— Всякий раз как смотрю на твою задницу, Анаит, жалею о том, что я не мужчина. Так бы тебе и вдула.
— Не говори ерунды, — Анаит хмыкнула, потянулась и вновь расслабилась, растекаясь теплой лужицей под опытными руками делавшей ей массаж Чин.
Они были знакомы… Драконовы боги! Уже больше пятнадцати лет. Почти двадцать. Большую часть жизни.
Тогда обе были детьми. Причем детьми с такой судьбой, что все ее перипетии и взрослый-то человек вряд ли мог пережить. Война, плен, рабство в душных и мрачных подземельях дроу. Купец Ад-Баккр, собственностью которого обе и стали, славился тем, что держал большую театральную труппу. Но всем заинтересованным и платежеспособным ценителям высокого искусства было также известно, что рабы-актеры, которые услаждали гостей представлением, после, ночью, могли за отдельную плату стать и развлечением иного рода.
Нет, молоденьких рабынь или рабов не укладывали под клиентов сразу и за три медяка. Дешевых малолетних шлюх и в самых обычных борделях было полно. У Ад-Баккра товар был другой. Штучный. Элитный. И своими вложениями он не разбрасывался. Тщательно отобранных детей всех рас прежде обучали всему, что им положено было знать и уметь. И как в роли постельных игрушек, и в качестве певцов, танцоров и театральных актеров. У Чин – чистокровной нагайны с жаркими раскосыми глазами и длинным змеиным хвостом песочно-черной расцветки, было глубокое нежное сопрано, и ей наняли опытного учителя пения. Рожденная на Севере, на землях одного из свободных человеческих ленов, светлокожая блондинка Анаит (впрочем, тогда этого прозвища у нее еще не было) оказалась невероятно гибкой для человека и имела прекрасное чувство ритма. Ее было решено обучать танцам и акробатике.
За время учебы, которая заняла несколько лет, Чин и Анаит подружились и стали близки друг другу, как кровные сестры. Их роднило все. И в первую очередь общая рабская доля, казалось, схожая даже в мелочах. Даже торговать их телами Ад-Баккр начал в один день. Произошло это после того, как они, отучившись, начали выступать и обрели первую известность. Именно тогда хозяин и продал их невинность… С аукциона, в ходе которого юные Чин и Анаит оказались нагими перед толпой страждущих лично и непосредственно приобщиться к культуре… В их лице… С этого момента каждое выступление на сцене или перед гостями в том или ином богатом доме заканчивалось для обеих одинаково — под очередным сопящим и потеющим ценителем танцев или пения…
Ад-Баккр, надо отдать ему должное, был хозяином рачительным и о своих рабах — особенно столь ценных, как Анаит и Чин — заботился со всем тщанием. Но однажды он все-таки то ли просчитался, то ли пожадничал, не сумев отказать клиенту, который предложил ему слишком хорошую цену, и Чин попала в руки к садисту… Он купил ее на всю ночь и измывался так, что молодая нагайна беспрестанными криками сорвала себе голос… Навсегда. Не помогли ни травы, ни вмешательство специально нанятого мага. Ее прекрасное сопрано так и не восстановилось, а предательская ломкость и хрипота остались. Ад-Баккр погоревал какое-то время, потом содрал с клиента-садиста крупную сумму в качестве компенсации и… продал Чин в элитный публичный дом. Благо ее «образование» и по этой части было выше всяческих похвал.
Анаит же продолжала танцевать, вкладывая в это занятие себя целиком. Всю свою страсть, всю боль, всю обиду на судьбу… После того, как исчезла Чин, стало совсем тяжело. Анаит поняла, что эта хрупкая девушка была для нее все годы рабства надежной опорой. И только упрямство, страстное желание жить любой ценой и танец, в который она уходила как в иной, прекрасный и свободный мир, не позволили ей тогда наложить на себя руки.
Время шло. Об уникальной танцовщице, чье искусство завораживало сильнее магического внушения, стало известно по всему Мэрдрибу и даже за его пределами, на поверхности. И вскоре после этого настал момент, когда Ад-Баккр и Анаит сообщил о том, что за нее дают «очень хорошую цену»…
— Ты уже слишком старая, чтобы приносить мне прежнюю прибыль, Анаит. Раньше ночь с тобой стоила двести золотых, и при этом выстраивалась очередь из желающих. Теперь тебе двадцать один... Дальше ты будешь только все больше дешеветь. Так что пора. Этот чудак со своим предложением подвернулся мне исключительно вовремя!
