невозможно. Самое простое и единственное — ты мог выяснить, какой национальности были твои предки. Так Ноа напару с подругой, когда им было по одиннадцать, с замирающим от любопытства сердцем открыл, что в его роду были итальянцы, немцы и шведы. Удивительно, учитывая тот факт, что жил Ноа в Канаде, в жизни не бывал ни в одной из стран, откуда происходили его неизвестные родичи, и носил, судя по всему, вымышленную фамилию, потому что так решил кто-то важный, кто делал ему в детстве свидетельство о рождении. Ноа был уверен в фальшивости фамилии, потому что проверил всех магов с фамилией Бейли, и из этих пятидесяти шести человек не было никого, кто мог бы оказаться его родственником. Правда, оставалась вероятность, что его родители были настолько пропащими людьми, что даже документов, подтверждающих личность, не имели, но Ноа склонялся к версии с выдуманной кем-то в приступе бурления фантазии фамилии. Кому-то она тогда понравилась. Даром, что была английской.

Иными словами, по имени и фамилии искать свою семью для Ноа Бейли было бесполезно. Он не имел понятия даже о том, кто дал ему имя. Не то, чтобы он не мог из-за этого спать, но всем всегда было интересно знать, как ты появился в мире. Разочароваться Ноа не боялся. Спустя пятнадцать лет жизни в окружении чужих людей он сомневался, что его можно разочаровать никчемной родней. Однако, наверно, это был крест любого брошенного ребенка — неприятный и назойливый, как больной живот, вопрос «почему?».

***

Любые занятия обычно протекали вяло и нудно. Учителя приюта Нортон не волновались по поводу успеваемости учеников, и многим детям такой подход нравился. Кому на самом деле какая разница, знает условный Джон, как сварить заживляющий эликсир или нет, если по прошествии лет из приюта выпроводят всех с одинаковыми справками с печатью этого места и приложением с оценками, на которые после взгляда на аттестат многим будет лень смотреть? Жалование местных преподавателей было соизмеримо с их амбициями, а амбиции с жалованием. Учили они постольку поскольку, зачитывая материал, порой добавляя что-то свое и почти никогда не обучая полезным вещам на практике. По всей видимости, никого не волновало, что из приюта выпустятся малообразованные и бесполезные члены магического сообщества, которые пойдут работать за жалкие гроши.

Ноа не был заучкой или выскочкой, но ему было интересно узнавать что-то новое. Магом, как гласили его документы, он был темным, и всяческие сложные манипуляции со временем или оборонными чарами казались невероятными и страшно любопытными. Подумать только, замораживание отдельных участков пространства во времени! Это требовало мастерства. Ты должен был очертить необходимую область, создать стойкие иллюзии, если дело происходило в населенном месте, а после еще и прокрутить время до нужного момента, чтобы запертый внутри области человек ни о чем не догадался. Само собой, заморозка времени помогала, лишь когда речь шла о коротких интервалах — от нескольких секунд до пары часов. Больше было нельзя. Слишком заметно. А заметными маги быть не любили.

- 2 -

Мирэ Ким по происхождению оказалась стопроцентной кореянкой, что было неудивительно, учитывая ее четкие азиатские черты лица. Выясняя, какие гены в ком преобладают, за Корею голосовал Ноа, а сама Мирэ заблуждалась насчет Китая. В итоге Ноа победил.

- У тебя же корейская фамилия, - объяснял потом Ноа.

- Фамилия – не показатель. Твоя тому пример, - отрезала Мирэ. – Посмотрели, что азиатка, и выдали первую попавшуюся фамилию из поисковика.

Тогда, три года назад, выяснять, из каких стран они взялись, было весело.

Языковые барьеры в мире магии давно были стерты амулетами. Если в двадцатом веке, чтобы понимать колдуна из другой страны, требовалось либо владение языком, либо деньги, сейчас амулет мультилингво покупался в любой магической лавке за деньги, которые можно было найти, запустив руку в карман. Конечно, дешевые амулеты и качество предлагали дешевое, переводя фразеологизмы сочетаниями, не существующими в природе, но выбор амулетов был огромным, и каждый маг имел возможность так или иначе понимать собеседника.

Мирэ периодически пыталась выучить корейский. Живя, как и Ноа, в мире, куда ее поместили насильно, Мирэ считала родным английский, на котором говорила, однако ей было интересно — корни все-таки. Поэтому время от времени ее можно было застать с самоучителем в обнимку. Процесс шел медленно и туго. Изучение языков для Мирэ было делом скучным, унылым, и все, что ее вело, это настойчивость.

