- Леш, мне сказали, что ты спутался с рэкетирами, - решаюсь произнести то, что тревожит меня почти целый день.
- Кто сказал?
- Юлька. Ей кто-то ляпнул.
- Вот именно, что ляпнул. И ты поверила?
- Я никому, кроме тебя, не верю. Знаю, что ты скажешь правду. Скажешь ведь?
- Да уже говорю, Люб, - произносит он, садясь на кровати и натягивая носки. - Я работаю на стройке, а по ночам разгружаю вагоны. Хочу как можно скорее перевезти тебя в столицу. Может, учиться пойдешь. Профессию получишь и будешь на нормальной работе работать. Ходить на каблуках в офис, губы красить. А не вот это.
Он протягивает руки и, взяв мои, целует ладони, истыканные занозами и с первыми мозолями.
- Твое место где-нибудь в кабинете. Или в детском саду. Ты была бы классной воспеткой. Ты ж любишь детей.
- Люблю, - улыбаюсь, глядя в его светящиеся глаза.
- Значит, решено. Еще немного подзаработаю, чтобы снять нам комнату в общаге, например, и переедем в столицу.
Леша шире расставляет ноги, притягивает меня к себе за талию и упирается лицом мне в живот. Целует через ткань шорт, а потом выше - голую кожу. Я улыбаюсь, представляя себе, как изменится наша жизнь, когда мы переедем в столицу.
И она меняется. Только переехать я не успеваю.
Спустя две недели в субботу, когда мы с мамой занимаемся консервацией, ко мне приходит Юля. Я открываю дверь и впускаю подругу.
- Ты вовремя, поможешь с острым перцем. Не могу уже его чистить. Заходи.
- Люб, я на минутку, - отвечает она серьезно.
Я уже развернулась, чтобы идти на кухню, но поворачиваюсь к подруге лицом.
- Ты бледная, - замечаю только сейчас.
- Люб, Лешку твоего убили.
Как только она произносит это, в ушах начинается противный шум со свистом. Юля еще что-то говорит, но я ее не слышу. Она испуганно бросается ко мне, когда я начинаю оседать на пол. А дальше лишь чернота, я ничего не помню.
- М-м-м, вкусная моя, - бормочет Леша мне в губы, а потом углубляет поцелуй.
Весь мой живот наполнен трепыхающимися бабочками. Мы с Лешей уже месяц вместе, а я до сих пор не могу в это поверить. Самый классный парень в нашем районе любит именно меня. Он так и сказал. Даже если соврал бы, я бы поверила. Вон сколько девчонок по нему тащится, и каждая поверила бы в эту ложь. Но я знаю точно, что он говорит правду. Кто бы еще отдал все свои сбережения на то, чтобы подарить мне джинсы “Мальвины”? Девчонки от зависти сгорят, когда увидят меня в них.
- Надо было подарить тебе юбку, - лаская мою попу, бормочет Леша. - А так я теперь не смогу добраться до твоего самого сладкого местечка.
- Ну Леша, - краснея, отвожу взгляд, а он сильнее сжимает мою ягодицу.
- Скромница моя, - довольно улыбается он и, обняв за талию, ведет дальше.
Я поправляю свою челку, которую он наверняка смял лбом. Я и так потратила на нее кучу сахарного сиропа и все свои нервы. Мама причитала, что я дура, и мне не стоит тратить столько усилий ради этого хулиганья. Но что она понимает? Как будто ей никогда не было восемнадцать, и она не влюблялась.
Мы приходим на дискотеку в разгар веселья. Все друзья Леши уже изрядно подвыпившие. Девчонки танцуют под “Фаину”, виляя задницами в юбках-резинках. Слышно шарканье ног, а над головами танцующих тяжелой тучей нависает сигаретный дым.
- Здорова! - Леша по очереди сталкивается ладонями со всеми друзьями, а ко мне подбегает моя подруга Юлька.
- Пошли танцевать! Ну что вы так долго? - Она втягивает меня в круг, образовавшийся вокруг сваленных посередине в кучу сумочек. Добавляю свою и начинаю танцевать, ловя на своих ногах восхищенные взгляды. Хочется задрать ногу и всем показать, как модно я теперь одеваюсь! - Ого! Люб! - восклицает Юлька, приблизившись ко мне. - Откуда такое богатство?!
- Леша подарил, - улыбаюсь, довольная произведенным эффектом.
- Что-то Леше твоему стройка приносит денег больше, чем другим пацанам!
- А он откладывал, чтобы сделать мне подарок!
- Ну да, - с сомнением отвечает подруга, но я не обращаю внимания на ее скептицизм. Лично я верю в то, что Леша у меня честный и порядочный. Кто бы что ни говорил.
Натанцевавшись, иду искать Лешу, но его нигде нет.
- Коля, ты Лешу не видел? - спрашиваю знакомого в коридоре клуба.
- На улице с пацанами курит, - отвечает он и ныряет в прокуренный зал.
Выхожу на крыльцо. Повсюду тусуются люди. Кто-то пританцовывает под музыку, звучащую из машины Дениса Завьялова, кто-то болтает, кто-то тут же разливает теплую водку по пластиковым стаканчикам. Скривившись, вздрагиваю, представив себе вкус, а потом разворачиваюсь, чтобы пойти за угол ДК, но замечаю на лавочках внизу компанию Леши. Они тоже пьют и громко смеются.
Подхожу ближе, и Леша сразу же обнимает меня за талию.
- Моя красотка, - довольно улыбается он и целует меня, а я чувствую привкус водки и сигарет на его губах. Мне не нравится это, но нравится сам Леша. Я даже люблю его. - Зацените, какую джинсу я оторвал моей крошке.
- Зачет.
- Огонь.
- Это ж сколько бабла ты туда вкинул?
Друзья атакуют его вопросами и восторгами, а я вся свечусь от гордости. Настроение сегодня просто на пике. Я готова взлететь. А когда из машины Дениса раздается голос Брайана Адамса, у меня подкашиваются ноги. Обнимаю Лешу со спины и немного покачиваюсь, представляя себе, что танцую с ним.
Мой парень никогда не танцует. В принципе. Но и другим со мной теперь танцевать запрещено. А я так это люблю! Так что приходится вот так имитировать танец. Спасибо Леше, хоть от такой вариации он не отмахивается. Прижимает мою ладонь к своей груди и слегка покачивается вместе со мной.
- Леха! - раздается слева, и мы все поворачиваем головы в ту сторону.
Со стороны парка к нам идут четверо парней. Судя по всему, старше Леши. Выглядят как босяки какие-то, но все в фирме́: джинсы, спортивные кофты “Монтана”, у одного даже, кажется, “Адидас”.
- Здорова, - Леша по очереди жмет им руки.
- Хай, - один из них заглядывает Леше за плечо, а я сжимаюсь.
- Это кто там такой пугливый? - ухмыляется один из парней.
- Лом, оставь ее в покое.
- Да я ж ничего. Просто спрашиваю, кто это у нас?
- Не у вас, а у меня, - твердо говорит Леша и, взяв меня за руку, подталкивает в сторону дома культуры. - Топай, я позже тебя найду.
- Ладно, - отвечаю неуверенно.
- Красивая, - доносится мне в спину, и я ускоряюсь.
Поднявшись на ступеньки, сталкиваюсь с подругой. Она смотрит в сторону Лешиной компании.
- Какого черта твой Лешик спутался с Лиховскими?
- С кем? - встаю возле нее и наблюдаю за тем, как Леша с этими неизвестными отходят в сторону парка. На входе останавливаются и о чем-то разговаривают.
Юля передает мне открытую бутылку с пивом, и я делаю глоток, после чего возвращаю подруге напиток.
- С Лиховскими. Они из соседнего района.
- Откуда ты их знаешь?
- Васька Добрынин со своими как-то сцепился с этим зверьем. Разборки были. Мамка рассказывала.
- А она откуда знает?
- У нее сослуживица мама одного из этих, - она кивает подбородком на тех парней. - Похоже, твой Лешка связался с бандотой. Они не наши пацаны: подраться да жвачку украсть у бабок в переходе. Эти играют крупнее. Говорят, занимаются рэкетом и разводом.
- Каким разводом?
- Люб, ну не тупи уже. Разводят лохов. Наперстки, карты… Все как обычно.
- Здорова, Юль, - к нам подходит Леша и, обняв меня, впивается поцелуем в губы.
- Ох, опять началось, - вздыхает моя подруга и ретируется.
- Леш, а кто это был? - спрашиваю, когда он наконец отрывается от меня.
- Да так, знакомые.
- Юля сказала, это бандота из соседнего района.
- Не спрашивал.
- А как ты с ними познакомился?
- Да мы на стройку вместе ездим.
- Они на стройке работают?
- Леша, - бормочу ему в губы, когда он подталкивает меня к кровати.
- Тише, не шуми, стены тонкие, - отвечает он и сбрасывает с моих плеч кофточку. - Иди сюда.
Крутанув меня, Леша садится на кровать и усаживает меня к себе на колени.
- Ты постоянно в этих джинсах, - говорит тихо, стягивая мою футболку.
- Они мне нравятся.
- Не надевай их, когда мы идем ко мне. Хочу легкий доступ. Надо было тебе лучше новое платьице подарить. Мне нравится, когда ты в них. Особенно в том желтом в горошек. Невинный цыпленок.
Сжав мою грудь, Леша набрасывается на нее губами. Ласкает соски, слегка прикусывая, облизывает. А я млею в его руках. Чувствую, как по телу разносится тепло от его ласк и легкой грубости. Она как будто добавляет специй в происходящее. Леша одной рукой продолжает ласкать мою грудь, а вторую кладет на попу и подталкивает меня к себе, вжимая в свой пах. Даже через два слоя плотной джинсовой ткани я чувствую, насколько он твердый.
- Возьмешь в рот? - шепчет в мои губы, а мои щеки покрываются густым румянцем. Каждый раз, когда он разговаривает так со мной, я просто сгораю со стыда. Но мне все равно нравится. Есть в этом что-то запретное. Жаркое. - Люб?
- Да, - выдыхаю ему в рот, и он глубоко и жарко целует меня.
Встаю с его бедер и стягиваю свои джинсы, слегка виляя бедрами. Ловлю на своих ногах восхищенный взгляд, пока Леша избавляется от своей одежды. Я опять краснею, когда он стягивает футболку, оголяя подкаченный торс. Прослеживаю твердый пресс, внизу которого темнеет дорожка волос, уходящая под пояс джинсов.
Он быстро сбрасывает штаны, носки и трусы. Возвращается на кровать и окидывает меня взглядом, обнимая ладонью свой твердый член.
- Трусишки снимешь? - кивает на мои бедра.
- Да, - выдыхаю тихо и стягиваю белье по ногам.
- Иди сюда, - поглаживая себя, он указывает взглядом на пол и слегка разводит ноги, чтобы я опустилась между ними на колени.
Мы всего две недели как занимаемся сексом, я только недавно лишилась девственнсти и еще ничего толком не умею. Но Леша хороший учитель. Он подсказывает и хвалит. Говорит, что у меня прирожденный талант доставлять ему удовольствие. Это так приятно.
Обнимаю головку губами и медленно скольжу вверх-вниз, пытаясь приноровиться к ритму, с которым Леша продолжает себя поглаживать. Вторая его рука ложится на мой затылок и легонько подталкивает взять глубже. Я стараюсь изо всех сил. Прерываюсь, чтобы сделать вдох, а потом продолжаю. И так пока у меня не начинает затекать челюсть.
Леша укладывает меня на кровать и ложится рядом. Гладит ладонью мою щеку, спускается на шею, ласкает грудь.
- У тебя такая тонкая кожа. Почти прозрачная. Красавица моя.
Он припадает к моим губам поцелуем, а его ладонь скользит ниже. Я инстинктивно сжимаю ноги, но Леша аккуратно давит на внутреннюю сторону бедра, заставляя раздвинуть их, что я и делаю, давая доступ его пальцам к самому чувствительному месту. Шумно выдыхаю в его губы и тихонько стону, когда он начинает кружить ими и периодически нырять одним пальцем внутрь. Мои бедра приподнимаются и толкаются навстречу его движениям, а язык оглаживает его все быстрее.
Леша прерывается и с улыбкой смотрит на меня.
- Ты такая мокрая, я в шоке.
- И я, - отвечаю тихо и прячу лицо в изгибе его шеи.
Он перемещается, располагаясь у меня между ног, заставляя согнуть их в коленях и развести шире. Пристраивается у входа и медленно толкается внутрь.
- Леш, презерватив.
- У меня нет, - отвечает он сипло. - Я успею вытащить.
Я сомневаюсь ровно секунду до того, как он проталкивается до упора. А потом все мои мысли окутывает туман удовольствия, когда он начинает двигаться во мне. Медленно, глубоко и так чувственно. Приятные ощущения затапливают с головой, и меня накрывает просто сумасшедший восторг. То ли от того, что я теперь чувствую себя наконец достаточно взрослой, чтобы заниматься “этим”. То ли потому, что это именно Леша - парень, по которому я сохла целый год.
Он целует и одновременно с этим двигает бедрами, вознося меня на новый уровень удовольствия. А бабочки в животе не просто порхают. Их раздувает от счастья, и они лопаются, оставляя после себя разноцветное конфетти, как в новогодних хлопушках.
Крепко обняв меня, Леша ускоряется. Он с легкостью скользит во мне, входя немного жестче. Я слышу нарастающий хрип и понимаю, что он уже почти на пике. Скоро все закончится. Зажмурившись, я впитываю каждое мгновение удовольствия. Мне так нравится то, что он вытворяет с моим телом, что я просто схожу с ума.
Еще несколько толчков, и он резко выходит из меня и, быстро скользя ладонью по члену, изливается на мой живот. Я не открываю глаза, потому что не могу смотреть на это. Слишком стыдно. Но мне нравится ощущение, когда теплая жидкость брызгает на мою остуженную по́том кожу.
Тяжело дыша, Леша падает сбоку от меня. Открыв глаза, смотрю на него и улыбаюсь. Как хорошо, что сейчас день, и я могу рассмотреть все его черты. Светлые волосы, русые ресницы, пара веснушек возле носа и красивая родинка под глазом. Мужественная челюсть и самые красивые серо-голубые глаза в мире!
Потянувшись к стулу возле кровати, Леша снимает со спинки полотенце и, повернувшись ко мне, вытирает мой живот. Бросив махровую ткань возле кровати, ложится на бок и обнимает меня. Целует в висок.
- Моя красавица и умница, - хвалит он, а я улыбаюсь. - Я для тебя все сделаю. Вот увидишь, одену тебя в шелка и золото. Куплю тебе норковую шубу и такую же шапку. Видела бы ты, что носят столичные девчонки. Я хочу, чтобы и ты так одевалась. Будешь красивее всех.
- Леш, да где же деньги взять на все это?
- Верь в меня, Люба. Посмотришь, я буду одевать тебя как королеву. Обеспечу всем. Ты у меня в хоромах будешь жить.
- Скажешь тоже, - фыркаю я. - В хоромах. С милым рай и в шалаше, - блаженно выдыхаю я.
- Если милый атташе, - со смехом добавляет он, а я легонько шлепаю его по плечу. - А вообще я тебе слово даю, Любань. Будем жить с тобой в шоколаде. Ты только верь в меня.
- М-м-м, вкусно, - прервав поцелуй, облизывается Леша, а потом снова целует. - Вкусная.
- Леш, тише, нас услышат, - шепчу, а сама чуть не визжу от радости.
- Не услышат.
- Услышат-услышат! - раздается голос дяди Вовы со второго этажа.
Мы с Лешей задираем головы и видим, как в темноте мелькает красный кончик сигареты, когда сосед затягивается.
- Блин, - пищу тихонько и опускаю голову, чувствуя, как лицо пылает.
- Идем на детскую площадку, - Леша тянет меня за руку, и я подскакиваю со скамейки у подъезда, на которой мы милуемся последние полчаса.
Мы приходим на площадку. Леша садится на карусель и сразу же тянет меня к себе на колени. Она медленно, с тихим скрипом кружится, пока мы неистово целуемся. И голова моя тоже кружится. Сознание плывет, когда Лешина ладонь ныряет мне под подол платья и гладит бедро высоко-высоко, у самой кромки трусиков.
- Моя мама завтра будет на рынке с утра и до четырех, - бормочу ему в губы. - Может, придешь ко мне?
- Завтра я уеду, Любань.
Отрываюсь от него и пытаюсь в темноте рассмотреть любимые глаза.
- Куда?
- В столицу. Я всего на два дня. Надо поработать сверхурочно. Вернусь с подарками, - он приглаживает мои волосы, заправляя выбившиеся из косы локоны за уши. Потом кладет ладонь на мою шею сбоку. - Ну чего так разволновалась?
- Да нет, - пожимаю плечами. - Просто… я буду скучать.
- И я, Любаш, - отвечает он и снова целует сладко-сладко. И голова опять кружится вместе с каруселью.
А на следующий день Леша уезжает. Только вот не на два дня, а почти на неделю.
Однажды утром, спустя пять дней после его отъезда, я просыпаюсь. Сажусь на кровати и чувствую, как подступает тошнота. Сначала легкая, а потом она усиливается. Накатывает волнами, раздирая горло. Я вскакиваю с кровати и несусь в туалет. Едва успеваю откинуть крышку и склониться над унитазом, как меня тошнит. Только позывы прекращаются, тут же повторяются. Еще и еще, пока через некоторое время наконец не стихают. Но меня все еще мутит. Все тело дрожит и голова немного кружится. Встав на ноги, хватаюсь за раковину, накрывая ладонью небольшой скол на ней, и смотрю в зеркало. Бледная. Может, съела что-то не то? Мама вчера с рынка принесла пирожки с квашеной капустой. Неужели они?
Приведя себя в порядок, иду на кухню. Мама жарит оладушки, которые я так сильно люблю уплетать со сгущенкой. Но сегодня от запаха разогретого домашнего подсолнечного масла мутит. Я сглатываю ставший в горле ком и, схватив стакан, набираю воду и жадно пью. Выпиваю целый стакан, и мой взгляд падает на стоящую на столе ряженку. Беру картонный пакет с ней, отрезаю кончик и пью прямо из него.