Поначалу Анаит была в ужасе. Судьба Чин, потерянной, но не забытой, страшила ее, лишала воли. И далеко не сразу она смогла поверить, что случилось чудо, что она дотерпела, дождалась, и многоликая судьба, которая до всего этого казалась ей злобной мерзкой тварью, наконец-то повернулась к ней своим милосердным лицом. И лицо это выглядело так: человеческое, немолодое, с носом картошкой, мелкими, глубоко посаженными глазками-буравчиками и невероятной снежно-белой гривой лохматых волос.
— Это твой новый хозяин, — сообщил Ад-Баккр. — Он не говорит на языке дроу, но ты, вполне возможно, его поймешь, Анаит. Ну-ка, поздоровайся со своим господином, как я тебя учил.
Анаит — голая, как и положено рабыне для удовольствий в доме хозяина — опустилась на колени перед стариком и коснулась лбом его запыленных сапог, которые тут же отдернулись в сторону, словно их владелец подобным приветствием был сильно смущен.
…Все это было уже почти десять лет назад. Анаит улыбнулась, по-прежнему нежась под сильными и одновременно нежными руками Чин. И массаж, который возвращал жизнь затекшим мышцам, и навеянные им воспоминания были одинаково приятными.
Старик, которого, как выяснилось позднее, звали мэтр Курдбах, вывез тогда Анаит на поверхность, доставил в ближайший к подземельям Дроу порт, завел на большой корабль, затолкал в большую каюту на высокой корме, а после велел снять «проклятую маску, проклятый поводок и вообще все это долбанное безобразие, драконовы боги его побери». Анаит, понятно, послушалась, а пока занималась тем, что расстегивала пряжки и развязывала узлы, узнала, что с этого момента — свободна…
— Все просто, — ответил мэтр на растерянные, непонимающие вопросы Анаит. — Я увидел тебя, я понял, сколь велик твой талант, и я тебя купил. Но не для того, чтобы сделать своей рабыней, а чтобы, напротив, освободить. Такая, как ты, не может жить в клетке, не может оставаться чьей-то собственностью.
— Но куда я пойду? — спросила изумленная и, пожалуй, перепуганная Анаит. — Где стану жить?
Мэтр пожал плечами:
— Поначалу у меня. Конечно же я не брошу тебя на съедение черным кадехо, моя маленькая овечка.
Они пересекли море и оказались в стране, в которой и жил мэтр Курдбах, и в которой люди чертами лиц и цветом кожи были куда более похожи на белокурую и синеглазую Анаит, чем чернокожие жители теперь приятно далекого подземного Мэрдриба. Ей выдали совершенно новую и ужасно непривычную одежду: красивое приталенное платье, нижнюю рубашку, чулки и изящные ботиночки, сшитые словно специально для нее. И большой теплый плащ, в который Анаит куталась даже в помещении, но все равно мерзла. Климат здесь, на землях Свободных ленов Севера, оказался куда более холодным.
Слишком яркий свет на поверхности слепил. Одежда смущала. Кроме того было очень неприятно находиться в обществе других мужчин с непокрытым лицом. Анаит постоянно казалось, что все смотрят только в ее сторону. И смотрят неодобрительно. Но хозяин объяснил, что взгляды эти не отлипают от нее вовсе не потому, что она что-то нарушила и как-то не так себя ведет:
— Просто ты очень красивая, Анаит, вот эти кобели и пялятся, дрын им в зад. Запомни: если кто-то сунется к тебе с непотребными домогательствами, скажешь ему, что я его заколдую, и он вообще забудет, как быть мужчиной. Так остаток дней и будет скакать задом вперед. Поняла?
Мэтр Курдбах — как оказалось, чародей не из числа последних, член Совета магов и преподаватель Школы магии — поселил Анаит у себя, в своем доме в большом городе Ророс. А после стал потихоньку обучать сложной науке быть свободной. Поначалу дело шло плохо. Анаит норовила упасть на колени даже перед слугами, не поднимала глаз, не заговаривала первой, если к ней не обращались с вопросом, не могла заставить себя есть за одним столом со своим хозяином — казалось кощунственным, что она сидит на стуле, а не у его ног. Уверенно она чувствовала себя только в уединении своей комнаты и… на сцене.
Мэтр Курдбах, следуя намеченному плану, вскоре отвел Анаит в столичный театр и представил тамошнему директору. Тот сначала смотрел скептически на тихую и зажатую молодую женщину, потом, услышав, что это «та самая Анаит», вдруг возбудился и замахал руками, после усомнился и ими же развел. Мэтр Курдбах в ответ насупил брови и попер на эмоционального театрального деятеля буром.
