Чëрный Жемчуг

Аннотация.

Насколько реальна тема связанных судеб и перерождения? Правда ли, что две души, что поклялись быть вместе, будут перерождаться до тех пор, пока не выполнят данное слово? Света и Даня равнодушно относились к этим вопросам, пока дело не дошло до них самих. Отца девушки — успешного бизнесмена — посадили за махинации, которые он не совершал, из-за чего Свете и её матери приходится переехать на окраину Москвы. Там Света идёт в новую школу, где знакомится с новыми людьми, открывает для себя новый мир, который, на удивление, имеет много того, что связанного с нашим. Она задаётся новой целью — узнать как можно больше о верховном демоне того измерения и доказать себе, что слухам о ком-либо нельзя верить полностью, что за этими слухами может стоять достаточно хорошая и приятная личность. Даня же обычный подросток, живущий на окраине мегаполиса. Ещё в шесть лет он потерял свою мать, а отец ушёл и оставил маленького мальчика на сестру своей умершей жены. И теперь у Дани нет никого роднее его тёти Юли. На Даню падают одни проблемы за другой, его жизнь кардинально меняется и встаёт с ног на голову, а во время сильных переживаний дают о себе знать проблемы с сердцем, начавшееся с шестнадцати лет. Они оба и не знали, что их цели, которые они трепетно хранили в сердце и к которым уверенно шли, на самом деле тесно связаны друг с другом, как и их судьбы.

Часть 1. Сентябрь. Глава 1. Светлана Зотова.

По новостям в очередной раз говорили о миллионере, которого обвинили в многочисленных махинациях и уклона от налогов. Каша, которую я и так с трудом ела, чтобы не обидеть маму, встала в горле комом. Я на пару секунд застыла, справляясь с желанием всё выплюнуть, а мама не выдержала и выключила телевизор. В кухне воцарилась тишина. Мы обе не хотели ничего говорить друг другу и предпочли забыть о только что услышимом нами репортаже. Я подняла на неё взгляд. Мама устало листала поваренную книгу. Я никогда её такой не видела: для меня она всегда была яркой, полной сил и счастья, великолепно выглядящей. Теперь она была выжата и обессилена множеством нервотрёпок, которые упали на её хрупкие плечи. В ней угасла та искорка, что поддерживала её бодрость духа и силы звонко смеяться. В груди что-то защемило, мне было больно на неё смотреть.

— Спасибо, мам. Было вкусно, – я поставила тарелку в раковину.

— Да? Хорошо, – я слабо улыбнулась.

Она подошла ко мне и крепко обняла.

От маминых объятий мне стало гораздо легче, запах слабо-сладких духов был почти родным, и я уже не хотела отпускать её.

— Будь осторожна. Это твой первый день в новой школе, я очень волнуюсь за тебя, – она поцеловала меня в макушку.

Еле сдерживаясь, чтобы не заплакать, я обняла маму ещё крепче.

— Хорошо. Пока, – я немного отдалилась, чтобы поцеловать её в щёку, – люблю тебя, – в ответ она мне мягко и с любовью улыбнулась.

Ей не надо было что-либо говорить, чтобы я знала, как сильно она меня любит и дорожит мной.

Взяв в коридоре рюкзак, я вышла из квартиры и направилась в школу.

За последний месяц моя жизнь кардинально изменилась, резко встала с ног на голову. Я — единственный ребёнок в семье и сейчас впервые рада этому, потому что иначе мы бы могли не справиться. Да и видеть грусть и разочарование в глазах ещё одного родного человека для меня было бы невыносимо. Я и так с трудом смотрю то на маму, то на бабушку с дедушкой, и сердце обливается кровью каждый раз.
Тот человек, который стал одной из самых обсуждаемых личностей в СМИ за последнее время — мой отец. Его бизнес потерпел крах. Сначала он кое-как стоял и выдерживал все удары. С трудом, но он всё ещё приносил папе деньги. Но после того, как его приплели к скандалу с наркотиками и уклона от выплаты налогов, всë рухнуло. Папа почти каждый день по многу часов проводил либо в суде, либо с адвокатом. Из него тогда будто высосали жизнь: кроме того, что бизнес отца постепенно расходился по швам, так ещё его, приличного человека и семьянина, измазали такой грязью и запятнали имя. У суда толком-то и не было никаких доказательств, но папу всё равно посадили. Я не говорила с мамой на эту тему, поэтому не знаю, что она думает, но я считаю, что всё это кто-то подстроил. Я бы многое отдала, чтобы найти доказательства тому, что папу подставили и подкупили судью. Но как девочка, которая переживает худшие времена в своей жизни, сделает это? За этот месяц я получила кучу ужасных сообщений и призывов выброситься из окна. Сначала я сильно плакала, пряталась под одеялом, удалялась из всех социальных сетей, но вскоре восстанавливала страницы, пила успокоительные и блокировала всех людей. А уже через пару недель я читала сообщения от тех, кто так с чувством хотел выразить своё мнение насчёт моего отца, моей семьи и меня, избалованного выродка страшного монстра, и ничего не чувствовала. Больше такие сообщения меня не задевали. Не то, чтобы я смирилась и спокойно принимала такие высказывания, просто я поняла, что люди не знают всей картины, и жизнь ещё несколько лет назад меня научила тому, что хоть пятьдесят миллиардов каждый месяц жертвуй на благотворительность, сажай деревья в каждом дворике — если ты один раз оступишься, то всё. Ты даже мог ничего плохого не сделать, про тебя могли просто пустить слух. Слухи никто не проверяет, все просто слепо поверят - зачем обсуждать доброго человека и его светлые поступки, когда можно перемыть чьи-то кости? И один скажет одно, другой сделает вывод и придумает что-то ещё, третьему что-то покажется, исходя из того, что сказал ему второй. И теперь, чтобы ты ни сказал, какие бы доказательства ни приводил, чтобы отчистить своё честное и несправедливо оклеветанное имя, — ничего. Никто не будет обращать внимания. Люди будут оглушены криками о том, какой ты ужасный. И даже если кто-то услышит, обратит всё против тебя.

Раньше, когда всё было хорошо, мы жили в центре. Я училась в частной школе, и после уроков мы с одноклассниками шли в какое-либо кафе неподалёку. Сейчас я не могу ничего сказать пока об одноклассниках. Но этот район... это та Москва, которую я не видела или, вероятнее, не хотела видеть. Будто взяли хрущёвки, панельки, новостройки, вызывающие сомнения разного рода, и сделали из этого такую же противную кашу, как у моей мамы. Где-то почти вплотную к одной из панелек достраивали новый свежий дом. Это выглядело максимально безвкусно: будто женщина бальзаковского возраста пытается омолодится, но, как случается в большинстве случаев, выходит странно и даже хуже, если бы она этого не делала.

«Вскоре это место хорошенько выжмет и потрепает этот дом, так что он будет походить на своих соседей и не сильно выделяться».

Когда в моей голове промелькнула эта мысль, то мне на мгновение стало спокойно, но потом неистово жутко. Возможно, скоро это место так же попортит меня. В этом месте будто поселились сладкая грусть, разочарование и смирение с бренностью бытия. Люди ходили либо молча и опустив голову, либо разговаривая о бытовых проблемах. Действительно счастливых и радостных я за весь месяц встречала раза три. А вот странных и откровенных фриков — не хватит пальцев на двух руках. В основном я их видела в автобусах, и тогда мне казалось, что я сошла с ума, и это мои галлюцинации, я отказывалась верить в происходящее. Возможно, моим дедушке и бабушке просто не повезло с районом. Мы с мамой переехали на время к ним, пока всё не уляжется. Раньше я редко с ними виделась, но теперь вижу каждый день по нескольку раз, чему я не могу не радоваться.

Глава 2. Даниил Волков.

— Если ты думаешь, что у тебя день рождения и ты сможешь проспать весь день, то очень ошибаешься!

Я кое-как разлепил глаза и ещё минут пять пытался прийти в себя. Вчера я пришёл так поздно, что было уже рано. Не знаю, слышала ли тётя, как я с рассветом залезал в окно, при этом рухнув на пол с грохотом.

В комнату через щель приоткрытой двери до меня долетел запах какой-то выпечки. Видимо, тётя сейчас очень горда собой: приготовить что-то своими руками и при этом ничего не спалить — для неё, можно сказать, чудо. Мне так захотелось попробовать это творение тёти, что я за несколько секунд и пару далёких прыжков уже был на кухне.

Тётя уже садилась на один из стульев у обеденного стола. Как только она меня увидела, то одарила тёплой улыбкой.

Моя тётя — сестра моей мамы. Та умерла ещё, когда мне было от силы шесть лет, поэтому я очень плохо её помню. На самом деле, лучше бы вообще её не помнил. Я скучаю по ней, скучаю по той, которая осталась в моей памяти неясными очертаниями. Так бы я смог создать сам для себя её образ, а невозможность чётко её представлять не сводила бы меня с ума. В голове были лишь смазанные черты лица. Она часто мне снится (правда, я по будням не могу спать столько часов, чтобы видеть сны). Когда она всё же приходит, чтобы поговорить, каждый раз наутро я обнаруживаю, что моя подушка промокла насквозь из-за слёз.

Отец, можно сказать, решил забыть обо мне. Раньше я успокаивал себя мыслью о том, что он просто не может меня видеть, потому что сразу вспоминает о маме, и ему становится больно. Но прошло столько лет, а я уже не маленький мальчик. Я видел то, как он смотрит на меня. Если вообще доходит до этого, то он избегает меня своим взглядом. Мой папашка уже года три как завёл себе новую семью и обзавёлся дочкой, которую мне не дали увидеть. Не то, чтобы я сильно стремился к этому, но всё же? Никакой злобы и зависти я не чувствую — наоборот, я надеюсь, что у неё будет хорошая жизнь или, во всяком случае, получше моей. Но всё же окончательно он не может от меня отвязаться: раз в месяц он посылает нам с тётей деньги. Из них она выделяет мне карманные, но их едва хватит на то, что мне нужно.

Так что, единственный родной мне человек, который остался — это тётя. И её мне вполне хватало. Она действительно классная и является моим примером для подражания. Если бы не она, где бы я мог уже быть? Несмотря ни на что, она остаётся сильной. Но если она всё же даёт слабину, то тогда либо пьёт вино и плачет под песни Ланы Дель Рей, либо ест мороженое и смотрит какое-то слезливое нечто. И плачет. Я редко могу устоять и не присоединиться к ней — мало того, что я за компанию выпью или поем сладкого, так ещё и ей помогу, поддержу её.

Я улыбнулся в ответ и сел на своё место.

— Вот это тебе повезло, конечно, – она зевнула. – День рождения в Первое сентября... тошнит от школьных годков. Все эти уроки, большая часть из слёзно изученного по итогу — ненужный мусор в мозгах, домашка...

— Не вижу в этом никакой проблемы: что начинается учебный год, что каникулы. Всё равно я буду ходить туда с такой постоянностью, с какой считаю нужным, так что у меня просто не будет возможности засорить всяким хламом свой мозг, – тётя усмехнулась. – Кстати, что ты готовила?

— О, – довольно протянула тётя и растянула губы в улыбке, – это ты узнаешь, когда придёшь домой. Так что сильно не задерживайся.

— Хорошо, – я быстро расправился с яичницей.

После я был готов уже выбежать с рюкзаком, но, когда рука была протянута к бретели, я вспомнил, что ни перед сном, ни после не сходил в душ. На часах было почти девять. В принципе, я и не собирался приходить на линейку вовремя, так что если не к середине, то к концу точно появлюсь.

Солнце пекло так, что, после того,как я пробежал две минуты, разницы, что я ходил в душ или нет, не было. На улицах было пусто, действительно: адекватные люди в такое время если не работают, то спят. Даже не верится, что снова придётся вставать каждый день в семь утра и в холод или дождь идти тратить время впустую. Не то, что летом.

Летом я тратил время по делу, пытаясь исправить свою самую крупную ошибку в жизни.

Этим летом я и несколько самых близких моих друзей сбежали из отчих домов по разным причинам. Тёте не привыкать к этому, поэтому она не слишком беспокоилась по этому поводу: повыпендриваюсь, остыну, захочу есть и приду. Но в тот раз мы решили, что одной ночёвкой вне дома не обойдёмся. Я был инициатором. Мы сняли трейлер и где-то полмесяца катались по области. Эти полмесяца стали как и самыми лучшими в наших жизнях, так и самыми худшими. На каждое хорошее воспоминание одно ужасное или одна проблема. И эти проблемы мы разгребаем до сих пор. Нам удалось связаться с плохой компанией, перебежать дорогу паре неприятным и влиятельным личностям, вляпаться в долги. Так как я был инициатором, я взял большую часть ответственности на себя — теперь я отрабатываю долг, как могу. Тот человек, у которого мы заняли деньги, посылает меня на различные отработки: от таскания кирпичей на стройках до делания закладок. Хорошо ещё, что этот человек понимает, что во время учёбы мне будет достаточно тяжело, и он не будет заваливать меня работой в первую половину дня, так что, мне ещё, можно сказать, повезло. Эти самые друзья делают также всё возможное, чтобы расплатиться. Осталось совсем немного, если дела пойдут так, как сейчас, то уже через полгода я смогу вылезти из этого дерьма, забыть про это время, как страшный сон, и двигаться дальше. Я уже привык работать, так что потом устроюсь куда-нибудь и буду помогать тёте. Она о долге ничего не знает, не хочу, чтобы это её как-то волновало. Если она узнает, то начнёт мне помогать, но облажался я и её помощь принять просто не смогу.

— Я думал, ты не пойдёшь, – кто-то со спины хлопнул меня по плечу.

— А?

Я развернулся. За мной стоял Саша. Это как раз один из тех друзей, с которым мы разгребаем последствия той половины месяца. Мы с ним знакомы ещё с детства, тогда мы были в садике в одной группе. За это время я убедился, что Саша — тот из немногих, на кого можно положиться. Он мне как старший брат, который всегда поддержит и поможет если не делом, то советом. В нашей компании он тот, кто разнимает нас во время драк и примиряет во время ссор, принимает правильные решения, при этом всё обдумав. Если бы не Саша, то долг отличался бы от нынешнего на пару нулей, а людей, желающих нас убить было бы гораздо больше. В его зелёных, можно сказать, изумрудных глазах был ум. Даже нет, скорее, мудрость. Из-за его тёплой улыбки, которая располагает к себе, я почувствовал, как все беды отступают, и тепло от его улыбки передалась ко мне в сердце.

Глава 3. Театр одного актёра.

Несмотря на то, что вчера была жара, и пекло солнце, сегодня с самого утра лил дождь, а ветер дул так сильно, что мне казалось, что вот-вот, и окна не выдержат. Ветер страшно завывал, капли били в окно, и мне потребовалось минут десять, чтобы заставить себя вылезти из кровати и начать собираться в школу. Как только я себе представляла, что в такую погоду мне нужно будет идти до школы, то сразу задумывалась, а стоит ли это того?

У мамы сегодня был выходной, поэтому я вела себя, как мышка: шагала на цыпочках и медленно закрывала двери, чтобы не наделать лишнего шума.

Мама раньше никогда не работала, сейчас же она решила сидеть на кассе в магазине у нашего дома. Денег у нас было достаточно, но, правда, ощутимо меньше, чем раньше.

Я помню тот день, когда сидела в своей комнате и последний раз рассматривала стены, полки, с которых были упакованы в коробки все книги, письменный стол — с него я даже убрала своё алоэ, потому что оставлять его погибать я не хотела — и подоконник, где раньше было зеркало и небольшой набор косметики. Моё сердце сжималось от горечи, обиды и разочарования в себе. Я злилась на себя, что вместо того, чтобы что-то делать, лишь жалела себя. Я оказалась жалкой и внезапно почувствовала себя чужой в этой большой квартире, хоть и прожила тут 16 лет. Всё так несправедливо. Из-за этой несправедливости, которая меня выводила из себя тем, что я не могла с ней ничего поделать, я попортила себе оставшиеся нервы.