- Это еще что за вандализм? - хмурится мама.
- Ох, вкусно, - выдыхаю я, возвращая пакет на стол. - Мам, а тебя не тошнит после вчерашних пирожков?
- Меня вообще не тошнит, - отвечает мама, переворачивая партию оладий, и снова смотрит на меня.
- Блин, кислого чего-то хочется.
- А тебя что, стошнило? - спрашивает она, прищурившись.
- Ага. Наверное, пирожки были все же не совсем свежие. Или масло подгоревшее.
- Люба, - медленно произносит мама.
- М? - поднимаю на нее взгляд, которым перед этим шарила по столу в поисках чего-нибудь кисленького.
- Люб, а ты со своим этим… не согрешила?
- В каком смысле? - бормочу, краснея.
- Ты спала с этим своим хулиганом? - строже спрашивает она.
Я тяжело сглатываю.
- Мам… - произношу тихо и пячусь к двери.
Она выключает печку и, бросив на стол лопатку, идет на меня. Разворачиваюсь и бегу в свою комнату, которой служит зал. Забегаю, а мама - следом за мной.
- Люба! - рявкает она так, что я, как в детстве, поджимаю задницу, чтобы по ней не прилетело тяжелой маминой рукой. Отступаю за диван, создавая между нами преграду. - Ну? Спишь с этим непутевым?
- Чего это он непутевый? Он и джинсы мне вон купил, и шубу обещал.
- Обещал он! - ругается она. - Мне тоже много кто чего обещал. Так спишь?
- Было пару раз, - бубню, опуская взгляд.
- Ну что за дура? - всплескивает мама руками. Срывает с плеча кухонное полотенце и пытается ударить меня им по заднице, но я вовремя отскакиваю. - Где твои мозги? Весь двор будет называть тебя потаскухой! А если в подоле принесешь? Что люди скажут? Как я им в глаза смотреть буду?
- Мам, да все так делают! Сейчас другое время!
- Всегда одно и то же время! Власть сменилась, люди - нет! Так что? Когда эти дни были последний раз?
Я хаотично подсчитываю в уме и чувствую, как вся кровь отливает от лица.
- Мам, - выдавливаю сипло, и вижу, как она меняется в лице. Во взгляде разочарование и ярость.
- Ну что за идиотка! - ревет она, срывая голос. - Собирайся, пойдем в женскую консультацию.
- Я не пойду, - быстро качаю головой. - Там мама Ленки Куравлевой работает.
- Собирайся, я сказала! Пока за косы тебя туда не отволокла! Ну дура, ну дура, - причитает она, выходя из моей комнаты.
В консультации битком. Туда-сюда снуют женщины, в основном беременные. Глядя на их животы, я задыхаюсь. Мне то жарко, то знобит. К горлу опять подкатывает тошнота и, пока мы ждем в очереди, я дважды выхожу на улицу, чтобы подышать свежим воздухом.
Когда подходит наша очередь, мои ноги уже ватные, а голова плохо соображает. Врач - женщина лет пятидесяти в строгих очках с черной оправой - осматривает меня не очень нежно. Мне приходится прикусить нижнюю губу, чтобы не закричать. Она так бесцеремонно проводит осмотр, что, кажется, ковыряется даже в животе.
- Надо еще УЗИ сделать. Одевайся и давай на кушетку. Низ живота оголить, - грубо говорит она.
Я, как могу быстро, соскакиваю с ужасного кресла, натягиваю белье и топаю босиком через весь кабинет на кушетку. Мама следит за мной, как коршун, а мне приходится душить истерику, которая то и дело пытается прорваться наружу. Никогда еще меня так сильно не пугал осмотр у гинеколога.
- Люб, ты бы поела, - мама заглядывает в гостиную.
- Не хочу, - шмыгаю носом, пялясь на спинку дивана. Лениво обвожу пальцем затертый узор на коричневой ткани и снова всхлипываю.
- Живот до сих пор болит, что ли?
- Болит, - отвечаю равнодушно.
- Может, таблетку какую дать?
- Не надо.
- Ладно тебе, Любань, - слышу, как мама подходит ближе, шаркая тапками по паркету. - Ну что тебя так заклинило? Ну ненадежный этот твой Леша. Вон вторую неделю не появляется. Может, прибили уже его, а ты все страдаешь. Или просто решил не возвращаться.
Я слушаю все это, сцепив зубы. Хочется наорать на маму, выгнать из комнаты. Но нельзя, поэтому слушаю, в который раз умирая внутри.
- Ну мне пора. Надо пойти на рынок, а потом на вечернюю дойку на молокозавод. Ты, Люб, поешь. Я там твои любимые оладушки пожарила.
- Спасибо, - шепчу, чтобы не разрыдаться вслух.
Оладушки теперь будут у меня ассоциироваться исключительно с болью и страданиями.
Мама уходит, а я наконец даю волю слезам. Рыдаю уже второй день. Все лицо опухло, в носу печет, искусанные губы потрескались. А Леши все нет. Я всеми силами сопротивляюсь, чтобы не признавать мамину правоту, но игнорировать тот факт, что мой парень пропал, тоже не могу. Хоть бы позвонил. В столице наверняка тоже есть телефонные автоматы. Да и на работе точно есть хотя бы один телефон.
В дверь звонят. Я хочу проигнорировать, но трель не прекращается. Кто-то очень настойчиво давит на кнопку, так что мне приходится встать с дивана. Завернувшись в мамин байковый халат, плетусь в прихожую. В зеркало даже не заглядываю, и так знаю, что страшная. Бледная, растрепанная, зареванная. Не глядя в глазок, открываю дверь и шумно выдыхаю:
- Леша.
Бросаюсь к нему на шею, он тут же обнимает меня за талию и затаскивает в квартиру, закрывая дверь.
- Люб, ты чего? Да погоди! Что с лицом? - он отрывает от себя мои руки и, взяв лицо в ладони, внимательно осматривает. - Случилось чего? С мамкой что-то?
- Нет, - качаю головой. - Ле-е-еша, - начинаю реветь, снова повиснув у него на шее.
Слышу, как на тумбочку опускается шуршащий пакет, потом Леша сбрасывает свои кроссовки и идет вместе со мной в гостиную. Садится на диван и усаживает меня к себе на колени. Гладит меня по спине и волосам, ждет, пока пройдет моя истерика. А, когда я немного успокаиваюсь, осознаю, что вот он - Леша. Что никуда не делся, и мы могли бы быть счастливы, если бы… Если бы я не совершила ужасную ошибку! Тогда я снова начинаю рыдать, захлебываясь своим горем.
- Пиздец какой-то. Люб, умер кто-то? - пытает он меня. - Мамка?
- Не-е-ет, - тяну я. - Да-а-а. Я его убила.
- Ого. Кого убила?
- Ребенка-а-а.
- Какого ребенка, Люб? - взяв за плечи, встряхивает меня Леша, и я смотрю в его бездонные глаза. - Ну? Расскажи нормально. Ты убила кого-то?
- Нашего ребенка, - тяну, продолжая подвывать.
- Да что ж такое! - сердится он. Пересаживает меня на диван, а сам вскакивает и нервно меряет шагами комнату. - Объясни нормально! Какого ребенка ты там убила?!
- Нашего, - отвечаю, утирая слезы, но все бесполезно, новые горячие дорожки покрывают мои щеки. - Я была беременна.
Поднимаю взгляд, а Леша замирает посреди комнаты.
- Когда? - слегка севшим голосом спрашивает он.
- Выяснилось, пока тебя не было.
- Так. Дальше.
- А дальше мама повела меня к врачу. Осмотрели. А потом… - я опять захожусь рыданиями, но быстро успокаиваюсь. - Потом мама отвела на аборт.
- Ты… избавилась от нашего ребенка? - вкрадчивым голосом спрашивает Леша, а я молча киваю. - Как?! - ревет он. - Люба, как ты могла так поступить?!
- Ты… хотел этого ребенка? - всхлипываю я, а потом вскакиваю с дивана. - Тогда почему пропал?! Ты сказал, что уехал всего на два дня, а не было тебя все десять! И даже не позвонил! Я не знала, что с тобой!
- Ты должна была ждать! - орет так, что мои внутренности содрогаются. - А если бы я в армию ушел?! Ты бы тоже вот так просто избавилась от нашего ребенка?! Я же говорил, что люблю тебя! Неужели думаешь, что я бы повел тебя на аборт?!
- Я не могла ждать! Тебя не было, и я не знала, вернешься ли ты! Это позор, понимаешь?!
- Позор - родить от меня ребенка?! - взрывается он. - Да пошла ты!
Разворачивается и быстро идет на выход из квартиры. Я с рыданиями бросаюсь следом. Хватаю его за руку, за футболку, но он отпихивает меня, как надоедливого котенка.
- Леша! Лешенька, пожалуйста! - прошу я, снова хватаясь за него, пока он натягивает кроссовки. - Прошу тебя, не уходи! Мне так… Я не знаю, как так получилось! Я же не знала, вернешься ли ты…
- Отвали, - легонько отталкивает меня и, распахнув дверь, вылетает в подъезд.
Я съезжаю по стенке и, спрятав лицо в ладонях, рыдаю. Слышу его торопливые шаги по лестнице. И, чем быстрее они удаляются, тем громче становятся мой рев. На меня накатывает то отчаяние, то ярость. Я луплю по захлопнувшейся двери, а потом, встав по стеночке, возвращаюсь в гостиную. Падаю на колени рядом с диваном и, уткнувшись лбом в потрепанную обшивку, продолжаю захлебываться своим горем.
Сначала мама заставила меня избавиться от ребенка, теперь вот Леша меня бросил. Он же никогда не вернется! Я ведь помню, как он говорил о том, что мы поженимся совсем скоро. Значит, он хотел этого ребенка. Но тут же в голову приходят мысли о том, что его не было полторы недели, и я не знала, что с ним. Тогда я начинаю злиться. Бросаюсь всем, что попадает под руку. Одеяло, подушка, срываю простыню с дивана, сметаю с табуретки стоящую на ней чашку с водой. Она разбивается, а вода растекается по потертому старому паркету.
Кричу. Громко, протяжно, с истерикой. Мне плевать, услышат ли меня соседи. Кусаю обшивку дивана и бью по нему кулаками, выплескивая всю ярость.
Спустя полчаса обессиленная и совершенно вымотанная сворачиваюсь клубочком на диване и тихонько всхлипываю. Слез уже нет, я все выплакала. Только дышать пока еще тяжело. И надо как-то заставить себя принять то, что теперь у меня не будет ни Леши, ни ребенка от него.
Вечером я сижу и тупо смотрю в окно. На улице уже темнеет, но я не замечаю красоту закатного солнца, а еще меньше стараюсь замечать веселый смех ребятни, резвящейся на детской площадке. Боль внутри меня притупилась, теперь она лишь звенит фоновым шумом. Голова гудит от боли, а низ живота тянет. Подперев подбородок ладонью, я пялюсь в пространство невидящим взглядом.
- Любань, я супчик сварила, - слышу за спиной.
- Спасибо, я не хочу, - отвечаю механическим голосом.
- Доця, ну не убивайся ты так. Знаешь, сколько абортов делают женщины за свою жизнь? Я вон аж три сделала. И ничего, живая.
Я поворачиваюсь лицом к ней и смотрю без единой эмоции. У меня нет ненависти к маме. Я ее даже понимаю. Она беспокоится о своем ребенке. Но пока моя собственная боль сильнее понимания и сострадания.
- Ладно, - вздыхает мама. - Я пойду к себе. А ты это… поешь, ладно?
- Потом, - шепчу я и снова отворачиваюсь в окну.
Когда же наступит полное отупение? Когда я перестану ощущать внутри себя этот огненный сдавливающий шар, обжигающий мои внутренности?
Остаток вечера я живу на автомате. Маме даже удается затолкать в меня одну поварешку супа и чашку чая. Приняв душ, я переодеваюсь в теплую пижаму, потому что меня знобит. Забираюсь под одеяло и смотрю с мамой новости. Телевизор стоит в моей комнате, так что я не могу попросить маму выключить его и оставить меня одну. Приходится терпеть.
Ближе к десяти вечера раздается звонок в дверь. Мое сердце нервно дергается, но я не двигаюсь с места.
- Кого это принесло в такой час? - бурчит мама и идет в коридор. Я сажусь на диване, спустив ноги на пол. Внутри так грохочет, что я едва слышу, как мама поворачивает замок и приоткрывает дверь, оставляя ту держаться на цепочке. - Чего тебе?
- Мне Люба нужна, - слышу голос Леши.
Вскакиваю. Потом снова сажусь. И опять встаю.
Я не знаю, как себя вести. Хочется броситься в его объятия и просить прощения за то, что сделала с нашим ребенком. Но в то же время и наказать за то, что не давал о себе знать почти две недели. Он заслужил это покарание, но как же мне хочется выплакаться на его плече! Чтобы пожалел меня, понял, приласкал и пообещал, что все будет хорошо.
- Спит она, - отрезает мама.
- Так разбудите. Теть Даш, я ж люблю ее.
- Ты пьяный, что ли?
- Выпил немного. Мы поругались, я расстроился.
- А она не расстроилась? - ругается мама. - Довел девочку, не ест ничего.
- Как не ест?
- Никак не ест!
- Пустите, теть Даш.
- Вот несчастье, - вздыхает она. - Иди уже. Обувь сними!
Через секунду дверь в гостиную распахивается, и в нее влетает Леша. Я подскакиваю на ноги. Даже не заметила, когда снова опустилась на диван.
Он подбегает ко мне и сметает в свои объятия.
- Любка, я так тебя люблю, - бормочет мне в шею, и я слышу, как мама тихо закрывает дверь в комнату. - Прости меня. Я дебил. Конченый дебил. Надо было тебе позвонить. И не кричать на тебя сегодня. Ты не виновата, я во всем виноват. Прости меня.
- Леша, - всхлипываю я.
Говорить что-то просто нет ни сил, ни желания. Мы медленно опускаемся на пол. Сплетаемся в тесных объятиях и сидим так целую вечность. В голове совершенно пусто. И только сердце прожигает сожаление о том, что случилось. Услужливая память подкидывает воспоминания о пережитых позоре и боли. А фантазия рисует, как все могло бы повернуться, будь Леша здесь или хотя бы если бы я знала, что с ним все хорошо, и он будет рад этому малышу. От этого дыра в груди разрастается. Леша пытается залечить ее своими руками и поцелуями, но пока помогает плохо.
- Ты моя девочка, - бормочет он, покрывая поцелуями мое лицо. - Моя маленькая. Я скоро заберу тебя у мамки. Женюсь на тебе и увезу. Будем жить отдельно и сами решать, рожать тебе детей или нет. Мы уже взрослые, хватит ждать одобрения от старших. Ну же, прекращай плакать. Хватит, Любань. Знаешь, как мы заживем?
Он перемещается на мои губы, потом ниже по скуле на шею, а потом начинает расстегивать пуговицы моей пижамы.
- Леш, ты что делаешь? - наконец отмираю я. - С ума сошел?
- Я так хочу тебя, Люба, - бормочет, пытаясь убрать мои пальцы, которые сжимают полы пижамы.
- Прекрати! - рявкаю на него шепотом. - Мне нельзя! К тому же мама дома. Совсем ненормальный.
- Фу-у-ух, - выдыхает он и садится сбоку, прижимаясь спиной к дивану. Проводит рукой по коротким волосам и, откинув голову, закрывает глаза. Согнув ноги в коленях, складывает на них руки и сплетает пальцы. - Крышу сорвало, извини. Бухнул немного, вот и понесло.
Я тоже прижимаюсь к дивану спиной и, положив на сидушку голову, смотрю на профиль Леши.
- Где ты был?
Он поворачивается лицом ко мне и тоже смотрит в глаза. Цвета на его лице сменяются по мере смены картинки изображения в телевизоре.
- Да с пацанами в гараже зависали.
- Не сейчас. Тогда, когда тебя не было десять дней. Где ты пропадал?
- В столице.
- Это я поняла. Ты ведь не на стройке был.
- Подшабашил немного.
- С Лиховскими?
- Нет. Я же сказал, у меня с ними никаких дел нет.
- А с кем есть?
- Люб, что за допрос? Мы в ментуре? - хмыкает он горько.
- Ты в милиции был? - мои глаза расширяются от догадки.
- Че мне там делать? Нет. Сказал же: подшабашил.
- Не хочешь рассказывать.
- Любань, ну зачем оно тебе? Я вон подарки тебе привез.
- Мама сказала, что там плеер и наушники.
- Ага, - улыбается Леша.
- Леш, пообещай, что ты не будешь ввязываться ни в какие опасные дела. Нам хватит и того, что мы вместе заработаем.
- Люб, да какие дела? Я на стройке работаю. А в ту поездку просто еще вагоны разгружал по ночам. Днем стройка, ночью - вагоны. Спал по три часа. Поэтому не звонил.
- А что сразу не сказал?
- Так ну это… стыдно было. Типа это ж не престижно.
- Да кому какое дело до престижа, Леш? Мне главное знать, что ты жив.
- Давай, Любань, опоздаем.
Я быстро взбегаю по ступенькам, а Леша хватает меня за руку и тянет, чтобы я ускорилась. Бросаю взгляд на вывеску и густо краснею. Какой кошмар! Если бы мама узнала, что я иду смотреть “Основной инстинкт”, она бы, как минимум, отчитала меня. Про этот фильм уже только ленивый не говорил. Никто не упоминает сюжет, все обсуждают только эротические сцены.
Мы забегаем в кинозал уже когда гаснет свет. Наощупь пробираемся к своим местам, сто раз извинившись за то, что потревожили остальных зрителей.
В зале битком, и я радуюсь, что здесь темно, потому что мои щеки все еще горят. Фильм начинается прямо с эротической сцены. Когда женщина привязывает руки мужчины к кровати, я замираю. Все мышцы в теле напрягаются, а между ног ноет, когда она извивается на нем. Рука Леши ложится мне на колено и слегка сжимает его, усиливая ощущения. А потом замирает, когда женщина вонзает в шею мужчины длинный острый предмет.