Ноа в отличие от подруги не собирался учить итальянский или немецкий. Зачем? Те, кто говорили на этих языках, вышвырнули его в Канаду, и Ноа не ощущал потребности вдруг обрести себя посредством изучения культуры тех стран, откуда его родственники были родом. У них с Мирэ были разные точки зрения на этот вопрос.

Мирэ любила, читая книги, удобно устраиваться в кресле, складывая ноги мыслимым только для йогов образом. У них в приюте был маленький читальный зал — и по совместительству библиотека — на чердаке. Кресел было ровно десять штук, зато подушек хоть отбавляй. Младшие часто валялись прямо на полу, да и Ноа предпочитал одну подушку класть на пол, а вторую — между спиной и стеной для удобства. И пока Мирэ всматривалась в линии, которые звала хангылем, Ноа вчитывался во «Время без границ» за авторством небезызвестного индийского темного мага — Раджана Пателя. У Раджана было целых четыре научных труда, которые Ноа просто обожал. Писал этот человек открыто и понятно даже для подростка, используя массу схем и примеров.

- Привет, - в один из таких дней к Ноа и Мирэ подошел жующий бутерброд с сыром Жан Буве — урожденный француз десяти лет.

Жан был пухлолицым ребенком с голубыми глазами и светлыми волосами. Он часто был один и часто на чердаке, забившись в угол и изучая какие-то сложные для ребенка вещи. Потихоньку он прибился к Ноа, который в свои пятнадцать иногда ощущал себя папочкой этого доверчивого и болтливого создания.

- А я нашел книжку комиксов про Флэша, - поделился Жан таинственным голосом.

- Ну и как? - спросил Ноа, заранее зная ответ.

- Учебники по биологии куда интересней, - вздохнул Жан и без спроса бухнулся рядом с Ноа.

Жан Буве был типичным заучкой из тех, кому даже строгое воспитание было не нужно, чтобы рука сама находила учебник. Тяга к получению знаний жила вместе с Жаном и все, что он делал, — позволял ей брать над собой верх. Ноа ему даже немного завидовал; самому ему порой приходилось заставлять себя прочесть ту или иную полезную вещь. Хотя кое-что давалось Ноа настолько легко, что даже пугало время от времени. Об этом знали немногие, Ноа не любил распространяться или хвастаться. Тем более что хвастаться было и нечем.

Однажды они с Мирэ решили попробовать магию левитации и вращения на тяжелом грузовом поезде. Мирэ, хихикая, осилила всего один вагон, да и тот на несколько мгновений, так, что находящийся внутри машинист и глазом не успел моргнуть. Ноа же смял четыре вагона, как банку из-под газировки. Настолько непринужденно и просто, будто не грузовой поезд поднимал, а левитировал перо из подушки. Люди не пострадали, поезд Ноа от ужаса умудрился распрямить обратно, а Мирэ после долго смотрела на него ставшими огромными глазами и шептала один и тот же вопрос «Что ты пытался сделать?».

Ноа ничего не пытался сделать. Он пытался сделать ровно то же, что пыталась сделать Мирэ.

После ему время от времени удавалось найти объяснения своим так называемым «всплескам магии». Порой это было странно и ненормально, а порой – последствиями недостаточной сосредоточенности. Чересчур много стараний и мало концентрации. Это как убивать комара черенком от лопаты: действий и пыла хоть отбавляй, но жертвой станет скорее экран телевизора, чем мелкое насекомое.

- Ноа-а-а, - проныл Жан. – Поможешь мне с одной темой?

- Нет, - ответил Ноа. – Ты сам все умеешь.

- Ну пожалуйста, - Жан воодушевился. – Это касается чар невидимости. Я знаю, что учитель Смит хвалил тебя. Он нам говорил, что ты понял материал лучше остальных.

- Смит — что? Хвалил? – усмехнулся Ноа.

Жан скривился, мол, хватит вынуждать меня повторять одно и то же. Ноа вздохнул, поняв, что отвязаться не получится, и Жан будет ныть снова и снова: пусть тихо, но надоедливо.

- Ладно, - согласился Ноа. – Но никаких бутербродов.

- Ясно, - Жан демонстративно дожевал последний кусок и радостно заулыбался.