В какой-то момент мне показалось, что вот-вот, и я сойду с ума: мысли путались, дыхание рвалось и то и дело сбивалось, глаза застелила пелена подходящих слёз, из-за которых щипало в глазах, действительность менялась, превращая окружающий мир в буйство красок и пятен. Больше тут нельзя было оставаться. Либо моё сердце разорвалось бы от сдерживаемой злости, либо я бы сорвалась. Не смотря по сторонам, я с закрытыми глазами выбежала на улицу и запрыгнула в машину, пытаясь успокоиться и остановить слёзы.

Так что, это первая работа моей мамы, если не считать подработку в подростковом возрасте. Возможно, мне тоже стоит этим заняться? Неплохая идея, хоть чем-нибудь помогу маме и бабушке с дедушкой. Иногда я чувствую себя бесполезной или избалованной принцессой. Единственная дочка крупного бизнесмена, рождение которой было спланировано до последней детали, чуть ли не с помощью астрологов и составления моей возможной натальной карты. Всю жизнь меня баловали, покупали всё, что я хотела, водили на всякие кружки и окружали заботой. Всю жизнь давали мне, а в ответ я могла лишь приносить хорошие оценки и мило улыбаться, принимая заботу.

Сейчас, находясь в государственном бюджетном общеобразовательном учреждении, я чувствовала себя лишней и совершенно другой, будто бы я и не жила до этого вовсе. Как будто всё, что было несколько месяцев назад — сладкий сон, из которого меня нагло и без предупреждения вырвали. Это был другой мир, где всё было по-другому, даже восприятие цветов. Я чувствовала себя чужой, белой вороной.

В коридоре бегали дети из начальных классов, то и дело сбивая кого-то из старших. Дежурные, которыми на этой неделе были семиклассники, пытались их как-то остановить, то и дело крича: «Не бегать!», но кто бы их послушал. Буйные дети не остановятся, хоть в мегафон кричи. Я почувствовала себя лишней и уже собиралась уйти из угла коридора в туалет, как передо мной появилась Милина.

— Привет, Света, – она улыбнулась мне.

— Доброе утро.

— Прости за вчерашнее, не расстраивайся, она не умеет не язвить.

— Что? – я вспомнила вчерашнюю сцену в гостях у Милины и поняла, что «она» — это Катя. – А, ты про это. Я уже говорила, что всё хорошо. Ха-ха-ха, я даже забыла об этом.

— Да? – она облегчённо выдохнула. – Ну отлично.

— Она всегда такой была?

— Язвительной и вечно недовольной?

— Ну... да, – я сконфуженно заправила прядь волос за ухо. Я, конечно, не такие резкие слова хотела по отношению к ней применить...

— Ох... я знаю её не так долго, как Соню. Так что сказать точно не могу. Она пришла года три назад в нашу школу, тогда мы и начали общаться, а потом как-то сдружились. Ты не думай, что я плохо к ней отношусь, наоборот — она всё обо мне знает, я ей доверяю, как себе, – Милина легонько стукнулась затылком о стену и прикрыла глаза.

— И как вы начали общаться?

— Мне стыдно об этом говорить, – она посмотрела мне в глаза. – Ты посчитаешь меня за конченную сволочь.

— С чего ты взяла? – я от удивления даже открыла рот.

Она вздохнула и устало потёрла между бровями.

— Все считают меня богатой дочкой, ледяной и отстранённой, расчётливой дрянью. Я боюсь, что, если я тебе расскажу ту историю, то ты больше не захочешь со мной общаться и начнёшь думать обо мне также. Я хочу быть максимально, на сколько это возможно, открытой тебе и честной, но в то же время боюсь тебя оттолкнуть.

Меня такая искренность и открытость тронула. Мы знакомы день, а она уже рассказала мне, что её беспокоит, как к ней относятся, что она к этому чувствует, а ещё, что она боится, что я брошу её. К своему стыду мне на мгновение пришла мысль, что она действительно такая, как про неё говорят, и она задумала как-то подставить меня, навредить мне. Но, видя её глаза и взгляд, я отбросила эту мысль практически сразу, как она пришла мне на ум.

— Нет! – я вцепилась в её руку. Милина явно такого не ожидала и изумлённо уставилась на меня. – Правда нет, обещаю. Я от тебя не отвернусь.

Только после того, как я это сказала, я поняла, насколько это до глупости наивно, и что я сейчас выгляжу, как маленький ребёнок.

Но Милина не оттолкнула меня и даже не рассмеялась, а только тепло улыбнулась и накрыла мою руку своей.

— Хорошо, раз ты обещаешь...

Оказалось, что Милине один учитель не хотел ставить пятёрку в году, и это была бы единственная четвёрка за её седьмой класс. Он был заносчивым, считал свой предмет самым важным в школьной программе, был высокомерным без причин, ничего не объяснял и требовал столько, что пятёрку у него было просто невозможно получить. Был бы это кто-нибудь другой, Милина поступила бы по-другому. Но её это очень разозлило. Она пустила слух о том, что этот учитель берёт взятки за пятёрки в году. Слух быстро разлетелся по школе и дошёл до директора. Когда Милину вызвали к директору, то ей более-менее удалось выкрутиться, но не до конца. Осталась пара учителей, что ей не поверили, но для Милины это было большой проблемой. В тот момент появилась Катя, у которой было пять в году (она большую часть уроков пропустила и кое-как выкручивалась или вытягивала на импровизации) по этому предмету и которая вступилась за Милину. Она подтвердила слова Милины. Как оказалось, Катя понимала, что оставшиеся года учёбы так у неё вряд ли будет выходить получать пять в году за этот предмет с этим учителем, и, узнав о возможности вытурить его из школы, пришла помочь. В итоге рисковый план сработал, тот учитель стал гораздо мягче и снисходительнее, у Милины за седьмой класс все пятёрки, а Катя начала ходить с ними.

Глава 4. Меня зовут Антон, мне многое не нравится, мне почти ничего не нравится.

Я давно не просыпался в таком приподнятом настроении. Конечно, ведь тётя умеет окружить заботой и любовью. С самого утра лил дождь, из-за этого моё колено побаливало, и я с трудом добрался до ванной. Взявшись двумя руками за края раковины, я посмотрел на себя в зеркало.

Насколько мне не изменяет память, мои губы и нос были папины: губы тонкие, как и нос, который был ещë длинным, я немного сомневался, так как давно не видел отца, и вспомнить его черты лица, которые даже вспоминать не хотелось, было трудновыполнимо. Но единственное, что я точно запомнил — у него карие глаза, в отличие от моих синих. Выходит, у меня мамины глаза. Это единственное, что мне от неё досталось, что я в её внешности точно знаю. У мамы были синие глаза.

Я прикоснулся ладонью к щеке и повёл её ближе к глазу, остановился и провёл указательным пальцем по ресницам.

— Тебе норм?

От неожиданности я дёрнулся и громко выругался. Посмотрев в зеркало, я увидел тётю, облокотившуюся о косяк двери. Она стояла с растрёпанными волосами, скрестив руки на груди.

— Ты чего залип? Я больше никогда не поведусь на твои: «Я на утро после пива, как огурчик»! Какой кошмар, кто узнает, что я тебя спаиваю — донесёт куда надо, – она отлепилась от косяка и поставила на талию вторую руку. – Быстрее плескайся тут, не один в камере, – тётя захлопнула дверь.

Сердце всё ещё стучало в груди от неожиданности.

— Блин, ну зачем так врываться, вдруг я голый?!

— Да чего я там не видела?!

Приняв душ и умывшись, я вышел на кухню, чтобы сделать себе завтрак. Тётя сидела, закинув ногу на ногу, покачивая в воздухе одной из них, и читала газету. Когда я переступил порог кухни, она сразу отложила её в сторону.

— Сегодня я везу тебя в школу, мне по пути.

— Правда? – моё и так неплохое настроение ещё больше улучшилось.

— Только, если будешь копаться, уеду без тебя, – проходя мимо, она хлопнула меня по плечу.

Машина тёти повидала много чего: начиная от обычных поездок по городским дорогам и заканчивая зрелищными дрифтами на областных помойках. "Тётин старый пикап," — это словосочетание наполнилось воспоминаниями, что, только произнеся его, в нос ударяла смесь запахов никотина, бензина и её любимых конфеток. Когда тёте было двадцать один, она сама собрала свой пикап и заявила моей маме, что теперь эта развалюха, получившая вторую жизнь, — её личный транспорт. Тётя любит свою машину. Хоть она и поржавела, и иногда показывала свой характер, но тётя любит её, потому что, можно сказать, собрала её собственными руками. После она ещё пару месяцев приводила салон в порядок, декорируя его.

Так что, когда тётя сказала, что я поеду с ней на её пикапе, я ощутил сладость её конфет, что всегда лежат в бардачке, и воспрянул духом.

Конфеты, как я и ожидал, были всё такими же вкусными и лежали всё там же. Ёлочка, висевшая на зеркале заднего вида, покачивалась туда-сюда, как и голова болванчика. Дождь стучал в окна, по лобовому скользили дворники, за которыми я следил взглядом. Мы стояли на перекрёстке, как тётя вытащила из пачки сигарет одну и закурила её. Я сделал вид, что закашлялся, да так, что аж начал задыхаться.

— Прекрати курить, когда в машине ребёнок!

— Ребёнок... - она усмехнулась. - Ты лось, какой ребёнок?! Вчера шестнадцать стукнуло. Сам, небось, куришь!

Я пропустил её последнее предложение.

— А что ты в шестнадцать делала? – я положил голову на стекло и сел вполоборота к тёте.

— Была крутой и помогала сестре.

— «Была крутой»? – я слегка улыбнулся.

— Ну да, – она выдохнула клубы дыма. – Хотя я не знаю: я делала, что хотела и как хотела, а меня называли крутой. Иногда придирались и говорили, что я слишком показушничаю, но я давала таким понять, что не зря со мной не стоит связываться. А уж тем более злить.

— Ты хорошо дерёшься?

— А сам думаешь? – она скосила на меня взгляд. – С чего такие вопросы? Ты хочешь научиться? Тебя кто-то обижает?

— Блин! Ты сама говоришь, что я уже не ребёнок, а всё равно нянчишься со мной, как с мелким.

— Что уж поделать, тебе даже когда будет сорок, я буду присматривать за тобой, – она наигранно сделала печальную гримасу и пожала плечами. – Как в школе? Как ребята?

— Нормально. Саша как был, так и остался единственным разумным в нашей компании, Настя осталась всё такой же шумной, а Коля как будто простирал все свои вещи и побрякушки в радиоактивном растворе.

— Ха-ха-ха! Как мило, у вас своя отщипенская тусовка.

— Ну я бы не назвал нас отщипенцами... – тётя посмотрела на меня, закатила глаза и улыбнулась. – Кстати, мы вчера не отпраздновали мой день рождения, поэтому будем сегодня. Я приду вечером.

— Хорошо, веселитесь, – тётя потушила окурок о пепельницу и бросила бычок туда же. – Только попробуй напиться в первую учебную неделю, – я сразу отвернулся и посмотрел в окно. – Мне хватило того раза, когда ты в прошлом году с Колей напился перед днём самоуправления. Придурки, как вам это в голову пришло?! И где вообще Саша с Настей в этот момент были?

— Проглядели нас... – я неловко улыбнулся.

— Ох, с виду отстранённый молчун, а на деле ребёнок девяти лет, – она потрепала меня по голове, мои волосы перепутались, и я начал недовольно бухтеть.

Мы расстались у входа в ворота школы, тётя пожелала мне хорошего дня и сказала не приходить слишком поздно, а я закатил глаза и сказал, чтобы она лучше следила за собой и ездила, не нарушая правила.

— Так, давайте добавим грибочки! – Коля выхватил у меня из рук ручку и записал ещё один пункт в наш список еды для сегодняшнего празднества.

Его почерк совсем не подходил под его характер: в отличии от самого Коли, буквы, выходящие из-под стержня ручки, были ровными, аккуратными и в одну строчку.

— Тогда добавь и воды. После солёного пить захочется, а газировкой не напьёшься, – Настя, как и Коля, сидела за партой перед нами в пол-оборота. – Я вчера купила все продукты, после школы сделаю вкусный тортик, поэтому вычеркни этот свой несчастный Наполеон.

Глава 5. Биба и Боба.

Милина молчала, пристально оглядывая меня с ног до головы, её брови сошлись на переносице, и она прищурила глаза.

— Что?

— Что это у тебя на шее? – она наконец-то заговорила, и я облегчённо выдохнула, а то мне уже от её молчания становилось не по себе.

— А? – я на автомате взяла в ладонь чёрную жемчужину, что свисала с моей шеи.

Меня будто ударило молнией, и я поняла, о чём она. Но стоит ли ей рассказывать о вчерашнем? Во-первых, этот рассказ затянется надолго, а, во-вторых, не думаю, что тот человек будет рад, если я кому-то расскажу о нём.

— Говори правду, – лицо Милины помрачнело, и, кажется, она начинала злиться. Какая-то необоснованная агрессия.

— Ну... это самое... – я вдохнула, и поток слов начал выливаться из меня с большой скоростью. – Вчера меня похитили, какой-то мужчина вытащил меня и дал вот этот кулон как подарок, напоминание о нём и о том, чтобы отныне я была аккуратна.

— То есть, – она громко выдохнула и прикрыла глаза ладонью, приложив её ко лбу, – тебя похитили, потом спас какой-то странный мужик, и ты даже не пошла в полицию? И маме ты, конечно, тоже не говорила, я права?

— Всё же, вроде, нормально закончилось, зачем полиция?

Она обречённо выдохнула и убрала руку с лица, засунув её в свой рюкзак.

— Ладно, бог с этой полицией. Сегодня после уроков идёшь ко мне, расскажешь всё в подробностях. Разберëмся в этой ситуации.

— Хорошо.

Милина достала из рюкзака термос, сняла с него крышку, налила содержимое и протянула мне.

— Держи.

— Это пить? – она молча дала мне это подобие чашки, и я одним махом всё выпила. – Что это было?

— Перед тем, чтобы что-то выпить и съесть, надо спрашивать. Вдруг я захотела тебя отравить? – она закрутила крышку обратно. – Тот чай, что я давала тебе у себя в гостях.

— М! Спасибо!

— Выкинь эту побрякушку. Вдруг на ней порча?

От её слов я пришла в смятение. Милина не похожа на человека, который верит в порчу, приметы и гороскопы, она давала видимость того, что полагается только на себя и свои силы. Я сама во всё это не верю, но иногда так приятно почитать что-то из гороскопа и проверить свою совместимость по знакам зодиака с тем, кто тебе нравится. А когда я сдавала ОГЭ, то вообще «на всякий случай» изрыла весь интернет в поисках талисманов для успешной сдачи экзаменов. Так я пришла сдавать общество с красной ниткой, на которой красовались девять узелков, на запястье, с грязной головой и мешками под глазами, потому что, оказывается, с учебником под подушкой спать не очень удобно.

— Ты веришь во всё это?

— Конечно нет, но перестраховаться никогда не помешает.

— Но это подарок...

— Придём ко мне домой, выкинем куда подальше это, и я тебе подберу что-нибудь нормальное, раз тебе так нравится, чтобы что-то свисало с твоей шеи, – я вздохнула, надеясь, что позже она остынет, а мне удастся её переубедить. – Например, ноги наших одноклассников, да? – я снова выпучила глаза. Это она так может из одной темы выплыть на другую? – Видела, кто стал нашей старостой?

