Частная практика

Часть 1

Всё, надо вставать. Минуточка, потом другая, затем третья. Надо тащиться в ванну и приобрести человеческий вид.

Тошно так, что ничего не хочется. Ну и пусть не хочется, но надо. Великое слово — НАДО! Надо встать, надо в ванну, надо кофе, покрепче, чтобы мысли глупые ушли. И надо на работу.

Он не позвонил и не пришёл.

Опять его мама козни строит.

Но позвонить-то мог! Ладно, вечером всё встанет на свои места. Сколько всё это тянуться может? Ой! Неизвестно сколько. И конца края не видно. И разрывать эти никуда не идущие отношения тоже не хочется. По одной смешной и банальной причине — она его любит.

Вот и всё. А раз любит, то терпит и ждёт. Только вот чего?

Нет, во всём виновата его мама. Только она и больше никто.

Кофе обжигал желудок. Сколько раз говорила себе не пить такой горячий, но сначала нужно кофе, потом косметика, и вперёд.

Дорога до работы была долгой, но пошла пешком, за время прогулки сможет прийти в себя окончательно и на работе никто ничего не заметит.

Там у неё совсем другая роль.

Планёрка прошла как обычно. Отчёт дежурного врача, отчёт заведующих отделениями по движению больных. Ну, кто поступил, кто выписался.

Потом обход в отделениях, заполнение дневников в историях, осмотр вновь поступивших. Назначения, план лечения. В двенадцать профессорский обход в конференц-зале. Это целое действо, почти театр. Умеет он себя преподнести и показаться. Но сегодня у неё на консультацию никого нет. Старые выписаны либо осмотрены, а новые просто не готовы. Не обследованы.

Пока рассуждала о том и о сём, к ней подошла бывшая сокурсница.

— Привет, Люся. Деньги нужны?

— Не задавай глупых вопросов, что делать надо?

— Короче, сегодня придёт он. То есть муж. Я его тебе сбагрю. Во-первых, не люблю мужчин. Во-вторых, мне вся эта «венера» нафиг сдалась. И вообще, там тайны мадридского двора. Ты копаешься дотошно, вот и вылечишь. Ты гарантируешь конфиденциальность, он деньги. И смотри не продешеви. Мужик из состоятельных.

— Почему отдаёшь выгодного клиента?

— Ждёшь подвоха?

— Жду.

— Там кроме рук нужна психологическая составляющая. То есть выслушать и поговорить. Мне это не нужно, он партнёр моего мужа, понимаешь?

— А-а-а, вот откуда ноги растут! Тогда понятно. А почему мне? Почему не Славке?

Она округлила глаза.

— Ну, потому что Славка только по мужчинам, а этот горе-бизнесмен в женщинах запутался. Короче, лечишь всех любовниц и жену, и ещё кого придётся. Я же говорю: то, что ты любишь, чтобы с головой в омут.

— И не вынырнуть, да?

— Он будет в четыре. Я его приведу.

Первой мыслью было позвонить Виктору, сказать, что она сегодня задержится. Ужин она не готовила, правда, остался вчерашний. Только он разогретое не любит.

Его мама готовит каждый день, и всегда свежее. Господи, опять это проклятое — ЕГО МАМА. Сколько можно?! Всегда и всюду вставляется это ЕГО МАМА. Мужику тридцать пять. А всё за маму прячется.

И мама ведёт себя очень и очень странно. То прямо спала и видела, как она познакомит своего великовозрастного сына с Люсей, а теперь, когда отношения стали совсем-совсем серьёзными, вдруг встала на дыбы. В качестве просто приятельницы Люся её устраивает, а вот в качестве невестки — никак.

И чем это, интересно, Люся ей так резко не угодила? А он всё ждёт, что мама и сестра его скажут, потому что когда он обжёгся в первый раз, то они обе были правы. А они говорили и предупреждали. Теперь он считается с их мнением, потому что они зла не пожелают, а сестра так вообще такая умная, что видит всех насквозь.

От этих мыслей стало тоскливо.

Надо не забыть купить курицу по дороге домой, и желательно не задерживаться долго на работе.

Хотя у неё клиент… Так что как пойдёт.

В четыре Рамина привела клиента.

