Цепеш

Пролог

Что есть жизнь – никто не знает,
Кто все точки над i расставляет.
В чем же смысл жизни, твоей и моей?
Кто постиг все тайны о ней?

Может мудрецы, может старики,
Или великие мира умы?
Или те, кто с чистою душой,
Обретут после смерти вечный покой...

"С кем поведешься, от того и наберешься" – гласит народная мудрость. И она не лжет. Говорят, человека формирует общество, окружающая среда. Потому не стоит судить других за их поступки, какими бы ужасными они ни казались. Ведь каждый способен на худшее, порой даже не замечая этого...

Влад сидел в своем громадном кабинете, устремив взгляд в одну точку. Роскошь помещения больше не радовала глаз: богато украшенные стены казались потускневшими, портреты возлюбленных – безобразными, дорогие тюлевые занавеси – жалким тряпьем. Массивный дубовый стол, занимавший центральное место в комнате, был завален нетронутыми документами. Среди папок с делами виднелась початая бутылка крепкого алкоголя. Вечерний свет едва пробивался сквозь тяжелые складки штор.

Он окинул взглядом четыре портрета на стенах, вглядываясь в знакомые черты. Когда-то он любил каждую из изображенных женщин. Каждая обладала своим неповторимым очарованием. Цежара, воспитанная в скромной аристократической семье, отличалась изяществом и нежностью. Она виртуозно владела музыкальными инструментами и обладала чарующим голосом. Своей игрой на лютне она могла усыпить его за считаные минуты, что спасало от частых кошмаров. Дилара – кроткая наложница, присланная в дар персидским чиновником, – покоряла беспрекословной преданностью. Дарина, дочь купца с северных земель, была своенравной красавицей, но при этом умной и рассудительной собеседницей. С ней можно было часами беседовать о чем угодно, особенно о его странных предпочтениях и их истоках. Но всех их объединяла общая судьба: каждая погибла при трагических обстоятельствах – все они наложили на себя руки.

Он чувствовал себя проклятым, виновным в их смертях – все, кого он любил, погибали. Хотя он не был причастен к этому напрямую, необъяснимое чувство вины не отпускало его. Бессонные ночи стали его спутниками, а воспоминания о каждой из женщин терзали душу невыносимой болью. Впрочем, на его руках было достаточно других преступлений, чтобы душа не знала покоя. Однако к своим возлюбленным он всегда относился с нежностью.

Его взгляд остановился на последнем портрете, появившемся в комнате только вчера, – портрете той, что избежала участи остальных. Этим изображением он любовался больше прочих, ведь еще вчера мог восхищаться не портретом – самой женщиной вблизи. Мог прикоснуться к ней, ощутить теплоту тела, вдохнуть ее неповторимый аромат – тонкий запах полевых цветов, смешанный с углем и металлом. Но сегодня все изменилось. Она покинула его, оставив лишь конверт с прощальным письмом.

У Влада не хватало решимости вскрыть послание. Он пытался несколько раз, но дрожащие руки отказывались повиноваться. Пальцы немели при каждом прикосновении к плотной бумаге конверта. Он снова поднял глаза на портрет. С холста на него смотрела черноглазая крестьянка с пышными каштановые волосами, которые спускались ей на широкие плечи. У нее были простоватые, но удивительно обаятельными чертами лица. Пышные, каштановые волосы спускались ей на широкие плечи. Этим она отличалась от остальных – девушек знатного происхождения и богатых семей. Простолюдинка, однако ничуть не уступавшая им. Он был связующей нитью между ними, хотя сами они никогда не встречались. Все они – лишь разрозненные эпизоды его жизни.

С последним эпизодом он отчаянно не желал расставаться. Фири... Даже имя ее было до невозможности простым. Она заставила его забыть обо всем на свете. Ему было безразлично ее происхождение: мозолистые руки казались драгоценнее изящных пальчиков столичных барышень, а простой льняной сарафан – прекраснее изысканных бальных нарядов. Он жаждал лишь одного – чтобы она принадлежала ему не только телом, но и душой. И ведь он сделал для нее все возможное: привез в замок, облачил в шелка, подарил роскошную жизнь, даровал благородное имя – Элен. Теперь она не дочь безродного кузнеца, а знатная дама с аристократической родословной.

За последнее время с ним произошло столько всего, что ему была необходима поддержка. Не просто поддержка – ее поддержка: искренняя, безыскусная, идущая от самого сердца. Что же случилось, черт побери? Куда она могла исчезнуть? Почему покинула его в столь тяжелый момент, ведь, казалось, ничто не предвещало...

