Чаша судьбы

Король-без-королевства. 1 глава

Незадолго до Йоля началась сильная метель. Всего за одну ночь весь Каэрлеон засыпало обильным снегом, какого в столице Объединённых Королевств не видывали уже много лет. Одно дело, когда едва заметные глазу снежинки кружатся в морозном воздухе и тают, едва долетев до земли, и совсем другое, когда даже по самым оживлённым улицам приходится шагать по колено в сугробах. На телегах и в каретах передвигаться стало и вовсе невозможно — только пешком.

Город обезлюдел. Мороз рисовал на окнах причудливые узоры, похожие на серебряные фейские леса. Когда воды реки Аск сковало льдом, Элмерик забеспокоился: а вдруг это чьё-то чародейство накрыло несчастный город? А кто у нас ледяной чародей? Конечно, Лисандр…

Но мастер Каллахан, выслушав его, пожал плечами:

— Это просто зима. Раз в сотню лет даже на юге выпадает снег...

Бард сразу успокоился. У них в Холмогорье зимы бывали не в пример суровее, чем в Каэрлеоне — особенно в горах.

Жаль, что йольская ярмарка так и не открылась: телеги с товарами увязли в снегу ещё на подъезде к столице, а площадь замело так, что деревянный помост и торговые ряды скрылись под пушистой белой шапкой. Так что в ближайшие дни солнечных леденцов и имбирных пряников можно было не ждать...

Элмерик очень расстроился: он всем сердцем жаждал предпраздничной суеты и даже заранее отложил денег на лакомства для себя и друзей. Но, похоже, его печаль разделяла одна лишь Розмари, охочая до пиров и танцев ничуть не меньше, чем бард. Тому же Джерри на йольские гуляния было наплевать, или же он умело делал вид. Поначалу Элмерик обманулся, считая, что Джеримэйну Каэрлеон пришёлся не по душе, пока не обнаружил того сидящим на крыше дома (ещё до начала снегопадов) и в немом восхищении взирающим на лазурную черепицу дворцовых башен и алые флаги с гербовыми королевскими коронами, реющие на фоне пасмурного неба. Так что уехать обратно в Чернолесье, чтобы зимовать там с мастером Патриком, Джерри больше не собирался.

Что творилось с праздничным настроением Келликейт, Элмерик понятия не имел. Та ещё до начала метели отбыла во дворец по настоятельному приглашению Его Величества (скорее всего, тому приспичило отыграться в фидхелл) и теперь не могла вернуться обратно. Орсон же вообще жил во дворце с самого их приезда в столицу, как и положено рыцарю короля, и бард, к своему стыду, давненько не интересовался, как у него дела.

Там же во дворце (вернее, в обширной дворцовой библиотеке) остался и мастер Флориан со своим ручным вороном и книгой, в которой был заперт призрак его сестры — чародейки Эллифлор. Его доставили туда на попечение лучших королевских лекарей после Зимней Битвы. Угроза жизни миновала, но Флориан был ещё слаб, и лекари запретили ему покидать дворец.

Прочих же Соколов, казалось, вообще не заботила непогода. Как, впрочем, и отсутствие праздничного настроения. Мартина и Шона бард видел только за столом во время обедов и ужинов. С Каллаханом же встречался ещё и во время уроков, но командир никогда не отличался словоохотливостью и говорить на посторонние темы, не относящиеся к учёбе, не желал. Мастер Дэррек опять был в отъезде (или, лучше сказать, «в отлёте»).

Элмерику было одиноко. Особняк, пожалованный Каллахану предками нынешнего короля, оказался воистину огромным: можно было часами бродить по коридорам и лестницам, но так никого и не встретить (в первые дни Элмерик постоянно опаздывал к обеду, потому что никак не мог отыскать гостиную).

Горожане — все как один — называли дом Соколиным гнездом и всегда снимали шляпу и кланялись, проходя мимо парадной двери, чтобы отдать дань уважения лучшим чародеям королевства. Ходили слухи, что внутри Соколиное гнездо намного больше, чем снаружи (в этом бард сомневался), что по убранству и пышности особняк уступает лишь королевскому дворцу (это, возможно, было правдой), а многочисленные подземные ходы под Каэрлеоном не только соединяют дом с дворцом (что вряд ли, иначе с чего бы Соколам ездить к королю через улицу?), но даже имеют выход за пределы городских стен (это Элмерик собирался проверить, когда станет потеплее).

