Частички души

Глава 1

1879 год. Владимирская губерния, Мещерское.

Сентябрьский день выдался погожим – сухим и тёплым. В народе этот коротенький отрезок времени, когда на смену моросящим дождям и промозглым ветрам вдруг приходит тепло, а осень уступчиво делает шажок назад, собираясь с силами, именуют бабьим летом. Лёгкий ветерок, мягко шелестя, перебирал листву в кронах пожелтевших деревьев. Солнце посверкивало, отражаясь в золочёном куполе старой сельской церкви. Группка людей, облачённых в чёрные траурные одежды, положив цветы, поставив свечу и постояв немного у свежей могилы церковного кладбища, разделилась на две части. Пожилая графиня Протасова, которую поддерживала под локоть невестка, медленно и тяжело ступая, свернула на дорожку, ведущую к семейной усыпальнице князей Мещерских. Елена Николаевна размышляла о том, как быстро пронеслось время. С того момента, когда она впервые побывала здесь, минул сорок один год. Тогда здесь еще не покоились те, кого она знала и любила. Пройдя пару десятков саженей, она остановилась у старого захоронения.

- Матушка, чья это могила? - участливо глядя на свекровь, судорожно всхлипнувшую и промокнувшую платком выступившие на глазах слёзы, поинтересовалась Ульяна.

- Владимира Мещерского. Он был кузеном Алексея Сергеевича.

- Он прожил совсем мало, двадцать пять лет, - серебристый голосок Ульяны звучал несколько виновато от того, что она проявила излишнее любопытство.

- Он трагически погиб на Кавказе, - сдавленным голосом ответила графиня.

Елена Николаевна снова подумала о том, как быстро пролетели годы. Больше сорока лет она жила без него. Многое произошло за это время, выросли дети, появились на свет внуки, но любовь к Владимиру по-прежнему жила в её сердце, в самом потаённом его уголке. Эту частичку своей души она не открывала никому, оберегая как самое большое сокровище. Всё это время рядом был Алекс – её опора, поддержка, самый родной и близкий человек, без которого она вообще не могла представить своей жизни. Элен повернула голову и перехватила грустный и пронзительно-нежный взгляд супруга, устремлённый на Ульяну. Сделалось неприятно. Прежде так он смотрел только на неё, свою жену. Елена Николаевна вздохнула. Всё проходит, даже беззаветная любовь Алекса к ней. В последние годы былая душевная близость меж ними куда-то ушла, возникло недопонимание. Они часто ссорились, появились обиды и упрёки. Ссоры случались и прежде, но тогда страстные ночи быстро гасили их, и в семье воцарялись мир и согласие. Теперь уж о той страсти остаётся только вспоминать. Алексу перевалило за шестьдесят, он давно страдал от сердечной болезни. Да и ей самой в последние годы было совсем не до любовных утех. Проблемы в семье старшего сына, его болезнь, потеря внука, потом война с турками, эпидемия тифа. Одно следовало за другим, не давая опомниться. Тревога за сыновей стала постоянной её спутницей. Теперь вот смерть зятя, которая буквально подкосила Алекса и её саму. Она помнила Петра Аносова восемнадцатилетним юнкером, милым смущённым юношей. И вот его уже нет на свете. Теперь душа матери болела о Вере, которая словно заледенела после смерти супруга, в котором души не чаяла больше двадцати лет.

Пройдя ещё несколько саженей, Елена Николаевна остановилась у могилы Софьи Петровны Мещерской. Как же ей не хватало этой женщины, которая двадцать пять лет заменяла ей мать, была лучшей подругой и советчицей! Подумать только, уже шестнадцать лет её нет на свете, как и Андрея. И Василия Алексеевича. До чего же страшным выдался тот год, принесший столько потерь и унёсший здоровье Алекса. Елена Николаевна снова взглянула на супруга. Он держал под локоть дочь Веру и, наклонившись к ней, что-то говорил. Пятнадцатилетняя Соня, растерянная и испуганная, одиноко стояла в сторонке. Бедная девочка! Первая её потеря. А она ведь так любила отца!

- Сонечка, иди к нам, - позвала Елена Николаевна внучку.

Белокурая миловидная девушка с радостью поспешила к ним. Подойдя, она остановилась и взглянула на надгробье, у которого стояли бабушка и тётя Ульяна.

- Тоже совсем молодой. Двадцать четыре всего. Какой-то злой рок, - тихо произнесла Ульяна.

- Князь Андрей Борисович Мещерский, – прочитала Соня. – Я слышала о нём. Маменька часто вспоминает кузена.

- Да, мы все очень любили Андрюшу. Он погиб в Польше, при подавлении мятежа.

- Давно, ещё до моего рождения, - равнодушно махнула рукой Соня.

Елену Николаевну больно резанул этот жест. Но она вспомнила о том, что тоже ничего не испытала, когда Софья Петровна привела её на могилу своего супруга, которого она, Элен, никогда не видела. Так же и Сонечка. Андрей для неё никто, посторонний человек. Как же жаль, что так печально всё сложилось.

***

- Верочка, поедем с нами в Петербург, - заботливые глаза отца скользнули по бесстрастному лицу дочери. – Там Саша. И Вася в военной гимназии.

- Нет, папенька, в столицу не поеду. Там слишком много знакомых, я не хочу … не могу пока никого видеть. Я не в силах более выносить все эти соболезнования. Нет, мы с дочерью будем жить в Рождествено. Петруша любил это тихое место, - в глубине её огромных глаз, устремлённых на отца, плескалась боль.

- Но ты же будешь там совсем одна, даже печаль излить некому. Хочешь, мы с матерью побудем с тобой, пока ты не успокоишься немного?

- Папенька, разве я смогу когда-нибудь успокоиться? Разве смогу не думать о Петре? В нём ведь вся моя жизнь была. Теперь ничего не осталось. С Андреем умерла одна половина души, а с Петром - вторая. Моя душа мертва, - в чёрных омутах её глаз не было прежнего огня, он потух.

- Доченька, не говори так, не рви мне сердце. Всё проходит … и хорошее, и плохое. Так устроена жизнь. Тебе есть, ради кого жить. Саше, Соне, Васеньке нужна твоя материнская любовь. Нам с матерью нужна твоя забота. Володе и Мите, хоть они и взрослые мужчины, нужна твоя поддержка. Ты ведь старшая. Ужели не осталось в твоём сердце местечка для нас?

- Я люблю Вас, папенька! Вы – самый лучший на свете! Вы всегда умеете найти нужные слова. По частичке души на каждого я, пожалуй, наберу, - слабо улыбнулась Вера.

Глава 2

Утром все вместе покинули Мещерское и отправились в Москву. Путь предстоял долгий. Вера с дочерью и родителями устроилась в одном экипаже, а Ульяна с детьми, камердинером и нянькой – во втором. Решено было ехать от Владимира до Москвы по железной дороге. На площади перед железнодорожной станцией, как обычно, царили хаос и суета. Граф Протасов послал камердинера в вокзал за билетами, распорядившись взять для семьи первый класс, а для прислуги купить билеты в вагон попроще. Семья выбралась из экипажей. По площади хаотично перемещалась снующая взад и вперёд разномастная, галдящая на все лады, толпа. Пассажиры, провожающие, носильщики, торговцы – все были взволнованны и куда-то спешили.

Пока кучер снимал с задка экипажа багаж и передавал его нанятому камердинером носильщику, Соня с интересом смотрела по сторонам. С площади город выглядел весьма живописно. Внимание девушки привлекли крепостные стены старого монастыря на холме и видневшаяся вдали пятиглавая церковь. Солнечные лучи падали так мягко, что девушке захотелось перенести эту дивную картину на холст. Впервые за сорок дней, минувших со дня смерти папеньки, Соне снова захотелось взять в руки кисть, без которой прежде она не могла обойтись и дня. Без папеньки всё не так. Соня с горечью понимала, что детство её закончилось, и никогда уже она не испытает того безмятежного счастья, что было прежде. Самого дорогого, самого любимого человека на свете не стало. Никто не сможет заменить его. Никто не будет любить её и понимать так, как папенька. Старший брат Саша, повзрослев, отдалился от неё. Васеньку отправили на учёбу в военную гимназию. Некогда весёлая, ласковая маменька настолько убита горем, что сама на себя не похожа. До неё, Сони, ей сейчас нет дела. Только бабушку и дедушку волнует то, что творится у неё на душе. А завтра и с ними придётся расстаться. Соня тяжело вздохнула и взяла деда под руку.

- Что, Софья Петровна, утомилась трястись в экипаже? Потерпи, родная, скоро поезд прибудет и поедем. Будем дремать под перестук колёс.

Дедушка улыбнулся. Морщины веером разбежались из уголков глаз по его доброму лицу. Лучистые карие глаза глядели мягко, ласково.

- Дедушка, я скучать буду, - Соня положила ладонь на его широкую, крепкую грудь.

- Я приеду навестить вас, душа моя. А ты письма пиши, не ленись. Обо всём нам с бабушкой рассказывай, без утайки. Поняла?

Соня кивнула. Стало так грустно, что снова захотелось плакать.

Вернулся камердинер и передал билеты. Граф Протасов подхватил на руки и чмокнул в носик-пуговку младшую внучку, трехлетнюю Катю, удивлённо озиравшуюся круглыми серыми глазёнками по сторонам. Старшего внука, озорного и непоседливого шестилетнего Котю, крепко держала за руку мать. Елена Николаевна, взяв под руку Веру, шла впереди. За ними следовали Ульяна с сыном, а дед с двумя внучками завершал шествие. Семья поднялась на платформу и остановилась у перил в ожидании поезда. Вдали показался грохочущий, лязгающий, пыхтящий паровоз. Котя, застыв в восхищении, не мог отвести взора от приближавшейся гигантской машины, выпускавшей клубы дыма. Паровоз, издав протяжный гудок, начал сбавлять ход. К синему вагону устремилась наиболее аристократичная публика - дамы в элегантных дорожных платьях и кокетливых шляпках, модно одетые мужчины, офицеры в мундирах и фуражках. Пассажиры, провожающие, носильщики с багажом – все были суетливы и взволнованны.

Войдя в вагон и рассадив всех, Алексей Сергеевич устало откинулся на мягкое сиденье. Да, силы уже не те. Взгляд остановился на белокуром завитке под черной траурной шляпкой. Проклятье! Как же ему хотелось обнять её, коснуться губами маленького, розового ушка с жемчужной серьгой, ощутить волнующий аромат жасмина, взять в ладонь её узкую кисть, затянутую тонкой лайковой перчаткой! Алексей Сергеевич, стянув с рук перчатки, провёл ладонями по лицу, отгоняя прочь совершенно неуместные мысли.

- Папенька, Вам нехорошо? - голубые глаза Ульяны смотрели на него с тревогой. – Лекарство? Мне, представьте, Лиза оставила. В саквояже и фляжка с водой есть.

- Нет, Жюли, всё в порядке. Устал немного, - он всё-таки не удержался от соблазна и коснулся её руки.

Затем обнял жену за плечи и притянул к себе.

- Устала? Можно вздремнуть немного, - сказал он тихонько и почувствовал, как голова Элен склонилась к его плечу.

Раздался третий звонок. Паровоз надрывно загудел и тронулся с места. Алексей Сергеевич опустил веки. Перед мысленным взором стояли взволнованные, полные заботы миндалевидные глаза совершенно необыкновенного, лазурного цвета. За что ему на старости лет это наказанье, это мучительное счастье? Рядом с этой дивной женщиной он казался себе дряхлым стариком. Да он, собственно, и был уже стариком. Седьмой десяток уж разменял. Но что поделать с душой, которая не желала считаться с почтенным возрастом и пылала любовью, как в юные годы? Как погасить ту запретную, греховную страсть, которая сжигала его?

В отапливаемом вагоне было тепло и уютно, Алексей Сергеевич почувствовал, как под мерный стук колёс им овладевает дрёма и незаметно погрузился в сон. Недовольно захныкала Катюша, тщетно пытавшаяся отнять у брата солдатика. Ульяна наклонилась к ней, сняла с девочки накидку и шляпку, ласково провела рукой по светлым волосам дочери. Ульяна потянулась и расстегнула сюртучок сына. Граф Протасов из-под полуопущенных век украдкой наблюдал за снохой, любуясь её грациозными движениями. Он ловил каждый её жест, каждый поворот головы. Пройдёт два дня, и он уже не сможет видеть её каждый день. Она вернётся в свой дом на Малой Морской, к мужу.

Катя снова раскапризничалась, из глаз покатились прозрачные горошины слёз. Граф Протасов поднялся с сиденья, взял внучку на руки и поднёс к окну. Маленькая ручка ухватилась за голубую шелковую штору. Пожурив шалунью, дед осторожно разжал маленький кулачок. Алексей Сергеевич поставил девочку на пол, застеленный бархатным ковром, и, взяв её за ручку, подвёл к большому зеркалу, висевшему в торцевом простенке салона, отделанного красным деревом. Малышка с интересом рассматривала своё отражение. Выразительные серые глазки, ещё блестевшие от недавних слёз, смотрели внимательно, изучающе. Маленькая кокетка поправила ручкой волосики, разгладила складки на юбочке, повернулась вправо, влево, улыбнулась своему отражению. Как же она похожа на Элен! И чертами лица, и повадками. Верочка в этом возрасте была совсем другой. Она, вихрем пролетая по комнате, могла на миг задержаться у зеркала, но только для того, чтобы скорчить рожицу и, заливаясь звонким смехом, нестись дальше. Алексей Сергеевич взглянул на дочь. Та с отсутствующим видом смотрела в окно. Он перевёл взгляд на Соню. Она о чём-то разговаривала с Котей. Подхватив Катю на руки, граф Протасов опустился на своё место, усадив внучку на колени. Он перехватил благодарный взгляд Ульяны, всё это время не сводившей глаз с деда и внучки.