Дело кончилось тем, что Анаит просто предложили подняться на сцену и станцевать. А после… После все артисты, режиссер, мастера света и музыканты вместе и по очереди целовали ее, обнимали, трясли и дергали, поздравляя с полученной свободой. А мэтр Курдбах утащил ошеломленного и счастливого директора — мэтра Аберкромби — в дальний конец зала, где продержал минут тридцать. И Анаит, поглядывая на них, могла совершенно точно сказать, чем они заняты. Ее новый хозяин и директор… торговались.
Судьба, которая улыбалась Анаит так ласково и чисто, вдруг вновь стала отворачивать от нее доброе лицо. А свобода, с которой ее так радостно поздравляли только что, вдруг отдалилась, помутнела, а после обрела очертания новой, возможно, более просторной, но все же клетки… Ее продадут директору этого театра? Анаит замерла, впиваясь глазами в парочку в дальнем углу, которая жестикулировала рьяно и увлеченно, и ожидая сообщения о том, что хозяин у нее опять сменился. И была совершенно сражена, когда этого не произошло.
— Торговаться еще вздумал! И с кем! Со мной! — ворчал всю дорогу домой мэтр Курдбах и возмущенно тряс головой.
Анаит семенила за ним следом, не смея спросить или даже обогнать, чтобы заглянуть в лицо и попытаться по нему прочесть ответы на свои исполненные страха вопросы. И только дома все прояснилось. Оказалось, что ее вовсе даже не продают!
— Я же сказал тебе: теперь ты свободна, Анаит! Как ты могла подумать про меня такое! Я всего лишь выторговал для тебя жалованье побольше! А то этот паразит хотел, чтобы ты и вовсе бесплатно танцевала! Ты будешь выступать и при этом получать за свои танцы достойную плату. Вот и все. Заработаешь, купишь себе дом, замуж выйдешь за хорошего человека, по любви...
Анаит вздохнула и попыталась перевернуться.
— Погоди, — проворчала Чин. — Смажу тебе спину и задницу еще разок. А то что-то в этот раз тебя уж очень сильно отделали. Завтра зрители, чего доброго, удивляться начнут — почему это великая Анаит во время танца кривится.
Анаит рассмеялась, представив себе подобную картину, и повернула голову к Чин:
— Они скажут: как концептуально. Давай на этот раз я сама… позабочусь о себе... там.
Но Чин лишь подмигнула ей залихватски:
— Позволь стареющей шлюхе всласть полапать такую красотку, как ты, сестричка.
— Кокетка, — проворчала Анаит и вновь расслабилась, раздвигая ноги.
Смысла дергаться не было. Всем все было известно заранее: Анаит начнет бурчать недовольно, Чин настоит на своем, и обе в итоге получат удовольствие. Анаит потому, что ей под умелыми руками сестры действительно станет полегче и… не только. Чин — наслаждаясь самим процессом.
— Какая же у тебя задница! Цветок роза, а не задница! — пальцы Чин кружили вокруг пострадавшего в этот раз как-то особенно сильно ануса Анаит, умащивая его прозрачной лечебной мазью, которая в заведении по понятным причинам не переводилась.
— Ай! — сказала та, когда Чин всунула в нее сразу два своих пальца.
— Вот тебе и — ай! — тихонько прошипела нагайна, смазывая страдалицу теперь и изнутри. — К этому типу я тебя больше отправлять не буду, даже не проси.
— Я и сама не пойду, — вздохнула Анаит и уткнулась лицом в согнутую в локте руку.
— Что он с тобой делал? Мышцы на плечах и спине — каменные, в заднице словно рота солдат побывала…
Анаит вздохнула:
— Да ничего особенного, Чин. Привязал к столу — ну тому, специальному, с креплениями — и совал в меня крупные продолговатые предметы, пока я ему его собственный маленький продолговатый предмет ртом пыталась привести в подобие боеготовности.
— И все? — недоверчиво спросила Чин, с отвращением косясь на красные вспухшие полосы, которые шли поперек спины Анаит.
— Нет. Но я об этом говорить не хочу.