Остаток фильма я сижу в напряжении. Эмоции сменяют друг друга. Я то возбуждаюсь, то в ужасе вскрикиваю, то восхищаюсь героиней, которая так умело крутит сознанием мужчин. Из кинотеатра мы выходим под огромным впечатлением. После десятков добрых фильмов о фермерах и сталеварах этот становится глотком свежего воздуха.
- Хочу тебя, - бормочет Леша мне на ухо и, схватив меня за руку, тащит в сторону парка.
- Куда мы идем? - смеюсь нервно, потому что и сама на взводе. На самом деле мне плевать, куда он ведет меня, только бы оказаться с ним наедине.
Забежав в парк, мы направляемся в его глухую часть, которая переходит в лесопосадку. Осмотревшись, Леша заталкивает меня за три сросшиеся дерева и набрасывается на меня с поцелуем. Жадным и голодным. Его руки шарят по моему телу. Сминают грудь, попку, пробираются под подол платья. Потом он стягивает мои трусики до колен и, развернув меня лицом к дереву, гремит поясом джинсов. Я слышу, как он рвет упаковку презерватива. Леша дышит так же тяжело, как и я. Торопится удовлетворить наше общее желание.
Слегка разведя мои ноги так, что трусики на коленках натягиваются, он медленно входит в меня. Двигается сначала размеренно, проталкиваясь все глубже, пока не проникает до конца. Мы оба шумно выдыхаем. Из меня вырывается тихий стон.
- Ш-ш-ш, - шипит мне на ухо и закрывает рот ладонью, начиная разгоняться.
Его толчки резкие, порывистые. Он долбит в одну точку, от которой удовольствие искрами разлетается в разные стороны, заставляя ноги дрожать. Пальцы, вцепившись в кору дерева, отрывают кусочек. Отбрасываю его и возвращаю руку, потому что без поддержки рискую угодить лицом в дерево, так быстро Леша берет меня. Обняв рукой за талию, он продолжает ускоряться, а я крепко зажмуриваюсь, мыча ему в ладонь. Еще несколько толчков - и все заканчивается моим стоном и его рычанием мне на ухо. Леша легонько прикусывает изгиб между шеей и плечом, а потом аккуратно покидает мое тело.
Я разворачиваюсь с улыбкой на губах. Он заправляет член в трусы и бросает презерватив куда-то в кусты. Достает из кармана платочек и протягивает его мне, чтобы вытерлась. Краснея, я дрожащими руками вытираю промежность и быстро натягиваю трусики. Возвращаю Леше платочек, и он прижимает меня к стволу дерева, глубоко целуя.
- Вот это да, - выдыхаю я, пьяная от наслаждения.
- Пойдем? Пацаны сегодня в гаражах шашлыки жарят.
- Идем.
Взяв меня за руку, Леша выглядывает из-за дерева и резко подается назад.
- Что такое? - шепчу я.
- Погоди, там люди.
Я тихонько хихикаю, пряча улыбку в ладошке. Чувствую себя такой… раскованной. Свободной. Эта свобода кружит голову и совершенно выключает тумблер, отвечающий за мораль. Хорошо хоть Леша не теряет голову, в отличие от меня.
Наконец он кивает и выводит меня из-за деревьев. Мы быстро перемещаемся к парковой дорожке и выходим на нее, как будто прогуливались тут и пять минут назад.
- Видел, за кинотеатром открылся салон игровых автоматов? - спрашиваю, когда мы выходим на проспект и идем в направлении своего района.
- Ага.
- Хочу завтра попробовать устроиться туда работать.
- С таким контингентом тебе там не место, - говорит Леша. Я хмурюсь, а он касается пальцем кончика моего носа и улыбается. - Ты же у меня нежная ромашка, а там отребье всякое.
- Леш, ну мне нужны деньги, а на рынок я не хочу. Как подумаю о том, каково стоять там в холоде зимой, аж мороз по коже.
- Не надо на рынок. Иди в магазин, в ДК, в кинотеатр. Куда угодно, но не в игровые. И вообще. Я тебе и так денег дам.
- Да каких денег ты дашь? А маме твоей кто помогать будет?
- И ей буду помогать. Оставь это мне, Люб. Ты это… просто красивой будь, а я заработаю для нас.
- Нет, я все же хочу работать.
- Ладно, - нехотя соглашается он. - Только не в игровых, - повторяет.
- Да поняла я уже.
Покинув центр, мы заходим в свой район, в котором намного тише и спокойнее. Здесь знакома каждая улица, каждый переулок. А вот те гаражи, нестройными рядами выстроенные во дворах высоток, - это вообще места детства. Там все исхожено и исследовано.
Слегка отодвинув покосившуюся створку старых ржавых ворот, мы заходим в гаражный кооператив. Не знаю, для чего они тут до сих пор висят. Все и так знают, что попасть на территорию кооператива можно, не напрягаясь. Может, от бродячих собак защищают. Стайка таких как раз летит нам навстречу, но мы с Лешей не боимся. Это свои, знакомые, которых мы подкармливаем еще со времен, когда они были щенками.
С другого конца кооператива доносится “Дым сигарет с ментолом”. Внутри что-то екает. Так люблю эту песню. Под нее хочется то плакать, то обниматься с Лешей. Но чаще - танцевать, хоть мой любимый никогда не танцует. Девчонки нестройным хором подпевают “Нэнси”, а я улыбаюсь.
- Ого, да тут целая компания, - радостно произношу я, сжимая ладонь Леши.
- Ага. Только нас не хватает.
Леша подхватывает меня за талию и кружит. Не в такт музыке, а просто так, но я представляю себе, что это мы так танцуем, и смеюсь, обняв его за плечи. И мне кажется, это счастье будет длиться вечно. Сердце просто не может вобрать всю ту любовь и весь восторг, который я испытываю в эту секунду. От того, что Леша кружит меня, смеется, целует мои улыбающиеся губы. От пьянящего запаха свободы и шашлыков. От звука смеха друзей и не попадающих в ноты подруг, которые громко и фальшиво выводят “Хоть не люблю, но целую, а когда я ее обнимаа-а-аю…” Моя голова кружится, а сердце переполняет любовь к жизни. И пусть будущее смутно, туманно и тревожно, здесь и сейчас я счастлива как никогда раньше.
- А ты в курсе, что твой Лешка связался с рэкетирами и ездит в столицу лохов разводить? - Юлька надувает большой розовый пузырь из жвачки, он лопается, залепляя ее губы. Я чувствую фруктовый запах и смотрю, как она зубами счищает остатки с губ.
- С чего ты взяла? Он на стройке работает.
- Ой, наивная ты, Любка, - вздыхает подруга. - На стройке не заработаешь на все те подарки, что он тебе таскает.
- Кто тебе такое сказал? Про то, что он связался с рэкетирами? Врут ведь.
- Не врут, Люб. Это Лешик тебе твой врет, а ты и рада верить, потому что получаешь от этого выгоду.
- Юль, он мне не врет, - произношу так твердо, как могу, потому что ее слова сеют во мне зерно сомнения.
- Ну-ну, - философски изрекает она и снова надувает пузырь.
- Перерыв закончен, - рявкает за нашими спинами Клавдия Степановна, и мы с Юлькой встаем с раздолбанной скамейки.
Три дня назад мы с подругой устроились на работу на овощебазу. Перебираем овощи и фрукты, раскладываем по ящикам, отсеивая некондицию. Зарплата такая себе, но можно забирать овощи, которые не годятся на продажу. Это не всегда гнилье, чаще просто продукты нетоварного вида. Так что нам с Юлькой и двумя другими девочками много чего остается. Часть мама продала на рынке вчера, а часть мы пустили на еду. На выходных будем даже консервировать.
Возвращаемся к работе, болтая обо всем на свете. От предстоящей на выходных дискотеки - до нового киоска на рынке, где продаются только импортные товары. Владелица постоянно челночит и привозит из Польши и Турции самые крутые товары.
- Говорят, у нее очередь выстраивается еще перед домом, когда она только приезжает.
- Это типа она из дома тоже торгует? - спрашивает Галя, одна из наших коллег.
- Ага, - отвечает Юлька, бросая пару луковиц в ящик и засовывая руку в мешок за новыми. - Узнать бы, где живет.
- Да там цены, наверное, - качает головой Галя. - Надо сначала в ее киоске прицениться, а потом уже идти домой. Говорят, она “Мальвины” продает втридорога.
Девочки продолжают болтать, а я, услышав про “Мальвины”, возвращаюсь мыслями к Леше. Ну не может он действовать так опрометчиво. Знает же, насколько опасна вся эта незаконная деятельность! Неужели встрянет в такое? Да нет, не мог он. Сказал же, что по ночам разгружает вагоны.
Эх, Люба, как тебе не стыдно? Твой парень старается ради вашего будущего, а ты подозреваешь его в нелегальной деятельности.
Вечером я бреду вдоль дома, едва переставляя ноги. В руках два пакета с фруктами и овощами. Поднимаю голову и возле своего подъезда вижу Лешу. Он о чем-то переговаривается с сидящими на скамейке старушками, а потом, словно почувствовав мой взгляд, оборачивается. Срывается с места и подбегает ко мне, забирает пакеты из рук.
- Что ж ты тяжести такие таскаешь? - спрашивает он, а я улыбаюсь. Заботливый мой.
- А ты почему так рано? - спрашиваю, когда мы двигаемся к моему подъезду.
- Получилось сегодня раньше освободиться.
- Здравствуйте, - здороваюсь, проходя мимо старушек.
- Здравствуй, Люба, - отвечают они, оценивающе глядя на пакеты.
Мы поднимаемся в мою квартиру, и Леша ставит пакеты в прихожей.
- Мам! - зову, но в ответ тишина.
Разувшись, прохожу на кухню и вижу на столе записку: “Я ушла на молокозавод, буду к семи”.
- Что там? - спрашивает Леша, водружая пакеты на стол.
- Мама на молокозаводе.
- Так мы одни дома, - говорит он игривым голосом и обнимает меня за талию. - Чем займемся?
- Поговорим? - предлагаю я.
- Потом - обязательно, а сейчас иди сюда, - бормочет он и впивается в мои губы поцелуем.
Наш секс быстрый и суматошный, как будто мы куда-то спешим, хотя до маминого возвращения еще полтора часа. Но я спешу поговорить с Лешей, поэтому поторапливаю и его.
- Что такое, Люб? - бормочет он, когда я заставляю его скатиться с меня на кровать. - Случилось что?
- Просто хочу попробовать сверху, - бормочу ему в губы.
Целую, а он медленно опускает меня на себя. Двигаю бедрами, устраиваясь и пытаясь поймать ритм. Но мы оба не попадаем. Когда я пытаюсь насадиться на него, Леша отступает.
- Да что такое? - психую я, а потом улыбаюсь. - Лежи смирно.
Он тоже улыбается и закидывает руки за голову.
- Не шевелюсь, - произносит он. - Давай сама.
Снова опускаюсь и поднимаюсь. Ловлю ритм и понемногу начинаю ускоряться.
- О, - вылетает из меня удивленно. В этой позе совсем другие ощущения.
- О? - переспрашивает со смешком Леша и кладет руки мне на бедра.
- Да, - выдыхаю и, прикрыв глаза, двигаю бедрами вперед-назад, скользя по его члену. - Хорошо, - сипло добавляю я.
Упираюсь ладонями в его грудь и ускоряюсь еще немного, а потом еще, пока моя езда не превращается в бешеные скачки.
- Люб, притормози. Медленнее. Я почти. Замедлись, - просит он сдавленным голосом, но я не слушаюсь, и через секунду Леша кончает.
Я падаю ему на грудь, приподнимаю бедра, чтобы он выскользнул из меня, а потом скатываюсь ему под бок. Мы медленно целуемся, ласково тремся носами. Я щурюсь от удовольствия.
- Нам надо одеться, - наконец произносит Леша. - Скоро мамка твоя придет, а мы тут в непотребном виде.
- Ты прав, - стону тихонько. Мне так не хочется вылезать из его объятий. В них уютно и тепло. Как же хочется прямо так и уснуть!
Но Леша правильно говорит, так что мы поднимаемся и начинаем одеваться.
- Леш, мне сказали, что ты спутался с рэкетирами, - решаюсь произнести то, что тревожит меня почти целый день.
- Кто сказал?
- Юлька. Ей кто-то ляпнул.
- Вот именно, что ляпнул. И ты поверила?
- Я никому, кроме тебя, не верю. Знаю, что ты скажешь правду. Скажешь ведь?
- Да уже говорю, Люб, - произносит он, садясь на кровать и натягивая носки. - Я работаю на стройке, а по ночам разгружаю вагоны. Хочу как можно скорее перевезти тебя в столицу. Может, учиться пойдешь. Профессию получишь и будешь на нормальной работе работать. Ходить на каблуках в офис, губы красить. А не вот это.
- Господи! - слышу голос мамы где-то далеко, как будто через тоннель. - Юля, что случилось? Люба!
Меня поднимают под руки и ведут в комнату. Усаживают на скрипучий диван. Подкладывают под спину подушки. Дают воды, брызгают ею в лицо. Я даже не щурюсь. Ни один мускул не дергается на лице. Я будто онемела.
- Теть Даш, Лешку Аверкиева убили, - говорит Юлька, и каждый произнесенный ею звук режет мой слух. Как будто она проводит ножом по металлу.
- Да иди ты, - выдыхает мама.
- Ага. Сейчас Тараса Морозова встретила. Хотел идти сюда, но я решила, что сама расскажу.
- А как убили? Кто? - спрашивает мама, и я перевожу на подругу мутный взгляд.
Слезы струятся по щекам, а внутри бьется истерика. Я медленно качаю головой. Не может быть. Тарас соврал. Не могли его убить. Мы же собирались переезжать в столицу. Я бы учиться пошла. Леша так хочет. Или хотел?.. Всхлипываю.
- Он с бандитами связался, - бросив на меня взгляд, говорит Юлька. - С Лиховскими. Знаете таких?
- Слышала что-то болтали на молокозаводе. И что? Это они его?
- Да нет. Он с ними рэкетом занимался. Тарас говорит, он вроде кому-то из столицы дорогу перешел, и они его того… в общем, даже тела нет.
- Ой, мамочки, - судорожно вздыхает моя мама. - А я говорила тебе, - обращается ко мне. - Ненадежный он. И хорошо, что… ай, ладно. Любань, ну ты так не убивайся, - она садится рядом и обнимает меня за плечи. Хочется оттолкнуть ее, но все тело налито свинцом, и я просто не могу сдвинуться с места.
- Я это… пойду, - говорит Юлька. Присаживается на корточки и сжимает мои ладони. - Мне жаль, Люб. Я тебя предупреждала. Прости, не могу остаться, надо к бабке в село мотнуться с отцом.
Киваю, желая, чтобы все оставили меня в покое. В голове сумятица, сердце протестует, но ноет так, как будто все сказанное Юлькой правда.
Я сижу так еще некоторое время. Мама уговаривает, ругает, приказывает прийти в себя, уходит, приходит, а я все еще сижу. Когда онемевшие конечности наконец немного теплеют, я вскакиваю с дивана и начинаю быстро переодеваться.
- Ты куда? - мама встает на входе в комнату.
- К Тарасу.
- Зачем? Я тебя никуда не пущу!
- Имею право! - выкрикиваю я. - Мне уже восемнадцать. Так что могу приходить и уходить, когда хочу.
Я никогда не разговаривала с мамой в таком тоне. Но если она сейчас не выпустит меня, то я… что-нибудь сделаю. Плохое. Видимо, она понимает это, так что отступает, когда я протискиваюсь мимо и запрыгиваю в новенькие кроссовки, которые мне пару дней назад подарил Леша. От мыслей о нем внутри все сжимается.
Выпрямляюсь и смотрю на маму.
- Прости, мам, - всхлипываю. - Мне надо.
- Иди, - со вздохом кивает она, и я выбегаю за дверь.
И с этого момента ближайшие дни превращаются в бесконечную беготню. Сначала к Тарасу, который толком ничего не знает, только то, что рассказали Лиховские. Потом - домой к Леше, но там никого нет. Дальше я решаюсь на отчаянный шаг и мчусь в район Лиховских. Не самое лучшее место, тем более, для девочки из соседнего района. Но кто меня сейчас остановит? Даже если начнуть убивать, будет не так больно, как от понимания, что Леши, возможно, уже нет на этом свете.
К дому, на который указал Тарас, прибегаю уже около семи вечера. Поднимаюсь на третий этаж и звоню в дверь. Ее открывает какой-то алкаш в трениках с вытянутыми коленями и майке-алкоголичке с серыми пятнами на выпуклом животе.
- О, какая, - цыкает он. - Ко мне?
- Мне нужен Артур.
- Артур ей нужен, - окидывая меня оценивающим сальным взглядом, он медленно доходит до лица. - Кукла прям. Нет Артура. Может, я сгожусь?
- А где его найти?
- Да чего ты трясешься так вся? Дебил мой ребенка тебе часом не заделал?
- Где его найти? - повторяю вопрос.
- В гаражах через два дома, - кивает вправо.
- Спасибо, - бросаю и снова сбегаю по ступенькам.
До гаражей несусь и даже ускоряюсь, когда какая-то шпана на площадке возле соседнего дома начинает мне “кыскать”. Уроды малолетние.
В гаражный кооператив влетаю, едва дыша. Здесь довольно много людей. Мужчины загоняют и выгоняют свои машины, какие-то парни копаются в мотоцикле, негромко что-то обсуждая. Я подхожу к ним, потому что не знаю, как выглядит этот Артур.
- Ух ты, какая конфета, - поднимает голову один из них и окидывает меня взглядом не лучше, чем тот алкаш.
- Ты Артур? - игнорирую его тупой подкат.
- Нет. Но для тебя побуду им. - Он выпрямляется и вытирает грязные руки о не менее грязную тряпку.
- Для мамы своей побудешь, - слышу голос справа и оборачиваюсь.
Пока смотрю, как приближаются трое парней, понимаю, что они буквально зажимают меня между собой и теми, у мотоцикла. Сердце срывается в галоп, и я начинаю дрожать от страха, окидывая испуганным взглядом всех по очереди.
- Ты кто такая? - спрашивает этот наглец. - Такая красивая, и без охраны в нашем райском саду, - он указывает на наполовину высохший куст, растущий между гаражами. Его подельники смеются, а я сжимаюсь еще сильнее.