Глава 3

Семейство вышло на Нижегородской станции. Пока камердинер выносил багаж и нанимал носильщика, семья прошла в одноэтажное здание вокзала и разместилась на диванчике в форме звезды. Алексей Сергеевич держал на руках заснувшую Катю. Котя, утомлённый дорогой, уже не шалил, а сидел тихонько, прижавшись к бабушке, обнимавшей внука за плечи. Ульяна рассказывала Соне о недавно напечатанной в журнале повести своего мужа. Вера нервно выписывала круги по залу, ожидая возвращения прислуги.

Разместившись в двух наёмных экипажах, семья с относительным комфортом добралась до двухэтажного дома графа Протасова на Малой Ордынке. Пока Елена Николаевна отдавала распоряжения прислуге касаемо ужина, который надлежало доставить из ближайшего ресторана, Алексей Сергеевич, по обыкновению, удалился в кабинет для просмотра хозяйственных и счётных книг. Не сказать, чтобы он не доверял управляющему, служившему у него много лет, но считал необходимым все проверять лично. Граф Протасов любил порядок в делах. Удостоверившись, что книги ведутся скрупулёзно и аккуратно, а сдаваемые внаём комнаты второго этажа приносит стабильный доход, Алексей Сергеевич позвал камердинера и послал его на Николаевский вокзал за билетами на утренний поезд до Санкт-Петербурга, а также распорядился к утру подготовить дорожный экипаж для графини Аносовой и её дочери.

***

Вера, сидя за ужином, думала о том, что теперь её жизнь в корне поменяется. Сначала всё за неё решал отец, потом супруг. Отныне ей самой придётся принимать решения и нести ответственность за допущенные промахи и ошибки. Теперь надобно будет учиться ведению хозяйства и финансовых дел, чтобы не подвергать опасности благополучие своих детей. Вера корила себя за прежнюю беспечность. Она всегда и во всём полагалась на Петра, совершенно не интересуясь делами. Её семейные обязанности ограничивались ведением дома, устройством званых обедов, балов, литературных вечеров и заботой о детях и муже. Вера корила себя за то, что и это немногое она делала плохо. Она, всем сердцем любя Петра Васильевича, не смогла убедить его в необходимости оставить службу по состоянию здоровья, не настояла на лечении за границей. Граф Аносов был ей хорошим мужем, а она ему – плохой женой. Пётр не уставал повторять, что благодарен судьбе за счастье быть с ней. Но Вере постоянно казалось, что она недодала ему чего-то, не смогла сделать в полной мере счастливым. Вера встретилась с внимательным взглядом отца, устремлённым на неё. Ей показалось, что он прочитал её мысли. В юности папенька убеждал её выбрать в мужья человека помоложе. Петр ведь был старше её на девятнадцать лет. Послушай она тогда совета папеньки, не осталась бы в тридцать восемь лет вдовой. Но представить себе жизнь с кем-то другим, она тоже не могла. Только рядом с Петром она ощущала полноту жизни и была совершенно, безоговорочно счастлива. Как теперь жить без него, Вера просто не представляла.

***

Ульяна была рада возвращению в столицу. В Мещерском она сильно тосковала по мужу и брату. И если с Митей ей удалось побыть хотя бы десять дней, когда он приезжал на похороны генерала Аносова, то со своим обожаемым братом Лёвой и его семьёй она не виделась уже полгода. В конце зимы свёкор настоял на срочном отъезде семьи в деревню из-за быстрого распространения чумы, завезённой в страну во время турецкой войны. Старший сын графа Протасова, Владимир, выучившийся на врача, в это самое время находился в Астраханской губернии, где и вспыхнула эпидемия. Его супруга, Лиза, получив тревожное письмо от мужа, убедила Алексея Сергеевича уехать в Мещерское и увезти с собой жену младшего сына и внуков. Ульяна поначалу противилась. Ей совсем не хотелось снова расставаться с мужем. Сначала они не виделись целый год из-за турецкой войны, в которой участвовал Преображенский полк, где служил Дмитрий, потом были ежегодные строевые учения и военные манёвры гвардейского корпуса в Красном селе. И опять предстояла разлука. Но спорить со свёкром было решительно невозможно. Он мог убедить кого угодно и в чём угодно.

Ульяна коротко взглянула на графа Протасова. Она безгранично уважала его. Ульяна преклонялась перед его художественным талантом, силой ума, беззаветной преданностью семье. Для неё он был идеалом мужчины, мужа, отца, деда. Дмитрий во многом был похож на него. Не столько внешне, сколько характером, душевными качествами, которые так ценила и любила в нём Ульяна. И всё же в чём-то Митя не дотягивал до отца. Он был более мягким, менее решительным, чуть менее целеустремлённым и напористым. Митя, в свободное от службы в гвардейском полку время, занимался литературным творчеством. Он был талантливым писателем, но порой вдохновение покидало его. Как все творческие люди он был ранимым, чувствительным и до крайности восприимчивым к критике. Стоило прочитать где-то гневную, обличительную рецензию, и у него опускались руки, пропадало желание писать. Ульяне приходилось в буквальном смысле заставлять его, зная, как читательское признание важно для мужа. Иногда приходилось прибегать к помощи свёкра. Митя ценил мнение отца, который был для него непререкаемым авторитетом, и всегда прислушивался к нему. А граф Протасов умел на критику, на любую неприятную ситуацию взглянуть под неожиданным углом, привести неоспоримые доводы, которые вселяли в сына веру в собственные силы. Ульяна была несказанно благодарна свёкру за поддержку. Этот мужчина был опорой для всей семьи, виртуозно решал проблемы и без лишних слов приходил на помощь родственникам и друзьям, когда это требовалось. Если бы не вмешательство Алексея Сергеевича, то не известно, получил бы её брат согласие на брак с дочерью генерала Киселёва или нет. А ведь от этого зависело счастье всей жизни Лёвушки, который безмерно любил свою будущую жену Машеньку.

Ульяна не удержалась и снова взглянула на свёкра. Почувствовав, он тоже посмотрел на неё. Яркие карие глаза лучились таким добрым светом, что Ульяна не в силах была отвести взгляда, словно завороженная. Этот пожилой, седовласый шестидесятилетний мужчина обладал потрясающим магнетизмом. Скольким женщинам он, должно быть, вскружил головы, в молодые годы! И при столь несомненной мужской притягательности он был безгранично предан своей жене! Невообразимо! Как бы хотелось, чтобы и эту черту характера Митя унаследовал от отца!

Глава 4

Вера по обыкновению поднялась рано, на рассвете. Утомлённая дорогой, она провалилась в сон, едва голова коснулась подушки. Открыв глаза, она осознала, что видела во сне Петра. Не пожилого, израненного, истощённого болезнью генерала, а полного сил, привлекательного молодого офицера с добрыми серыми глазами. И сейчас ещё у неё учащенно билось сердце, когда она вспоминала его взгляд, устремлённый на неё. Как жаль, что это был всего лишь сон. Но как хорошо, что хотя бы во сне они снова были вместе. Вера тяжело вздохнула и подошла к окну. Отодвинув портьеру, она выглянула на улицу. Утро было пасмурным и унылым, под стать её настроению. Мостовая и тротуары были сухими, но низкие, сизые тучи, затянувшие небо над Москвой, не оставляли сомнений в том, что вот-вот начнётся дождь. Бабье лето закончилось. Впереди осень, непогода, короткие хмурые дни и долгие, тоскливые, одинокие вечера.

Вера подошла к зеркалу. Отражение не радовало. Бледное, усталое лицо, тёмные тени под большими грустными глазами, чёрные с заметной проседью волосы. Вера дёрнула шнур сонетки, не особо надеясь на появление горничной. Дом ведь пустовал, прислугу распустили. Вечером какая-то девушка помогла ей раздеться, но сегодня она, должно быть, прислуживает маменьке. Дверь спальни открылась и вошла высокая женщина средних лет в сером суконном платье, белом накрахмаленном переднике и чепце, державшая в руках кувшин с горячей водой.

- Изволите умыться, Ваше сиятельство?

Вера Алексеевна молча кивнула. Любопытство взяло верх и графиня, промокая лицо полотенцем, спросила:

- Скажи, любезная, ты служишь в доме графа?

- Я прислуживаю в меблированных комнатах второго этажа. Господин Терентьев, управляющий, велел вчера и сегодня всем горничным быть здесь, а на второй этаж нанял временную прислугу, - ответила словоохотливая женщина.

- А что граф Протасов, хозяин, хорошо платит вам?

- Не обижает. Ещё и чаевые от постояльцев перепадают. Я прежде при старой княгине состояла, да только померла она. А племянник прогнал всех, кто постарше был, только молодых в доме оставил, - умелые руки женщины шустро затянули корсет на стройной фигуре госпожи.

- Простите, Ваше сиятельство. Траур у Вас, а я разболталась, - женщина виновато посмотрела на графиню.

Отчего-то общество этой спокойной, уверенной женщины было приятно Вере. Оттого, должно быть, что та не знала Петра и не смотрела на вдову с жалостью, не произносила слов утешения, от которых появлялся ком в горле и начинали душить слёзы.

- Как тебя зовут? – поинтересовалась Вера.

- Анфиса Залесова, - ответила женщина.

- Вот, что Анфиса. Хочу предложить тебе служить у меня. Мне помощница нужна, камеристка. Платить хорошо стану, не меньше, чем здесь. Жить будем в поместье, в Звенигородском уезде. Но ехать надобно прямо сейчас. Что скажешь?

- Даже раздумывать не стану. Я согласна, Ваше сиятельство, - лицо женщины озарила радостная улыбка.

- Тогда собери мои вещи и ступай за своими. Через час-полтора выезжаем.

Облачившись в траурное платье, покрытое крепом, и уложив волосы в простой узел, графиня Аносова отправилась будить дочку. Сонечка сладко спала и даже не пошевелилась, когда мать вошла в её комнату. Вера присела на край постели и немного помедлила: ей совсем не хотелось ломать сон своей девочки. Вера любовалась золотистыми кудрями, длинными тёмными ресницами, пухлыми, красиво изогнутыми губами Сони и думала о том, что через два-три года её дочка станет изумительной красавицей. Жаль, что её не увидит отец, на которого она так похожа.

Вера встала и коснулась губами гладкой розовой щеки. Ресницы затрепетали, губы тронула сонная улыбка. Через мгновение распахнулись карие глаза. Соня сладко зевнула.

- Доброе утро, маменька! – широко раскинув руки, Соня с наслаждением потянулась.

- Поднимайся, Софья Петровна. Поедем домой.

- Домой! – Соня улыбнулась счастливой улыбкой и соскочила с кровати, едва удержавшись, чтобы не запрыгать от радости.

***

Через два часа дорожный экипаж уже вёз графиню Аносову и её дочь в Рождествено. Соня, отодвинув шторку, с интересом смотрела в окошко, за которым проплывали церкви с золотыми куполами, добротные купеческие дома и роскошные дворянские особняки. Она редко бывала в Москве, только проездом. Ей очень нравился этот город, какой-то спокойный, уютный, светлый. На улицах не было такого количества военных и чиновников, облачённых в строгие мундиры, как в родном, вечно пасмурном, Петербурге. Соне захотелось взять в руки кисть. Появилось желание написать извилистую московскую улочку, по которой только что проехал их экипаж, громыхая колёсами по булыжной мостовой. Дедушка велел заниматься рисованием каждый день, причём чередовать разные техники, чтобы не забыть то, чему он успел научить её. Все в один голос твердили, что у Сони талант к рисованию. Не мудрено – её дедушка, граф Протасов, был известным портретистом, академиком живописи. Сейчас, в силу преклонных лет и слабого здоровья, он уже не преподавал. Теперь внучка была его единственной ученицей. Рисовать Соня любила с раннего детства. Но не портреты, как дедушка, а пейзажи. Летом, в деревне, они вместе с маменькой выезжали на пленэр. Маменька рисовала свои нежные акварели, а Соня писала маслом, как дедушка. Какое же радостное было время! В конце лета из Красного села возвращался папенька и тоже ездил вместе с ними. Пока мать и дочь работали, он пел им под гитару или рассказывал весёлые истории. А потом расстилали на траве плед и устраивали пикник. Соня тяжело вздохнула. Она больше никогда не увидит своего доброго, заботливого папеньку. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, она прислушалась к тихому разговору маменьки с новой служанкой.

- Анфиса, отчего же Вы сразу не сказали о своём происхождении? Ежели б не бумаги, я так и думала бы, что Вы простолюдинка, - изумлённо глядела на собеседницу Вера Алексеевна.

- Простите, Ваше сиятельство. Я не хотела обманывать. Просто побоялась, что узнав обо всём, Вы не возьмёте меня в услужение, - опустила глаза Анфиса.

Глава 5

Снежная зима, с частыми вьюгами и метелями, казалась бесконечной. Жизнь в Рождествено была унылой, монотонной и однообразной. Один день сменялся другим, точно таким же скучным и тоскливым. Графиня Аносова, соблюдая строгий траур, никуда не выезжала. По осени в Рождествено изредка наносили визиты соседи, навещая вдову и делясь с ней уездными новостями.