Как и на мельнице, здесь не было слуг: хозяйством заправляли невидимые помощники-брауни. В обязанности барда теперь входило оставлять им ежедневное угощение на подоконнике с северной стороны дома и уходить не оборачиваясь. Он не знал, кто из Соколов занимался этим прежде, но новичку брауни сперва не обрадовались. Всю первую неделю они кидали Элмерику в спину объедки, гаденько хихикая, но потом вроде привыкли.

Привык и сам Элмерик. К пустым гулким коридорам, к ночному холоду, пронизывающему до костей, к жаровне с углями под кроватью, к урокам, которые становились сложнее день ото дня. К тому, что наставник всё чаще переходил в объяснениях на эльфийский, и волей-неволей барду приходилось учиться понимать этот язык. К усталости, от которой за обедом даже ложка в руке ходила ходуном, а сил хватало лишь на то, чтобы обменяться с такими же заморенными друзьями парой ничего не значащих фраз. Он привык к магии, которая теперь приятно покалывала ладони, стоило ему только взяться за арфу. Зато смотреть истинным зрением получалось уже сразу, а не после того, как со спины сойдёт семь потов, а глаза начнут слезиться от напряжения.

В целом Элмерик был даже доволен такой жизнью. Вот только праздника он ждал с нетерпением и, кажется, не дождался. Обидно было почти до слёз…

Уже после того, как началась метель, в Соколиное гнездо вернулся мастер Дэррек. Ему-то непогода была нипочём — обернулся себе в дракона и лети куда вздумается. Он успел как раз к ужину — и это было очень кстати. Появление улыбчивого толстяка разрядило угрюмую обстановку: ведь тот, по обыкновению, ел за троих и болтал без умолку.

— Ох, вы бы видели Браннана! — он насадил на нож солёный огурец. — Сам улыбается, а рожа — ки-и-ислая. И глаза аж молнии мечут — не в прямом смысле, конечно.

— Ты и при Неблагом дворе успел побывать? — в обычно ровном голосе Каллахана мелькнула заинтересованность. — Вроде же у Медб гостил.

Король-без-королевства. 2 глава

После такой снежной зимы весна на удивление пришла рано. Едва с рек сошёл лёд, Каллахан велел Соколятам возвращаться на мельницу. По дороге им несколько раз пришлось объезжать затопленные долины и путешествие немного затянулось, зато дома их встретил новенький мост через Рябиновый ручей, потому что старый, как оказалось, снесло паводком.

Но на этом невзгоды Чернолесья не закончились.

В один погожий мартовский день новость всполошила всю деревню и несколько окрестных сёл ниже по течению: у ручья видели баньши!

Костлявая старуха в лохмотьях устроилась прямо на мосту. Она не полоскала в воде кровавые одежды, как часто делали её товарки — просто сидела, прислонившись морщинистым лбом к перилам, и, свесив босые ноги прямо в воду, протяжно подвывала, шатая руками занозистые перила.

Первыми баньши увидели мальчишки, пускавшие по ручью щепки с тряпичными парусами. Они-то и раззвонили по всей деревне, что на мосту рыдает страшная бабка, тощая, как сама смерть. Смельчаки, что пошли поглазеть на это диво, вернулись бледные и осунувшиеся. У страшной бабки оказались чёрные провалы вместо глаз, длинные когти на руках и острые, как ножи, зубы. И хотя легенды утверждали, что баньши не нападают на людей, желающих прогуляться до моста больше не находилось.

Обо всём этом Элмерик узнал, когда приехал в деревню за овсом для лошадей. Сам он по дороге проезжал по тому самому мосту, но никакой баньши не встретил: та решила не показываться барду на глаза. Может, застеснялась…

Зато овса на этот раз ему принесли даже больше, чем было нужно. А ещё выдали пару только что забитых кур, дюжину свежих румяных булочек и небольшой бочонок вина из черноплодной рябины.

— Передайте господину мельнику наше почтение, — пожилой пекарь вытер и без того чистые руки о фартук, — И скажите, что мы нижайше просим его избавить нас от этой напасти.

— Не бойтесь, баньши не трогают людей, — Элмерик достал из полотняного мешка одну из булочек и принюхался: пахло просто волшебно. — Они предсказывают чью-то смерть, но не являются её причиной.

