Чародей из Серого замка

Змеево логово

1.1

За Богумилом пришли, когда солнце вовсю клонилось к закату, а из-за корявых, как душа грешника, туч выползала чахлая луна. В дверь постучали, точнее, робко поскреблись.

- Милсдарь, там это… стражники внизу, хотят сопроводить вас в усадьбу. Говорят, с вами лично господин Синекур знакомиться желает, - пролепетал стоящий на пороге мальчишка, что час назад подавал ему внизу в трактире запеченное вепрево колено с горчицей, такой ядреной, что от нее до сих пор свербело в носу.

Еда была хороша, а малец, которого хозяин отправил обслуживать гостя, трясся так, что Богумил пожаловал ему сверх платы медяшку – за усердие. Поди не каждый согласится даже за большую мзду обслуживать колдуна, борющегося с нечистью поганой, да чудищами. Богумил понимал – к нему отправили самого бесполезного работника, которого в случае чего не жалко. Видно же: слабый, недокормленный, ключицы из ворота застиранной рубахи выпирают, руки тонюсенькие, как у девки. Но стоит, держится, блюдет лицо трактира. «Золотые головы» в Бродянике не зря считались лучшим заведением в округе.

Богумил невольно вспомнил себя в этом же возрасте. Семью кметов, где праздничными были те редкие дни, когда отчим не пил. Тогда матушка улыбалась чаще, пела детям колыбельные, пекла тестяных «уточек» с собранной в окрестных лесах ежевикой. Были деньки, да…

В подполе, когда отчим впадал в злобное хмельное буйство, они прятались намного чаще.

А потом матушка застудилась, полоща белье на речке, и померла, трех дней не прошло. А через сутки после похорон явились ведуны из Серого замка. Назывался он, конечно, по-другому, но дети, двое темноволосых мальчишек и девчонка – рыжая конопушка, этого не знали. И человек, которого они всю жизнь любили и почитали, хотя, справедливости ради, не за что было его ни любить, ни почитать, продал отпрысков за три злотых чернокнижникам в услужение.

С тех пор минуло почти двадцать лет. Миленка так и осталась в замке, где юнцов растили, как будущих воинов против нежити. И да, учили среди прочего и чернокнижию, ведь надо уметь разбираться и с последствиями наведенных злых чар. Вышла замуж за одного из писарей и, кажется, была счастлива. Во всяком случае, ходила довольной, румяной, справно одетой и не битой. Муж ее хмельным брезговал, потому Богумил был за младшую сестру-егозу спокоен.

Брат Вацлав погиб прошлой зимой случайно – поехал на пару часов в соседние Малые Топи, проредить поголовье болотных кочечников, а нарвался на букавца, насмерть поранившего его огромным изогнутым рогом.

А сам он, Богумил, нынче едет в Чаросвет по указанию повелителя Царьграда, выслеживать штригоя. Проклятый упырь налетел, откуда не возьмись, среди бела дня, что для их кровососьего племени и вовсе дело неслыханное, скогтил младшую дочку короля Феофана и унес в горы. Искали девчонку неделю. Нашли только изуродованную голову.

Феофан чуть с ума не сошел от ярости. Собирался сам ехать за штригоем в поход. Советники во главе с верховным наставником Серого замка Радагастом Мудрым отговорили.

«Тут не грубая сила нужна, повелитель. Погубит вас упырь, коли поедете вдогонку с отрядом, передавит в пути по одному. Сильна тварь, раз уж ей дневное светило не помеха. Тут нужны опыт, хитрость и холодный расчет. Горе же туманит рассудок, заставляя забыть об осторожности. Останьтесь. Я знаю, кого послать, он и один справится. На рожон не полезет, будет внимателен. Привезет вам голову паскудника», - пообещал Радагаст.