— Знакомьтесь, это Людмила Аркадьевна, я про неё и говорила, а это Ашот…

Она хотела продолжить дальше, но он её прервал:

— Просто Ашот и на «ты», договорились? Рамина, у вас врачей по внешности подбирают?

Люся привыкла, что клиенты не комплексуют. В конце концов медицина с лёгкой руки генсека Брежнева давно относится к сфере услуг. А услуги и есть услуги. То есть он — барин, а ты никто. Твоя задача угодить и обслужить по первому разряду. Тебе за это деньги платят.

Смешно! В этой иерархии потеряно понятие уважение. Причём зачастую обоюдное понятие уважения. Но, что имеем.

— Хорошо, давайте на «ты».

— Значит, я — Ашот, ты — Люся.

— Ну как-то так. Может, перейдём к проблеме?

— У жены зуд.

— А у тебя?

— Нет, всё нормально. Но у неё зуд сильный.

— По утрам?

— Да, чаще по утрам.

— Давно?

— С месяц.

— И где вы с женой были весь месяц?

— В Таиланде. На отдыхе и по делам.

— Кроме жены?

— Сын, три года, у него всё в порядке.

— Полотенца раздельные с ребёнком? Купаетесь врозь?

— Да, и ванну моем. Я звонил Саре и Томе, у них зуда нет. Люся, у меня скандалы с женой, типа я ей изменяю. Этот вопрос надо решить. Семья — это святое.

— Понятно. А Сара и Тома?

— Их желательно пролечить для профилактики, а то вдруг я к ним загляну, и снова зуд со скандалами вернётся. Нет, ты не думай, у меня с ними ничего серьёзного. Вот вообще. Ну пойми, я человек вспыльчивый, но жене я не изменяю. Просто поругаемся, я психану и к девочкам. Они меня успокоят и всё. Минут сорок, ну на крайняк час. Это измена? Нет, правильно. В конце концов, кровь у меня горячая. Я человек наполовину южный. Темперамент. Ты знаешь, что такое темперамент? Ты замужем?

— Да, замужем.

Интересно, их с Виктором отношения можно назвать супружескими? Он иногда ночует у неё. Нет, не иногда, через день. Потому что через день он ночует у матери. То у неё давление, то помочь надо по дому, то собаку вывести сил нет. Кстати, его собаку. Только забрать собаку к Люсе он не может, тогда мать совсем одна останется, а выводить здорового кобеля семидесяти шести сантиметров в холке она тоже не может. И вообще в ней просто говорит старость. Так считает Виктор.

Часть 2

— Люська, привет! Дела как?

— Нормально.

— Ашот тобой доволен.

— Чем доволен? Он только анализы сдал.

— Посмотрела? Нативные мазки посмотрела?

— Посмотрела и нативные, и окрашенные, и из лаборатории результат пришёл. Жду баков.

— И?

— Что и? Рамина, ты же понимаешь, что конфиденциальность распространяется и на тебя тоже. Лучше скажи, почему ты на полдня опоздала?

— В школе была. Рустик мой нарисовал маму. Вот и вызвали.

— Что ж он там такого нарисовал, в первом классе?

— Да меня нарисовал. Ага, только в короткой юбке. Светлана Васильевна билась в истерике, как маму можно рисовать с голыми ногами?

— Да я тебя в длинной юбке вообще не видела. Или в джинсах, или в короткой.

— Так ты послушай! Я, как приличная мамаша, надела платье, туфли на каблуках. Она меня увидела и в крик. Типа, вот откуда ноги растут у этой… А дальше началось: «Выскакивают замуж неоперившееся, вот их и рисуют в неглиже». Тут мой старший подходит и спрашивает: «Мама, она чего?» Светлана Васильевна вообще в обмороке. Старшему же одиннадцать. То есть она посчитала, что я Рустика рано родила, а тогда как быть с Тимуром! Люська, что ты ржёшь? Это не смешно. Я ей пытаюсь объяснить, что я приличная хорошая мать. Она и слышать ничего не желает.

— Чем дело кончилось?

— Муж приехал, гаркнул, она присмирела. Ну вот скажи, чем я не такая? Замуж рано вышла? Так я ж по любви и с согласия родителей. Одеваюсь я так, как мужу нравится. Да, у меня красивые ноги, ну, рожа хуже, а ноги красивые. Можно показать. И потом, где есть закон, запрещающий носить короткие юбки?

