Час на жизнь

Час 1. Пять пациентов

Я долгие годы не могла понять разницу. Гонишься ли ты за молодостью или убегаешь от старости? И что на самом деле такое эта «старость»? Высохшая старушка с твоим лицом или комок упущенных возможностей?

Голос в голове говорит: «Не трать время, займись делом. Вон какая красивая машина у соседки, а ты до сих пор ждёшь автобус на остановке». А ты молчишь, ведь голос этот всё громче с каждым годом, всё взрослее, все больше похож на твой. И есть ли всё-таки разница? Гонишься ли ты или убегаешь?

Проснувшись однажды с этой мыслью, я больше не могла засыпать без нее. Собирая с чужой постели грязное бельё, я продолжала твердить себе, что это всё того стоит. Что я не только делаю доброе дело, но и тружусь на благо своего будущего.

— Шевелись, Эдит, скоро новый мозгоправ придёт.

«Шевелись, Эдит»... Кажется, я слышала эту фразу уже тысячи раз.
«Шевелись, Эдит, ты опаздываешь в школу».
«Шевелись, Эдит, бабушка Венди не будет ждать, пока ты соберёшь вещи».
«Шевелись, Эдит. Половина твоих одногруппниц уже замуж повыскакивали, а ты что?»
«Шевелись, Эдит, жизнь проходит».

Я затолкала в корзину грязную простынь, поставила её на тележку и выкатила из палаты бедной женщины, которая в силу своей болезни была уверена, что мы каждую неделю её обкрадываем. Я старалась не обижаться на неё, когда она обливала меня водой из пластиковой вазы для цветов или бранила трёхэтажными матами. Каждый из них по-своему боролся со своей болезнью.

За время практики я увидела много случаев. В истории каждого пациента всегда находились эпизоды, от которых волосы становились дыбом. Но у врачей было одно главное нерушимое правило — оставлять сочувствие для родственников и жалеть только здоровых, а пациентов воспринимать как детей, которые никогда не вырастут.

— Эдит, напомни, а тебе вообще платят хоть что-то? — спросил у меня врач, ожидавший в коридоре, пока мы с коллегой закончим обход палаты.

Итан обожал задавать неудобные вопросы. Кажется, он считал, что его день точно не задастся, если он не бросит в меня какой-нибудь неприятной колкостью. Он работал здесь не так давно. Пару лет назад он сам вышел из института, по блату проучившись там на несколько лет меньше, чем полагается. В двадцать пять мало кто становится врачом. Он знал это и очень любил этим хвастаться.

Высокий кареглазый брюнет — идеальное описание для героя женского романа. И если бы не его заносчивый характер, Итан вполне мог бы заслужить звание самого классного парня этой больницы. Хотя вообще-то его и так все обожали.

— Нет, это же просто практика. Я получаю только информацию для своей будущей курсовой работы.
Он еле заметно улыбнулся и заглянул в мою тележку, а коллега пошла к следующей палате, чтобы не испытывать неловкость нашего с парнем разговора.
— А, вижу-вижу. Вот он, твой бесценный опыт. Сама довезёшь? Осилишь?

Хотелось поднять корзину и надеть её ему на голову. Конечно, я бы без труда довезла телегу сама, но мне захотелось поставить его в неловкое положение, чтобы в следующий раз он ко мне не цеплялся.

— Вообще-то не уверена... Поможете? — парень так хвалился своим статусом, что принципиально просил обращаться к себе только на «Вы».
— Ну-у... — протянул он, растерявшись. — Не хочу, — он сделал паузу, — отнимать у тебя твою возможность обучаться. Я в тебя верю. Ты молодец.
Он снова улыбнулся, взял блокнот в другую руку и зашёл в палату.

Следующие два месяца моей практики обещали стать веселее. На прошлом собрании мне сообщили, что кроме замены белья, бесконечных бумаг и сортировки препаратов к моим обязанностям добавится общение с больными. Теперь мне нужно будет полноценно следить за их состоянием, подготавливать медицинское оборудование для процедур и вести историю болезней.

Доктора Александру Браун в шутку называли моей второй мамой. Она была из тех, к кому можно было обратиться с самыми глупыми вопросами. Именно она сообщила мне о том, что к нам в больницу переводят новых пациентов, с которыми сегодня мне предстоит познакомиться.

— Главное — не принимай их беду близко к сердцу. Не привязывайся. У каждого врача здесь есть свои любимчики, но никогда не забывай, кто они и кто ты.
Александра запустила руки в карманы своего огромного халата. Она была довольно пышной женщиной, но все знали, что её душа была гораздо больше её самой. Она любила своё дело, своих пациентов и нашу больницу. С личной жизнью в её сорок шесть лет у неё не сложилось, детей она так и не завела, а потому её семьей стали наши местные психи.

— Так... — важно сказала она, когда мы зашли в столовую, и заправила за ухо короткие кудрявые тёмные волосы.
Александра отдала мне альбомы с делами пациентов и указала пальцем на парня, сидевшего в одиночестве за столом возле окна.

— Вон тот твой. Знакомься. Алфи Стефенсон. Самый безобидный одуванчик на этой лужайке.
Я открыла первый альбом. Круглолицему парнишке с идеально выбритой головой, на которого Александра указывала рукой, было двадцать шесть лет. В силу своей нездоровой полноты и невозможно доброго лица он выглядел как персонаж какой-то старой сказки. Ещё он, конечно же, сильно напоминал белый воздушный шарик. Его кожа была настолько светлой, что можно было подумать, что он вообще никогда не выходил на солнце.

— Он всерьёз считает, что в детстве ему отрезали руки, и теперь он не может ими шевелить. За весь год никто так и не смог ему помочь.
Теперь я заметила, что парень обнимал себя руками и ел суп через трубочку, наклоняясь к столу. Его руки были в полном порядке, но почему-то он не мог или не хотел ими пользоваться.
— А если показать их ему силой?
— Вопит как резаный. Ему кажется, что ему вырывают рёбра.
Я сразу сделала пометку об этом в его деле. «Не трогать руки».