Чаще других заезжал граф Олсуфьев – его поместье, Ершово, соседствовало с поместьем Аносовых. Вера Алексеевна была рада визитам Евгения Николаевича, которого знала с детства. Олсуфьев был учтив, любезен и очень обаятелен. Не сказать, чтобы они были дружны, но, поскольку принадлежали к одному избранному аристократическому кругу, часто встречались на светских мероприятиях. От графини Киселёвой, своей тётушки, Вера Алексеевна была наслышана о бурном прошлом соседа. В молодые годы, по словам Аннет, Евгений был неотразимым красавцем и известным ловеласом. Высокий, статный гвардейский офицер обладал не только привлекательной наружностью, но и тонким умом и изысканным обхождением, чем сводил с ума столичных дам и девиц. Не устояла перед его обаянием и тётушка, согласившаяся стать женой графа Олсуфьева. Вере Алексеевне было одиннадцать лет, когда та помолвка была разорвана. Аннет не любила говорить об этом и вдаваться в подробности, а Вера особо и не расспрашивала. Тем более, что и графиня Киселёва, и граф Олсуфьев давно нашли своё семейное счастье. Евгений Николаевич остепенился, был счастливо женат на Екатерине Митрофановне – женщине добродетельной и серьёзной, но не отличавшейся крепким здоровьем. Осенью графиня Олсуфьева долго хворала, потому супруг её и был вынужден приезжать с визитами один. После турецкой войны Евгений Николаевич оставил службу в гвардейском полку и вышел в отставку в чине полковника. Граф Олсуфьев и в свои пятьдесят два года оставался весьма импозантным господином: каштановые волосы, немного тронутые сединой, холодные светлые глаза, обрамлённые тёмными ресницами, немного располневшее лицо, сохранившее следы былой красоты, щёгольски закрученные усы и изысканные костюмы, сшитые по последней моде. И даже небольшое увечье, полученное на войне, не портило общего впечатления. Евгений Николаевич лишился двух пальцев на правой руке, поэтому постоянно, и зимой, и летом, носил перчатки. Вера Алексеевна после отъезда соседа всякий раз впадала в меланхолию. Отчего-то вспоминался императорский бал, на котором она встретилась глазами с Петром. Это случилось как раз во время танца с Олсуфьевым.

В начале декабря, когда плотно лёг снег, Олсуфьевы покинули Ершово и отправились в Петербург. Жизнь обитательниц усадьбы стала ещё скучнее и однообразнее.

***

Вера была рада тому, что привезла с собой из Москвы компаньонку. Анфиса была скромной и серьёзной женщиной. По утрам, когда с Сонечкой занималась гувернантка, женщины много разговаривали. Графине Аносовой в деревне не хватало общения. Прежде, когда был жив Пётр Васильевич, никто другой ей не был нужен. Супругам вполне хватало общества друг друга, у них всегда находились темы для разговоров. Да и дети требовали внимания. А теперь Вера Алексеевна ощущала пустоту, и это тяготило её.

Графиня Аносова, будучи дамой дружелюбной, открытой и общительной, много рассказывала компаньонке о своей прежней жизни. И та, в ответ, постепенно впустила графиню в свою душу.

Анфиса была родом из Рязанской губернии. Там находилось поместье её отца, капитана Залесова. Мать Анфисы умерла, когда девочка была совсем маленькой. Воспитывала её и старшего брата Степана незамужняя тётка. Она была женщиной тихой и доброй, племянников не обижала. Потом Стёпу отправили учиться в кадетский корпус. Отец, будучи армейским офицером, дома появлялся не часто. Во время восточной войны, в Крыму, он погиб. Девушке на тот момент исполнилось пятнадцать лет. Брат, закончив обучение, поступил в гусарский полк. А жизнь у молодых офицеров известно какая: гульбища с вином и картами, увеселительные заведения с девицами лёгкого поведения. На всё это нужны были средства и не малые. Поместье было заложено. Выплатить долг по закладной брат не смог. Так Анфиса с тёткой лишились дома. Нет, они не оказались на улице. На тётку был записан маленький домик на окраине уездного города. Крыша над головой была, а вот средств к существованию не было совсем. Выдать замуж бесприданницу было крайне затруднительным делом, поэтому Анфиса поступила в компаньонки к пожилой княгине Замыцкой и уехала в Москву. Жалование девушке положили приличное. Его хватало и на то, чтобы часть отправить тётке, и на то, чтобы прилично одеться. Княгиня была женщиной добросердечной, и к Анфисе относилась хорошо. Настолько, что даже вознамерилась выдать её замуж. В женихи ей княгиня прочила не слишком богатого, вдового дворянина. Анфиса по здравому размышлению решила было на предложение вдовца согласиться, да как на грех в отпуск приехал молодой князь Замыцкий. Анфиса особой красотой не отличалась, но в молодые годы была довольно привлекательной. Высокая, статная девушка приглянулась Аркадию, и он, недолго думая, сделал ей предложение. Княгиня, естественно, воспротивилась и собралась отказать Анфисе от места. Но тут начались волнения в Царстве Польском, и князя отозвали из отпуска. Уезжая, сын просил не выгонять компаньонку из дома до его возвращения. А вскоре сообщили, что Аркадий погиб. Княгиня слегла, и Анфиса осталась при ней. Теперь ни о каком замужестве уже не могло быть и речи. Время шло, княгиня и компаньонка старели. Они привыкли друг к другу. И хотя особой теплоты в их отношениях не было, они неплохо ладили. А потом княгини не стало, и новый хозяин просто выставил Анфису на улицу. Надо было искать новую работу. Но кому же нужна сорокалетняя компаньонка? Деньги на меблированную комнату быстро закончились, и Анфиса устроилась на работу горничной в доходный дом графа Протасова.

Вера Алексеевна слушала историю Анфисы и думала о том, как несправедлива судьба. Одному человеку она даёт всё: и богатство, и семью, и детей, и любовь, а у другого отнимает всё: и родителей, и дом, и любимого человека. Своя собственная прежняя жизнь казалась Вере Алексеевне сейчас волшебной сказкой. Она, несомненно, была обласкана судьбой. Ей грех жаловаться и роптать. Ей-то счастья было отсыпано сполна. Как жаль, что всё это осталось в прошлом, в воспоминаниях. А будущее … так туманно … так беспросветно.

Глава 6

Миновала долгая зима. В феврале в столице произошло страшное событие – покушение на жизнь Государя императора. Заговорщик под видом плотника проник в Зимний дворец и пронёс туда динамит, чтобы устроить мощный взрыв. Александр II чудом остался жив, по воле судьбы задержавшись на вокзале. Это известие до глубины души потрясло графиню Аносову и её компаньонку, глубоко уважавших и свято почитавших Государя.

В Рождествено, наконец, пришла весна, вселяя в души обитательниц поместья веру в лучшее и возвещая о том, что время скорби и уныния прошло. День становился всё длиннее, солнце с каждым днём светило ярче. В тот год зима долго не желала уступать свои права. В марте ещё лютовали морозы, кружили метели, сугробы и не думали таять. Но с приходом апреля весна начала стремительный натиск, и природа словно очнулась от долгого сна. Под тёплыми солнечными лучами сугробы начали таять и проседать. В низины побежали весёлые ручейки, услаждавшие слух весёлым журчанием. В голых верхушках парковых деревьев копошились и громко щебетали птицы. Воздух был напоён особым, ни с чем несравнимым ароматом весны, в котором перемешались запахи прелой листвы и мокрой земли.

Заканчивался Великий пост, приближался праздник Светлого Христова Воскресения. Несмотря на траур, в особняке Аносовых готовились к Пасхе. В гостиных и спальнях расставили вазы с освященными в храме пушистыми веточками вербы, на кухне пекли куличи и красили яйца. Аносовы всегда любили Пасху, с благоговением посещали праздничное богослужение, принимали у себя гостей, угощали изысканными блюдами. Теперь всё изменилось. Не будет гостей, не будет пышного праздника. Разве что кто-нибудь из соседей заедет поздравить. Сейчас, после полугодового затворничества, даже коротенький визит воспринимался как особенное, радостное событие. Всё знатное уездное дворянство проводило сезоны в Москве или Петербурге. В самую распутицу мало кто решался отправляться в дорогу. Зиму в деревне проводили вдовы да старики, которые редко покидали свои имения.

В сердце графини Аносовой боль от потери мужа немного притупилась, безутешная скорбь уступила место тихой грусти и печали. Она смирилась со своим вдовством и большую часть времени посвящала ведению хозяйства, обучаясь и вникая во все тонкости. Вера Алексеевна много времени проводила с управляющим, проверяя счета, хозяйственные книги, отчёты приказчиков. Граф Аносов был богат. Помимо обширного поместья в Звенигородском уезде, он владел поместьями во Владимирской и Тульской губерниях, имел роскошный особняк в столице. В личном владении Веры Алексеевны были полученные ею в качестве приданого имение в Самарской губернии, доходный дом в Самаре и сально-свечной завод.

Управляющий, Иван Эрнестович Бутлер, служил у графа Аносова без малого двадцать лет, сменив на этой должности своего отца. Бутлер был умным, грамотным, хорошо образованным человеком, которому Пётр Васильевич поручил ведение всех дел. Военная служба не позволяла генерал-лейтенанту самолично вникать в хозяйственные вопросы, поэтому он очень ценил своего преданного помощника, которому всецело доверял.

Иван Эрнестович был невысоким, коренастым мужчиной сорока шести лет с худощавым лицом, светло-русыми волосами и умными, проницательными глазами. Он получил юридическое образование в Московском университете и состоял на государственной службе в Министерстве государственных имуществ. По просьбе умирающего родителя он перешёл на службу к графу Аносову, чтобы помочь с делами совершенно не разбиравшемуся в них артиллерийскому полковнику. Жена Бутлера, Амалия Францевна, скончалась четыре года назад, оставив его вдовцом с двумя детьми, которые были определены на обучение в частный пансион.

Иван Эрнестович до смерти графа жил, по большей части, в Петербурге, регулярно наведываясь в поместья с проверкой. Сейчас, во время траура, Вера Алексеевна пожелала видеть управляющего в поместье, дабы с его помощью ознакомиться с делами. То, что графиня вознамерилась лично проверять его работу и требовать отчёта за каждое действие, Бутлеру было крайне неприятно. Создалось впечатление, что она считает его нечистым на руку. И это после двадцати лет безупречной службы! В глубине души Иван Эрнестович был раздосадован подобным предположением и уязвлён проявленным хозяйкой недоверием, но спорить не стал. Он прекрасно осознавал своё подчинённое положение, потому не пошёл на поводу у оскорблённого самолюбия, спрятав обиду глубоко внутри.

***

Вера Алексеевна сидела в кабинете и изучала состояние дел доходного дома в Самаре. Прежде большой двухэтажный деревянный дом принадлежал купцу Чернову – деду графа Протасова, после кончины которого, Алексей Сергеевич распорядился устроить в нём меблированные комнаты, и сдавать их в наём. По привычке все называли гостиницу доходным домом купца Чернова, хотя на самом деле хозяйкой его больше двадцати лет была графиня Аносова.

- Иван Эрнестович, Вы давно были с инспекцией в Самаре? Я хотела бы знать, достаточно ли современная отделка и обстановка в апартаментах. Я осознаю, что это провинция, а не Москва, но всё же желала бы видеть своё заведение респектабельным и комфортным для проживания. Размер жалования служащих я тоже хотела бы сравнить с аналогичными доходными домами Москвы.

- Помилуйте, Ваше сиятельство, где Москва и где Самара? Какая публика останавливается в доходном доме Вашего батюшки, и какая - в гостинице поволжского городка? Комнаты занимают по большей части небогатые купцы. Им ведь изыски не требуются, был бы ночлег. А апартаменты и вовсе будут пустовать, ежели там столичный лоск навести и цену за проживание поднять, - снисходительно глядя на графиню, решившую от скуки поиграть в деловую даму, ответил управляющий.

- Вы что же, предлагаете приезжающим в Самару в хлеву жить? Я решительно не согласна с этим, Иван Эрнестович!

- Воля Ваша, Вера Алексеевна. Завтра я представлю необходимые расчёты, чтобы Вы самолично могли убедиться в убыточности этой затеи, - усмехнулся Бутлер, в котором начала закипать злость на самоуверенную вдовушку.

Глава 7

Владимир, переночевав в поместье сестры, отправился к себе, в Ильинское, и Вера снова почувствовала себя одиноко. Заниматься делами не хотелось. Не шёл из головы неприятный разговор с управляющим. Бутлер разговаривал с ней снисходительно, как с малым ребёнком, ничего не смыслящим в делах. На самом деле это было не так. Маменька всегда говорила, что женщине обязательно нужно заботиться о материальном благополучии. Даже имея приличный капитал надобно следить, чтобы деньги не утекли сквозь пальцы. Бабушка, княгиня Мещерская, рассказывала Вере, в каком бедственном положении она оказалась после гибели сыновей. Ей даже пришлось продать поместье, чтобы расплатиться с долгами. И если бы папенька не выкупил Мещерское в Опекунском совете, то бабушке просто негде было бы жить. Маменька всегда говорила Вере, что денежные дела нельзя пускать на самотёк, нельзя бездумно доверять управляющим. Папенька всегда самолично вникал во все дела. Вере было интересно, что и как он проверяет. Она училась у него, задавала вопросы. Но потом она вышла замуж, на свет появились дети, и Вера забыла о наставлениях маменьки.

И вот теперь, когда она решила вести дела сама, управляющий вдруг заартачился. У Веры не было оснований подозревать Бутлера в непорядочности, но то, как он разозлился при их последней встрече, наводило на размышления.

Как и обещал, Иван Эрнестович подготовил к оговорённому сроку все расчеты. Получалось, что ремонт апартаментов и новая обстановка для них обойдутся в весьма приличную сумму, которая окупится не ранее, чем через полгода. Вера Алексеевна, поразмыслив, решила, что вложив капитал в ремонт, она ничего не потеряет, ежели немного поднимет плату за роскошную квартиру, а расценки на остальные комнаты менять не станет. Графиня распорядилась начинать ремонт. Бутлер был недоволен, но лично поехал в Самару, чтобы дать распоряжения приказчику.

Вера чувствовала неприязнь управляющего. Сначала она хотела попросить у него прощение за излишнюю резкость, но потом это желание пропало. Бутлер явно невзлюбил её, его глаза постоянно полыхали злобой. Вера всерьёз подумывала о смене управляющего.

***

Во второй половине мая погода наладилась, уездная знать начала возвращаться в свои поместья. Вернулись Олсуфьевы. Вера была рада визиту соседей. Но то, как плохо выглядела Екатерина Митрофановна, насторожило. Графиня Аносова без обиняков спросила Евгения Николаевича, не больна ли его супруга. Граф Олсуфьев с горечью признался, что доктора обнаружили у жены чахотку. Вере было искренне жаль соседку, которая была доброжелательной и милой. Евгений Николаевич сидеть сложа руки не собирался. Он был намерен вначале месяца отправиться с женой за границу, на море. Граф Олсуфьев надеялся, что тамошние доктора помогут его Катеньке.

