Чертова погремушка

Пролог

Таинственный артефакт - наследство умершего дяди - исполняет самые заветные желания близнецов Кости и Лены. Однако они даже не могут предположить, какой дорогой ценой обойдется им это: "чертова погремушка" едва не разрушит их жизни. Смогут ли они найти выход из тупика и избавиться от власти темных сил?

- Знаешь, что бы я сделал в первую очередь, если б разбогател? – спросил Костя, пододвигая кресло поближе к обогревателю.

- Уехал бы жить в теплые края, - буркнула я, кутаясь в плед.

Брат посмотрел на меня озадаченно.

- Ты мыслишь масштабнее, - вынужден был признать он. – Я думал об автономной системе отопления.

- Плебей! – я презрительно фыркнула.

Наверно, в другое время между нами непременно началась бы тонкая и язвительная пикировка, но в квартире было так холодно, что сарказм замерзал на пути от мозга к языку. Декабрь в этом году выдался лютый, а тут еще во дворе прорвало теплотрассу, по ночам термометр, висящий на кухне, показывал всего десять градусов. Может быть, живи мы в обычной малогабаритной квартирке, она и согревалась бы от дыхания обитателей, но нашу огромную «сталинку» с потолками в три с лишним метра не спасал даже мощный обогреватель. Оставалось только напяливать на себя сто одежек, забираться под пледы и пить обжигающий чай. Кстати, как раз в этот момент чайник на кухне издал пронзительный визг.

- Ты! – одновременно сказали мы с Костей, уставившись друг на друга гипнотизирующим взглядом.

Победила, как обычно, я. Мы с Костей близнецы, но поскольку я родилась на двадцать минут раньше, всегда считалась старшей, и брат мне чаще всего подчинялся. Ворча себе под нос что-то нелестное в мой адрес, он отправился на кухню, повозился там несколько минут и прикатил сервировочный столик с чайником, чашками и всем остальным, необходимым для обстоятельного чаепития.

- Может, помечтаем? – спросил Костя, наливая себе вторую чашку. – Надоело уже в телепузер пялиться, все одно и то же.

- О чем? О том, как разбогатеть?

- Лучше как в детстве.

- О волшебной палочке? – поморщилась я. – Извини, но меня это уже давно не увлекает. Я бы помечтала об удачном замужестве. Или о хорошей работе. Чтобы ближе к реальности.

- Ну зачем обязательно о волшебной палочке? Помнишь, мы говорили: вот было бы здорово летать, как Ариэль. Или читать мысли других людей. Или…

- Знать и уметь все на свете. Помню, конечно. И тебе до сих пор этого хочется?

- Ну… - Костя смущенно уткнулся в чашку. – Бывает иногда. Например, когда ты дуешься на меня неделю подряд и говоришь, что вовсе не обижаешься. Или когда девушка говорит, что я ей нравлюсь, но ей нужно проверить свои чувства, прежде чем ложиться со мной в постель. Интересно, что вы думаете при этом на самом деле?

- Неужели тебе действительно хочется это знать? – усмехнулась я. – Поверь, не стоит. Многие знания умножают печаль. Скорее всего, девушка думает, как бы подинамить тебя подольше, поесть-попить-потанцевать за твой счет, вытянуть всяких подарков, а потом удалить твой номер телефона и забанить в соцсетях. А я просто жду, когда у тебя заговорит совесть и ты, наконец, внесешь в казну свою долю общих расходов.

Как часто потом я вспоминала этот наш разговор. Бывают в жизни такие моменты, которые словно предупреждают о том, что произойдет потом. Только вот понимаем мы это гораздо позже, когда все уже случилось и изменить ничего нельзя. И если бы мне пришло в голову написать книгу о последующих событиях, кардинально перевернувших нашу жизнь, наверно, я использовала бы сцену чаепития в холодной квартире в качестве пролога.

Дневник. Часть 1

Месяца через два я вернулась с работы позже обычного и слегка навеселе. Один из сотрудников нашей компании отмечал день рождения, а у другого родился сын. Виновники торжеств скооперировались и накрыли стол. Впрочем, особого веселья не получилось. Говорили все больше на унылые темы – о политической ситуации, росте цен и очередной задержке зарплаты. Мне стало скучно, и я сбежала.

Костя обнаружился на кухне в компании блондинки глуповатого вида. Он поил ее моим колумбийским кофе, да еще из моей же чашки, чего я просто не могла вынести. Кроме того принятый три года назад мораторий на привод в нашу квартиру лиц противоположного пола никто не отменял. Тогда я вернулась домой после развода, а Костя выгнал свою гражданскую жену Полину, и мы (скорее, все-таки я, но это неважно) постановили: квартира – наше privacy, а все романы – за периметром. Нет, в гости – всегда пожалуйста, но эта парочка явно только что вылезла из постели.

Наверно, выражение моего лица было довольно красноречивым, потому что Костя, даже не познакомив меня со своей Дульсинеей, не слишком нежно потащил ее к выходу. Возможно, надеялся, что за то время, пока он будет провожать ее, я остыну, но просчитался. Разглядывая свою чашку, оскверненную бледно-розовыми мазками помады (и почему, интересно глупые блондинки так любят этот противный цвет?), к возвращению братца я дошла как раз до точки кипения. Мы с ним принадлежали к той категории близнецов, которые хоть и любят друг друга, но яростно ссорятся по поводу и без. И в тот момент я готовилась обрушить на него самый настоящий девятый вал, но намерению моему, как пишут в романах, не суждено было осуществиться.

Не успела я открыть рот, как зазвонил городской телефон. Посчитав это спасительным даром судьбы, Костя с готовностью схватил трубку.

- Слушаю вас! – сказал он с идиотской приветливостью и состроил невидимому собеседнику сладкую улыбку.

Но как только невидимый собеседник начал излагать ему свою информацию, улыбка с Костиного лица стремительно сбежала. Он нахмурился и крепко сжал кулак свободной руки.

- Да, мы выезжаем.

Положив трубку, Костя хмуро посмотрел на меня.

