Часть первая
Палатка императора Винлерланда была тесной от дыма факелов и тяжелого дыхания мужчин, собравшихся вокруг дубового стола. Над столом висела бронзовая люстра с дюжиной свечей, их пламя отражалось в полированных латах собравшихся, создавая иллюзию движущихся теней. На нем лежала карта Амфиреи — последнего свободного города на восточном побережье Спеганты. Карта была испещрена красными восковыми метками — как свежие раны на пергаменте. За холщовыми стенами слышался лязг доспехов, ржание коней, а где-то вдали, за кольцом стражи, перекликались ночные птицы — словно души павших солдат.
Император, грузный мужчина с проседью в бороде, отбрасывавший на палаточные стены гигантскую тень, оперся ладонями о стол и окинул взглядом своих военачальников.
— Амфирея падет, — произнес он. Его голос, глухой и влажный, напоминал звук меча, вытаскиваемого из ножен. — Вопрос лишь в том, как и когда.
Генерал Людвиг фон Зальцбург, старый вояка со шрамом через левую бровь, хмыкнул и скрестил руки.
— Она того не стоит, ваше величество. Город — союзник, пусть и ненадежный. Его порты десятилетиями снабжали нас ахейским зерном, а его купцы платили пошлины. Если мы возьмем его силой, то получим груду развалин, голодный бунт и вечное партизанское болото в придачу.
— Трусость! — рявкнул Рейнер фон Эбенрот, молодой командующий кавалерией. — Амфирея — последний камень, не положенный в фундамент империи. Пока она стоит независимой, другие вольные города будут надеяться на то же!
— Надеяться? — Людвиг усмехнулся. — Они уже поднимают флоты. И если мы увязнем в осаде, Магакратия не станет ждать — она ударит нам в спину.
Император нахмурился. Война с Магакратией была последним, чего он хотел.
Тогда вперед выступил Годфри ван Хельсинг, представитель паладинов. Его черный доспех с золотыми инкрустациями выделялся среди стальных лат генералов.
— Амфирея опасна не флотом и не зерном, — его голос звучал как скрежет стали. — Под ее храмами лежит то, что не должно попасть в руки смертных. "Кинжал Предателя" — артефакт древних эльфов. Если городские мудрецы поймут, как его использовать…
Он не договорил, но все поняли: империи конец.
Император медленно перевел взгляд на последнего из присутствующих — графа Вальтера фон Виндхофа. Молодой, но уже закаленный в интригах дворянин до сих пор молчал, изучая карту.
— Твое мнение, Виндхоф?
Граф поднял глаза. В них не было ни фанатизма Рейнера, ни осторожности Людвига — только холодный расчет. В голове мелькнула мысль: "Эти бараны видят только два пути — осада или отступление. Как будто власть берется лобовой атакой или трусостью."
— Осада — это дорого. Бунт — еще дороже. Но у каждого города есть слабое место — жадность его правителей.
Его палец ткнул в точку на карте — восточные ворота. "Гиперион. Жирный, трусливый червь. Он продаст родную мать за мешок золота... Как я продал бы, будь на его месте."
— Гиперион, старейшина Амфиреи, давно торгует контрабандой с нашими купцами. Он продаст город за титул и золото.
В палатке повисла тишина. Вальтер ловил этот момент — страх, уважение, зависть в глазах других. "Вот она, настоящая власть. Не в мечах, а в знании, где нажать."
Император засмеялся.
— Мне нравится, как ты думаешь, Виндхоф.
Но в глазах Годфри мелькнуло что-то тревожное. Он знал: если город падет без боя — артефакт может быть утерян.
А значит, тьма уже близко.
Часть вторая
Лунный свет дрожал на клинках, как ртуть на лезвии, когда отряд Вальтера скользнул к восточным воротам.
"Первый настоящий бой, — думал он. — Не подкуп, не яд в бокале, а сталь против стали. Интересно, каково это — убивать честно?"
Стены Амфиреи возвышались перед ними, их белый мрамор теперь казался синим в ночи, а бронзовые статуи на башнях смотрели вниз пустыми глазницами.
Гиперион ждал их у полуоткрытых ворот, его тучная фигура дрожала от страха, его тучная фигура, закутанная в пурпурный плащ, напоминала гниющую тыкву — рыхлую и бледную.
—Ты получишь обещанное, когда город будет наш, - бросил Вальтер, проходя мимо.
Старейшина кивнул, его жирные пальцы нервно теребили ключи.
— Только... только пощадите храмы...
Когда первые отряды просочились в город, с башен вдруг ударили колокола — их медный голос разорвал ночь, как крик раненого зверя.
Их предали.
Улицы Амфиреи, еще час назад спавшие, теперь кишели, как растревоженный улей. Из переулков вытекали отряды гоплитов, их бронзовые панцири звенели, как монеты в мешке скупца.
—Щиты! - крикнул он, и первые стрелы зазвенели по стали.
Когда первые стрелы зазвенели по щитам, в груди вспыхнуло что-то новое. "Страх? Нет... Азарт. Как в те дни, когда я впервые обыграл отца в шахматы."
***
Вальтер ворвался в узкий переулок, где стены домов почти смыкались над головой, а под ногами хрустели разбитые амфоры — следы бегства горожан
Три ахейских гоплита перекрывали путь к центральной площади. Лунный свет скользил по их бронзовым панцирям, а копья с кроваво-красными древками были направлены прямо в его грудь.
Первый гоплит – юнец с едва пробивающейся бородкой – рванулся вперед, слишком рано выпустив копье. Вальтер ловко уклонился, почувствовав, как воздух рассекло острие. Его меч молнией взметнулся вверх, вонзившись под подбородок. Теплая кровь брызнула на перчатки. Глаза юноши расширились – он даже не успел понять, что умер.