- Я ищу Лешу Аверкиева.
Улыбка за секунду слетает с его лица, и он прищуривается, внимательнее всматриваясь в мое.
- Иди домой, - сухо отрезает он.
- Куда домой, Арчи? - стонет один из тех, кто стоит у мотоцикла. - Смотри какая…
- Завали ебало, - говорит он ему, но смотрит на меня. - Вали, - а это уже мне. И кивок. Его друзья расступаются, чтобы пропустить меня, но я как будто вросла ногами в землю.
- Ты что-то знаешь? - спрашиваю, задыхаясь. - Если знаешь, скажи. Где его искать? Он пропал, и мне сказали, что…
Он скрипит зубами и недовольно поджимает губы, а потом хватает меня под локоть и тащит на выход с гаражного кооператива.
- Арчи, не жадничай! - раздается нам в спины. - Дай и нам кусочек!
Я слышу смех и еще какие-то непристойности, но уже не обращаю внимания.
- Артур, что с ним? - спрашиваю дрожащим голосом. - Скажи. Пожалуйста. Мне нужно знать. Ты же что-то знаешь.
- Я не знаю, что делать, Тарас, - говорю, утирая слезы. Он стоит в дверном проеме своей квартиры и смотрит на меня с сочувствием.
- Я тоже не знаю, Люб. Правда. Я тебе рассказал то, что услышал от Артура. Больше у меня никакой информации нет.
- Может, еще кто-то что-то знает?
- Васька знает адрес его брата в столице. Может, съездить туда? Там как раз и мамка Лехи. Хер его знает, вдруг, у них есть какая-то информация.
Голова гудит. Я не сплю уже вторые сутки. Оббегала всех знакомых, пыталась опять податься к Лиховским, но меня отшили. Точнее, даже в район не пустили. Те два пацана, что были с Артуром. Хмуро сказали, что тут никто ничего не знает, и предложили убраться подобру-поздорову, пока не отхватила неприятностей на свою “прелестную попку”.
- Спасибо, - киваю Тарасу и, развернувшись, сбегаю по ступенькам.
Несусь мимо двух многоэтажек и забегаю в третью. Поднимаюсь на пятый этаж без лифта, который в этом доме не работает уже, кажется, целую вечность. Добегаю до нужной двери и, задыхаясь, жму на звонок. Ее открывает баба Глаша - бабушка Васи.
- Любочка, здравствуй, детка.
- Здрасьте, баб Глаш. А Вася дома?
- Дома, - она внимательнее всматривается в мое лицо. - У тебя случилось что-то?
- Можете позвать его, пожалуйста?
- Так зайди, он в комнате.
- Я всего на минутку. Позовите, пожалуйста.
- Ладно, - отвечает она задумчиво, но шаркает тапками до комнаты Васи.
- Вась, там Люба Лаврова пришла к тебе. Говорит, на минутку. Заплаканная. Это ты обидел?
- Не я, ба. Все нормально. - Через секунду в коридоре показывается Вася - еще один друг моего Леши. - Привет.
Он выходит в подъезд и прикрывает дверь квартиры, прижавшись к ней спиной.
- Привет. Вась, Тарас сказал, что у тебя есть адрес брата Леши в столице.
- Ваньки? Есть. А тебе зачем?
- Поеду туда, наверное.
- Люб, ты бы это… - он чешет затылок. - Не ищи его, может?
- Почему ты так говоришь? Знаешь что-то?
- Если слухи верные, то искать его опасно.
- А что за слухи? Мне никто ничего не говорит, - мой голос срывается на истерику.
- Говорят, что… здрасьте, Лев Егорович, - здоровается он с дедом, который проходит за моей спиной.
- Здравствуйте, - произношу тихо.
- Здравствуйте, молодежь, - отзывается дед и медленно спускается ниже.
Мы ждем, пока он достигнет этажа ниже, и я снова перевожу взгляд на Васю.
- Ну? Что говорят?
- Говорят, что Лешку пошматовали и труп спрятали. Он там кому-то из столичных дорогу перешел. Даже брат не помог.
- Но он что-то знает? Брат?
- Понятия не имею. Люб, я ж говорю тебе: до меня только слухи дошли.
- Ладно, давай адрес.
- Ты не угомонишься, - со вздохом качает головой Вася, а потом заходит в квартиру, и уже через минуту выносит мне листочек с адресом. - Держи. И это… будь осторожна.
- Ладно. Спасибо, - благодарю и, сжав в руке заветный огрызок блокнота, сбегаю вниз.
Час спустя я уже закидываю на плечо рюкзак и поправляю джинсы. Смотрю на себя в зеркало, а потом отворачиваюсь. Выгляжу ужасно: бледная, с синяками под глазами. Соображаю туго, но надо ехать. Если я не начну искать, может, никто не начнет.
- Ну куда ж ты поедешь? - причитает мама за моей спиной. - А если ты его не найдешь?
- У меня адрес есть. К тому же, могу остановиться у тети Светы.
- Люба, это опасно. Да что ж ты никак не угомонишься?
- Мам, если он мертв, я должна увидеть тело. Но если нет… я никогда не перестану его искать.
- А вдруг он специально спрятался, ты не думала о таком? Не хочет человек, чтобы его нашли! Может, даже от тебя спрятался. Почувствовал ответственность, когда залетела, вот и скрылся. И хорошо, что аборт сделала! Что бы ты сейчас делала с животом?
- Мам! - выкрикиваю с истерическими нотками.
- Ой, - вздыхает она. - Сам непутевый, и тебя в свое болото тянет. Ну ты хоть не сиди в столице долго, ладно? Я волнуюсь.
- Ладно.
- И денег возьми, - протягивает мне несколько мелких купюр.
- Мам, ты чего?
- А чего? Будешь там побираться? Бери-бери. И Светку не стесняй сильно.
- Мам, ты ж на коммуналку откладывала.
- Люба, бери, - грубее настаивает она и вкладывает купюры в мою ладонь. - Потом разберемся. Давай, поезжай.
Поддавшись порыву, обнимаю маму и выбегаю из квартиры. До автобуса всего час, а мне еще надо добраться до вокзала. Выбегаю из подъезда и натыкаюсь на машину Дениса Завьялова. Из нее вылетает Юлька.
- Ну наконец-то! Поехали!
- Куда? - затормозив, глазею на подругу.
- На вокзал! Денис согласился тебя подвезти. Давай, запрыгивай в тачку.
- А откуда ты?..
- От верблюда! Ваську встретила.
- А, ладно, - отупело пялюсь на вылизанную машину и сажусь на заднее сиденье. - Привет.
- Здорова, - вальяжно раскинувшись на водительском месте, произносит Завьялов. - Мурочка, так ты едешь? - бросает Юльке, и та, оббежав капот, запрыгивает на пассажирское сиденье.
Денис заводит машину, и мы выезжаем со двора. Прислонившись лбом к стеклу, смотрю на город. Маленький, но красивый. Весь утопает в зелени. Да, здания сероваты и не ухожены, но все здесь такое родное и близкое мне. А столицы я боюсь. Мы с мамой дважды туда ездили, и один раз с классом. Слишком большой город для меня. Шумный, суетливый. Но с Лешей я бы туда переехала. Да я бы с ним на край света подалась! Только бы он был жив.
На вокзале я как под наркозом. Выстаиваю очередь к кассе, покупаю билет. Съедаю хот-дог, который мне буквально вталкивает в рот Юлька. Пока мы ждем отправления, Денис пытается развлекать нас какими-то шутками, но я не то что смеяться, даже вежливую улыбку не могу выдавить. Наконец объявляют мою посадку, и Юлька прижимает меня к себе.
- Я, конечно, считаю, что ты дура, но это так романтично, - произносит подруга. - Найди своего любимого и больше не пускай в столицу.
Читаю надпись на остановке. “Ломоносова”. К горлу подкатывает паника. Разворачиваю карту и начинаю хаотично шарить по ней взглядом, а автобус снова трогается. Черт, где же эта “Ломоносова”? Нет такой на моем маршруте! Кое-как смяв карту, подскакиваю и бегу к водителю.
- Я не туда поехала. Можете, пожалуйста, остановить автобус?
- И высадить тебя посреди дороги? - хмыкает дородный мужчина, поправляя на голове синюю кепку с надписью “USA California”. - До следующей остановки.
- Но это далеко!
- Дочка, займи место в салоне. Я не остановлюсь.
Проглотив ругательства, которые так и щекочут язык, вцепляюсь в поручень и сверлю глазами дорогу. Автобус сворачивает и сразу за поворотом останавливается. Я выскакиваю, когда дверь еще даже не полностью открылась. Говорила мне продавщица в газетном киоске, где я покупала карту, что лучше на метро. Но я решила, что там заблужусь быстрее. А с автобусами все понятно, и маршрут ясно расписан на карте. Но вот как бывает. Я уже дважды села не в тот автобус. Первый раз в правильный, но поехала в другую сторону.
Сажусь на лавочке при остановке и блуждаю невидящим взглядом по небольшому столику немного поодаль, на котором выложена всего одна маленькая брошюра.
- Давайте, друзья, попытайте свое счастье! - выкрикивает пронырливого вида мужичок, стоящий за этим столом. - На кону соковарка! Самый нужный в доме предмет! И ставки сегодня низкие в честь пятницы! Подходите, не стесняйтесь. Вот вы, дамочка, - зазывает он женщину средних лет. - Вам нужна соковарка? Представьте себе, какой это нужный предмет в доме.
- Мне утюг новый нужен, - отвечает она, хмыкнув.
- У нас и утюг имеется! Сущие копейки! - он достает из кармана смятый техпаспорт на технику. - Смотрите! Новейший. Подходите, мужчина! Ради дамы у нас тут два лота! Выбирайте.
- Мне тоже нужен утюг.
“И маме моей нужен утюг”, - с грустью думаю я. На нашем стареньком совсем провод прохудился. Дядя Федя его уже как только не чинил, говорит, лучше новый купить. Встаю и подхожу ближе, прислушиваясь. Мужчина с женщиной уже вовсю ведут торги. И сумма смешная: всего пятьсот рублей. Засунув руку в карман джинсов, сминаю купюры.
- Пятьсот пятьдесят рублей, - раздается, и три пары глаз устремляются ко мне. Это я произнесла?
- О, подходите ближе, девушка, - улыбается мужик за столом. - И вы, мужчина.
Спустя минут пятнадцать сумма выросла до тысячи, и я начинаю нервничать, потому что у меня в кармане чуть больше этой. Может, как-то уйти? Только я уже вроде как вовлечена во все это. Будет неудобно. Да и утюг, опять же, нужен. Но если я потрачу все деньги, что дала мама, то останусь без копейки. И ведь утюг-то нужен. И я могу, если что, у тети попросить. Но это еще более неловко.
- Ты дура, что ли? - раздается над моим ухом, и я вздрагиваю. Поворачиваюсь лицом к мужчине в костюме. Серьезный такой. Деловой. Я таких никогда и не видела. - Это же разводилы. Сейчас оставят тебя без копейки.
- Так он утюг продает, - блею я.
- Утюга у него в помине нет. Уходи отсюда. Давай.
- А можно?
- Можно. Иди.
Бросив взгляд на мужчину за столом, который уже покраснел от того, как распалился, я начинаю идти.
- Эй, девушка! - окликает меня бугай, стоящий возле стола. - Так нельзя! Начала играть - должна идти до конца.
- Уходи, - снова отправляет меня подошедший в костюме и поворачивается к бугаю. - А ты скажи это мне, - его голос звенит сталью.
- Ну просто игра нарушается, - тушуется тот.
- Ваша игра и без нее пройдет успешно.
Мужчина стоит возле этой толпы, пока я не скрываюсь за поворотом. Бросив на него благодарный взгляд, сворачиваю и начинаю бежать так быстро, как только могу. Разводилы. Кто это? Блин, как жалко, что из-под носа ушел такой дешевый утюг. Но, когда этот мужчина подошел ко мне, стало еще страшнее. Как будто я ввязываюсь во что-то ужасное. Кстати, глаза у него такие темные, пронзительные, умные и… добрые. Мне сначала даже немного не по себе было от его взгляда. А сейчас ловлю себя на том, что рядом с ним стало как-то спокойно.
Добегаю до остановки “Ломоносова”, перехожу улицу и пытаюсь восстановить сбитое дыхание, пока дожидаюсь новый автобус в обратном направлении. Сажусь в нужный и, как коршун, слежу за остановками. По дороге в столицу мне удалось немного вздремнуть, но все равно ощущение такое, будто в голове рой пчел поселился.
Выхожу на нужной остановке, пересаживаюсь наконец в тот самый автобус и еду почти до самого дома Лешиного брата. По дороге от остановки замечаю телеграф и захожу в него. Очередь из трех человек по понятным причинам двигается медленно. И мне бы поспешить к Ивану, но мама наверняка волнуется. Оплачиваю три минуты разговора и принимаюсь ждать. Из кабинок доносятся обрывки разговоров. Кто-то плачет, кто-то смеется, а я уже схожу с ума, все тело гудит от усталости и потребности бежать дальше.
Наконец подходит моя очередь, и я набираю номер, который уже выучила наизусть.
- Теть Лена, - зову, как только соседка снимает трубку. - Теть Лена, это Люба Лаврова.
- Любочка? Что-то случилось?
- Ничего не случилось. Я в столице. Передайте, пожалуйста, маме, что со мной все хорошо.
- Люба, может, позвать ее?
- Нет, у меня очень мало времени. Просто скажите, что все хорошо, ладно?
- Все передам, детка.
- Спасибо. До свидания.
Не дожидаясь от нее прощания, выбегаю из кабинки и иду в сторону дома Ивана. Уже даже не иду, плетусь. Ноги ослабли, голова кружится от усталости и есть так хочется, что, кажется, желудок скоро начнет поглощать сам себя. Прохожу мимо группки девчонок, играющих в резинку во дворе многоэтажек, мимо мальчишек, гоняющих мяч в “Квадрат”, мимо больших растяжек с веревками, на которых сушится белье. Недалеко от дома овощной киоск, а рядом с ним стоит бабулька и продает пирожки. Я даже на расстоянии чувствую запах, от которого рот наполняется слюной, и все же прохожу мимо. Я и так слишком много времени потратила на то, чтобы доехать сюда.
- Люба?
Я поднимаю голову и смотрю мутным взглядом на Ивана, который стоит на лестничной площадке возле лифта. Даже не услышала, как он пришел. Тру глаза, а потом до меня доходит, кто передо мной, и я вскакиваю.
- Ваня! - хватаю его за руку. - Вань, ты знаешь, где Леша?
Он тяжело вздыхает, а потом ведет меня к своей квартире. Отпирает дверь и впускает меня внутрь.
- Заходи. Разувайся. Тебе, может, в туалет надо?
- Надо, - отвечаю еле слышно, заливаясь румянцем.
- Вторая дверь справа. Давно ждешь?
- С шести вечера.
- Давно, - вздыхает он, глянув на часы на запястье.
- А который сейчас час? - спрашиваю, открывая дверь в туалет.
- Первый час ночи. Ну давай. Я буду на кухне. Чаю выпьешь? Ты, может, голодная?
- Нет-нет, не беспокойся.
Скрываюсь в туалете, а, выйдя, топаю на шум в кухне. Ваня гремит посудой, на плите греется чайник. Старый, с потертыми боками эмалированный чайник. Красный в белый горошек. Такой же, как у нас с мамой.
- Садись, - Ваня кивает на табуретку и, как только я приземляюсь на нее, ставит передо мной тарелку с бутербродами.
Белый хлеб с сыром и докторской колбасой. Пахнет как самое изысканное блюдо. Вгрызаюсь в него, следя за тем, как Иван наливает нам чай. Ставит передо мной чашку и двигает ближе сахарницу без крышки с торчащей из нее чайной ложкой с налипшими слоями кристалликов сахара.
- Вань, слышно что-то про Лешу? - прожевав, спрашиваю я и смотрю, видимо, с такой надеждой, что он отводит взгляд.
- Ничего, Люб. Мамка весь день в милиции. До сих пор там. Я тоже заезжал. Они делают вид, будто ищут, но мы же понимаем, что это вряд ли. И все равно надежда остается только на них.
- Тарас сказал, что Леша кому-то там дорогу перешел. Может, к этим людям подъехать? Поговорить, расспросить. Если это правда, пусть хоть… - всхлипываю и давлюсь слезами. - Пусть бы хоть тело отдали.
- Люб, возможно, он еще живой.
- Ты прав, - вздыхаю я. - А что случилось вообще?
- Неизвестно. Тарас маме сказал, что Леша спутался с кем-то, занимался тут то ли рэкетом, то ли разводняком. Помешал кому-то, вот его и грохнули.
- Он говорил, что сюда только на стройку ездит.
- Ох, Люба, - вздыхает Иван. - Он со стройки уволился три месяца назад.
- Как уволился? - поднимаю на него взгляд и чувствую, как сердце пропускает удар. - Он говорил мне…
- Мы же вместе на стройке работали. Он сказал, что нашел себе более прибыльное место и ушел. Как-то так. Подробностями не делился.
Вернув недоеденный бутерброд на тарелку, я прячу лицо в ладонях и начинаю плакать. Ваня пересаживается на табуретку рядом со мной и поглаживает по спине, пока моя очередная истерика не стихает. Мне очень обидно. И за ложь, которую мне говорил Леша, и за то, что у меня даже нет возможности обвинить его в этом!
- Что же делать? - спрашиваю хрипло, когда перестаю плакать.
- Ничего мы пока не сделаем. Ты возвращайся домой. Если будут какие-то новости, я позвоню Тарасу, он передаст тебе.
- Хорошо. - Встаю с табуретки, и Иван встает рядом. - Спасибо за все.
Я хочу уже выйти из кухни, как Ваня останавливает меня.
- Ты куда?
- Домой поеду.
- Сейчас? Не выдумывай. Оставайся у меня на ночь, завтра поедешь.
- Да где ж у тебя тут ночевать?
- Я на полу посплю. Идем, покажу тебе диван. Там и белье свежее. Для мамы приготовил, но она уже вторую ночь в милиции ночует.
- Вань, я не хочу тебя смущать. Я, может, к тете поеду.