***

Для практики Ноа и Жан решили воспользоваться вечером свободным кабинетом, где им преподавали естественные науки. Кабинет был просторным, хотя в нем и были такие неудачные для пробных занятий магией предметы как колбочки, хрупкие человеческие скелеты в количестве двух штук, штативы и полка с микроскопами. Вообще детям не разрешалось использовать магию без надзора взрослых, а Жан считался еще ребенком, хотя разума ему было не занимать. Ноа прикинул, может ли он считать взрослым себя, но сделал вывод, что юридически он недалеко ушел от Жана. А это значило, что, если в кабинете объявится Кравчик, Смит или кто-то другой из преподавательского состава, им несдобровать.

- 3 -

О проверке сообщили за день до нее. На урок, где сидели восемь человек, включая Ноа и Мирэ, прибежал Кирилл Васнецов — один из воспитателей, еще совсем молодой человек тридцати с небольшим лет — и с надрывом сообщил об этом прискорбном известии. Ответом ему был гул «у-у-у-у», когда ученики поняли, что им опять предстоит прибираться, искать лучшую одежду и после стоять в шеренгу перед Беатой Кравчик, которая будет смотреть, выглядят ли они достойно.

- Кто приедет? - спросил мистер Смит у Васнецова.

- Английский инспектор. Э-э-э... - Васнецов задумался. - Некая Андерсон.

Мистер Смит даже крякнул.

- А что ей в Англии не сидится, этой Андерсон?

- Не знаю. Но сказали это важно, и некоторые мальчики должны будут присутствовать в столовой.

- Некоторые мальчики? - уточнил мистер Смит и выразительно глянул на свой класс. – Какие и зачем?

- Не уточняют. Возраст от четырнадцати до пятнадцати, белые. Других не нужно.

- Кирилл, - протянул мистер Смит, - это ж бред какой-то. Ты уверен, что все верно понял?

- Распоряжение пришло в письменном виде, - развел руками Васнецов. - Читать я умею, поверьте. Сам удивился.

- Кого они ищут? - изумился мистер Смит и почесал подбородок с пробивающейся щетиной.

- Неизвестно.

Васнецов ушел, урок продолжился.

Мирэ сделала выразительное лицо, посмотрев на Ноа. Тот только скривился и пожал плечами. Проверки, как и все жители приюта, он терпеть не мог. Они ничего не давали, ничего нового не привносили, никак не помогали, но мешали привычному распорядку и вынуждали целый день тратить на уборки и фальшивое примерное поведение.

От соседнего стола послышались смешки и шепот. Два парня — Виктор и Филипп — о чем-то переговаривались. Увидев, что Ноа смотрел в их сторону, Виктор поднял руку, прикрывая рот, и сказал:

- Типа ходит слух, что какой-то богатенький мужик нагулял себе ребенка, продал его, а жена узнала и теперь разыскивает.

- Звучит как неплохая завязка к сериалу, - сказала Мирэ.

- Да сама почитай!

- Я неподтвержденной информации стараюсь не доверять. Всякое понапишут, а потом честные люди страдают. Как с тем актером, помните?

- А кого они тогда ищут, по-вашему? - спросил Филипп.

- Вероятнее всего, - повысил голос мистер Смит, который отлично слышал их диалоги, - они ищут какого-то малолетнего преступника, скрывшегося с места преступления. Искренне надеюсь, что это не был кто-то из вас, да, Бейли?

Ноа от неожиданности едва не подавился вдохом.

- Я вообще ничего не делал, - заверил он учителя.

- Конечно. Парта сама исчезла из кабинета естествознания, - согласно покивал мистер Смит. - Отрастила крылья и, - мистер Смит махнул рукой, - отправилась в полет до Ибицы. Буду ждать от нее писем, Бейли.

- Какая парта? - натурально удивилась Мирэ.

- Я в вас даже не сомневался, Ким. Продолжим урок. А потом пойдете стирать свою форму, чтобы завтра с честью встретить эту британскую даму.

- Сказали, это она англичанка, а не британка, - поправил Смита Виктор, самодовольно улыбаясь.

Филипп толкнул друга в бок, одними губами прося заткнуться. Мистер Смит вздернул брови, смерил Виктора взглядом, в котором читалась жалость, вздохнул и ничего не ответил.

***

Ноа решил устроить маленькую забастовку из одного человека и прибирать кровать не стал. Кинул сверху покрывало, вещи отправил в полет в тумбу – так состоялась генеральная уборка в его исполнении.