— Нет, кто?

Милина кивнула мне за спину, я развернулась. К нам шла девушка, ниже нас обеих. У нашей старосты было милое личико, большие круглые голубые глаза, от неё исходили только доброжелательность и приветливость.

— Света? – она смотрела на меня своими большими и чистыми глазами. – Я — новая староста класса – Полина.

— Приятно познакомиться. Что-то случилось?

— Нет, ничего такого, чтобы ты беспокоилась, – она ясно улыбнулась. – Ты обратила внимание на доску объявлений в нашем классе?

Из-за того, что я была погружена в восприятие материала и конспекты, мне не удавалось в полной мере рассмотреть класс. Видимо, доска объявлений — одна из тех вещей, которую я не заметила.

Полина любезно указала на стену с таблицей Менделеева, рядом с ней была та самая доска объявлений. Мы втроём подошли поближе, и я смогла разглядеть, что там была за информация. Фотография Владимира Владимировича, даты дней рождений моих одноклассников и расписание...

— Почему у десятых классов другие буквы?..

— Это с прошлого года осталось. Я вчера сделала таблицу и осталось найти того, у кого есть принтер.

— У тебя нет принтера? – Милина стояла за нами, сложив руки на груди и выпрямив спину, как струну.

— К сожалению, нет, – Полина заложила руку за голову, почёсывая затылок и смущённо засмеялась.

— После уроков зайдёшь ко мне, там распечатаешь. И отныне если что-то нужно будет распечатать — просто скинь мне, я наследующий день принесу.

Глаза Полины загорелись, и она встала на цыпочки, когда взволновано спросила:

— Правда? – Милина никак не ответила, только бросила на неё мимолётный холодный взгляд. – Тогда замечательно! Встречаемся у ворот школы после уроков?

Я тихо кашлянула:

— Ты хотела мне что-то сказать...

— Ах, точно! Извини. Видишь ли, – Полина указала на фотографию, прикреплённую к доске четырьмя кнопками. На ней, в окошках, были фотографии-портреты учеников этого класса, вверху была фотография Екатерины Анатольевны, и красивом шрифтом, будто пером, выведено «10 «Р», – это фотографии учащихся нашего класса. В этом году пришла только ты, поэтому делать новую фотосессию нет смысла.

— Мне нужно сходить сделать такое фото в салоне или принести из тех, что я делала для паспорта?

— Что? Салон? – Полина добродушно засмеялась, её смех был звонким, но в меру, и по ушам не бил. – Нет, у нас в школе есть фотограф, сходи к нему. Он на третьем этаже, в тридцать седьмом кабинете. Спросишь у него обо всём.

— Хорошо, спасибо большое, – я улыбнулась, рядом с ней только это делать и хотелось.

— Спасибо тебе за сотрудничество, – Полина как внезапно появилась, так и внезапно исчезла.

— Когда пойдёшь к нему? – ко мне подошла Милина, мы обе рассматривали фотографию класса.

— На большой перемене.

— М-м-м, – Милина помолчала какое-то время, прежде, чем продолжить. – Поспи хорошо перед фотосессией, – я вопрошающе повернулась к ней, она же продолжала пялиться на фото. – У меня тут лицо, будто я наркотиками на вокзале торговала всю ночь.

Глава 6. Ева.

Летняя ночь. По прохладе, которая окутывала прохожих, нельзя было сказать, что днëм царила жара, что даже в тени было почти тридцать градусов. Летние ночи — прекраснее времени и быть не может. Несмотря на поздний час, на улице было достаточно людно: школьники были на каникулах и могли ложиться хоть в пять утра, студенты предпочитали прогуляться ночью и отдохнуть от своих забот, а некоторые взрослые дышали прохладным и чистым воздухом, наслаждаясь спокойствием и отдыхая от повседневности.

Компания подростков, пробегая мимо заброшенного склада из-за возбуждения и множества мыслей, даже не услышала детский крик.

Девочка, которой было всего-лишь девять лет, стояла и держала в руках нож, которым только что проткнула человека. Но она не была напугана: в её карих, цвета почвы, глазах была лишь уверенность и решимость. Она пришла в смятение лишь тогда, когда человек, который попал под еë нож, вместо того, чтобы упасть на пол и начать искать кровью, вдруг превратился в белую пыль, как и его соучастники. Девочка не была глупой: поняв, что происходит что-то действительно странное, она решила побыстрее смотаться отсюда, но выбрав при этом чёрные ходы и вентиляционные трубы.

Днём она пошла во двор гулять со своими друзьями, пообещав вернуться к сумеркам. Но кто бы мог подумать, что один из детей их компании так сильно пнёт мяч, что он улетит за гаражи? Девочка была слишком активна и вызвалась сбегать за ним. Тогда, зайдя за гараж, она в смятении искала своими большими нежными глазами мячик. Сцена была очень трогательной, но это не помешало четырëм рукам схватить девочку и затащить её в машину, припаркованную около площадки. Последнее, что было, перед тем, как девочка упала в обморок, был лёгкий звон цепочек. Этот звон был похож на звук чистейших и прозрачных капель, упавших на поверхность холодного водоёма.

Девочка ползла по вентиляционной трубе, задаваясь вопросами. Она не знала, где она, сколько сейчас времени, как сильно беспокоится мама. Ей нельзя нервничать, для беременных это слишком опасно. Девочка даже не знала, сможет ли она найти дорогу домой, когда выберется из этого здания. Но всё, что она могла делать – ползти по этой запылившийся трубе и надеяться на спасение и удачу.

Как вдруг послышался еле уловимый звук. Будто кошка лёгкой поступью стремительно бежала по верху трубы. Девочка на всякий случай замерла. Чем ближе были шаги, тем медленнее они становились. Она затаила дыхание. Шаги затихли. Нервы девочки натянулись, как струны, что даже показалось, что слышен их звон в абсолютной тишине.

Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем девочка смогла снова собрать свою храбрость в кулак. Так не может продолжаться вечно: в её планы не входило сидеть в трубе, надо что-то делать. Несмотря на то, что её окутал тихий ужас, она попыталась оставить голову в холоде и привести ум в ясность. Без лишних движений она медленно и, насколько это возможно, тихо переставила колено и руку одновременно вперёд, как лезвие пробило верх трубы. Лезвие оказалось в паре сантиметрах от кончика носа девочки. Это было слишком неожиданно, и, натянутые и так до крайности, струны лопнули. Девочка не смогла сдержать испуганный выкрик. Она сразу закрыла рот рукой, надеясь, что тот, кто вонзил меч в вентиляционную трубу, не услышит её. Но ему было достаточно этой секундной несобранности и слабости.

Труба была проломлена пополам, всё упало вниз, жуткий грохот и беспорядок. Девочка упала в коробки, поэтому не сильно поранилась. Пыль витала вокруг неё, она громко закашлялась. Не успела девочка до конца прийти в себя и встать на ноги, как её схватили за горло и подняли над землёй на высоту взрослого человека.

Посреди старого заброшенного склада в летней ночи стоял мужчина в белоснежном и сжимал хрупкое горло девятилетней девочки, которая тряслась, как осиновый лист. На улице было прохладно, а в здании неестественно холодно. Было ли это от ужаса, что окончательно завладел разумом девочки, или страхом перед этим человеком, обмотанным бинтами? Несмотря на то, что исход уже был понятен, девочка решила бороться до конца: она хватала своими ручками руки незнакомца, била по ним, дрыгала ногами, пытаясь задеть человека. Слёзы и сопли текли по её щекам и размазывались по лицу, её брови сошлись на переносице, как мечи, а в глазах горела ненависть и суровость. Она не кричала, только тяжело кряхтела. Её твёрдость характера и гордость не давали позволить этому человеку увидеть, что она напугана до смерти и, возможно, этот страх убьёт её раньше, чем этот мужчина. Он держал двумя руками её горло и большими пальцами пытался разорвать его. В его чёрных глазах также были ненависть и суровость, но они были вызваны безумием.

— Ты!.. – прошипел он. – Мелкая вредительница... – девочка в его руках задыхалась от нехватки воздуха, а он от злости. – Я столько сил потратил на этих марионеток, чтобы ты всё взяла и испортила?! – он сорвался на яростный крик и сильнее впился пальцами в её горло, что она издала тихий всхлип.

За стенами склада раздался стремительный стук копыт об асфальт. Мужчина сразу же замер, нахмурился, выругался себе под нос и отпустил девочку. Она с хлопком упала на пол и, трясясь, потирала горло, жадно глотая воздух ртом. Мужчина в белом яростно сверлил взглядом дверь пару секунд, а потом скрылся в тени склада, будто его тут и не было вовсе.

Девочка стояла на коленях, одной рукой опёрлась о пол, а другой потирала горло. Она смотрела в пол, из-за слёз всё стало расплывчатым, но у неё не было сил ни на то, чтобы вытереть глаза, ни на то, чтобы встать. Она могла лишь опираться на свой слух.

Звук копыт стих, послышался скрип двери и быстрые шаги, больше похожие на бег. Кто-то подошёл к девочке, скрючившейся на полу и аккуратно взял на руки. Её лицо вытерли платком и ласково погладили по спине. Когда девочка открыла глаза, то перед ней было лицо.

Женщина со светлыми глазами смотрела на неё. Её глаза были холодными, но они с беспокойством оглядывали девочку. У неё были острые черты лица, белая кожа и маленькая родинка над уголком рта. Весь её вид излучал мороз и давал понять, что эта женщина из высшего света и благопристойна. Но она была также бледна и тоже в белых одеяниях, хоть и с вкраплениями золотых и голубых узоров, как тот странный мужчина, который пытался убить девочку. Пусть женщина и была красива, но не излучала никакого тепла и добрых намерений, а дети ещё не понимают, что есть красиво. Девочка начала кричать и вырываться. Женщина не ожидала такой реакции, и её каменное лицо вмиг вытянулось, выражая крайнее удивление и растерянность. Она погладила девочку по голове и начала её успокаивать.

Глава 7. Не мальчик, а золото.

Только утром я смог проанализировать всё и понять, что с Настей что-то не то. Из-за хорошего настроения я вчера этого не заметил. Но сейчас, вспоминая, как средь шума и наших криков она сидела, о чём-то задумавшись, как, когда мы с ней шли домой, она себя вела, как иногда её улыбка отдавала горечью... У неё что-то случилось, но она этого не говорит.

Я сел на кровать и с силой потёр ладонью лицо.

Если бы она хотела рассказать, она бы рассказала. Если Настя не рассказывает, значит, так надо, я должен ей довериться, не надо лезть в её душу и допытывать вопросами. Но вдруг она не хочет нас нагружать своими проблемами? Поэтому она не рассказывает, что у неё случилось. Вдруг, что-то действительно серьёзное?

Я тяжело вздохнул.

Вот это дилемма. Как бы мне хотелось с одного взгляда определять, что у людей на уме. Хотя я бы тогда свихнулся... но, вспоминая мою вчерашнюю выходку в кабинете Галины Петровны, можно сказать, что у меня уже есть беды с головой. С одной стороны, я не хочу лезть не в своё дело, а с другой стороны, я боюсь за Настю, и что у неë случилось что-то плохое.

Мой телефон, который валялся на зарядке у кровати, издал громкий «дзинь». Я потянулся к нему, и на экране высветилось уведомление о сообщении от номера, который я вижу в своих кошмарах.

«Я тебе кину в следующем сообщении геолокацию, там найдёшь документы и отнесёшь в поликлинику Давыдову Петру, выполнишь потом все его поручения. Прощу четверть долга»

Я выпучил глаза. Четверть долга? Это что за документы и поручения у этого Давыдова Петра? Мне вмиг стало не по себе, и по спине пробежались мурашки. То, что мне простят так много, — очень хорошая перспектива, но чего она будет стоить? Мне нужно будет закопать чьё-то тело? Или...

Я не осмелился продолжать думать. Будь, что будет. В любом случае я это выполню и не откажусь от возможности освободиться на две недельки пораньше.

«Понял»

Тётя ещё спала, поэтому я перебился маленьким йогуртом и пошёл в школу. Только на середине пути я вспомнил о маленьком сером зонтике, а также о браслете, который подарил мне Саша. Я впервые забыл его надеть, если он заметит, боюсь, может обидеться на меня. Но возвращаться не было времени.

В школе были все, кроме Коли. Этот чудик вообще не умеет пить: он пьёт по максимуму и потом наутро мучается с головой. Иногда это доходит до того, что вечер, в который он пил, полностью стирается из его памяти, и в течение следующего дня мы все вместе по частичкам восстанавливаем пропавший промежуток времени, попутно узнавая о том, что он успел натворить. И это может разниться от типичного «названивал бывшим» до «украл чужого жениха с чужой свадьбы».

На обеде мы с Настей заняли места и отправили Сашу с Антоном за едой, отдав им наши карточки. Сейчас я мог поднять беспокоящую меня тему и спросить насчёт её состояния. Настя сидела и листала ленту, я подождал некоторое время, прежде чем спросить:

— Насть...

— М? – она оторвалась от экрана и посмотрела на меня.

— У тебя всё хорошо?

На мгновение она округлила глаза и приоткрыла рот, но потом засмеялась и улыбнулась мне своей лучезарной улыбкой:

— Да, всё хорошо.

— Точно?

— Да точно, точно.

— Если у тебя будут какие-то проблемы, то сразу говори нам, хорошо? – она изумлённо посмотрела на меня. – Никогда не думай, что твои проблемы будут обременять нас. Какой бы сложной ситуация ни была, мы приложим все усилия, чтобы помочь тебе.

Она с подозрением прищурила глаза, сохраняя свою улыбку.

— Ты... С чего это всё? Я и так это всё знаю.

— Просто подумал, что–

— Всё нормально, правда, – Настя перебила меня, её улыбка из лучезарной превратилась в тёплую, и я успокоился.

В это время к нам уже подошли Саша с Антоном с двумя подносами, на которых было по две порции на каждого. Я снял свою и начал жадно поедать котлету с пюре, запивая всё это компотом. Первое, особенно борщ, особенно школьный, никаких положительных впечатлений у меня не вызывал. Хуже него только здешний рыбный суп, когда его готовили, об этом знала вся школа: запах рыбы доходил до четвёртого этажа. И ни запах из кабинета химии, ни запах из кабинета труда девочек не могли перекрыть эту ужасную вонь.

Так как главного сплетника и болтуна с нами не было, все ели молча и смотрели в свои тарелки. Только я доел свою котлету, как мне молча на тарелку положили ещё одну. Даже гадать не нужно было, кто это сделал.

Настя с четвёртого класса перестала есть мясо, она тогда рассорилась с мамой и бабушкой, потому что это «глупо и вредит её здоровью». Но вот сколько лет прошло, и она пока не то, что в порядке, а даже здоровее всех нас вместе взятых. Теперь, чтобы попусту не переводить продукты, она всё мясное отдаёт нам.

Я как всегда остался в столовой последним. Саше нужно было разобраться с непонятной точкой, взявшейся из ниоткуда, по биологии, Антон побежал спрашивать у учителя по гитаре насчёт репетиций, а Настя пошла в туалет. Никого из них я не хотел сопровождать, да и они не горели желанием ждать тормоза, который всё никак не может расправиться с одной тарелкой.

И только я собирался одним махом расправиться с оставшимися на сладкое ягодами из компота и куском Настиной котлеты, как у меня зажужжал телефон.

«Папка лежит на охране в вашей школе»

— Что?!

Я поперхнулся, закашлялся и молнией помчался к вахте, вокруг меня люди вздрогнули от неожиданности и, может, посчитали меня ненормальным. Но единственным ненормальным являлся этот тип. Кто оставляет важные документы у школьного охранника? Вдруг кто-то украдёт или прочитает? Этот человек либо очень глупый, либо придерживается политике «если хочешь что-нибудь спрятать, спрячь это на самом видном месте».