- Ночью ты туда будешь добираться слишком долго. Да и тетю переполошишь поздним появлением. Пойдем.
Удивительно, но я быстро засыпаю на скрипучем диване, пропахшем пылью. И даже храп Ивана меня практически не беспокоит. Сплю я крепко, только во сне вижу Лешу. То живого, улыбающегося, то мертвенно бледного, лежащего на промерзшей земле, щедро усыпанной желтой листвой. Хотя при чем тут она, учитывая, что сейчас лето? Сны мучительные, и утром я все равно просыпаюсь разбитая. Ваня еще спит, а я поднимаюсь, иду в ванную, быстро привожу себя в порядок. После этого аккуратно складываю постельное белье и тихо покидаю квартиру Ивана.
Спустившись, покупаю у той же бабульки два пирожка, в киоске - бутылку Фиесты и, присев на лавочку возле детской площадки, съедаю весь свой нехитрый завтрак. Еще некоторое время раздумываю, ехать ли к тете, а потом решаю, что лучше всего будет отправиться домой.
Обратная дорогая оказывается еще более утомительной, чем путь в столицу. Тогда я рвалась, чтобы получить еще хоть какие-то крохи информации. Надеялась, что друзья просто не в курсе, а Леша припеваючи живет у брата. Теперь же, когда я точно знаю, что он пропал, весь мир кажется мне серым и унылым.
К счастью, когда я захожу в квартиру, мама на работе. Сбросив вещи, отправляюсь в душ, где быстро обмываюсь в холодной воде, потому что горячую уже отключили. Надо снова доставать тазики и ведра. Греть воду целый вечер, чтобы потом нормально помыться.
Свернувшись калачиком на своем диване, я тихо плачу, подвывая. Ощущение безнадеги то накрывает, то отступает. Я закрываю глаза, чтобы увидеть перед собой Лешу. Вспомнить каждую черту, каждую морщинку от улыбки. Его руки на моем теле, губы на моих и теплый взгляд лучистых глаз. Вдруг я больше никогда его не увижу? Не хочу забывать, каким он был.
А вечером приходит мама. Когда она заходит в комнату, я сажусь на диване.
- Ну что?
- Ничего, - отвечаю сиплым голосом. - Его мама дежурит в милиции. Брат говорит, что ничего не знает. Милиция вроде как ищет.
- Вроде как, - фыркает мама. - Закопали твоего Лешку уже. Люб, я это говорю не для того, чтобы тебя обидеть, а потому что такая правда. Если связался с бандотой, сам таким станешь. Вон весь молокозавод об этом гудит. Мол, он в город с Лиховскими ездил. А те ничего не рассказывают. Говорят, сами еле ноги унесли. Ой, хорошо, что ты от ребенка избавилась. Потому что сейчас неизвестно что с тобой было бы. Перенервничала - и все. Выкидыш. И хорошо, если бы сама выжила.
Столица встречает меня дождем, но я не замечаю непогоды. Старенький зонт со сломанной спицей укрывает меня от пелены воды, и то хорошо. Мне хватает этого, чтобы добежать от автовокзала до метро. Там я долго изучаю карту подземки, а потом покупаю жетон и спускаюсь в подземелье. Раньше, когда бывала в столице с мамой, мы все время катались на метро, но я плохо помню, в каком направлении смотреть и куда ехать. Так что мне приходится постоянно крутить головой по сторонам и сверяться с картой.
Удивительно, но мне удается добраться до нужной станции без приключений. Поднявшись наверх, я заглядываю в пельменную, где съедаю порцию отменных пельменей, запиваю все это киселем и наконец направляюсь в свой пункт назначения. Я решила, что не буду обременять тетю своим присутствием. Все же, женщина она немолодая и одинокая. Слишком долго прожила одна, чтобы сейчас привыкать к соседям в квартире. По дороге сюда в автобусе я купила газету и нашла объявление, которое мне идеально подходит. В нем ищут уборщицу в общежитие, и могут предоставить жилье. Правда, пятьдесят процентов стоимости проживания все же придется оплачивать из своего кармана, но лучше уж так, чем ничего или быть приживалкой у тети Светы.
Общежитие - старое четырехэтажное кирпичное здание. Подхожу ближе и смотрю на распахнутые окна с облупившейся белой краской. Из некоторых играет музыка, заставляя мои внутренности сделать кульбит. Те самые песни, под которые мы танцевали на дискотеке. Такое ощущение, что это было в прошлой жизни.
Подхожу ко входу. Широкие деревянные двери синего цвета со вставленными в них большими стеклами. Одна из дверей распахивается, и оттуда выбегает женщина с двумя детьми.
- Здрасьте, - не глядя, кидает она и проносится мимо, отчитывая сыновей.
- Здрасьте, - отвечаю так тихо, что сама себя едва слышу, провожая ее взглядом.
Сделав шумный резкий выдох, я решительно распахиваю створку двери и захожу в общежитие.
- Здравствуйте, - подхожу к вахтеру. Она поднимает голову от журнала, который изучала, и окидывает меня внимательным взглядом.
- Здрасьте, - тянет задумчиво.
- Я ищу коменданта или кто тут у вас главный.
- Комендант, - слегка прищурившись, отвечает она осторожно, как будто боится произнести лишнее.
- Я по объявлению в газете, - поднимаю прессу выше, демонстрируя криво обведенное ручкой объявление. - Вам тут уборщица нужна.
- А, - расслабляется женщина и улыбается. - Нужна. Вот кабинет коменданта, - кивает на дверь прямо напротив входа. - Но ты постой, сейчас я скажу ей, что ты пришла. - Дородная вахтер выбирается из своего закутка и, поправляя на плечах тонкую шаль, ковыляет к кабинету коменданта. - Татьяна Николаевна, - стучит и открывает дверь, - тут к вам по объявлению. Уборщица нашлась.
- Пусть заходит.
Вахтер делает шаг в сторону, пропуская меня в затхлую комнатушку со столом, двумя стульями, обычным платяным шкафом и рядом тумбочек, составленных у стены друг на друге.
- Зоя Марковна, скажи Митрофанычу, чтобы забрал наконец эти тумбочки, - кивает комендант на мебель, захламляющую ее кабинет.
- Да где ж его, черта такого, найдешь? Пьет, небось, у себя в каморке, - бубнит она, прикрывая за собой дверь.
- Проходите, - комендант кивает на стул напротив нее.
Высокая крупная блондинка с добрым взглядом внимательно следит за тем, как я опускаюсь на шатающийся, скрипучий стул с потертой сидушкой.
- Меня зовут Татьяна Николаевна.
- Очень приятно. Люба.
- Люба, Зоя Марковна сказала, что ты хочешь устроиться к нам уборщицей.
- Да. Я объявление видела в газете, - протягиваю ей, и она кивает. - Там написано с проживанием.
- Все правильно, ты оплачиваешь только половину.
- Мне подходит.
- Вот и хорошо. Постельное есть?
- Н-нет, - запинаюсь и краснею. - Я не знала, что надо взять с собой.
- Я выдам тебе на месяц, но надо будет купить свое. У меня все под отчет.
- Конечно, - энергично киваю. - Сразу после первой зарплаты куплю.
- Ты на нее больших планов не строй, зарплата тут маленькая. Но я подскажу тебе, где купить постельное подешевле. Так, давай оформляться.
Комнатка, в которую меня заселяют, небольшая, но она в семейном крыле. Это общежитие смешанного типа. В одной половине живут студенты соседнего радиоколледжа, а во второй - семейные пары, работающие в колледже и на заводе неподалеку. На этаже стоит шум, потому что по коридору носятся дети. Но это даже хорошо. Яркое свидетельство того, что жизнь продолжается.
В комнате кровать со скрипучей панцирной сеткой, тумбочка, стол и стул. Есть еще шкаф с покосившейся дверцей, небольшой холодильник с отломанной дверцей морозилки, в которой нарос слой снега, и стол с тумбочкой “в кухне”. Присев на стул, прижимаю к себе подушку, одеяло и постельное белье, осматривая серый матрас и покрытый пылью каркас кровати. И такая тоска на меня накатывает, что я даже всхлипываю. Чтобы не впасть в очередную истерику, кладу на кровать постель, а затем, сбросив рюкзак, иду в хозчасть, чтобы взять тряпки, швабру и ведро. Лучше заняться уборкой, чем в очередной раз думать о Леше и страдать.
На следующий день я приступаю к работе, и с этого момента моя жизнь течет по определенному сценарию. Утром, когда все расходятся на работу и учебу, я драю все общежитие. Да, четыре этажа целиком и полностью на мне. Это мы так с комендантом договорились. Она сказала, что уборщиц должно быть две, но я сказала, что могу убирать за двоих, и тогда всю зарплату забирать себе. Она согласилась. Окрыленная перспективой зработать больше, я с энтузиазмом взялась за работу. Правда, немного переоценила свои силы, потому что вымыть за день только двадцать четыре унитаза, не считая остальных мест общего пользования, - это, мягко говоря, непросто. Но мне очень нужны деньги, и хотя бы первое время я должна зарабатывать больше, пока не накоплю небольшой запас.
В понедельник у меня выдается выходной, и я еду к тете. Когда позвонила ей, чтобы сообщить, что теперь обосновалась в столице, она наругала меня за то, что за две недели я так и не удосужилась навестить ее. К тому же, тетя Света приболела, и теперь я точно должна навестить ее. Покупаю тортик и направляюсь к ней в центр, пока еще не зная, что именно этот визит кардинально изменит мою жизнь.
- Вы простыли, что ли? - спрашиваю с порога, когда вместо приветствия тетя Света чихает в платок. Она кивает.
- Да продуло, наверное.
- А температура есть?
- Да, тридцать восемь. Самая противная, - кривится она. - Ты заходи.
Быстро сбросив обувь, мою руки и захожу в гостиную. Квартира у тети роскошная. Ее муж был военным, и ему досталась ведомственная квартира в сталинке. В гостиной негромко тикают часы и едва слышно бубнит телевизор. Тетя Света картинно накрыла лоб рукой и прикрыла глаза, возлегая на большом диване, обшитом красной тканью с золотыми вензелями.
- Теть Свет, и давно вы так болеете?
- Да второй день.
Я перевожу взгляд на журнальный столик, на котором сложены лекарства. Подойдя, изучаю. Сироп от кашля, Антигриппин в бумажных свертках, горчичники, градусник и капли в нос.
- Давайте-ка я вам чаю заварю, - предлагаю.
- Там в шкафу есть малиновое варенье, - хрипит тетя и снова чихает.
- Будьте здоровы.
- Спасибо. В общем, хозяйничай, Люба.
Развернувшись иду в просторную кухню. ГДР-овский гарнитур все еще как новый. На плите стоит кастрюля с супом. Поднимаю крышку, принюхиваюсь и кривлюсь. Прокис.
- Теть Свет, а когда вы горячее ели? - кричу из кухни.
- Пару дней назад.
- Ага. Ясно.
Завариваю тете чай, выставляю на поднос его и розетку с малиновым вареньем и отношу в гостиную. Вернувшись на кухню, выливаю старый суп и берусь за приготовление свежего. Куриный бульон готовится быстро, так что даже с учетом того, что я использую замороженное мясо, справляюсь за полчаса. Разливаю свежесваренный суп по тарелкам и зову тетю к столу.
- Ой, какая красота, - улыбается она, глядя через тонкие щелочки слезящихся глаз, и занимает место за столом. - Там, в холодильнике, еще петрушка. Может, покрошишь в суп?
Поставив корзинку с хлебом, нарезаю петрушку и посыпаю ею блюдо. Наконец устраиваюсь за столом, и мы с тетей приступаем к обеду.
- Ну расскажи мне, Любовь, как ты оказалась в столице. Где живешь? Чем намерена заниматься?
Я рассказываю все без утайки. Моя тетя более… понимающая. Прогрессивная. Не такая, как мама. Она выслушивает меня и одобрительно кивает.
- Жаль только, что ты молодость свою можешь положить на работу уборщицей. Такая красавица, как ты, должна сиять. Быть украшением достойного интеллигентного мужчины, а не драить унитазы, - сокрушается тетя Света. - Но ничего, мы найдем тебе подходящего мужа.
- Не надо мне никого искать, - испуганно заявляю. - Я Лешу люблю.
- Не сомневаюсь, - кивает тетя. Но в этом ее тоне сквозит что-то такое, что подсказывает мне, она не угомонится.
- Может, вам помощь какая нужна? - перевожу тему. - Пока болеете, я могла бы за продуктами ходить, готовить вам.
- Не откажусь, ребенок. Я совсем чахлая что-то. Переезжай ко мне.
- Ой, нет, что вы? Только временно, пока вы не поправитесь.
- Так тоже хорошо, - одобряет она и с удовольствием съедает тарелку супа.
Я перевожу к тете свои нехитрые пожитки. И теперь мои дни включают в себя не только уборку в общежитии, но и заботу о заболевшей тете. Дважды мы вызывали скорую, потому что температура повышалась до критической. Но в целом она уже идет на поправку. Каждый вечер я грею для нее молоко, которое смешиваю с медом и сливочным маслом, чтобы облегчить боли в горле, потом меряю температуру и даю лекарства, после чего тетя засыпает и спит до утра.
Сегодня она уже улыбается шире и почти не чихает, когда мы завтракаем на ее роскошной кухне. Ох, как же мне нравится на ней готовить! У тети даже посуда совсем другая. У нее Zepter, который стоит таких огромных денег, что я таких никогда и не видела. Кажется, будто кастрюли сами варят, а сковородки - жарят.
- Любаш, у меня просьба к тебе будет. Я думала, успею выздороветь до срока, но как видишь…
- Говорите, я все сделаю.
- Ты можешь после работы заскочить в БТИ? Я подала документы на приватизацию, но не донесла нужные. А завтра срок истекает. Потом надо будет все заново начинать, да еще и связи поднимать. Занесешь?
- Конечно, - с готовностью соглашаюсь.
После работы я подхожу к зданию БТИ, возле которого толпится народ. Люди что-то кричат, о чем-то спорят. Справа курит компания мужчин, а бабульки слева чуть ли уже не кидаются в драку. Обойдя эту толпу, пытаюсь попасть в здание, но какая-то бабулька отталкивает меня локтем.
- Куда ты лезешь?! Тут очередь, не видишь?
- Да где ж очередь? - недоумеваю я. - Всего лишь толпа!
- Это очередь! Ишь, наглая какая! В список запишись!
- В какой список?
- В такой! Мы тут с пяти утра стоим.
- А где… где этот список?
- А кто ж его знает? Ищи у людей.
Я растерянно оглядываюсь, пытаясь выискать хоть кого-то с этим непонятным списком, но в этой суматохе разве разберешь что-нибудь?
- Так а как же мне быть? - бормочу я. - Мне же надо сегодня подать документы. Последний день ведь.
На меня накатывает такое отчаяние, что я готова сесть на асфальт и разрыдаться. Еще и до конца рабочего дня Бюро осталось всего полтора часа. Они просто физически не успеют принять такую толпу. Бросаю взгляд на дверь, где указано, что время приема вообще заканчивается через полчаса. Полчаса? Я не то что подать документы не успею, я даже до входной двери не доберусь! Паника усиливается, и моя злость на тетю растет. Могла бы раньше сказать мне про эти чертовы документы, я бы уже сто раз их подала!
Внезапно кто-то дергает меня за локоть, и я поворачиваю голову. Парень, старше меня лет на пять, приветственно улыбается и тянет немного в сторону.
- Я слышал, ты не можешь подать документы?
- Да как же тут подать? Вон какой дурдом творится, - киваю на разъяренную толпу.
- Могу тебе помочь.
- А ты… вы тут работаете?
- Можно и так сказать, - улыбается он. - Сотрудничаю с БТИ. Я там свой человек. Сейчас через полчаса эти клуши рассосутся, и в Бюро смогут зайти приличные люди, которые спокойно подадут документы.
Мужчина проводит меня по обшитому деревянными панелями из тонких реек коридору. Сидящие под кабинетами люди косятся на нас, и я стараюсь не смотреть им в глаза. Никогда не пользовалась никакими привилегиями, и сейчас мне чертовски неловко.
Мы заходим в кабинет с табличкой “Юридический отдел”. В комнате за столами сидят три человека. Перед одной из женщин посетитель, остальные два листают документы, подшитые в скоросшиватели. Бросив на нас незаинтересованные взгляды, они возвращаются к работе, а мужчина ведет меня дальше. Толкает дверь в конце кабинета и заводит в другой, в котором только один стол и ни одного сотрудника.
- Присаживайтесь, - кивает он на стул напротив стола.
- Так кто же вы? - спрашиваю тихо, опускаясь на деревянный стул с мягкой сидушкой.
- Меня зовут Борис, - представляется он с улыбкой, усаживаясь за стол. - Борис Андреевич Кудашев. Я - начальник юротдела БТИ.
- О, правда? - выдыхаю благоговейно, и мои брови взлетают вверх. Это что ж получается? Сам глава юротдела будет принимать у меня документы? Юристы вообще для меня что-то сравни богам, а уж начальник - тот подавно.
- Правда, - усмехается он. - Вы представитесь?
- Люба, - все еще ошарашенно произношу я. - Гм. Любовь Лаврова. Моя тетя приболела, попросила меня донести документы для ее дела.
- Давайте, Любовь.
Он тянет руку, а я быстро снимаю рюкзак с плеч и достаю папку. Протягиваю ему, и Борис… как же его там? Точно! Андреевич! Несколько раз повторяю про себя его отчество, чтобы не забыть. Борис Андреевич развязывает шнурки на папке, а я как-то неосознанно отмечаю, какие красивые у него руки. Ладони широкие, пальцы длинные, ногти аккуратно подстрижены. Он весь такой… с лоском. Элита, как сейчас модно называть. Я поправляю свое уже слегка затасканное платье, чувствуя себя неловко рядом с таким мужчиной. И пахнет он… Наверняка “Шарп” какой-нибудь. Ну уж точно не “Огуречный” лосьон после бритья и не “Тройной”. Может, даже что-то подороже “Шарпа”. Снова краснею. Не люблю оценивать людей по внешности, но сейчас это происходит само собой.
Борис Андреевич пролистывает документы и вынимает из папки два нужных. Рассматривает, после чего поднимает голову.