- В общем, Ленка, давай пока разборки закончим. Одевайся, едем в больницу. Дядя Паша под машину попал. Говорят, до утра вряд ли доживет. Хочет нас увидеть.

Всхлипывая и вытирая кулаком слезы, я оделась, как солдат по тревоге. На улице мы поймали такси и уже через двадцать минут входили в вестибюль Елизаветинской больницы.

Свирепого вида медсестра в несвежем халате ни в какую не хотела нас пускать, долго звонила куда-то, но все-таки сдалась.

- На второй этаж и в конец коридора, - буркнула она, повесив трубку, и снова схватилась за вязание. – Только там врач сейчас. Будете ждать.

Мы поднялись на второй этаж, нашли нужную палату и сели на жесткую банкетку рядом с дверью. Разговаривать не хотелось. Поверить в то, что дядя Паша может умереть, никак не получалось.

Наши с Костей родители погибли в автокатастрофе, когда нам исполнилось по десять лет. Мы остались с бабушкой Ниной, маминой мамой. Кроме нее и маминого старшего брата дяди Паши родственников у нас больше не было.

Впрочем, видели мы его нечасто. Картограф-геодезист, он три четверти года проводил в экспедициях, а зимой трудился в НИИ, обрабатывая полученные результаты. Дядя Паша приезжал к нам время от времени, привозил скромные подарки, водил в зоопарк и в кафе-мороженое. А еще рассказывал тысячи удивительных историй о местах, где до него не ступала нога человека – а если и ступала, то человек этот, хозяин ноги, зафиксировать сей факт на географической карте не удосужился. Он казался нам добрым, умным и вообще замечательным – почти как папа. И мы с Костей страшно переживали, что у него никак не получается найти себе жену. Даже пытались познакомить с нашей незамужней учительницей географии. Но дядя Паша только отшучивался: ну какая жена вытерпит его бесконечные разъезды.

А еще он был человеком загадочным. Например, без всяких ивовых прутиков и глиняных горшков мог определить, где под землей проходит водяная жила. Когда вышел на пенсию и перестал ездить в экспедиции, соседи по дачному поселку частенько обращались к нему с просьбой указать место для рытья колодца. Дядя Паша никогда не отказывался. Медленно шел по участку, пристально глядя себе под ноги, и мне казалось, что он видит сквозь землю. Наконец останавливался и говорил: «Здесь». И ни разу не ошибся.

А еще он однажды точно указал место в лесу, где убийцы зарыли труп молодой девушки. «Как вам это удалось?» – с подозрением посмотрел на дядю Пашу полицейский капитан. «Я экстрасенс», - скромно потупился тот. Правда, потом все же объяснил, что заметил двоих мужчин, которые сидели и курили рядом с разворошенной лесной подстилкой. Ему и в голову не пришло, что они зарыли в этом месте труп. Но когда девушку стали разыскивать, тогда и вспомнил. Капитан, похоже, поверил, а мы с Костей – нет.

Посовещавшись, мы с ним решили, что дядя Паша на самом деле видит то, что находится под землей. «Дядь Паш, а ты можешь найти клад?» – приставали мы к нему. «Клад? Конечно, могу, - усмехался он в седые усы. – Только сначала нужно его зарыть. А потом снова найти».

Но через несколько лет он и правда нашел клад. Правда, не под землей, а в чулане своей коммуналки на Садовой. Замурованную в стене шкатулку с драгоценностями. Клад сдал и получил свои законные двадцать пять процентов – столько денег, что смог купить неплохую двухкомнатную квартиру в Купчино.

Дневник. Часть 2

День похорон выдался хмурым. С неба сыпалась мелкая жидкая грязь, то ли дождь, то ли снег. Ноги разъезжались на горбатом льду, поблескивающем в лужах.

В морге меня ожидал неприятный сюрприз. Санитар, которому я отдала одежду для похорон, рассказал, как надевал дяде Паше на шею крестик. Цепочка порвалась, и крестик закатился в щель в полу. Достать не удалось. Порванную цепочку санитар отдал мне. Поскольку крестик был даже не серебряный, а самый простой, то ли оловянный, то ли алюминиевый, заподозрить санитара в воровстве я не могла. И все равно расстроилась.

После смерти родителей бабушка часто водила нас с Костей в церковь. Костя там откровенно скучал, а мне нравилось. Что касается дяди Паши, то он к религии был совершенно равнодушен. И все же я считала, что крещенного человека, не считавшего себя атеистом, надо отпеть. А как отпевать без креста? Я с таким трудом нашла его в дядиной шкатулке среди старых часов и запонок. И что теперь? Купить в церкви и надеть там? Или просто положить крестик в карман пиджака?

- Делов-то! – хмыкнул Костя, вытягивая из-под воротника рубашки цепочку. – Наденьте мой, если так уж приспичило.

- Это же твой крестильный, - попыталась возразить я, но он с досадой отмахнулся.

Отпевали дядю Пашу в небольшой кладбищенской церкви. Буквально с первых минут я поняла: что-то идет не так. Да какое там «что-то»! Все было не так! Трое певчих, стоявших неподалеку от гроба, отчаянно фальшивили, путались, роняли ноты и с недоумением посматривали друг на друга: что происходит-то? Священник запинался, пускал петуха, а кадило никак не желало разгораться. Свечи у нас в руках то и дело гасли, словно от порывов ветра.

Вдруг я заметила, что бабки-свечницы начали нервно перешептываться, поглядывая на гроб. Осторожно сделав пару шагов вперед, я увидела на дядином лице гримасу боли и ужаса. А ведь в начале отпевания оно было совершенно нормальным – спокойным и умиротворенным.

Я толкнула Костю под локоть и легонько кивнула в сторону гроба.

- Что за дьявол? – сказал он.

В этот момент хор перестал петь, священник в очередной раз запнулся, и Костины слова прозвучали так громко и отчетливо, что все начали оборачиваться в нашу сторону. А я вдруг услышала тихий смех, и было в нем что-то ужасное. У меня задрожали руки, по спине потекли струйки ледяного пота. Я оглянулась. Никто не смеялся.