— Да у нас и закона о запрете иметь любовниц нету, — тихо проговорила Люся.

— Нет, нету. Вчера мой пришёл с гулянки, пьяный, весь в губной помаде двух цветов, и с презервативом в кармане. Использованным, понимаешь?

— А ты что?

— Ничего! У нас двое детей, он меня обеспечивает. Рубашку постирала, костюм в химчистку сдала. А потом выгребла деньги из кошелька. Да нет, не все. Частично.

— Заметил?

— Нет, он никогда не замечает. Только вот знаешь, о чём я думаю? Он не замечает, когда я выгребаю, а когда любовницы? Тоже не замечает, наверное. Или делает вид, что не замечает.

— И как ты с ним живёшь?

— А думаешь, твой Витька лучше? Просто ты пока ничего о нём не знаешь. Мой мне работать позволяет, уже плюс. Учиться дал. Я и школу заканчивала замужем, и институт. А если взбредёт ему в голову, что ему дочка нужна, вот тогда точно дома посадит. Он детей любит, и меня тоже. Помнишь, как в песне: «Тебе любовница положена по штату». Вот и ему положена.

— Рамиш, ты его на сколько моложе?

— На двадцать четыре года. Он был другом моего отца. Да что вспоминать! Что имею, то имею. И другой судьбы, как и иной семьи, у меня не будет. Всё, проехали. Счастлива я! Понимаешь, Люся, я счастлива тем, что имею. Счастье надо ценить. Я и ценю. Хаять и осуждать все горазды. А ты попробуй любить несмотря на… хотя лучше определись уже со своим Витей. Сколько можно вот так жить?!

— Ты же сама говоришь, что надо ценить то, что имеешь, вот и замнём для ясности.

— Вы в субботу на день рождения друга его ходили?

— Ой, ходили! Цирк, да и только. Там все сотрудники кафедры и лаборатории были. Только началось всё как всегда — через одно место.

— Люся, расскажи.

Рамина уселась на стол и скрестила свои действительно потрясающие длинные ноги.

— Да слушай! В общем, надо было к Сашке к четырём. Ну, Витя мне говорит, будь готова, зайду без пятнадцати. Он в пятницу у матери ночевал. Я оделась, накрасилась. Жду. Четыре, пять, шесть. Звонит Сашка. «Люся, мужики где?» У тебя, говорю. «Нет, я один, стол накрыт. Мама с папой ждут коллег и друзей моих, и никого». «Не знаю, — говорю, — сама жду».

В семь Витька звонит. «Люся, ты готова?» А я уже поревела, уже умылась и хожу в домашнем халатике. Он мне говорит, через полчаса подходи к Сашкиному дому. Там встретимся. Я снова привожу себя в порядок и бегу на всех парусах. Стою, жду. Проходит Миша с женой, я в кусты — шнырк, чтобы не заметили, потом Кайрат с супругой. Я снова в кусты, они прошли, а на меня мужик прёт с членом наперевес. Ну, эксгибиционист. Он думал, что я испугаюсь! Ты можешь тише хихикать? Сейчас всё отделение нас послушать заявится, решат, что у нас театр приехал.

— Люська, давай дальше. Ты мой день сделала, и настроение теперь супер.

— Конечно! Добрая ты! Когда горбатому хорошо? Когда перед ним горбун с бо́льшим горбом. Я мужику говорю: «Хозяйство заправь, ширинку застегни и пошёл вон кондиломы лечить», а сама злая, вот чуть не взрываюсь. Ну прекрати ржать, а!

— Ты и кондиломы разглядела?

— Так гроздьями. Ничего товарищу не чуждо! Будешь громко смеяться, не буду рассказывать.

— Да всё, молчу. Витька-то приехал?

— Да, в этот самый момент из такси выскакивает собственной персоной, и, как истинный защитник, чуть на того не кидается. Рамина, тебе воды дать?

— Да, пожалуйста! Умоляю! Дальше, рассказывай.