Ему претило выслуживаться перед чиновниками, которые приходили для галочки, но требовали при этом соблюдения всех формальностей. Еще пять лет назад Ноа верил, что, если вести себя как вежливый и почтительный мальчик, его переведут в нормальный детский дом или определят в какую-нибудь закрытую школу. Но нет. Чиновники приходили, мистер Нортон бледнел и краснел, Ноа стирал рубашку с брюками, а в приюте не появлялось даже новых кроватей. Да что там кроватей – учебники и канцелярские принадлежности появлялись только с поддержки спонсоров этого заведения. Хулиганов учили вместе и наравне с послушными детьми, отстающих – наравне с успевающими. Если бы приют Нортона участвовал в конкурсе на звание самого унылого места пребывания для любого человека, он явно не имел бы себе равных.

Ноа думал, что после выпуска не станет вешать групповое фото на стену, а забудет об этом месте и притворится, что не слышит вопроса, когда будут спрашивать, где он вырос.

Мирэ со словами «А что, форма должна быть у нас на руках?» ушла искать свою синюю рубашку с бежевой юбкой. Ее не было уже час.

Ноа ушел гулять по городу один.

Вообще следовало бы отпроситься перед выходом, записать себя в журнал… Ноа махнул рукой. Он не знал, записывал ли себя кто-то, кроме детей. Он уже и не помнил, когда соблюдал правила, выходя за пределы приюта.

На той улице в Ванкувере, где находился приют, были сплошь магазинчики и маленькие домики. Ноа, пихнув руки в карманы темно-зеленого худи, брел по улице, дыша воздухом с ароматом свежего хлеба – где-то неподалеку находилась булочная. Здесь было тихо большую часть времени. Магические заведения предпочитали находиться в уединенных районах и не выбирали громкие места в качестве расположения офисов. Магов по всему земному шару насчитывалось около двенадцати миллионов человек. Очень много, если сравнивать с мелким американским городом; очень мало, если сравнивать со всем населением. Эти двенадцать миллионов были разбросаны то здесь, то там. Плотность магов была невелика. Ноа не сомневался, что в Ванкувере они были единственным приютом. И одним из трех-пяти во всей Канаде.

На самом деле, все магическое сообщество уместилось бы в одном большом городе. В Москве, например. Из-за того, что браки в основном заключались между магами, а иметь много детей у магов было не принято, популяция не разрасталась. Те, кто женились на обычных людях, и вовсе могли смело отказываться от вероятности заиметь когда-то потомство, потому что, как показывала практика, дети в смешанных семьях появлялись крайне редко, и каждое такое событие обязательно освещалось в прессе.

Траул

Его секретари обрабатывали информацию о терактах, произошедших этой ночью в трех городах Германии. Необходимо было выяснить, несли ответственность маги или люди, и не пострадали ли члены магического общества.

Спокойные дни Траулу лишь снились.

В сети гуляло видео, снятое любителем поиздеваться над властью, где он ссорился с Леоном. Информационный отдел клятвенно заверил, что постарается удалить ролик с самых популярных сайтов, но уничтожить его полностью не представлялось возможным. Траулу нужно было лишь набраться терпения и подождать, пока лавина комментариев пройдет сама собой. Можно было бы отвлечь внимание публики: информационный отдел предложил найти идею, а Траул разрешил.

И к тому же вот-вот должен был нагрянуть шестнадцатый день рождения сына, которого Траул никогда не видел. Все разом.

Траул прошелся по офису, расположенному в Осло. В это здание они переехали из Рима двенадцать лет назад. По официальной версии, причина была в том, что за Норвегию проголосовало большинство избирателей. Однако, на самом деле находиться в Италии для Траула стало невозможно из-за Доминики, о которой он думал ровно каждый день. Территориальный барьер хоть как-то смог помочь им восстановить относительно холодные отношения, потому как, пока Траул был в Италии, и Доминика об этом знала, она ненавидела его посильней, чем цивилизованный мир — Гитлера. После переезда она смогла здороваться с ним при встречах, не пытаясь плюнуть в лицо. Однажды даже, забывшись, предложила налить ему кофе. Но сколько Траул не вглядывался в ее некогда теплые карие глаза, он не видел ничего, кроме холода. Он разрушил ее жизнь дважды. Первый раз, когда она лишилась ребенка, успев лишь раз взять его на руки; второй, когда Траул пошел на поводу ее выбора не стирать ей память.                                                                                                                         

Отчет о теракте пришел в три часа дня. Нет, виноваты были не маги, а люди, но оружие было странным, и двое магов пострадали. Требовалось разбирательство.