— Бедняжка, — искренне посочувствовала Чин. — Опять типичное «не то», стало быть… А ведь таким самоуверенным мачо выглядел, когда пришел себе выносливую нижнюю для утех требовать…
Анаит кивнула. Чин была права — не то, очередное не то. В подобные авантюры она пускалась редко, хорошо, если раз в пару-тройку месяцев, все остальное время удовлетворяя себя самостоятельно. Перед зеркалом в своей комнате… Или позволяя Чин позаботиться о себе. Вот как сейчас, например. Пальцы подруги у нее в вагине, а после и в анусе, который почему-то всегда манил Чин особо, скользили все более правильно и сладко. Ад-Баккр действительно очень хорошо обучал своих рабов, и Чин могла довести до оргазма любых мужчину или женщину таким вот образом — одними руками. Ну или пуская в ход кончик хвоста. Анаит позволяла подруге играть с отверстиями своего тела, наслаждаясь своей властью над ней и ее сексуальностью, и сама в конце концов получала удовольствие — медленное, тягучее и извращенное, как ночи Мэрдриба…
— Так хорошо? — спросила Чин, и Анаит уловила в ее голосе усмешку и томное возбуждение.
Кому-то сегодня придется попотеть, чтобы Чин тоже стало хорошо. Но точно не Анаит. Дело в том, что рабское прошлое оставило на ней неизгладимый отпечаток. Изломало, скрючило под невероятным болезненным углом, разрубило на два куска, которые после так и не захотели стать единым целым. Да что там — целым! Они и совпасть-то никак не могли.
Иногда казалось, что у Анаит реальное раздвоение личности на некую «я—дневную» и еще более странную «я-ночную». На белое и черное. Дневная, белая Анаит ненавидела людей, которые так или иначе пытались командовать ей, заявляли на нее права, лезли в ее жизнь и норовили как-то все в ней перекроить. Забираться к себе в душу она позволяла только Чин. Да и то до определенного предела. И это было понятно, ведь даже намек на то, что Анаит вновь загоняют в некое подобие рабства, выводил ее из себя до черных точек неуправляемой ярости в глазах. Зато ночью, в спальне, чему-то черному и мрачному в душе Анаит нужно было прямо противоположное. Ее изломанная сексуальность требовала сильной руки, требовала мужчину-доминанта, который мог бы приказать, заставить, скрутить и даже причинить боль. И это тоже было понять несложно — именно в таком виде она познала впервые, а после заучивала многократно, раз за разом, науку любви. Лежа под тем или другим «ценителем искусств», который и не думал нежничать с рабыней…
Анаит была красива и знаменита. Понятно, что поклонников у нее было много — только выбирай. Она и выбирала. И рано или поздно понимала, что опять попала в ту же ловушку. Властный партнер, который полностью устраивал ее в постели ночью, со своими диктаторскими замашками становился невыносим днем. А люди мягкие, с которыми белой части Анаит было комфортно завтракать, гулять, обсуждать пьесы или книги, в сексуальном смысле оказывались бесконечно пресны, скучны и не способны даже на то, чтобы ее возбудить… Они просто не могли дать Анаит, а точнее, ее черной половине, то, чего она втайне желала.
— У меня для тебя две новости.
— Как всегда — белая и черная? — Анаит рассмеялась обняла Чин.
— Ты права, — Чин хмыкнула и подняла голову, всматриваясь в лицо своей названной сестры. — Никогда почему-то не бывает, чтобы обе были белыми. Две черные — запросто. А вот чтобы две белые… С какой начинать?
Анаит вздохнула:
— С черной. Чтобы потом послевкусие перебить.
— Тобой вновь очень настойчиво интересовался благородный дор Перрсон. Он желает купить тебя себе… на постоянной основе, так сказать. В единоличное пользование.
Анаит передернулась. Острой сталью полоснули воспоминания: мрачный Мэрдриб, Ад-Баккр, аукцион, на котором покупатели ощупывают рабов, как породистых саримов — и в рот заглядывают, и в другие отверстия тоже…
— Что ты ему ответила?
Чин пожала плечами:
— Что ты уволилась и уехала в другой город. Но, ты знаешь, кажется, он не поверил.
— Ладно. Дракон с ним. А что за белая новость?
— Я нашла тебе занятие на завтрашнюю ночь. Появился мой давнишний клиент. Прислал слугу с заказом. Я думаю, он приезжий. Посещает столицу по своим делам два-три раза в год, а заодно немного разнообразит себе личную жизнь… Причем всякий раз заказывает себе девочку совершенно определенного склада.
— А именно?
— Ему нужна универсалка, Анаит. Та, кто сначала жестко отстрапонит его, а потом сама станет жертвой насилия уже с его стороны.
— Ты же знаешь — я не очень умею быть верхней… Тем более если речь о сексе с таким вот... раскладом.
— Зато потом ты получишь свою порцию счастья. Мои девочки, которые у него раньше уже побывали, говорили, что там всегда все очень… реалистично. Нет! Никакого членовредительства! Все в рамках. И что мне особо нравится, он каждый раз предварительно четко оговаривает все, что может себе позволить. Спрашивает, что купленная им шлюха может принять, а что категорически нет. И платит щедро… Гм… Тебе это, конечно, неважно, Анаит, но остальные подобное ценят.