Почудилось? Но через секунду я почувствовала, что не могу дышать. Воздух стал странно густым, плотным – и колючим. Он застревал в горле, царапал, раздирал его. В ушах зазвенело, виски сдавило. Последнее, что я запомнила, - капли горячего воска. Они падали со свечи на руку, а я смотрела на них и совершенно не ощущала боли…

Что-то мокрое и холодное прикоснулось к моему лицу. Вдох – и воздух прохладно скользнул в легкие. Я открыла глаза.

Мы с Костей сидели на скамейке у церкви, он прикладывал к моему лицу грязноватый снежок.

- Ленка, а ты часом не беременная? – спросил мой ласковый братец. – Что за фокусы? Грохнулась в обморок, как институтка. Еле выволок. Тебе бы на диету сесть, килограммчиков пять-десять сбросить.

- Кость, что это было?

- Что «это»?

- Ну, ты же видел! Лицо!

- А что лицо? Ну, свет, наверно, так упал. Да и вообще, покойники, они все такие – страшные.

- Но он же не был страшным в начале! – я вырвала у Кости снежок и с яростью отшвырнула в сторону. – А крест? А свечи? А певчие? А?..

- Прекрати! – Костя стукнул кулаком по скамейке. – Что за истерика еще? Что ты за бред несешь?

Я открыла рот, чтобы ответить, но тут из церкви вынесли гроб.

Крематорий, поминки… Я не могла дождаться, когда все закончится и мы останемся одни: поминали в нашей квартире - ближе к кладбищу. Хотелось поскорее принять снотворное, лечь и уснуть. Костя со мной не разговаривал, но если наши взгляды встречались, на его лице проскальзывало явное раздражение. А если б я ему еще и о смехе рассказала? Он бы точно решил, что я рехнулась.

На следующий день я проснулась хоть и с тяжелой после снотворного головой, но страхи мои сами собой улетучились. На улице ярко светило солнце, и все вчерашнее показалось нелепой фантазией.

Однако вечером, когда мы с Костей встретились после работы и поехали в Купчино, мне опять стало не по себе. Каждый шаг давался с трудом. К тому же сильно похолодало, в лицо дул порывистый ветер. Больше всего на свете мне хотелось развернуться и рысью побежать обратно к метро. Но я представила презрительно оттопыренную Костину губу и сдержалась. И правда, что за глупости?!

В квартире было отчаянно холодно, и мне стало еще страшнее, пока не вспомнила, что сама открыла форточку, когда приезжала за одеждой.

- Ну, и что с хатой делать? - Костя плюхнулся на диван в гостиной. – Продадим? Сдавать будем? Или устроим здесь дом свиданий? А что, составим график…

- Заткнись! – прошипела я.

- Да-да, - Костя закатил глаза к потолку. – Как же я забыл, а? Дядю только вчера похоронили, а я тут такие ужасные вещи говорю, да? До чего ж ты, Ленка, меня достала уже. Ладно, потом насчет квартиры решим, не горит. Давай-ка завещание искать. И дневник этот самый. Могла бы и сама пошарить, когда одежду собирала. Неужели не интересно было?

Дневник. Часть 3

В семидесятые годы прошлого века в Сибири хватало мест, куда картографы со своей аппаратурой еще не добрались. Крупномасштабная аэросъемка имелась, а вот подробных карт, где значился бы каждый ручей, родник и охотничья заимка, - нет. Да и рельеф местности с воздуха определялся тогда довольно приблизительно.

Ликвидация этих белых пятен производилась следующим образом. Группу картографов вертолетом забрасывали в тайгу, как только сходил снег. Оборудовалась база. Запланированный под съемку участок разбивался на квадраты. Целыми днями навьюченные теодолитами, нивелирами и прочими причиндалами картографы, как муравьи, исследовали каждую впадинку и высотку, фотографировали каждый ручей или приметный валун. С наступлением морозов экспедицию сворачивали. Если же съемку за сезон полностью закончить не успевали, весною группа возвращалась.

Так случилось и в тот раз, о котором писал в дневнике дядя Паша. Работы оставалось еще много, а по ночам температура уже опускалась хорошо ниже нуля. Со дня на день ожидали вертолет.

База располагалась на берегу озера у подножья невысокой горушки. Точно такая же горка высилась на другой стороне. Вообще-то правила запрещали ходить по маршрутам в одиночку – мало ли что. Но в тот день дядя Паша инструкцию нарушил. Погрузил в лодку аппаратуру и поплыл на другой берег, чтобы снять с вершины дальней горы гору ближнюю.

«Опыта у меня было еще маловато, зато слишком много гонору и самоуверенности. Это была моя третья экспедиция, и я считал, что уже могу свысока смотреть на всякие правила и инструкции, - писал он в дневнике. – За что и поплатился».

Противоположный берег был довольно крутым, дядя Паша просто втиснул лодку между двумя камнями, полагая, что хорошо укрепил ее. Поднявшись на вершину горы, он сделал всю необходимую работу, занес результаты в журнал наблюдений и спустился вниз. И только сложив аппаратуру в лодку, понял, что забыл журнал на горе. Вернувшись за ним, поспешил обратно, под ноги смотрел не слишком внимательно, наступил на «живой» камень и полетел вниз. Сломал ногу и несколько ребер, ушиб голову и от боли потерял сознание. И очнулся только глубокой ночью, от сильного холода.

Оторвав от рубашки полосу ткани, дядя Паша соорудил из двух найденных на ощупь палок шину для сломанной ноги, дождался утра и пополз вниз. Но лодки на берегу не оказалось. Как выяснилось позже, волной ее выбило из камней и увело на середину озера.

Он принялся кричать и махать руками в надежде, что его услышат на том берегу. Ему даже костер было не разжечь – спички выпали из кармана во время падения. Приглядевшись внимательнее, дядя Паша увидел, что на базе нет ни одного человека. И понял: пока он лежал на склоне горы без сознания, за экспедицией прилетел вертолет.

Но почему не дождались его, не отправились на поиски? Почему бросили в тайге одного – на верную смерть?