— Дальше Витя извинился, они у проректора машину с кирпичами разгружали, всей кафедрой. Только Сашку как именинника пощадили. Ну понимаешь, кто проректору откажет в таком щепетильном деле, тот завтра же на улице окажется без работы. А потом, пока к маме, пока псину выгулял, потом в душ и вот результат. Представил он меня всем собравшимся, как свою жену. Вопросов не было. Сидели поздно. Сначала проректору должное воздавали, потом пили за здоровье именинника. С сестрой Сашкиной познакомились. Ну, дальше всё нормально до следующего дня. Домой пришли под утро, спать завалились. Встали к обеду, и то бы не встали, если бы его мама не позвонила. А вечером к нам Кайрат пришёл. За столом сидим, он рассказывает. Оказывается, он своей жене всех вкратце охарактеризовал. И про Мишу Чистякова сказал, что тот самый малопьющий, а Миша в этот день был в ударе и упился в хлам. Мейрама следила за Мишей, чтобы посчитать, сколько пьют наши мужчины. А Миша — сама понимаешь. Я помню, как она у меня спросила: «Миша всегда так пьёт?» Но я не знала для чего, и за Мишей я не следила.

Часть 3

— Люся, ты пойми, я привык пахать с детства. Как отец ушёл от нас, так я и работаю. Я пацаном десятилетним на базаре ящики таскал, сумки всякие, мешки. Тележку приспособил, подвозил людям: то до машины, то до дома. Мне платили. Когда деньгами, когда продуктами. Мать учительница младших классов, а мы с Анжелкой у неё на шее. Отец нам дом оставил, делить не стал за отказ от алиментов. На огороде картошку выращивали, овощи всякие. Я не белоручка, я пахарь. Ну имею я маленькие слабости, так от них кому плохо? - говорил ей Ашот.

— Ты к чему мне всё это?

— Да к тому, что я стараюсь, чтобы всё путём. Чтобы жили не хуже других, чтобы сын мой и жена ни в чём не нуждались! Вот я к чему.

— Так ты их обеспечиваешь, что не так?

— Не так то, что она не довольна. Яна хочет на работу, она устала дома, она устала меня ждать. Ей надоело. Она молодая женщина и имеет свои потребности в общении с подружками, она хочет быть на виду. Ты понимаешь?

— Ашот, я не вижу в этом ничего странного. Я тоже работаю. Или ты считаешь, что всех женщин надо посадить дома, и всё, на что они способны — на помывку полов и стойку у плиты?

— У тебя специальность есть, которая доход приносит. И ты значима, а она музыкальный работник. Понимаешь, музыкальный работник! Она музыкальное училище закончила по классу фортепиано. Её отец считал, что женщине бо́льшего не надо. Играешь себе в детском садике, а эти мелкие под твои трели пляшут, и свои дети присмотрены, и работа непыльная. Мне что, детский садик ей открыть? Советская власть кончилась вместе с детскими садиками и востребованностью музыкальных работников тоже.

— Что Советская власть кончилась, я заметила. Ашот, веди уже свою жену ко мне.

— Хорошо, завтра. Кстати, Сара лечиться отказалась, сказала к своему врачу пойдёт.

— Пусть к своему.

— Нет, не пусть, какая у меня гарантия, что пойдёт. Я её бросил.

— Тоже выход. Завтра в четыре, я жду тебя с супругой, и расписываем лечение.

Он ушёл. Пора было домой, но Люсе совсем не хотелось. Неизвестно было, придёт ли Виктор, а без него дома тоска. Хорошо ещё, что на работе отвлекаешься и не думаешь ни о чём. Господи, ей двадцать шесть. Далеко не детский возраст. Раминка старше всего на год, так у неё два сына. Пусть родила она старшего в шестнадцать, но семья-то есть, и плохо ли, хорошо — и муж её любит и заботится, и она не одна.

А у Люси что? Сегодня пришёл, завтра не пришёл, и бегает она от окна к окну, высматривает и ждёт. Каждый вечер ждёт. Только кого?

Ведь может наступить такой вечер, что он просто не придёт и объяснять ничего не будет. Так жить нельзя, надо уже определяться. Всё, сегодня же поставит вопрос ребром. Или вместе, или разбегаются...

Вот сегодня же ему ультиматум, и не сойдёт ни под каким натиском со своих позиций. Только так. Если придёт...

Решимость росла, а уверенность — нет. Решила позвонить ему на работу, чтобы определиться — готовить пламенную речь или не готовить.

Позвонила. Только Кайрат сказал, что на работе Виктора сегодня не было. Заболел, отгул взял.