— И что ж к нему тогда очередь не стоит?
Чин скользнула в сторону и, забравшись на обитую вышитым арахнисовым шелком кушетку, изящно свернула кольца своего песочно-черного хвоста. Анаит последовала за ней и устроилась рядом на полу, засматривая сестре в лицо:
— Ну же, Чин. Не томи.
— Понимаешь, он… странный. Не позволяет к себе прикасаться больше необходимого, не позволяет видеть себя. Его основное условие — глухая маска на лице шлюхи, которую он собирается пользовать. Для тебя вроде ничего нового, но его вариант маски еще строже. Он требует, чтобы она была без прорезей для глаз. И вообще есть в нем нечто такое, что заставляет моих дурочек его бояться. Сколько ни пыталась разговорить их, так никто мне ничего путного и не сказал. Кроме одного: у клиента очень крупный член. Не всякий сможет принять без проблем.
— И к такому типу, от которого разбежались все твои девицы, ты решила отправить меня? — Анаит рассмеялась.
Чин кивнула и улыбнулась в ответ, глядя сестре в лицо сверху вниз:
— Не думай, что я сошла с ума. Мне действительно кажется, что он — то, что ты давно ищешь. Я и раньше о нем думала, но до этого момента вы все время… не совпадали. Когда приезжал он, ты всякий раз оказывалась или слишком занята, или вовсе в отъезде. Этот человек (а он принадлежит к твоей расе, Анаит) покупает у меня себе девочек на ночь уже не первый год. И пока что ни одна из постельных игрушек не вернулась от него сломанной. Перепуганной — да. Расстроенной — несомненно. Но целой и невредимой, насколько это возможно после жесткого секса со связыванием и использованием разных эротических приспособ.
— А он все это любит?
Чин кивнула, продолжая улыбаться:
— Так же, как и ты, Анаит. Так же, как и ты… Не правда ли, все это выглядит весьма… перспективным?
Так и получилось, что ранним вечером следующего дня Анаит, облаченная лишь в кожаную маску, которая закрывала ей голову полностью, оставляя открытыми ноздри и рот, и в длинный просторный плащ с глубоким капюшоном, стояла перед дверью черного выхода из борделя.
— Чувствую себя так, словно на мне снова паранджа, Чин, — шепнула она и сжала маленькую руку своей названной сестры. — Кажется, что сейчас дверь распахнется, а за ней — все черное, каменное и пахнет тленом и сыростью...
Анаит опять принюхалась, в очередной раз пытаясь уловить запах незнакомца, но это вновь не удалось. Зато ладонь его сказала о многом. Она была мозолистой и натруженной, словно мужчина много и регулярно занимался каким-то физическим трудом. Вряд ли копал или таскал камни — у таких людей денег на шлюх из заведения мадам Чин просто не было. А это могло значить лишь одно — оружейная сталь. Анаит даже вздохнула мечтательно. Неужели незнакомец действительно был воином, и именно постоянные тренировки с мечом сделали кожу на его ладони грубой и шероховатой? Драконовы боги! Тогда он просто-таки воплощенная сексуальная фантазия! Права была Чин…
«Клиент» тем временем вновь обошел Анаит и теперь стоял прямо перед ней. На этот раз совсем близко, почти вплотную. Она опять повела носом и все-таки уловила тонкий аромат, исходивший от него: дорогое мыло с отдушкой из трав и что-то еще, особое, что Анаит определила для себя, как собственный, индивидуальный запах этого человека. Тот тем временем вздохнул, и Анаит почувствовала его пальцы у себя между ног.
— Даже здесь все совершенно… Нежное, горячее, уже влажное...
Анаит сжала кулаки, когда палец незнакомца начал кружить вокруг клитора, но прикрыться или просто отстраниться даже не попыталась. Мужчина хмыкнул:
— Послушная девочка… Как мне тебя называть?
— Анаит, — сказала Анаит и тут же пояснила: — Как мне говорили, я очень похожа на знаменитую танцовщицу, которая выступает под этим именем.
Мужчина, все это время забавлявшийся с его клитором, опять басовито хмыкнул:
— Я не театрал, но о Анаит, конечно, слышал. Кто ж о ней не слышал? Говорят, у нее потрясающая пластика. Чем можешь в этом смысле похвастаться ты? Давай, покажи, на что способна обычная шлюха!
