Часовой механизм

Золотая Роза

В недрах тёмной залы за столом он чинил свои лучшие карманные часы. Уже десятые за минувшие сутки. В свете танцующего в камине тёплого пламени сверкал его чистый парадный костюм и блестела ткань украшенного фигурными шпильками цилиндра. Казалось, он должен спешить на праздник, однако Мастер Времён неторопливо продолжал заниматься своей работой.

Тёмная зала внешне очертаниями напоминала приличный кабинет знатных мастеров: в углу залы стоял верстак с инструментами, в другом шкаф с бумагами и книгами, между ними у зашторенного окна располагался письменный стол, за которым сейчас работал мастер, а прямо перед столом стояли пустые кресла и небольшая софа. Работа кипела: несмотря на то, что Мастер Времён был занят починкой часов почти весь день, на его верстаке лежал уже почти законченный фарфоровый протез руки с изящной золотой росписью, пара глаз и несколько незначительных для него, но необходимых для заказа деталей. Третья кружка кофе опустела слишком быстро и теперь ненужная стояла на углу верстака рядом с чертежами и какими-то записями.

С боем напольных старинных часов, стоящих неподалёку он оторвался от работы, снял специальный монокль и взглянул на пришедших юных гостей. Его лицо скрывала прекрасная карнавальная маска, доброжелательная улыбка сверкала на его лице:
— Ну что же вы стоите на пороге? Присаживайтесь. — мастер широким жестом указал на кресла и зелёную мягкую софу. — Я расскажу вам историю ради которой вы пришли сюда. А судить кто прав, а кто неправ будете вы.

Мастер приосанился, отложил инструменты, поправил цилиндр на голове и встал из-за стола. Сделав пару больших шагов, он подошёл к напольным часам и завёл их, а после вновь вернулся к столу и удобно утроился на обитом бархатом стуле.
— История будет долгой и увлекательной. А начнётся она так…

***

В новогодний вечер Император собрал у себя роскошнейший бал-маскарад в загородном поместье. Приглашения разослали во все концы Империи: известные учёные, знатные вельможи и купцы — словом, лучшие из самых лучших получили письма с императорской печатью за несколько месяцев до события. Стоявшие у дверей распомаженные лакеи в скромных чёрных масках громко объявляли прибывающих дам при праздничном туалете и гордых господ в ярких парадных костюмах.

Бывали и гости-шутники: случалось объявлять лакеям и «господина Альдебаранского» заместо юной незамужней госпожи или же «госпожу Симберли» вместо неженатого проказника-господина. Правилами бала подобные забавы поощрялись и встречавший в зале весёлый Император со своей женой и детьми даже подыгрывали, поддерживая образ шалунов.

Как только приём гостей завершился, начался открывавший бал полонез. Парами в колонне гости и хозяева шли по залу любуясь пушистой упиравшейся в потолок макушкой украшенной бусами и игрушками елью, изящными портретами на стенах и украшениями зала. В голове колонны, разумеется, как и прежде были хозяева бала — Император и его прекрасная жена — а сразу за ними ко всеобщему удивлению шёл высокий красавец Арлекин и его супруга Коломбина. В процессе полонеза дамы и кавалеры начали шептаться: никто не ожидал увидеть актрису Изабель в своём знаменитом образе и её супруга — владельца знаменитого театра паровых фарфоровых кукол — Карло, который будто подыгрывал и аккомпанировал ей всем своим видом.

Хрупкую и по-кукольному лёгкую Изабель, впрочем, эти шепотки никак не волновали. Она перекинула длинные рыжие кудри с одного плеча на другое и устремила взгляд зелёных глаз на своего супруга. Наконец-то в этот вечер им можно забыть о делах, императорских наградах, заказах и постановках! Наконец-то они снова могут побыть просто Коломбиной и Арлекином — масками, для которых жизнь существует только здесь и сейчас. Никакой суеты, никакого излишнего беспокойства и потраченных нервов на бале-маскараде не может и быть в помине!

Однако Изабель сегодня чувствовала себя ещё более странно нежели обычно. Её любимые подаренные мужем карты Таро снова выкинули нечто необычное: Башню, Дьявола и Смерть. Помимо этого, Изабель чувствовала себя так, будто всё происходящее уже случалось, и это ощущение было настолько стойким и сильным, что она уже начинала всерьёз задумываться о том, не день ли сурка происходит вокруг неё. Даже её обожаемый муж Карло стал вести себя странно и ещё больше времени начал проводить в кабинете-мастерской один, оставляя её с просьбой не тревожить ужинать в одиночестве.