Жёлтая папка, из-за которой я бросил половину котлеты и самое вкусное, оставленное на последок, была в моих руках, когда я зашёл в класс.

Глава 8. Фотоссесия.

Я вышла и закрыла дверь, как меня сразу привлёк шум за дверью соседей напротив. Бабушка говорила, что там жила семья, состоящая из жены, мужа и их сына. Муж — ужасный пьяница, что ни день, так он пьёт и напивается до состояния животного. Его жена очень тихая и хрупкая женщина, которая, не знаю как, терпит его и заботится о нём. Пару раз в магазине мы с бабушкой с ней сталкивались: она была действительно очень хрупкой на вид, нездорово бледной, с чёрными кругами под глазами и вялой речью, будто на последнем издыхании. Она нам слабо улыбалась и держала за руку мальчика лет восьми, который, будто в прострации, смотрел на нас своими большими блестящими глазами.

Я подошла ближе к двери: она была изрезана ножом, и из-под кожи чуть ли не вываливались комки жёлтого пуха и ваты. За ней слышался грохот и крики, которые приближались.

Только я сделала шаг назад, как дверь распахнулась и передо мной на пол со шлепком упала женщина. Из квартиры доносились завывания ребёнка, перемешанные с его истошным криком, шум телевизора, кипятящийся чайник, брань человека, стоящего в дверях. Всё это сливалось в жуткую какофонию. Человек с заплетающимся языком и, явно пытающейся это скрыть, кинул сумку и попал в женщину, которая всё ещё лежала на полу и не двигалась.

— И чтобы больше ты мне не попадалась на глаза!!! – в гневе с силой он захлопнул дверь.

Вмиг в предбаннике воцарилась тишина. Я не знала, что в такой ситуации делать, и не смела делать и шагу. От увиденной сцены у меня похолодела кровь. Что такого сделала эта женщина, чтобы её муж так с ней поступил?

Я смогла прийти в себя только тогда, когда послышались тихие всхлипы. От этого меня дёрнуло, я подбежала к женщине и села около неё на колени.

— Господи, с Вами всё в порядке? – мои руки немного пробивала дрожь, и я боялась прикасаться к женщине.

Она медленно поднялась на локти, я помогла ей принять сидячее положение. Её волосы закрывали её лицо, но было ясно, что она плакала и с каждой секундой всё сильнее.

— Что случилось? Почему он выкинул Вас с вещами?

— Я не знаю... – она давилась слезами. – Я не знаю... почему-у-у...!

Женщина начала тереть своими ладонями лицо. Мне стало больно на это смотреть: она грязными руками, которыми опиралась о пол, с силой тёрла глаза и кожу на лице.

— Подождите, подождите, у меня есть платочки.

Из рюкзака я достала пачку салфеток и протянула ей один из них, она закивала в знак благодарности. Женщина убрала назад волосы, более-менее успокоившись, и начала вытирать слёзы с соплями. Но как только она откинула волосы, я резко втянула воздух.

— Боже!

Я схватила её за плечи и слегка потрясла.

— Это он с Вами так...?

Почти вся левая сторона лица женщины была в крови, губа разбита, а под правым глазом был синяк, который не выглядел свежим. Я выкатила глаза и резко вскочила.

Никогда в жизни мой папа не поднимал на маму руку. Когда они ссорились, то в критический момент расходились по разным комнатам. Потом никто ни у кого не просил прощения, всё приходило в норму после нескольких бытовых разговоров или маминого: «Ужин!».

И то, что я сейчас увидела... моё сердце сжалось до размеров перепелиного яйца.

— Надо позвонить в полицию!

Я уже потянулась в карман за телефоном, как женщина вдруг вскрикнула и вцепилась пальцами в мою руку.

— Нет!!! Не надо, пожалуйста! – она посмотрела своими беспокойными красными от слёз глазами в мои. – Не надо полицию, пожалуйста, не волнуйтесь! Он... он немного покричит, успокоится, и впустит меня обратно, надо просто подождать. Как же там Митенька будет? Вы идите... идите в школу, спокойно учитесь. Спасибо большое, спасибо, но большее Вы не сможете сделать, да и не надо это.

— Может, мне хотя бы сбегать за перекисью и бинтами? Или что-нибудь из морозилки достать?

— Не надо. Правда, спасибо.

Я тяжело выдохнула. Мне нечем помочь этой женщине. Если человек сам не хочет спастись, то и кидать ему круг не имеет смысла.

— Тогда, если такое когда-нибудь повторится, Вы всегда можете спрятаться со своим сыном у нас.

— Хорошо, спасибо ещё раз.

Уже в школе перед первым уроком рядом со мной плюхнулась Милина и начала чем-то шуршать. Я уставилась в одну точку, опустив голову на руки, как она меня выдернула из размышлений. Милина поставила какие-то пакеты и с серьёзным видом копалась в них. Пакет был в пакете, а в пакете были контейнер и термос.

— Милина?

— Я не успела позавтракать дома, – она взяла булочку с кунжутом, откусила и запила чаем.

Взглянув на меня, она нахмурилась и на секунду перестала жевать.

— Выглядишь слишком обеспокоенной, что случилось?

Я вздохнула и положила голову на парту.

— Когда я вышла из квартиры, то увидела, как наш сосед буквально выкинул свою жену за дверь, а потом я увидела, что её лицо в крови. У неё есть уже старый синяк под глазом, плюс её муж постоянно пьёт. Это значит, что такое у них не в первые, может, он бьёт её на постоянной основе уже несколько лет...

Милина внимательно слушала, прищурившись.

— А у них есть сын, и когда всё это происходило, то у него, судя по плачу и крику, была истерика. Когда я предложила вызвать полицию, женщина отказалась. Я её не понимаю... По-моему, лучше обратиться в полицию, чтобы с этим всем разобрались, чем терпеть избиения, кто знает, что у него в голове переклинит? Он же явно неадекватный.

— Хорошо, – Милина доела булочку, сделала ещё глоток чая и свернула пакеты. – Допустим, ты доложила об этом полиции. И что дальше? Не думаю, что у неё есть квартира, в которую она может съехать со своим сыном, следовательно, она будет жить с ним в одной квартире во время следствия. А по административке дело могут только возбуждать несколько месяцев. И представь, что будет, если её муж узнает, что она заявила на него в полицию. В лучшем случае — он её сильно изобьёт.

— Разве он не понимает, что тогда его точно посадят?

Глава 9. «Тот мир».

Несмотря на то, что мне сказала Ева, я на автомате съёжилась и зажмурилась, опасаясь стукнуться лбом о поверхность зеркала. Я почувствовала, как мою кожу обдало ветром и захватило дух, после чего воздух будто стал легче и свежее.

— Эй, ты же говорила, что не боишься! – Ева отпустил мою руку. – Давай, открывай глаза!

Как только я приоткрыла правый глаз, меня ослепило светом. Я потёрла кулаками глаза и, наконец, смогла разглядеть, куда мы попали.

Мы втроём стояли посреди поля с пшеницей по пояс. Из-за солнца, которое уже давно покинуло зенит и мягко светило сквозь белые облака, колоски казались сделанными из золота. Поле было бескрайним, над нами кружили птицы, а ветер развевал волосы. Пейзаж был достаточно обычным, но облака были более пушистыми и белыми, солнечные лучи золотистее, небо выше, а воздух свежее.

Вау. От восхищения я округлила глаза и начала оглядываться по сторонам.

Я глубоко вдохнула, и мои лёгкие будто отчистились от грязного воздуха города.

— Мы оказались посреди поля?

— Ну это... – Ева почесала затылок и смущённо засмеялась.

Илья подошёл ближе к нам, скрестил руки на груди и усмехнулся.

— Просто она сама занималась привязыванием своего зеркала, а из-за того, что эта дурная ничего не учит, получилось, что её портал теперь может кинуть нас только посреди поля с пшеницей, – Илья рассмеялся.

— Заткнись! – Ева топнула, раздражённо выкинула указательный палец и предостерегающе пригрозила им Илье. – Мне просто не повезло!

— Ну да, ну да, – он закатил глаза и лениво куда-то пошёл.

Через четверть часа мы вышли к широкой дороге, которая с дух сторон была ограждена невысоким, немного покосившимся, деревянным забором. Ева беззаботно прогуливалась, скрепив руки за затылком, а Илья лениво шёл, сложив руки в карманы, то и дело подставляя лицо лучам солнца. Я сконфуженно плелась посреди и чуть поодаль от них. Постепенно на пустых просторных поля и холмах начали то тут, то там появляться домики с участками и огородами.

— Ты всегда так долго ходишь? – я немного прибавила шагу. – Нельзя ли это как-то... переделать?

— Нет, это переделать, к сожалению, или, к счастью, нельзя, – вместо Евы заговорил Илья. – Не волнуйся за неё, она в основном ходит с помощью моего зеркала. Но оно перемещает прям во дворец ко главе поселения, а тебе нужно ещё осмотреться и привыкнуть, поэтому мы посчитали, что будет лучшем решением пройтись полчасика.

— А я когда-нибудь увижу главу этого поселения?

— Да, сегодня же, но только в самую последнюю очередь, – Илья улыбнулся и похлопал меня по спине.

Вскоре, когда уже близилось время заката, мы подошли к равнине, на которой, как я поняла, и находилось это поселение. Множество изб, в отличии от тех, что встречались нам посреди холмов и полей, не имели такой обширной территории при себе, также, как и огородов. Территория, на которой стояли избы в этой деревне, была гораздо меньше, и вместо огородов и скота тут были либо небольшие грядки, либо лавочки, либо какая-то растительность: цветы, кусты ягод и деревья. Дома стояли вразброс, образуя только главные улицы с широкими дорогами. Чем дальше мы проходили, тем зеленее становилась территория, дороги шире, а дома больше.

— В этом измерении есть множество сёл, деревень и около десятка городов, – Ева начала неторопливо на ходу мне всё объяснять. – Существует негласная пятёрка, в которую входят могущественные, развитые и великие поселения. Они являются главными, как и их мнения и решения. В последнее время, честно говоря, кажется, что существует только эта главная пятёрка, а остальные поселения — примыкающие к ним, что-то типа областей. У них не осталось почти никакого суверенитета, – Ева тяжело вздохнула. – Раньше все были равны, но со временем разница становилась всё более и более явной.

Илья хлопком прибил мошку, что села ему на руку.

— В эту пятёрку входят четыре штуки крупных городов, один из них — Белая Крепость, которую двести лет назад переименовали в Кернштадт. Он является самым главным городом среди всех, возглавляет рейтинг, – Ева скривила лицо. – Они считаются чуть ли не аристократами, а нас держат за странных варваров, – она со злости сплюнула, а я от такого её действия в немом удивлении приподняла брови и опустила голову. – Тоже мне, невесть что о себе возомнили... Держатся как высокомерные лицемеры, всё у них там по линеечке, по правилам, встают в шесть, ложатся в десять! – она начала активно жестикулировать.

Илья, видя, что ситуация идёт под откос, прыснул, но сразу же принял спокойный вид, чтобы своим поведением ещё больше не разозлить Еву.

— Успокойся, успокойся, – он мягко улыбнулся и похлопал её по плечу. – Остынь.

— Ладно.

Ева потёрла суставом пальца точку между бровей и ещё некоторое время помолчала, чтобы снова продолжить неторопливо и спокойно во всё меня посвящать.

— Как я уже говорила ранее, есть пятёрка главных поселений, а не просто городов, – она сделала акцент на «пятёрку» и «поселения». – Всё потому, что пятым поселением в этом списке является единственная, попавшая туда, деревня. Деревня N.

— Наша деревня, – добавил Илья и остановился.

Местность, в которую мы пришли, отличалась от той, с которой мы заходили. Непримечательные улицы сменились более широкими дорогами, пот которым могли ездить экипажи. Сами же здешние дома отличались от тех, которые встречались ранее: они были более большими, с большим количеством резных узоров, а цвет деревьев, из которых они были сделаны, более тёмным, по некоторым из них были пущены либо плющ, либо вьюнок, либо жимолость. Вообще всё вокруг будто поглотила флора. Заканчивались дома крутым спуском с холма. Из-за изб я не смогла разглядеть, какой же вид оттуда открывается, но через проход между ними, я поняла, что с холма видно что-то действительно красивое и поражающее.

Не успела я толком осмотреться, как Ева схватила меня за запястье и куда-то повела. Мы подошли к избе, которая отличалась от других. Она была больше похожа на землянку, треугольной формы, крыша уходила в пол и была покрыта мягким мхом, её козырёк поддерживали резные деревянные столбы, в крыше были прямоугольные окна, но из-за отблесков заходящего солнца у меня не получалось разглядеть, что было внутри. Над входом было также окно. Ева за руку и Илья под локоть провели меня через большую массивную дверь, сделанную из брусков дерева, что были перевязаны меж собой толстой верёвкой. Как только мы вошли, мне в нос ударил запах трав и медикаментов.

зарисовочки.

План Деревни N

Лазарет

Палаты и дом госпожи Елены

Воинская и лекарская формы

Поле Пиона

Глава 10. Меня уронили.

Утром у меня снова кололо сердце. И, выбирая между кофе и чаем, я всё же решил не рисковать, и сделал себе чай. Меня это немного напрягает, но есть куча других проблем, и лучше я потерплю, чем буду беспокоить тётю и тратить кучу времени на нудные похождения к врачам.

Перед школой я списался с Колей, и мы решили, что второй урок можно было бы прогулять. Саше мы таким даже не стали предлагать, а просто уведомили его об этом. Он, конечно, вздохнул и с улыбкой измученно покачал головой, предупреждая, что у нас могут быть проблемы, Антон же надеялся, что у нас будут проблемы, потому что, может, это нас хотя бы чему-то научит. А Настя не может пропустить ни одного урока биологии, тем более, если сейчас идёт её любимая тема - цитология. Поэтому, просидев сорок минут в раздевалке, мы быстро переоделись, и как только прозвенел звонок с урока, рванули в зал. За эти сорок минут я успел дописать сочинение по литературе, а Коля доделать английский, параллельно подпевая: «Эх, два кусочека колбаски у тебя лежало на столе!», делая сильный акцент на «эх». Мы с Колей всегда либо прогуливали урок перед физкультурой, либо отпрашивались пораньше. Всё это для того, чтобы зал побыл хотя бы пять минут в нашем полном распоряжении. Сначала перед игрой с соц-экономом мы решили попасовать друг другу мяч, а когда уже начали заходить люди, то перешли на турникеты. Они висели на палках шведской стенки на загнутых железках, как будто на крюках. Как только я начал подтягиваться, к нам подошла Настя.

— Ого, какие спортсмены, – она скрестила руки на груди и улыбнулась.

— А то, – прокряхтел Коля, пытаясь подтянуться.

— Вы не зря не пришли на урок, у нас была замена.

— Кто заменял? – я подтянулся и завис наверху.

Настя слегка съёжилась и скривила лицо, хмуро и тихо бросив:

— Жанна Викторовна.

С громким выдохом Коля выпрямил руки.

— Какого фига она вообще припёрлась? Почему она? – Настя лишь сделала жалостное выражение лица и пожала плечами.