Позвонила домой. Трубку подняла его мать.

— Да, Люся, температура у него высокая, кашель. Пневмония, наверное. Только не вздумай приезжать, ещё заразишься. И вообще, выздоровеет, встретитесь.

— Пригласите, его к телефону.

— Зачем? Пусть лежит, ему вставать вредно.

Где-то вдали Люся услышала голос Виктора.

— Мама, кто звонит? Люся? Я иду.

А затем уже его охрипший голос в трубке:

— Привет! Я слёг немного. Может, приедешь? Навестишь больного?

— Приеду. Витя, тебе что-нибудь купить?

— Купи. Хурму. Я её никогда не ел.

— Хорошо. Тёмную или светлую?

— Обе.

Она зашла на рынок и купила и светлую, и тёмную. Что за зверь такой — эта хурма — она сама не знала, но раз просит, то больному же не откажешь. Дорого. Ну и ладно, не зарабатывает она, что ли? Ещё купила персики и яблоки. Села на трамвай и поехала.

В трамвае к ней подошла цыганка.

— Хочешь погадаю?

— Нет, не хочу.

— Правду скажу. Скажу, почему одинока, почему он к тебе и хочет прилепиться, и боится. Всё скажу.

Слова цыганки затронули что-то там внутри, но Люся не отреагировала.

— Ладно, сама придёшь и найдёшь меня сама.

Шурша юбками цыганка вышла из трамвая.

А Люся поехала по назначению.

Его мать встретила её холодно. Зато он тепло, рад был так рад, что от сердца отлегло. Попробовали зверя невиданного, хурму эту. Ничего особенного в ней не нашли и принялись за персики с яблоками.

— Витя, а мне на рынке один мужчина обещал подарить фиговое дерево. Серьёзно, в горшке, завтра принесёт.

— Здорово. Если нечего будет носить, то одежду будем с подоконника срывать.

Посмеялись. Ближе к ночи она засобиралась домой, провожать на автобус её пошла его мама.

— Виктор говорит, что вы хотите жить вместе. Только не перебивай. Я понимаю, ты замуж хочешь. Я ж вам только добра желаю, ты это понимаешь?

— Конечно.

— Так вот, у тебя голова болит постоянно, надо проконсультироваться. Я с братом договорюсь, он хороший невропатолог, он тебя посмотрит. Тебе рожать ещё. Запускать нельзя такие вещи.

— Спасибо, но я обойдусь.

— Детка, я из добрых побуждений.

И Люся поверила. Почему она сама потом не могла сказать, но поверила и на консультацию эту пошла. Но то было через два дня. А сегодня домой вернулась, отзвонилась Виктору, что добралась без приключений, и перед сном набрала телефон Рамины.

— Спишь?

— Нет, не сплю! Мой на встрече задержался, жду. Тошно так. А ты одна?

— Да, Витя заболел. Вот объясни мне пожалуйста, почему человека пускаешь в душу, он там обживается, привыкает настолько, что и не замечает, что он у тебя в душе живёт. Хозяйничать там начинает. Эксперименты всякие проводит. И ему пофигу, что он душу твою то кислотой польёт, то щёлочью посыплет, то расплавленную смолу прольёт ненароком. А душа-то болит, шрамами и язвами покрывается. А потом он оглядится, смотрит, а это душа твоя. Ну, скажет он тебе в утешение какое-нибудь добренькое, затёртое до дыр словечко, и становится так хорошо, что раны и язвы заживают, и на их месте распускаются тюльпаны. Только знаешь, потом они опять кислотой политые гибнут и всё по новой... Всхлипываешь-то чего, Рамина?

Часть 4

Прошла неделя. Ашот с Яной приезжали на уколы и процедуры каждый день. Они поправлялись. Всё было хорошо и на работе. А вот дома всё как всегда. Ещё три дня назад Люся сходила к брату своей потенциальной свекрови на консультацию, она его знала, нет, не лично. Но ведущих специалистов в разных областях медицины принято знать.

Ничего нового он ей не сообщил. Вылечить её не пытался. Дал несколько рекомендаций общего характера и сказал, чтобы она не обижалась на его сестру. Та просто слишком любит сына.