И вот теперь Богумил в дороге уже неделю. Ехал в одиночку на пегой норовистой кобыле Жарехе, ночевал один раз в трактире с клопами, которых удалось вывести из одежды только заклинанием Священного Огня, два раза – в избах, что топили по-черному. Селяне боялись нелюдимого черникнижника в зеленом камзоле, подбитом дорогим бархатом (дублет, рукава которого были окованы серебром против нежити и природных нечистецов, Богумил надевал только перед боем), но препятствий не чинили. Отлично понимали: до градоправителей с их защитой далеко, до ксендзов с их молитвами – тоже. А упыри с незаложными покойниками и прочей пакостью – вон, за околицей.

Однако Бродяник оказался селом большим и зажиточным - был здесь и небольшой храм, и неплохая мыльня, и веселый дом с гулящими девками (все заведения находились на одной улице), и даже свой пан, шляхтич Синекур, которому жители платили оброк. Наверняка уже услышал о молодом колдуне, прибывшем в город с королевской грамоткой. В документе наказывалось препятствий обозначенному лицу не чинить и всячески содействовать в его стремлениях. Наверное, одичавший в глуши пан решил на диковинного гостя поближе глянуть. Не каждый день столичные колдуны улочки Бродяника узорчатыми сапогами с серебряными набойками топчут.

Богумил расчесал темно-каштановые волосы пятерней, затянул их кожаным шнурком в короткий хвост и со вздохом покосился на кровать, где лежала чистая рубаха.

«Не сейчас, - думал он. – Пан - не девка, чтобы нарядным к нему идти. Узнаю, какого лешего он хочет, и сразу в бани. А потом - к бабам, злотого хватит, чтобы весь их притон выкупить на ночь. Возьму троих, самых красивых, чтобы зубы были целые, сиськи размером с дыню, и бесы плясали в глазах. Прикажу, чтобы спать мне всю ночь не давали, ласкали без устали…»

Богумил с сожалением вынырнул из сладостных мечтаний, нацепил на еще не снятый камзол пояс с двумя клинками и шагнул к порогу комнаты.

- Ну, малец, веди. Посмотрим, что там у вас за пан Синекур.

*

1.2

Усадьба выглядела богато, но запущенно. Вокруг дома с потрескавшимися мраморными ступенями и колоннами загадочно шелестел мрачный сад с давно не стриженными деревьями и кустами, в кронах которых цвиркали горластые птахи. А состояние живой изгороди было таким, что впору заводиться лесовикам. Богуслав на всякий случай перепроверил, точно ли взял с собой вдобавок к обычному стальному кинжалу еще и серебряный.

В подворье около усадьбы пана Синекура играли свадьбу – длинный и сутуловатый конюх Вячко брал в жены кухонную девицу Агнешку, румяную и пухлую, но очень скромную в поведении. В невесть откуда взявшемся белом платье, расшитом жемчугами, она напоминала тестяную опару, грозящую вот-вот выползти из кадушки.

Поиски упыря. 2.1

Чаросвет был известен тем, что в нем уже триста лет стояла магическая школа имени Левии Цинтарской, куда определяли детей с невысоким даром, способных стать сельскими знахарями, заклинателями погоды, повитухами и иже с ними. Ментальников, способных читать мысли, целителей-универсалов, боевых магов и охотников за нежитью обучали в Царьграде.

Идеальное место для штригоя, что черпал силу из молодой крови. Это столичных отпрысков из богатых семей в случае пропажи начинали искать через несколько часов. А здесь студенты попроще, зачастую имевшие за плечами лишь скудный чародейский дар и желание найти себе на задницу всевозможных приключений. Зарабатывали юнцы на кусок хлеба и крышу над головой, чем придется. В лучшем случае показывали по тавернам фокусы и торговали слабенькими зельями от прыщей, в худшем – отдавали себя местным богатеям, охочим до молодого тела. Главное, чтобы сластолюбцы не только платили за утехи, но и учиться при этом дозволяли.

«В школу надо бы наведаться обязательно, поговорить с тамошними преподавателями, не пропадал ли кто из недорослей внезапно и с концами, и не находили ли окровавленных тел учеников в переулках, - думал колдун. - Или Анну заслать? Она с девицами общий язык хорошо находит, может, и разговорит кого. Девки юные – они глазастые, зачастую подмечают то, что взрослые не увидят и под собственным носом».