Лодка! Они увидели на воде пустую лодку с аппаратурой для съемки. А может, и перевернувшуюся. Решили, что утонул. И искать не стали. Да и как искать на дне без водолазов?

Два дня дядя Паша добирался до базы на берегу озера. Раньше это расстояние он мог пройти за несколько часов. Но теперь приходилось или прыгать на одной ноге, опираясь на палку, или ползти. Особенно на второй день пути, когда от голода начала кружиться голова. Кроме десятка чудом не осыпавшихся с кустов ягод и случайной сыроежки во рту у него не было ни крошки.

База действительно оказалась пустой, с заколоченными окнами и дверью. Впрочем, доски дядя Паша отодрал легко, заколачивали-то не от людей, которых не было вокруг на сотни километров, а от зверей.

Обшарив все полки и углы, он нашел немного посуды, спички, соль, топор и пару капканов. Ему повезло, что экспедиция растянулась на два сезона, иначе на базе не осталось бы абсолютно ничего, и его точно ждала бы смерть. А на берегу обнаружился наполовину полный мешок пшена. То ли потеряли при погрузке, то ли просто решили не брать лишнее и выбросили.

Первое время дядя Паша с утра до вечера сидел на берегу, варил на костре пшенную кашу и молил бога о спасении. Он вырос в семье, где веру не выбросили на свалку истории, а осторожно припрятали в укромное местечко на черный день. Детей крестили, на Пасху пекли кулич, а в затасканных повседневных «слава богу» или «не дай бог» иногда проскальзывало что-то давно забытое, сладостное и волнующее. И вот черный день настал. Он не знал ни одной молитвы, но как мог просил бога спасти его.

Однако день шел за днем, а бог на помощь не торопился. И вот однажды утром дядя Паша проснулся и сказал ему в сердцах: «Нет тебя. А если и есть, то тебе на меня наплевать. Так что придется мне надеяться только на себя». С минуту ждал, испугавшись собственной дерзости, не убьет ли его молнией или как-нибудь иначе, а потом еще больше убедился в своей правоте. И принялся за работу.

Нога сильно болела, но выхода не было. До снега и морозов предстояло обеспечить себя едой и топливом. А если повезет, то и теплой одеждой. Теперь кашу свою дяде Паше приходилось делить с рыбами. Прикормив окуней, он вылавливал их из воды прямо руками, потрошил и вялил на жарком еще солнце. Часть рыбы шла на наживку для капканов.

В первую же ночь в них попались два соболя. Шкурки дядя Паша снял, тщательно отскреб от мяса и повесил сушиться. Одну тушку засолил, второй снова начинил капканы. На этот раз добычей стали соболь и лисица. Распустив мешок из-под пшена на нити, он наделал силков, куда попадались птицы и даже зайцы. Скоро у него уже был изрядный запас мяса и шкурок, из которых получились чудовищные на вид, но теплые шуба, шапка и даже сапоги. А еще он собирал грибы, ягоды, съедобные травы и корешки, хвою, чтобы делать отвар от цинги.

Дневник. Часть 4

- Да-а… - протянул Костя и почесал в затылке. – Это все?

- Нет. Но дальше в основном координаты и описания мест, где он находил какие-то залежи. Когда был в экспедициях. Золото, серебро, алмазы, металлы всякие. Отмечал на карте красным. Ну, ты понимаешь, сам он эти месторождения в одиночку не мог разрабатывать, а говорить кому-то не торопился. Да и что бы он сказал? «Я тут, товарищи, сквозь землю золотую жилу увидел»? Кстати, он не только сквозь землю, но и сквозь воду видел. Там на карте одно место указано на Северной Двине, где уйма раковин-жемчужниц. Речной жемчуг, конечно, дешевле морского, но все-таки тоже ценится.

- Ну, он и сквозь стены видел, - усмехнулся Костя. – Помнишь клад в чулане?

- Клады он находил часто. Об этом тоже упоминается, но мельком. У него были знакомые антиквары, ювелиры, которым он продавал драгоценности. Странно, мне бы и в голову не пришло, что дядя Паша был таким… скопидомом. Все копил и копил деньги. Только на квартиру и потратился.

- Мне другое странно, - Костя нежно поглаживал толстые пачки банкнот. – Как его накопления не сгорели в начале 90-х. Баба Нина говорила, что у нее на книжке деньги на машину лежали – все пропало.

- Откуда ты знаешь, может, и сгорели. Может, у него намного больше было. Рублевые счета открыты уже после этого. А в евро – вообще несколько лет назад.

- Ладно, Лен, это все лирика, - Костя принялся строить из денежных пачек башню. – Давай-ка подумаем, как нам добыть эту самую хреновину, погремушку эту чертову.

- Кот, ты с ума сошел?! – я аж задохнулась от возмущения. – Ты что, не понял ничего? Это же на самом деле… чертова погремушка. Это ведь дьявол дяде Паше приснился, а никакой не бог.

- Да прекрати ты чушь молоть! – заорал Костя. – Да, дьявол! С рогами и хвостом! Приснился и во сне подарил волшебный шарик. Дядька же писал, что треснулся башкой. Вот и снилась ему хрень всякая.

- Да. И шарик тоже приснился. И денежки вот эти, - я толкнула башню, и она рассыпалась, пачки попадали на пол, и Костя проворно нырнул за ними под стол. – Денежки эти нам тоже сейчас снятся. Знаешь, Котик, есть такая философская система, солипсизм называется. Даже не система, а доведенный до абсурда эгоцентризм. Есть только я, а остального мира не существует – он мне просто снится.

- Уймись, а? – вполне мирно предложил Костя, снова усаживаясь в кресло, но я разошлась не на шутку.

- И не подумаю! Объясни мне, пожалуйста, откуда тогда, по-твоему, взялась эта штука?

- «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам», - с подвывом продекламировал Костя. – Я так думаю, это какая-то инопланетная техника, только и всего.

- «Только и всего!» - передразнила его я. – Сам ты… идиот инопланетный! Не верю я ни в НЛО, ни в зеленых человечков. И вообще в жизнь на других планетах.

