Цена развода. Я не отдам вам сына

Глава 1

Секретарша мужа мне никогда не нравилась.

Слишком хитрая и изворотливая.

А может, всё дело в том, что она чрезмерно красива, чтобы мужчины не обращали на нее внимания.

Первые звоночки пошли еще в начале моего третьего триместра.

Беременность протекает и без того тяжело, а с седьмого месяца у меня начинается личный ад.

От близости меня категорически воротит, но муж с его высоким либидо всё понимает.

Так я думала.

Когда всё началось?

Может, когда он стал реже звонить мне в течение рабочего дня?

А может, когда в его офисе появилась новая секретарша Аня?

Высокая, черноволосая и черноокая красавица, с которых пишут азиатских принцесс.

В отличие от меня, натуральной блондинки, от нее так и веет страстью, на которую так и летят мотыльком мужчины.

Мой муж до знакомства со мной всегда предпочитал жгучих высоких брюнеток, в то время как я ростом метр с кепкой и даже на каблуках еле достаю ему до подбородка.

Тревожные мысли я гоню от себя подальше, но желание наведаться в офис к мужу с каждым днем усиливается. Но куда там.

Из-за тяжелой беременности мне приходится передать дела в собственной кондитерской своей маме, и там я появляюсь редко, работая лишь удаленно.

– Ты бы легла на сохранение, дочка. Выглядишь бледной, совсем веса не набираешь. Что-то беспокоюсь я за тебя, – качает головой мама, когда я всё-таки наведываюсь на работу, желая перед родами помочь, провести инвентаризацию.

– Всё хорошо, мам. Это я в тебя. Ты же сама говорила, что тоже плохо переносила беременность.

– Но не настолько, Софочка. Поезжай-ка ты лучше домой, здесь мы и сами справимся.

Маме в свое время повезло с мужем, моим отцом. Он заботился о ней и заменял ей всех, чтобы она не чувствовала так остро нехватку родителей. Если папа был родом из деревни и вырос в многодетной семье, то мама, наоборот, попала в детдом еще в возрасте пяти лет, когда вся ее семья погибла в ДТП.

Папа умер в мои десять, так что когда в моей жизни появился Гордей, он стал вторым мужчиной, который стал вхож в нашу с мамой семью. Он ей понравился сразу.

Ее не смутила даже наша разница в возрасте: десять лет. Она сказала, что его глаза влюбленно сияли каждый раз, когда он смотрел на меня. Так же, как папа когда-то – на маму.

– Но, мам, мне так стыдно, что я свалила на тебя свои обязанности раньше времени. Не думала, что третий триместр так тяжел.

– Глупости не говори. Ты моего внука носишь, так что не вздумай перетруждаться. Если силы появились, так лучше мужу ужин приготовь.

Мама, несмотря на мое сопротивление, всё равно выгоняет меня, не позволив работать, а я решаю воспользоваться случаем и навестить мужа. Ходила с утра на УЗИ, и мне сделали новую распечатку малыша. Думаю, Гордей обрадуется сюрпризу.

Звонить мужу я не стала. Знаю, что сегодня у него не назначено никаких встреч, а значит, он точно в офисе.

– София Павловна! Вы не предупреждали, что придете, – подрывается со своего места охранник на проходной, когда я вхожу.

Я удивляюсь, ведь раньше мне не было нужды этого делать. Двери компании Гордея всегда были для меня открыты.

– Я к мужу, Алексей Архипович, вы не переживайте, он не будет на вас злиться, что вы меня пропустили. Если что, я замолвлю за вас словечко.

Я беру гостевой пропуск со стойки и, подмигнув охраннику, проникаю через турникет.

– Давайте я позвоню Гордею Владимировичу, предупрежу его о вашем приходе, – кричит он мне вслед.

– Не стоит, он меня и так ждет, – уверяю я его, чтобы он перестал так нервничать.

Меня накрывает воодушевлением, но когда я вхожу в лифт, и створки почти закрываются, вижу Алексея Архиповича, который пытается его остановить. Но поздно.

Неужто Гордей в последнее время совсем лютует, и охрана боится получить нагоняй за то, что пропускает меня без разрешения свыше?

Посмеиваясь над тем, что Гордей у меня такой строгий начальник, я выхожу на нужном этаже воодушевленная, чувствуя подъем сил.

Секретарши Ани на месте нет, и я едва не закатываю глаза.

На трудолюбивую и старательную работницу она непохожа. Я вообще не понимаю, зачем Гордей согласился взять ее в секретари. Пусть она и дочь префекта, но он мог бы пристроить ее и на другую должность. Менее ответственную.

Надо будет переговорить с мужем и попросить сменить ее.

Мне не нравится вмешиваться в его работу, так как я не хочу быть одной из типичных ревнивых жен, которые есть у его друзей. Я и так не особо вписываюсь в его компанию товарищей из-за возраста. Как бы ни стараюсь, но жены его приятелей не хотят принимать меня в свой круг.

– Сейчас мы навестим папочку, сыночек, – шепчу я ребенку, погладив живот, и достаю из сумки снимок УЗИ.

Всё это время по моей инициативе мы не узнаем пол ребенка, но сегодня я передумываю и прошу врача распечатать фото.

Глава 2

Меня трясет от осознания того, что из-за потрясения я могу потерять малыша. Долгожданного и любимого. Я всё смотрю на кровь на своих ладонях и чуть ли не теряю сознание.