Анаит сделала шаг назад, с некоторым облегчением освобождая от чужих пальцев свою промежность, а после легко подняла левую ногу, растянув себя в вертикальном шпагате.
— Потрясающе. Так и стой. Опустишь ногу — накажу.
— Я могу помочь себе рукой? И как мне можно к вам обращаться?
— Да, помочь можешь. А что до имени… Называй меня просто: господин.
Мужчина рассмеялся, явно забавляясь пафосностью сказанного. Анаит тоже невольно улыбнулась — смех был хорошим, заразительным. Чтобы зафиксировать поднятую ногу и не позволить ей опуститься раньше времени, она перехватила ее правой рукой за щиколотку. Поза особого дискомфорта не вызывала… Но только до тех пор, пока Анаит вновь не почувствовала пальцы незнакомца у себя между ног. Теперь они покружили вокруг ануса.
— Не смазан и не растянут, как я и просил. Но, надеюсь, ты промыта?
— Да, — подтвердила Анаит, потом секунду подумала и добавила: — Господин.
Пальцы убрались от ануса, но тут же коснулись половых губ и погрузились в вагину, где принялись двигаться неторопливо и возбуждающе.
— Скажи мне, ты здесь только из-за денег или жесткие игры тебе нравятся на самом деле?
Анаит почувствовала, как чужие пальцы выскальзывают из нее. Мужчина вновь хмыкнул:
— Похоже, действительно нравятся. Так и течешь... — И вдруг короткий приказ: — Открой рот. Оближи.
Анаит повиновалась и тут же почувствовала на языке свой собственный вкус — незнакомец всунул ей в рот пальцы, только что побывавшие внутри ее тела.
— Что ж... Я рад, что тебе такое по душе, — искренне продолжил он. — И самое приятное, что ты, кажется, действительно не врешь, как многие из тех, кто приходил до тебя. Но, прежде чем мы начнем играть, нам стоит обсудить правила. Вот то, что нужно знать тебе: моя талия для тебя — граница. Выше ее ты трогать меня не смеешь никогда, ни при каких обстоятельствах. Это понятно?
— Да, господин, — выдохнула Анаит, когда незнакомец освободил ей рот.
— Второе. Если что-то пойдет не так, ты всегда можешь остановить меня, сказав… Сказав, например…
— Танго, — почти простонала Анаит, чувствуя, как палец незнакомца вернулся к ее анусу и теперь то погружается на одну фалангу вглубь тела, то выскальзывает обратно.
— Танго? Что ж, хорошо. Я запомню. Третье. Сегодня мне нужны от тебя совершенно конкретные вещи. Мадам Чин должна была тебе их объяснить. Ты помнишь, что должна сделать?
Анаит кивнула:
— Вы ляжете грудью на стол. Я должна буду… трахнуть вас тем предметом, что вы мне дадите, обзывая при этом грубыми словами. Затем вы трахнете меня так же грубо и там же — на столе, а потом…
Чувствуя себя до крайности неловко, она напялила ее на себя, затянув пряжки, а после шагнула вперед, одновременно протягивая руки так, чтобы они точно оказались у незнакомца не выше талии. Пальцы сразу наткнулись на мягкую шерсть. Странный клиент был полностью одет. И все это время Анаит стояла перед ним абсолютно голой? Это было унизительно… и в то же время сладко до дрожи. И потом наверняка, будет еще слаще. Но сначала надо выполнить первую часть программы, сделать то, что от нее ждут… Анаит вздохнула глубже, набираясь решимости и вспоминая свое далекое и малоприятное прошлое, и рявкнула:
— Чего стоишь, тупица? Штаны спустил и мордой в стол! Разве сам не знаешь, что должен делать?
До Анаит долетел глубокий вздох, а потом шорох. Драконовы боги! Еще никогда она не чувствовала себя до такой степени неловкой и неуверенной в себе. Словно шла по тонкому льду. Такие игры, наверно, были бы хороши с тем, кого ты знаешь и понимаешь, но с чужим человеком… А вдруг ему надо как-то не так? Вдруг надо говорить что-то другое? Вдруг Анаит сама должна была сорвать с него одежду? Подумав об этом, она вновь потянулась к поясу незнакомца, но на этот раз наткнулась уже на поросшую густыми жесткими волосами плоть внизу его живота. Запустив в них пальцы, она медленно сжала кулак, вызвав у «клиента» стон, а после второй рукой обхватила его естество. Незнакомец был полностью возбужден, и Анаит сначала обрадовалась, поняв, что все пока шло хорошо и этот чудак получал удовольствие от происходящего, а после ужаснулась: то, что сейчас с трепетом изучали ее пальцы, было огромным. Нечто подобное она держала в руках лишь пару раз в жизни. Очень крупная грибовидная головка — нежная и гладкая, словно полированная. Толстый ствол — широкий вверху и немного сужающийся к основанию, как дубинка.