- Да мне плевать, во что ты там веришь или не веришь. Я собираюсь найти это место и достать шар. Дядька записал, где это?

- Записал, - вздохнула я. – И даже на карте отметил. Кость, я тебя очень прошу, не надо. Во-первых, столько лет прошло. Может, его и нет там уже давно. Во-вторых, это же дикая глушь.

- Вот и посмотрим, там или не там. А глушь – ну и что? Наймем вертолет. Денег-то у нас – о-го-го!

- Вот именно, - я чуть не плакала, понимая, что переубедить его вряд ли удастся. – Неужели нам с тобой этих денег не хватит? Хочешь, я тебе еще из своих отдам? Только не надо, пожалуйста, туда ехать. Ты прочитай последнюю запись, - я протянула Косте дневник.

- «Она снится мне каждую ночь, - недовольным тоном «ладно, только отвяжись» начал читать Костя. – Я хочу еще раз увидеть ее, взять в руки, почувствовать то тепло, услышать звон колокольчиков. Заглянуть в ее глубину. Снова увидеть то, что увидел тогда. Почему только я не взял ее с собой? Но я не мог. Как бы я объяснил на контроле в аэропорту, что это? Я скучаю по ней, уже много лет. Чтобы поехать туда, нужны большие деньги. Они у меня есть, но я не могу с ними расстаться. Каждый потраченный рубль причиняет мне настоящую физическую боль. И я вынужден скрывать это, чтобы Костя с Леной не считали меня отвратительным скрягой.

А я и есть отвратительный, мерзкий скряга. Скупой рыцарь. Они привозят мне деньги, потому что думают, будто я живу на свою жалкую пенсию. А я беру. Потому что действительно живу на пенсию и на их деньги. А все остальное… А ведь по сравнению со мной они нищие, хуже, чем нищие. Я мог бы отдать им все, чтобы они ни в чем себе не отказывали, ездили по свету, пока молодые. Но я не могу, не могу! Что за наказание? Если только после моей смерти.

Наверно, мне недолго осталось жить. У меня ничего не болит, и для своего возраста я неприлично здоров. Но мне нет от жизни никакой радости. Только сиюминутные удовольствия. Даже не удовольствия, а физическое удовлетворение – от еды, сна, посещения туалета. Одна радость, нет, не радость, а страсть, истощающая до полного изнеможения, - это поехать в какую-нибудь глубинку, найти развалины бывшей дворянской усадьбы, побродить там и вдруг увидеть в земле сундучок или горшок. Выкопать, привезти домой, почистить, рассортировать, продать. Двадцать раз пересчитать плотные, шершавые бумажки.

Синее озеро. Часть 1

И все-таки я решила ехать с ним. Ну вот не могла махнуть рукой: делай как знаешь, моя хата с краю. Если б с Костей что-то случилось, я бы себе не простила. С детства мне говорили: ты – старшая и поэтому отвечаешь за Костика. Конечно, мое двадцатиминутное старшинство мало что значило, но поскольку я всегда была серьезнее и спокойнее, родители и бабушка поручали мне следить за Костей, а не наоборот. К тому же его постоянные пассажи о том, что найденные клады он будет употреблять не только на свои нужды, но и на благотворительность, потихоньку начали меня гипнотизировать. А что, если правда, думала я, вдруг зло можно как-то обернуть к добру.

В июне Костя уволился с работы, а я взяла отпуск. Моя часть денег лежала на карте, но он уговорил меня снять их.

- Ты совсем рехнулась, да? – вопил он. – Мы с вертолетчиком будем картой расплачиваться, да? Продукты по ней в сельпо покупать?

В конце концов я сдалась окончательно. Мы купили рюкзаки, палатку, плотные камуфлированные костюмы, сапоги, жутковатые брезентовые шляпы. К костюмам пришли дополнительные внутренние карманы для денег. Долго обсуждали маршрут.

Дядя Паша подробно описал в дневнике место, где спрятал свою находку, и отметил его на карте. Но вот как попасть туда, мы не знали. Обшарили интернет и выяснили, что нужно долететь до Красноярска, пересесть на самолет местной авиации и добраться до села Пятиреченское. Скорее всего, именно оттуда экспедиция дяди Паши летела на вертолете до Синего озера.

Складывалось все на удивление удачно. Рейс удобный, билетов завались. И даже прогноз погоды на неделю более чем благоприятный. Мне невольно вспомнилась поговорка: «словно черт ворожил». А почему бы и нет? Наверняка он был страшно рад: еще два жадных дурачка сами спешили в его сети.

В Красноярск мы вылетели рано утром.

И опять все шло просто неправдоподобно гладко. И пробок на дорогах не было, и место на стоянке нашлось удобное, и рейс не задержался ни на минуту. И даже обед принесли вполне съедобный.

- Вот увидишь, все это кончится плохо, - бурчала я. – Не может все быть так хорошо, да еще в таком деле.

- Ты противоречишь сама себе, - хмыкнул Костя, не отрываясь от глянцевого журнала. – Если шар действительно дьявольский, то в его интересах, чтобы мы благополучно добрались туда и погубили свои бессмертные души. В смысле, в интересах дьявола.

- Идиот! – прошипела я.

- Ну и пусть! – Костя показал мне язык и перевернул страницу.

Ох, как я ненавидела в этот момент и его, и себя, и покойного дядю Пашу, и весь свет оптом. Бывает, человек теряет в результате несчастного случая ногу или руку. Или вообще способность передвигаться. Можно винить в этом кого угодно. Но ничего не изменится. Остается либо плакать, либо пытаться принять ситуацию такой, как она есть, и выжать из нее хоть крохотный, но плюс. В этой ситуации я, как ни старалась, нашла только один плюсик: совесть не будет грызть меня из-за того, что я бросила Костю – при любом раскладе.

Перелет занял пять часов. Обычно я панически боялась летать, но в этот раз было как-то все равно. Когда наваливается мигрень, мало беспокоит стрелка на колготках.

Красноярск встретил нас ярким солнцем. К моему удивлению, было довольно тепло.

- Ты думала, в Сибири вечная зима? – презрительно фыркнул Костя. Похоже, ему нравилось представлять меня кромешной дурой.