- Секунду, - произносит и встает, чтобы открыть дверь. - Тамара Львовна, - зовет он, - Дело Рогозиной Светланы Федоровны у вас?
- Сейчас посмотрю. - Через пару минут сотрудница Бориса Андреевича снова отзывается. - Это которое на Ленина? Да, у меня.
Я слышу шаги, тихое “спасибо” от Бориса Андреевича, и, закрыв дверь, он возвращается на место. Усаживается на стул, положив перед собой толстый скоросшиватель. Листает до самого конца, изучает документы, вытаскивает из тетиной папки еще два листа и вкладывает их в скоросшиватель. Потом берет бланк, на котором записывает все изъятые из папки тети документы, ставит печать и подпись. Протягивает мне. Я слежу за его манипуляциями, как за каким-то волшебством.
- Я взял недостающие документы, остальные можете забрать, - он протягивает мне папку. - Как только документы будут готовы, я позвоню вашей тете. Вы только номер оставьте.
Борис Андреевич протягивает мне ручку и листочек, на котором я быстро записываю номер тети и возвращаю все это ему.
- Спасибо большое! - наконец отмираю я. Засовываю папку в рюкзак и встаю со стула. - Спасибо огромное! Тетя заболела, поэтому не смогла сама подать документы. И забыла об этом. Точнее она думала, что успеет выздороветь, а в итоге дотянула до последнего дня. А я работаю и не знала, что у вас сокращенное время приема. И списки еще эти. Не пробиться совсем. А потом вы… Спасибо, в общем, - выдыхаю, глядя на улыбающегося Бориса Андреевича, вставшего сразу следом за мной.
- Мне приятно помочь красивой девушке, - отвечает Борис Андреевич и тянет руку.
Сначала я не понимаю, что это за жест. Я должна что-то вложить в его ладонь? К чему это? А потом тяну свою руку, ощущая себя крайне странно. Моя ладонь утопает в большой ладони Бориса Андреевича, и он аккуратно сжимает ее. Я тону в теплоте, исходящей от его улыбки. От нее мне становится как-то спокойнее, а вот это рукопожатие добавляет ощущения безопасности и веры в то, что все будет хорошо.
Мы прощаемся, и я мчу к тете поделиться с ней хорошей новостью. Внутри меня зарождается странное ощущение подъема, как будто я не просто выполнила просьбу тети, а сделала еще что-то очень важное для себя. Может, потому что мне все же удалось пробиться в БТИ? Или это что-то другое?
По дороге к тете я заезжаю к Ивану, чтобы узнать, есть ли новости о Леше, но, к сожалению, ничего утешительного. Это немного омрачает мое воодушевление, и к тете я еду уже не такая вдохновленная.
Два дня спустя я возвращаюсь с работы позже обычного. По дороге в автобус врезалась чья-то Волга, и мне пришлось срочно менять маршрут и бежать к метро. Так что я захожу в квартиру тети уже после пяти.
- Любаша, - тетя встречает меня в коридоре с улыбкой. - Звонил некий Борис. Очень хотел поговорить с тобой.
- Ой, это же тот юрист из БТИ, - быстро сбрасывая кроссовки, отвечаю я. - Готовы документы?
- Понятия не имею, - хитро улыбается тетя Света. - Сказал, что хочет говорить именно с тобой. Оставил два номера: домашний и рабочий.
Она протягивает мне листочек, на котором ее витиеватым почерком записаны цифры. Я сразу же подхожу к телефону и набираю рабочий номер. На той стороне ожидаемо только длинные гудки.
- Ты на домашний позвони, - кивает тетя, прислонившись плечом к стене. - Он уже, наверное, дома.
- На домашний как-то неудобно,- тушуюсь я, опуская трубку телефонного аппарата на рычажки.
- Если бы было неудобно, он бы не оставлял его.
- Нет, - краснея, качаю головой. - Я завтра из общежития позвоню.
- Люба, - вздыхает тетя, но я не даю ей продолжить мысль.
- Позвоню с работы. - Обхожу тетю и иду на кухню. - Вы уже ужинали?
- Ой, Люба, - снова вздох. - Не ужинала, тебя ждала.
- Я… - теряюсь, не зная, что ответить на его приглашение. Во-первых, Леша. Во-вторых… Борис, судя по всему, старше меня. Сильно старше.
- Люба, наше свидание вас ни к чему не обязывает, - торопится заверить он. - Если хотите, назовем это просто встречей. И, если что-то для вас пойдет не так, вы всегда можете отказаться от следующего. Обещаю, что на приватизацию квартиры вашей тети это никак не повлияет.
Он упомянул приватизацию. Значит, точно повлияет. В конце-концов, я ведь и правда могу отказаться после первого свидания. Что мне мешает просто провести пару часов с приятным, обходительным мужчиной?
- Ладно, - отвечаю тихо.
- Ладно? - переспрашивает он.
- Да, хорошо, - добавляю громче и краснею под пронзительным взглядом вахтера.
- Тогда я заеду за вами в семь. Вам подходит?
- Да.
- Вы ведь живете у тети?
- Да, еще пару дней побуду у нее, а потом вернусь в свое общежитие. Тетя уже практически здорова.
Зачем я говорю ему это? Вряд ли Борису есть дело до самочувствия моей дражайшей тетушки. Но слово не воробей, так что…
- Рад за вашу тетю, - серьезным тоном отзывается Борис, и я перестаю чувствовать себя настолько неловко. - Что ж, до встречи вечером?
- Да, - выдыхаю. - До свидания.
Быстро кладу трубку, потому что от этого разговора я сто раз вспотела и переволновалась.
- Спасибо, - благодарю вахтера, которая окидывает меня оценивающим взглядом, и возвращаюсь к работе.
Ровно в семь вечера я спускаюсь вниз, чтобы встретиться с Борисом. Я столько раз меняла наряды, что не сосчитать. И это при том, что у меня всего три платья, одни джинсы и две футболки. Там и выбирать-то не из чего. Тетя Света предлагала вместе проехаться на рынок и купить мне новое платье, но я отказалась. Решила, что все же надену желтое в белый горох, которое так нравилось Леше. Интересно, он еще когда-нибудь увидит меня в нем? Он хоть что-нибудь еще увидит?
Прогнав тоску, открываю дверь подъезда и выскакиваю на улицу. Сбегаю по ступенькам, здороваюсь с сидящими на скамейке бабульками и замираю, остановившись как вкопанная. Перед подъездом стоит роскошная машина. Мерседес. У нас даже бабульки знают, что это за марка, потому что такие автомобили только недавно стали появляться на дорогах. По крайней мере, в моем родном городке такая была только одна. Здесь их, конечно, побольше, и все знают марку и даже модель. Длинный автомобиль зеленого цвета, к блестящему боку которого прислонился роскошный мужчина, держащий в руках огромную охапку роз. Я таких букетов сроду не видела.
К Борису двигаюсь медленно, еле переставляя ноги. Я так остро ощущаю разницу между нами, что сомнения по поводу идеи со свиданием одолевают все сильнее. И эта разница не только в возрасте, но и в социальном статусе. Я ведь понимаю, что мне до него еще карабкаться и карабкаться по этой лестнице. И что он во мне нашел? Ну да, красивая. Но сколько сейчас красивых девчонок? Масса. Они умеют правильно краситься, качественно ставить свои челки, ярко одеваться. У них разноцветные лосины и короткие джинсовые юбки или длинные модные футболки. А я? Провинция на ножках. Ни макияжа толком, ни идеальной челки. Так, жалкое подобие. Но Борис почему-то смотрит с восхищением. Странный какой-то.
- Добрый вечер, - оттолкнувшись от машины, Борис делает шаг ко мне и протягивает розы.
- Спасибо, - улыбаюсь и краснею. Мне еще не дарили таких букетов. Лешка никогда и не покупал мне цветы. Обносил по дороге к моему дому клумбы соседей. Чаще приносил по одному цветку, и только раз - сборный букет.
Борис распахивает дверцу автомобиля, приглашая меня сесть на пассажирское сиденье.
- Ой, цветы же надо в вазу поставить, - спохватываюсь я. - Завянут ведь.
- Завянут - подарю новый букет, - улыбается он. - Присаживайтесь.
Слегка замешкавшись от растерянности, я наконец занимаю пассажирское сиденье, и Борис закрывает дверцу. Обходит машину и садится за руль.
- Пристегнитесь, Люба.
Я кручу головой, не понимая, что должна сделать. Тогда Борис наклоняется и буквально нависает надо мной, что-то там делая левой рукой. Я, не отрывая взгляда, смотрю в его темные глаза. Даже не моргаю, боясь, что он сейчас вдруг поцелует меня. С чего бы ему это делать? Ну а вдруг? Кто их, юристов столичных знает? Может, у них так принято, сразу с места в карьер. Но Борис просто протягивает ленту ремня безопасности и закрепляет его в специальном гнезде, после чего пристегивается сам и заводит машину.
Я медленно и тихо выдыхаю. Стараюсь как можно глубже вжаться в сиденье. Машина отъезжает от бордюра, и Борис бросает на меня взгляд.
- Не против музыки?
- Н-нет, - качаю головой. - Конечно, нет.
В машине раздается бодренькая мелодия, и я слышу знакомые слова:
“Когда горят огнем витрины,
На старых улицах Москвы,
Не трудно встретить этого мужчину
Небесной красоты…”*
Улыбнувшись, я отворачиваюсь к окну и смотрю на пролетающий мимо город. Настроение от веселой песни мгновенно взлетает вверх. Мне нравится “Браво”. У них так много музыки, которая как будто пропитана солнцем. Один парень в нашем общежитии постоянно слушает эту группу и даже одевается так, как эти стиляги.
После этой песни я слышу “ДДТ”, “Аквариум”, “Пикник”, какие-то зарубежные песни, от которых так и тянет танцевать. Не только быстрые танцы, но и медленно кружить в крепких объятиях мужчины. Леша не танцует. Не любит. А я просто обожаю. Интересно, смогла бы я когда-нибудь уговорить его потанцевать со мной? Хотя бы даже наедине. Хоть раз почувствовать, как его тело двигается рядом с моим под мелодию, пробирающую до самых косточек.
Машина останавливается, и Борис глушит мотор. Вместе с ним затихает и музыка. Он поворачивается ко мне.
- Давайте оставим цветы в машине.
Я киваю и, пока он перекладывает букет на заднее сиденье, смотрю на здание ресторана “Лахти”. Тяжело сглатываю и перевожу испуганный взгляд на Бориса. Может, тут просто удобно оставить машину?
С момента входа в ресторан я даже сама себе кажусь какой-то самозванкой. Слишком роскошная обстановка, и я прямо чувствую, как мою кожу жжет дешевенький наряд с рынка в родном городке. Тяжелые крупные люстры нависают над нашими головами, когда мы двигаемся по просторному залу. Все стулья с мягкими сидушками и спинками, обшитые роскошными глянцевыми тканями с золотыми вензелями. На высоких окнах темно-зеленые бархатные шторы, по краям стянутые красивыми золотыми завязками с кисточками. На столах не красная клеенка в горошек, как в шашлычной у дяди Гургена, а белоснежные скатерти. Я как будто попала в музей. И официанты еще. Все, как один, мужчины, одетые в брюки, рубашки, галстуки и жилетки. Вышколенные, с ровными спинами и приветственными взглядами. Кажется, я даже ощущаю их превосходство.
На всех посетителях заведения роскошные наряды. Все знают, как себя вести, какие блюда хотят заказать. И только я теряюсь, даже не понимая, что налито в большой бокал с тонкими стенками. Похоже на воду, но она ли там?
Во рту сухо, как в пустыне, зато ладошки мокрые, и я незаметно вытираю их о подол платья.
- Что бы ты хотела поесть? - спрашивает Борис, развернув коричневую кожаную папку. Я свою тоже держу раскрытой, но из-за волнения буквы скачут, так что я не могу не то что определиться с выбором, а даже элементарно не могу прочитать, что там написано. - Говорят, здесь вкусно готовят сибас.
- Наверное, - блею я.
- Может, его и закажем? Прости, ты, может, хотела что-то другое, а я навязываю свое мнение.
- Нет-нет, - спешу заверить его. - Все хорошо. Сибас - хорошо, - добавляю, густо краснея.
Горят даже веки и кончики ушей. Отвожу взгляд, не в силах смотреть в глаза Борису или кому бы то ни было.
- Хорошо. Тогда сибас. А что ты будешь на гарнир? И какой салат выберем?
О, господи! Неужели он не может сам сделать выбор? Какой еще салат?! Наверняка тут не подают приправленные сметаной огурцы с помидорами. Точно какие-то супер-салаты, названия которых я даже не знаю.
- Не знаю. На твой вкус.
- На мой вкус я бы взял Оливье.
Поднимаю на него взгляд и таращусь как на ненормального. Оливье - это же салат для Нового года. Кто ж ест его летом? Странный он какой-то.
Борис улыбается.
- Ну вот я и привлек твое внимание. Есть весенний салат с капустой и огурцами.
- Такой простой? - выдавливаю из себя тихо.
- Проще только с помидорами и огурцами, да? - он подмигивает, а на моем лице появляется крошечная улыбка. Не такой уж он и странный, этот главный юрист. Киваю. - Лично я люблю весенний. А ты, Люба?
- И я люблю.
- Вот и хорошо. Так что на гарнир? Пюре возьмем? Картошка-фри?
- Я никогда ее не ела, - признаюсь и снова краснею.
- Это как жареная, только во фритюре.
- Я знаю, как она готовится. Просто… не пробовала никогда.
- Тогда точно возьмем ее. Вино?
- Нет, - качаю головой. - Я не пью алкоголь.
- Правда? - слегка дергаются его брови. - Хорошо, тогда без алкоголя. Может, заказать Фанту, Фиесту, Спрайт, Колу?
Насколько постыдно будет признаться, что и эти напитки я не пила? Спрайт пробовала, но толком и не поняла, какой у него вкус. Мы тогда с девчонками купили одну бутылочку на пятерых, чтобы попробовать. Каждой досталось по паре глотков. Что с них можно разобрать?
- На твой выбор.
- Хорошо, - улыбается Борис.
Стоит нам отложить меню в сторону, к столику подходит расторопный официант и быстро записывает наш заказ. А я постепенно прихожу в себя, ощущая покалывания в теле. Настолько неловко я себя еще не чувствовала. Как будто я в одно мгновение лишилась воли и утратила способность сделать простейший выбор. Что это такое вообще?
- Тебе как будто неудобно, - проницательный Борис снова сканирует меня взглядом и берет бокал. Я жадно слежу за тем, как он делает из него пару глотков. Завороженный взгляд фокусируется на остром кадыке, и я сглатываю. - Вода, - кивает он на бокал, возвращая его на стол, а я задумываюсь, насколько нелепо будет попить прямо сейчас? Решаю пока воздержаться, хоть пить хочется просто до невозможного. - Люба, ты привыкнешь к таким местам, - обещает Борис. - Именно в подобных заведениях тебе и место.
- С чего это вдруг я должна привыкнуть? - удивляюсь я и все же беру бокал, потому что голос звучит так, будто по горлу изнутри кто-то наждачкой прошелся.
- Потому что я с радостью буду водить тебя в такие заведения. Если позволишь, - поспешно добавляет Борис, видя мое смущение.
- Я на самом деле чувствую себя здесь не в своей тарелке, - ерзаю на стуле, стараясь не обращать внимание на людей вокруг. Если я пойму, что они бросают на меня косые взгляды, не выдержу и сбегу.
- Хотел покорить тебя роскошью, - улыбаясь, качает головой Борис. - Кажется, перегнул. Приношу свои извинения. Мы можем сбежать отсюда прямо сейчас, - добавляет он, понизив голос.
- Что? Как это - сбежать? Мы же уже заказ сделали.
Мне кажется, мои глаза сейчас просто вылезут из орбит. Борис при этом легко улыбается и взглядом побуждает меня к авантюре.
- Вот так. Встать и уйти. Можем даже просто побежать. Кто и что нам сделает?
- Нет, - испуганно бормочу я. - Мы же должны заплатить. Они готовят, продукты тратят.
Улыбка Бориса становится ласковой, а взгляд - задумчивым.
- Тогда поедим и пойдем гулять по набережной. Будем есть мороженое и знакомиться. Хорошо?
- Хорошо, - киваю, немного расслабившись. Скорее бы уже закончился ужин. Набережная и мороженое - это знакомо и понятно. И совсем не страшно.
Наконец эта пытка роскошью заканчивается, и мы с Борисом покидаем ресторан. Не без некоторой доли смущения, потому что я растерялась на моменте, когда нам принесли счет. Я не знаю, должна ли предложить разделить его. Мы вроде как на свидании, и платить должен мужчина. Или не должен? Я даже на нормальном свидании никогда не была! Откуда мне знать?
Смущаясь и краснея, я поворачиваюсь лицом к Борису.
- Ты скажешь сумму, которую потратил на меня в ресторане? Я оплачу свою часть.
Лицо не просто горит, оно пылает и, кажется, сейчас покроется налетом пепла.
- Люба, давай с тобой договоримся, - серьезно произносит Борис. - Когда ты со мной, плачу только я.
- Ладно, я просто подумала…
Он берет меня за руку и, слегка склонившись, целует костяшки, заставляя лицо вспыхнуть еще сильнее.
- Оставь это мне, хорошо?
- Хорошо, - выдавливаю из себя тихо.
- Ну что? На набережную? - веселее спрашивает Борис и, положив мою руку на сгиб своего локтя, ведет нас по улице.
Несмотря на то, как приятно касаться дорогой ткани пиджака, мне хочется убрать руку. Этот жест по отношению к Борису ощущается каким-то… неправильным. Как будто я уже забыла Лешу, предала его память. Но ведь это не так! Я все еще езжу к Ивану почти каждый день и справляюсь о новостях о его брате.
- Какое мороженое ты любишь? - спрашивает Борис, отвлекая меня от невеселых мыслей.
- Плодово-ягодное.
- Правда? Вот это совпадение! Это и мое любимое.
- Да? - мне почему-то становится тепло от этого факта.