Люся осталась в недоумении. Вот стоило ради этого отпрашиваться на полдня с работы и тащиться в другой конец очень немаленького города? Ну да ладно, что теперь делать. Сходила, познакомилась. Только в такую вселенскую любовь матери к Виктору она не верила. Так не любят, так пользуются, играют на самых тонких струнах души. Манипулируют, но не любят. Вот такую непростую правду открыла для себя Люся. Одного понять не могла, какая роль отведена ей в игре его матери. Ведь всё не просто так. Она была нужна сначала. Его мать сделала её, Люсю, своей подругой и делилась с ней своим горем — неудачной женитьбой сына. Она тогда казалась такой искренней, и Люся её жалела. Она даже чем-то маму её напоминала, заботой, что ли... Только мамы уже не было и даже рассказать о своих сомнениях кому-нибудь не представлялось возможным.

А потом был развод и возвращение Виктора домой.

Люся посчитала нормальным охлаждение её отношений с его матерью. Только была не права. Та нашла удобный момент, свела их и оставила одних.

Меньше всего Люся ожидала от себя, что так увлечётся. Сначала просто разговоры о работе, о науке, которой он занимался. Пусть в другой области, но биология есть биология. Затем его проект, где вдруг стала просто необходима её помощь...

А потом они стали близки.

Она радовалась этой близости, потому что любила. Любила друга, единомышленника, очень неординарного человека.

Но шло время и захотелось стабильности. Тут и возникли непонятки с его матерью. Люся резко стала не той, которая нужна её сыну.

Создавалось впечатление, что отведённая ей роль уже сыграна и пора бы убираться со сцены, так как в дальнейшем сценарии Люси больше нет.

Одна причина сменяла другую. Всё было подчинено одной единственной цели — не дать им быть вместе. И тут ещё сестра его подключилась. Причём внешне казалось, что все улыбаются, все вежливы и приятны, но был некий подтекст. Нечто такое мимолётное, от чего становилось сначала зябко, а потом совсем холодно. То, от чего хотелось бежать без оглядки...

***

Сегодня был новый клиент. Это хорошо, это просто здорово, потому что очень нужны деньги. Такую глупость вчера сотворила, что остаётся только смеяться над собой.

На рынок по пути с работы заглядывать не стала, слишком свежи вчерашние приключения. Закупилась в магазине и решила, что на пару дней ей продуктов хватит. Виктор не звонил и не приходил уже три дня. Она тоже звонить не стала. В конце концов, пора быть гордой.

Дом встретил всё тем же одиночеством.

Включила музыку и легла на диван с книжкой. Так и вечер пройдёт.

Звонок в дверь немного шокировал, но открыла сразу, даже в глазок не глянула. Учи не учи себя быть осторожной, всё бесполезно.

— Привет! — перед ней стоял Виктор.

— Заходи. У тебя всё нормально? На тебе лица нет.

— Нормально. Накормишь? Я с работы.

— Да, конечно.

Он ел, периодически поглядывая на неё, суетящуюся рядом.

— Витя, а всё-таки, что случилось?

— Я к тебе совсем, как ты на это смотришь?

— Хорошо смотрю. Мрачный почему? Или это настолько печальное событие?

Он молчал. Долго и изучающе разглядывая ничего не понимающую Люсю.

— Витя, колись уже. Мы очень странно начинаем совместную жизнь, тебе не кажется?

— Люся, — он сгрёб её в охапку и усадил себе на колени, — ты знала о своём диагнозе и состоянии?

— Да, конечно. Вегето-сосудистая дистония, приступы мигрени. Ничего смертельного. И?

— Я буду с тобой до конца.

— Что? То есть следующие лет пятьдесят ты собрался провести на моём диване, читая газету?

— Да не шути ты. Я думал и понял, что мы должны быть вместе.

— Рассказывай. — Шутки кончились. Люся вдруг осознала, что решение далось ему тяжело, что он думает совсем не о том, о чём она.

— Люся, год. Понимаешь, тебе осталось год быть нормальным человеком, а потом — всё, постепенное угасание. И конец.

— Кто тебе сказал такую глупость? Дядька?!

— Люся, мама считает, что я принял неправильное решение.

— А как считаешь ты?

— Я у тебя. Есть небольшая проблема.

— Кроме моей смерти через год? Кстати, не дождётесь! Я злая, просто невероятно. Завтра же я потребую заключение у твоего дядьки, а потом подам на него в суд.