Перед глазами меркнет, и я опускаюсь на пол, опасаясь, что могу просто свалиться замертво. Ноги меня уже не держат, но я хватаюсь руками за стоявший рядом диванчик и часто дышу, чтобы хоть немного успокоиться. Но получается плохо.

Муж кричит что-то в сторону приемной, но я даже не могу возразить, не желая видеть рядом с собой Анну.

– Налей воды в пульверизатор и опрыскивай ее, дура! – рычит муж суетливо забежавшей Анне, и та начинает бегать по кабинету.

От мельтешения я прикрываю глаза, чувствуя, как веки наливаются свинцом, после чего проваливаюсь в темноту, слыша в последний момент, как Гордей, наконец, дозвонился до скорой.

Не знаю, сколько проходит времени, но очнулась я уже на больничной кушетке. Приподнимаю голову и вижу белые стены, которые всегда навевают на меня тоску и апатию. В седьмом классе я почти месяц провела в больнице из-за осложнений после гриппа, когда у меня выявилась аллергия, и я слегла с отеком Квинке.

Я проморгалась, чувствуя, как резь в глазах от яркого света пропадает, и оглядываюсь медленно по сторонам. Сбоку стоит аппарат, подключенный к моему сердечному ритму, и при этом раздражающе пикает. У окна сидит медсестра, копаясь в телефоне. Как только пиканье усиливается, она поднимает голову и замечает мое пробуждение.

– Вы очнулись, – улыбается она облегченно и кладет телефон в карман халата. Ей явно скучно сидеть здесь и наблюдать за мной. – Как себя чувствуете? Врач сейчас в соседней палате. Я предупрежу его, и он придет, как освободится. Давайте я пока проверю ваши показатели. Если они в норме, то запущу к вам посетителя. Ваша мама так переживала, когда узнала о произошедшем, но вы не волнуйтесь, со многими такое бывает.

Я никак не могу сообразить, что она несет, так как после пробуждения еще не полностью пришла в сознание. Медсестра слишком словоохотливая, а я и в обычной жизни плохо улавливала речь таких трещоток.

– Голова не болит? Давление в норме, так что вам еще повезло, что супруг ваш немедленно среагировал и сам вас привез. Скорая сегодня в аврале.

Муж… Гордей… Воспоминания вдруг наваливаются на меня, придавливая к кушетке, и я зажмуриваюсь, чтобы не расплакаться. Я всё еще не знаю, что с моим ребенком, и боюсь впасть в истерику.

– А как… Мой малыш… Я…

Я открываю глаза и опускаю взгляд, пытаясь по простыне понять, есть ли у меня всё еще живот.

– Вам повезло, говорю же. Просто плацента отслоилась от матки. Такое изредка, но бывает.

Я опускаю руку и ощущаю, как ребенок толкается пяточкой мне вбок. Больно, так как он задевает ребра, но я так рада ощутить эту боль, что едва не расплакалась.

– Я здесь уже лет десять работаю, чего только не видела.

Медсестра еще что-то говорит, а затем выходит, после чего в палату входит моя мама.

– Солнышко мое! – охает мама и подскакивает ко мне, хватая в ладони мои руки. – Ты не представляешь, как я испугалась, когда узнала, что тебя в критическом состоянии увезли в больницу. Хорошо, Гордей сразу же мне позвонил, попросил приехать, опасался, что случится самое страшное, и я тебе понадоблюсь.

Я еле сдерживаюсь, чтобы горько не усмехнуться. Он явно понимал, что если бы из-за него и его похождений я потеряла ребенка, то он бы был последним человеком на земле, которого я бы хотела видеть.

– А что он сказал тебе, мам?

Я очень надеюсь, что он проявил благоразумие и не стал говорить о том позоре, которому я стала свидетельницей. Слишком унизительно, чтобы мама об этом узнала. Не хочу ее беспокоить лишний раз и разбивать ей сердце.

– Ах да, солнышко, ты же не помнишь, наверное, ничего. Он сказал, ты зашла к нему в офис, хотела обрадовать снимками малыша, но даже не успела этого сделать. Отключилась и упала в обморок. Про кровь я уже здесь узнала, медсестра мне в подробностях рассказала. Думаю, Гордей не хотел меня стращать. Он всё это время с тобой был, солнышко, врачей пугал тут, чтобы они расторопнее были, на уши всю больницу поднял, такой заботливый муж, весь в твоего отца. Давай я позову его, – мама отвлекается и хватается за телефон. – Он сейчас с главврачом разговаривает о тебе, но как узнает, что ты очнулась, отложит разговор.

– Не надо, мам! – слишком резко выпаливаю я.

Видимо, она чувствует неладное, так как смотрит на меня с недоумением, и я чертыхаюсь, быстро подбирая слова, чтобы скрыть правду. Чтобы она не догадалась, что я сейчас не в себе.

Не могу я сразу сказать ей правду. Слишком стыдно, что предательство вошло в мой дом. Что я какая-то не такая, раз не смогла удержать мужа и не сохранила семью.

– Не хочу, чтобы Гордей видел меня в таком обличье. Мне нужно привести себя в порядок.

Мама успокаивается от моего ответа и веселеет улыбаясь.

– Ты слишком заморачиваешься, милая. Гордей ведь любит тебя не только за внешность. А сейчас ты в таком положении, что, поверь, то, как ты выглядишь, беспокоит его в последнюю очередь.

Сказала бы я ей, что его волнует, но прикусила язык, чтобы не съязвить.

Глава 3

Я лежу до самого вечера, периодически засыпая от усталости и бессилия. Больше всего меня мучит чувство обиды и горечи, которые опоясывают мою грудь и не желают меня отпускать.

