Черный завет (вторая книга)

Пролог

  Черное пламя струилось по каменным стенам. Под напором стихии Иного мира исчезали древние письмена. Уходили в небытие символы, политые кровью многочисленных жертв. Пламя, так и не достигшее ритуальных зеркал, опустилось на пол, заботливо вылизывая мраморные плиты.

  Человек неподвижно стоял посреди зала и заставлял себя смотреть на то, как в единый миг исчезают плоды стольких усилий. Словно услышав его мысли, пламя еще некоторое время выбрасывало протуберанцы, потом выровнялось и стало затухать. Вместе с ним умирала и надежда.

  Человек до крови прокусил губу, и только горячая влага, заструившаяся по подбородку, вернула его к действительности.

  - Что тебе нужно еще?! - хрипло крикнул он и удивился. Голос, которому должны были повиноваться демоны Иного мира, сейчас не испугал бы и мыши.

  Каменные своды молчали. И некому было ответить на вопрос, полный звериной тоски. Тот, кто мог бы ответить, был мертв. Обнаженный мужчина, чьи запястья удерживали железные наручники, бессмысленно таращился в потолок единственным уцелевшим глазом.

  - Что тебе нужно еще? - снова крикнул человек. Вместо того чтобы постараться придать своему голосу убедительную силу, он впал в другую крайность. Пронзительный, истеричный крик пугливо заметался между стенами и стих, оставив после себя глубокую, значительную тишину.

  Сила духа покинула человека. Он малодушно подскочил к распростертой на плахе жертве и стал наносить острым ножом одну рану за другой. На изрезанном теле трудно было найти свободное от ран место. Кожа послушно расходилась, но в новых разрывах не появлялось ни капли крови. Она давно ушла в землю - сначала медленно, капля за каплей она стекала по желобам на пол, обегала красным ручьем плаху с распятым на ней телом. Постепенно ручей иссяк и камни, обожженные колдовским огнем, жадно впитали жертвенную влагу.

   - Я исполнил ритуал! Я все сделал как надо! Чего ты хочешь? Ты хочешь крови? Я дал тебе крови! Сколько нужно еще? Хочешь, я залью кровью весь зал! Ты этого хочешь? Скажи! Скажи!

  Удар, еще удар. Отточенное лезвие вошло точно между ребер и пронзило мертвое тело насквозь. Громкий скрежет железа о камень заставил человека остановиться. Тяжело дыша, он отступил назад.

  Некоторое время он стоял, пережидая охватившее его чувство совершенного отчаяния. Потом вскинул руку, сжал ее в кулак и погрозил неизвестно кому. Если бы он знал наверняка, что это поможет, он бы затопил кровью эти стены, эти черные зеркала и мраморные плиты. Если бы он знал наверняка! Но как не было смысла в крови одной жертвы, так же бессмысленна и кровь сотен. Что-то он сделал не так - с той лишь разницей, что слова 'что-то' ритуал не знал. Он либо исполнялся, либо нет. И тебе так и не дано было узнать, в чем ошибка.

   Потом человек развернулся и пошел прочь. Потрепанные полы балахона скользили по выжженной в камне дорожке, там, где прежде струилась кровь. Человек бездумно смотрел прямо перед собой. Старческие пальцы, перевитые нитями кровеносных сосудов, сжимали ненужный теперь нож, касаясь лезвия. Боль от свежей раны хранила человека от тех мыслей, что идут рука об руку с самоубийством. Рано или поздно боль уйдет, и тогда наступит прозрение. Потому что все кончено и жизнь - теперь всего лишь прелюдия к долгожданному ритуалу - прошла зря. Остаток дней, не имеющий с вечностью ничего общего, ему предстоит провести в одиночестве, каждый день - проклятье! - заново переживая и принимая неудачу.

Часть 1. Глава 1

  Роксана бежала, не чуя под собой ног. Дыхание со свистом вырывалось из ее горла, и это был единственный звук, что пугал предрассветную тишину. Сухая трава хлестала девушку по обнаженным коленям. Короткая, едва доходящая до середины голени юбка стесняла быстрые движения, но остановиться и снять ее - такую роскошь девушка не могла себе позволить. К тому же, где-то на задворках сознания ютилась мысль о том, что будет, если ее поймают без юбки, в одной рубахе, почти голую.