Жанна Викторовна — учительница математики, которая у нас еë не ведёт. Но несмотря на то, что наш класс не у неё, она сумела подпортить нервы не только нам, но и всему классу, а в особенности Насте. Всё началось с небольшого недопонимания. Мы сидели на замене в её кабинете, как Настя и Коля начали что-то бурно обсуждать, постепенно переводя разговор в спор. Настя начала как-то подшучивать и доводить Колю. Тот повёлся на её провокации и от чувственного жестикулирования во время своей очередной бурной речи, ударился головой о шкаф, который стоял за ними. В классе повисла тишина, и только мы с Сашей обернулись и начали смеяться, как вдруг одна из полок отвалилась и рухнула. Жанна Викторовна обвинила во всём нас четверых, хотя ни я, ни Саша никогда в жизни этот шкаф и пальцем не трогали. Но спорить было бесполезно. Мы вчетвером её заверили, что завтра съездим на стройрынок, а через день приделаем полку обратно. И, вроде, всё уладилось, она согласилась. Но кто знал, что на следующий день она нажалуется на нас классной, причём не только на нашу компанию, но на весь класс. Жанна Викторовна решила, что весь мусор, который был в её кабинете от нас, хотя всё было засрано ещё до нашего прихода, что мы вчетвером — позор школы, а Насте вообще такое поведение непозволительно, ведь она девочка. И если с классом ситуация как-то уладилась, а на нас, хоть мы и приделали эту несчастную полку, она кидала презрительные взгляды, то от Насти она не отцепилась. Встречая её в коридорах школы или на лестницах, Жанна Викторовна всегда её останавливала, хватая за локоть, и читала ей разные нотации, начиная от «девочка не должна водиться с такими оболтусами, как эти трое, и вообще, что это за внешний вид» и заканчивая «как она себе найдёт мужа». Эта женщина называла её бездарностью, неучью, дубиной, и это только самое частое и безобидное, что от неë можно было услышать в сторону Насти. Мне казалось, что Жанна Владимировна забыла, как еë зовут, и могла только так к ней обращаться. Пальцев рук не хватит, чтобы сосчитать, сколько раз она позорила Настю перед остальными учениками: будь то старшие, младшие или из нашей параллели. Сначала Настя её всячески избегала, перед тем, как пойти по коридору, из-за угла выглядывала и сначала осматривалась, а как только слышала её голос — убегала в противоположном направлении. Потом она сказала, что привыкла, и теперь ей всё равно. Эта старая гнида и по сей день достаёт её, например, второго сентября она язвительно отметила, что Настина рубашка ей не очень, и предположила, что она украла её у отчима. Рубашка, в которой тогда была Настя, являлась мужской, на пару размеров больше и выглядела потрёпано. Но, если говорить на чистоту, рубашка не была так плоха, чтобы выслушивать подобные комментарии и сарказм. Настя тогда только вздохнула, измученно улыбнулась и кивнула, пытаясь побыстрее избавиться от этой грымзы.

— Она тебе что-то сказала?

— Ну а ты как думаешь? – она всплеснула руками. – Конечно. На этот раз ей не угодили мои волосы, потому что я лахудра. Саша пытался заступиться, но она так и не отстала от меня, а ещё он сам получил.

— Почему ты не можешь сказать своей маме? – спросил Коля и ещё раз подтянулся.

— Как будто я ей не говорила. Она сказала, что учитель всегда прав.

Коля спрыгнул с турника и подошёл к Насте, вытирая лоб краем футболки:

— Тебе не жарко в олимпийке?

— Нет, у меня, в отличии от вас, шила в жопе нет, и носиться до пропотения насквозь я не собираюсь, – Коля схватился за рукав олимпийки Насти и слегка его оттянул, от чего Настя психанула и резко дёрнула рукой, – Отцепись!

Я слегка усмехнулся и подтянулся ещё раз.

— Где Саша и Антон?

— Они... – Настя задумалась, – не знаю, почему бы вам не посмотреть?

Я уже был готов разжать пальцы и спрыгнуть, чтобы пойти искать Сашу и Антона, как у меня снова закололо сердце. Всё сердце будто мгновенно пронзила сотня игл, а кровь закипела от очередного приступа ярости, и я не мог понять: перед глазами появилась красная пелена из-за боли в сердце или очередного приближающего срыва.

Глава 11. Плотники, работяги или просто хорошие ребята.

Вечером я им так и не смогла ответить. Поэтому с первого урока, как только я зашла в кабинет, Ева не сводила с меня глаз, загадочно улыбаясь. Вчера вечером она создала беседу и сразу написала: «Света, думай хорошо», после чего Илья спросил у меня примерный размер одежды «на всякий случай». Видимо, он понял, что я уже приняла решение.

— Почему она на тебя так смотрит? – спросила Милина, параллельно выписывая мелким подчерком формулы по физике.

— Не знаю, не знаю.

— Ты опять с ними сегодня куда-то пойдёшь? – она не отрывала головы.

Я запнулась с ответом. Раньше всех в этой школе я познакомилась с Милиной, но с ней я посидела после уроков только один раз, в то время как с Евой и Ильёй иду уже куда-либо в третий раз. Мне стало очень неудобно, и я уже собиралась оправдываться, как Милина слегка приподняла голову.

— Всё нормально, я понимаю. У нас будет ещё куча времени. Конечно, грустно, что ты мне почти не выделяешь время, – она сделала слегка обиженный голос и надула губы, – а всё время тусуешься с этими двумя варварами, но, надеюсь, я тебе друг не хуже, чем они?

— Как ты вообще можешь о таком думать? – мы тихо засмеялись.

Я взяла в руки телефон и написала о своём решении в беседу.

После уроков, не успела я завязать шнурки на левой ноге, как Ева схватила меня за руку и почти бегом вывела из школы. Как я поняла, мы шли к дому Ильи, чтобы они переоделись, и чтобы нам сорок минут не пришлось тратить на дорогу. Ева воодушевлённо говорила, что сегодня я получу ещё больше новой информации, чем вчера, что познакомлюсь с новыми людьми, что я должна вести себя культурно, хотя она во мне не сомневается... Пока мы дошли до квартиры и я, и Илья по третьему кругу слушали, как там хорошо, что меня там ждёт только лучшее.

Зеркало стояло у Ильи в гостиной. Так как их семья была из Три Девятого измерения, переходы из мира в мир были для них обычным делом, а всё обыденное должно быть под рукой. Это зеркало было в пол и обрамлено толстой деревянной рамой.

— Ну что, готова учиться? – Ева вышла из ванной.

На ней была серая рубаха, такого же оттенка, что и мантии у лекарей, ворот у неё прилегал к горлу почти вплотную. Ева завязала волосы в хвост лентой цвета охры. Её талия была перевязана чёрной верёвкой, что служила поясом. А на ногах были штаны болотно-зелёного цвета и коричнево-бордовые кожаные сапоги почти до колена.

— Ну, как тебе? – она покрутилась, и лента начала развеваться.

— Тебе идёт.

— Эх, будешь ходить в этой несчастной мантии, как монашка.

— Может, покажешь свои дизайнерские способности и новую форму организуешь, раз тебе эта не нравится? – Илья вышел из соседней двери — туалета.

Илья был одет точно так же, только ленту он повязал себе на лоб.

— Это ваша форма?

— Да, это форма военных отрядов в «мирное время», – ответил Илья. – На поле боя мы надеваем настоящие доспехи и кольчуги. У лекарей в разные времена форма тоже отличается. Так они носят, как ты уже видела, мантии, а на битвы они одеваются в более удобную и приспособленную к действиям на поле битвы форму: тунику и штаны. Сейчас ситуация напряжëнная, поэтому многие лекари, в отличие от учеников, ходят в форме для боя.

— Значит, все те люди, которые были вчера в лазарете — ученики?

— Да, – Илья был серьёзен. – Всë действительно серьёзно.

— Так, – Ева хлопнула в ладоши. – Прекратите.

Мы немного помолчали.

— Скорее, отправляемся! – она снова схватила меня за запястье и уверенным шагом повела к зеркалу.

Я снова зажмурилась, мне захватило дух на несколько секунд.

— Что же... ох... скоро привыкнешь, – я медленно открыла глаза, а Ева похлопала меня по плечу.

Мы оказались в пустой небольшой комнате. Кроме зеркала тут ещё по периметру одной из стен были горшки с цветами, что стояли на скамейках. Илья снова нас вёл, он уверенно вышел из комнаты в открытую галерею. Эта комната была одной из многих, чьи двери я видела вчера. Несколько этажей с одинаковыми дверьми, что стояли на одинаковом расстоянии друг от друга. Это чем-то напоминало муравейник.

— Это всё — комнаты для перемещения?

Идущая впереди меня Ева слегка повернула ко мне голову и сказала через плечо:

— Ты догадливая! Эта зона находится ближе всего к главному залу, и она называется Зеркальным двором. Это комнаты для перемещений для семьи главы деревни, приближённых, слуг, лекарей и воевод.

— То есть, я, можно сказать, попала сюда по блату?

— Ну да, - Ева пожала плечами.

Я чуть не споткнулась: впервые меня куда-то проводят по блату, а не я.

Илья вывел нас из дома главы деревни и повёл к лазарету. Мы пришли раньше, чем вчера, и солнце ещё высоко висело в небе, по главной площади бегали люди, дети. Жизнь била ключом. Чем ближе к лазарету мы подходили, тем меньше людей нам встречалось, а вскоре и вообще улица опустела. Мы остановились прям перед дверьми.

— Так, – Ева взяла меня за плечи. – Сейчас ты познакомишься со своим мастером и соучениками. Ни я, ни он сами не знаем, кого тебе поставили, но, в любом случае, плохих учителей тут нет. Мы тебя оставляем одну, потому что нам самим надо учиться. Береги себя, не волнуйся, пока, конечно, держи себя в руках, но позже тебе тут все станут родными, а это место будет как второй дом. И сама не заметишь, как это напряжение пропадёт, – она улыбнулась и крепко обняла меня.

Ева пошла, а Илья, проходя мимо меня, потрепал мне волосы.

Я следила за ними взглядом, пока они не скрылись за избами. Только тогда я повернулась к двери. Я волновалась? Очень. Даже несмотря на слова Евы, мой желудок будто скрутили и щекотали пером. Мало того, что это не мой город или страна, это вообще не мой мир, я тут чужая! Да, Ева тут хорошо обустроилась, но она тут уже седьмой год, её привели хранители, и она подруга внука главы деревни. Вдруг меня не примут, будут поливать грязью за спиной или прям в лицо? Но я уже стою тут, и идти назад - вообще не выход. Надо собрать всю свою смелость в кулак и пойти перенести все испытания: личность Князя Нечисти и ещё один тайный человек из этого мира, что дал мне чай, этого стоят.

Глава 12. Данное обещание.

Древняя Греция была развитой цивилизацией, многое, что было освоено греками, являлось фундаментом для множества современных наук. Они были родоначальниками демократии, Олимпийских игр, театров... Несмотря на всю развитость и, вроде бы, цивильность, в Древней Греции положение женщин было непростым, с множеством противоречивых прав, запретов и свобод. Женщины даже не считались полноценными гражданами государства. У рабов положение было гораздо хуже, они даже не могли имени своего иметь: им его давал их владелец. В Афинах, правда, отношение к рабам было гуманнее, чем в других полисах, даже лучше, чем к женщинам. Некоторые жители Афин считали рабов слишком дерзкими и вольными. Главное положение в семье занимал взрослый мужчина, он мог распоряжаться своими сёстрами и дочерями, в том числе мог отдавать их замуж, и чаще всего по расчёту.

Так в одной семье состоятельного ремесленника было три дочери, две из которых уже вступили в брак, и одна подходила по возрасту для бракосочетания, она даже, можно сказать, уже «засиделась в девках». Глафире было четырнадцать, когда её отец серьёзно занялся поиском достойного жениха для своей младшей дочери. Через год на их пороге объявился тридцатилетний Порфирий — потомок из рода знатного политика, что имел хорошее приданное. В организации помолвки Глафира не принимала никакого участия — всё за неё решали отец и жених. Так свадьба была запланирована на июль, и до неё оставалась пара дней.

День близился к вечеру, солнце заходило за горизонт, и небо окрасилось в красный, который плавно перетекал в ночной синий. В каменных храмах зажигали факелы, из-за которых колонны казались выше, а сами храмы величественнее. Лавка одного из известнейших мастеров Афин уже закрывалась, и в доме стало гораздо тише. Глафира, оглядываясь по сторонам, крадучись прошла на задний двор к оливковому дереву. Она поправила рукой свои чёрные волосы и начала смотреть по сторонам, вглядываясь в тишину.

— Орест? – тихо позвала она, прикрывая рот ладонью. – Орест, ты где?

— Госпожа?

Глафира от испуга слегка взвизгнула и подпрыгнула.

— Орест, ты... ох... ты напугал меня...

Перед ней стоял парень лет семнадцати с кудрявыми каштановыми волосами, он неловко улыбался, прищурив свои синие глаза.

— Извините...

— Тут никого нет, к чему эта официальность? – Глафира, подстелив тунику, села на лавочку под деревом.

— На всякий случай, – Орест сел рядом с ней. – Мне постоянно кажется, что всё, что я говорю, будет кем-то услышано. И услышано кем-то не тем.

— Перестань.

Повисло тяжёлое молчание. Оба знали, что они хотели обсудить, но никто не решался начать разговор.

— Глафира... – Орест даже не мог повернуть голову в её сторону. – Через два дня твоя свадьба.

— Да, – некоторое время она молчала, прежде чем закрыть глаза, в которых начало щипать. – Я бы всё на свете отдала, чтобы через три дня была не моя свадьба, а наша.

Орест зарылся руками в свои кудри.

— Должен же быть выход! Может, твой жених разрешит потом отдать тебя за меня?

— Ты шутишь? – девушка горько усмехнулась и повернулась к Оресту. В её глазах блестели слёзы, и она пыталась держать себя в руках, чтобы они не полились ручьями по щекам. Из-за этого её голос слегка дрожал, а губы изогнулись в нервной улыбке. – Даже если бы он был чрезвычайно добрым, и щедрым, что скажет отец? Сначала он убьёт тебя, а потом меня.

Парень заставил себя с трудом повернуться к Глафире. Он взял её руки в свои и начал их поглаживать. Сколько бы Глафира и как сильно не пыталась не дать волю эмоциям, у неё не получилось. Её плечи слегка задрожали, и послышались тихие всхлипы. По щекам Ореста потекла пара дорожек слёз, держа ладони Глафиры в одной руке, другой он приобнял её. Глафира прильнула к груди парня и начала плакать, говоря шёпотом.

— Я даже свадьбы не хочу, просто видеть этого мужика противно! У меня есть многое, но нет самого важного. Я готова пожертвовать этим многим, лишь бы быть счастливой с тем, кого люблю, – Глафира начала всхлипывать с новой силой.

— У нас целых три дня, – Орест пытался не заплакать, чтобы Глафира окончательно не пала духом. – За три дня можно...

— Давай сбежим.

Орест ничего не ответил.

Послышались крики чаек, что иногда долетали от моря до почти центра города. Оба перестали плакать, Глафира с пустым взглядом смотрела на цветок, что пробивался сквозь камни, коими был уложен весь задний двор.

— На самом деле, – сказал полушёпотом Орест, – я уже давно об этом думал, – Глафира посмотрела на него. – Это была первая мысль, которая пришла мне в голову, но я не мог предложить её тебе. Я боялся, что ты разозлишься, это ведь серьёзный и рискованный шаг, тут твой дом... я волновался за тебя, боялся, что ты будешь переживать, но, видимо, ты сама хочешь этого.

— Я хочу сбежать отсюда, меня тут ничего не держит. Мы сбежим и поженимся.

— Мы сможем обустроиться где-нибудь в маленьком домике у водоёма, – Орест и Глафира улыбнулись, фантазируя о светлом будущем.

— Ты будешь ходить ловить рыбу, а я заниматься хозяйством.

— Будем жить скромно, но зато в согласии и любви.

— Потом, может, сможем чем-нибудь обжиться.