***

В первых числах июня навестить Веру приехали родители и Ульяна с детьми. Протасовы заехали в Рождествено на несколько дней, сделав изрядный крюк, направляясь в Мещерское.

Соня была несказанно рада приезду родственников. За долгую зиму она устала от общества маменьки и её компаньонки, от их бесконечных разговоров о прошлом. А девушку интересовало будущее.

Графиня Протасова с внучкой медленно брели по парку, проходя мимо буйно цветущей сирени, источавшей головокружительный аромат, который так любила Елена Николаевна.

- Бабушка, Вы возьмёте меня с собой в Петербург? – с замиранием сердца спросила Соня.

- Ты хочешь поехать с нами? А твоя маменька что же, не поедет с тобой?

- Ах, бабушка, у маменьки ведь ещё больше года траура. Она не хочет ехать в столицу. А мне ведь шестнадцать! Мне безумно хочется побывать на балах!

- Ничего страшного не случится, ежели ты станешь выезжать на год позже. Всё равно раньше восемнадцати лет замуж тебя не выдадим.

- Да, но ведь пока я буду сидеть здесь, в деревне, в Петербурге всех женихов разберут! – в отчаянье воскликнула Соня.

Елена Николаевна не смогла сдержать улыбки. Она припомнила, как сама мечтала попасть на свой первый бал.

- Софья Петровна, твой суженый от тебя никуда не денется. На то он и суженый. Но я поговорю с Верой и попрошу отпустить тебя с нами.

Сонечка бросилась к бабушке, обнимая и целуя морщинистые щёки.

- Полно, Софья Петровна, ты мне чепец сдвинула, - притворно заворчала графиня Протасова.

- Бабушка, но ведь платья новые надо заказать. И туфельки. И шляпки, - разрумянившись, возбуждённо говорила Соня.

- И шубки, и шали, - подзадорила внучку улыбающаяся Елена Николаевна.

- Бабушка, мы ведь не успеем ничего. Сейчас надобно ехать!

- Угомонись, Соня. Поедем в начале сентября. Ежели маменька отпустит тебя.

***

В это время граф Протасов разговаривал с дочерью.

- Папенька, я приказала управляющему поменять отделку и обстановку в доходном доме.

- Зачем? Там, вроде, не было ни пожара, ни наводнения, - ухмыльнулся отец. – Я ведь был в Самаре четыре года назад. Где требовалось – подновили, фасад покрасили, вывеску сменили.

- Я распорядилась придать изящество апартаментам.

- Вера, уж прости, но ты сделала глупость. Кому там нужно это твоё изящество? Ежели деньги девать некуда, лучше заводом займись.

- Папенька, но я в этом ничего не понимаю, - обиделась Вера.

- А коль не понимаешь, так и не совалась бы. Ежели надумала что, отчего со мной не посоветовалась? Отчего управляющего не послушала? У вас дельный человек служит.

- Папенька, вот о нём я как раз собиралась с Вами поговорить. Мне не нравится Бутлер. Я хотела бы нанять другого.

- Вера, что за блажь? Бутлер служит у вас двадцать лет, в курсе всех дел. Грамотный, честный. Да тебе на него молиться надобно! Чем не нравится-то? – рассердился Алексей Сергеевич.

- Не знаю, - буркнула Вера. – Мне кажется, он не уважает меня.

- Ах, вон оно что! Не уважает или не поддаётся твоим чарам? Не глядит восхищённо, не расточает комплименты? Из-за этого ты хочешь лишиться незаменимого помощника?

Глава 8

Когда Протасовы покинули поместье, Вера снова ощутила пустоту. Она уже начала сомневаться, правильно ли поступила, отказавшись ехать в Мещерское. Траур можно было соблюдать и там, сидя взаперти в усадебном доме. Веру расстраивало, что Сонечка откровенно маялась в обществе двух взрослых женщин, что ей было скучно и тоскливо. А в Мещерском она занималась бы рисованием с дедом, играла бы с Митиными ребятишками, училась бы игре на скрипке у Ульяны. Вера корила себя за то, что уйдя с головой в свои печали, она мало внимания уделяла дочери. Нет, мать и дочь, разумеется, разговаривали на разные темы, вместе гуляли в парке, музицировали в четыре руки. Вера занималась с дочерью итальянским языком. Но задушевных бесед они не вели. Все мысли дочери были заняты предстоящим выходом в свет. Разговоры с матерью сводились к расспросам о балах, а на эту тему Вере говорить хотелось меньше всего, потому что неминуемо навевали воспоминания о Петре и вгоняли в меланхолию.

Задушевные беседы Вера вела с Анфисой. Графиня Аносова и не заметила, как сблизилась с совсем чужой женщиной, которая стала для неё близкой подругой. Июнь всегда вызывал в Вере неизъяснимое томление. Воздух, напоённый волнующими ароматами сирени и пионов, долгие, теплые вечера, волшебные закаты, соловьиные трели в ночи – всё настраивало на романтический лад, вызывало желание любить и быть любимой. Ей и прежде случалось проводить июнь в одиночестве. Тогда все её мысли были устремлены к Петру. Вера до самой темноты сидела на парковой скамейке и мечтала о встрече с мужем. Теперь уж мечтать было не о чем, но душа изнывала от одиночества и пустоты, требуя заполнить её хоть чем-то.

- Анфиса, Вы не думали о том, чтобы выйти замуж? – как-то во время вечерней прогулки спросила Вера компаньонку.

- Как не думать? Думала, конечно. Но кому же нужна пожилая женщина без копейки за душой? – Анфиса устремила грустный взгляд на графиню. – У меня скоплено немного на старость. Но такая сумма вряд ли привлечёт достойного мужчину.

- У Вас есть нечто более важное, чем деньги – чуткая душа и доброе сердце. Это, поверьте, огромное богатство для мужчины, уставшего от одиночества и нуждающегося в любви и заботе.

- Ах, Вера Алексеевна, дорогая! Ежели в юные годы моя добрая душа никому не понадобилась, то теперь и подавно. Мужчин интересуют молодость и красота. И деньги, коль таковые имеются.

- Знаете, Анфиса, мне не дают покоя слова папеньки о том, что мне надобно подумать о будущем. Вне всякого сомнения, богатство моего супруга привлечёт ко мне внимание потенциальных женихов. Полюбить никого, кроме Петра, я не смогу. А становиться добычей охотника за приданым вовсе не хочется. Нет, повторный брак не для меня. А вот Вам я бы советовала попытаться создать семью. Вы ведь совсем одна на свете. Только не подумайте, что я собираюсь прогнать Вас. Вовсе нет! Но мне хотелось бы видеть Вас ежели не счастливой, то хотя бы защищённой от житейских бурь. Скоро строгий траур у меня закончится, и мы сможем выезжать с визитами. Присмотритесь к соседям. Немолодой вдовец, по моему разумению, будет удачной партией.

Компаньонка внимательно посмотрела в глаза графини, думая над тем, стоит говорить или нет. Анфиса, поборов нерешительность, отважилась на откровенность.

- Мне, по правде говоря, очень симпатичен господин Бутлер.

- Бутлер?! Нет, он совсем не пара Вам, Анфиса. Вы дворянка, статная, вполне привлекательная дама. Иван Эрнестович и Вы? Нет. Он же обычный управляющий! Мы, смею Вас уверить, найдём Вам партию получше.

- Так и я не королева. Ежели б не Ваша доброта, то я и по сей день горничной в доме графа Протасова служила бы, - робко возразила компаньонка, не желая перечить графине.

- Вот как раз для того, чтобы подобное никогда не повторилось, мы и найдём Вам достойного супруга.

***

Прошёл месяц. Управляющий написал, что апартаменты приведены в надлежащий вид. Вере пришла в голову мысль лично поехать в Самару. Отчего нет? Ведь не на балы же она там станет ездить? И Сонечке небольшое путешествие со сменой обстановки пойдёт на пользу. Вера написала отцу в Мещерское. Граф Протасов возражать против решения дочери не стал и вызвался сопровождать её в пути. Начались сборы в дорогу. Суматоха, которая сопровождала отъезд, вывела обитательниц поместья из их дремотного состояния.

С отцом договорились до Москвы добраться порознь, а дальше ехать по железной дороге. Граф Протасов поручил своему камердинеру взять два смежных купе в вагоне первого класса. В пути Алексей Сергеевич увлечённо рассказывал дамам о планах по продлению железнодорожных путей в Оренбургскую губернию и о строительстве грандиозного моста через Волгу, который должен был соединить Сызрань с Самарой. Вера поражалась энциклопедическим знаниям папеньки. Не было, казалось, такого вопроса, в котором он не разбирался.

- Папенька, Вы же художник, а не инженер. Откуда у Вас столь глубокие познания в деле строительства железных дорог? И мостов?

- Душа моя, я газеты читаю, - рассмеялся Алексей Сергеевич.

- Я тоже их читаю, - обиженно поджала губы графиня Аносова.

- Не дуйся, Верочка! Я не так давно встречался с бароном Вревским. Фёдор поведал мне всё до мелочей.

- Отчего Вы прежде не сказали мне? Как у них с Оленькой дела? Как дети?

- Всё хорошо. Фёдор счастлив и доволен. А с Ольгой ты виделась … на похоронах.

- Мы даже не поговорили тогда. Я как будто не в себе была, всё как в тумане. А Мария Фёдоровна, как она?

- Болеет, ревматизм мучает. Но не унывает. Она, представь, надумала, подобно Мите, заняться сочинительством! Мари и в юности была завзятой фантазёркой, а теперь, под старость надумала свои сказки издавать. Фёдор, собственно, для этого и приезжал, чтобы у Мити просить содействия. Ульяна прочитала, ей понравилось. Она сказала, что и Котя, и Катя были в полном восторге. Митюша, правда, сомневается, что творение дамских ручек примут издатели, потому советовал Мари взять мужской псевдоним.

Глава 9

Экипажи подкатили к большому двухэтажному дому на Успенской улице. Бутлер спустился с подножки и галантно подал руку графине Аносовой. Вера Алексеевна оперлась на руку управляющего и легко спрыгнула с подножки. Бутлер задержал её руку в своей чуть дольше, чем требовалось. Вера, подняв глаза, встретилась с его насмешливым взглядом. «Да он, никак, флиртовать со мной вздумал!» - Вера укоризненно посмотрела на него и, резко выдернув руку, направилась к папеньке. Бутлер помог спуститься Анфисе и, улыбнувшись, предложил руку ей.

Деревянный дом был старым, но крепким и ладным. На первом этаже располагались небольшой трактир и хозяйственные помещения, а весь второй этаж сдавался внаём. Графиня попросила показать ей комнаты, располагавшиеся по обе стороны от узкого коридора. То, что она увидела, совсем не понравилось Вере. Длинные, узкие, как кельи, комнаты были неуютными, казёнными. Даже хуже, чем на некоторых постоялых дворах.

- И что же, милостивый государь, - обратилась Вера к приказчику, - много ли бывает постояльцев?

- Много, Ваше сиятельство, особливо в ярмарочные дни. Купцы, почитай, со всей губернии съезжаются. Все комнаты разбирают.

- Хорошо. Теперь я желала бы осмотреть апартаменты.

- Прошу сюда, Ваше сиятельство.

Апартаменты находились по другую сторону от лестницы. Интерьер этого помещения, обставленного со вкусом, разительно отличался от тех комнат, которые Вера только что смотрела.

- Скажите, любезный, отчего никто не заселился? Разве отделка ещё не закончена?

- Нет постояльцев, готовых такую цену платить. И то, деньжищи-то какие!

- Так ведь и условия соответствующие, - Вера была недовольна его ответом .

- Публика побогаче на Дворянской останавливается, а у нас кто попроще.

Вера давно уже поняла, что допустила ошибку, но признать своё поражение перед управляющим не желала. Она никогда не была упрямой, но сейчас, Бог весть почему, она не хотела выглядеть глупой и слабой. Никогда прежде подобные вещи не заботили её. Вере хватало того, что все были без ума от её красоты и обаяния. Должно быть это потому, что прежде все серьёзные вопросы решал Пётр. Вера подошла к отцу и вопросительно посмотрела в его хитро прищуренные глаза, прося помощи.

- Я полагаю, Иван Эрнестович, Вы согласитесь, что надобно договориться с управляющим респектабельной гостиницы, дабы он порекомендовал кому-то из постояльцев эту квартиру. Цену надобно сделать чуть ниже, чем на Дворянской. И управляющего гостиницей отблагодарить, как водится. Мы с дочерью решили, что так будет лучше, - в глазах Алексея Сергеевича, устремлённых на Веру, прыгали озорные чёртики.

Вере вдруг сделалось так легко и радостно, как бывало только в детстве. Как же она обожала папеньку! Захотелось схватить его за руки и кружить, кружить … - графиня Аносова невольно улыбнулась своим мыслям.

Спохватившись, она надменно взглянула на Бутлера и, гордо вскинув подбородок, с достоинством произнесла:

- Мы так решили, и это не обсуждается.

Иван Эрнестович сделал над собой усилие, чтобы не рассмеяться. До чего же забавно сейчас выглядела графиня, старавшаяся сохранить хорошую мину при плохой игре! Она вела себя как упрямая, дерзкая девчонка, которой непременно надо было настоять на своём. Но до чего ж очаровательная у неё улыбка! Да за один ласковый взгляд этих прекрасных глаз можно отдать всё на свете, поступиться гордостью и уважением к себе! Но глаза её смотрели на него далеко не ласково, а высокомерно и презрительно. «Что ж, Вера Алексеевна, укрощение строптивых – это особое удовольствие. Тем ценнее будет победа».

- Как прикажете, Ваше сиятельство, - Бутлер учтиво поклонился. – Изволите отобедать? Я распоряжусь, чтобы из трактира в апартаменты принесли.

- Да, распорядитесь, – ответила Вера и демонстративно отвернулась.

Она взяла под руку Анфису и прошла в роскошную гостиную апартаментов.