  Ужасные картинки, которые рисовались в голове, били наотмашь по обнаженным чувствам. Отделаться от них, как ни старалась - Роксана не могла. Отгоняй - не отгоняй, а самое меньшее, что сделает с ней хозяин, когда поймает - просто убьет. И душа, улучив краткий миг, молилась о том. Пусть голова, с роскошной светло-русой косой - предмет зависти жен степняков - украсит очередной шест из тех, что высоким частоколом окружают становище, зато не оскверненное тело, отпустив на свободу измученную душу, пеплом полетит над землей. Смутное подозрение холодной змеей терзало сердце: с какой такой радости степнякам лишаться удовольствия сполна насладиться ее мучениями перед смертью?

  Девушка с трудом одолела овраг, поросший густой жесткой травой. Пот катился по лицу и застилал глаза. Так, что временами начинало казаться, что зрение не вернется. Но мгновенье проходило и ненавистная степь, в преддверии грядущего рассвета, снова была видна до самого горизонта. Ни деревца, ни куста. Ни спрятаться, ни скрыться. Когда ее поймают...

  Жестокое виденье плетью стегнуло по глазам. Роксана увидела себя лежащей на земле, в пыли, поднятой копытами коней. И белое тело уже не угадывалось в прорехах порванной рубахи, изрезанное ударами кнутов, на концах которых привязаны железные шарики с острыми шипами - к чему беречь рабыню, которую может образумить только смерть? А вокруг, сдерживая разгоряченных охотой лошадей, покачиваются в седлах степняки. Они смеются, по своему обычаю показывая на нее пальцами. Забивают до смерти молниеносными ударами кнутов, от которых она уже не в силах увернуться. И смеются.

  Не сбавляя размеренного темпа, Роксана позволила себе на миг закрыть глаза, чтобы отогнать виденье. Как будто то представление было реальностью, а не степь, что уныло тянулась до самого горизонта. Но самое страшное - ей начинало казаться, что так и есть. И предрассветная степь, еще не познавшая света лучей Гелиона, не более чем картинка, нарисованная на старом пергаменте. В то время как виденье, со страшной очевидностью возникающее в голове - яркое, красочное - куда более очевидное, чем сама реальность. Роксана гнала от себя страшные мысли до тех пор, пока не пришла к выводу: эта мысленная борьба с самой собой отнимает у нее последние силы.

  На полном ходу девушка споткнулась. Степь встала на дыбы и потянулась к ней острыми стеблями высохшей травы, царапая лицо и срывая кожу с ладоней. Перекувыркнувшись несколько раз через голову, Роксана попыталась подняться на ноги, отчаянно сдерживая крик, что рванулся из горла. Но встать не смогла. Земля вдруг потеряла былую устойчивость и так и норовила обернуться серым небом. К тому же острая боль, начинавшаяся где-то в животе, пронзила сердце,  лишив тело дыхания.

  Девушка стояла на четвереньках, бессильно ловила воздух открытым ртом и не могла разогнуться. Пальцами, на которых уже оставила кровавые отметины степная трава, она давила предательский живот, вгоняя в себя дыхание. Она старалась приступом новой боли заставить отступить ту, старую. Ей даже удалось подняться на ноги и сделать несколько шагов. Мучительно медленных и бесполезных. Боль никуда не делась - только переместилась ближе к сердцу.

  И тогда Роксана остановилась. Первый же глоток воздуха, пойманный широко открытым ртом принес облегчение. Беглянка стояла, разогнув усталую спину, и постепенно приходила в себя. Наконец, скользнув холодной змеей ближе к горлу, боль отступила, оставив после себя горький привкус во рту и туман в глазах.

  Девушка осторожно сделала первый шаг, боясь повторения боли, но тело послушно сдвинулось с места, будто ничего и не случилось. Спустя некоторое время Роксана сменила быстрый шаг на медленный бег, досадуя на потерянное время.

  Неизбежно наступал рассвет. Первые лучи Гелиона несмело гладили строптивую степь, и та нехотя откликалась на ласку. Где-то недалеко пронзительно свистнул степной суслик, зашуршали в траве бесчисленные грызуны, вспорхнула в серое небо неказистая птичка - полейка.

  Девушка бежала, не сбавляя темпа. Стоило представить себе, какой жаркий день вскоре накроет степь душным колпаком, как озноб бросал тело в дрожь. Она невольно ускорила бег, но ее хватило ненадолго. Как себя ни понукай, у человеческого тела есть отпущенный предел. И зыбким миражом замаячил тот недалекий миг, когда усталость цепями повиснет на щиколотках, скует налитые тяжестью мышцы и самое страшное - не позволит сделать ни шага.