Несмотря на то что я почти весь день отдыхаю и довольно много сплю, мне всё равно хочется дремать еще и еще. Кто-то говорил мне, когда у человека наступает начальная стадия депрессии, одним из признаков является как раз тяга ко сну.

Я надеюсь, что всё ограничится апатией, и завтра я поборю это бессилие и встану вопреки всему миру. Но сейчас позволяю себе лежать, расклеившись, и беззвучно плакать. Часто я глажу живот, пытаясь так успокоить и себя, и малыша, и, кажется, это действует на него. Он изредка пинается, когда просыпается, но в этот день не капризничает. Вот только я боюсь, что это следствие отслойки плаценты, а не результат моих поглаживаний.

Врачи уверяют меня, что с малышом всё в порядке, но я всё равно беспокоюсь. Он долгожданный, и я надеюсь, что всё обойдется без последствий, и в нужный срок ребенок появится на свет горластым и здоровеньким.

– Долго спать будешь, или мне твоего принца потребовать сюда, спящая красавица? Ты в курсе, что такой долгий сон вреден? – окликает меня под вечер моя соседка со второй кушетки.

Ее положили после обеда, но я почти всё время сплю, так что избегаю общения с ней. Она излишне болтливая, прямо как медсестра, а я не настроена на долгие разговоры. Мне хочется, чтобы все оставили меня в покое и дали побыть в желанной тишине.

Я беру в руки телефон и гляжу на часы. Восемь часов утра. Неужели я настолько потеряла счет времени, что не заметила, как проспала весь день и всю ночь?

Обернувшись, я вижу перед собой женщину лет тридцати пяти. Слегка потрепанную жизнью, но довольно счастливую.

На внешность она скорее на любителя, но кольцо на безымянном пальце имеется. Всё лицо в мелких морщинках. Голубые глаза. Очень загорелая кожа, будто она всю жизнь проработала где-то в поле, под палящим солнцем.

– Иногда сон полезен, особенно если организм требует, – отвечаю я хриплым после сна голосом.

– Что, первая беременность? Выглядишь больно испуганной и неуверенной, я такой была, когда рожала первенца. Ну ничего, привыкнешь, а потом с роддома не будешь вылазить. Поганой метлой не смогут прогнать. Вон, я уже пятого рожаю. Каждую собаку на этом районе знаю, что уж говорить о врачах. Кстати, тебя-то как зовут?

Насчет болтливости я была права, но, кажется, многословности от меня и не требуется. Она успешно забивает своей болтовней внешний фон, что меня вполне устраивает.

– София я.

Честно говоря, мне не сильно хочется общаться с кем-либо, и я не спрашиваю в ответ, как ее зовут. Тонкий намек, что я не хочу говорить. Но женщина оказывается не из тех, кто понимает намеки. Нагловатая, словно всю жизнь прожила в среде, где интроверты были невиданным доселе зверем.

– А меня Людмила звать, но я все эти официозы не люблю, так что Людка я, так меня и кличь. А ты кого ждешь, узнавала? Или решили с мужем, как это сейчас новомодно, сначала сделать бэби… папрти…

– Гендер-пати.

– Ну да. Так что? Кого ждешь? Мальчика? Девочку?

Кажется, отставать от меня она не собирается.

– Мальчика, – всё же говорю я, чувствуя, что проще с ней поговорить, чем объяснить, почему не хочу этого делать.

– Мальчик – это хорошо. Я тоже. У меня же, кстати, первые четыре девчонки, так что на этот раз муж сказал, чтобы без пацана не приезжала в деревню. Но если вдруг девку рожу, поменяемся, – шутит она и ухахатывается, а вот я напрягаюсь. Что-то мне подсказывает, она настолько простая, что вполне могла предложить это на полном серьезе.

– Но ты долго не засиживайся, после пацана сразу за вторым иди. Так мужика точно можно удержать. Двое детей лучше, чем один.

Я морщусь, так как беременеть от Гордея снова не собираюсь. Да и рожать еще раз… Точно не в ближайшее время. Не уверена, что смогу кому-то снова довериться настолько, чтобы хотеть от мужчины ребенка.

На удивление, разговор отвлекает меня от моих проблем, но я снова вспоминаю о вчерашней измене.

– А ты чего расклеилась, подруга? У тебя же всё хорошо, выкидыша нет, так что родишь себе здоровенького пацана. А уж супруг какую вечеринку закатит в честь наследника. Ты вон замужем, погляжу, да и колечко поди дорогое, не из дешевых. Палата платная. Это я здесь так, сбоку припеку. Мест нет, а я ведь многодетная мама, скандала врачи не хотят, что положить меня не могут. Так что повезло в этот раз. Я ведь когда второго рожала, меня даже до больницы не довезли. Я прямо на парковке, на каталке и родила. Про меня до сих пор тут байки ходят.

Она настолько задорно рассказывает свои истории, что я даже повеселела, хоть на душе и царит грусть. Люда такая открытая и незлая, что у меня вдруг возникает желание поделиться с ней о наболевшем. Эффект попутчика. Мы ведь с ней больше не увидимся, да и общих знакомых у нас нет и не будет, так что ей я смогу выговориться и облегчить себе душу хоть чуть-чуть.

– А нет повода мне счастливой быть. Мне муж изменил вчера с секретаршей. Прямо как в самой дешево снятой мелодраме, – горько шепчу я и опускаю глаза, чтобы скрыть, что вот-вот польются слезы. Мне не хочется плакать. Осточертело уже. И так глаза наверняка опухшие.