Будто мне важно, чтобы мои вкусы с этим мужчиной хоть немного совпадали. Наверное, я просто подсознательно ищу точки соприкосновения. Словно меня расстроит, если их не будет. Не знаю и не понимаю, зачем мне все это, и почему я так стремлюсь понравиться Борису.
- Да, - кивает он. - Как-то мой отец - он тогда работал заведующим ресторана - принес домой целую коробку плодово-ягодного мороженого и строго-настрого приказал не трогать. Обещал выдавать нам с сестрой каждый день по порции. Мы с Маринкой с самого утра начинали наворачивать круги вокруг холодильника. Ждали, пока папа позволит взять по одной порции. А в один из дней решили, что если возьмем по дополнительной порции, пока родители на работе, никто не узнает. - Борис смеется. - Только не учли, что все порции были под счет. А на следующий день я заболел ангиной. Папа проверил мороженое в морозилке и все понял. Тогда мы с сестрой целые две недели даже не нюхали мороженое, пока я не выздоровел.
- Что было дальше? - с улыбкой спрашиваю я.
- А дальше нам снова стали выдавать по одной порции, но мы с Маринкой уже не пытались обмануть родителей. Они до сих пор вспоминают нам этот случай.
- Здорово иметь брата или сестру, - вздыхаю я.
- У тебя нет?
- Нет, и никогда не было. Я одна у мамы.
- А отец? Прости, что спрашиваю. Не хочешь, не отвечай.
- Все нормально. Он погиб в шахте под завалами, когда мне было всего два года. Я и не помню его совсем. А твоя сестра… она старше или младше?
- Старше на два года. Все детские авантюры были с ее подачи, - усмехается Борис. - Маринка у меня молодец. Преподает в медицинском, мама троих детей. Доктор медицинских наук.
- Впечатляет, - произношу я.
Мной никто не будет гордиться. Никто с таким восхищением не станет рассказывать обо мне. Не потому что у меня нет братьев и сестер, а потому что хвастаться нечем. Я ничего из себя не представляю. Уборщица в общежитии.
Никогда не стыдилась своего простого происхождения и отсутствия высшего образования у мамы. Я тоже вряд ли его получу. Школу-то едва закончила. Учеба - это точно не мое. Хотя очень любила литературу и языки. Если бы у меня еще учителя по английскому не сменялись каждый год, может, и этот язык освоила бы. Мне он очень нравится, но, к сожалению, в нашем городке толком и учить было некому. А как Союз развалился, и подавно.
- Ну что? Поедим мороженое? - спрашивает Борис, кивая на тележку, за которой стоит дородная тетка в белом фартуке.
- С удовольствием, - отвечаю я и тянусь к своей сумочке, чтобы достать кошелек. Борис, видимо, уловив мой жест, качает головой, и я убираю руку.
Вручив мне мороженое, Борис распаковывает свое, и мы продолжаем путь, спускаясь к набережной.
- Люба, а ты учишься где-то? Или работаешь?
- Работаю. - Я тяжело сглатываю и решаю рассказать все как есть. Если он решит, что уборщица его недостойна, я пойму. Разочаруюсь, но приму его выбор. - Уборщицей в общежитии.
- Не тяжело? - спрашивает Борис, как будто я сказала, что работаю… не знаю… в библиотеке. Мне даже хочется переспросить, услышал ли он то, что я сказала?
- Тяжело, но подъемно, - отвечаю немного медленнее.
- А кем бы ты хотела стать?
Это уже совсем неожиданный вопрос.
- Тебе перечислить все профессии, которые меня привлекают? - решаю пошутить.
- Давай, - кивает он. - Только с обоснованием, почему именно эта.
- Стюардессой. Хочу путешествовать, посмотреть мир, открыть для себя новые горизонты.
- Продолжай.
- Библиотекарем.
- Неожиданно, - улыбается он.
- Там у меня был бы неограниченный доступ к книгам.
- Любишь читать?
- Очень. После переезда к тете каждую ночь ложусь поздно, потому что читаю.
- И что же ты читаешь? - спрашивает он, а я краснею, потому что мое новое открытие - это цикл Анн и Сержа Голлон “Анжелика”. О таком вслух можно рассказывать только подругам, и то шепотом.
- Эм-м-м… - тяну, придумывая ответ. - Классику, - произношу самое безопасное, но пылающие щеки наверняка выдают меня с потрохами.
- Например? Прямо сейчас?
- Прямо сейчас… - кусаю губу и слизываю с верхушки подтаявший слой. - “Три мушкетера”.
- О, правда? - его брови слегка подскакивают. - Интересно. Какие еще профессии тебя привлекают?
Стараясь выдохнуть максимально незаметно, продолжаю:
- Продавец в продуктовом магазине.
- Так намного лучше, - хвалит тетя, когда я кручусь перед зеркалом. По моей просьбе она подшила мою клетчатую юбку, чтобы та была чуть короче. - Теперь в ней ты похожа на девочку, а не на тетку.
- Спасибо. - Обнимаю тетю, цепляясь рукой за висящую на ее шее портняжную сантиметровую ленту. - Так и правда лучше. Пойду, Борис уже, наверное, ждет.
Подхватив свою сумочку, иду на выход из квартиры тети.
- Люба!
Оборачиваюсь, чтобы посмотреть на тетю Свету. Я предполагаю, что знаю ее следующие слова, и не ошибаюсь.
- Присмотрись к нему. Хороший парень.
- Мужчина, - поправляю тетю. - Борису тридцать два года.
- Тебе мальчик и не нужен. Борис о тебе заботится, может обеспечить, помочь с образованием.
- Леша бы тоже…
- Леша, - фыркает тетя. - Твой Леша уже месяц как пропал, а ты все вспоминаешь о нем. Любушка, - смягчает тон тетя, подходя ближе. - Милая, пора уже двигаться дальше
- А если он жив?
- Если жив, то явится. Тогда и будешь принимать решение. А сейчас надо продолжать жить, моя хорошая. Не будешь же ты его всю жизнь ждать. Молодость одна, и будет очень жаль, если ты потеряешь ее, прождав эти чудесные годы того, кто, может, никогда и не вернется. Позволь себе немного сумасшествия с хорошим мужчиной.
Сумасшествия. Борис и сумасшествие - мне кажется, разные понятия. Он очень… основательный. Правильный, надежный. Это хорошо. И все равно мне не хватает легкой безуминки. Да мы с ним как с разных планет! И при этом рядом с Борисом мне спокойно и как-то… безопасно, что ли.
Поцеловав тетю в щеку, спускаюсь, решив в этот раз проигнорировать лифт. Мне надо подумать. О том, чего я жду от этих встреч с Борисом, и о том, что мои чувства к Леше… начали притупляться. Он как будто все отдаляется и отдаляется от меня. Вчера я поймала себя на мысли, что уже не помню вкуса его поцелуев. Наверняка, если вернется, быстро напомнит. И все же… Как-то очень грустно от этого становится. И больно в груди. Но, может, тетя с мамой правы, и мне пора двигаться дальше? Только вот как, если все сердце занято чувством к одному парню так, что для другого там совсем не осталось места. А, может, оно еще появится?
Распахнув дверь подъезда, выхожу на улицу. Такое ощущение, что все свои сомнения я оставила внутри дома. Теплая улыбка надежного Бориса окончательно развеивает мои метания, и я принимаю очередной букет из его рук.
- Ты меня балуешь.
- Ты создана для того, чтобы тебя баловали, - ласково отвечает он и, подавшись вперед, целует меня в щеку.
Это уже второе свидание, на котором Борис немного сократил между нами расстояние. Он все еще не перешел черту, чтобы поцеловать по-настоящему, но для меня становится привычным ощущение его губ на моей щеке.
Сначала Борис везет нас в видеосалон. Для меня фильм какой-то непонятный. Все взрывается, все дерутся, гнусавый голос переводчика озвучивает происходящее на экране, и все диалоги. Иногда даже непонятно, кто и что говорит. Но я терпеливо досиживаю до конца, потому что Борису, судя по всему, фильм нравится.
Выйдя из видеосалона, мы идем по проспекту. У желтой бочки Борис покупает нам по стаканчику кваса, и мы болтаем о всяких пустяках.
- Может, зайдем в кафе? Я очень проголодался. - Борис кивает на кафе с названием “Роксана”, и я соглашаюсь. Тоже бы что-то съела.
Мы заходим в прокуренное помещение, в котором дым стоит коромыслом. Из колонок где-то под потолком надрывается Ветлицкая.
Посмотри в глаза, я хочу сказать
"Я забуду тебя, я не буду рыдать"
Я хочу узнать, на кого ты меня променял
Но больше не звони и меня не зови
Я забуду про всё, что ты говорил
Я верну тебе всё, что ты подарил*
Чихнув, иду следом за Борисом к дальнему столику, хотя мне хочется развернуться и сбежать из этого места. Конечно, это кафе больше похоже на шашлычную дяди Гургена, но там приятно пахнет жареным мясом, и никто не курит в помещении. Здесь же воняет, как в старой пепельнице дедушки моей подруги Юльки.
Стараясь не кривиться, принимаю из рук официантки с ярко-голубыми тенями и блестящей розовой помадой папку меню. Раскрываю ее, но из-за окружающих запахов мой аппетит мгновенно испаряется.
Поднимаю взгляд и сталкиваюсь им с Борисом. Он внимательно изучает мое лицо, а потом откладывает папку и встает. Я в недоумении слежу за тем, как он подходит ко мне и протягивает руку. Я тут же вкладываю в его ладонь свою и поднимаюсь. Борис выводит нас на улицу, и я делаю глубокий вдох.
- Почему ты не сказала, что хочешь уйти?
- Ты бы посчитал меня привередой.
- Девушка должна быть немного капризной, - улыбается Борис и, взяв меня за руку, ведет в сторону главной площади.
- Мама воспитывала меня иначе.
- Будь ты моей женой, я бы шел на поводу у всех твоих капризов, - улыбается он и сжимает мою руку. Внутри меня разливается тепло от его слов, и я зеркалю его улыбку. - Мы можем пойти в ресторан или перекусить хот-догами. Говорят, вот там за углом продаются очень вкусные. Пойдем?
- За хот-догами - да! - радостно киваю я и шагаю за Борисом.
Мы прогуливаемся по центру города, наслаждаясь теплом и обществом друг друга. Борис ведет меня за руку ближе к набережной. В какой-то момент я поворачиваю голову в сторону, и улыбка мгновенно тает на моих губах. Прищуриваюсь, чтобы в вечернем свете рассмотреть того, кто обнимает девушку рядом с высокой стеллой.
- Леша? - шепчу беззвучно.
Но расстояние слишком большое, чтобы я могла рассмотреть детали, поэтому я все еще покорно следую за Борисом, удаляясь от сладкой парочки. Однако сердце внутри дергается, заходится, трепещет, качая кровь все быстрее. Я бы побежала туда, но… куда? Теперь мне хочется поскорее свернуть это свидание и помчаться к Ивану. Расспросить, узнать. Может, Леша и правда вернулся? И все же я заставляю себя продолжить прогулку с Борисом. Не хочу его обижать. К тому же… мне кажется, я теперь боюсь возвращения Леши. Если это был он, то кто та девушка? Неужели мама была права, и мой любимый прячется именно от меня? Если это так, я просто не переживу такого предательства. Поэтому решаю взять тайм-аут, а сразу после свидания поехать к брату Леши.
Я постоянно бегу. На остановку, с остановки до дома Ивана. На улице уже темно, но я стараюсь не обращать на это внимания, хоть и страшно так, что поджилки трясутся. Забегаю в подъезд и пешком поднимаюсь на этаж. Я сейчас не смогу воспользоваться лифтом, слишком много во мне вибрирующей энергии, которую надо куда-то выплеснуть.
Добравшись до квартиры Ивана, я, задыхаясь, слегка сгибаюсь и давлю на кнопку звонка. Прерываюсь на секунду и снова нажимаю. Наконец слышу, как открывается замок, и, затаив дыхание, выпрямляюсь. На пороге показывается заспанный Иван. Приглаживает руками беспорядок на голове и хмурится.
- Люба? - хрипло.
- Вань, привет, - задыхаюсь. - Я сегодня видела… мне показалось, что я видела Лешу.
- Зайди, - он отходит в сторону и пропускает меня в квартиру.
Я проскальзываю внутрь и останавливаюсь в прихожей.
- Он здесь, да? Он жив? - с надеждой спрашиваю я.
- Может, чаю?
- Вань, да какой чай?! Скажи, что Леша жив!
- Люб, его убили, - бесцветным голосом произносит он, и последняя вспышка надежды гаснет с мерзким шипением.
Вскрикнув, я зажимаю ладонями рот и оседаю на пол. Иван успевает подхватить меня и усадить на табуретку, стоящую в тесной прихожей.
- Ты только в обморок не падай, ладно? - просит он, но я едва слышу его за разразившимися рыданиями.
- Как… как ты узнал?
- Мамку встретили те бандиты, которые его убили. Сказали, что он мертв, и искать тело бесполезно.
- Ох, божечки, - рыдаю громче, уронив лицо в ладони.
- Люб, посиди, я воды принесу.
Киваю и слышу, как Иван уходит на кухню. Захлебываюсь своим горем. Пью его огромными глотками, как будто получила наконец разрешение оплакивать своего любимого. Внутри разрывает на мелкие ошметки, сердце будто совсем перестало биться, в голове шум и сумбур. И только два вопроса стучат мне в висок: “Что делать дальше? Как мне жить без Леши?” Как смириться с тем, что я больше никогда не увижу его лучистого восторженного взгляда, сияющих глаз. Он ведь больше никогда не станет мечтать со мной о будущем. Никогда не коснется моих губ своими мягкими губами. Я не почувствую его дыхание на своей шее, и руки - на коже. Как я должна пережить это?!
Я остаюсь у Ивана еще на пару часов, пока немного не прихожу в себя. Точнее, пока мое состояние из истеричного не становится отупелым. Я смотрю в одну точку и слегка раскачиваюсь из стороны в сторону. На тумбочке в гостиной Ивана стоит фотография Леши, по уголку которой натянута черная лента. Похоронная, но без самих похорон.
- Хоть бы тело отдали, ублюдки. Похоронить по-человечески не дали, - тихо сокрушается Ваня, проследив за моим взглядом. - Вот, решили почтить его память как можем.
- А твоя мама? - сипло спрашиваю я.
- Вернулась домой. Сказала, что хочет устроить нормальные поминки. Я поеду на этих выходных. Хочешь, поехали со мной.
Я качаю головой.
- Нет, - произношу, сталкиваясь с ошарашенным взглядом Ивана. - Я не могу. Не верю, что он мертв.
- Люба, нам четко сказали, что это так. И запретили искать под страхом смерти.
Я снова начинаю подвывать, обнимая себя руками. Слез почти нет, но изнутри рвется такой вой… будто кричит раненое животное. Безысходность накрывает с головой, душит, протыкая острыми иглами мое сердце.
- Хорошо, - выдыхаю.
Эту субботу я запомню надолго. День, когда я смирилась и опустила руки. Говорят, самое страшное в похоронах - это момент опускания гроба в яму. А на поминках без похорон что самое страшное? Признать факт смерти человека? Заставить себя проститься с ним? Смотреть в глаза безутешной матери или в полной мере ощутить собственное бессилие? Что самое страшное? Для меня - отпустить. Наконец громко и твердо сказать себе, что больше я не увижу этого человека. Больше он не скажет мне ласковых слов и не шепнет на ухо какую-нибудь пошлость, чтобы только смутить и посмотреть, как краснеют мои щеки. Больше никогда… Вот что самое страшное. Это ужасное слово “никогда”.
Вернувшись домой с поминок, я все выходные на автомате помогаю маме с уборкой и стиркой. Наша старая машинка дребезжит на всю квартиру, немного заглушая мои мысли. Склонившись над ванной, я полощу белье в “Синьке”. Обычно я любуюсь на то, как белое становится цвета снега, утрачивая легкую желтизну. Но сегодня мне плевать. Я бы и в “марганцовке” выполоскала и не увидела разницы.
- Люб, я купила билет, - в ванной появляется мама. Взявшись за дверной косяк, она сбрасывает босоножки. - На четыре часа дня. Нормально?
- Нормально, - бесцветным голосом отвечаю я. - Спасибо.
- Да брось ты стирку! Тебе через два часа уезжать. Идем хоть поговорим нормально.
- Сейчас. Дополоскаю.
- Я обед пока нагрею.
- Я не голодна.
- Тогда чай сделаю, - настаивает мама. - У бабы Глаши купила ватрушки, которые ты так любишь.
- Спасибо, - отвечаю, потому что так надо. Я ничего не чувствую. Мне плевать на ватрушки, чай и на белье. И я уж точно не хочу никаких разговоров. Но мы с мамой теперь видимся редко, так что я смогу себя пересилить и хотя бы выслушать ее.
Когда мама говорит, что чай готов, я отжимаю последнюю простынь и бросаю ее в тазик, чтобы потом можно было отжать в машинке и развесить. Вытерев руки, захожу на кухню и приземляюсь на табуретку.
- Не шатается, - с удивлением обнаруживаю я.
- Да. Дядя Саша Абрамов заходил. У меня кран что-то барахлил. Он помог починить, а я его чаем поила. Он заметил, что табуретки разболтанные, вот починил.
- Ясно, - отзываюсь тихо, обнимая чашку.
- Ватрушка, - мама пододвигает ко мне блюдце с лакомством.
- Спасибо, - едва слышно благодарю и, оторвав маленький кусочек, жую, не чувствуя вкуса. Ем только, чтобы жить. И с ужасом думаю о возвращении в столицу. Как будто без Леши все это утратило смысл. - Мам, может, мне вернуться домой? - поднимаю взгляд, а мама застывает, не донеся ватрушку до рта.
Я выхожу из пыльного автобуса под ласковые лучи солнца. Не успеваю толком спуститься, как возле двери оказывается Борис и подает мне руку. Его лицо сейчас кажется таким… родным. Как будто я вернулась домой. Едва моя нога касается асфальта, я бросаюсь к нему, и он обнимает меня, крепко прижимая к себе. Я всхлипываю, а он медленно отводит нас в сторону, постоянно поглаживая меня по волосам. Не говорит ни слова, просто гладит и поправляет черную кружевную косынку на моей голове.
Мы стоим так несколько минут, а потом я поднимаю голову.