  Жаркий день вступал в свои права. Роксана не заметила, как быстрый шаг сменился медленным. Согретая лучами Гелиона, злорадно улыбалась степь. Как победительница, которой вот-вот предстоит пнуть ногой загнанную жертву.

  Девушка остановилась, бессмысленно озираясь по сторонам. Она не понимала того, что стоит. Ей казалось, что она по-прежнему продолжает движенье. Страшная картинка собственного растерзанного тела вдруг обрела новый смысл и показалась успокоением, избавлением от той усталости, что кольцами лесной змеи сковала ее по рукам и ногам.

Глава 2

   Роксане не спалось. В углу храпел дед Фокий. Ему вторила Ларетта, прижавшись к боку Роксаны.

 Скоро рассвет. Наступающий день прибавит забот и вряд ли удастся отдохнуть. Роксана перевернулась на другой бок, потревожив Ларетту.

  Рука не болела. Осталась лишь синяя полоса от железных пальцев Ханаан-дэя, обегающая запястье - благодарность за то, что спасла ему жизнь. Еще спасибо ему следует сказать за то, что не высек ее принародно, соврав до пояса рубаху. Болела душа - а рука, лишь напоминание о том, что не отправился в мир иной степняк, и виной тому - она. Напрасно объясняла себе, что спасала в первую очередь собственную жизнь. Все равно, рядом с ее жизнью рука об руку шла другая. И только благодаря ее стараниям, Ханаан-дэй спокойно спал у себя в доме, в то время как по обычаю степняков должен был бы серым пеплом кружиться над землей.

  Она так и не смогла заставить себя заснуть, поэтому первой услышала далекий крик.

  - Тревога!

  Роксана подняла голову и прислушалась. Бесконечно долгими показались ей мгновения, когда единственное слово, забытое, и оттого непривычное, вдруг всколыхнуло волну надежды в душе. Хотелось верить: то, что означало тревогу для степняков, наверняка сулило если не избавление от рабства, то, по крайней мере, перемены.

  Лежавшая рядом Ларетта вздрогнула всем телом и открыла глаза.

  - Что случилось? - тихо спросила она.

  Сон рабов чуток. Проснулась тетка Марьяна, поднял голову дед Фокий. Заворочались остальные.

  - Что? Что-то случилось?- настойчиво вопрошала Ларетта.

  Новый крик, уже подхваченный десятками голосов, заставил Роксану вскочить и буквально вытолкнул из сарая, где вповалку лежали те, кого волнение еще не коснулось.

  Во дворе царила суматоха. Мимо Роксаны носились сородичи, еще не понимающие чего и откуда ждать. Посреди двора стоял один из детей Фагран-дэя и истошно вопил. У сарая напротив степняк седлал нервно вздрагивающую лошадь.

  Роксана бросилась к соседнему дому, но на полдороге остановилась как вкопанная. Прямо на нее мчался всадник, сдерживая несущуюся галопом лошадь.

  - Яс-с-са! - закричал он и Роксана в последний момент отскочила в сторону. Ее обдало горячим дыханьем лошади и всадник пронесся мимо. Она обернулась ему вслед, но быстрее ее взгляда степняка достала стрела с незнакомым черным оперением. Она вонзилась всаднику между лопаток и тот тяжело завалился вбок. Лошадь продолжала галоп, неся на себе уже мертвого хозяина.

  - Разбойники! Разбойники! - душераздирающе кричал кто-то.

  И тут как по сигналу на деревню, с трудом пробуждающуюся от предрассветного сна, обрушилась лавина звуков. Безостановочно визжала какая-то женщина, слышалось ржание коней, пронзительный свист и предсмертные хрипы. Потом к какофонии звуков добавился звон мечей и гортанные крики кочевников.

  Темнота скрывала от Роксаны подробности. Она видела, как у входа в сарай, освещенный зажженным факелом мечутся мало что понимающие люди. У Роксаны не было никакого желания на своем примере убеждаться в том, прав ли был дед Фокий, когда доказывал, что для разбойников нет ни своих, ни чужих. Охваченная нарастающим волнением, она ринулась было за угол сарая и лицом к лицу столкнулась с Лареттой. Чтобы удержаться на ногах, Роксане пришлось схватить ее за плечо. Рука скользнула вниз по горячей и липкой влаге. Еще не понимая, что произошло, Роксана успела подхватить падающее тело.