Глава 4

Работой мужа я интересуюсь мало, но всё равно знаю, что у Гордея с Павлом Ржевским общие дела, касающиеся тендеров. Поэтому, когда тот попросил устроить на работу его непутевую дочь, которая всё свое время прожигала в клубах, Гордей не смог отказать своему компаньону.

В тот период меня мучает сильный токсикоз, и всё это проходит мимо меня, но когда я однажды прихожу в офис, то вижу там Аню в роли его секретарши.

Мы с Гордеем с самого начала договариваемся, что я не буду лезть в его работу и устанавливать там свои порядки, поскольку для него это всегда главный страх номер один, поэтому он так скептически относится к браку.

Я же настолько в него влюблена и вдохновлена примером родителей, где отец был в семье главным, что у меня даже мысли не возникает предъявлять ему какие-то претензии.

Жаль, что тогда я не знаю, что дело вовсе не в его страхе, а в том, что он просто думал, куда присунуть свое хозяйство поудобнее. А я в его глазах должна быть молчаливой женой, которой легко заткнуть рот. Розовоочкастой дурой.

– Слушай, Соня, у тебя в роду палачей не было? Что-то у тебя вид такой кровожадный, будто ты задумала убить эту медсестру. Ты на нее не обижайся. У нее, наверное, какое-то горе, раз она так рассеянно себя повела, хотя раньше за ней такого не водилось. Это хорошо, что я еще проверила тогда лекарство, а то бы его точно тебе вкололи. Ой-ой-ой, что бы было, наверняка уголовный процесс завели бы. А там хай-вай, и мне пришлось бы ехать в больницу в райцентре к нашим коновалам, а я уже привыкла тут, да и доверяю местным врачам.

Люда всё продолжает болтать, думая, что это поднимет мне настроение и взбодрит, но, честно говоря, это никак не влияет на мое состояние. Я лишь с недоумением слушаю порой ее фразы. Конечно, я не стала ей говорить, что у меня личные терки с семьей главврача, поскольку не хочу, чтобы эта Антонина была в курсе, что я уже обо всем знаю, и не предприняла что похуже.

– Ты извини, Люд, но мне поговорить надо, – говорю я соседке и встаю с кушетки, направляясь в коридор, чтобы позвонить маме.

Если меня по итогу не выпустят из этой больницы, мне придется рассказать ей, что на самом деле происходит, поскольку теперь на кону стоит не только моя репутация, но и жизнь ребенка, да и моя тоже, так что рисковать я не собираюсь.

– Алло, дочь, ты уже проснулась? Я чуть-чуть опоздаю, но скоро буду. Может, что-нибудь тебе еще захватить? Я тут наготовила суп, тебе нужно покушать жидкое, а больничной еде я не доверяю, ты же знаешь.

Судя по голосу, мама полна оптимизма, и мне даже жаль, что вскоре она узнает, что всё не так радужно, как ей кажется, и что ее любимый зять Гордей совсем не тот, за кого себя выдает.

– Нет. Мне ничего не нужно, мам. Я хочу выписаться и уехать к бабушке с дедушкой.

– Выписаться? Что это ты такое говоришь? Врачи тебе разрешили? Мне позвонить Гордею, чтобы он приехал и забрал тебя с больницы? А зачем тебе в деревню, тебе вот-вот рожать. Да и ты никогда с ними особо не ладила, разве нет?

Голос мамы звучит растерянно. Она явно не готова к этому.

– Нет, мам, Гордею звонить не нужно. Я сама с ним сейчас поговорю, а ты лучше, пожалуйста, поскорее приезжай. Помнишь, ты говорила, что у тебя есть знакомый с министерства здравоохранения? Ты еще общаешься с ним?

– А вот теперь, дочь, ты меня по-настоящему начинаешь пугать. Что-то произошло в больнице? Кто-то тебе нагрубил? Или они сделали какую-то ошибку, и с малышом проблемы?

– Нет-нет, мы в порядке. Просто приезжай скорее, я не хочу здесь оставаться.

Ох, мама, если бы ты знала, что здесь происходит, то не была бы так оптимистично настроена по отношению к Гордею. Вот только я не стала пугать ее, пока она в дороге, чтобы она лишний раз не нервничала, поскольку в последнее время ее мучает давление, и я боюсь, что у нее случится инсульт, и ее поставят на учет по давлению.

– Ладно, мам, я тебя жду. Меня тут на процедуры зовут, так что я пойду.

Мне приходится соврать, чтобы мама не начала задавать мне лишних вопросов по телефону. Я сбрасываю вызов, а сама снова открываю контакты, глядя на номер Гордея, но долго не решаюсь ему позвонить. Хотя поговорить с ним по телефону гораздо проще, чем вживую с глазу на глаз.

Пусть он сколько угодно платит главврачу, чтобы меня никто не выпускал из этой больницы, или же это ее личная инициатива, меня не волнует. Они не смогут убить моего ребенка.

К счастью, мамин одноклассник, насколько я помню, какая-то шишка в министерстве здравоохранения. Даже несмотря на то, что муж главврача – префект, это ей не поможет. На любую власть найдется воля посильнее.

Собравшись с мыслями, я всё-таки нажимаю на звонок и даже не слышу ни одного гудка, как будто Гордей только и ждет моего звонка, так как принимает вызов сразу.

– Да, малыш, что-то случилось? Я скоро буду, минут тридцать, застрял в пробке. У тебя всё хорошо? Наш ребенок в порядке? Мне сказали, что к тебе поместили соседку, тебя она устраивает? Или мне приказать, чтобы ее отселили?