— И у нас всё будет хорошо, – Орест расплылся в улыбке, смотря на облака.

Глафира вскочила со скамейки и встала на носочки, хлопая в ладоши.

— Я так взбудоражена! Мы сбежим? Правда сбежим? – она схватилась двумя руками за руку Ореста и начала её трясти.

— Правда-правда.

— И поженимся?

— Да, – Орест встал и накрыл своей второй рукой ладонь Глафиры.

Оба улыбались от счастья и веры в их совместное счастье и будущее, полное любви и взаимопонимания. В глазах Глафиры всё ещё блестели слёзы, она улыбнулась, и оранжевый свет заходящего солнца осветил её лицо, от чего в сердце Ореста расплылось тепло, и он не мог оторвать взгляд от девушки.

— Я соберу всё самое необходимое. Завтра давай подготовимся, а послезавтра встретимся утром в лесу у обломка скалы.

Глава 13. Кофта цвета сирени.

В пятницу я подошёл к Насте и уточнил время и место встречи в субботу. Всё было в силе, и мы договорились встретиться в полдень у остановки, чтобы сразу сесть и поехать.

Я стоял и ждал Настю, которая обычно приходит либо на десять минут раньше и начинает бухтеть, что мы тормоза, либо опаздывает и орёт, если мы хоть заикаемся о том, что она копуша. Мимо меня проехало несколько автобусов, которых не дождёшься, если они нужны. Прошло минут пять, как на горизонте появилась Настя.

— Ну, – подходя ко мне, она спросила, – едем в Мегу?

— Ага, туда две маршрутки ходят. У тебя есть мелочь?

— Есть, но там же можно и картой расплачиваться.

— Да?

— Дэ, – Настя передразнила меня. – Сколько стоит проезд?

— Пятьдесят пять.

— Сколько?! – я не успел договорить, как она начала кричать. – Капец, а с чего такие цены?

— Ты меня спрашиваешь?

— Недавно же сорок пять было!

Я пожал плечами, а в ответ получил протяжное «капец».

Смотря на её поведение, я не мог сказать, что в ней что-то поменялось. Но и в тот вечер, когда мы праздновали мой день рождения, она общалась с нами, как обычно. Мне следует присматривать за ней в моменты, когда она молчит или остался поодаль от нас.

Маршрутка подошла через минут пятнадцать, за это время мы успели обсудить физичку, и что если пропустив ещё пару уроков и волшебным образом не заработаем несколько оценок, у нас будет академическая задолженность. Мне-то было, в принципе, это не так важно. А вот Настя, а точнее её родители, пеклись о её учёбе. До шестого класса получить четыре было для неё непозволительно. Потом это превратилось в «могло бы быть и лучше», а теперь ей просто нужно было не получать тройки. В нашей компании только я и Коля по-настоящему забивали на учёбу и делали всё по мере своих сил, являясь троечниками. Антон был хорошистом и просто держал всё под контролем, а Саша был отличником. И если ему нравилось учиться, он во многом разбирался и был действительно умным, то Настя ненавидела учёбу, в особенности алгебру с геометрией, по которой у неё выходили пятёрки. Она через силу заучивала материал, придумывала способы, как незаметно списать, и связывалась с людьми из параллельных классов, чтобы узнать, когда и какие будут контрольные. Но вот физика... С ней было тяжелее всего, даже просто сидеть в телефоне на уроках было трудновыполнимо. Поэтому Настя либо прогуливала, либо надевала длинную юбку и прятала под ней телефон, чтобы списывать. И в такие дни Жанна Викторовна к ней не приставала по поводу её внешнего вида.

Всю дорогу мы молчали, смотря в телефоны. Не то, чтобы нам не было о чём говорить, или Настя неинтересный собеседник, просто иногда полезно посидеть в тишине. Да и Настя обычно проявляет пассивность в общении, она будет бурно общаться и на всевозможные темы, только если с ней заговорить. Это как бочка с многолетним изысканным вином: если постараться и продырявить стенку, вино польётся ручьём. И вино это играет всевозможными разными красками, имея послевкусие, которое ещё долго остаётся во рту.

К часу дня мы уже сошли с эскалатора и стояли посреди зала.

— Куда идём? – я начал оглядываться в поисках указателей на фудкорт.

Настя же уверенно куда-то пошла, а я за ней.

— Я думала, тебе что-то нужно купить.

— Ну, по правде говоря, я просто хотел потусоваться с тобой.

— О, как мило, – она говорила, не оборачиваясь на меня. – На самом деле, спасибо, что предложил поехать, я хотела себе купить что-нибудь новенькое и не звать вас с собой. Но когда ты предложил, я всё-таки решила, что с кем-нибудь будет полегче. И не скучно, и сумки поможешь донести, – я увидел, как её правая щека вылезла из-за уха.

— Хорошо, хорошо.

— Ты вообще как к походам по магазинам?

— Ох...

В детстве, я помню, мама всегда меня водила по магазинам и покупала кучу одежды, тщательно всё выбирая, и мы могли пробыть в одной примерочной до часу. Папа всегда был с нами и по мере сил помогал. Мама всё восхищалась примеряемой одеждой и говорила мне покрутиться, в то время как папа сидел с кучей пакетов и уставшим лицом. Но когда мама к нему поворачивалась что-то спросить, то он придавал своему лицу жизни и улыбался. Вспоминая его отношение к маме, ко мне в те времена, я не понимаю, почему отец начал меня избегать. Да, это может быть связано с тем, что я напоминаю ему о маме, и от этого ему больно, но всё равно это странно. Что в голове у этого–

— О! – выкрик Насти вывел меня из мыслей.

Мы стояли перед магазином одежды у которого была яркая вывеска.

— Вот! Идём сюда, – Настя схватила меня за руку и потащила.

В магазине была одежда, которая больше подходила под сдержанный изысканный стиль, который одобрила бы Жанна Викторовна. Настя такое наденет только, если того потребует ситуация. Но она с горящими глазами целеустремлённо мчалась вглубь, внимательно оглядываясь по сторонам. Я шёл чуть медленнее и немного отстал от неё. Было интересно наблюдать, как она хваталась то за одно, то за другое, что-то кидая себе на изгиб локтя. Настя была как маленький ребёнок или как активный щенок. Я скрестил руки и издалека наблюдал за ней с тёплой улыбкой.

Я с ней подружился в пятом классе, когда нас только перемешали и разделили на два гимназических и один обычный. В начальной школе я учился с Сашей и Колей, а Антон не был ни с нами, ни с Настей. Первый наш диалог случился первого сентября, когда все пришли в новый класс и делили места.

Компания девочек сплотилась против неё и выгоняла с мест, что были поблизости них. Меня это очень выбесило, и я пошёл разбираться что и почему. Когда я подошёл, то глаза этих дур засверкали, они начали говорить мне, чтобы я им помог и то, какая эта девочка плохая и странная. Настя тогда не плакала, я просто видел, как у неё потрясывались руки, и какое потерянное выражение лица у неё было. Моё сердце тогда сжалось, наверно, до кулачка младенца. Со злости я схватил её за руку и повёл за парту к Коле, туда, где она сидит и по сей день. Тогда нас провожали удивлённые взгляды тех придурошных и несколько раздражённых пар глаз других девочек. Настя как была, так и осталась той девочкой, что на крики и нападки в её сторону будет выслушивать, терпеть и в крайнем случае плакать.

Глава 14. Пол-ящика клубники.

— Так, давайте не паниковать, – Соня показывала руками, как делать дыхательную гимнастику.

— Я не паникую! – грозно прошипела Катя. – Я взбешена! Какого фига эта дура так делает? Да она права не имеет давать нам контрольную без предупреждения!

— Тебе напомнить, что всем плевать на чужие права, или сама вспомнишь? – Милина угрюмо ответила. Она сидела, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди.

— Нам надо что-то придумать, надо чтобы кто-то гуглил вопросы, а другие прикрывали или... – у меня что-то щекотало в животе от волнения.

Надежда Владимировна решила дать нам внеплановую контрольную по Западной Сибири, о которой никто из нас почти ничего не знает, да и эта женщина — любительница сюрпризов и вопросов с подвохом. Нашими совместными усилиями мы можем вытянуть максимум на четыре. Все в классе пролистывали учебники и наспех что-то запоминали. Из-за паники, даже если бы я захотела, у меня не получилось бы ничего выучить. Соня пыталась успокоить нас всех, но единственным, кто паниковал — была я. Катя просто была зла и ворчала на Надежду Владимировну, а Милина, хоть и сказала: «Ну три и три», – всё равно сидела с хмурым выражением лица, недовольно уставившись в парту.

До урока оставалась пара минут. Я уже апатично щёлкала ручкой, смирившись с провалом и просто ожидая начала урока. Класс постепенно наполнялся людьми, все что-то друг другу передавали, говорили, кто-то смеялся. А мы вчетвером сидели и молчали, каждая погружённая в свои мысли. Я уже считала секунды, и на семьдесят второй прозвенел звонок. Не сговариваясь, все вчетвером одновременно шумно выдохнули. Я давно такого волнения перед контрольными не испытывала. Последний раз такое было, когда мне в прошлом году нужно было писать контрольную по геометрии, от которой зависела моя оценка за триместр.

Я повернулась к Еве. Она вообще не беспокоилась и сидела радостная, о чём-то беседуя с Ильёй, иногда показывая ему что-то в телефоне, от чего тот либо ржал, либо отмахивался рукой. Вдруг Ева почувствовала, что я смотрю на них, отвлеклась от Ильи и помахала мне. Я ответила измученной улыбкой, на что Ева сначала вскинула брови, а потом, будто что-то поняла и открыла рот, понимающе протянув «а».

— Ну что, – голос Надежды Владимировны был таким внезапным, что я слегка подпрыгнула на стуле, – все готовы? Надеюсь, вы всё повторили, – она медленно прошла мимо меня и встала у доски лицом к классу. – Закрываем учебники, я вам сейчас раздам задания.

Как только Надежда Владимировна отвернулась, мне на стол прилетел свёрнутый клочок бумаги. Я незаметно его развернула.

«Она обычно даёт тесты, я тебе помогу — буду подсказывать на правой руке сначала номер задания, а на левой вариант ответа. Доверься мне, эта тема у меня пошла легко»

Я посмотрела на Еву, которая мне, улыбаясь, помахала. Моя рука уже легла мне на грудь, и я почти кивнула в знак благодарности, как дверь распахнулась, и какой-то парень резко прорвал тишину в классе своим громким голосом, отчего я снова испугалась и подпрыгнула.

— Здравствуйте! – на пороге стоял парень в белой рубашке с рукавами, закатанными по локоть. – Зотову просят отпустить с урока.

Мы с Милиной недоумевающе переглянулись.

— Что? Кто отпрашивает и для чего?

— Вадим Денисович, для помощи в подготовке к литературному вечеру, – он прищурился и слегка подозрительно посмотрел на меня точно так же, как это делает Катя. – Он сказал, что она состоит в школьном активе.

— С каких пор я в школьном активе?

Я также с удивлением посмотрела на Еву с Ильёй, которые улыбались и вскинули свои брови.

— Ладно, – Надежда Владимировна была явно недовольна. – Зотова, иди.

Быстро закинув вещи в рюкзак, я подошла к тому парню, который повёл меня в тридцать седьмой кабинет. Какое-то время мы шли в тишине, прежде, чем произошёл небольшой диалог:

— Ты же не в школьном активе.

— Я знаю.

И всё, оставшийся путь мы молчали. Этот парень довёл меня до двери, на секунду остановившись, пошёл дальше. Я три раза постучала в дверь, прежде, чем открыть.

— Вадим Денисович?

Молодой человек в белоснежной рубашке сидел за столом посреди стопок бумаг и что-то писал. Как только я вошла, он поднял голову, улыбнулся и снял очки.

— Светлана Зотова?

Я огляделась, чтобы убедиться, что никого постороннего в кабинете нет.

— Вы меня, можно сказать, спасли, – я прошла и села на стул перед ним. – У нас должна была быть контрольная по географии на тему, которую я не очень выучила. Спасибо.

— Всегда пожалуйста, – он, наконец-то, оторвался от своих бумажек и посмотрел на меня. – Но я позвал тебя по делу.

— Да, по поводу литературного вечера, – я хмыкнула. – Почему Вы сказали, что я в школьном активе?

— Вероятность того, что тебя отпустят больше, если ты состоишь в активе. Так вот! – он пододвинул ко мне одну из небольших стопок бумаг. – Это грамоты, которые будут вручать участникам литературного вечера.

— А мне что надо сделать?

— Смотри, – он взял грамоту, которая лежала перед ним. – Видишь, тут должна стоять подпись завуча, – он тыкнул пальцем на строчку перед именем одного из наших завучей. – Но у него и так достаточно дел, чтобы тратить время на подписи грамот, поэтому за него это делаю я. А одному мне не справиться, – Вадим посмотрел на меня. – Поможешь?

Я кивнула.

— Конечно. Но я могу хотя бы потренироваться?

Вадим без лишних слов достал из стола бумажку и передал её мне вместе с ручкой.

Подпись завуча не была какой-то сложной или слишком замысловатой, но ни с первого, ни со второго раза у меня не получалось. А вот Вадим делал подписи точь-в-точь, как будто сам завуч их подписывал. Подписи, которые он делал, были не только как оригинал, но и были полностью идентичны между собой.

— Вау, у Вас так хорошо получается.

— Ну да, был опыт, – он улыбался, но, видимо, поняв, что его слова звучат двусмысленно, поспешил объяснить. – Я в школе часто писал сам заявления от родителей, для которых нужна подпись, чтобы уходить с уроков типа по уважительным причинам.

Глава 15. Баба-Яга на минималках.

— Твою мать, ну как всегда!

— Не ругайся, нам надо ему как-то помочь. Данко, попроси у кого-нибудь ведро.

— Да пусть там остаётся, меньше проблем будет!

Я добежала до соседней улицы, которая была достаточно широкой, чтобы претендовать на главную. Посреди улицы был колодец, вокруг которого собрались Купава, Милослава и ещё какой-то парень в форме учебного отряда воинов со связанными длинными русыми волосами в хвосте и с сумкой через плечо. Он кивнул и куда-то убежал, а я подошла к девочкам.

— Привет, что у вас случилось?

Они обе обернулись и сначала слегка испугались, но потом поздоровались со мной и приняли свои обычные выражения лиц: Милина светло улыбнулась, а Купава нахмурилась и вдруг вспылила:

— Я говорила, что Ижеслав придурок?! – она всплеснула руками и указала на колодец. – Угадай, что?

Вдруг из колодца донёсся его слегка недовольный голос.

— Вы там делаете что-нибудь или с Купавой решили спеться?

— Данко пошёл искать ведро, – ответила Милослава.

— Когда ты вылезешь, я тебя убью!

Я слегка ударила себя по лбу и покачала головой.

— Как он вообще туда попал? – я тихо спросила у Милославы.

— Он просто сидел на краю колодца, и Данко по-дружески хлопнул Ижеслава по плечу, отчего он и свалился.

— Два сапога пара, – недовольно ворчала Купава. – Что один тупой, как пробка, что второй.

— Ты беспокоишься за него?

— Мне плевать на Ижеслава. Мы можем опоздать, нам может прилететь от Агнии, и нас заставят опять заниматься какой-нибудь дебильной работой. Хорошо, что ещё людей на улице почти нет, а то позора не оберёмся, – она скрестила руки на груди. – А знаете, что? Я пошла.

Купава пошла в сторону лазарета, и Милослава сделала шаг вперёд, протягивая руку в её сторону.

— Эй, ты куда? Мы должны все вместе решить эту проблему.