Для жилья сняли три комнаты в постоялом дворе у городской площади. Лешек, начавший жаловаться на усталость и неудобства еще на въезде в Чаросвет, выбрал большую и удобную спальню, на верхнем этаже и с большими окнами. Богумил только рукой махнул, катись, дескать, с глаз моих, только недалече, к дознавателям ведь идти надо.

Анна непривычно скромным голоском попросила колдуна уступить ей дальнюю комнату, окна которой выходили на сад, и тот согласился, поставив взамен условие – прогуляться после отдыха около школы имени Левии Цинтарской и разговорить тамошних учеников. Сам же заказал и с удовольствием съел сытный горячий обед в трактире на первом этаже, а перед этим сунул подавальщице в декольте медяшку и заговорщическим шепотом попросил принести кружку огуречного рассола. Проверенное средство окончательно сняло похмелье и провело колдуна в доброе расположение духа.

Он как раз заканчивал трапезу, когда за ним пришел посыльный из костела святого Анхеля - местный ксендз приглашал столичного гостя и его сопровождающих на чай. Изрядно удивившись, Богумил все же поднялся на верхние этажи, забрал из комнаты недовольного и заспанного Лешека, заставил того переодеться и прополоскать рот мятным настоем.

Анна уже ждала их внизу. Вместо привычного камзола и мужских брюк на ней были белая рубаха и темно-зеленый корсет со шнуровкой, а также юбка до пола из айлиньского шелка, из-под которой торчали кончики узорчатых дамских сапожек. На плечи она набросила бархатную накидку, отороченную беличьим мехом, а черные волосы заплела в косу и спрятала под атласную шапочку с золотой вышивкой.

- Видишь, веду себя прилично, как порядочная женщина, - усмехнулась Анна.

Колдун лишь оторопело моргнул, не в силах оторвать взгляда от ее декольте. В ложбинке меж небольших, но пышных грудей поблескивала на цепочке вчерашняя змейка, пронзенная мечом.

- Не о том думаешь, - с досадой поморщилась жрица. – Нас дела ждут важные. А у вас, мужиков, только сиськи на уме.

И первой вышла из дверей на улицу, следуя за посыльным.

Чаросвет Богумилу нравился – много юнцов и девиц на улицах, все хохочут, щебечут, о чем-то жарко спорят. Энергия молодости так и бурлила в воздухе, невольно заражая желанием жить, веселиться и дышать полной грудью. Приятно широкие улицы, лавки со сладостями и медовухой. Цену спрашивали невысокую, так что колдун, поддавшись обаянию городка, купил себе и сонному панычу два рогалика с маковой начинкой, а Анне – петушка на палочке. Та недоверчиво хмыкнула, но угощенье приняла.

Ксендз Густав был низковат, полноват и лыс, а в белом одеянии и вовсе походил на большое и добродушное кремовое пирожное из кондитерской на углу. Костел был ему под стать – светлый, просторный, с огромными окнами-витражами, благодаря которым внутреннее убранство сияло причудливыми разноцветными всполохами.

- Мне написал старинный товарищ, служитель из Бродяника, попросил оказать вам всяческое содействие, - объяснил он за чаем. – Я и велел городской страже предупредить меня, как только вы войдете в город. О вашей нужде знаю, чем смогу – помогу.

Он взглянул на развалившегося на стуле Лешека и деликатно кашлянул.

- Если молодой господин захочет исповедаться в своих грехах, я к вашим услугам…

- Не захочу, - мотнул тот немытой головой. – С девицами ложе делить не постыдно, а что это не девица была, так я и знать не знал, и ведать не ведал. Может, и неправ колдун. Пусть дознаватели-менталисты скажут, как оно было на самом деле.