Внезапно в памяти всплыли обрывки воспоминаний. Что-то все-таки было: отведенный взгляд при неудобном вопросе, дрожащие пальцы, участившееся недомогание. Возможно, в глубине души он это чувствовал, но не хотел признавать.

Он держал в руках ее письмо, одиноко лежавшее на их кровати. Наконец решился. Дрожащие пальцы медленно надломили конверт. Сургучная печать треснула, нарушив тишину кабинета глухим звуком, и красные крошки осыпались на ковер. Он достал письмо, развернул его... Бумага была исписана неровным почерком человека, редко державшего перо в руках. Ведь и грамоте она обучилась лишь в стенах этого замка, и до сих пор каждое слово содержало не менее одной ошибки.

Влад закрыл глаза. Глубоко вздохнул и, переждав несколько мгновений, начал читать:

«Влад, пишу тебе это письмо, чтобы попросить прощения. Лично сделать этого, как ты понимаешь, я не могу. Прости, но я не могла поступить иначе. Ты не оставил мне выбора. В кузнице все просто: нет благородных дам с их вечными интригами, нет тех, кто ежедневно пытается навредить. Я истосковалась по жару огня и безмятежному спокойствию вечернего отдыха после изнурительного рабочего дня. По запаху раскаленного металла, по звону молота о наковальню, по теплу очага и грубому деревянному столу, за которым мы с отцом делили скромный ужин.

Меня удерживала лишь твоя любовь. Но ты изменился. И эти перемены пугают меня.

Помнишь ли день нашей первой встречи? Я, наверное, никогда его не забуду...

Глава 1

Она бежала сквозь густой туман, окутывавший всё вокруг плотной завесой. Каждый шаг тянул её в неизвестность, словно бег с закрытыми глазами. Влажный воздух оседал мелкими каплями на коже, затрудняя дыхание. За ней кто-то гнался. Она не видела преследователя, но отчётливо ощущала его присутствие: тяжёлое, прерывистое дыхание за спиной, глухие шаги по мягкой лесной подстилке, едва уловимый шорох одежды. Леденящий страх медленно расползался по телу, сковывая движения, — от кончиков пальцев ног, поднимаясь выше по икрам, бёдрам, животу, груди, рукам, достигая кончиков ушей. Она не оглядывалась — нельзя было терять ни секунды.

Узкая тропинка петляла между высокими соснами, чьи стволы выступали из тумана внезапно, словно призрачные стражи. Это место... Она уже бывала здесь, переживала этот момент снова и снова, но каждый раз ощущения оставались такими же острыми, как в первый раз.

Неожиданно под ногами захрустели мелкие камни. Почва изменилась — стала твёрдой и неровной. Тревожный сигнал вспыхнул в сознании, но остановиться она не могла. Туман впереди начал редеть, открывая жуткую картину: тропинка обрывалась в пустоту. Чёрная бездна манила её. Несколько последних шагов. Сердце гулко стучало в груди. Оттолкнувшись от края, она прыгнула. Внизу бурлила тёмная река, готовая принять её в свои объятия.

Но падения не случилось. Вместо этого она почувствовала, как её тело устремляется вверх. Взглянув на руки, она увидела, что они объяты пламенем. Огонь охватил всё её тело, но не причинял боли — он словно стал частью её существа. Новое, незнакомое чувство переполняло её: абсолютная свобода, будто все земные оковы спали разом.

«Анна», — прорезался сквозь видение знакомый голос. «Анна», — повторил он нежно и настойчиво. Веки дрогнули, и реальность вернулась резко, без предупреждения. Перед ней стояла Лариса, её лучшая подруга и соседка по комнате в университетском общежитии, с озабоченным выражением на лице.

— Аня, тебе пора вставать, ты же не хочешь опоздать на занятия, — эту привычную фразу Лариса произносила каждое утро с неизменной настойчивостью. Только воскресенье оставалось священным днём, когда Анна могла позволить себе настоящую роскошь — глубокий, крепкий сон без звонков будильника и настойчивых напоминаний соседки.

— Лариса, будь человеком, дай мне поспать, — голос Анны звучал приглушённо и жалобно из-под одеяла. — Я всю ночь не сомкнула глаз, этот проклятый гром грохотал, как артиллерийская канонада.

Она нащупала подушку и накрыла ею голову, пытаясь отгородиться от реальности и утреннего света.

— Я спала как убитая, даже ни разу не проснулась! — Лариса энергично поднялась с кровати, её босые ноги неслышно ступали по прохладному полу. — Почему ты так боишься грома, молний и всех этих природных капризов?