— Вот вы и вытаскивайте эту проблему из колодца, я не хочу огребать, – Купава слегка повернула голову и говорила через плечо.

— Но мы же друзья!

— Мы не друзья.

От такого заявления я невольно выдала недовольное и короткое «э», а Милослава обиженно, как ребёнок, и немного противно протянула:

— Ну Купава!

К колодцу подошёл Данко с деревянным ведром. Мы с Милиной подошли к нему, а за нами быстрым шагом вернулась Купава. Данко посмотрел на меня и открыл рот, чтобы что-то сказать, но его опередила Милослава. Она взяла на себя инициативу нас представить друг другу и указательным жестом показала на меня рукой.

— Данко, это Светлана. Она наша новая соученица, а ещё Света из соседнего измерения.

— О, – Данко удивлённо вскинул брови, – приятно познакомиться, – он, слегка нагнувшись, протянул мне руку, и я её пожала.

— Света, это Данко. Он приёмный сын воеводы нашей деревни и лучший друг Ижеслава, поэтому мы частенько с ним видимся.

— Также рада знакомству.

— Ку-ку, вы про меня не забыли? – послышался голос из колодца.

— Всё, он меня достал, – сказала тихо Купава.

Она засучила рукава, от чего мне стало страшно за Ижеслава, достала откуда-то из-за пазухи нож и, уже говоря на повышенном тоне, потопала в сторону колодца.

— Мы тут пытаемся тебя вытащить, а ты ещё недоволен?!

— Что ты собираешься делать? – Милослава была явно обеспокоена.

— Обрезать трос!

— С ума сошла?! – Данко подбежал к Купаве и, схватив её за локоть начал оттаскивать в противоположную от колодца сторону.

— Пусти меня! – она активно вырывалась.

Мы с Милославой стояли в стороне и смотрели на этот цирк: Данко чуть ли не дрался с Купавой, пытаясь защитить своего друга, Купава, проклиная всех и ругаясь здешним матом на всю улицу, с ножом в руке упорно шла в сторону колодца, а оттуда выступал Ижеслав и иногда начинал визжать, когда Купава грозилась перерезать трос или завалить колодец землёй.

— Что нам делать?

Милослава была, видимо, сильно потрясена и слегка вздрогнула.

— Без понятия... Надо как-то достать Ижеслава, но мы с тобой не справимся.

— Помоги-и-и-те-е-е! – надрываясь, прокричал Ижеслав, и мы снова посмотрели в их сторону.

— Надо что-то скорее придумать, он может простудиться.

— Что происходит? – рядом с нами послышался низкий голос.

Мы повернули головы в сторону и увидели Филиппа. Он, вскинув одну бровь, смотрел в сторону колодца, но говорил с нами.

— Филипп! – Милослава схватила его за запястье и потянула за собой. – Ижеслав упал в колодец, Данко притащил ведро, но они с Купавой начали драться, а мы со Светой в одиночку не поднимем его.

— Хорошо.

Без лишних вопросов Филипп пошёл к колодцу. Проходя мимо Купавы с Данко, которые уже сцепились в драке, Филипп на ходу подобрал упавшее ведро. У колодца он привязал его и кинул вниз, после чего сам, без нашей помощи, с лёгкостью поднял Ижеслава, который обеими руками вцепился в верёвку. Его волосы были сырыми, они чутка подсохли, пока тот сидел и ждал помощи, а мантия облипила его тело. Неуверенно Ижеслав слез с ведра и сел на землю.

— Ого, – его голос заметно дрожал. – мантия такая тяжёлая, когда намокает.

— Ты! – взревела Купава и начала ругаться.

Она стремительно подошла к нам и кинула в Ижеслава нож, что вонзился в землю аккурат между его пальцев. Ижеслав слегка побледнел, замер и пялился на нож, который, если бы на пару миллиметров ушёл в какую-нибудь сторону, то пронзил бы ему палец насквозь. Купава же угрожающе показала на него указательным пальцем и начала им трясти в воздухе.

— Идиот! Поднимай свою промокшую задницу и рысью в лазарет!

В лазарете был только Пересвет, который заботливо протирал баночки и скляночки тряпкой, напевая себе что-то под нос. Услышав, как кто-то зашёл, он поднял голову и улыбнулся, но как только увидел нас, сразу переменился в лице и подбежал, даже не сложив всё на место.

— Что случилось с Ижеславом?

— Со мной всё в порядке, нужно просто просушиться.

— Давай я.

Глава 16. Тёткин оратор.

Час воскресенья я провёл за заучиванием стиха для литературного вечера. Когда тётя услышала, как я в своей комнате повторяю вслух, то была сильно удивлена, что я серьёзно взялся за это дело, и попыталась выпытать у меня время мероприятия, чтобы прийти. Раньше я думал, что она шутит, но увидев то, с какой напористостью она вытягивала из меня информацию, мне стало страшно, что она действительно может заявиться на литературный вечер. Тётя успокоилась только тогда, когда я сказал, что Саша заснимет моё выступление и потом ей пришлёт. Только тогда я смог со спокойной душой пойти в школу.

Погода была прекрасной: на улице было не слишком тепло, солнце не палило и не слепило глаза — самое то для сентября. До декабря я точно смогу ходить без сменки и не занимать руки. Вдруг телефон в кармане рюкзака зажужжал. Я снял его с плеча и достал телефон, ожидая увидеть имя Сергея, который иногда звонит по утрам и спрашивает, не забыл ли я, что мне поручено сделать. Но я вскинул брови, когда увидел незнакомый номер.

— Алло?

— Доброе утро, мой золотой! – это был приятный и в меру бодрый голос «дяди Пети». – Надеюсь, ты не прогуливаешь школу, и я не разбудил тебя.

Я остановился посреди тротуара и обречённо потёр висок.

— Всё нормально. Что-то случилось?

— Ещё ничего, но если ты мне сегодня вечером не поможешь собрать шкаф, то определённо что-то плохое, да случится.

— Собрать шкаф сегодня вечером?

— Да, Маркиз подрал старый до неприличного состояния, мне пришлось купить новый, но одному мне его не собрать.

— Нет, нет, дело не в этом! Мне после школы нужно будет на Казанский вокзал... – я огляделся и тихо сквозь зубы прошипел в трубку. – Делать закладку, – я прокашлялся. – Поэтому я не знаю, когда вернусь, и будут ли силы для этого.

— Хорошо, а если я договорюсь с Сергеем, чтобы тебя отпустили?

— А кто мне деньги даст?.. – я, возможно, был слишком наглым, но Пётр Аркадьевич должен был понимать меня.

— Тебе заплатят, – он сделал паузу. – Ну или я в крайнем случае.

— Вы меня простите, но, наверно, за клад оплата будет больше.

— Сколько тебе должны были дать за твоё задание?

Я тяжело вздохнул, потёр точку между бровей и покачал головой. Мне надоело об этом говорить, лучше я лишний раз схожу на работу, чем буду сейчас с ним спорить.

— Ладно, киньте адрес, я где-то в четыре буду свободен. Надеюсь на это.

Пётр Аркадьевич всё ещё что-то говорил, как я раздражённо нажал на красную кнопку и отключился.

— Веду себя, как тупой подросток.

В школе на первом уроке было спокойно, но потом Антон, который весь первый урок пробегал по школе с организацией литературного вечера, вернулся. Он раз десять приставал ко мне с тем, чтобы повторить стих, раз тридцать поправлял меня и постоянно критиковал. То ему не нравится, с каким выражением я читаю, то что я читаю вообще без него, то делаю в неправильных местах ударения и множество чего ещё. Сначала я был недоволен тем, что я этим занимаюсь с Антоном, потому что я считал, что он псина, а теперь, потому что, как оказалось, он дотошная псина.

— Нет, это не то, – он покачал головой, держа листок в руке. – Ты не чувствуешь это.

— В смысле: «Чувствуешь»? – я уже вообще ничего не понимал.

— Ты должен переживать эмоции, ставить себя на место лирического персонажа! – Антон размахивал руками, нарезая круги посреди школьного коридора.

Рядом на лавочке сидели Саша, Коля и Настя, они с интересом наблюдали за нами.

— А знаете, что, – сказала Настя, – попробуйте поменяться.

— Зачем так стараться для какого-то школьного вечера, если там даже нет никаких мест и судей? – мой голос уже стал громче. – И вообще, я не учил его часть!

— Господи, – Антон закатил глаза и одёрнул закатанные по локоть рукава рубашки. – Было бы что учить — три четверостишья.

Мне сразу стало стыдно, так как я вечно отвлекался и в итоге выучил свой несчастный отрывок за два часа. Я со злости прочитал с листка часть Антона, чтобы убедить и себя и их, что идея Насти нерабочая, но кто бы мог подумать, что, на самом деле, отрывок Антона у меня пойдёт лучше.

— Ну вот, – Саша встал и похлопал в ладоши. – Это другое дело. Тётя, когда увидит, будет горда тобой.

— Ты единственный, на кого из вас четверых я могу положиться и быть уверенным, что ты не засмеёшься.

Он положил руку мне на плечо.

— Я тебя не подведу.

Мы с Антоном отпросились на десять минут раньше с геометрии — последнего урока — и пошли в актовый зал, чтобы всё повторить уже на сцене и узнать, после кого мы выступаем.

Актовый зал нашей школы, по сравнению с другими, был отделан с изящностью и некой роскошью. А из-за того, что в прошлом году сделали ремонт, всё выглядело свежим и новым, и если Антон тут постоянно тусуется из-за школьного актива, а также из-за того, что здесь проводят еженедельные собрания школьного совета, и он уже привык к такому актовому залу, то я, который был здесь последний раз в шестом классе, а потом либо сбегал, либо прогуливал все здешние мероприятия, рассматривал актовый зал, озираясь по сторонам слегка округлёнными глазами. Мой взгляд изучал всё до мельчайших деталей и отмечал любые незначительные изменения, ведь в моей памяти всё ещё остался тот актовый зал, что был до ремонта. Цвет стен ничуть не поменяли, возможно только сменили тон, но так стены остались розовыми, а на них для декорации и большего пафоса повесили лепнины колонн. Потёртый ламинат поменяли на светлый и чистый. Люстры, какие были на потолке в шестом, так и остались там со своими висюльками с хрусталём. А также по актовому залу были развешаны зеркала с тонкими золотыми рамками на них. Зеркала тут были и раньше, но не в таком количестве и не таких размеров. Я подошёл к одному из них и поправил волосы.

— Пойдём, наша очередь! – Антон схватил меня за запястье и потащил к сцене.

Сцена была тоже отремонтирована. Помню, как в четвёртом классе стоял на ступеньке у сцены, что-то пел и чуть не падал с неё, потому что она была очень неустойчивой. Сейчас же я, уже будучи шестнадцатилетним, могу преспокойно стоять и, может даже, плясать на ней. Я бы обязательно это сделал, если бы не учительница музыки, что мерила нас взглядом, но меня удивило, что несмотря на её суровость, она ничего не предъявила мне за форму: моя рубашка казалась более-менее глаженной только с расстояния в метров тридцать, так мало того, что она была жёванной, так ещё и выправлена из штанов. Мы с Антоном в меру наших эмоций прочитали стих, спустились и сели на места, ожидая, пока все выступят со своим, и когда начнётся сам концерт.

Глава 17. Две переплетённые красные нити судьбы.

— Да почему ты... Почему ты такой жестокий?!

— Я сказал тебе идти в свою комнату.

Молодой человек уже поднял руку, чтобы отдать команду, как девушка схватилась за рукав его ханьфу. Он округлил свои глаза, и девушка, слегка испугавшись некоего безумия в них, ослабила хватку и сделала полшага назад.

— Ты же понимаешь, – он говорил, смотря ей в глаза, – что, был бы на моём месте кто-нибудь другой, тебе бы так не позволили себя вести?

— Фази... Гэ... – девушка покрыла своей ладонью его, что лежала на перилах балкона.

Хоть во взгляде молодого человека осталась суровость, но то безумие и жажда крови пропала, сменившись еле заметной мягкостью.

— С чего я должен жалеть его? Он, – парень указал пальцем на человека, что стоял на коленях с мешком на голове посреди площадки перед балконом. Около него стояло двое людей: один с мечом, а другой с деревянным ящиком в руках, – посмел обмануть меня, продав свои голимые ткани втридорога!

— Ты из-за двух монет не разоришься! А у него сын, и...

— Его сыну двенадцать, он уже должен работать и вовсю помогать своему отцу, они не такие бедные и несчастные, зато очень наглые и лживые, – гнев снова начал пламенем зарождаться в его глазах.

— Лю Нианзу!

— Аивенлинг, я сказал тебе идти к себе в комнату.

— Но гэ-гэ... – на глаза девушки начали наворачиваться слёзы.

— Всё, мне надоело с тобой это обсуждать.

Молодой человек вскинул руку и резко ею махнул. Всё произошло так быстро, что девушка успела только крикнуть и броситься к перилам балкона.

— Нет!!!

Но мешок с глухим стуком упал на землю. Мужчина с коробкой в руке поднял его над собой, будто трофей, и показал своему господину. Фазихао расплылся в улыбке и удовлетворённо прищурил глаза, в которых было безумное пламя. Аивенлинг заворожённо смотрела на мешок, снизу которого расходилось красное пятно. Из уголка её глаза потекла слеза, а рот приоткрылся от шока. Девушка вышла из состояния прострации, и её лицо скривили гнев и презрение.

Аивенлинг, придя в себя, свела брови на переносице, от чего там образовалась морщина, она с отвращением посмотрела на своего брата и сквозь зубы смогла выдавить:

— Ты бесчеловечный.

Фазихао медленно повернул голову в её сторону и, увидев, как его сестра смотрит на него, нахмурился. В его груди что-то щëлкнуло, и он немного успокоился. Фазихао лёг на перила, оперевшись о них локтями, убрал с лица улыбку сумасшедшего и серьёзно посмотрел на девушку.

— Прекрати плакать и портить и себе, и мне настроение. Послезавтра у тебя свадьба с твоим Юсюином, ты должна быть в хорошем настроении, и ничто не посмеет омрачить твой день свадьбы.

Аивенлинг не двинулась, ни одна мышца на её лице не дёрнулась, только появилясь ещё одна дорожка слёз на её щеке.

— Разве я плохой брат? – Фазихао вздохнул, выпрямился и повернулся всем телом к сестре. – Я к тебе всегда прислушиваюсь, даже сейчас, вместо линчи, как я хотел, его так гуманно казнили, я даже разрешил тебе брак с твоим ничтожеством. Что не так?

— Скольких людей ты подверг ужасным пыткам без весомых на то причин? – из-за слёз девушка сбивчиво дышала. – Ты! Ты бесчеловечно жестокий! Я вообще не понимаю, почему ты такой деспот. Откуда в тебе эта кровожадность и бессердечность? Родители не так нас воспитывали!

Фазихао нахмурился.

— А моя свадьба... да, спасибо, что позволил мне быть с тем, с кем я буду счастлива, но разве эта свадьба тебе не на руку? Тебя и уговаривать долго не пришлось, кто не захочет быть родственником самой влиятельной семьи города и иметь хорошую защиту?! Прекрати строить из себя героя, приводя эту свадьбу в пример!

— Почему, когда дело касается свадьбы, ты всегда смотришь на этот факт? Мне нужно было запретить тебе выходить за Юсюина, чтобы ты не считала, что мне нужна безопасность, обеспеченная кем-то другим? – он говорил тихо. Но вдруг, подумав о чём-то, серьёзность и некая горечь в глазах пропали, снова сменившись безумными искрами, Фазихао усмехнулся. – А знаешь, думай, что хочешь. Мне плевать, – он начал повышать свой голос и говорить будто не с Аивенлинг, а с кем-то посторонним. – Абсолютно плевать! – он всплеснул руками.