Ксендз укоризненно вздохнул, но настаивать не решился. Вместо этого предложил пройти унизительную процедуру прямо в стенах костела, чтобы стражники при магистрате на смех околдованного юнца не подняли, да на весь город потом не ославили. Анна тут же откланялась и убежала в школу, беседовать с учениками. Богумил остался – он хотел послушать дознавателей.

Те прибыли через полчаса – двое высоких тощих мужиков с гладко выбритыми угрюмыми лицами. Долго держали Лешека то за запястье, то за виски, бубнили молитвы себе под нос. Затем попробовали артефакт, от воздействия которого паныч взвыл, словно огретый по хребту осел, и грязно выругался. Но и тогда деликатный ксендз лишь поморщился, замечание делать не стал.

- Бесполезно, - выдохнул один из дознавателей спустя полчаса. – Разум подчищен на славу, еще и постарались, вместо провала в памяти ту самую девицу красивую нарисовали. Силен, стервь, и умен. Сможете к нам завтра прийти, пан Лешек? У нас еще много артефактов в запасе.

- Не таких болезненных, - добавил его коллега, увидев вытянувшееся лицо шляхтича. – Не переживайте, разум мы вам восстановим в целости и сохранности.

2.2

- По-почему? – голос у Богумила дрогнул.

Жрица Безымянной матушки повернулась и уперла руки в бока.

- А с чего ты тогда решил, колдун, что я с тобой лягу?

Богумил не сразу расслышал ее слова – он смотрел, не отрываясь, на розовые соски-ягодки, хорошо видные сквозь тонкий дорогой лен. А когда осознал, о чем его спросили, сжал губы и нахмурился.

- А что, нехорош я для тебя, жрица? – ответил он с вызовом.

- Может, и хорош, - пожала та плечами, как ни в чем не бывало. – Да только после всех борделей на пути от Царьграда да Чаросвета на кой черт ты мне сдался? Франц-венерию после тебя лечить или еще что повеселее?

- Ополоумела совсем? – задохнулся колдун от возмущения. – Или я тебе сопляк безусый, который к бабе не знает, с какой стороны подойти, и разрядится себе же в штаны, увидев первую же мокрую… А, чтоб тебя!

Богумил отвернулся и присел на кровать. Руки тряслись от гнева, пальцы то и дело сжимались в кулаки.

- Чтобы ты знала – я тоже в целительстве кое-что смыслю, и уж не допустить до себя заразу всякую смогу, не сомневайся! Тем более, такую… поганую.

- Ладно. - хмыкнула бесстыжая жрица. – А как насчет всего остального? Ты сейчас злишься и готов меня скрутить и кинуть поперек кровати, потому что я тебе отказала, не так ведь?

- Не так! Я силу в отношении женщин в жизни никогда не применял! Ты удивишься, наверное, но до тебя никто мне не отказывал!

- Неудивительно, - снова повела плечом Анна. – В сравнении с вонючим засранцем типа Лешека или его папаши ты хорош, конечно. А по факту – меньшее зло.

- Это почему же? – Богумил так удивился, что на краткий миг прекратил даже злиться.

Анна же надменно задрала островатый подбородок.

- Ты когда в баню ходил в последний раз, колдун? Вчера накануне, перед походом в веселый дом? А теперь лезешь ко мне, немытый после ночи с оравой распутниц и шести часов, проведенных в седле, и думаешь, я от радости тут же упаду перед тобой, на все готовая?

Глаза ее снова сверкнули яростным синим, как утром возле конюшни.

- Вы же девок красивых любите - ароматных, с гладкой кожей, с выщипанными во всех местах волосами, с приятным запахом изо рта и целыми зубами. Без шрамов, порезов, без растянутых после беременностей животов. Потому и лезете в постель даже к недорослым юницам, со своими бородами, в которых застревают крошки со вчерашнего ужина, в нестиранном исподнем, пьяные и заросшие с макушки до пяток. Или неправду говорю?

- Я не… - начал было Богумил, но жрица невежливо его перебила.