- Папенька, но ведь здесь стало весьма уютно, согласитесь, - смущенно сказала Вера, глядя в насмешливые, проницательные глаза отца.

- Надеюсь, теперь ты переменишь мнение о своём управляющем. Господин Бутлер не только грамотен и умён, но и весьма тактичен по отношению к тебе, душа моя.

Вера заметила, как заалели щёки Анфисы, когда папенька хвалил Бутлера. Она ведь и вправду влюблена в этого коротышку. Нет, надобно поскорее найти ей подходящую партию.

***

Обед, приготовленный в трактире, оказался вполне приличным. Подали холодную телятину, консоме с пирожками, паровую осетрину, татар из лосося. Бутлера за обедом не было. Он решил, не тратя времени даром, наведаться в гостиницу на Дворянской.

Попутно он заскочил в кофейню и заказал пирожных для графини. Сладости должны были помочь ему растопить неприступное сердце гордой красавицы. Не сказать, что он был безумно влюблён, но с некоторых пор в нём проснулся охотничий азарт. Хотелось приручить, подчинить своей воле высокомерную графиню. Бутлер прекрасно понимал, что жениться на ней у него нет ни единого шанса. Не его полёта птица. Но коль согласилась бы, он повёл бы её к венцу незамедлительно. Его жена тоже была женщиной весьма привлекательной, но до графини Аносовой ей было далеко. Да и не было ей равных, говоря по совести. Когда Иван увидел её впервые, Вере Алексеевне было девятнадцать лет, и она была бесподобно хороша. Покойный граф Аносов души не чаял в молодой жене и в буквальном смысле носил на руках. Именно такую сцену и застал управляющий. Полковник держал жену на руках и кружил по гостиной, а она заливисто смеялась. Графиня не вникала в дела мужа, поэтому управляющий видел её редко и то мельком. Но при виде её прелестных глаз у него неизменно учащалось сердцебиение. И вот теперь она свободна. И он свободен тоже. Не молода уже. Так и он сам тоже не молод. Но она всё ещё хороша другой, зрелой красотой, лишь подчёркнутой черным вдовьим одеянием. Отчего же не попробовать?

***

Вера была приятно удивлена, когда посыльный из кофейни привёз им пирожные. Такое внимание со стороны управляющего было очень приятно. Ей и самой не доставляла удовольствия вражда с ним. Но коль он решился первым сделать шаг к примирению, то и она решила не возобновлять вражду.

Глава 10

Соня, переодевшись в домашнее платье, отделанное кружевом, решила осмотреть дом. В отведённой ей уютной спальне горничная разбирала багаж, развешивая платья в гардеробной. Соня решила не мешать улыбчивой девушке, проворно выполнявшей свою работу. До ужина был ещё целый час. Маменька и Анфиса Григорьевна разошлись по своим спальням, чтобы немного отдохнуть до ужина и привести себя в порядок. Дедушка в гостиной читал свежие газеты, и внучка не захотела мешать ему. Получив его разрешение, Соня прошла через анфиладу небольших комнат в противоположную, нежилую часть дома.

Сначала она заглянула в просторный зал, одну стену которого украшали высокие зеркала, в которых отражался свет, падавший из больших окон. Под потолком, поддерживаемым массивными колоннами, сверкали хрусталём люстры. В прежние времена здесь, должно быть, устраивали балы. Соня принялась кружить по паркету, представив себя вальсирующей на балу. Она порадовалась, что никто не видел её в тот момент. Маменька стала бы корить её за подобное легкомысленное занятие во время траура. Соня подошла к зеркалу и посмотрела на своё отражение. В свободном домашнем платье, без корсета, она показалась себе слишком полной. Соня дала себе зарок поменьше есть, чтобы к осени окончательно не превратиться в бесформенную толстуху, на которую не взглянет ни один кавалер. И зачем только она ела сегодня пироги и те бесподобные эклеры!

Внимание девушки привлекли клавикорды, стоявшие в углу. Она подняла крышку и провела кончиками пальцев по клавишам. Интересно, кто играл на этом инструменте? Дедушка рассказывал Соне, что в этом доме давным-давно никто не жил, но отчего-то ощущалось присутствие прежних хозяев, которые словно бы тайком наблюдали за гостями. Даже нотные тетради были сложены аккуратной стопочкой на резной этажерке, стоявшей в углу. Когда-то давно, до замужества, здесь жила дедушкина маменька, у которой был музыкальный талант. Это, должно быть, её инструмент.

Рядом с залом находилась парадная столовая. Помещение было большим и светлым, со множеством окон и длинными столами, установленными в форме буквы «П». На стенах, оббитых нежно-голубым штофом с серебристым узором, были развешены картины, по большей части пейзажи и натюрморты. Приглядевшись, Соня узнала две дедушкины работы. На его пейзажах всегда был отличительный знак – изящная женская фигурка с кружевным зонтиком. Бабушка. Соня улыбнулась и, встав на цыпочки, провела пальчиком по знакомому изображению. Вдоль стен стояли шкафы с изысканным фарфором, хрусталём и столовым серебром. Полюбовавшись всем этим великолепием, которое так странно было видеть в глуши, Соня отправилась дальше.

Открыв тяжелую дубовую дверь, девушка попала в библиотеку. Вдоль стен, обшитых гобеленами в зеленовато-коричневых тонах, были расставлены красного дерева шкафы до потолка, внутри которых хранились старые книги. Соня любила читать. Она решила зайти сюда ещё раз, перед сном, чтобы выбрать какой-нибудь увлекательный роман. У окна размещался массивный стол с бронзовым канделябром, возле него резной буфет и несколько вольтеровских кресел с высокими спинками. В углу, у стены стоял диван с высокой спинкой. В простенках между шкафами висели женские портреты. Лицо одной дамы, вернее молодой черноволосой девушки с яркими голубыми глазами, Соне было знакомо. Это портрет той самой прабабушки. Дома, в Мещерском, тоже был портрет этой красивой дамы. Но на нём она была гораздо старше. Лица других дам Соне были не знакомы.

Девушка села в просторное кресло у стола и посмотрела в окно. Вдали, над тёмной полоской леса, склонившийся к горизонту солнечный круг уже окрасил небо в бледно - розовые тона. Пора возвращаться, через полчаса начнёт смеркаться, и идти по незнакомому дому впотьмах будет неприятно. Соня не была трусихой и темноты не боялась, но в чужом жилище испытывала какую-то смутную тревогу. Да и ужин, должно быть, уже готов. Девушка вспомнила о том, что решила есть поменьше. Она тяжело вздохнула, потому что уже успела изрядно проголодаться. Соня, глядя на небо, словно раскрашенное нежной акварелью, подумала о том, что ничего страшного не случится, если сегодня она поужинает как следует, а уж завтра начнёт заботиться о своей стройности. Один ужин погоды не сделает.

Размышляя о жестокости судьбы, не наделившей её стройным станом, Сонечка бессознательно выдвинула ящик стола. Там, среди тетрадей, листов бумаги и перьев, её внимание привлекла овальная эмалевая миниатюра с женским портретом. Соня вытащила её из ящика, решив рассмотреть внимательнее. С портрета смотрела маменька, только очень молодая. Дома было много её портретов, написанных и дедушкой, и погибшим дядюшкой. Но таких вот миниатюр там не было. Было нечто странное в этом портрете. Платье? Оно было сшито по моде прошлого века. Может быть, маменька надела его для маскарада? В Мещерском, на чердаке, стояли сундуки со старыми вещами. Каких только нарядов там не было! Нет, дело не только в платье. Кроткое выражение лица, покорность в глазах – вот главное! Радость, горе, печаль, гнев - все чувства маменька выражала бурно.

Засмотревшись на портрет, Соня не заметила, как библиотека погрузилась в полумрак. Она взяла миниатюру и заторопилась в жилую часть дома, пока окончательно не стемнело. Проходя через анфиладу комнат, Соня услышала лёгкие шаги и шорох платья за спиной. Оглянувшись, она никого не увидела. По спине пробежал холодок. Подхватив юбку, Соня понеслась вперёд. Добежав до лестницы, она ещё раз оглянулась, чувствуя затылком чей-то взгляд. Никого. Наваждение какое-то! Соня наскоро перекрестилась и поспешила спуститься вниз.

- Маменька, смотрите, что я нашла в библиотеке, - Соня протянула матери миниатюру. – Это ведь не Вы?

- Не я.

Вера ошеломлённо смотрела на портрет. Намётанным взглядом художника, привыкшего замечать каждую отличительную черточку лица, она безошибочно определила, что на портрете изображена не она. Но какое непостижимое сходство! Она перевернула миниатюру. Мелким, изящным почерком снизу были выведены инициалы – А.А.С.

Глава 11

Выйдя из-за стола, Соня вспомнила, что так и не взяла в библиотеке никакую книгу, чтобы почитать перед сном. Но идти сейчас туда одной было страшно, а рассказывать об этом маменьке или деду совсем не хотелось. А уж о том, что с перепуга послышались шаги за спиной, и подавно.

Соня уселась на диван в гостиной рядом с компаньонкой.

- Анфиса Григорьевна, у Вас нет с собой какого-нибудь романа?

- Нет, Сонечка, я не стала брать книгу с собой. Багажа и без того было много. А отчего Вы не взяли книгу в библиотеке?

- Там всё старое, мне показалось не интересным.

Граф Протасов сел в кресло напротив. Лицо его было усталым и грустным. Алексей Сергеевич задумчиво постукивал пальцами по подлокотнику.

- Дедушка, отчего Вы загрустили? – карие глаза внучки устремились на деда.

Граф, очнувшись от задумчивости, посмотрел на внучку.

- Оттого, любезная Софья Петровна, что полон дом молодых женщин, а позаботиться о старике некому. Я забыл принять лекарство, и никто мне не напомнил. Одна только Жюли и заботилась обо мне, - горестно запричитал Алексей Сергеевич, опустив глаза, искрящиеся смехом.

- Дедулечка, милый, простите! Обещаю, я буду напоминать Вам, покуда мы не вернёмся! – Соня подскочила с дивана и принялась целовать деда.

- Полно, Софья Петровна, задушишь, - смеясь, отстранил девушку дед. – Пойди лучше, воды мне принеси со стола.

В гостиную вошла Вера Алексеевна, держащая в руках миниатюру.

- Давно ли у Вас проблемы с памятью, папенька? Сдаётся мне, что они возникают только тогда, когда требуется принять лекарство, - лукаво улыбнулась она отцу.

- А коль и так? Каждому приятно, чтобы о нём заботились. Тем более, когда вокруг столько хорошеньких женщин, - Алексей Сергеевич улыбнулся Анфисе, которая тут же зарделась от удовольствия.

Вера покачала головой. Папенька всегда умел сделать так, чтобы каждая дама в его обществе чувствовала себя особенной и заслуживающей внимания. Петруша тоже был дамским угодником. Все дамы были без ума от него, как и она сама. Андрюша называл его старым ловеласом, хотя супруг никогда не изменял ей. Вера тяжело вздохнула, вспомнив, как страстно они с мужем любили друг друга, как не могли надышаться друг на друга. Нет, никогда уж она не встретит мужчину, который мог бы сравниться с Петром. Теперь уж не встретит. Вера перевела взгляд на Сонечку, стоявшую возле деда, и снова вздохнула.

- Папенька, мне не даёт покоя этот портрет. Я хотела бы узнать всё об этой женщине. Поведайте мне всё, что Вам известно о наших предках. – Вера бросила быстрый взгляд на дочку. – История Ваших родителей мне известна. Начните с родителей моей бабушки, Ирины Дмитриевны.

- Мой дед, Дмитрий Тихонович Чернов, принадлежал к богатому купеческому роду. Он родился в одна тысяча семьсот семьдесят пятом году. В двадцать один год он обвенчался с семнадцатилетней девицей Казариной Ксенией Афанасьевной, дочерью преуспевающего купца из Сызрани. Через год у супругов появилась дочь Ирина, а после неё еще шестеро детей, ни один из которых не дожил до шестнадцати лет. Дед мечтал о наследнике, продолжателе своего дела, но не случилось. Дочери Чернов дал превосходное образование и сумел подыскать мужа из дворян. Ирина Дмитриевна, твоя бабушка, вышла замуж за твоего деда, графа Протасова, а вскоре на свет появился их сын, Алексей – ваш покорный слуга, - Алексей Сергеевич пробежал глазами по лицам трёх дам, слушавших его рассказ, затаив дыхание, словно увлекательную сказку.

- А свою бабушку, Ксению Афанасьевну, Вы помните, папенька? Это не она на портрете?

- Нет, душа моя. Бабушка была русоволосой и зеленоглазой. В библиотеке есть её портрет, я завтра покажу тебе. Там и матушкин портрет, и бабушкин. И ещё один портрет – дама в красном. Это моя прабабушка, Наталья Ивановна Чернова, в девичестве Лопатина. Она была дочерью обедневшего дворянина, бесприданницей, вынужденной по воле родителей пойти за сына купца, дабы спасти семью от разорения. Родители деда не были счастливы в браке. Мать настаивала на том, чтобы дать сыну приличное образование для поступления на государственную службу, а отец старался приобщить мальчика к купеческому делу. В семье не было ни любви, ни согласия.

- А сёстры у Вашего деда были? Как Вы говорите звали его отца?

- Моего прадеда звали Тихоном Романовичем. Мой дед был единственным ребёнком.

- Ох, как всё это сложно! Папенька, я завтра всё запишу, но девушка эта могла быть кем угодно. Сестрой той же Натальи. Или Ксении.

- Нет, Вера. Судя по наряду, девушка с миниатюры родилась примерно в одна тысяча семисотом году. Такие платья носили в двадцатых годах восемнадцатого века. И, судя по всему, дама эта принадлежала к дворянскому роду.

- А дальше вглубь история семьи Вам не известна, папенька?

- Нет, Верочка. К сожалению, нет.

- Как же так? Ужели вам не интересно было? Надобно было расспросить деда обо всём, покамест он жив был! А теперь всё, мы ничего не узнаем по Вашей милости, - возмутилась графиня Аносова.

