Белоснежный конь мчался навстречу ветру. Его грива и хвост развивались с такой силой, что казалось, будто несется снежный вихрь. Но вдруг на пути оказался обрыв, за которым бушевало море. Нет, это было даже не море, а горы ревущей воды, которые безжалостно терзал ветер, разрывая на тысячи пенных осколков.
Белоснежный конь мчался навстречу ветру. Его грива и хвост развивались с такой силой, что казалось, будто несется снежный вихрь. Но вдруг на пути оказался обрыв, за которым бушевало море. Нет, это было даже не море, а горы ревущей воды, которые безжалостно терзал ветер, разрывая на тысячи пенных осколков.
Конь остановился. Его бока вздымались от быстрого бега. Он перебирал копытами, возбужденно фыркал, точно ища место, куда продолжить бег. Неожиданно грациозное животное развернулось и, величественно подняв голову, побежало от моря. Когда уже казалось, что конь вот-вот скроется за холмами, он внезапно замер на месте. Постояв несколько мгновений и тряхнув головой с белоснежной развивающейся гривой, конь ринулся назад к обрыву. Не останавливаясь на краю, он прыгнул прямо в бурлящую бездну…
Старик и девочка, которые жили недалеко от обрыва в домике на утёсе и видевшие эту невероятно сказочную картину, затаили дыхание. Красивейшее животное летело точно на скалистые камни, чьи острые края терзали свирепствующие волны. Но тут, сверкнула молния, раздался рвущийся раскат грома, и в свете молнии и пенных брызг конь словно растворился. Но спустя мгновение, на глазах изумленных людей, белоснежный дельфин, изогнувшись с весёлым стрёкотом, рухнул во вскипевшую пеной воду и, легко перепрыгивая с гребня на гребень волн, исчез вдали, поблескивая кипенно-белыми боками.
Старик тихо плакал, а девочка стояла с огромными, от удивления и восторга глазами, и всё всматривалась в бушующую пучину в надежде увидеть в последний раз уплывающего дельфина.
— Это был он! Белый Призрак! — наконец воскликнула она, взглянув на старика. Её глаза сияли восхищением. — Это же Ветэ́о, деда!
Старик, глядя на бушующее море, прижал белокурую головку внучки к себе и, утерев слезы, тихо сказал:
— Спасибо.
— Что ты там бормочешь, деда?! — резко подняла на него голову девочка. Но старик не ответил, а только крепче прижал к себе девочку и поцеловал в макушку.
***
Тихим летним вечером, незадолго до описанных выше событий, в крепком бревенчатом домике на окраине рыбацкого посёлка, восьмилетняя внучка Катя накрывала на стол. Она умело и шустро достала ухватом из печи чугунок с торчащими хвостами рыбы и принялась расставлять на столе тарелки и приборы. Дедуля починял рыбацкие снасти, сидя на широкой лавке, и с улыбкой поглядывая на любимую внучку.
На стене дома, между окнами с белыми кружевными короткими занавесками, ярко выделялась большая фотография в рамке, с которой улыбался широкоплечий мужчина в белоснежной форме капитана дальнего плавания. Он держал на руках смеющуюся Катю, лет шести, и по краям от него стояли двое мальчиков повзрослее, и статная худощавая женщина с длинными прямыми тёмными волосами и чуть надменным взглядом. Не сложно было догадаться, что Катя сидит на руках отца, потому что была она почти полной его копией: те же округлые черты лица, почти одинаковые изгибы бровей, волнистые волосы. И даже детские ямочки на щеках у них были одинаковыми, так же, как и ярко синие глаза почти всего семейства, кроме статной красивой женщины. И если присмотреться к старику, то можно было заметить, что глаза и у деда, и у внучки, были также схожи своим цветом безмятежной морской синевы в яркий солнечный день.
Дед поглядывал на ловкие движения внучки, и размышлял о своем: «Завтра надо в море. Запасов рыбы хоть и хватает, но скоро из города должен приехать сын со старшими внуками, и гостинцев им нужно приготовить от самого свежего улова. Да и кое-какие свои дела надо завершить. Полнолуние ведь именно завтра…»
Все лето Петрович (так все звали старика) и его любимая внучка Катя, прожили здесь на побережье. Каждый вечер проходил почти всегда одинаково: лишь начнет смеркаться, как собирались у калитки детвора и старики, послушать истории и байки деда Петровича. А был он знатным рассказчиком! Да всегда так увлечёт своими сказками, словно в сон погружаешься или кино смотришь.
Старик положил починенную снасть на лавку и придвинулся к столу.
— Катенька, внученька, — ласково позвал он. — Хватит кашеварить-то. Нам этого и за завтра не съесть.
— Деда! — продолжая возиться у печки, серьезно ответила девочка, — Я обещала родителям, что все лето буду за тобой ухаживать. А ты вот ешь в день по чайной ложке! Прямо как маленький, не заставишь тебя. Я же скоро домой уеду. Кто же за тобой присматривать будет?
— Ну, будет тебе сокрушаться-то. Хозяюшка моя.
И глаза дедушки засияли ласковым прищуром. Так улыбаться мог только он - одними глазами, но так, что в ответ хотелось улыбнуться или рассмеяться. Катя очень любила, когда деда так улыбается. За его округлой седой бородой и густыми усами, было не разобрать улыбки, а вот глаза озорно светились, словно у мальчишки.
Вскоре за окном раздались голоса:
— Петрович! Выходи сказки говорить!
— Не обижайте гостей, все уже здесь.
И уже через несколько минут запылал костерок у завалинки, где всегда и собирались благодарные слушатели.
Солнечное утро разбудило весёлым щебетом птиц и далекими криками пастуха, что гнал стадо коров, вверх, на небольшие луга за посёлком.