- Что – ты? У тебя волосья на груди, как шерсть у медведя, аж из ворота рубахи торчат, смотреть противно! А туда же, женихаться лезет! Держу пари, у тебя кущи в междуножье такие, что сад вокруг Синекурового поместья от зависти бы завял!..

Богумила подбросило с постели, словно чьим-то недобрым пинком.

- Да ты… Ах, ты… Провались к бесам в преисподнюю! Может, там себе как раз мужика по вкусу найдешь!

Разъяренный колдун вылетел из комнаты Анны, как пробка из бутылки с дорогим игристым вином. Промчался по коридору, выскочил на улицу. Его колотило от злости и обиды, и он в сердцах стукнул кулаком по росшему у лестницы в трактир чубушнику. Тот качнулся и осыпал Богумила мелкими жухловатыми листьями.

- Эй, милсдарь! – позвали его из дверей.

Богумил обернулся. В проеме стоял хмурый хозяин.

- Вы за своего паныча платить будете, или как?

- За какого моего паныча? – рявкнул до сих пор не успокоившийся колдун.

- Так за этого, с которым вы упыря ловить приехали, - хозяин взглянул на него с досадой, как на недалекого. – Паныч ваш цельного гуся в одно, извиняюсь, рыло сожрал и бутыль самого дорогого вина в три минуты выдул…

Но Богумил его не слушал, остолбенев от неожиданности.

- А откуда ты знаешь… про упыря?

Хозяин в ответ посмотрел на колдуна еще неприятнее, как на скорбного умом.

- Так от паныча же. Он еще так складно сказывал про ваши злоключения, про свадьбу и змея паскудного, народ в зале аж заслушался! Еще одну бутылку даже вскладчину ему купили и поставили, чтобы не умолкал. Я честный, за вторую с вас высчитывать не буду, токма за гуся мне деньги возверните и за первую бутыль…

Богумил схватился за ближайшую ветку, иначе неминуемо упал бы на землю – так дрожали колени.

- А… много народу было в зале в это время?

- Да почитай, полгорода. Школяров человек десять, кузнец Чащек с Кованой улицы с семейством, толстая Марта из булочной на углу, дровосеки с лесоповала, три матроса с пристани в Уверках, четверо солдат из дальнего гарнизона…

Богумил уже не слушал – он влетел в таверну, едва дав хозяину шагнуть в сторону и уступить ему дорогу, и понесся по лестнице на верхний этаж.

- Убью брехливого курвиного сына! – заревел он, пинком распахивая дверь в комнату Лешека. – Язык вырву и засуну в…

И замолчал, остолбенев на пороге и понимая, что обещания свои, сказанные сгоряча, он уже точно не выполнит.

Потому что молодой Лешек, сын шляхтича Синекура, и без того был мертв. Лежал поперек огромной кровати с вырванным горлом, и кровь успела не только окрасить постель, но и растечься по деревянному полу огромной неряшливой лужей. У лужи был цвет спелых вишен, которые собирают в дни праздника первого урожая. Вот только пахло не горьковатым расколотым ядрышком, не щиплющим нёбо кисловатым соком, не сладкой женской притиркой для нежности кожи, а желчью, испражнениями и дурной смертью. Очень дурной.

Богумил со стоном наклонился вперед, и его вырвало.

*

Конечно, ни воющие в голос подавальщицы, ни вышибала, как раз обходивший с дозором территорию постоялого двора, ни бледный, как простыня, хозяин ничего не видели и не слышали. Да, был паныч на закате внизу, много ел и пил, рассказывал диковинные истории, а потом быстро захмелел и ушел спать.

На прислугу Богумил и не стал бы рассчитывать, как на свидетелей. Хуже было другое – дознаватели из магистрата тоже не нашли никаких следов. Даже попытались допросить самого мертвеца, что вообще-то было запрещено, но весть об упыре быстро разнеслась по всему городку, и бургомистр живо дал добро на черное колдовство. Бесполезно – покойный Лешек, глядя в потолок неподвижными глазами, хрипел лишь о красивой девке, пришедшей его навестить, и о том, как по ней скучал.