Несмотря на все опасения и подозрения Карло сейчас шёл рядом с ней в процессии полонеза. Именно благодаря его стараниям и инженерным умениям не бывшая знатной дворянкой Изабель смогла попасть на бал. Карло в костюме Арлекина игриво улыбался, сыпал колкими забавными шутками, но его улыбка и то, с какой любовью он смотрит на свою жену, было неизменно. Изабель поправила его растрёпанные голубые волосы и мягко улыбнулась не стесняясь того, что это не особо свойственно её маске.
— Выше нос, моя Золотая Роза, — ласково касаясь её руки снова с улыбкой шепнул Арлекин. — Ты заслужила этот бал. Ни о чём больше не беспокойся, я сегодня тебе запрещаю.
— Почему ты назвал меня именем нашего театра, любовь моя? — с удивлением спросила девушка.
— Это театр назван твоим именем, а не наоборот. Моя Золотая Роза это ты, моя Коломбина.

Щёки Коломбины запылали румянцем. Раскрыв веер и смущённо хихикнув в ответ она продолжала прогулку по залу. Колонна гостей тянулась и тянулась, гудя и рассматривая картины и украшения. Любуясь интерьерами гости и хозяева снова шли вокруг пушистой упиравшейся в потолок макушкой украшенной бусами и игрушками ели...

Беспокойный сон

«осенью узнаёшь: высшая смелость – быть прозрачным, словно стекло,
вся эта хрупкость, невесомость, следы чужих беззастенчивых пальцев,
предельная щедрость – дарить нутряное накопленное тепло,
настоящая зрелость – уметь доверять, помнить, бояться;
в наших краях осенью принято возвращаться,
время отсутствия истекло».
(«К себе нежно. Книга о том, как ценить и беречь себя», Ольга Примаченко)

***

Полонез окончился. За ним последовал очевидный лихой танец-подарок от молодых имперских солдат вернувшихся с фронта, а затем бал начал набирать обороты всё больше и больше. Быстрые шальные кадрили сменялись нежными и воздушными вальсами, вальсы — озорными польками, польки — кадрилями…

Скоро дворяне стали забавляться и устроили под игру оркестра длиннейший бальный ручеёк, а после слегка подзахмелев стали играть и в ловлю лиса в широком смешливом кругу из дам, кавалеров и пришедших с отдельного праздника на игру детей с гувернантками и слугами. Один неловкий, но весьма удачливый любвеобильный лакей умудрился по воле случая поймать «госпожу Симберли» и уйти с ней в дебри коридоров, а Император смеясь по шутливому умыслу поймал «господина Альдебаранского».

Весёлый народ взрывал хлопушки, подкидывал серпантин, пьянствовал, танцевал и смеялся наслаждаясь маскарадом и вседозволенностью. Свечи на высокой ели уже поплыли — бал медленно подошёл к своей волшебной, как ядро ореха Кракатука, кульминации. В самом разгаре веселья пунцовая от смеха и танцев Коломбина стояла и беседовала с мужем, а тот как и прежде смеялся над её шутками и улыбался ей обворожительно. Редкая картина безмятежности заставляла юных дам наблюдавших за парой мечтательно вздыхать — многие пришли на бал-маскарад в поисках знатного мужа, но увы, владелец театра паровых кукол «Золотая Роза» был уже окольцован Изабель. Поцеловав ручку супруги, Карло поклонился и взглянул ей в глаза:
— Моя Золотая Роза, я прошу меня извинить, но мне нужно ненадолго отойти. Дождись меня здесь, я приду к следующему танцу.

Коломбина с улыбкой кивнула в ответ и отпустила супруга. Карло нырнул в хохочащую душную и подвыпившую толпу и будто растворился в ней, оставляя актрису у большого окна с видом на припорошённый свежим снегом сад. Что-то в улыбке супруга напрягло Изабель: его улыбка казалось будто болезненной, натянутой, беспокойной. Неужели снова кто-то из знатных вельмож решил поторопить его с заказом и решил прямо во время праздничной процессии напомнить о жестоком мире за стенами загородного поместья Императора? Или быть может он снова страдает от сильных головных болей и усталости и молчит об этом не желая беспокоить супругу? Коломбина нахмурилась, а после заметив своё слишком насупленное и задумчивое лицо в отражении снова натянула улыбку и обернулась к подходящим к ней дамам. Дамы сразу же начали говорить наперебой, расспрашивая всё о том же, о чём и всегда: о работе театра, о карьере актрисы, о куклах, о муже-инженере…

Неожиданно весёлая толпа взвизгнула и всполошилась, оркестр резко замолчал после кривой, скрежещущей ноты скрипок. Дамы тревожно отскочили ахая и пища от ужаса. Раздался громкий выстрел, и Изабель обернулась. Она почувствовала резкую боль, а после приложив руку к сердцу увидела на ладони багровую горячую кровь[1]. Кровь стекала по ткани костюма и пульсировала в висках, пытаясь заставить ужаленное адреналином и пулей тело цепляться за жизнь, но всё, что актриса смогла сделать — осесть на пол и посмотреть на преступника, поразившего её сердце. Силуэт в едва различимых за пеленой предсмертных слёз тёмных и алых тонах расплывался в глазах, двоился, вращался, но его ликующая насмешка была всё такой же чёткой как и до выстрела. Постепенно тело Коломбины слабело, холодело и начинало дрожать в предсмертной агонии, а затем для актрисы наступила полная темнота, в которой звучало лишь мерное тиканье почти остановивших свой бег часов.