Траул просмотрел отчет, резюмировал в голове все написанное, кивнул сам себе.

Стоило бы подготовить речь для болгар, где дети-маги устроили травлю подростков. Там проходили слушания, детей приговаривали к серьезным последствиям, вплоть до годовых ограничений на использование магии и штрафы родителям.

Едва он подумал об этом, как в кабинет постучали. Порталы в офисе были запрещены, чтобы незваные гости не сваливались на голову повелителя темных магов, когда им вздумается.

Но Траула передернуло не от того, что гость был незваным, а оттого, что он знал, кто пришел.

- Входи, - рыкнул он, и сам не узнал свой голос.

Леон вошел в кабинет Траула и мягко затворил за собой дверь. Переливающаяся защитная пелена непроницаемого барьера, пропускавшего лишь звуки, дрогнула и осталась на месте.

Траул холодно проследил, как его старший брат потер глаза с гигантскими мешками под ними, и приготовился к очередной порции соболезнований.

- Мне очень жаль, - сказал Леон, как он говорил уже миллион раз.

- Ты снова ринулся в рейд на поиски моего ребенка и снова потерпел поражение. Я слышал это, давай по делу.

Леон кивнул.

- Мы проверили Канаду. Никого. По группе крови искать бесполезно, по внешним данным — тем более. Знаешь сколько в Канаде мальчиков брюнетов или шатенов?

Вопрос был риторическим. Траул махнул Леону рукой, чтобы поскорей заканчивал.

- В общем, Канада отпадает, - сказал Леон со вздохом.

- А что с теми двадцатью, у которых есть родимое пятно?

Леон покачал головой.

- Результаты ДНК-теста на отцовство отрицательные. Да и... было видно, что среди них нет твоего.

- Что же ты тогда их записал?

- Потому что я должен бороться. Я не собираюсь сдаваться как ты.

Траул почувствовал, что хочет снова сделать Леону больно. Вышвырнуть в окно, например,  или пробить им первую попавшуюся стену.

- Это. Ты. Его. Украл! - прошипел Траул. - А теперь смеешь делать вид, что ты — потерпевшая сторона? Даже не заикайся. Ты украл Доминику, украл моего ребенка, поставил на плод руну необнаружения и потерял мою беременную женщину в другой стране! Где ее выкрали у тебя, отправили тебя в кому на три месяца, а потом таскали Доминику по порталам, чтобы она, наконец, родила моего сына в Марокко. Ты помнишь, где ее нашли, не понимающую, что случилось? В монастыре, Леон! В марокканском монастыре, посреди другой культуры, где она не могла ни с кем общаться, потому что говорит только по-итальянски!

- Я знаю, - тихо ответил Леон.

- Верно, а я вот не знаю, кто же в итоге получил моего ребенка. Не знаю. Какие-нибудь психопаты, может, которые используют его как раба. Или добрая парочка воспитывает его на ферме, как Кларка Кента или Люка Скайуокера. Где он? В Африке? В России? В горах? На дне морском в батискафе? Какие предположения, а?

- Я спасал его от тебя, - сказал Леон.

- Потому что я убил бы его? Вероятно, да! – рявкнул Траул. – А ты можешь дать гарантию, что завтра мне не сообщат, что в мире появился чокнутый маг, стирающий целые города? Помнишь, как в девятом веке сошел с ума сын светлого? А до него — дочь срединного? Нам потому и запрещено иметь детей, Леон.

- Магическая наука продвинулась вперед. Мы могли бы ему помочь быть нормальным.

- Может быть, - согласился Траул. - Но ты поставил руну и украл Доминику. Найти его магией невозможно.

- Но на Доминику руну поставили другие. Они следили. Постоянно. Иначе не знали бы, что я забрал ее.

- И как эта информация должна мне помочь? – Траул вздохнул. – Леон, мне все равно, кто начал первым, кто первым породил в голове идею врать мне с целью скрыть этого ребенка. Мне важно настоящее. – Траул ткнул пальцем в точку на ладони. – На-сто-я-ще-е! Слышишь? И в настоящем след младенца затерялся после родов Доминики в Марокко. Все. Больше я ничего не знаю, и ты тоже никуда не продвинулся. Мы не знаем страны. Не знаем, как он выглядит, как его зовут и на что он в данный момент способен.