Она решительно подошла к окну и одним движением раздвинула тяжёлые бордовые шторы. Яркий солнечный свет хлынул в комнату безжалостным потоком, заставив Анну болезненно зажмуриться. Весеннее солнце било прямо в глаза, отражаясь от стёкол соседнего здания и создавая на стене причудливые блики.

В этом году грозовой период начался неестественно рано — сейчас только середина апреля, а столбик термометра за окном уже поднялся до двадцати градусов, что для Москвы было несвойственно. Тополя во дворе университетского общежития выбросили первые клейкие листочки, а на газонах пробивалась ярко-зелёная трава.

На улицах города царило оживление: москвичи спешили сменить тяжёлые зимние пальто на лёгкие куртки, многие и вовсе обходились без верхней одежды, дачники радостно потянулись на свои участки, предвкушая ранний посевной сезон. Но для Ани эта преждевременная жара была сущим кошмаром. Ранние тёплые дни несли с собой проливные дожди с гремучими раскатами. Календарная весна превратилась для неё в период постоянной настороженности.

Подруга уже заварила кофе, и мысль о необходимости пить этот напиток, чтобы продержаться на занятиях, вызвала у Ани внутреннее отторжение. Горький вкус уже ощущался на языке.

Аня подняла взгляд на подругу, разглядывая её с тихой завистью. Почему Ларису не преследуют кошмары? Как ей удаётся жить так легко, словно не неся на плечах груза прошлого?

Лариса действительно была необыкновенно красива: медно-рыжие волосы крупными локонами спускались до талии, большие изумрудные глаза излучали внутренний свет — глаза, которые, казалось, никогда не знали слёз. Её способность оставаться весёлой вопреки обстоятельствам, дарить радость окружающим, даже когда собственное настроение далеко от идеального, казалась Анне почти сверхъестественной. Когда настроение падало до отметки «жить не хочется», Лариса каким-то необъяснимым образом находила способ вытащить из этой пропасти.

«Как ей это удаётся?» — этот вопрос вновь и вновь всплывал в сознании Анны, вечно пребывавшей в околодепрессивном состоянии.

— Тебе опять снились кошмары? — Лариса присела на край кровати, её голос смягчился.

— Не совсем... сегодня... — но Лариса перебила её, не дав договорить:

— Я думаю, молнии и гром — это просто оправдание, чтобы их прикрыть. Ведь я права? — В её зелёных глазах читалось неподдельное беспокойство.

Она помолчала секунду, подбирая слова, затем продолжила с нежным укором:

— Пойми, Анна, ты не смогла бы их спасти. Забудь о них... То есть, — она запнулась, понимая неудачность выбранных слов, — забыть, конечно же, ты их не сможешь, просто... просто не думай постоянно об этом. Так будет намного легче, — её пальцы нервно теребили край покрывала. — Тебе давно пора отпустить прошлое и начать жить настоящим.

Её лицо вдруг просветлело, словно её осенила спасительная мысль.

— Тем более, — она выпрямилась, и в голосе появились задорные нотки, — осталось всего пять дней, и мы отправимся... — она сделала многозначительную паузу, — куда?

Глава 2

Она снова бежала через лес. На этот раз воздух был кристально чист, без привычной пелены тумана. По обеим сторонам высились могучие сосны и ели, их стволы поднимались ввысь, словно колонны древнего храма. Кроны деревьев переплетались настолько плотно, что создавали непроницаемую зелёную стену, за которой невозможно было что-либо разглядеть.

Тропинка под ногами постепенно расширялась: утрамбованная земля сменилась россыпью мелких камешков. Впереди, на вершине пологого холма, возвышался огромный белый замок. Анна узнала это место — именно сюда она держала путь.

Внезапно тишину разорвал звук плача. Пронзительный, полный невыразимой скорби голос заставил её остановиться. Анна огляделась: она точно помнила, что бежала одна, вокруг не было ни души. Но стоило ей повернуть голову влево, как она отшатнулась — в нескольких шагах стояла молодая девушка с тёмными волосами, примерно её возраста.

Незнакомка плакала, не останавливаясь. Её плечи вздрагивали от рыданий, руки были прижаты к груди. Даже когда Анна приблизилась, женщина, казалось, не заметила её присутствия.

— С вами всё в порядке? — осторожно спросила Анна.

— Их убили, их убили... — бормотала незнакомка, раскачиваясь из стороны в сторону. По телу Анны пробежал холодок. Она ещё раз оглянулась — кроме них, вокруг никого не было.

— Кого убили? — встревоженно спросила Анна.

Женщина медленно подняла голову. Её карие глаза, покрасневшие от слёз, были полны такой глубокой печали, что у Анны перехватило дыхание. Незнакомка вытянула дрожащую руку, указывая на дорогу:

— Твоих сестёр.