***

Изабель проснулась с одышкой. Она судорожно схватилась за ткань на груди, но кроме фантомных болей не было ни признака случившегося — ни крови, ни раны, ни пули. Стрелявшего незнакомца в чёрно-красных тонах по близости тоже не было. Вокруг была лишь её гримёрная, где царила относительная тишина и не было никого кроме актрисы. Изабель поднялась с собранного из книг дивана, на котором она любила вздремнуть в течение дня в свободное время — а то и вовсе остаться на ночь, за что её супруг частенько её отчитывал — и направилась к двери. Зачем она заходила?
«Ах, точно! За папкой!» — стукнув себя ладошкой по лбу подумала актриса и взяла со стола аккуратную папку со сценарием авторства её мужа.

Актриса прошла по полупустым коридорам театра и наконец оказалась за кулисами. Спустившись к суфлёру она отдала копии текста, а сама с оставшимся в папке экземпляром пошла проведать кукол. Зал гудел: народ выкупил все билеты прямо в день старта продаж за считанные часы, оттого в зале был аншлаг. Беспокойно выглянув из-за кулисы и заметив императорскую чету с детьми на особом балкончике, который носил название «Версаль», девушка мгновенно спряталась. Куклы стояли у выхода на сцену поправляя костюмы и шепчась. Они абсолютно как живые люди разговаривали, смеялись и сплетничали. Паровые куклы — невероятное чудо инженерной мысли, единение механизма и паровой души. Однако даже наделённый душой и программой механизм способен что-то позабыть, поэтому Изабель всегда была начеку во избежание разного рода казусов.

Наконец убедившись в полной готовности и совершив ещё один променад по всему закулисью и залу Изабель устало опустилась в кресло за сценой. Куклы начали спектакль, но беспокойство всё никак не отпускало актрису. После сна — а был ли это, впрочем, действительно сон? — она была будто бы сама не своя. Её рука потянулась ко внутреннему карману жилетки. Взмах тонкой кисти — и толстая колода золочёных карт Таро ворохом плюхается на небольшой столик. Пытаясь отогнать усиливающееся ощущение дежавю она раскладывает карты и видит знакомую до ужаса комбинацию: Башня, Дьявол, Смерть. Обеспокоенно прикусив длинный ноготь большого пальца Изабель смотрит по сторонам и снова начинает мешать карты, однако вздрагивает как только на её плечи ложатся тёплые натруженные руки супруга, который спешил сообщить ей о приглашении Императора на бал-маскарад.

Мокрая Крыса

Миновав салонные двери и алые занавески Изабель попала в душный большой зал — самое сердце кабаре «Мокрая Крыса». Красные чуть приглушённые сигаретным и кальянным дымом тона заведения били по глазам, ноздри щекотали запахи пота, алкоголя, курительных смесей и чужих одеколонов. Люстры хоть и были электрическими, но выглядели определённо не хуже императорских: их размер был исполинским, а сверкающие хрустальные бусины несмотря на вычурность были изящной огранки. Интерьер был вызывающим, почти кричащим о предназначении заведения и бедности работниц и работников, для которых это была единственная возможность выжить, но посетители в основном приходили не ради интерьера, а ради кабаре и утоления своих светских и плотских аппетитов.

Большая часть посетителей, что не удивительно, была мужской, причём мужчины были весьма состоятельными и зачастую женатыми. Многих из присутствующих Изабель знала лично. Она даже точно понимала по поведению этих особ за чем именно они сюда пришли: кто-то решил организовать встречу здесь для приватности и непринуждённости, кто-то пришёл посмотреть на танцы и послушать песни, а кто-то пришёл за прекрасными девушками. Среди присутствующих как обычно девушке попался на глаза господин Альфонс, который постоянно стремится заполучить её ласку и внимание не самым приличным поведением. Однако актриса любила только Карло и не позволяла Альфонсу переходить границы дозволенного. К тому же ни Альфонс ни все находящиеся тут не были нужны ей. Ей нужно было найти Карло. Ну или хотя бы то, что привело её сюда.