Фазихао, обезумев, быстрыми и рванными шагами подошёл к балкону и, вцепившись в него руками, закричал двум мужчинам снизу:

— Сотрите его тело в порошок, а мешок с головой повесить под этим балконом!

— Да, мой господин! – крикнули мужчины одновременно.

От такого Аивенлинг окончательно вышла из себя, она вспылила, издала рёв и закричала:

— Безжалостный монстр!

После чего развернулась на носках и быстрым шагом пошла к себе в комнату — она больше ни минутой дольше не могла находиться рядом со своим братом.

Закрыв за собой дверь, она упала на кровать и начала кричать в подушку, вцепившись в неё пальцами.

Их родители погибли несколько лет назад, когда на их повозку в горах напили разбойники. Став главой семьи Лю ещё в раннем возрасте — в семнадцать лет — Фазихао показал себя как строгий, жестокий и беспощадный господин. В отличии от своих родителей, которые даже за серьёзную провинность слуги могли максимум назначить двадцать ударов лёгкой бамбуковой палкой, Фазихао за случайно разбитую тарелку мог продержать человека неделю в подвале без еды. Только Всевышнему известно, сколько крови на его руках и лезвии его сабли, которую он всегда носил на своём поясе. Аивенлинг — его младшая сестра — сильно обеспокоена безумием своего брата и не понимает причину такой жестокости. Пока их родители были ещё живы, он был обычным подростком, ни разу за свою жизнь никого не убивал, не подвергал слуг пыткам за их провинности, был добродушным и отзывчивым, они с Аивенлинг были очень близки, и она очень любила своего брата. Но после смерти госпожи Лю и главы семейства, Фазихао будто сошёл с ума и кардинально изменился. И, хоть Аивенлинг всё ещё любила своего брата, не могла не испытывать по отношению к нему страх и отвращение. За три года между ними будто образовалась пропасть, а невинные разговоры о бабочках и растениях сменились вечными ссорами и сколками.

Глава 18. Единомышленник.

После таких снов моя голова раскалывалась и шла кругом. Сон был настолько реалистичен, что моё сердце делало кувырки и то падало в пятки, то взлетало вверх из-за переживаний. Я даже не могла позавтракать в доме: меня бы просто-напросто вырвало.

Когда я пришла в школу, то зашла в туалет и посмотрела на себя в зеркало. У меня был очень помятый вид, слегка растрёпанные волосы и потухшие глаза. Я настолько не выспалась, и мне было так нехорошо, что мне было тяжело поднять руки и переделать хвост: сил не было.

— Эй, – послышался знакомый голос за мной, – ты в порядке?

Я убрала руку со лба, на котором выступил холодный пот, и повернулась на голос. Рядом со мной стояла Ева — она только что вышла из кабинки и обеспокоенно оглядывала меня.

— Ты какая-то бледная, – она подошла к раковине и помыла руки.

— Это из-за того, что я не выспалась, – я вздохнула и облокотилась о стенку. – Мне такой сон странный снился, я поспать нормально не смогла.

— Если тебе станет плохо — пойдём к медсестре, – она активно нажимала пальцем на кнопку дозатора, в котором было жидкое мыло. – Да где?! – Ева не выдержала и открыла крышку, чтобы заглянуть внутрь, после чего разочаровано цокнула языком и вздохнула, бросив крышку обратно. – Ясно, рулон бумаги есть — полномочия исчерпаны.

Вытерев свои ладони о брюки, Ева взяла меня под локоть, и мы вышли в коридор. Там на лавочке вразвалку сидел Илья и что-то листал в телефоне. Когда мы подошли и поздоровались друг с другом, он убрал телефон в карман и встал с лавочки.

— Как хорошо, что вы пришли вдвоём.

— Ты не заметил, как она зашла в туалет? – удивилась Ева. – Чем ты там таким важным был занят, что полностью выпал из реальности?

— Раздумывал кое о чём, я как раз хотел об этом поговорить, – он поднял указательный палец вверх. – Это касается Совета, – Илья был серьёзным, он повернулся ко мне. – Завтра тебя хотят сегодня видеть там.

— Ч... что?! – я не на шутку испугалась. Я из Совета знаю только Агнию и понятия не имею, где он вообще находится. – Но зачем?

— Обсудить твоё обучение и вообще посмотреть на тебя, – Илья положил руку мне на плечо. – Не беспокойся, ничего страшного не случится.

— Ох... как я одна туда пойду?

— Ты пойдёшь не одна. У нашего главного воеводы сесть приёмный сын — Данко, он пойдёт с тобой.

— О, я его видела.

— Когда? – удивилась Ева.

— Вчера. Он случайно столкнул моего соученика в колодец, а потом держал мою другую соученицу, которая хотела его прибить.

— Весело у вас... – протянула Ева, вскинув брови.

— Значит, ты знакома с Данко, – сделал вывод Илья. – Тогда ты вообще на расслабоне будешь.

— Да, просто сходишь, покажешься им и всё.

— А Агния не пойдёт со мной? – мы медленно двинулись в сторону кабинета физики, где проходил первый урок.

— Мастериня Агния состоит в Совете, поэтому она по-любому там будет, – ответил Илья. – Все мастера состоят в Совете.

— Кто вообще состоит в Совете? Я думала, там какие-то специальные должности, типа депутаты.

— Да, там состоят «типа депутаты» — посадники. Их сто человек. Помимо них в Совете состоят мастера, поп, знахарь — главный лекарь, воевода, старейшина — самый пожилой житель деревни, мечник — он отвечает за суд и переговоры с другими поселениями, печатник — он владеет и мечом, и пером: он может выйти на поле боя наравне с воеводой, а также может присутствовать при слушании дела. У него есть три печати: одна для подтверждения указов и поручений, другая для писем в другие поселения, а третья, про которую никто, даже я не знаю, только сам печатник и глава деревни. Сегодня придут только мастера, поп и печатник.

— А сколько всего мастеров? Я за все эти дни, кроме Агнии, никого не видела, да и других учеников тоже.

— Потому что занятия в разное время: первая группа утром, а ваша ближе к вечеру, – ответила Ева. – Лекарей гораздо меньше воинов, ещё, может поэтому, потому что я других учеников воинского отряда вижу постоянно, гуляющих по деревне, – по её лицу читалась, что у неё в голове красными буквами мигало слово «бездельники». – Всего мастеров пятеро. Мастеров-лекарей трое: твоя Агния, мастер Аристарх, а ещё мастер Глеб. Мастеров по военному делу четверо: наш мастер – Ратмир, мастер Влад, мастер Люборад и мастер Олег.

— Как много людей... А вдруг они меня хотят выгнать? Я не смогу себя защитить, я очень плоха в спорах!

— Успокойся, всё будет нормально, – Илья протянул руки в мою сторону, пытаясь успокоить начинающийся пожар паники.

— Я не пойду в Совет!

Поняв, что я крикнула слишком громко, что весь этаж меня слышал, я смущённо кашлянула в кулак. Я увидела Милину, которая, посмотрев на меня, вскинула бровь и скрестила руки на груди. Наверно, она на меня обиделась, ведь я в школе уже минут как десять, а с ней так и не поздоровалась. Попрощавшись с Евой и Ильёй, я подошла к ней.

— Доброе утро, – я встала рядом с ней и оперлась о стенку.

— Доброе, – она расплылась в ленивой улыбке. – О чём с этими двумя болтала?

Что могло меня связывать с Евой и Ильёй, кроме три девятого измерения? Тем более, я, как и в спорах, плоха во лжи. Когда дело доходит до вранья — дело плохо, даже самый доверчивый человек по типу меня что-то заподозрит. Мне ничего быстро в голову не приходило, мои глаза слегка округлились.

— Я... я...

— Ладно, забей, – она махнула рукой. – Сегодня вечером посмотрим что-нибудь?

— О, было бы здорово!

— Отлично, тогда в девять на связи, – Милина мне подмигнула.

После третьего урока из-за того, что я не позавтракала дома, мой желудок исполнял звуки разверзающихся ворот ада. Поэтому я, оставив девочек, пошла в столовку. Я встала в очередь и начала смотреть по сторонам, пытаясь разглядеть то, что было на завтрак. В тарелках были ленивые голубцы. Моё лицо скривилось, потому что мне приходилось раз в жизни их пробовать, и, честно говоря, это был такой себе опыт. Через пять минут подошла моя очередь, и уже не я кривила лицо, а повариха, которая накладывала еду в тарелку. Я тяжело вздохнула, потому что прошла неделя, единственная спокойная неделя за эти несколько месяцев, когда меня не узнавали или, в крайнем случае, не делали такие лица. И я уже успела забыть это чувство. В отличие от первых месяцев, когда я в таких случаях чувствовала себя максимально неловко, лишней и просто хотела провалиться сквозь землю, сейчас, хоть всё равно ситуация была неловкой, и было некомфортно, я в большей степени чувствовала уже безразличие и просто хотела получить свой завтрак. Она несколько секунд смотрела на меня с лицом, будто мой папа у неё украл всю её месячную зарплату, потом оглядела с головы до ног, всё с тем же недовольным выражением лица небрежно кинула мне горку ленивых голубцов и со звоном бросила тарелку на стол подачи. Моя рука потянулась к ней, но слегка дёрнулась: по сравнению с остальными, моя порция была чуть ли не в два раза меньше. Я вскинула брови и вымученно улыбнулась.

Глава 19. Встреча, которую мы оба ждали.

— Давай, надевай его.

— Ну какого чёрта?!

— Почертыхайся мне тут ещё! – тётя с размаху ударила меня пиджаком.

— Зачем мне этот пиджак? Я буду выглядеть очень глупо: ты видела мою рубашку? Она как из жопы!

— Если ты не наденешь этот пиджак, я запихаю тебе его туда, откуда твоя рубашка, понял?

Я протянул руку и взял то, что она мне протягивала — чёрный пиджак, который тётя мне купила по случаю моего участия в литературном вечере. Я представил, как будет угорать Коля, и усмехаться Антон, поэтому моё лицо стало красным, как помидор. Когда я напялил его, тётя начала поправлять мне воротник и рубашку, как когда она отправляла меня в первом классе на первосентябрьскую линейку. Моё сердце немного оттаяло, и я перестал возмущаться.

Как я и думал, мой внешний вид не остался без внимания: Галина Петровна упомянула об этом на весь класс, Антон начал усмехаться и называть меня «пай-мальчиком», Настя и Саша оценили и сказали, что пиджак очень хороший, а Коля начал не смеяться, вопреки моим ожиданиям, а восхищаться и спрашивать, почему я раньше не надевал костюмы. Я не помню, когда в последний раз получал столько комплиментов, и разрывался между сильным смущением и благодарностью тёте за пиджак, с помощью которого я заполучил такое количество внимания.

Из-за того, что я и Антон изучали немецкий, а Настя, Коля и Саша французский, первый урок после классного часа мы провели раздельно. После Антон пошёл на собрание школьного актива, а я решил зайти к Евгении Николаевне. Я взял с собой ту коробочку с чаем, что она дала мне в прошлый раз, и уже собирался открыть дверь, как вдруг она сама открылась, и мне чуть не прилетело в лоб.

— Саша?

— Даня?

Мы одинаково удивлённо смотрели друг на друга. Он ещё не успел отпустить ручку двери, а я прикоснуться к ней. Мы несколько секунд так стояли с вытаращенными глазами, пока из кабинета не донёсся голос Евгении Николаевны:

— Сквозняк!

Только тогда мы вышли из ступора. Саша извинился, вышел в коридор и закрыл за собой дверь.

— Привет, что-то случилось? – спросил он меня.

— Я насчёт чая спросить, – я в подтверждение поднял коробочку с чаем. – А ты?

— Проходил тесты на профориентацию, вдруг мне подойдёт или заинтересует что-то ещё, кроме филологии.

— А... подобрал что-нибудь? – я смотрел в его глаза, которые также уверенно смотрели в мои.

— Нет, ничего нового: всё те же гуманитарные направления, которые государству не нужны, – он прошёл мимо меня. Похлопав по плечу. – Ладно, не буду задерживать, давай.

Я кивнул и, постучав, ворвался внутрь.

— Евгения Николаевна, здравствуй!

Она оторвала измученный взгляд от бумажек и откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди и лениво улыбнувшись.

— Ну здравствуй, здравствуй, – Евгения Николаевна окинула меня взглядом. – Что за культурного молодого человека я лицезрею?

— Классный пиджак? – я сел на стул с другой стороны её стола.

— Не то слово, – она села прямо и положила руки на стул. – Но, как я понимаю, ты пришёл не просто покрасоваться передо мной?

— Да, я насчёт чая, – Евгения Николаевна вмиг стала серьёзной. – Я его пью который день, но ничего не происходит, вспышки ярости стали даже появляться уже по нескольку раз в день.

— Хорошо, давай его сюда. Я тебе дам другой, – она с обречëнным вздохом потянулась вниз под стол и достала оттуда ещё одну коробку примерно такого же размера, но она уже была чёрной с серебренными узорами.

Увидев мой удивлённый взгляд, Евгения Николаевна с претензией ко мне обратилась:

— Других коробочек нет, довольствуйся тем, что есть.

— Чёрт, чем ты меня поишь? – я усмехнулся, и Евгения Николаевна, цокнув языком, закатила глаза.

Только я потянулся к коробочке, как меня схватили за запястье.

— Но сначала я хочу спросить тебя о твоей матери. Расскажи мне о ней.

Я выпучил глаза.

— Так я же уже тебе рассказывал...

— Давай по новой.

Я вздохнул, вспоминая всё, что знал о маме.

— Ну... они с папой встретились за несколько лет до свадьбы, за два года, а встречаться начали за год. Кто-то даже говорил, что это всё не по любви, а из-за меня, и что этот брак долго не продержится. По своим воспоминаниям я могу сказать, что, даже если там не было огромной любви, то им как минимум было комфортно и хорошо друг с другом. Но в качестве их ребёнка, я хочу верить, что они правда любили друг друга. Настолько сильно, что папаша теперь не может меня видеть, потому что вспоминает о маме... – но на самом деле всё и так было ясно — я ему не нужен.

— Ты злишься на него?

— Он меня бесит. Я не считаю его отцом.

На минуту в кабинете психологини воцарилась тишина. Евгения Николаевна не чувствовала неловкости, как и я: столько лет прошло, она столько всего от меня выслушала, что уже и мне, и ей всё равно на такие резкие и откровенные слова.

— У меня нет отца, мне не нужен тот, кто бросил меня в тяжёлое время, – я вздохнул. – Я ушёл не в ту степь. Насчёт мамы... Я ничего не знаю ни о дедушке, ни о бабушке, а тётя на мои вопросы переводит тему и говорит, что о мёртвых либо хорошо, либо никак.

— Как твою маму звали?

— Злата.

— Злата, значит... – задумчиво протянула Евгения Николаевна и что-то записала в свой блокнот.

— А насчёт внешности... я помню, что у неё были волосы... – я подбирал правильное и полное описание, – светлые волосы и синие глаза.

— Ага... – она дописала и посмотрела на меня, оглядывая с головы до ног. После недолгого молчания она прищурилась и протащила по столу в мою сторону коробку чая. – Хорошо, забирай этот чай. А этот, – Евгения Николаевна кивнула головой на бело-голубую коробку чая в моей руке, – оставляй мне.

— А зачем тебе это?

— Для разбирательства в твоей голове и выявления проблем из детства. Я хоть и против темы того, что все проблемы из детства, но надо проработать.

Прошло ещё два урока, на одном из которых я получил двойку за невыполненное домашнее задание. Мы после третьего все вместе пошли в столовку, и Коля с Настей скинулись, решив угостить нас всех.