— Постойте, но ведь у меня нет сестёр, - сказала Анна, и её голос дрогнул. Она медленно повернулась назад, туда, куда указывала незнакомка своим тонким пальцем. Сухие листья под ногами тихо хрустнули. "Конечно же, никого позади меня быть не может, - пронеслось в голове. - Скорее всего, у этой женщины что-то не то с головой", - успокаивала себя Анна.

Но следующий момент заставил её застыть на месте. Посреди пустынной дороги лежали два младенца, укутанные в одно потёртое бежевое одеяльце с выцветшим узором. Что-то неестественное было в их позах, в неподвижности маленьких пальчиков, в бледности восковых лиц. Они не шевелились, не издавали ни звука, и самое страшное — не дышали. Их грудные клетки застыли, словно у фарфоровых кукол. По всей видимости, они были мертвы.

Первая мысль обрушилась на неё тяжёлым молотом: как она могла не заметить их раньше? К горлу подступила тошнота, вязкая и удушающая, а ноги стали ватными. Анна судорожно сглотнула, пытаясь удержать подступающую дурноту. Резко развернувшись к странной девушке, надеясь найти хоть какое-то объяснение происходящему, она обнаружила лишь пустоту. Незнакомка растворилась в воздухе, будто её и не было.

С колотящимся сердцем Анна вновь повернулась к страшной находке, но протоптанная тропинка была пуста. Ни младенцев, ни одеяла — словно всё это было лишь игрой воспалённого воображения.

Минуту постояв в задумчивости, Анна провела ладонью по лбу и решила продолжить свой путь, списав всё произошедшее на переутомление. Прохладный вечерний воздух немного прояснил мысли. Она направилась к замку размеренным шагом. В голове настойчиво крутились слова той загадочной женщины. Даже если это были простые галлюцинации, вызванные усталостью, Анна никак не могла взять в толк, почему незнакомка говорила о сёстрах. У неё никогда не было сестёр – только младший брат... но и его уже нет. Обычно её видения касались только погибшей семьи. Но сегодняшнее происшествие выбивалось из привычной картины. Анна решительно тряхнула головой, прогоняя тревожные мысли.

Массивный силуэт замка вырастал перед ней, его светлые стены величественно возвышались в сумерках. Оказавшись у порога, она остановилась перед небольшими деревянными воротами, украшенными изысканной серебряной вязью. Анна трижды постучала витым бронзовым молотком. Через несколько секунд послышались размеренные шаги, и двери открыл Ванич, её преданный слуга. Его седеющие виски и строгий чёрный камзол придавали ему особенно представительный вид.

Поклонившись с безупречной учтивостью, он произнёс:

— Прошу прощения, моя госпожа, я заставил вас ждать.

— Ничего страшного, — ответила Анна, проходя в просторный холл, — наши времена требуют осторожности.

— Тогда я осмелюсь заметить, — в голосе Ванича промелькнула едва уловимая тревога, — что с вашей стороны неразумно выходить из замка без сопровождения.

— Я знаю, — она коснулась перил широкой лестницы, — но такова уж моя натура. Он приехал?

— Да, моя госпожа, — Ванич выпрямился ещё больше, — осмелюсь заметить, что он весьма обеспокоен вашим поведением.

— Я это учту, — спокойно ответила она.

И только сейчас девушка осознала, что она не может быть ни в каком замке. Она должна быть в тесной комнате общежития вместе с Ларисой и мирно спать. Может, это очередной сон? Точно — лес с его шелестящими кронами, безумный бег по влажной траве, странные видения, затягивающие сознание. Это может быть только сон. Но она в этом сне не могла управлять ни своими действиями, ни словами, слетающими с губ. Она скорее наблюдатель, заключённый в чужом теле.

И язык, на котором «она» общалась со слугой, был определённо знаком. Певучие интонации, раскатистые согласные — похож на румынский, возможно, валашский диалект? Неужели истории про графа Дракулу настолько глубоко проникли в подсознание Анны, что теперь преследуют её в ночных видениях? Ей показалось это невероятно забавным.

Но внезапно её поразило острое чувство дежавю — ощущение того, что она уже бывала в этом замке. Ведь и вправду, она двигалась здесь уверенно, как хозяйка. Вот она прошла через огромный холл с гулкими сводами и мраморным полом, поднялась по широкой лестнице красного дерева, располагавшейся посередине. Её шаги эхом отражались от стен, когда она двигалась по длинному, но слегка узковатому коридору, и остановилась у массивной дубовой двери одной из комнат.