Человеческая оболочка: от/с/чет

Черный свет

МакКрей… Такое имя я унаследовал от предков. И не только имя. Я рожден в железной коробке, летящей через бескрайние просторы космоса. В ней же и умру. Мой отец, дед, прадед — все они были рождены на этом корабле. Тут же и встретили свой последний час. Перед лицом крутятся картинки с далекой, невиданной планеты, на которой я никогда не был. Красивое голубое небо. Ах, небо… Увидеть бы его в живую хоть раз. А не эту черноту.

Стоит только оторваться от панели на стене, что показывает мне далекий, невиданный мир, как я упираюсь в окно каюты. Толстое стекло ограждает меня от необъятного пространства капитанского мостика. А перед мостиком — космос. Чернота. Лишь мелкие светящиеся точки дико кружатся в танце прямо перед единственным иллюминатором корабля. Этот свет, странный, безжизненный, проникает в каждую щель нашего корабля, светит черным, не дает расслабиться. Даже через полуразбитое космической пылью стекло и паутину трещин не дает покоя эта бескрайняя чернота.

— ИСП, включи теплый дневной свет, – обратился я к бортовому компьютеру, что имеет привычку лезть в дела каждого члена экипажа, но только не здесь.

ИСП опять мне не ответила, лишь зажгла яркие лампы над головой, раскрасив пространство в светло-желтые тона. Каюта капитана и так была теплой и уютной, но этот мертвый свет, что пробивается через окно, он портит все.

Как же я ненавижу этот космос. Все это бесконечное путешествие…

Я тут самый молодой член экипажа. Винсент МакКрей. С гордостью произношу свою фамилию сам себе. Потому что по ней обращаются только к моему отцу. Великие МакКреи — великие капитаны «звездной колониальной экспедиции». Или «межзвездной»? Впрочем, какая мне разница… я-то среди звезд, так что будет «звездной».

Мы в пути уже одну тысячу восемьдесят пять лет, и я и представить не могу, насколько это много. Мне всего шестнадцать, я хочу не этого. Не этой бескрайней черноты. Вновь поймав взглядом картинки на экране, я понимаю, что хочу туда! К голубому небу, солнцу, что не выжигает глаза как сварка, мечтаю оказаться не в запертой коробке. Это не то место, в котором я должен быть.

— Винсент! — раздался голос отца сразу после шипения затвора двери в каюте.

— Что, пап?

Ну вот, он опять неодобрительно на меня смотрит. Я знаю, в чем дело.

— Простите, капитан МакКрей. Чем могу быть полезен?

— Закончил?

— Так точно! Глава про интегралы пройдена, все задания из приложения решены!

— Хорошо… Собирайся, тебе пора на дежурство.

— Пап, — я вновь нарываюсь на неодобрительное выражение лица. Отец любит субординацию, и даже сейчас он хочет ей следовать. — Зачем мне все это?

— Затем, что ты задаешь такие глупые вопросы.

— Я не понял.

— И вот поэтому тоже. Сколько тебе там? Шестнадцать?

— Семнадцать.

— А мне пятьдесят два. Пройдет еще семь лет, и ты займешь мое место. Потом еще десять, и у тебя появиться свой сын…

— Да, ты это уже говорил!

— А ты, видимо, плохо слушал! Ты станешь капитаном! Тебя готовят быть капитаном. Но каким капитаном ты станешь – зависит от того, что ты из себя представляешь. Чем больше знаний, тем шире кругозор. Тем больше пространство для маневра.

— Какого маневра, пап?

— Стекло видишь? — Отец ткнул пальцем на окно, что вело на мостик. — Расскажи все, что про него знаешь.

— Стекло, с добавлением свинца, высокая закалка.

— Нахрена в нем свинец?

— Защита от гамма-излучения, очевидно…

Старик высунулся на мостик, окинув его взглядом. Это его стекло не давало мне покоя. Мы только что разговаривали о жизни, а тут стекло.

— Льюис! – крикнул отец в кучу персонала, что суетилась у приборов перед вращающимся за окном космосом.

— Да, капитан? – ответили снизу.

— Расскажи все, что знаешь об этом стекле!

— Оно прозрачное, сэр. Твердое… Закаленное.

— А главное?

— Не знаю, сэр. Может, нужно, чтобы следить за нами и нашей работой?