— А вот вам тут моя жена пирожков с капустой напекла, — на пятачок перед конюшней, где бард остановил телегу, заявился староста Чернолесья собственной персоной. Значит, дело было совсем плохо. — Кабы нам только узнать-то, кого она оплакивает? Кому гроб готовить-то?

— И нельзя ли её с моста тогось… прогнать? — а это уже добавил мясник.

— Может, она уже сама ушла, — Элмерик откусил кусок булочки. — Знаете, по дороге сюда я никого не видел.

В этот миг от околицы послышался детский крик:

— Она там! Там! Опять бабка на мосту плачет!

Чумазый мальчишка лет семи бежал со стороны вспаханного поля вприпрыжку, размахивая руками.

— А кто тебе дозволил туда ходить?! — послышался грозный женский голос, потом звук крепкой затрещины и громкий детский рёв.

— Не изволите ли сами убедиться? — староста заискивающе улыбнулся, пихая Элмерику в руки промасленный свёрток с пирогами. — Вы же как раз в обратный путь изволили собираться? А тут такая удивительная оказия…

Элмерик вспрыгнул на козлы и собрал поводья в кулак.

— Ладно, я посмотрю. Да не бойтесь. Мастер Патрик непременно со всем разберётся.

Он знал, что деревенские жители надеются на помощь колдуна-с-мельницы, а вовсе не его учеников. Просто ходить на поклон к мастеру Патрику отваживались только самые храбрые, а Элмерик как раз удачно подвернулся.

Бард пригладил рукой рыжие кудри, откидывая волосы назад, чтобы не мешались, и цокнул языком, заставляя лошадей тронуться. Мальчишка, получивший от матери затрещину, перестал реветь и побежал рядом с телегой, положив руку на бортик. Элмерик припомнил, что парнишку, кажется, звали Бринн.

— Что, сильно влетело?

Малец помотал головой.

— Не-а. Мамка сильно не лупит. Вот папка — тот да-а-а…

— Залезай давай, — бард хлопнул рукой по месту на козлах рядом с собой. — Будешь дорогу показывать.

— А чё б и не показать? — Бринн с готовностью забрался в телегу и уже оттуда пересел поближе к Элмерику. — Вона, тама она.

Прищурившись, бард глянул, куда указывал грязный палец с обгрызенным ногтем, но ничего не и увидел. Слишком яркое солнце слепило глаза.

— А ты смелый, раз не боишься бабку! — он хлопнул пацана по плечу.

Тот улыбнулся щербатым ртом.

— Я боюсь. Но не очень. Дядь, а хлебушка дай?

— Держи, — Элмерик разломил булку пополам, одну часть оставил себе, а вторую протянул Бринну. — Но за это расскажешь мне всё, что видел. Как бабка выглядела? Всегда ли была одинаково одета? Не повторяла ли одну и ту же фразу, когда причитала? Это важно.

Мальчишка затолкал весь хлеб себе в рот и некоторое время молчал, сосредоточенно пережёвывая. И лишь проглотив угощение, ответил:

— Ну, она такая… тощая. Лицо как у покойницы. Глаза тёмные-претёмные, и зрачков не видать. А зубищи… как у волка, во! Сама в лохмотьях, будто нищенка, а на голове — корона.

— Прямо-таки корона? — Элмерик от неожиданности потянул вожжи на себя, и послушные лошади встали.

— Ну такая, вроде как венок из цветов, — мальчишка утёр нос рукавом и жадно уставился на хлеб в руке барда. — Только цветы будто из золота и серебра.

— А говорила она что?

Сердце вдруг застучало часто-часто. Корона эта (а скорее, венец) — плохой признак, как ни крути. Баньши были не просто предвестницами смерти. Элмерик и сам так думал прежде, но мастер Дэррек объяснил ему и другим Соколятам, что те являлись хранительницами древних семейств. У каждого рода с многовековой историей была собственная баньши. В обычное время они выглядели не такими страшными, но когда кому-то из рода предстояло умереть, хранительница одевалась в чёрное тряпьё в знак траура. Рыдая и причитая, она рвала на себе волосы, оплакивая грядущую потерю. По всему выходило, что на мосту видели королевскую баньши. Да ещё и незадолго до Остары — в то время, когда грани между мирами особенно тонки. Ох, не к добру это!