Мне кажется, что он излишне много интересуется моей соседкой.

Я не дурочка, поэтому складываю два плюс два и понимаю, что ее подселили ко мне намеренно.

Она довольно общительная и оптимистичная, и Гордей, видимо, надеется, что я смогу выговориться, а та убедит меня, что мне нужно простить мужа. Как же я сразу об этом не догадалась. Она ведь разговор с этого и начала. Что ей в деревне гораздо хуже, и все мужики изменяют своим женам со временем. А мне вообще повезло, чего это я жиру бешусь.

Глава 5

Руки державшего меня медбрата больно впиваются в кожу рук, а я даже закричать не могу, так как оказываюсь в стальных тисках, из которых невозможно выбраться.

Я ожидаю, что меня затащат на лестничную площадку и понесут вниз, к черному выходу, но мои ожидания не оправдываются.

Вскоре они затаскивают меня в какой-то закуток больницы, вдалеке от всех, где, казалось, не обитает ни единой живой души.

Передо мной предстает заброшенный кабинет без опознавательной таблички на двери. Но когда меня не бросают на пол, а вдруг усаживают на непонятно откуда взявшееся тут гинекологическое кресло, я цепенею от ужаса, никак не препятствуя тому, что они меня с силой закрепляют ремнями и только после убирают ладонь с моего рта.

Вот только кричать я уже не могу.

Лежу, распятая в раскорячку и трясусь от осознания безысходности своего положения. Никогда в жизни не чувствовала себя такой беспомощной и одинокой. Всеми брошенной на произвол судьбы.

– Ну всё, теперь не сбежит, – хмыкает один из них.

– Можешь кричать сколько угодно, краля, никто тебя здесь не услышит. Это крыло несколько лет на ремонте, давно не финансируется, и тут никто не появляется.

Я не понимаю, к чему они ведут, пока один из них не опускает взгляд мне между ног. Я автоматически хочу свести ноги, но физически не могу этого сделать. Они что, собираются надругаться надо мной прямо здесь? В городской больнице?!

Мои страхи, к счастью, оказываются ложными, так как буквально через несколько секунд в кабинет входит доктор в белом халате.

– Так, что тут у нас? – спрашивает она, надевая резиновые перчатки и поправляя маску на лице, которое я так и не смогла увидеть.

– Что тут происходит?! – кричу я, обретая, наконец, голос.

– Аборт, милочка, аборт, – произносит она так равнодушно, словно проводит такие процедуры против воли каждый день. Жестокая женщина.

От ее слов меня моментально бросает в пот и перехватывает дыхание, заставляя мое сердце учащенно и надрывно колотиться с перерывами.

– Нет! Я не соглашалась на аборт! Прекратите! Нет!

Я кричу изо всех сил, лишь бы меня кто-нибудь услышал и спас, даже не вспомнив про предупреждения медбратьев, что никто меня не услышит.

– Не надо кричать, – морщится женщина и берет в руки щипцы, – всё будет быстро и максимально безболезненно, не волнуйтесь.

– Нет! Нет! Нет!

Я практически реву, чувствуя, как холодеют от ужаса конечности, но никто не обращает на меня внимание. Словно я и не человек вовсе. А те два санитара… они просто стоят у входа в кабинет и смеются, о чем-то переговариваясь и периодически посматривая на меня.

Я уже начинаю чуть ли не захлебываться от собственных рыданий, пытаясь дергать ногами, чтобы сбить женщину с ног, но, к счастью, сделать ничего она не успевает. В этот момент дверь кабинета чуть ли не вышибают с той стороны, и она громко ударяется о стену, срываясь с петель.

– Что тут происходит?! – звучит до боли знакомый голос.

Гордей. Неужели случилось чудо, и он каким-то образом так вовремя подоспел? Еще никогда я не была так рада видеть мужа. Даже забываю о его измене, ведь прямо сейчас это неважно. Главное, чтобы не случилось непоправимого, а обиды я придержу на потом.

– Гордей! Гордей! Они хотят убить нашего ребенка! – тихо сиплю я из последних сил, но он слышит.

Докторша откладывает щипцы и растерянно смотрит сначала на медбратьев, а затем на Гордея, словно не верит, что кто-то прерывает незаконную операцию.

– Посторонним сюда вход воспрещен! Уходите! – не находит она ничего лучше, чем напасть на него.

– Воспрещен? – холодно произносит Гордей, и я узнаю этот голос. Он на пике ярости. – Закрой свой рот и пошла вон отсюда, пока я не свернул твою цыплячью шею. И амбалов прихвати, вас уже ждут на выходе. И не надейся на защиту Ржевской, она тебе не поможет. Пошли вон!

Его рык настолько пугающ, что медбратья отшатываются, прижимаясь к стене, а, заметив снаружи охранников, даже не дергаются и пытаются сбежать. Просто некуда. Окна зарешечены, а выход всего один.

Я продолжаю плакать, но уже от облегчения, что всё обошлось. Не могу остановиться, хоть и боюсь, что вызову тем самым преждевременные роды.

Я не сопротивляюсь, когда Гордей берет меня на руки и относит в палату. Прикрываю глаза, чтобы не видеть медперсонала, который отныне вызывает у меня лишь страх и тревогу, а очухиваюсь уже, оказавшись в кровати.

– Сонь, с тобой всё в порядке? – выводит меня из сонного состояния Гордей. – Они ничего не успели сделать, милая?

