Цена Правосудия【】

Глава 1 "Фантом А"

Ночь. Три часа двадцать одна минута. Город спал, убаюканный густым мраком и редкими фонарями, чьи жёлтые круги света лишь подчёркивали глубину теней.

Узкая улица. Пусто. Только трое силуэтов, призрачные и нелепые в дешёвых вязаных масках-балаклавах, неподвижно стояли напротив небольшого магазинчика с вывеской «Жила Товара». Стеклянные витрины, отражавшие тусклый свет луны, казались чёрными безднами. Внутри, за бронированным стеклом, тускло светились экраны двух терминалов – холодные, циничные маяки наживы, ставшие целью этой ночи.

Самый тощий из троицы, Глеб, нервно ёрзал на месте. Его пальцы бессознательно мяли край балаклавы. Он вглядывался в тёмный прямоугольник двери, потом перевёл взгляд на терминалы, их зелёные цифры казались ему сейчас зловещими.

Глеб: Мужики, а это... точно того стоит?

Прошептал он, голос сорвался, выдавая дрожь, которую он тщетно пытался заглушить. Сомнение висело в воздухе тяжёлым, липким туманом.

Ответил тот, кто стоял чуть впереди, коренастый и широкоплечий, даже в мешковатом тёмном свитере чувствовалась его сила. Олег. Его голос, низкий и хриплый, как скрип несмазанной двери, не терпел возражений.

Олег: Поздно базарить, Глеб.

Он не повернул головы, его взгляд был прикован к цели.

Олег: Как ворвёмся – сирена завоет. Колян вскроет их, как консервы. Мы хватаем деньги, потом ноги в руки... и нет нас.

Командир отдал приказ, короткий и жёсткий:

Олег: Ладно, начинай, Колян!

Третий, самый низкорослый, Коля, молча кивнул. Он сделал шаг в сторону, оторвавшись от тени стены. Тишина ночи вдруг стала гнетущей, слышно было только его учащённое, свистящее дыхание сквозь шерстяную маску. Он сжал кулаки, потом резко, с какой-то отчаянной решимостью, хлопнул себя ладонями по щекам. Звук был нелепым и жутким в этой тишине. Плечи его подались вперёд, спина сгорбилась. Дыхание превратилось в хриплый, прерывистый стон. И началось.

Сперва был звук. Тихий, но отвратительный – глухой хруст, будто ломаются сухие ветки внутри него. Потом ещё. И ещё. Костяшки его сжатых кулаков побелели, а кожа под тканью свитера и штанов начала неестественно темнеть, теряя эластичность, покрываясь мелкими, а потом и крупными неровностями, словно высохшая глина. Одежда – дешёвый трикотаж – не выдержала. Со звуком рвущейся ткани рукава лопнули по швам, обнажив предплечье, которое уже не было плотью. Это был серый, грубый камень, покрытый трещинами и буграми.

Процесс нарастал, как лавина. Остатки одежды скрыли под слоем камня. Тело Коли росло, вытягивалось, утолщалось с пугающей скоростью. Лицо, скрытое балаклавой, тоже изменилось – маска порвалась, обнажив грубо вылепленные черты из того же серого камня, без глаз, без рта, только намек на углубления там, где они должны были быть. Гулкое потрескивание и скрежет заполнили переулок.

Когда превращение закончилось, перед магазином стоял уже не Коля, а двухметровый голем. Монументальная, неуклюжая глыба серого, ноздреватого камня. Каждый его шаг вперёд отдавался глухим ударом в землю, заставляя мелкие камешки прыгать на асфальте. Он подошёл к стеклянным дверям магазина. Лунный свет скользнул по его неровной, мёртвой поверхности.

Глеб: Давай, Коля!

Рявкнул он, азарт пересилил страх. Каменная гора не раздумывала. Мощная рука-булыжник, лишённая гибкости, но полная чудовищной силы, медленно взметнулась вверх, замерла на мгновение на пике... и обрушилась вниз. Удар!

Звон! Не просто звон, а какофония разрушения. Тысячи осколков, сверкающих в лунном свете, как ядовитые бриллианты, выплеснулись во все стороны. Глухой, металлический гул – кулак голема проломил не только стекло, но и погнул стальную раму, как фольгу. Вся конструкция двери влетела внутрь магазина, рассыпавшись градом осколков, которые зазвенели, запрыгали, заскакали по кафельному полу, разнося эхо.

И в тот же миг, перекрывая этот адский концерт, взвыла сирена. Пронзительный, режущий мозг вой разорвал ночную тишину, заполнил улицу, ударил в стены домов, завывая как раненый зверь. Это был звук тревоги, звук беды.

Олег и Глеб, пригнув головы от летящих осколков, рванули внутрь за каменной спиной. Голем, не обращая внимания на вой сирены, который казался лишь фоном для его монотонной работы, грубо снёс головой остатки дверного косяка с торчащими прутьями арматуры. Он шагнул к первому терминалу. Каменные пальцы, неуклюжие и громадные, обхватили металлический и пластиковый корпус. Раздался скрежет, треск, металл заскрипел, протестуя. И вот терминал разорвался пополам, словно картонная коробка. Из его внутренностей, как потроха, вывалились пачки купюр и лоток с монетами, зазвенев на полу.

Пока голем с той же методичной, ужасающей силой обратил своё внимание на второй терминал, его подельники бросились к деньгам. Вытащили из-под курток большие спортивные сумки на молниях. Адреналин бил в виски, руки дрожали так, что Глеб едва не уронил пачку пятитысячных. Они сгребали деньги – разноцветные, хрустящие новенькие купюры и мятые, потрёпанные – пачками, комками, сметая всё подряд. В сумки летели не только деньги, но и обрывки кассовых чеков, клочки упаковки, мелкие осколки пластика от разрушенных терминалов.

Они работали молча, слышалось только их тяжёлое, частое дыхание, хлюпанье пота под масками и непрекращающийся, оглушающий вой сирены. Глаза бегали: от куч денег – к зияющему провалу двери, где маячила ночная улица, и к огромной, неподвижной каменной спине голема. Его спина, покрытая буграми, казалась скалой, незыблемой и равнодушной к этому хаосу, к этому вою, к их страху. Он методично крушил второй терминал, и каждый удар его кулака отдавался в полу и в их грудных клетках, смешиваясь с бешеным стуком собственных сердец. Вой сирены нарастал, сливаясь с грохотом разрушения в одну симфонию краха.