Он не дал ей говорить, поцеловав её в губы. Отпустил, только когда понял, что она плачет.

— Витя, за что они меня так?

Она просто рыдала у него на груди, а он прижимал вздрагивающие плечи и гладил мягкие волосы.

— Люся, мы вместе. Пусть они все останутся там, за чертой. Есть ты и я. Понимаешь?

— Да, только жить я буду долго — им назло.

— Это хорошо.

— И детей рожу!

— Думаю, что пора приступать к их производству.

— Погоди, до производства ещё есть время. Так о какой проблеме ты говорил?

— У меня нет вещей, я ушёл в чём был.

— Это не проблема. Была бы ещё вчера не проблема, проблема сегодня.

— Каламбур. Ты как всегда не озвучила половину мыслей.

— Только не ругайся и не смейся.

— Не буду! — он говорил, а сам улыбался, хотя понятия не имел о чём пойдёт речь.

— Помнишь, я рассказывала про цыганку в трамвае?

— Да, и что?

— Мы встретились на рынке. Она мне рассказала про меня всё, как прочитала книгу открытую, и про тебя рассказала, и даже то, что придёшь, говорила, а потом взяла за руку и привела сюда ко мне домой. Витя, я сама своими руками отдала ей все деньги. И накопления, и зарплату, ну, то, что осталось. И спирт, два литра. Я сама, меня никто не просил, я не понимаю, как всё случилось, и мне стыдно перед самой собой.

Часть 5

— Ну и как тебе семейная жизнь? — Рамина уселась на край стола Люси.
— Никогда не думала, что будет столько проблем.
— Вот — бабы каются, а девки собираются. Свекровь звонит?
— Нет. Тишина. И я ей рада, тишине этой.
— А с Витей как?
— По-разному. В целом нормально. Знаешь, оказывается жить вместе — трудно. У меня свои привычки, которые приходится ломать, у него свои. Я понимаю, что замуж надо выходить, когда тебе восемнадцать, а никак не двадцать шесть. В восемнадцать инстинкты преобладают над инертностью. Привычки ведь и есть инертность. Они удобны, комфортны или направлены на создание уютных, радостных, благоприятных условий.
— Ты чуточку забываешь, что ему тридцать пять.
— Я помню, ещё как помню!
— Вы заявление в ЗАГС подали?
— Пытались…
— У тебя опять всё через одно место? — Рамина просто смеялась, глядя на подругу.
— Видимо, место уж больно романтичное… Мы пошли подавать заявление, а у него нет печати о разводе. Свидетельство о разводе есть, а печати в паспорте нет. Оформляем печать. И только потом можем подать заявление, а его будут долго и скрупулезно рассматривать и решать, достойны ли мы стать семьёй. А то вдруг создадим не ту ячейку не того общества.
— Так вы вроде со всех сторон положительные, не курите и не пьёте.
— Вот уж не скажи. Это я не курю и не пью, а он курит, если за компанию с друзьями. А насчёт пьёт — так это отдельная история.
— Расскажи! Судя по чертям в твоих глазах, история достаточно интересная.
— Ага. Интересная. К нашему берегу что пристаёт? Сама понимаешь, или бревно, или… Ну так вот, поехали они копать селекционную морковку. Поля, свежий воздух, природа… Хозяева полей с морковкой — каскадёры из местной киностудии. Диковинка такая — каскадёры на машинах. Они на одном колесе пируэты выделывают. Вот он с Вадиком и подружился. И как на поля едут, так туда на каскадёре — обратно на кочерге. Я неделю терпела. Обещал исправиться. Хватило его до понедельника, в понедельник опять случился каскадёр и всё по новой. Я пошла к Кайрату Мустафину.
— Погоди, это тот, жене которого ты про Мишу объясняла?
— Ну да, он у них заведующий кафедрой. Пришла после работы — мы-то до четырёх, они до шести, говорю: «Кайрат, не пускай Витю с Вадимом на поля, Вадим его спаивает».
 А Кайрат чуть со стула не грохнулся, говорит: «У меня сегодня день жалоб какой-то». Представь себе, жена этого Вадика приходила двумя часами раньше и просила не отправлять Виктора с ним на поля, потому что Витя её Вадика спаивает! Вот мы ржали с Кайратом, но он пообещал.
— И как?
— На следующий день Витя звонит, говорит: дома будет поздно, у них обсуждение проекта. Я ж понимаю, что это за «партсобрание». Спрашиваю, у кого на дому обсуждают, он отвечает, что у Андрея Ржаева дома. Ты знаешь, что я сделала?
— Что? — Рамина улыбалась, глядя на подругу.
— Да я поехала туда. Ржаева я знаю, тот ещё тип. Приезжаю, мне ржаевская жена двери открывает. Вся компания сидит на кухне — и сам Ржаев, и жена, и дочка их старшая рядом с Витей, уютненько так устроилась, и Вадик этот. Все с глазками осоловелыми. Мне Андрей рюмку даёт, говорит, что водка кончилась, остался спирт. «Тебе — говорит, — развести? Или дать запить?» А я отвечаю, что спирт не запиваю и не закусываю. Вдохнула поглубже и выпила на выдохе. У них челюсть отвалилась, Вадик передо мной на колени грохнулся, не видел он, чтобы женщина вот так спирт пила.
— А Витя что?
— Витя меня в охапку и домой. Дулся, выговор мне пропесочил и лекцию о женском алкоголизме замутил. Зато Вадика как отрезало. Уже неделю о нём ни слуху, ни духу, и на поля он больше не ездит.
— Витя сильно ругался?
— Нет, в меру. Но мы заключили договор о правилах совместной жизни. То есть на все гулянки только вместе и ночевать исключительно дома, командировки не в счёт.
— Правы, это важно. Договор нужно заключать на берегу, в море поздно. Одежду ему купили?
— Да, пару рубашек, куртку, бельё. Ашот помог, направил на склад. Там всё дешевле для своих.
— Ашот настоящий. Со своими странностями, но это такая мелочь.
— Нормальный, с ним можно ладить.