- Спасибо, что встретил.
Борис поднимает руку и кончиками пальцев стирает слезы с моих щек. Слегка хмурится, а в глазах тревога. Хочется убрать ее так же легко, как он осушает мои слезы, но мне нечем ободрить его. Не сейчас, по крайней мере. Никто даже для меня самой сейчас не подберет слова утешения.
- Поехали поедим, - предлагает Борис.
- Я не голодна, - отвечаю хрипло.
- Чебуреки? Мороженое? Пельмени? Пирожки, в конце-концов? - предлагает он, немного разряжая обстановку.
Я правда не голодна, но Борис старается немного приободрить меня, и мне очень хочется помочь ему в этом.
- Чебуреки, - отвечаю я.
- Тогда поехали.
Забрав мой рюкзак, он обнимает меня за плечи и ведет на выход с вокзала. На стоянке усаживает в машину и, убрав рюкзак на заднее сиденье, занимает водительское место.
Мы едем в полной тишине. Я благодарна Борису, что он не включает музыку и не задает вопросов. Просто везет нас по широким улицам и проспекту куда-то… плевать, куда. Я безучастно пялюсь в окно, периодически ощущая на себе взгляды Бориса. Хочется повернуться к нему, ободряюще улыбнуться, показать, что со мной все в порядке. Но я далека от порядка, а врать Борису почему-то совсем не хочется.
Припарковав машину возле чебуречной, Борис глушит мотор.
- Говорят, здесь самые вкусные. - Посмотрев на него, киваю. - Пойдем?
Мы располагаемся за столиком на улице. Борис идет внутрь, а возвращается с двумя огромными чебуреками на тарелках. Поставив их, снова скрывается внутри кафе, а потом выносит салфетки и две бутылки Фанты. Расставив все на столе, садится напротив. Поднимает свой чебурек и, склонившись над тарелкой… не кусает.
- Смотри, - говорит он, привлекая к себе мое внимание. - Берешь его в руки…
На моем лице появляется небольшая улыбка, а на глаза снова наворачиваются слезы.
- Я знаю, как есть чебурек.
- Тогда приступай, - кивает он на мою тарелку. - Горячие вкуснее всего.
Едим мы тоже практически в тишине, если не считать музыки, льющейся из небольшой колонки, стоящей на подоконнике открытого окна кафе. Самое странное, что в присутствии Бориса даже без разговоров я не испытываю неловкости. Мне комфортно с ним и так. Не знаю, что там чувствует он, но мне хорошо просто от того, что рядом со мной есть человек, который на каком-то тонком уровне понимает меня и не задает лишних вопросов.
Поужинав, мы поднимаемся и, не сговариваясь, идем по улице. Потом сворачиваем в парк и двигаемся по аллее. В какой-то момент Борис берет меня за руку. Все это молча. Без единого слова, без единого взгляда. Все происходит так… правильно. Как будто мы так делали уже тысячу раз. Борис достает из кармана платочек и протирает мою влажную ладошку. Я пытаюсь выдернуть ее. Может, ему неприятно держать меня за влажную ладонь? Но он не пускает. Прячет платочек в карман и ведет меня дальше.
В конце аллеи я тяну его присесть на лавочку. Когда мы опускаемся на нее, я кладу голову ему на плечо и, слегка прищурившись, смотрю на то, как тусклые лучи солнца пробиваются через листья. Совсем скоро оно сядет и наступит ночь. Это меня пугает больше всего. Я останусь одна в своей комнатке в общежитии, и весь кошмар последних дней навалится на меня с утроенной силой, придавливая, как бетонная плита.
- Отвезешь меня сегодня к тете? Не могу оставаться одна.
- Конечно, - отзывается Борис. - А хочешь… хочешь погостить у меня? Ничего такого, - спешит заверить он. - Просто как соседи. Но рядом с тобой все время будет человек, с которым ты можешь поговорить.
Соблазнительная перспектива. Очень соблазнительная. Я даже прикидываю, насколько правильно будет так поступить. И я очень этого хочу. Довериться Борису, вверить себя ему. Уверена, он все сделает правильно. Не станет давить на меня, принуждать к чему-то, просто будет рядом. Но…
- Спасибо, но нет. Я бы хотела побыть с тетей.
- Если вдруг передумаешь, только скажи.
- Ладно, - отвечаю я, а он целует мои костяшки пальцев.
Борис привозит меня к дому тети, когда уже практически стемнело. Выходит из машины и, открыв мою дверцу, помогает выбраться из нее. Передает мой рюкзак, который я тут же вешаю на одно плечо. Встав напротив, Борис поправляет широкую съезжающую лямку, а потом прячет под мою косынку тонкую выбившуюся прядь волос. Руку до конца не убирает, просто опускает ее ниже и касается моей щеки. Она утопает в теплой ладони, а мне хочется зажмуриться и утонуть в этих теплых руках.
- Позвони мне завтра, хорошо? - просит он.
- Зачем?
- Просто хочу услышать твой голос. Иди ко мне.
Давясь слезами, я киваю, а Борис притягивает меня ближе и крепко обнимает. Я оплетаю его талию руками и вдыхаю выраженный мужской аромат туалетной воды.
- Я пойду, - поднимаю голову и смотрю в глубокие темные глаза.
Борис смотрит на меня так… так, будто сейчас поцелует, и я на секунду сжимаюсь. Не хочу поцелуев! Они сотрут с моих губ вкус Леши! Воспоминания о его нежных и страстных прикосновениях.
Но Борис не делает того, что меня так пугает. Вместо этого он прикасается губами к моей щеке. Еле уловимо, нежно, но задерживается чуть дольше, чем раньше.
- Я буду ждать, - шепчет он, и по моей коже разбегаются мурашки.
Я тогда позвонила. И на следующий день тоже, а потом через день. И так постепенно за четыре месяца Борис превратился в Борю и стал для меня особенным, близким человеком. Он не давил, не пытался нахрапом перевести наши отношения на новый уровень. Просто присутствовал рядом, когда был нужен. А с каждым днем он нужен мне все сильнее.
Мы с Борей играли в бильярд, посетили оперу и театр, были в кино, в лунапарке, а сегодня мы на дискотеке. Он не танцует со мной быстрые танцы, но я постоянно ощущаю на себе его взгляд. Откровенно говоря, я и не жду, что он будет танцевать. Леша не танцевал, и я уже привыкла к тому, что мне суждено танцевать только быстрые танцы, потому что мои мужчины не любят медленные.
Но из колонок раздается хрипловатый голос Брайана Адамса, и я уже хочу уйти с танцпола, но останавливаюсь, глядя на то, как Боря приближается ко мне с легкой улыбкой на губах.
- Потанцуешь со мной? - спрашивает он, но скорее для проформы, потому что, не дожидаясь ответа, подхватывает меня за талию, сжимая ладонь в теплой руке, и начинает двигаться.
Я восторженно смотрю на своего спутника и улыбаюсь. Широко. Настолько широко, что мои щеки рискуют просто лопнуть. Боря двигается легко и плавно, кружа меня в танце. Я утопаю в его мужественном запахе, глубоких темных глазах и очаровательной улыбке, которой он каждый раз так щедро одаривает меня.
Положив голову ему на плечо, я прижимаюсь к Боре всем телом. Улыбаюсь, а внутри меня взрываются фейерверки. Это так приятно: понимать, что твой мужчина выполняет все твои капризы.
Мой мужчина?
Я на мгновение позволяю себе посмаковать эту мысль, катая непроизнесенные слова на языке.
Мой мужчина.
После смерти Леши я ни разу не позволяла себе так думать о Борисе. Старалась держать его немного на расстоянии. А сейчас… Я в смятении. Мне уже хочется, чтобы он перешел черту. Чтобы поцеловал меня, приласкал, назвал своей. Он ведет себя так, будто уже присвоил, но поцелуя между нами пока еще не случилось.
Меня бросает в жар от принятого решения и, не думая дважды, я приподнимаюсь на носочки и, заглянув Боре в глаза, касаюсь его губ своими. Всего на секундочку. На мгновение, которое пытаюсь оценить с помощью собственных ощущений. И уже хочу отстраниться, как он кладет руку на мой затылок и плотнее прижимается своими губами. Смягчает поцелуй, ласково водя губами по моим, а потом я приоткрываю рот и позволяю его горячему языку медленно скользнуть внутрь.
Каждый раз, представляя себе поцелуй с Борисом, я думала, что буду чувствовать себя предательницей Лешиной памяти. Мне становилось жутко страшно, что после я сгорю со стыда. Но ничего такого нет и в помине. Единственное ощущение, которое посещает меня: все происходит так, как должно. Все правильно. Логично. И приятно.
Упругий язык Бори ласкает мой, сплетаясь в чувственном танце под хрипловатый голос канадского певца. И у меня начинает кружиться голова. Все тело слабеет, внизу живота скапливается легкое напряжение. И… там порхают бабочки. Не такие, какие были во время поцелуев с Лешей, но тоже чувствительные.
Объятия Бори становятся крепче, и теперь я всем телом жмусь к нему, чувствуя животом твердый бугор в штанах. Меня бросает в жар. Мы же когда-то и до этой части, наверное, дойдем. Но я отбрасываю эту мысль, потому что она вызывает внутри меня слишком сильное волнение. Пока что мы на стадии поцелуев. Головокружительных и вкусных. Таких насыщенных эмоциями и желанием, что просто невозможно оторваться.
Песня заканчивается, начинается следующая, мы останавливаемся, но наши губы и языки не расстаются. Мы продолжаем стоять в толпе танцующих людей и наслаждаться тем, что между нами происходит. Это настолько нежный и в то же время страстный момент, что я начинаю бояться его окончания. И он заканчивается. Правда только через три песни, когда нам уже просто необходимо оторваться друг от друга, чтобы глотнуть кислорода.
Боря смотрит на меня с улыбкой и желанием. Краем глаза я замечаю, как вокруг нас танцуют люди, размахивая руками, но мы как будто в прозрачном коконе, и весь этот шум и веселье просто не долетают до нас.
Боря склоняется к моему уху.
- Пойдем просто погуляем? - предлагает он, а я киваю.
Я на сегодня уже так натанцевалась, что гудят ноги. Короткие ботиночки на высоких каблуках, которые мне подарил Боря, очень удобные. Но два часа танцев все же дают понять, что эта обувь для меня слишком непривычна.
Взяв за руку, Боря выводит меня в фойе, где в гардеробе забирает наши куртки. Помогает мне одеться, потом набрасывает свою кожаную куртку и, обняв меня за талию, выводит в вечернюю прохладу. Ноябрь в этом году выдался теплый, но по вечерам уже можно почувствовать приближение самого холодного времени года.
Мы идем по широкому проспекту, освещенному часто расположенными фонарями. Я улыбаюсь, все еще плавая в состоянии неги. В чем-то моя тетя была права, когда говорила, что мне нужен мужчина постарше. Опытный, уверенный в себе, твердо стоящий на ногах. Боря старше меня на двенадцать лет, и это чувствуется. Но при этом он достаточно прогрессивный, чтобы не отставать от быстро развивающегося общества.
- Я тут вот что подумал, - внезапно произносит Борис. - Может, тебе уволиться с твоей работы?
- Зачем? - недоумеваю я.
- Ты очень устаешь на ней. И позавчера сказала, что иногда у тебя ноют пальцы от того, что ты вынуждена отжимать тряпки. Да и вообще. Такой красивой девочке не место на такой работе.
“Леша тоже говорил, что мое место в теплом кабинете”, - с грустью думаю я.
- Я не могу, - отвечаю, слегка поникнув. - Надо маме помогать. Да и мне надо на что-то жить.
- Я буду тебя обеспечивать. И маме твоей помогать. У тебя будет все и даже больше.
- За какие такие заслуги? - выпутываюсь из его объятий и останавливаюсь лицом к лицу с Борисом. Я знаю эти финты. Вон сколько историй, что мужчины обеспечивают женщин, те с ними спят, а потом эти любовнички женятся на других. Нет, я так не смогу.
- Боря, я… пока не могу ответить. Ты ошарашил меня своим предложением.
- Понимаю. И не требую отвечать сию секунду. Возьми на раздумья столько времени, сколько тебе нужно. Я не собираюсь на тебя давить.
- Спасибо, - робко улыбаюсь я.
- Я просто хочу, чтобы ты знала о моих чувствах. И даже если еще пока не чувствуешь ко мне того же, это не страшно. Надеюсь, со временем ты сможешь ответить взаимностью. А сейчас просто позволь мне тебя любить.
- Ладно, - выдыхаю еле слышно.
Легонько сжав мою талию, Борис целует меня в лоб, а потом отстраняется и, взяв меня за руку, ведет дальше по улице.
- О чем ты мечтаешь? - спрашивает он так легко, будто секунду назад не предлагал мне решить мою судьбу.
- О море.
- О море? - он удивленно приподнимает брови.
- Да. Я была на море всего раз. Мне тогда было восемь, и маме удалось получить путевку в лагерь. Она отправила меня на целых три недели. Сначала я жутко не хотела. Боялась. Но потом уезжала со слезами. Пионерский лагерь - это вообще какое-то особенное место. Находясь там, думаешь, что все те новые друзья - на всю жизнь. А потом с сожалением наблюдаешь, как письма приходят все реже, а впечатления от лагеря остаются только на пожелтевших от времени фотографиях. И все равно у меня очень теплые воспоминания. Так вот там я влюбилась в море. Мне даже не обязательно было купаться, достаточно просто видеть бескрайний водоем и слышать плеск волн, накатывающих на берег. А ты любишь море?
- Наверное, как и у всех, море ассоциируется у меня с отпуском. Так что скорее люблю, чем нет. Куда бы ты хотела съездить на море?
- Не знаю… - тушуюсь я. - А какой выбор?
- Целый мир.
- Целый мир? - выдыхаю благоговейно.
- Любая страна. Турция, Египет, Греция…
- Даже Греция?
Откровенно говоря, я в шоке. Тут единожды за всю жизнь съездила на море, и уже считаешь за счастье искупаться в каком-нибудь ближайшем озере. И вдруг мне предлагают целый мир.
- Хочешь, слетаем в Турцию?
- А нас пустят?
- А кто нас остановит? - подмигивает мне Боря.
За легкой болтовней я не успеваю понять, как мы доходим до моего общежития. Остановившись, Боря притягивает меня в свои объятия. Накрывает мою щеку ладонью и заглядывает в глаза.
- Не хочу тебя отпускать.
- Но надо, - отзываюсь я. - Завтра мне на работу.
- Подумай над моим предложением, Люба. Не торопись, взвесь все “за” и “против”. Я буду рядом в любом случае, какой бы ответ ты не дала.
- Правда?
- Да, - шепчет он и, наклонившись, снова целует меня.
Так же тягуче и нежно, но с напором. И я невольно сравниваю то, как целуется Борис и как целовался Леша, хоть это и заставляет мою слегка притупившуюся боль всколыхнуться. Леша целовал порывисто, жадно, как будто не мог никак насытиться моим вкусом. А Боря… он целует страстно и очень по-мужски. Каждое движение его языка уверенное, напористое. Губы скользят медленно, но при этом я чувствую его голод и жажду. Не только из-за упирающегося мне в живот члена, но и благодаря каким-то особым вибрациям, которые он посылает моему телу.
Я растворяюсь в поцелуе. Мысли испаряются и остаются только инстинкты, ощущения. Да, возможно, я не испытываю тот шквал эмоций, который был с Лешей. И все равно мне нравится, как целует Боря.
- Прости, что сделал тебе предложение так криво, - разрывая поцелуй, говорит Боря мне в губы. - У меня бы получилось лучше, если бы подготовился.
- А ты разве не готовился предложить мне жить вместе?
- Я уже очень давно хотел предложить тебе это, но все как-то не мог улучить удобный момент. Хотя вечер, когда мы оба выпили, тоже нельзя назвать слишком удобным, - хмыкает он. - В общем, как получилось.
- Все хорошо, - глажу его по плечу.
- Я правда очень хочу, чтобы ты стала моей женой.
- Я подумаю, - обещаю в который раз.
- А завтра я хочу пригласить тебя к себе на ужин.
Как только Боря это произносит, мое сердце ускоряется. Я тяжело сглатываю.
- К себе домой? - уточняю.
- Да.
Я еще не была у него в гостях, хоть он и приглашал несколько раз. Мне казалось это лишним. А сейчас он снова зовет, но уже как-то по-другому. Будто с намеком. С подтекстом, хотя я знаю, что у Бори нет двойного дна. Он просто озвучивает свои желания - прямо и без экивоков. Поколебавшись примерно пару секунд, я киваю. На лице Бориса тут же расплывается широкая улыбка. Ох, надеюсь, я не пожалею.
Следующим вечером Боря привозит меня к своему дому в центре города. Огромное монументальное строение, чем-то похожее на дом, в котором живет моя тетя. Квартира тоже немаленькая. Три больших комнаты. Одна из них спальня - но я туда намеренно не заглядываю, - большая гостиная и дополнительная комната, в которой Боря устроил свой кабинет. Я специально обратила внимание на порядок. На столе Бориса аккуратно разложены картонные папки и скоросшиватели, а посередине стоит… компьютер! Я никогда их не видела, но много слышала о них. Интересно, он на нем работает?
В гостиной отдельно стоит деревянный круглый стол, накрытый к ужину. Пока я рассматриваю статуэтки на камине, Боря приносит блюда из кухни. Он категорически запретил мне помогать. Вручил бокал с соком - от шампанского я отказалась, - и ушел на кухню греть заказанный им из ресторана ужин.
- Я сам не готовлю, - говорит Боря, подойдя ко мне. - Могу состряпать только яичницу.
- Чем же ты питаешься?
- Иногда для меня готовит мама, но чаще всего я питаюсь вне дома.
- Понятно, - киваю я и улыбаюсь.
- Прошу за стол.
Мы ужинаем под приятную музыку и легкую болтовню. Но, несмотря на легкость атмосферы, я все равно чувствую, как сильно она меняется между нами. Взгляд Бориса постепенно темнеет. Он окидывает меня им, поджигая кожу и заставляя плавиться. Периодически мое тело покрывается мурашками, и я пытаюсь спрятаться за бокалом, потому что щеки просто пылают.