Обогнув сидящего с работницами кабаре Альфонса и оставшись незамеченной им Изабель шмыгнула через столы к почти пустой барной стойке. Бармен неторопливо натирал бокалы и разливал напитки по заказам попутно разговаривая о чём-то отвлечённом с владелицей притона попивающей Мохито с паром. Лощёный бармен смотрелся совсем как напомаженные императорские пажи, а владелица в возрасте с пышными сдобными формами была похожа на знатных дам, приводивших на выданье на бал своих дочерей. Актриса расстегнула пальто и сняла шапку растрепав свои рыжие кудрявые волосы. Она забралась на высокий барный стул и посмотрела на бармена внимательно, но дружелюбно:
— Добрый вечер. — улыбнулась девушка и положила перчатки на барную стойку. — Мне, пожалуйста, Пряную Леди[1].

Официант кивнул и без лишних слов взялся за приготовление напитка, а сидящая рядом Роуз перестала потягивать дымящийся от жидкого пара Мохито и повернула голову в сторону актрисы. Выражение её лица было более чем довольным — она явно была рада видеть Изабель здесь, но скорее как спонсора, нежели как хорошего давнего друга:
— Ты как всегда постоянна, Изи. — оставляя стакан в сторонке усмехнулась Роуз. — Что на этот раз? Написание оперы, балета, оперетты или трагикомедии? Или, может, ты наконец пришла сюда за клубничкой? Гляжу мужа с тобой нет, а ведь сегодня помнится ваша годовщина свадьбы…
— И тебе не хворать, дорогая Роуз. — держа театральную улыбку всё так же уклончиво ответила Изабель. — Нет, я сегодня просто пришла полюбоваться на Люси. Ничего более.
— Не изменяешь прежним привычкам. — хмыкнула владелица заведения. — Совсем не балуешь себя. Никак не возьму в толк, к чему же такие ограничения? Жизнь полная удовольствий прекрасна.

Актриса с тягостным вздохом закатила глаза. Роуз снова начинала действовать на нервы, поэтому едва получив готовую пахнущую молоком и шоколадом со специями Пряную Леди она посмотрела на неё с молчаливым недовольством почти по-волчьи. Владелица осеклась и мгновенно замолкла делая вид, что ничего особенного и в помине сейчас не происходило. Помолчав с минуту она указала на пустой столик прямо рядом со сценой:
— Пересядь-ка, крошка. Вид оттуда на Люси будет гораздо лучше. Впрочем, как и всегда.
Изабель забрала напиток и переместилась с ним за стол. Пальто было снято и просто накинуто на плечи, а на стол из внутреннего кармана опять ворохом улеглась золочёная стопка карт Таро. Здесь никто не обращал внимания на странности друг друга — все были слишком заняты общением и прочими развлечениями — поэтому Изабель не стесняясь начала перемешивать Таро.

Девушка смотрела по сторонам и попивала Пряную Леди. В полумраке и кричащих цветах зала среди гостей взгляду было не за кого зацепиться — всё казалось обыденным и знакомым, даже пошлые наряды танцовщиц — однако что-то точно было не так. Ощущение подтвердилось спустя пару минут, когда Изабель всмотрелась в собравшихся повнимательнее: среди присутствующих почти в самом центре зала за столиком сидел хорошо сложенный длинноволосый пепельный блондин в чёрной маскарадной маске. Вокруг него собралась настоящая толпа из девушек разных слоёв: он разговаривал с танцовщицами и знатными дамами, шутил, заигрывал тем самым заставляя их краснеть, смущаться и смеяться. Его бархатный низкий голос заставлял девушек внимать каждому его слову. На его руке блестел золотой коготь-украшение, слегка проводя которым по белой ручке одной из дам он заставил ту покраснеть до кончиков ушей. Этого гостя Изабель видела первый раз. Было в незнакомце одновременно нечто очень притягательное и нечто вызывающее почти животное беспокойство, близкое к реакции «бей или беги».

Почувствовав на себе пристальный взгляд незнакомец поднял глаза и посмотрел прямо на Изабель с обворожительной усмешкой. Девушка вздрогнула и забеспокоилась: обнаруженная она пыталась найти выход из неловкой ситуации и скрыться, притвориться непричастной ко всему происходящему. К её облегчению началось шоу. Свет в кабаре стал ещё более приглушённым и сменил свой привычный тёплый цвет на красное страстное свечение. Кулисы сцены распахнула женская рука и в полумраке появился лёгкий фигуристый невысокий силуэт. Это была Люси. Свет загоревшихся красных софитов упал на неё, и зал замер в ожидании и благоговении. Помимо диковинной для империи внешности — мало у кого здесь были карие, почти чёрные глаза, слегка бледная как фарфор кожа и каштановые шелковистые волосы — она была обладательницей прекрасного вельветового сопрано.
«Мышка бежала, хвостиком махнула», — глядя на подругу подумала Изабель, — «И как опытный крысолов увела за собою всех мужиков».