- Вера Алексеевна, умерьте пыл! Не забывайте, что разговариваете с отцом. Проявляйте почтение и уважение. Вы-то сами много ли знаете о своих предках? О родственниках со стороны матери, например? Отчего сами никогда не интересовались?

- Простите, папенька. Прежде меня это, отчего-то, совсем не интересовало. Но мне так хочется узнать, кто эта женщина, так похожая на меня, - виновато улыбнулась Вера, глаза которой горели от любопытства.

- Коль хочется, так вызовите управляющего и велите всё узнать, а не приставайте к беспамятному старику с расспросами.

Вера подошла к отцу и обняла за плечи.

- Не сердитесь, папенька. А скажите, вот это поместье, Лопатино, принадлежало той дворянке, Наталье как бишь её отчество? Она ведь Лопатина была в девичестве, да?

- Лопатина. Но поместье принадлежало семье Черновых. Так совпало. Дед говорил, что его матери льстило, что многие считали поместье её приданым. На самом деле купец первой гильдии Чернов выкупил это поместье у разорившегося барона Протвица.

Глава 12

- Софья Петровна, отчего ты молчалива нынче? – Вера Алексеевна окинула озабоченным взглядом задумчивое лицо дочери, лениво гоняющей по тарелке кусочек ветчины. – Дурно спала?

- Хорошо спала, маменька, крепко. Сон странный видела. Никак он из головы не идёт.

- Расскажешь?

- Не теперь … позже. Да и пустое это, - махнула рукой Соня.

- Воля твоя, - грустно вздохнула Вера.

После смерти Петра отношения матери и дочери разладились. Вера корила себя за то, что слишком долго не могла справиться со скорбью и позволила Сонечке отдалиться. Прежде девочка была непосредственной, откровенной, без утайки говорившей с родителями о своих тревогах, сомнениях и радостях. Теперь не то. Как не пыталась Вера разговорить её, Соня не желала впускать мать в свою душу. Меж тем возраст у девушки сейчас был самый беспокойный. Сонечка как будто старалась отстраниться, держать меж собой и матерью расстояние. Она не делилась своими переживаниями, на расспросы отвечала неохотно. Порой Вере казалось, что дочка ревнует её к компаньонке. Но даже в те часы, что они проводили вдвоём, Соня была скрытной, недоверчивой. Веру это огорчало и тревожило. Она помнила себя в шестнадцать лет, когда сама отчаянно нуждалась в участии маменьки, но отношения меж ними никак не складывались. Графиня Протасова поучала и бранила непослушную дочь, излишне опекала. Материнская забота, с её вечными нравоучениями, душила Веру, она старалась вырваться на волю. За советом Верочка шла к бабушке, старой графине Мещерской, с которой у неё было полное взаимопонимание. И к папеньке, который всегда поддерживал любимую дочку и словом, и делом. Такой душевной близости, как с отцом, с матерью у Веры не было. Понимать друг друга они начали много позже, когда Вера вышла замуж и стала взрослой.

Сонечке сейчас было во сто крат тяжелее. В столь юном возрасте она лишилась отца, который нежно любил её, и которого боготворила она. Оттого девочка чувствовала себя сейчас одинокой и несчастной. Заполнить образовавшуюся пустоту в её душе было некому. Отношения Сони с братьями были не столь тёплыми и доверительными, как у Веры. Виной тому была приличная разница в возрасте – Саша старше сестры на пять лет, а Васенька на столько же моложе. Дети неплохо ладили, но такой привязанности, как у Веры с Андреем и Володей, у них никогда не было. Брат Дмитрий был моложе Веры на шесть лет, и эта разница в детстве казалась огромной. Митюша всегда был для неё маленьким. Она очень любила братишку, но совсем иначе, чем Андрея и Володю. И ещё у Веры была Оленька, подруга детских лет. У Сони такой подруги, с которой она могла бы поделиться девичьими секретами, не было. Всё это неимоверно беспокоило графиню Аносову, а как изменить сложившееся положение вещей, она не знала. Будь Соня характером больше похожа на неё, Вере проще было бы понять её. Но Сонечка в свои шестнадцать лет была наивной девочкой, в то время как её мать в том же возрасте уже была серьёзно влюблена в будущего мужа. Вера была серьёзнее, взрослее и самостоятельнее. Да и по натуре она была бунтаркой, способной перечить даже своему властному отцу, в то время как Соня, слава Богу, на такой протест была не способна. Она была более мягкой и покладистой.

Допив кофе, графиня Протасова предложила дочери прогуляться по саду, желая побыть с ней наедине и поговорить по душам. Утро было тёплым и солнечным. Ласковый ветерок шевелил кроны деревьев, заставляя солнечные блики плясать на лицах и черных платьях матери и дочери.

- Так что же такое приснилось тебе, Софья Петровна? – полюбопытствовала Вера Алексеевна.

- Маменька, сон был таким странным! Я загадала на жениха, - Соня опустила ресницы, щёки её заалели.

- А я, право, и забыла тебе сказать, что загадать надобно. Так что приснилось-то, душа моя? Не томи! - глаза Веры Алексеевны загорелись любопытством.

- Я не разглядела лица. Я видела только спину офицера. Он уходил от меня, а мне было так … грустно … обидно … страшно. Не могу слов подобрать. Что это значит, маменька?

Вере Алексеевне стало не по себе. Она не слишком разбиралась в значениях снов, но чувствовала, что сон дурной. Не желая расстраивать дочку, она продолжила расспросы, пытаясь угадать, кто же приснился Сонечке.

- Стало быть, офицер. Неплохо. А каков он из себя? Высокий блондин? – от волнения сжалось сердце.

- Нет, маменька. Не блондин и не брюнет. Русоволосый. И не высокий, скорее среднего роста. Но он уходил от меня! И даже не оглянулся. А я хотела догнать, но не сумела. Это же нехорошо, да?

- Помилуй, что нехорошо? Что жених приснился? Очень даже хорошо! – Вера Алексеевна обняла дочку за талию. - Тебе пора о женихах думать, шестнадцать уж минуло. Мы вместе поедем в Петербург и найдём твоего офицера. Мы не позволим ему удрать от нас! - по-девичьи звонко рассмеялась графиня Аносова.

- Маменька, правда? Как хорошо! А когда мы поедем? - счастливая улыбка осветила прелестное личико Сони.

- В начале сентября, доченька.

***

Граф Протасов, застав Анфису в гостиной в одиночестве, с рукоделием, предложил ей посидеть в беседке.

- Анфиса Григорьевна, я хочу написать Ваш портрет. У Вас интересное лицо. Вы согласитесь позировать мне?

- Надобно Веру Алексеевну спросить. Я не могу манкировать своими обязанностями, - Анфиса густо покраснела от пристального взгляда карих глаз.

- Я сам спрошу, не тревожьтесь о том. Мне важно заручиться Вашим согласием. Сейчас у меня ни красок, ни холста нет. Надобно в город съездить и купить. Покуда мы здесь, я бы начал писать, а закончить работу можно и позже. В Мещерском я, знаете ли, начал писать портрет снохи и тоже не доделал, получив письмо от Веры, - обезоруживающе улыбнулся Алексей Сергеевич. - Ульяна Яковлевна, должно быть, обиделась на меня.

На аллее, ведущей к дому, послышался топот копыт. Анфиса встала и выглянула из беседки.

- Господин Бутлер подъехал, - женщина не смогла сдержать радостной улыбки, что не укрылось от внимательных глаз старого графа.

Глава 13

Графиня Аносова поздоровалась с управляющим и сказала, что имеет к нему срочное поручение. Бутлер поднялся из-за стола и поблагодарил Анфису за чай.

- Слушаю, Ваше сиятельство, - управляющий устремил взгляд на графиню.

- Иван Эрнестович, пройдёмте в кабинет, дабы нас никто не отвлекал, - Вера Алексеевна развернулась на каблучках и грациозно прошествовала вперёд.

Бутлер, чуть отстав, любовался её изящной фигурой в траурном платье, плавной походкой. Хороша! Но по зубам ли? Иван Эрнестович заметил, что отношение хозяйки к нему переменилось. В ней уже не было холодности и надменной враждебности. Лицо её озаряла улыбка, но глаза … эти дивные глаза выдавали смятение. Ежели подсуетиться сейчас, покуда она держит траур, никуда не выезжает и почти никого не принимает, то дело вполне может выгореть. Она устала от затворничества, соскучилась по мужскому вниманию. Ежели не медлить и взять быка за рога, покуда она не успела опомниться, то можно сорвать отменный куш. Вдова богата, не стара, умна и хороша собой.

Управляющий отворил дверь в кабинет, пропуская графиню вперёд. Вера Алексеевна опустилась в кресло, предложив Бутлеру последовать её примеру.

- Иван Эрнестович, у меня к Вам поручение, не имеющее касательства до финансовых и хозяйственных вопросов. Это, ежели хотите, личная просьба.

- Я весь внимание.

- Видите ли, на одной из миниатюр изображена дама, имеющее поразительное сходство со мной. Я желала бы узнать, кто она такая. Поручение деликатное, могут выясниться подробности, которым не нужна огласка. Вы понимаете?

- Да, разумеется, не беспокойтесь. Я всё сохраню в тайне. Могу я взглянуть на портрет?

Вера поднялась и подошла к столу, чтобы достать миниатюру. Бутлер тоже подошел к ней. Вера почувствовала касание его руки к своей кисти, когда она передавала миниатюру. Случайно задел или намеренно? Вера посмотрела в его глаза, смело встретив взгляд серых глаз, в которых мелькнули совершенно неуместные смешинки. Что за игру он затеял? Выражение его глаз изменилось. Сейчас они не смеялись, в них полыхал огонь. Веру окатило жаркой волной. Как давно никто не смотрел на неё так! Впервые за время траура она почувствовала себя женщиной, привлекательной и желанной. Бутлер взял её руку и коснулся губами раскрытой ладони.

- Что Вы позволяете себе?! Вы забываетесь, сударь! – воскликнула Вера.

- Прошу простить мою несдержанность, Вера Алексеевна. Но Вы так прекрасны … и так близко, - его вкрадчивый голос обволакивал, околдовывал. – Я люблю Вас!

- Да как Вы смеете, Иван Эрнестович! У меня траур! Имейте хоть каплю уважения к памяти моего покойного супруга!

- Вы совершенно правы, я забылся и повёл себя неучтиво. Прошу Вас, забудьте, что я сейчас сказал.

Вера была взволнованна до крайности. Легко сказать, забудьте! Ей были совершенно не нужны его душевные излияния. Но как, всё же, приятно осознавать, что ты ещё можешь пленить и вызвать чувство в сердце мужчины.

- Оставим это, - мягко сказала Вера, махнув рукой. – Иван Эрнестович, я хочу, чтобы Вы узнали всё о моих предках по отцовской линии вплоть до середины семнадцатого века, а также о семье барона, который владел этим поместьем до купца Чернова. Съездите в архивы, поднимите бумаги, церковные книги изучите. Я хочу узнать историю рода.

- Вера Алексеевна, должен предупредить, что дело это не быстрое. Я немедленно сделаю запросы во все инстанции, но ответа, как водится, придётся подождать, - ответил Бутлер, не сводя глаз с лица графини.

- Деньги, я полагаю, помогут ускорить решение многих вопросов, – усмехнулась Вера Алексеевна, уже придя в себя.

- Не стану более обременять Вас своим присутствием, - обречённо произнёс Бутлер, потупив взор.

Он выглядел таким смиренным и несчастным, что сердце Веры дрогнуло.

- Иван Эрнестович, дело не настолько спешное. Задержитесь немного. Я хотела просить Вас составить мне компанию при осмотре поместья. Вы располагаете временем?

- Я весь к вашим услугам! – его худощавое лицо озарила такая радостная улыбка, что Вера невольно улыбнулась в ответ.

- Тогда отправимся прямо сейчас!

***

Анфиса стояла у окна и задумчиво смотрела на улицу. На душе было тепло и радостно. До чего же приятным человеком оказался Иван Эрнестович! В нём не было ни спеси, ни высокомерия. Он смотрел на неё, как на равную по положению. И это было безумно приятно! Анфиса, которую злая судьба заставила служить горничной, уже привыкла считать себя человеком второго сорта. К ней обращались на «ты», называли по имени, могли накричать. А ей приходилось молча терпеть грубость и похотливые взгляды постояльцев доходного дома. У графини Аносовой к ней относились совсем иначе. Вера Алексеевна была доброй и внимательной, никогда не позволяла себе резкости и грубости. И всё же Анфиса чувствовала своё подневольное положение. Ей приходилось делать то, что хотела графиня, а не она сама. Она читала вслух те книги, которые выбирала Вера Алексеевна, вышивала те узоры, которые нравились графине. Одевалась и причёсывалась она тоже так, как советовала хозяйка. И даже есть ей приходилось то, что велела приготовить хозяйка, а не то, что любила она сама. Жизнь в усадьбе Аносовых была лёгкой, спокойной и сытой. Графиня положила приличное жалование, которое компаньонка откладывала на старость. И всё же Анфисе отчаянно хотелось вырваться на свободу. Единственный путь для этого она видела в замужестве.