Каждый раз после перенесенного стресса меня тянет в сон, так что я просто медленно качаю головой.

К счастью, разговор продолжать нам не приходится. Вскоре в палату входит обеспокоенная мама.

– Присмотрите за ней, пожалуйста, и никого не подпускайте к ней. Я разберусь с главврачом и объясню всё полиции.

– Конечно, Гордей, иди, я не отойду от Сонечки ни на шаг.

Гордей уходит, оставив нас одних, а мама гладит меня по волосам успокаивающим жестом.

Глава 6

Гордей Орлов

Полиция увозит на допрос медбратьев и врача, которые совершили уголовно наказуемое деяние, а я так и не сумел прорваться к главврачу.

Ржевская Антонина Леонидовна.

Мать Ани.

Черт.

Если бы я знал, что она заведует именно этой больницей, никогда бы не привез сюда жену.

– Антонина Леонидовна в отпуске.

– Нет. Мы не можем дать вам ее контакты. И адрес тоже.

Как бы я ни пытался и не угрожал, секретарша у нее оказывается бультерьером с жесткой хваткой. Видимо, научена обширным опытом общения с недовольными пациентами.

Вот же тварь. Наделала делов – и в кусты. Не зря говорят, что крысы бегут с корабля первыми.

Аня, как назло, не берет телефон, и я еще больше злюсь, не понимая, когда и что пошло не так.

Я ведь просто хотел сбросить напряжение, договорился с Аней о ничего не значащих и ни к чему не обязывающих отношениях, а получил геморрой.

Поскольку с женой сейчас находится ее мать, я приказываю охране смотреть за палатой, а сам сажусь за руль и еду на квартиру к Ане. Если она оттуда еще не съехала, то пусть объяснит мне, что происходит.

– Гордей? Что-то случилось? Сегодня ведь выходной. Или ты хочешь, чтобы я поработала сверхурочно? – хитро улыбается девчонка и тянется пальцами к моему галстуку.

Если бы я не знал о том, что наделала ее мать, то легко поверил бы в невинность ее личика.

– Гордей Владимирович, сколько можно повторять, Анна? – рычу я и заталкиваю ее в квартиру, чтобы не становиться темой сплетен для всего подъезда.

– Прошу прощения, Гордей Владимирович, – опускает она глазки и даже не возражает, что я так грубо ее толкаю. – Я просто подумала, что раз вы тут, то хотите неформального общения. Вы ведь раньше никогда не появлялись у меня дома. Я видела вас только в офисе.

“Потому что я женат, дура!” – так и хотелось мне закричать, но я сдерживаюсь, напоминая себе, что приехал не для того, чтобы объяснять этой идиотке, какими были наши отношения.

– Объясни-ка мне, Аня, помнишь ли ты, о чем мы с тобой договаривались? – цежу я и прищуриваюсь.

Тишина. Она просто смотрит на меня ничего не понимающим взглядом и мелко часто моргает. Раньше я думал, что девчонка не особо умна, трепетная лань, отлично годящаяся для одноразовой близости, но сейчас начинаю сомневаться, что умею читать людей, в том числе женщин.

– Отвечай!

– Вы про что? – лепечет она, когда я ударяю кулаком в стену около ее лица.

– Про наш секс!

– Только в офисе, называть вас по имени-отчеству и на вы.

– Умница, Аня, – медленно произношу я и вижу, как на ее лице расплывается улыбка. Она до сих пор не понимает, что такой мой тон не предвещает ничего хорошего.

– А теперь скажи-ка мне, откуда твоя мать знает, что мы с тобой спим?

Аня сглатывает и отводит взгляд, после чего делает попытку сбежать, но я хватаю ее за локоть и не даю ей сделать и шагу в сторону.

– Я вижу тебя насквозь, Анна, так что отвечай мне.

– Иначе что? – прищуривается она, и лицо ее становится вдруг хищным.

Меня будто обдает током, так как никогда раньше я не видел Анну такой. Сейчас передо мной, казалось, стоит прожженная женщина, знающая, чего хочет и как это заполучить.

– Прости меня, Гордей, я сама не своя с самого утра, – всхлипывает она вдруг, а я моргаю, после чего то выражение ее лица исчезает. Неужто показалось?

– А что случилось? Маме я ничего не говорила, она бы не одобрила, что я состою в отношениях с женатым.

– В отношениях? – переспрашиваю я, чувствуя, как закипаю всё сильнее. – Не перепутала ли ты, Анна, ничего? У нас с тобой нет никаких отношений. Только секс и ничего больше.

– Всё-всё, прости меня, конечно, я знаю. Говорю же, мать с утра на меня наорала, вот я и сама не своя. Она как-то узнала, что я у тебя не только бумажки перебираю, но и тебя… кхм… успокаиваю…

– Где она?

– Кто?

– Мать твоя! Ты хоть представляешь, что она сделала?!

Меня едва не трясет, когда я думаю о том, что эта дрянь Антонина могла сотворить с Соней и нашим ребенком.

– Я не виновата, что она узнала, честно! Неужели она отказалась помогать твоей жене? Хочешь, я позвоню ей и попрошу не срывать злобу на твоей жене? Только поверь мне, Гордей, пожалуйста.

– Где твоя мать? Твой отец, конечно, префект, но даже он не спасет ее от закона. Если с моим ребенком что-то случится, Аня, вся твоя семья об этом пожалеет. И ты в первую очередь. Никакие связи вас не спасут, усекла?!