  - Спа...сайся, - прошептала Ларетта и судорожно всхлипнула. - Не... поминай... лихом.

  - Ларетта... Ты ранена? - Роксана пыталась в темноте отыскать на теле женщины рану, чтобы перевязать, но вся рубаха была сплошь залита кровью. - Куда, куда тебя ранили?

  Ларетта не ответила.

  - Бе...ги, - сказала она. Шумное дыхание, со свистом вырвавшееся из ее легких прервалось и Ларетта затихла.

  Словно для того, чтобы Роксана заглянула в лицо смерти, улица озарилась светом близкого пожара. Ярко вспыхнула крыша дома, изрыгая в рассветное небо снопы огня. Сухое дерево занялось быстро. Огненные ручьи пробежали по крыше сарая, чтобы оттуда перекинуться на крышу соседнего дома. Треск огня обрушился на обезумевших от страха людей так, что заглушил свист, лязг оружия и мольбы о помощи.

  Роксана, превозмогая душевную дрожь, прислонила Ларетту к стене сарая. В открытых глазах, потерявших выражение, плясали языки пламени. Человеческой плоти предстоит сгореть вместе с деревней, откуда Ларетта была родом. И это казалось Роксане лучшей участью, чем оставить тело на растерзание диким стаям падальщиков. Только Ларетте видеть это было ни к чему - душа, еще не расставшаяся с телом, могла испугаться и превратиться в Отверженную. Ту, которую не принимает ни Свет, ни Тьма.

  - Покойся с миром, - Роксана закрыла мертвые глаза.

  Забрезжил рассвет. Первые лучи Гелиона с яростью пожирали огненные сполохи пожара - и уже не таким всесильным казался он в бледном свете наступающего дня.

Глава 3

 В прежние времена, до набега кочевников, редкая деревня без знахарок обходилась. Девушка в лес пойдет, да лесной змее на хвост наступит. Если успеет до дому добежать - будет жить. К кому же обращаться, если не к знахарке? Паренька малолетнего клоп укусит, так у знахарки и травы, и примочки готовы - и бегает уже пацан во дворе с ребятней. Перед Русалочьим праздником на нее одна надежда: не раздаст мужикам и парням оберегов от докучливых русалок - мешочков с зашитой Полынь - травой, жди беды. Присмотрит утопленница себе кавалера - небось, скучно одной в реке плавать - да с собой и утянет. А еще хуже: доведется столкнуться с кем из Отверженных, кого ни наш, ни иной мир, не принимает - взять хотя бы Вечного Пропойцу, Деву Капризную, Отвергнутую Жену, Дорожного Попрошайку или вовсе Мусорщика. Кто ж научит кроме знахарки как себя вести, чтобы живым остаться?

  Случалась и большая напасть: вырвется из Иного мира демон, человеческим телом овладеет, а душу убьет. На первый взгляд - человек человеком, в радость у него одна - убивать. Бывает, один такой одержимый за ночь всю деревню и вырежет. И старых, и малых не пожалеет. Что ему, бесчувственному? Только знахарка горю поможет: демона в иной мир воротит, а тело человеческое, бездушное, на костер отправит. Были времена, настрадалось Королевство Семи Пределов от нашествия демонов. Знахаркам в пояс надо кланяться за то, что избавили людей от ужаса кровавого. А есть еще такие...

  Здесь обычно мать понижала голос и Роксане приходилось прислушиваться, как бы чего не пропустить. Вот поэтому слово черное 'ведьма' звучало для нее как ругательство. Мать еще называла их 'темными знахарками'. И Роксана с ней соглашалась. Трудно называть светлыми тех, кто вместо того, чтобы спасать людей - их же и губит. Роксана слушала мать вполуха. Маленькая была, все не верилось, что эти 'темные знахарки' существуют.

  А сейчас та, в кого с детства не верилось, стояла перед ней в нескольких шагах.

  Роксана тяжело вздохнула, чтобы не застонать. Пусть не думает ведьма, что ее так легко напугать. Голова болела нестерпимо. К тому же внутри хитрой лисой в норе притаилась боль. Стоило чуть шевельнуться и тошнота комом подкатывала к горлу. Везли сюда - не церемонились. Видно от Корнила указание получили 'девку не беречь'. И руки перетянули так, что полосы кровавые на запястьях остались, и сапогом по ребрам пару раз прошлись. Но теперь-то что? Глаза у ведьмы озорные, глубокие - такая к делу подойдет с чувством и толком. Прав был Корнил, вся прошлая жизнь медом покажется.