Когда она увидела Ивана Эрнестовича в первый раз, сердце её ещё молчало. Он не был ни молод, ни красив. По сравнению с князем … её любимым … Бутлер казался низеньким и щупленьким. Сама Анфиса была женщиной высокой и крепкой. Рядом со своим князем она чувствовала себя маленькой и хрупкой, а рядом с управляющим казалась себе великаншей. Но так было на первых порах. А потом Анфиса, незаметно для себя, прониклась нежным чувством к этому доброму и уважительному пожилому мужчине. Он был таким обходительным и внимательным, что Анфиса рядом с ним забывала о своём положении в доме графини. Она чувствовала, что симпатична Бутлеру, что её общество приятно ему. Конечно, ни о какой любви и речи не было, но в их годы для счастливого союза хватило бы и дружеской привязанности. А там, кто знает …

Глава 14

Вера выдвинула ящик комода и достала свёрнутый в трубочку лист бумаги, перевязанный атласной лентой. Потянув за кончик, развязала бант и расправила бумагу. С чуть пожелтевшего от времени листа на неё смотрел Пётр, ещё молодой. Этому портрету, написанному углём, было уже больше двадцати лет. Она рисовала его ещё до замужества, по памяти. Красивое, мужественное лицо, насмешливо приподнятая бровь над весёлыми, лучистыми глазами, изогнутые в улыбке губы. Петруша! Грудь стянуло обручем, к горлу подступили рыдания. Вера судорожно вдохнула, сморгнула с глаз выступившие слёзы, шмыгнула носом. Хватит! Пора взять себя в руки! Но как? Как, ежели жить без него невыносимо? Как, ежели и душа, и тело тоскуют по нему? Она привыкла к разлукам. Она могла ждать его долго-долго, безропотно, преданно, когда была надежда на встречу. Теперь уж нет. Разве что там, на небесах. Там, где её уже ждёт Андрей. Теперь они оба ждут её … Но её время ещё не пришло, не всё ещё она сделала на этом свете. Надобно женить Сашу, выдать замуж Сонечку, дать образование Васе.

Мысли Веры плавно перетекли в другое русло. Дом и поместье были в прекрасном состоянии, хозяйство налажено, в чём она имела удовольствие нынче убедиться. Следовало отдать должное Бутлеру, который вёл дела твёрдой рукой, бдительно следя за всем, не выпуская из внимания ни единой мелочи. На него и вправду можно было положиться. Сейчас, когда Вера лично удостоверилась, что доходный дом приносит прибыль, а поместье процветает, она успокоилась. Вера намеревалась отдать всё это имущество в качестве приданого за дочерью, как, в своё время, граф Протасов отдал за ней. Сонечка будет богатой невестой, стало быть, и отбоя от женихов у неё не будет. Управляющий предложил завтра съездить на завод, но Вера отказалась. Что ей было делать там, в духоте и копоти, в такую жару? Да и не понимала она ничего в заводских делах. Интересно, какая муха сегодня укусила Бутлера, решившегося на любовное признание? То, что он испытывал к ней чувственное влечение, сомнений не вызывало. Как горели его глаза! Но любви к ней у него не было. В подобных вещах Вера хорошо разбиралась, она чувствовала это сердцем. В юности у неё не было отбоя от поклонников. Многие пылко признавались в любви, но далеко не все питали к ней это чувство. Кто-то был очарован её юной красотой и флиртовал, кого-то интересовало лишь её приданое. Но были среди кавалеров и те, кто действительно был влюблён - граф Уваров, Никки Ходкевич, Жан Черкасский. Отказывать им, открывшим свою душу, было тяжелее всего. Но разве мог кто-то затмить Петра и занять его место в её сердце? А Бутлер … Ужели вознамерился жениться на ней, чтобы стать хозяином здесь? Ещё при жизни граф Аносов составил завещание, разделив имущество между детьми. Старший сын получил имение Рождествено в Московской губернии, младший - Рахманово во Владимирской, а особняк в Петербурге и поместье в Тульской губернии он ещё при жизни записал на супругу, не желая, чтобы она зависела от детей. Петруша знал … он чувствовал … он позаботился о ней. Из глаз снова потекли слёзы. Как там Володя говорил: «Моя Верочка никогда не плачет!» Нет, она не будет лить слёзы, она будет сильной и жизнерадостной, такой, какую любил Пётр. Она, вопреки всему, станет прежней ради него, ради Петруши.

Вера аккуратно свернула портрет трубочкой и, перевязав лентой, убрала в комод. Часы на бюро показывали полночь. Вера задула свечу и забралась под одеяло. Потянуло сквозняком. Вера открыла глаза. Горничная, должно быть, окно не закрыла. Вера спустилась с кровати и отодвинула портьеру. Окно было закрыто. Вера шагнула к кровати и замерла от ужаса – перед ней стояла женщина. Руки и ноги сковало, Вера не могла шевельнуться. Она хотела закричать, но словно онемела. Происходящее напоминало кошмарный сон. Бабушка говорила когда-то, что во сне человек не чувствует боли. Вера попыталась сжать руку в кулак, но у неё не получилось. Широко распахнутыми глазами она смотрела на незваную гостью, мысленно вопрошая, что той нужно от неё. Женщина молча смотрела на неё, не отводя взгляда. Панический страх ушёл. Подумалось, что незнакомка не причинит вреда, ведь её чёрные глаза глядели так ласково. Женщина рукой указала на комод. Вера не понимала, что хочет от неё незнакомка, но не могла произнести ни слова. Женщина показала на чёрное платье, в которое была одета, и помотала головой. У Веры зазвенело в ушах, и она провалилась в темноту.

***

Вера открыла глаза. В комнате было светло. Часы показывали десять часов утра. Вера привыкла вставать рано. Она никогда не спала долго, даже когда возвращалась с бала под утро. Вспомнился странный сон. В том, что это был сон, Вера ни секунды не сомневалась. Коль всё происходило бы наяву, она не нежилась бы сейчас в своей постели, а лежала бы на полу, в обмороке. Но что значил тот сон? Черноволосая незнакомка, лицо которой Вера видела впервые, намекала на траур … по Петру. Что она хотела сказать?

Вера села на постели, подтянув колени к груди. Всё от нервов. Плакала вечером, расстроилась, вот и снится всякое. Вера помнила про обещание, данное себе вечером. Она должна стать прежней.

***

Когда Вера спустилась вниз, все уже позавтракали.

- Ты прелестно выглядишь, - сказал граф Протасов, глядя на дочь поверх очков.

- Спасибо, папенька, я хорошо выспалась сегодня, - улыбнулась Вера.

- Я поеду сегодня в город за холстом и красками. Тебе надобно что-нибудь, душа моя?

- Я хочу поехать с Вами, папенька.

- И я хочу! – подскочила с места Сонечка.

- Коль так, собирайтесь поскорее.

- Я мигом, папенька. Только чаю выпью. Сонечка, одевайся. Зонтик не забудь от солнца.

Анфиса вопросительно посмотрела на хозяйку.

- Анфиса, Вы останьтесь дома. Мы ненадолго, к обеду вернёмся.

***

Анфиса стояла на крыльце, провожая глазами коляску. Погода была чудесной, сидеть в доме не хотелось. Но бродить по аллеям одной было скучно. Анфиса подумала о том, как быстро человек привыкает к хорошему. Год назад она была бы счастлива просто посидеть и отдохнуть от работы. А уж прогуляться по ухоженному саду вообще сочла бы за счастье! Теперь же ей грустно от того, что хозяева уехали, оставив её одну. Вчера Алексей Сергеевич во время прогулки развлекал её, декламируя стихи. Анфиса заметила грусть в его голосе, когда они проходили мимо цветущего чубушника. Видимо, душистые белые цветы с золотистой серединкой вызывали у графа какие-то ранящие душу воспоминания. Да и стихи он читал больше грустные, о безответной любви. Его лирическое настроение было так созвучно с её собственным настроением. Анфиса думала об Иване Эрнестовиче. Вот было бы чудесно стать его женой, матерью его детям. Своих детей заводить в её годы было уже поздно, а семью, настоящую, большую, с детьми и внуками, Анфисе иметь хотелось. Но то, как смотрел управляющий на хозяйку, помогая ей сесть в коляску, убедило женщину в тщетности её надежд. Где уж ей тягаться с графиней, которая и моложе, и красивее, и богаче. Что Анфиса, немолодая и не слишком красивая женщина, могла предложить такому мужчине, как Иван Эрнестович? Ни приданого, ни способности произвести на свет ребёнка. Зачем она ему? Эти мысли причиняли боль, потому что в сердце её жила надежда на чудо.

Глава 15

- Как давно мы не виделись! – Вера, чуть склонив голову набок, с нескрываемым интересом разглядывала старого знакомого. – Вы так переменились. Ежели б Вы не окликнули меня, я ни за что не признала бы Вас. Эта борода … и волосы до плеч.

- Для того, чтобы Вы не сводили с меня своих дивных глаз, похоже, мне давно стоило обрасти волосами, - в серых глазах мелькнули привычные смешинки, а лицо расплылось в довольной улыбке. – Вам не нравится?

Вера, сморщив аккуратный носик, замотала головой.

- Никки, как Вы попали сюда? И отчего такой странный вид? – Вера коснулась рукава его пиджака.

- Я вышел в отставку и вернулся в поместье. Теперь я веду совсем другую жизнь, - он погрустнел.

- Мы сто лет не виделись. Расскажите о себе. Семья, дети?

- Нет, Верочка. Я холост и бездетен. Хотел бы сказать, свободен, как вольный ветер, да не могу. Теперь я, словно цепями прикован к этому городу.

Вера недоумённо смотрела на него.

- Что случилось, Никки?

- Война, Верочка. Я был тяжело ранен, долго лечился. К военной службе стал непригоден. Да и вообще уж ни на что не годен, - махнул рукой Ходкевич. – Да что обо мне, как Вы? У Вас траур? Родители?

- Нет, родители, слава Богу, живы. Пётр Васильевич скончался прошлым летом, - Вера подняла на Ходкевича глаза, блестевшие от непролитых слёз.

- Примите мои самые искренние соболезнования. Мне очень жаль, - его грустные глаза были полны сочувствия.

Вере внезапно захотелось прижаться к нему, поплакать на его груди, пожаловаться на жестокую судьбу. Никки бы выслушал, пожалел. Он всегда умел слушать. Как Андрюша.

- Николай Кириллович, моё почтение! - раздался сзади низкий голос графа Протасова.

Мужчины обменялись приветствиями и рукопожатиями.

- Софья Петровна, я полагаю? Разрешите представиться: Николай Кириллович Ходкевич, местный помещик.

Сонечка с интересом смотрела на пожилого бородатого мужчину, который невесть откуда знал её.

- Милая барышня, Вы удивлены тем, что я знаю Вас? Я был знаком с Вашими родителями ещё до Вашего рождения, а потом видел Вас совсем маленькой, оттого Вы и не помните меня, - Николай внимательно вглядывался в лицо девушки.

- Николай Кириллович, поедемте к нам! Так о многом надобно поговорить, - сияющие от радости глаза Веры снова остановились на его лице.

- С превеликим удовольствием, но не нынче. Я должен возвращаться в присутствие. Служба, знаете ли. Но, ежели позволите, я бы навестил Вас через два дня. В какой гостинице Вы остановились?

- У меня неподалёку поместье. Лопатино. Ещё неделю мы точно пробудем здесь. Я буду ждать Вас, Николай Кириллович.

- Мы, стало быть, почти соседи. Мир тесен, Вы не находите, Вера Алексеевна? Я непременно навещу Вас, - Ходкевич галантно поклонился, не решившись поцеловать руку.

Николай отвесил поклон Сонечке, пожал руку графу Протасову. Уже сидя в коляске, Вера смотрела вслед удаляющемуся Николаю. Всё-таки гвардейского офицера можно узнать по безукоризненной военной выправке даже в гражданской одежде. Как же быстро пронеслось время! Казалось, не больше года минуло со дня их знакомства на её первом балу. А поди ж ты, двадцать два года прошло! Вот уж и искромётный Никки превратился в старого, больного человека. Что ж, в ней самой тоже ничего не осталось от той блистательной девушки, которая когда-то сводила мужчин с ума. Мысли сами собой перешли на Андрея. Интересно, каким бы он был сейчас, в сорок лет? Вера повернула голову и взглянула на Сонечку, подумав о том, что лицо Андрея никогда не сотрётся из её памяти.

***

Анфиса сидела в кресле напротив графа Протасова, делавшего наброски для её портрета.

- Не устали, Анфиса Григорьевна? Не стесняйтесь, говорите. Я излишне увлекаюсь, когда работаю. Сейчас допишу брови, и мы с Вами, сударыня, пойдём пить чай. Вам говорили, что у Вас изящный изгиб бровей, выдающий независимый и гордый нрав?

Анфиса смутилась. Пристальный взгляд чёрных глаз графа вызывал в ней противоречивое чувство. Ей одновременно хотелось, чтобы он глядел на неё, не отрываясь, и в то же самое время, хотелось спрятаться, забиться в угол. Он волновал, вгонял в краску. Никто, кроме её Аркадия, никогда так не смотрел на неё – внимательно, с симпатией. Граф Протасов изучал каждую чёрточку её лица, чтобы изобразить на портрете, не забывая при этом нахваливать то, что видел. Это было необычно и чрезвычайно приятно.

В комнату вошла Вера Алексеевна.

- Папенька, можно взглянуть?

- Нет, дорогая, я не люблю, когда смотрят наброски. Вот будет портрет – смотри на здоровье. Знаете, милые дамы, я собираюсь написать Анфису Григорьевну в открытом бальном платье с пеной кружев. Вы же не станете возражать? – лукавые глаза снова устремились на Анфису.

- Я, право, не знаю. Думаю, что это лишнее. Да и нет у меня такого платья, - Анфиса потупила глаза.

- А и не надобно. Я за свою жизнь написал столько бальных платьев, что могу без труда воспроизвести каждую фалду по памяти. Как и то, что скрыто сейчас от моих глаз под Вашим строгим одеянием.

Анфиса покраснела до корней волос, а граф Протасов разразился смехом.

- Папенька, перестаньте смущать Анфису! Разве вы не видите, что ей это неприятно? Что за игру вы затеяли, зачем в краску вгоняете? – рассердилась Вера.

- Покорнейше прошу простить меня, Анфиса Григорьевна! Я ни в коем случае не желал обидеть Вас. Смущение невероятно к лицу Вам. Именно это выражение, милое и трогательное, я хочу запечатлеть на портрете. Знаете, отчего у меня всегда так много заказов? Я чуть-чуть приукрашиваю действительность, лишь самую малость. Я стараюсь подмечать в лице и фигуре самое привлекательное и делаю на этом акцент. Никто не сможет оспорить сходство с оригиналом, меж тем в реальности человек редко выглядит так, как на портрете. Лишь в редкие минуты, когда он доволен, спокоен и счастлив. Или, наоборот, взволнован и смущён, как Вы сейчас, дражайшая Анфиса Григорьевна.