 Рамина отпросилась пораньше, ей опять в школу надо было. А Люся оставалась ждать Яну. У той был разговор.
Пришла она немного грустная, не в настроении.
— Люсь, давай так — я тебе правду-матку, а ты меня принимаешь такой, как есть, без осуждений.
— Так я вроде всегда людей принимаю такими как есть, и никого кроме собственного мужа улучшать не собираюсь.
— Успокойся, муж улучшению не подлежит. Что есть, то и останется. Либо ты под него подстраиваешься, либо разбегаетесь. Процесс не обоюдный, а односторонний.
Похихикали немного.
— Яна, так что случилось? В чём дело-то?
— Понимаешь, у меня есть подруга Саша, у неё муж и дочка. Сашка всё время на работе, она медсестрой в больнице. А я чуть что, к ней домой душу вылить — мужу её, Андрею. Вот и довыливалась. Короче, я с ним сплю иногда. Заразу принёс мой муж, а я сашкиного мужа наградила. Теперь неудобно — жуть. И с Андреем у нас всё несерьёзно, и из семей мы уходить не собираемся, но что-то делать надо. Вот как ты думаешь, что надо делать?
— Лечить их надо.
— Вот и я думаю, что надо. Ещё сестрица моя к маме жить вернулась.
— Марина?
— Ну да. Её хахаль отказался ей квартиру снимать, у него там трудности финансовые. Она ему ультиматум — женись. А он женат, и Марина у него как запасной аэродром, представляешь? Она домой к матери, а мамин муж её недолюбливает. Я-то с ним больше прожила, а Маринку отец в спорт отправил, так она училась в интернате, тренировалась и на сборы по всему Союзу. А потом как у неё голос грубеть стал, так мама забеспокоилась. Я уже замужем была, а у мамы третий брак и сын там, Маринке вернуться было некуда, вот она этого козла и нашла. Он её содержал, она училась. Со спортом-то всё, покончено. Ей гормоны давали, голос так и остался грубый, но что поделаешь.
— А отец Марины?
— Отец развёлся и решил свалить в Голландию. Марина в его планы не входит, ему ещё на троих алименты платить надо. Вот он квартиру продаёт, все деньги как отступные выплачивает и уезжает.
— Да уж, дела. Ты когда Андрея своего приведёшь?
— Я не приведу, я им твой номер дам, а дальше ты с ними сама. И меня не закладывай.
— Договорились.