  - Удобно? - ведьма подошла ближе к Роксане, присела на корточки и участливо коснулась железных обручей, закрепленных на щиколотках. - Молчи - не молчи, конец у тебя все равно один. Только не надо мне, чтобы ты Тьме душу отдала раньше, чем я скажу.

  Хриплый голос стих, но неподкупное эхо еще долго терзало слух бесконечными 'скажу'.

  - Где я? - выдавила из себя Роксана, с неудовольствием наблюдая за тем, как округлились от удивления у ведьмы глаза.

  - Это все? - Ведьма поднялась, склонила голову набок и рукав рубахи, едва доходящей до колен, скользнул с плеча, выставив напоказ выпирающие ключицы. - Не знаю, интересовал бы меня этот вопрос, окажись я пристегнутой железом к стене, как ты. За руки и за ноги. Я бы скорее поинтересовалась... нет, я бы скорее начала рыдать горько и безутешно, авось подействует.

  - Где я? - Роксана на мгновенье зажмурилась. Ей неприятно было видеть здоровую, пышущую здоровьем девицу. С черными волосам, в беспорядке собранными на затылке, с огромными глазами, в которых плескалось озорство - не то, над которым можно посмеяться. И даже не то, что толкает на колючие, обидные шутки. С такой ехидной ухмылкой и лихорадочным блеском в глазах берут в руки нож, вскрывают бездомной собаке живот, с тем чтобы посмотреть, что там у нее внутри?

  - Ты в Круглом зале, глубоко под землей, - черноволосая девица развела руками, приглашая полюбоваться. - Еще в стародавние времена, когда не только тебя, но может быть, и меня на свете не было, здесь проводились тайные обряды. Для чего - пока тебе не скажу. Не приведи Тьма раньше времени сердчишко не выдержит... Что я тогда Корнилу скажу?

  Ведьма замолчала, всерьез ожидая ответа.

  Роксана ее не слушала. Усталый взгляд манили свечи, стоявшие на полу и отбрасывающие слабый свет на черные зеркала, вмурованные в стены. Каменный свод терялся в непроглядной вышине, но сама мысль о том, насколько хрупка преграда, удерживающая тяжесть лежащей на ней земли, внушала суеверный ужас. Сильнее каменных стен, по которым змеились глубокие трещины, Роксану пугал загадочный круг, выжженный неистовым огнем на каменном полу. Ее босые ступни упирались в желоб, с которого начинался и которым заканчивался круг. И как она ни старалась убрать ноги, схваченные железными обручами подальше от жирной, навеки въевшейся в камень грязи - у нее ничего не получалось.

  Холод, соскучившийся по теплу, пробирал тело до костей. Рук, также схваченных обручами, намертво вбитыми в стену, она не чувствовала вовсе. Они первые приняли на себя мертвенный холод, исходящий от камня. Пока были силы, девушка старалась не касаться стены спиной. Но ведьма все говорила и Роксане приходилось если не отвечать, то стараться по возможности гордо - если бесстрашно не получается - взирать на мучительницу. Снисходительная усмешка, высокомерно прищуренные глаза, все это требовало столько сил, что ни на что большее их не хватало. И когда она в изнеможении коснулась стены всем телом, холод, как надоедливый кавалер стал исподволь подбираться к сердцу.

Глава 4

  - Смотри, - Ириния пихнула Роксану вбок. - Опять пришел.

  Корнил стоял у самой клетки, широко расставив ноги, будто ждал, что вот-вот непокорная рабыня бросится на него, вгрызаясь зубами в железные прутья. Темные брови сошлись у переносицы. Опаска тенью набегала на хмурое лицо главаря разбойников. Корнил приходил каждый день, изучал Роксану с безопасного расстояния и уходил ни с чем.

  Чаще всего Роксана отвечала ему тем же изучающим взглядом, иногда старалась его не замечать и очень редко не замечала его на самом деле. Ей нечем было его удивить, поэтому ей приходилось изо дня в день терпеть его молчаливое присутствие. Ириния говорила, что видела Корнила и ночью, когда однажды вставала по нужде к отхожей яме, вырытой в углу клетки и стыдливо прикрытой дощечкой.

  Роксана могла только догадываться, чего именно ждал от нее суровый главарь. События той ночи отпечатались в памяти как диковинный сон. И так же как сновидение - сколько его ни храни - со временем распалось на отдельные фрагменты. Беснующаяся в круге ведьма, душа, витающая под куполом подземного дворца, внушающее страх существо, сидящее у ног - где сон, где явь? Реальной была рана на ноге, от которой через день не осталось и следа, да стертые железом запястья и щиколотки, впрочем, доставлявшие столько же неудобств, сколько и рана на ноге.