Глава 16

Сразу после завтрака граф Протасов позвал Анфису позировать. Ненастная погода в тот день не располагала к променаду. Анфиса подошла к окну и выглянула на улицу. Меж каштанов, высаженных вдоль аллеи, гулял ветер, играя мокрыми ветвями деревьев. Сквозь низкие, тяжелые тучи пробивались робкие солнечные лучи, подсвечивая косые полосы дождя.

- Грибной дождь, - прозвучал за спиной бархатный голос графа. – Полагаю, к обеду распогодится. Сейчас поработаем, а на прогулку пойдём позже. Вы же не возражаете, Анфиса?

- Не возражаю, - эхом ответила компаньонка.

Анфиса подумала про себя, как был бы удивлён граф, посмей она возразить. За всё время она ни разу не слышала, чтобы Алексею Сергеевичу кто-то возражал. Разве что в шутку. Его авторитет в семье был неоспоримым, а решения - непререкаемыми.

- Анфиса, у Вас есть кто-нибудь из родственников? – спросил Протасов.

- Нет. Уже нет. Была тётка, но три года назад её не стало. Брата тоже давно нет в живых.

- Печально. Стало быть, Вы будете членом нашей семьи, коль другой нет. Вера Алексеевна весьма лестно отзывается о Вас.

Другая, на месте Анфисы, порадовалась бы столь дружелюбному настрою хозяев, но ей совсем не хотелось до глубокой старости жить в чужом доме в компаньонках или приживалках. Сейчас, зная о планах графини Аносовой поехать осенью в Петербург, Анфиса тешила себя надеждой познакомиться там с каким-нибудь вдовцом и выйти замуж. Душу терзало сожаление, что Бутлер, к которому она успела проникнуться симпатией, пренебрёг ею. Едва она успела подумать, как дворецкий доложил о его приезде. Анфиса в волнении коснулась рукой волос, поправила драпировку на платье.

- Пойдёмте вниз, голубушка. Мне не терпится послушать, что сумел разузнать управляющий о загадочном портрете.

***

- Стало быть, пока ничего, - разочарованно сказала графиня Аносова, выслушав доклад Бутлера.

- Те сведения, которые содержались в церковных книгах и документах нашего уезда, я представил, Ваше Сиятельство. Здесь история рода Черновых начиная с одна тысяча шестьсот пятидесятого года. В каждом поколении был один наследник мужского пола, остальные дети умирали во младенчестве. Но у жён купцов Черновых были большие семьи, с многочисленными отпрысками обоих полов. Я сделал запрос в Сызрань, дабы разузнать о семье купца Казарина, на дочери которого был женат Ваш прадед. Здесь сведения о дворянском роде Лопатиных, на дочери которого был женат Ваш пра-прадед. Запрос о купеческом роде Нестеровых отправлен в Саратов. Запрос о дворянском роде Синельниковых отправлен во Владимирскую губернию.

- У меня голова идёт кругом от всех этих пра-пра-имён, - графиня Аносова потёрла виски ладонями. – Иван Эрнстович, надобно как-то всё в систему привести, родовое древо нарисовать.

- Извольте посмотреть, что получилось. И это только половина сведений! При этом мы даже не знаем, как выглядели все эти дамы! – Бутлер взволнованно смотрел на графиню.

- Полагаю, проще найти иголку в стоге сена, чем распутать этот клубок, - вздохнула Вера Алексеевна разочарованно.

Управляющий приблизился и взял её за руку.

- Ваше сиятельство, мы распутаем, - успокаивающим, проникновенным голосом сказал Бутлер.

- Иван Эрнестович, благодарю Вас. Вы поделали большую работу, - мягко ответила Вера, высвобождая руку.

В кабинет вошли граф Протасов и Анфиса. Графиня Аносова молча передала отцу бумаги. От Веры не укрылся обмен долгими взглядами между компаньонкой и управляющим. В душе шевельнулась обида. Вот, стало быть, как. В любви объяснялся, к руке прикасался, в глаза заглядывал. И всё это фальшь, всё игра. Когда мужчина влюблён, он не станет в присутствии предмета любви переглядываться с другой женщиной! Веру взбесило, что её пытались обмануть, воспользовавшись её временной растерянностью и одиночеством. То, что Анфиса увлеклась Бутлером, было понятно и вполне объяснимо. Всё от безысходности и тоски. Но каков он! Надумал морочить головы им обеим. Ну, уж нет! Вера, встретившись глазами с управляющим, прожгла его презрительным взглядом.

- Нет, дорогие мои, вы начали совсем не с того, - граф Протасов отложил просмотренные бумаги. – Надобно осмотреть всё в доме, все портреты, кои висят на стенах и убраны в кладовки. Только так можно найти ту ниточку, потянув за которую мы распутаем весь клубок. Поняли?

- Папенька, а Вы уверены, что все портреты подписаны? – раздражённо спросила Вера.

- А вот об этом Вы расскажете мне после осмотра, Ваше Сиятельство. Смею предположить, что Софья Петровна не откажется помочь Вам.

- Нет, дедушка, я не пойду в ту часть дома, - испуганно проговорила Соня, которая тихонько вошла в кабинет следом за дедом и компаньонкой. – Пожалуйста, не заставляйте меня.

- Тебя что-то напугало? - граф Протасов удивлённо взглянул на внучку.

Соня перевела взгляд на мать, ища у неё поддержки.

- Сонечке показалось что-то. Вы же знаете, папенька, как в старых домах скрепят половицы и гуляют сквозняки, - сказала Вера, не желая волновать отца. – Мы втроём пойдём и всё осмотрим. Вы располагаете временем, Иван Эрнестович?

- Я весь к Вашим услугам, - усмехнулся Бутлер, буравя хозяйку глазами.

«Вот наглец! Ещё смеет так смотреть! Ничего, скоро у него поубавится самомнение!»

***

- Вера Алексеевна, если Софье Петровне неприятно находиться в нежилой части дома, может быть, не стоит принуждать её? Мы отлично справимся вдвоём, - вкрадчивым голосом произнёс Бутлер почти у самого уха Веры.

- А Вам не приходило в голову, сударь, что мне, ввиду траура, не подобает находиться наедине с мужчиной? – процедила сквозь зубы Вера, в глазах которой сверкала злоба.

- Вы правы, Ваше сиятельство. Смею надеяться, что только этим обстоятельством вызвано Ваше нежелание находиться в моём обществе, - поджал губы Бутлер.

Вера почувствовала, как задрожала рука дочери, когда они приблизились к двери библиотеки.

- Душа моя, я же с тобой. Тебе нечего бояться, - Вера ласково погладила руку Сонечки. – Да и Иван Эрнестович защитит нас, в случае необходимости.

Глава 17

- Кто, Сонечка? Та женщина, что привиделась тебе?

- Да, - прошептала девушка и покачнулась, вовремя подхваченная Бутлером.

- Принесите соли из моей спальни! - крикнула Вера Алексеевна прислуге, в то время как управляющий усаживал девушку в кресло.

- Как ты, душа моя? – склонилась к дочери графиня.

- Всё хорошо, маменька, не беспокойтесь. Голова закружилась. Эту даму я видела. Видите, волосы смоляные, кудрявые. И глаза … Чёрные, а пронзительные такие, словно свет из них идёт. Холодный такой, белый. Как от Луны. Страшная она, - Соня всё ещё пребывала в сильном волнении.

- Нет, милая, она не страшная. Может и не красавица, но у неё вполне приятное лицо. Иван Эрнестович, взгляните.

Бутлер подошёл и взял у Веры из рук портрет, якобы невзначай коснувшись её руки.

- Есть в этом лице что-то цыганское – гордое, бунтарское. Вы не находите, Вера Алексеевна? – он заглянул в чёрные глаза графини.

«Зачем он смотрит … так? Словно в душу хочет заглянуть своим пронзительным взглядом, словно хочет увидеть там что-то. Он же совершенно чужой человек, ему нет места там. Зачем он делает это, зачем лишает покоя, зачем заставляет кровь быстрее бежать по жилам?» Вера поражалась тому калейдоскопу чувств, которые этот мужчина вызывал в ней – от уважения и симпатии до ненависти и презрения. Картинки менялись так быстро, что даже предположить было невозможно, какая будет в следующую минуту. Вера внимательно посмотрела на него. Нет, его лицо совсем не нравилось ей. Не потому, что было некрасивым, а потому, что не было в нём искренности и открытости. Невозможно было понять, что он чувствует и о чём думает на самом деле. Смущало и настораживало несоответствие выражения лица и глаз. Когда губы изгибались в улыбке, взгляд оставался ледяным. И наоборот. Когда глаза искрились смехом, лицо оставалось бесстрастным. Пётр, бывало, тоже вёл себя противоречиво. Но его лицо и его глаза никогда не лгали. Достаточно было их взглядам пересечься, как всё вокруг переставало существовать. Словно колдовство какое-то действовало, притягивавшее их друг к другу. Но, самое главное, её сердце любило его и чувствовало ответную любовь. Сейчас сердце не просто молчало, оно было тревожным, словно чувствовало некую опасность.

- Вы слушаете меня, Ваше сиятельство? – прервал её мысли управляющий.

- Простите, Иван Эрнестович, я задумалась. Вы что-то говорили?

- Я сказал, что на портрете нет надписей – ни имени, ни даты.

- Вы покамест просмотрите остальные картины, а мы с дочерью пойдём к папеньке. Софье Петровне тревожно здесь, - обратилась графиня к управляющему, а затем отвернулась к дочери. – Душа моя, я велю накапать тебе валериановых капель. У тебя нервы совершенно расходились. И чай ромашковый распоряжусь заварить.

Вера забрала у Бутлера портрет, стараясь не встречаться с ним глазами. Ей казалось, что он читает все её мысли, как в открытой книге.

***

Анфиса со скучающим видом сидела на диване, а граф Протасов увлечённо работал над портретом. Сделанные наброски пригодятся после, когда натурщицы не будет перед глазами. А сейчас Алексей Сергеевич спешил писать с натуры. Лицо Анфисы неуловимо изменилось. В нём появились мягкость и мечтательность.

- Папенька, взгляните, мы отыскали вот такой портрет, - зачастила Вера, впорхнув в комнату. – Как Вы полагаете, к какому времени он относится?

Граф Протасов вытер кисть и поставил в стакан, потом тщательно вытер руки и взял картину.

- Сложный вопрос. Видишь ли, доченька, на даме траурное платье. А подобные наряды редко шьют по последней моде. Чаще в спешке достают из сундуков то, что надевали когда-то в скорбные дни. Это потом уж заказывают у модистки отдельный гардероб, чтобы носить чёрное целый год. А потом ещё раз обновляют, через год, после окончания строгого траура. Да что я тебе рассказываю. Ты это знаешь лучше меня, - граф внимательно разглядывал детали портрета. – Впрочем, примерно мы определить сможем. На даме шёлковое платье. Видишь переливы? Стало быть, прошло больше года с момента скорбного события. Может год, а может и десять. Судя по фасону, платье сшито примерно в тридцатые годы восемнадцатого века. Дама не молода. Сколько ей? Думаю, около сорока лет. Впрочем, горе и чёрный цвет убивают женскую красоту и прибавляют годы. Стало быть, эта дама родилась где-то в девяностые годы семнадцатого века. Дама на миниатюре значительно моложе этой, лет этак … на семнадцать - двадцать. Вполне возможно, что это мать и дочь. В их лицах много общего.

- Папенька, Вам следовало служить следователем! Вы, с Вашей наблюдательностью, раскрыли бы все преступления! – не смогла скрыть восхищения Вера. – Я полагаю, что на миниатюре изображена … - Вера развернула бумагу с родовым древом Черновых. – Надежда Романовна Синельникова, венчавшаяся в одна тысяча семьсот двадцать третьем году с купцом Черновым Степаном Дмитриевичем!

Вера торжествующе взглянула на отца, ожидая похвалы своему логическому умозаключению. Глаза графа блеснули лукавством.

- Всё так, ежели, конечно, тебя не смущает, что на миниатюре стоят инициалы А.А.С.

Графиня Аносова от досады закусила губу и озадаченно посмотрела на отца.

- Не получается.

- Нет, Верочка, не получается. Не быть тебе следователем, - засмеялся Алексей Сергеевич.

- Папенька, это тупик? Как же так? Ужели нет решения этой головоломки? - Вера растерянно глядела на отца.

- Следует подождать сведений из других уездов. Возможно, что-то и прояснится.

- Это долго, а мне уже не терпится разгадать загадку поскорее.

- Воля твоя. Опроси стариков в округе. Всегда можно найти тех, кто что-то помнит или слышал. Покопайся в сундуках на чердаке, поищи те платья, что изображены на портретах. Вдруг там, в потайном кармане, какая записка завалялась?

- Я же говорю, что Вы - гениальный сыщик! – Вера подскочила и, поднявшись на цыпочки, чмокнула отца в щёку.

***

За чаем Вера неожиданно вспомнила, что собиралась нынче посетить сельскую церковь. Но с самого утра зарядил дождь, и поездку пришлось отложить, а потом приехал управляющий с докладом. В суматохе она забыла обо всём. Графиня Аносова корила себя за то, что поступила столь легкомысленно. В доме, без сомнения, творилась какая-то чертовщина. Сонечка напугана до крайности. И это отнюдь не бредовые фантазии юной девицы. Она и сама видела её, ту даму в чёрном. Вера сразу узнала это лицо, эти глаза, хоть в комнате и царил полумрак. Всё происходившее не было сном. Надобно съездить в местную церковь и рассказать обо всём священнику, посоветоваться, что следует предпринять в сложившейся ситуации. Вера знала, что можно пригласить батюшку для освящения дома. Возможно, существуют специальные молитвы, чтобы оградить себя от потусторонних сил.