— Да нахрена вы мне сдались все… — бухтел мой старик, возвращаясь в комнату.

Я не выдержал:

— Ну так и что?

— А ты сам-то не понял?

— Ну, он назвал больше всего.

— А главного не назвал. Почему?

— Кругозор?

— Именно. Все, хватит фамильярничать! Приступай к работе.

— Подожди, так это все было так просто? Ну вот то, что я это знаю, а Льюис — нет. В этом весь смысл обучения?

— Да.

— В таких мелочах?

— Да.

— Так это же просто!

— Если ломать парадигму для тебя просто, то я очень рад.

Отец опять говорит непонятными для меня словами. Он вообще не жалеет своего сына. Хотя я немного слукавил. Я больше клон, чем сын. Люди в условиях космической радиации и искусственной гравитации утратили возможность нормально размножаться. Меня вырастили из набора ДНК, из которого выращивали всех МакКреев. С одной стороны — удобно, знаешь, чего ждать в будущем. С другой — тоска, я смотрю на отца как на отражение себя в старости. А это удручает.

Я родился в пластиковом мешке, взращенный механизмом, что должен был быть задействован только на подлете к планете системы Проксима Центавра. Как, в принципе, и все здесь. Мы все еще образуем пары, как это было принято нашими далекими предками, воспитываем детей, не меняя численность населения. Мирно, спокойно и тесно. Нас тут сорок два человека, половина из которых – старики, как мой батя. Другая половина — молодняк типа меня. Ну и еще двое — это старики-долгожители, редкость, но бывает.

Пройдет семнадцать лет, и появится новое поколение, а старое на первых порах будет помогать его растить. Там командовать уже буду я, а батя будет сидеть с внуком. Как мой дед сидел со мной.

Вообще, изучая историю далекой Земли, я понял, почему корабли не везут тысячи человек так далеко. Бунты. Люди очень любят бунтовать, и, видимо, мое изучение истории помогло мне осознать это.

Четыре целых и две десятых световых года. А мы тащимся уже тысячу лет. В цифрах это что-то невероятное. Я не могу представить себе ни скорость света, ни, уж тем более, скорость, с которой мы летим.

День, что украл двадцать лет

Громоздкий космический скафандр. Внутри просторно, но двигаться в нем в условиях гравитации просто нереально. И пока система не откачала воздух из разгрузочной секции, мы все еще друг друга слышим. Каждая крупица кислорода выводилась из пространства, трепетно сохраняясь в баках общей рециркуляции. Скафандр начал немного надуваться от разницы давлений, а значит, атмосферы вокруг больше нет. Уши теперь уже ничего не слышат, только стопы слегка ловят вибрации. Вот он, момент истины.

Трап скользнул вправо, оттопырясь в сторону движения корабля. Черный, постоянно вращающийся бескрайний космос заслоняло собой тело другого корабля-колониста. Я никогда и представить не мог, что штука, на которой мы летим, такая огромная. Единственный иллюминатор показывал лишь путь вперед.

Мы с Юджином уже давным-давно выбрались из реакторной. Уже пару-тройку дней как. Его сломанные ударом ребра еще не скоро заживут, а вот мои ноги, на удивление, не сильно пострадали. Вся эта суета с выходом в открытый космос меня очень сильно пугает, но по-другому никак нельзя.

Сверхпрочный кусок алмаза пробил корабль в кольце позади нас. ИСП начала замедление, в соответствии с потерей кинетической энергии сцепки. Все бы ничего, вот только… Вот только алмаз пробил именно реакторный отсек, зацепив и сам реактор, теперь «Канада 01» лишь замедляется, сохранив резервное питание для ремонтных работ.

Почему «Канада»? Все просто. Конгломераты на давно покинутой Земле, которые раньше были странами с центральным аппаратом управления, то есть властью, в процессе экономической эволюции, или революции, были поглощены производственными, торговыми, добывающими предприятиями. Настал момент, когда эти предприятия стали сильнее самого государства, оттеснив его на второй план. Все рабочие места, подавляющее большинство площадей и территорий принадлежали конгломерату. В итоге страна была упразднена, а на ее место встала машина, куда более экономически подкованная.

Канада, Финляндия, Норманнская Империя, Япония, Арабские Эмираты и многие другие названия наших колонистов — это лишь отголоски инвесторов, вложившие свои силы и время в организацию этой экспедиции. Для кого-то эти силы были последними.