Она всё пытается убедить меня в том, что она ни при чем, но я уже всё вижу.

И ее фальшь, и вранье, и реакции тела.

Она воспринимала наши отношения серьезнее, чем мы договаривались.

Я ее практически не слышал.

Глава 7

– Я и забыла, что они живут довольно аскетично, – шепчу я на ухо маме, пока дедушка ищет в погребе банку соленых огурцов, а бабушка идет открывать дверь.

Родители отца были сторонниками сельской жизни, и когда отец, обосновавшись в городе, хотел забрать их к себе, они наотрез отказались, наоборот, зазывая нас к себе.

Мама, выросшая в городе, не любила жить в деревне даже два-три дня, да и коров доить у нее не получалось, как бы бабушка не пыталась ее обучить, так что приезжали мы по детству не так уж и часто.

– Придется потерпеть, солнышко. Это единственное место, о котором не знает Гордей.

Несмотря на то что дедушка с бабушкой меня любили, на свадьбу так и не приехали.

После смерти отца связь между нами была потеряна на много лет, так как помогать маме, если она не оставит им меня, они отказывались, а мама не собиралась меня бросать.

Конечно, между ними до сих пор натянутые отношения, но ради меня мама со временем наладила с ними контакт, так что я для них не была незнакомкой. Вот только такой близости с ними, как у других со своими родственниками, у меня нет.

– Надеюсь, бабуля не заставить меня доить коров. В моем положении будет тяжеловато, – шучу я, а сама сомневаюсь, шутка ли это.

– Ну уж нет, Соня, я тебе своих крошек не доверю, – говорит бабуля, Маргарита Львовна, и ставит на стол закипевший чайник. – Максимум до несушек могу допустить, чтобы яйца собрать поутру. Ты смотри, мы с дедом спозаранку встаем. Я коров дою, он скотину кормит, а потом коров да овец на пастбище гонит, пастуху. У нас не как в городе, ты учти, не забалуешь да не побездельничаешь.

– Я не лентяйка, бабуль, – качаю я головой и с удовольствием беру протянутую чашку чая. После дороги мне немного холодно, так что согревающий чай – самое то.

– Маргарита Львовна, я у вас до утра переночую и домой поеду, хорошо? – говорит мама, а сама нервно ерзает на стуле.

Ей некомфортно находиться здесь, но я ценю, что ради меня она преодолевает свои многолетние обиды.

– Ты бы лучше у нас на недельку осталась, Машка. Чего в этом городе делать? Не зря ж сюда рожать приехали. Я повитуха опытная, правнучка с удовольствием приму.

Я в ужасе едва не отшатываюсь, поскольку это мой самый страшный кошмар.

Я, конечно, хочу спрятаться от мужа-предателя, чтобы он меня не доставал, передохнуть недолго и обо всем подумать, но не желаю, чтобы мои роды проходили в деревенском доме без должной помощи врачей и оборудования.

Пока мы ехали сюда и мама вела машину, я перелопатила в интернете столько информации о подобном, насмотрелась статей о домашних родах, когда женщинам приходилось рожать самим, что тряслась от страха за свое будущее.

Не все домашние роды заканчиваются успешно, а худшего своему малышу я не желаю.

Он должен родиться здоровенькими и крепеньким, и я навсегда возненавижу себя, если из-за моей обиды на мужа мой ребенок пострадает во время родов.

Я бы всю жизнь винила себя, ведь никакая измена этого не стоит.

Говорить всего этого я не стала, чтобы не обижать бабушку. Они с дедом были сторонниками деревенской жизни и считали, что врачи – это коновалы, которые только и рады пичкать нас таблетками, чтобы следующие поколения рождались с отклонениями.

– И правильно, что к нам приехала ты, внучка, рожать. Нужно на свежем воздухе в деревне рожать, а не в этом вашем городе, где всё так загазовано и грязно, поэтому столько инвалидов рождается и больных детей. Люди вот живут в этих своих многоэтажках и даже не замечают, как врачи их травят. Это же политика государства, чтобы уменьшить количество людей. Голод по всему миру, разве не смотрели по телевизору?

Я как в воду глядела, поскольку дед поднимается с погреба с банкой соленых огурцов и снова начинает ворчать, обвиняя государство во всех смертных грехах.

Я особо не вслушиваюсь в его слова, ведь часто их слышу, но при этом смотрю на банку, жадно глотая слюни при виде продолговатых солененьких огурчиков.

Видимо, беременность дает о себе знать, поскольку всё, чего я сейчас желаю, так это откусить соленый огурчик.

– Всё, хватит болтать, дед. Дай девочке покушать, не видишь, она голодная с дороги, – ворчит на деда бабушка, и они начинают ругаться, не обращая на нас внимания.

Мы с мамой переглядываемся, а я начинаю понимать, почему в моем детстве, когда еще был жив отец, мы приезжали сюда довольно редко. Перед глазами вдруг калейдоскопом возникают воспоминания, когда дед постоянно ругался с отцом и требовал, чтобы мы всей семьей переехали к ним в деревню и помогали им по хозяйству. Каждый наш приезд заканчивался сильным скандалом, и я, заплаканная, сидела на заднем сиденье машины, пока мы ехали обратно домой. Так продолжалось до тех пор, пока маме не надоело, что они портят мне психику, и с тех пор отец ездил в деревню один. Пока не умер…

Вспомнив обо всем этом, я начинаю сильнее скучать по папе и едва не всхлипываю, удержавшись в последний момент.

