Choose your lifestyle

Playlist

SLANDER - Love is Gone

Гнилаялирика - В актовом зале

Артем Пивоваров - Собирай меня

Selena Gomez, Drew Seeley - New Classic

Evanescence - Bring Me To Life

Rihanna - Diamonds

Strange - Зависай

Lewis Capaldi - Before You Go

Artik & Asti - Моя последняя надежда

Тринадцать карат - во снах (acoustic)

MostEntoni, Егор Натс, Райс - Кома

Пролог

— Мариночка, посмотри… — я наклонилась к рисунку, едва уловимо улыбаясь. — Здесь, мне кажется, стоит добавить больше краски. Немного синевы вот сюда — не просто голубой, а настоящий градиент, переливы, как у настоящих васильков на летнем поле… Ты ведь не хочешь, чтобы они были бледными, правда?

Медово-золотистые глаза девочки сияли доверием и восхищением. Марина Купл — талантливая, светлая душа, третьеклассница с тонкой натурой. Я старалась передать ей всю магию рисования, не забывая о главном — зачем я здесь и чему хочу научить.

— Давай, я покажу.

Словно осторожная птичка, девочка хлопнула длинными ресницами и протянула мне тоненькую руку, убирая со стула свой розовый рюкзачок с Барби. Этот жест был таким кротким, почти извиняющимся. В её пальчиках — тонкая кисточка, аккуратно смоченная в синей краске. Она молча передала мне её, с мольбой в глазах, будто доверяя мне секрет.

Я осторожно провела кистью по бумаге — краска легла плотно, слишком густо для плавного перехода цвета. Стаканчик с водой, стоявший рядом, был мутен и грязен. Я встала и направилась к раковине, на ходу обводя взглядом класс.

Тринадцать девочек и семь мальчиков. Каждый был погружён в своё творение. Маленькие пальчики ловко управлялись с кисточками, словно у них внутри жила музыка, рождающая цвет. На моём лице невольно появилась улыбка. Гордость. Настоящая, глубокая, как корни дерева. Я была их учителем.

Из колонок звучал Вивальди — лёгкий, воздушный, как ветер среди весенних лепестков. Музыка вплеталась в атмосферу, уносила мысли детей вдаль, туда, где живут мечты.

Вернувшись со стаканчиком чистой воды, я вновь взялась за кисточку. Синяя краска на бумаге ещё не успела высохнуть. Быстро смыв излишки цвета, я лёгкими мазками начала вытягивать оттенок, превращая голубой в настоящий градиент. Лепестки оживали, будто бы начинали шелестеть в такт музыке.

— Видишь, как легко? — я взглянула на Марину и улыбнулась.

— Очень красиво, — тихо сказала она. Её личико засияло, как у ангела, а на щечках проявились две маленькие ямочки.

— Белла Сергеевна, подскажите, что мне исправить, — раздался с другого конца класса голос.

И вдруг словно включили свет — дети оживились, задвигались, заговорили. Каждому хотелось внимания, совета, признания. В их глазах горела радость, такая чистая, что может быть только у ребёнка. Ребёнку ведь нужно совсем немного: любовь и понимание. А я старалась быть для них не просто учителем — кем-то родным, тёплым, как старшая сестра, как мама, как добрая подруга.

Вот Моника с тревогой рассказывала о том, как редко видит папу — он вечно в командировках, и её рисунок самолёта был вовсе не о небе. Жанна рисовала кролика в траве — белого, как первый снег. Он жил у них дома, и летом они вместе играли в саду. А Даниэль нарисовал площадку, полную ребят — своих друзей, с которыми, по его словам, они будут дружить всегда.

Сегодня у нас была тема «Окружающий мир». Я попросила их изобразить то, что делает их счастливыми, то, с чем они ассоциируют своё пространство. Но сама… сама я не могла найти своё счастье.

Грех жаловаться — я окончила колледж с отличием, получила работу почти сразу, родители подарили мне уютную квартиру рядом со школой. Всё, казалось бы, на своих местах. Всё — кроме одного. Любви.

Той самой любви из книг — настоящей, искренней, страстной, с бурей и волнением. В школьные годы я была отличницей, уверенной, что всему своё время. Но вот мне уже двадцать три, а я никогда не держала парня за руку, даже не целовалась. Все подруги — кто с детьми, кто с мужьями, а я… я всё так же возвращаюсь домой одна и ставлю на плиту кастрюльку только на одну порцию.

Мне не нужны были шумные клубы, глянцевые рестораны. Мне нравилось гулять по парку, слушать птиц и мечтать. Ведь дело не в месте — а в человеке, который идёт рядом.

Я горжусь собой. Своими достижениями. Своими усилиями. Я поступила на бюджет в лучший колледж города, вернулась преподавать в тот самый лицей, где сама училась. Мои друзья рядом, моя семья любит меня за мою стойкость и целеустремлённость.

— Белла Сергеевна, я закончил! — звонкий голос вернул меня к реальности. Маленький мальчик протянул мне рисунок. На нём — домик у пруда, почти точь-в-точь как тот, где я проводила лето в детстве.

— Мама очень любит этот дом, — пояснил он, сияя глазами. — Там прошло её детство. Хотите, я расскажу?

— Конечно, Стасик. Садись рядом со мной. Расскажи всё-всё.

Мальчик подбежал к первой парте, взял стульчик и удобно устроился рядом. Он начал рассказывать о дедушке, как тот учил его ловить рыбу, и как гордо он держал в руках свою первую щуку. Про бабушку, её пироги — особенно про любимую шарлотку. Я слушала, вбирая каждую деталь. Ведь когда-то, на его месте, была я.