До самолета на Пятиреченское оставалось еще прилично времени. Оказалось, нам здорово повезло, потому что некоторые местные рейсы не были регулярными: когда два раза в неделю, когда раз, а то и реже. Прилетели бы в Красноярск завтра – и куковали бы дня три.

В ожидании рейса мы набрели на ресторанчик - похоже, местный центр культурной жизни, и неосторожно подзаправились. И осознали масштаб оплошности, едва завидев самолет. Он был крохотный – десятка на два пассажиров – и выглядел не более надежным, чем фанерный кукурузник. Даже Костя изменился в лице, а меня на всякий случай затошнило.

- А пакеты гигиенические у вас дают? – спросил Костя летчика в потрескавшейся бурой кожанке, который прохаживался у металлической лесенки-трапа, наблюдая, как в самолет грузят тюки с почтой. Стюардесс на подобных летающих гробах, разумеется, не водилось.

- Енто прокладки бабские, чо ли? – удивился летчик и перевел взгляд на меня.

- Нет, это кульки бумажные, куда блевать! – рявкнула я.

- А вы, ребята, слабаки, - презрительно сплюнул летчик. – Нет у нас кульков блевацких. В обычные рвите.

Какая-то бабуля, сжалившись, протянула нам грязноватый полиэтиленовый пакет, один на двоих. Выглядела она, несмотря на более чем солидный возраст, бодрой и крепкой – настоящая сибирская бабка. Да и остальной народ: молодухи, дети, диковатого вида бородатые мужики – залезали в самолет безо всякой опаски.

- Впервой? – спросил нас старичок в шляпе разбойничьего фасона. – Ничаво, долетим. Енто только первые раз двадцать страшно, а потом уже ничаво.

Мы забрались в самолет последними. Металлическая дверь за нами захлопнулась с душераздирающим скрежетом. Пассажиры, весело переговариваясь, рассаживались на узких скамьях вдоль стен, запихивая баулы себе под ноги. Нам достались места в хвосте.

Синее озеро. Часть 2

Ночь запомнилась сплошным кошмаром. От Верки тянуло ровным печным жаром, комары звонко пели свою занудную песню. Кровать покачивалась и плыла в межзвездном пространстве. Снились мне попеременно погони, авиакатастрофы и взрывы. Я просыпалась и умирала от жажды, но встать и поискать воды не решалась – не хотелось будить лежащую с краю Верку.

Под утро мне стало легче, я уснула и увидела себя сидящей на камне у ручья. Солнце нитями сочилось вниз сквозь густую хвою. Нежный, певучий голос, то ли мужской, то ли женский, то ли вообще ангельский пел что-то ровное, монотонное, гипнотизирующее. Мне было немного страшно, но постепенно страх засыпал, убаюканный колыбельной без слов. И вдруг слова появились, они звучали так же плавно, как и мелодия:

«Когда-то человеку были подарены богом удивительные способности. Мгновенно переноситься из одного места в другое, читать мысли, знать прошлое и будущее. Но люди повредили грехом свою природу и утратили эти божественные дары. Теперь они сокровенны – чтобы неразумный человек не смог с их помощью навредить себе и другим. Но иногда эти дремлющие силы просыпаются. Или их пробуждают. Жадный и тщеславный попытается обогатиться и прославиться. Себе же на горе. Но все иначе, если этими силами овладевает человек чистый и бескорыстный. Вспомни святых с их чудесными дарами прозорливости, исцеления больных и воскрешения мертвых. Скольким людям они помогли, не думая о своей выгоде. И ты можешь стать такой же. Не упусти свою возможность из страха и суеверия».

Проснулась я с тяжелой головой. Нежный голос продолжал звучать в ушах, как наваждение. Костя уже сидел за столом над огромной сковородой скворчащей яичницы.

- Вставай! – сказал он. – А то без завтрака останешься.

Меня замутило.

Проходя через зал ожидания к будочке туалета, стоящей на краю взлетного поля, я увидела Верку. Она объясняла второму пилоту Васе, что Генпетрович сегодня на вертолете сделает пожарный вылет. Один, без него, Васи.

- Какой там ишшо пожарный вылет? – возмущался худосочный длинноносый Вася. – Пожарный вылет – он когда пожары. А тут чо? Вода ишшо везде стоит. Вот придумали! Чо там они себе в городе думают?

Васю под благовидным предлогом отправили с аэродрома подальше. Генпетрович с раннего утра возился с вертолетом и часам к одиннадцати заявил, наконец, что карета подана.

Мы забросили рюкзаки в кабину, кое-как влезли сами и уселись в жесткие неудобные кресла. Мне Генпетрович дал мерзко пахнущие плесенью наушники, а Косте – похожую на горшок войлочную шапку, подбитую ватой.

- Наушников тока двое, - пояснил он, - а совсем без нича нельзя. Оглохнешь. Ну чо, полетели?

«Смертнички», - добавила я про себя, нервно хихикнув. Интересно, укачивает ли во время полета на вертолете?

Взревел двигатель, огромная стрекоза подпрыгнула и повисла в воздухе в паре метров от земли. Повисела, качнулась и вертикально пошла вверх.

- Держись! – азартно крикнул Генпетрович, перекрывая шум пропеллера, и заложил такой вираж, что у меня потемнело в глазах. Показалось, что мы перевернулись и тайга стремительно бросилась нам навстречу. Но вертолет выровнялся. Я с трудом перевела дух.

- Чо, обделались? – радостно завопил Генпетрович. – А пакетов блевацких не надь?

Первые минут двадцать полета внизу еще мелькали изредка осколки цивилизации в виде крохотных, в три-четыре двора, деревушек и ниточки узкоколейки, но вскоре они закончились. Теперь зелено-голубой ковер внизу был таким ровным, что мне оставалось только удивляться: как Генпетрович умудряется ориентироваться. Наверно, по карте и приборам. Люди, умеющие читать карту, для меня, страдающей топографическим кретинизмом, всегда были высшими существами.