– А ты, Машка, у нас непогоду пережди. Сегодня, говорят, всю ночь лить будет, гроза и туман намечаются. Как бы ураган ни прошелся, как лет двадцать назад, – произносит дед и садится напротив.

За окном и правда льет ливень, начавшийся сразу после нашего приезда. Так что я рада, что мама и без того решила остаться до утра, пока погода не устаканится, поскольку я бы всю ночь переживала, думая, как она доехала обратно в город, мало того, что в такой темноте, так еще и под дождем.

Глава 8

Гордей Орлов

Поиски длятся уже два дня, но у меня нет никаких зацепок. Охрана круглосуточно следит и за моим домом, и за квартирой тещи, но никаких движений там зафиксировано не было.

Ни с какой протеже матери знакомиться я не собираюсь, поэтому, как ушел в тот вечер из дома, так там больше и не появлялся.

Без Сони жилище всё равно кажется мне неживым. Без души.

Так что всё это время я живу в гостинице, не принимая звонки от матери. Благо, что забрал телефон у Анны, так что она меня своими истериками не донимает.

Всё, чем я занимаюсь – так это поисками жены, забросив дела компании и передав их своему заму. Не зря же столько денег Паше плачу, пусть учится быть управленцем.

– Мы обнаружили местоположение вашей жены, Гордей Владимирович, – произносит, наконец, начальник службы безопасности моей компании, радуя меня новостями. – Деревня Петухово вам о чем-нибудь говорит? Точные координаты узнать невозможно, только примерную дислокацию.

– Петухово, Петухово, что-то знакомое.

Я кручу в голове всевозможные варианты, а затем меня осеняет. Отец Сони ведь родом из этого самого Петухово. В начале знакомства она что-то подобное мне говорит, но я так увлечен ее прелестями, что не особо слушаю.

Думал тогда, что завоюю этот бастион и пойду дальше, покорять новые вершины. Кто же знал, что именно Соня станет для меня той самой, кто навсегда сожмет в кулачке мое рваное сердце.

– Игорь, пробей информацию о бабушке и дедушке Софьи Павловной. Они живут в этом Петухово наверняка до сих пор. Я с ребятами выезжаю, а ты мне адрес скинь, пока я буду в пути.

– Понял. Будет сделано.

Впервые за эти дни в душе у меня возникает воодушевление.

Но вместе с этим и страх.

Это ведь глушь. Неужели Соня настолько сильно желает от меня избавиться, что готова рисковать собой и ребенком?

Ей ведь вот-вот рожать, а с этими переживаниями у нее могут начаться преждевременные роды. Вряд ли там найдется квалифицированная медицинская помощь.

Поразмыслив, я беру с собой и одного знакомого врача, чтобы, если что, он мог принять роды.

Спустя примерно час Игорь скидывает мне адрес, и в Петухово я еду уверенный в том, что обратно поеду уже с Соней. Побегала, и хватит.

Если ей так важно, чтобы я не гулял, то впредь этого не будет. Да и не нужен мне секс, когда она рядом. А когда забеременеет снова, и врачи запретят близость, буду уже осторожнее, чтобы она никогда не узнала. Буду поумнее выбирать эскортниц, которые никак не связаны с работой, точно не будут претендовать на большее. Будут знать свое место.

За этими размышлениями я составляю речь, которую толкну при Соне, но когда мы подъезжаем по адресу родителей ее отца, я вижу ее в огороде и забываю все заготовленные заранее слова.

Вижу то, что повергает меня в шок.

Я не сразу выхожу из машины, но вижу, что жена замечает приезд и выпрямляется, в ожидании глядя на тонированный автомобиль.

Я знал, что она меня не видит, но всё равно казалось, что прожигает мое нутро насквозь.

Я выхожу из салона, когда ожидание затягивается, и медленно иду в сторону Сони.

– Как ты меня нашел?

Я понимал, что не буду принят с распростертыми объятиями, но не думал, что она воспримет мое появление настолько агрессивно.

В иной ситуации я бы, возможно, проявил агрессию, но сейчас чувствую себя потерянно. Скольжу взглядом по ее телу вниз и гулко сглатываю, ощущая в горле отчего-то ком страха.

– Сонь, где живот? Ты уже родила?

Я смотрю на тонкую талию жены и никак не могу поверить, что это реальность.

Она молчит, лишь глядит на меня как-то безучастно, словно я для нее давно умер, и сейчас перед собой она видит призрака, от которого желает избавиться.

– Сонь?

– Нет, – качает она головой и опускает взгляд в землю.

У меня возникает нехорошее предчувствие, и я тру грудную клетку, пытаясь прогнать боль.

– Из-за переживаний у меня раньше времени отошли воды, и ребенок… Он не выжил при родах.

Я пытаюсь поймать взгляд жены, но она избегает и смотрит куда угодно, но не мне в глаза.

– Ты лжешь.

Я уверен в том, что это вранье.

Такого просто не могло случиться.

– Я бы не стала лгать в таком вопросе, Гордей. Разве ты меня плохо знаешь?

В глазах Сони боль и печаль, и ее эмоции ударяют по мне сильнее, чем я того хотел бы. Слишком обнажен сейчас перед ней. Слишком уязвим. Сломлен.

– Неправда, – хриплю я и хватаю рукой горло. Першит, и я кашляю.

– Он мертвым родился, Гордей. Наш сын пострадал, видимо, из-за стресса, который я перенесла, и вот… Не выжил…

Она опускает взгляд в землю, и ее руки повисают плетьми вдоль тела. Кажется, она плачет, а у меня нет сил даже подойти к ней.