— Это для тебя… проблема? — тихо и тревожно спросил «клиент», явно почувствовав замешательство Анаит.
— Нет, — ответила та также негромко. — Меня… предупреждали. И вообще! — Анаит постаралась вернуть сбившееся настроение. — Кто разрешал говорить? Повернись и мордой в стол, как велено! Ты здесь не для того, чтобы языком молотить, а чтобы жопой работать! Давай, давай!
Чем дальше, тем легче грубые, отвратительные слова слетали с языка. Их не приходилось придумывать. Сколько раз Анаит слышала их в свой адрес? Сколько раз точно так же стояла после выступления, нагнувшись над столом, чтобы очередному «ценителю высокого искусства» удалось ловчее протолкнуть в нее свой член? Правда, сейчас все словно перевернулось с ног на голову. Не в роли жертвы, а в роли насильника, вооруженного страпоном, Анаит оказалась впервые. Было… мерзко. И при этом невероятно возбуждающе. И жарко. И зло. В душе кипела вся та чернота, которую она носила в себе. Вдруг показалось, что она получила странный, извращенный шанс разом отомстить всем тем, кто годами, день за днем, насиловал ее саму. Больше не раздумывая, она сплюнула в ладонь, размазала слюну по страпону, сплюнула еще, одновременно другой рукой нащупывая ягодицы перед собой, и обтерла новую порцию слюны о плотно сжатый анус,с некоторым облегчением ощутив, что он немного скользкий. Такой, будто клиент готовил себя и заранее использовал интимное масло.
Первое движение внутрь далось с трудом. Опыта соответствующего не было, да и «клиент» оказался, судя по всему, высоким, сильным человеком. Его зад на ощупь был угловатым и крепким, бедра, покрытые короткими жесткими волосками, мощными и мускулистыми. Ощущать их под пальцами было невероятно приятно, но протолкнуть страпон внутрь тела легко не удалось. Анаит, страшась как-то поранить незнакомца, пыталась все контролировать, но вслепую, да еще и действуя нечувствительной штукой...
— Не зажимайся, — рявкнула она, стараясь придерживаться роли. — Расслабь жопу, а то после я тебе туда чего покрупнее засуну. Для растяжки и науки. Ну! Кому сказала!
Сказала и толкнулась еще раз. Мужчина под ней глухо застонал. Стол, на котором он лежал, скрипнул и отъехал чуть дальше. Но при этом сфинктер, сжимавший страпон, не пропуская его, как-то действительно расслабился, и Анаит сумела пропихнуть дилдо до самого конца. Мужчина опять болезненно застонал. Показалось, что звук получается таким глухим потому, что проходит через зажатую зубами ткань. Словно незнакомец, не желая кричать в голос, прикусил что-то. Например, манжет своей рубашки.
— Больно? — испугавшись, тихо спросила Анаит и вновь торопливо ощупала кончиками пальцев растянутый вокруг страпона вход в тело «клиента».
Вроде бы все было в порядке, и она опять прошлась по горячей, чуть пульсирующей коже возле ануса уже просто с легкой расслабляющей лаской, а после, не удержавшись, просунула руку незнакомцу под живот, начиная ласкать ему по-прежнему возбужденный член. Но в ответ услышала лишь злое рычанье — «клиент» явно был недоволен этим выходом шлюхи из роли «насильницы». Встряхнувшись, Анаит вновь рявкнула, стараясь, чтобы вышло правдиво:
— Ну раз не больно, раз только рычать горазд, тогда не лежи бревном, а подмахивай! Подмахивай, как и положено анальной шлюхе вроде тебя! Поработаешь и жопой, и ртом. Как закончу с твоим задом, выну страпон и заставлю его сосать. Хочешь? Нет? А будешь!
— И что было потом? — спросила Чин.
Она устроилась прямо на полу, свернув вокруг себя кольца своего невероятно красивого пестрого хвоста, и наблюдала за разминкой Анаит. Правда, пришла она уже к ее окончанию. Усталая танцовщица теперь просто лежала у стены, раздвинув ноги в поперечный шпагат и… читала, чтобы убить время, необходимое для растяжки мышц.
— Чего только не было, — хмыкнула Анаит и перевернула страницу. — Долго рассказывать.
— А я никуда не тороплюсь, — откликнулась Чин, улыбаясь.