  Недолго предстояло Корнилу любоваться рабыней, оставшейся в живых вопреки его воле. Поговаривали, что через неделю большим караваном разбойники повезут рабов в Гранд на ярмарку, где каждого ждала своя судьба. На севере рабыням предстояло заново обретать место под лучами Гелиона, и неизвестно еще, как вспомнится прежняя жизнь, вполне может так статься, что кнут - малым наказанием покажется.

  И свежеиспеченных рабов, из которых один по-прежнему каждый день проверял железную клетку на прочность, тоже ждала новая жизнь.

  Скрыть от рабов приготовления к поездке было невозможно, поэтому никто не удивился, когда через неделю после памятной для Роксаны ночи, ранним утром вооруженные до зубов разбойники вывели рабынь из опротивевшей клетки и погрузили на повозки. Девушки, привыкшие подчиняться чужой воле, безропотно заняли свои места. Чего нельзя было сказать о степняках, так и не смирившихся с собственной участью. Их выводили по одному, соблюдая осторожность. Но даже у Фагран-дэя хватило здравого смысла не предпринимать попыток к бегству - веревочная петля, того затянутая на шее, располагала к этому как нельзя лучше.

  Десяток повозок, каждая запряженная четверкой лошадей гигантской змеей растянулись по грязной дороге. Пыль, едва прибитая кратковременным дождем, согретая лучами Гелиона, скоро облаком заклубилась под колесами. Роксана то и дело чихала, но места у борта повозки не меняла. Матерчатый полог, закрепленный на железных осях и призванный скрывать содержимое повозок от посторонних глаз был сорван. Частая решетка по-прежнему делила небо на квадраты.

  Иринии, не отходившей от Роксаны ни на шаг, и место досталось в одной повозке. После давнего разговора Леон тоже старался держаться в непосредственной близости. Ощущая себя курицей, окруженной цыплятами, Роксана ловила себя на том, что эти молчаливые, полные нелепой надежды глаза, вселяют ей чувство уверенности в том, что она действительно может им чем-то помочь.

  Влажный воздух и близость реки меняли окружающую природу. По обеим сторонам дороги тянулось редколесье. Конечно, до настоящих лесов, тех, что своим величием поражали воображение, было еще далеко. Но буйное цветение низких кустов багряника, встречавшего и провожавшего обоз с рабами, радовало глаз праздничным красным цветом.

  Леон сидел рядом с Роксаной. С той ночи, когда она вернула его к жизни, он смотрел на нее как смотрит собака, оставшаяся без хозяина. Такая молчаливая признательность пугала девушку. Тем, что находила отклик в душе - чувство ответственности за жизнь другого человека.

  Был еще один человек, питающий к обществу Роксаны болезненное пристрастие, однако к рабам он не имел никакого отношения. На одинаковом расстоянии от повозки, не удаляясь и не приближаясь - на поджарой кобыле солодовой масти ехал Протас. Темные кудри закрывали пол-лица, но это не мешало короткому острому взгляду время от времени вырываться на свободу. Тогда Роксане приходилось дарить ему ответный - не хотела, чтобы у него сложилось обманчивое впечатление будто она его боится. Эта бестолковая игра в пятнашки продолжалась до тех пор, пока девушке не надоело.

  - Я бы на твоем месте не стал бы радоваться, что в живых остался.

  В первый момент Роксане показалось, что Протас разговаривает с лошадью. Уж больно ласково звучали его слова, а рука в такт словам нежно похлопывала норовистую лошадь по холке. Сомненья развеялись сразу после того, как разбойник убрал волосы со лба и посмотрел на нее в упор.

  - Гаденыш. Жаль, что жив остался, - в самое ухо шепнула Ириния. На ухабе повозку тряхнуло и ей пришлось изо всех сил вцепиться в железный прут.

  - И зубы бы не скалил, - Протас опять похлопал лошадь и та, в благодарность за ласку действительно оскалилась, показав зубы.

  Роксане показалась забавной такая игра и она усмехнулась. И успела удивиться: нет худа без добра - всего пара месяцев прошла без кочевников и уже улыбаться научилась! Ее усмешка хлестнула Протаса как удар плетью. Рука его, удерживающая поводья, сжалась в кулак.