Мне казалось, что мы летим уже много-много часов. Зеленое – голубое – зеленое – голубое. Грохот пробивался сквозь наушники, отдаваясь в моем несчастном пустом желудке. Таинственный голос снова пел песню без слов. Никогда больше не буду пить самогон, говорила я себя, старательно отмахиваясь от мысли, что дело, возможно, вовсе не в самогоне.

- Подлетаем! – наконец-то крикнул Генпетрович.

Узенькая лента реки нырнула вдруг в искрящееся на солнце озеро, стиснутое двумя горами. У подножия одной из них, на поросшем травой берегу стояли два деревянных домика – побольше и поменьше. Генпетрович мягко посадил вертолет на песок.

- Это, чо ль, ваша первобытная стоянка? – хмыкнул он, махнув рукой в сторону домишек, почерневших и покосившихся.

- Нет, это картографическая база была когда-то, - ответил Костя. - Картографы-то черепки тут и нашли. Мы посмотрим немного, поснимаем, может, покопаем.

- Ну-ну, валяйте! – кивнул Генпетрович, скидывая на землю наши рюкзаки. – Ружжо только держите наготове. И в тайгу далеко не ходите - заблукаете. А я завтра к обеду прилечу.

- Ну и дурак ты, археолог! – сказала я, когда стрекот вертолет стих. Теперь тишину нарушали только шум ветра в верхушках сосен, плеск волн и вездесущий гнус. – Где ты видел археологическую экспедицию из двух человек? Да еще без аппаратуры, инструментов. И чтобы на раскопки прилетали меньше чем на сутки.

Синее озеро. Часть 3

- На Берлин! – завопил Костя, отряхивая лопату. Он выглядел, как молодая гончая перед охотой.

- Ладно, пошли, - кисло согласилась я. – Только где он, распадок этот?

Ничего похожего на овраг с ручейком вокруг не наблюдалось. Конечно, за сорок лет и родник мог пересохнуть, и русло зарасти.

- Дядя Паша писал, что ручей тек прямо здесь, за баней, оттуда воду набирали, - бормотал себе под нос Костя, нарезая круги рядом с ней. – А тут даже следов нет.

Я пошла к берегу озера и принялась внимательно разглядывать очертания его кромки. И минут через десять наткнулась на едва заметную вымоину.

- Смотри, - подозвала я Костю. – Вот здесь, похоже, ручей впадал в озеро.

Приглядевшись, мы увидели пересохшее русло, почти слившееся с каменистой почвой. Оно привело нас к бане и исчезло.

- С чего и начали, - сплюнул Костя.

- Не скули. Ручей, я так понимаю, тек по склону.

- А склон весь зарос кустами колючими. Будем продираться?

- Можем и не продираться, - пожала плечами я. – Тебе надо, не мне.

Сказала и задумалась. А так ли уж мне это не надо? Снова всплыло в голове то, что напевал ночью странный голос. А монотонная мелодия не оставляла меня ни на минуту, повторяясь снова и снова, как заезженная пластинка. Я с силой тряхнула головой и загорланила во всю глотку первое, что пришло на ум: «А ты такой мужчина с бородой…»

- С ума спрыгнула? – вытаращил глаза Костя, но я продолжала вопить.

Повертев пальцем у виска, он пошел к палатке за топором.

Кусты не сдавались. Костя с рычанием рубил молодые сочные ветки, шаг за шагом продираясь вперед. На его лице и руках горели пунцовые царапины.

- Вот он, распадок! – заорал он вдруг, тыча топором под корни кустов, где показалась едва заметная ложбинка. – Зарос, собака. Землей затянуло.

Через несколько метров кусты кончились. Прямо за ними, весело журча, бежал маленький ручеек. Бежал, бежал – и исчезал, ныряя в яму, уходящую под камни.

- Понятно, - Костя заглянул в яму. – Дно провалилось. Между прочим, Ленка, очень даже может быть и так, что на обратном пути я смогу увидеть, куда этот ручей утекает.

Я только хмыкнула в ответ.

Подниматься по распадку оказалось непросто. Гора была довольно крутой, прошлогодние листья и хвоя скользили под ногами. Местами склон оказывался настолько заросшим, что карабкаться приходилось прямо по руслу ручья, переползая с одного мокрого камня на другой – с риском поскользнуться и сломать шею.

- Стоп. Привал, - сказал Костя, тяжело дыша и смахивая с лица комаров. – Давай минутку дух переведем.

Я присела на замшелый камень и ахнула.

Это было то самое место, которое приснилось мне ночью. Ручей, высоченные сосны, тонкие солнечные лучи, светлыми нитями падающие на землю. Монотонная мелодия стала еще громче, я слышала слова: «Не упусти… свой… шанс! Не упусти… свой… шанс!»

Я заткнула уши, затрясла головой – ничего не помогало. «А может, и правда я не должна упускать свой шанс? – против воли пробегали мысли. – Я не должна упускать свой шанс!»

Я вскочила и заорала во все горло:

- А-а-а!!!

- Ленка, что с тобой? – подскочил ко мне Костя.

- Я не знаю! – крикнула я сквозь слезы. – Я с ума схожу, Костя! У меня галлюцинации. Я голоса какие-то слышу!

- Прекрати! – он схватил меня за плечи и с такой силой встряхнул, что я до крови прикусила язык. – Возьми себя в руки!

Повернувшись, Костя быстро начал подниматься вверх по склону. Я поплелась за ним, то и дело всхлипывая.

Минут через десять мы вышли на небольшую полянку. Вода сочилась из расщелины в скале, скапливалась мелким озерцом, переливалась через край и весело бежала вниз, чтобы там снова уйти под землю.

Я поднялась к роднику, напилась из пригоршни, вымыла лицо. Костя осматривался в поисках сосны, под которой дядя Паша спрятал таинственный шар.

- Может быть, эта? – он стоял у кривого дерева, росшего на осыпи. – Тут, кажется, ветки землей засыпаны. Смотри, травой заросли.

Орудуя лезвием, как лопатой, он начал отбрасывать землю и траву. Вдруг словно луч света ударил из-под корней. Костя вскрикнул и выронил топор.