Многие здесь, в экспедиции, даже и не знают происхождения своих кораблей. Для большинства это бесполезная информация, даже для меня она не несет никакой выгоды. Но я знаю.

Белый внешний слой скафандра поймал на себе тусклое свечение космических объектов. Якорь, или, как правильно, магнитный жумар, на длинном тросе, был брошен в линию магнитной сцепки, прочно зависнув в воздухе. Старая коробочка с затертой, выцветшей надписью «Заслон»… Странно, вроде есть корабль с таким названием. Ну да ладно, что бы то ни было — устройство перемещения теперь болталось лишь в векторе движения магнетизма. Стоило только вдавить кнопку на КПК, как якорь принялся тянуть меня вверх, уносясь магнитным потоком в сторону корабля с противоположной стороны кольца.

Я отдалялся от своего дома, в то время как органы внутри начинали терять вес, принося странное дискомфортное ощущение. Если бы не внутренний слой скафандра из неньютоновского материала, гасящего все резкие кинетические нагрузки, я бы, казалось, разлетелся в разные стороны от того, что меня ничего не держит. Вот она, невесомость. Я, житель космоса, впервые с этим сталкиваюсь. Странно и страшно, но так интересно.

Почему я здесь? Отцу нужны глаза, а я ими буду. Почему-то он мне доверяет, хотя по сравнению с остальными членами группы я еще очень молод. Быть может, поэтому и доверяет, наверное, раз уж я понимаю это.

— Винс, перебрасывай сцепку! – раздался хриплый голос из внутренней связи скафандра.

Я достал второй магнитный жумар, запустив его к осевой линии незримого магнетизма. Он завис в пространстве, а значит, я попал. Тысяча лет, а «Заслон» работает как надо.

Вот только сейчас я понял, что нужно оглядеться. Это нужно было увидеть. То, что пробивается сквозь иллюминатор — ничто. Только тут я понял, насколько же космос бескрайний. Насколько все большое, просто огромное. Эти гигантские корабли, что бесконечным тоннелем уходят вдаль, эти, на самом деле, огромные звезды, что через стекло кажутся смехотворными. Под ногами нет пола, лишь пустота, а над головой нет потолка. Тоже пустота. Так бескрайне и так красиво.

Внутри все замерло, словно потеряв смысл. Я даже описать не могу это все. Вот эта истинная сущность мира. Я — песчинка, висящая в бесконечном, бескрайнем пространстве Вселенной, настолько маленький, что округли меня — превращусь в ничто. Все эти корабли, округли их, исчезнут. Цель экспедиции? Да плевать! Вселенная движется в своей бесконечности, ей нет дела до нас, жалких людей, в страхе трясущихся, стоило только выйти в открытый космос.

Вот он. Поврежденный корабль. Обломки висят вокруг, захватываемые массой самого корабля. Резервный источник питания открыл шлюз, но сможем ли мы снять скафандры — вопрос. Черные осколки футеровки, обрывки металла, куски стекла. Где-то здесь висит даже воздух, вытянутый вакуумом. Так, все, хватит глазеть.

Магнитный жумар приволок меня в разгрузочную секцию корабля «Канада 01», явно менее освещенную, чем та, из которой вылетели. Шлюз закрылся, и вокруг начал появляться кислород.

— Не снимайте скафандры! — раздался голос из связи.

— Почему? — переспросил кто-то в канале.

— Нужно осмотреть повреждения, а там, как вы помните — дыра!

Плохо, придется пройти весь корабль в таком тяжеленном костюме. Воздух появился, но скидывать с себя тяжесть в условиях разрушенного корабля плохая идея. Этот колонист другой, стены не крашены, просто железные. А я-то думал, у нас тоска.

Группа зашла в предреакторный зал, пройдясь по рельсам шахты погрузчика. Стекло, что отделяет зал от реакторной комнаты, все было в паутине трещин, но каким-то чудом держало давление. А за ним бардак.

Если бы не огромная сквозная дыра, что проткнула секцию от пола до потолка, то я бы подумал, что сам реактор взорвался. Электролит вытек полностью, улетев в безвоздушное пространство, оставив мембрану и стержни без охлаждения. Корпус оплавился. Ужасное зрелище. Искусственная гравитация прижала к полу все, что не смогло улететь в открытый космос. Это надо чинить.