Катя сладко потянулась, быстро выскочила из-под одеяла, тут же сделала пару приседаний и наклонов, и в одних трусах побежала к умывальнику, по пути включив радио. Весёлая песенка «Проснись и пой» ворвалась в утро и сразу создала чудесное настроение. Катя сразу стала пританцовывать и подпевать, не забывая умываться и чистить зубы.
Она мельком взглянула в окно и вдруг увидела, что за высоким забором стоит человек. Катя на бегу натянула шорты и футболку, её главные здешние наряды, и бросилась к калитке. Она знала, что почтальон может принести телеграмму о приезде папы и братьев со дня на день в любую минуту, и с нарастающей радостью в сердце она спрыгнула с крыльца, но не добегая до калитки, немного опешила — передней ней стоял совершенно незнакомый мужчина в странной белоснежной морской форме. Незнакомец помахивал фуражкой, как веером, небрежно держа ее рукой, в белой перчатке.
— Здравствуйте, — удивленно протянула Катя, и невпопад добавила, — А где почтальон?
Мужчина улыбнулся совершенно так же, как улыбался деда, одними глазами. И девочке показалось, что они очень похожи друг на друга. Только выглядел незнакомец гораздо моложе, и глаза у него не искрились, как у деда, а были тёмными и пугающими.
— Здравствуй, милое дитя, — заговорил незнакомец. — Прости, но где почтальон, я не знаю. А вот поговорить с твоим дедушкой очень хотел бы. Позовёшь его?
Голос Катю удивил не меньше и она даже сравнила его про себя со скрипом железа о железо. Звучал он похоже и очень неприятно.
— К сожалению, дедушки нет, он ушел в море, — вежливо ответила она, и, помолчав, соврала, — И вернется только вечером.
— Жаль, — хмыкнул незнакомец, и надел фуражку. — Передай ему, пожалуйста, что я буду ждать до полуночи в порту, а потом, к сожалению… уеду. Но мне очень нужно с ним встретиться и поговорить. Он сам знает, что это важно, потому что срок уже прошёл. И, кстати, как тебя зовут, милое дитя?
Мужчина вдруг резко дёрнул за калитку, но та была закрыта на скрытую щеколду, которую снаружи нельзя было открыть. Взгляд почти чёрных глаз впился в Катю, с выражением дикой ярости.
— Открывай… — злобно прошипел он.
Катя мгновение смотрела на происходящее испуганными глазами и тут же взвизгнула от страха и припустилась в дом со всей силы.
— Я буду ждать! — проскрипел вдогонку незнакомец.
Катя влетела на крыльцо и, тяжело дыша, молниеносно закрыла дверь на задвижку. Она была напугана так, что её колени тряслись мелкой дрожью и девочка просто сползла по двери на пол. Через пару мгновений отдышавшись, Катя на корточках прокралась к открытому окну и приоткрыла штору. Ей почему-то захотелось ещё раз взглянуть на страшного незнакомца, но, выглянув в окно, она удивленно замерла — длинная деревенская улица, уходящая вниз, к морю, была совершенно пуста. Даже малышни не было видно, что обычно ковыряется в песке возле калиток домов, и только огромная белая чайка сидела на заборе. Спустя секунду птица тяжело поднялась в воздух и, гортанно крикнув «Сеня», скрылась за крышами.
Катя вытаращила глаза на улетающую птицу и подумала про себя: «Чушь какая-то... Это дядька страшный, что ли, в чайку превратился? И при чём тут Сенька? И какой это ещё срок прошёл для деды? Ох, не нравится мне всё это».
От веселого настроения не осталось и следа, даже невзирая на весёлую песенку, доносящуюся из радио. Катя нервно стала заправлять постель, постоянно возвращаясь мыслями к странному гостю. Вдруг она поняла, что ещё неприятно её удивило в нём — на его белом кителе не было ни одной нашивки! И хоть видно было дядьку за высоким забором только от груди и выше, Катя поняла, что такого быть просто не могло! Она хорошо помнила офицерский китель отца и ей очень нравилось разглядывать его, и гладить рукой прохладную белую ткань. Вот на нем-то было много нашивок, да еще и погоны. А тут — вообще ничего. Просто белоснежная форма и всё.
Но тут невесёлые мысли прервал крик с улицы:
— Катерина! Выходи!
Так по-взрослому мог её звать только вредный сосед, Сергей Никодимович, постоянно поучавший всех направо и налево, за что и получил прозвище «Нудиныч». Он и всех пацанов называл полным именем. «Для солидности», как любил подшучивать деда.
Катя тут же недовольно поджала губы и вышла к калитке. Сосед стоял с телеграммой в одной руке. Второй, он по привычке, приглаживал на бок длинный вихор волос, что прикрывал его лысину. Но ветер с моря, постоянно приподнимал этот вихор, и со стороны выглядело так, словно открывается крышка люка на голове. На лице соседа блуждала хитрая улыбочка, которую взрослые, часто называли сальной.
— Где ж тебя носит, Катерина? — наигранно весело спросил он. — Почтальон стучался минут пять в вашу калитку. Благо, я вышел и уговорил его отдать депешу. Ну? Пляши! — воскликнул он и затряс телеграммой перед самым носом девочки.
Катя сурово посмотрела на кривляние соседа, быстро открыла калитку и резко вырвала листок из его рук.
— Спасибо большое, Сергей Никодимович, — сквозь зубы процедила она, и захлопнула калитку.
— Вот нахалка! Что бы я, еще хоть раз… — послышались удаляющиеся возгласы соседа.
А Катя смотрела на телеграмму и не понимала, что в ней написано. Потому что страшная мысль в голове звонила во все колокола и требовала немедленно всё выяснить.