- Ты видела, видела? – он повернулся ко мне с совершенно безумным видом.

Упав на колени, Костя начал раскапывать землю руками. Я стояла неподалеку и безучастно наблюдала за ним.

Шар выплыл из-под корней, медленно и плавно обогнул нас примерно на высоте метра и повис над озерцом. Он был точно таким, каким его описал в дневнике дядя Паша: размером с крупное яблоко, переливающийся всеми оттенками радуги. Тихий перезвон хрустальных колокольчиков таял и снова рождался в воздухе. Мне показалось, что запахло какими-то нежными белыми цветами – то ли ландышем, то ли ночной фиалкой.

Синее озеро. Часть 4

Налетел ветерок, зашумели верхушки деревьев. Я снова услышала звон, словно шар напомнил о себе. В последний раз взглянув на Костю, который все так же лежал ничком и басовито гудел на одной ноте, я медленно пошла к озерцу.

Что, если дар дается не всем? Может, у меня получится? Может, я – особенная? Я, а не Костя?

Мысль была такой соблазнительно сладкой, что я невольно ускорила шаг. И опять почувствовала ту невидимую силу рядом, которая просила остановиться.

«Иди! Ко мне!» - звал шар… или та светлая фигура в его сиянии?

«Не надо! Подожди!» - умолял другой голос. Впрочем, нет, это был даже не голос. Я не слышала, а чувствовала это.

И все-таки пошла. И не потому, что зов погремушки был сильнее, нет. Она требовала, настаивала, приказывала – хотя и нежно. Но поняла я это уже потом, а тогда мне было не до размышлений. Я просто встала и пошла.

Подойдя к воде, я протянула руки, и шар послушно скользнул мне прямо в ладони. Я почувствовала то самое тепло и покалывание, о которых писал дядя Паша. И поняла, что если и возможно в этом мире счастье, то оно может быть только таким – держать в руках это чудо, слышать волшебный звон, следить за игрой красок… И – заглянуть в его глубину…

Посмотрев украдкой в Костину сторону, я перевела взгляд на погремушку. Радужные переливы стали бледнее, а звон наоборот усилился. По поверхности шара теперь бежали опаловые волны, похожие на облака. Вот они стали тоньше, сквозь них начала проступать голубизна. И я вдруг поняла, что увижу, если начну всматриваться.

Это была земля в миниатюре. Но не наша земля – а мир первых дней творения, еще не поврежденный грехом. Сейчас мерцающие облака разойдутся, и передо мной окажется Эдем. Райский сад. Я увижу то, чего не видел ни один из живущих и живших на земле после Адама и Евы. Ну, кроме, конечно, дяди Паши и Кости. И тех, кто держал ее в руках до них. Почему я была так в этом уверена? Не знаю. Но нисколько не сомневалась.

Что-то есть в этом неправильное, темной тучкой, где-то у самого горизонта, пробежала мысль. Словно через замочную скважину заглядывать.

Ну и что, отмахнулась я. Упустить такую возможность? Ну нет! Даже если я, как и Костя, не получу дар смотреть сквозь землю, увидеть рай – одного этого достаточно.

От облаков осталась лишь легкая дымка. Я уже видела очертания материков. Как это будет? Наверно, как в Google Maps – сначала снимок со спутника, потом мгновенное приближение, увеличение, и вот уже картинка…

- Лена-а-а… - услышала я слабый Костин голос.

Вот так в детстве он, наревевшись всласть, тоненько звал: «Мама-а-а…» Или: «Баба-а-а…» Я поморщилась от досады и отвела взгляд от шара, однако все же успела заметить, как опаловые облака снова стремительно заволокли его поверхность.

- Что тебе? – буркнула я, прижав шар к груди.

- Посиди со мной, а?

Мне безумно хотелось послать его далеко и надолго, и я даже рот уже открыла. Но тут снова подступила жалость. Хоть я и злилась на него за то, что он помешал мне увидеть рай, но все же поднялась на неширокий карниз, куда он успел вскарабкаться. Завернутую в куртку «погремушку» я несла под мышкой.

- Послушай, - сказала я, сев рядом с ним на траву. – Ничего страшного, собственно, не произошло. Ну да, мы ничего не получили. Но и не потеряли ничего из того, что у нас было. За вычетом расходов на дорогу. Ну… Считай, что это турпоездка. Когда бы мы еще такую красоту увидели. И потом… То, что в шаре, стоит намного дороже. Ты ведь понял, что это было, да?

- Я думаю, это был рай. Ты тоже заглянула туда?

- Да, - легко соврала я. – Заглянула. Мне тоже кажется, что это рай. Кстати, и я не вижу никаких кладов, вообще ничего. Просто земля. Наверно, это чудо было персонально для дяди Паши.

- Наверно, - тяжело вздохнул Костя. – Она у тебя?

- Да, - через силу ответила я, снова начиная ненавидеть его.

- Дай мне. Я хочу еще раз посмотреть.

- Может, не стоит?

- Дай сюда!

Костя вскочил, как развернувшаяся пружина. Его голос, только что слабый, словно у умирающего, налился силой и яростью. Мы стояли и смотрели друг на друга, как два врага. Я поняла, что готова убить брата – лишь бы не отдавать ему шар, который слабо грел мне бок и придавал решимости бороться, если понадобится, не на жизнь, а на смерть.

И вдруг что-то произошло. Чья-то невидимая рука провела по моему лбу, и я почувствовала, как расслабляются мышцы. Наваждение схлынуло. Погремушка мгновенно остыла, и я протянула ее Косте.

Недоуменно дернув губой, Костя схватил сверток, снял куртку и уставился на переливающуюся поверхность. Ничего не происходило. Он таращился на нее точно так же, как совсем недавно пытался просверлить взглядом землю под ногами, но опаловые облака и не думали рассеиваться. Костя выпустил шар из рук, и тот неподвижно повис в воздухе между нами.

- Не старайся, - ехидно сказала я. – Рай можно увидеть только один раз. Так что теперь у нас с тобой судьба Адама – всю оставшуюся жизнь тосковать о потерянном счастье.