Анаит глянула на нее и подумала, что сейчас она со своим раскрашенным кукольным личиком и благодаря невероятному в этих северных краях одеянию более всего похожа на яркий цветок с отрогов Отрезанных гор. Вот только глаза — раскосые, с вертикальными змеиными зрачками… Умные и холодные, даже жестокие... Анаит вздохнула и поднялась. Чин тоже распрямилась, поднимаясь на хвост и расправляя вокруг него свои летящие многослойные одежды, расшитые драконами.
— Ты все? — деловито спросила она и вдруг глянула хитро и предвкушающе. — Тогда иди мойся, а потом я, так и быть, помну твои бедные натруженные мышцы.
— В театре есть свой массажист, — возразила Анаит, но Чин только пожала плечами.
— Я сделаю лучше. А тем временем ты мне все-все-все расскажешь.
И Анаит в очередной раз смирилась, уступила и через пятнадцать минут уже лежала на специальном высоком массажном столе.
— Вот здесь, — Чин ткнула пальцем Анаит в левую половинку ягодиц, — у тебя прелестный засос. Или это он тебя сюда укусил?
— Не помню, — ответила Анаит и улыбнулась мечтательно.
Все тело ныло. Причем она точно знала, что не от разминки, а после вчерашнего. В голове было пусто, в вагине и в анусе до сих пор томно и сладко тянуло, а рот, кажется, все еще хранил вкус спермы незнакомца…
— А еще у тебя синяков полно, — продолжила Чин. — Разных. Но мне больше всего нравятся те, что вот здесь. Тут был большой палец его правой руки, — Чин приложила свой палец к бодро синеющему пятну между половинками ягодиц Анаит — прямо у ануса, — а зде-е-есь — остальные четыре. Мне не достать, но они здесь, здесь, здесь и здесь, — Чин потыкала указательным пальцем в темные пятна, расположенные на правой ягодице Анаит ближе к бедру. — Это он тебя ладонью за зад ухватил, сестрица. Ну и лапища, доложу я тебе. Как две мои. Странно, что следы только с одной стороны. Обычно такие отметины симметрично возникают, когда во время секса тот, кто сверху, разводит нижнему партнеру ягодицы, одновременно с силой притягивая его или ее на свой член.
Анаит вспомнила, как сама вот точно так, как описывала Чин, хватала своего неизвестного любовника за половинки его крепкой задницы, как тот рычал и бился под ней… Интересно, его тело теперь тоже носит такие вот сине-бурые отметины, как тело Анаит? Есть ли на нем следы ее укусов, синяки, царапины? Наверняка. Она ведь себя не больно-то сдерживала, когда «насиловала» его… А потом и сама оказалась распростертой на столе носом вниз, и чужие пальцы впивались ей в ягодицы, а член таранил тело… Она ругалась, выла и брыкалась, а после кончила так, что на мгновение потеряла сознание…
Теперь даже если подобная встреча никогда не повторится, воспоминаний хватит надолго. Столько деталей, столько волнующих крышесносных моментов. Тепло кожи под пальцами, мускусный и терпкий запах пота, голос — басовитый, хриплый и полный самых разных оттенков страсти. Эта обжигающая смесь, в которой было больше всего ярости и сексуального возбуждения, до сих пор так и звучала у Анаит в голове. Холодными одинокими вечерами она будет раз за разом вспоминать все это и удовлетворять себя… Эх…
— Интересно, откуда родом эти его выверты, а, Анаит? Зачем ему это: чтобы насиловали его, а потом он в ответ? И ладно бы он был гомосексуален и любил меняться ролями, но ему-то надо, чтобы все это происходило с женщиной... Я расспрашивала своих шлюшек, они ведь в силу профессии — те еще психологи, но все только отмалчивались. А ты что скажешь? Ты же любишь вечно докапываться до причин…
Анаит об этом действительно думала, не могла не думать. И каждый раз ей на память приходили собственные ощущения, собственная злость на всех тех, кто когда-то насиловал ее саму. Теперь благодаря странным желаниям неизвестного клиента Чин этот застарелый гнев, лежавший тяжким грузом на самом дне души Анаит, удалось выпустить на свободу, излить, тем самым в какой-то степени хотя бы на время избавившись от него. И думалось, что мужчина, который раз за разом проигрывал одну и ту же сцену — насилие и немедленная месть за него — занимался тем же: боролся с собственной мрачной бездной в душе, с больными воспоминаниями, пытался так залечить нанесенные некогда ему и его мужской гордости раны. Наверняка об этом догадались и девочки Чин. Догадались, но промолчали… Анаит понимала их, потому что и сама предпочитала молчать.