Я вспоминала, как на заре петухи будили меня у бабушки, а она шептала: «Спи, бусинка, спи…» — и уходила на кухню печь сырники. А дедушка, проснувшись с рассветом, шёл в лес, чтобы собрать для меня лукошко малины. Они не были богаты, но всё, что у них было — они отдавали мне. По любви.

Я вспомнила, как бабушка доила корову Муську, как мы пекли блинчики, купались в озере, бегали босиком по траве. Счастье… настоящее, детское. Но оно не длилось вечно. В конце первого класса мы узнали, что дедушка тяжело болен…

Из воспоминаний меня вырвал стук в дверь. Стасик тоже обернулся. В дверях появился молодой парень — высокий, с аккуратно уложенными на бок тёмными волосами. Рубашка сидела идеально, а глаза… зелёные, как лес в утреннем свете. Он был спокоен и уверенный в себе, как будто сам воздух вокруг стал тише.

— Здравствуйте. Я за Мариной… или я рано? — его бархатный голос прошёлся по классу, будто музыкальный аккорд. Он улыбнулся — мягко, искренне, так же, как сестра.

— У нас ещё десять минут урока, — ответила я. — Можете подождать в коридоре… или присесть рядом с сестрой.

Я указала на свободное место. Он вошёл, не колеблясь. Лёгкой, почти танцующей походкой, прошёл мимо парт и сел рядом с Мариной. Я, как глупая девчонка, не могла оторвать от него глаз.

Chapter 1

Вот и настал тот самый день. День, когда звон будильника в шесть утра больше не ассоциируется со школьной обязаловкой или мамиными настойчивыми: "Ну вставай же, ты опять всё проспишь!" — теперь это мой выбор. Новый этап. Глава, в которой я — взрослая женщина. Самостоятельная. Ни от кого не завишу, сама решаю, что есть на завтрак, с кем общаться, где работать и о чём мечтать. Это пугающе и восхитительно одновременно. Впервые за двадцать три года я чувствую себя действительно свободной. И ответственной. За каждый шаг.

Живя с родителями, я, как и многие, привыкла к тому, что решения принимались за меня. Особенно мамой. Она, как рентген, видела людей насквозь, безошибочно различала искренность и фальшь. Именно она настояла на том, чтобы я поступила в педагогический. Тогда я злилась. Мне казалось, что она опять решает за меня. А сейчас понимаю: она просто уберегала. От ненастоящих друзей, от глупых решений, от ошибок, которые могут дорого стоить. Как оказалось, почти все, с кем я дружила — мыльные пузыри. Разлетелись. Блестят красиво, а внутри — пустота. Самый горький удар — Анастасия. Подруга детства. Мы вместе учились ходить, есть ложкой, делили на двоих мороженое и мечты. А потом я случайно узнала, что она по всей школе пересказывала мои секреты, как сплетни в дешёвом сериале. Обидно? Ещё бы. Но полезно. Теперь я умею отличать — где дружба, а где только видимость.

Мама всегда была рядом. Она не была строгой, не душила контролем, скорее наоборот — направляла. Мягко, но твёрдо. Именно она отдала меня в художественную школу, где я впервые почувствовала, как через карандаш можно говорить без слов. Она не запрещала странные увлечения. Даже когда я решила заняться боксом, мама лишь вздохнула, но одобрила. Сказала: "Нужно уметь постоять за себя. Особенно в мире, где полно опасных людей." Пять лет бокса — не шутка. И пусть я не фанат спорта, но благодаря этим тренировкам я чувствую себя уверенней. В себе. В своих границах.

Папа — другая история. Часто в разъездах, вечно в делах. Предприниматель, человек, который умеет рисковать и не боится проигрывать. Я помню, как мы с мамой приходили к нему в офис. Огромные окна, запах кофе, бумага, смех сотрудников. Мне всегда дарили конфеты и говорили, какая я у него умница. Он нечасто был дома, но когда был — это было настоящее событие. Его советы всегда были лаконичны, но точны. "Неуверенность — это просто страх перед новым. А ты смелая." Эти слова он сказал мне однажды, когда я боялась идти на первое собеседование. И теперь они звенят у меня в голове, как будто с нового листа жизни их написал он.

Я открыла глаза и долго смотрела в потолок. Сегодня — мой первый день в школе. Уже не как ученица. А как учитель. Смешно. Ещё вчера казалось, что это что-то далёкое, взрослое, чужое. А сегодня — моё. Смогу ли я найти подход к детям? Удержать внимание третьеклассников? Понравлюсь ли коллегам? А вдруг всё это — ошибка, и я только думала, что умею учить? Вопросы роились в голове, как пчёлы, но я не паниковала. Я умею держать удар. И верю, что даже если что-то не получится — это тоже опыт.

С трудом поднялась с кровати. Ноги ныли, будто кто-то кирпичи к ним привязал. Вчера была на аэробике — по настоянию моей подруги Амелии. Эта сумасшедшая решила, что ей скучно одной заниматься и вытащила меня на тренировку. Четыре часа! Четыре! Я не жалуюсь, конечно, даже понравилось, но тело явно не было к этому готово. В школе я не особо любила спорт, да и нужды не было — фигура у меня всегда была в порядке. Узкая талия, мягкие бёдра, руки как у балерины. Грудь — наливное яблоко. Всё от мамы. А вот упрямство, светлые волосы и карие глаза — папино наследство.

Нацепив пушистые тапочки в виде зайчиков, я поплелась на кухню. Там, на столе, как свидетельства моих ночных бдений, лежали листы бумаги с эскизами в тату-стиле, книги по педагогике, ручки, карандаши, блокнот с заметками. Я сидела здесь до трёх ночи, выдумывая интересные темы для урока. Знакомство — это ключ. Найдёшь к ним подход в первые дни — и они твои. Не просто ученики. Маленькие люди, которым ты важна. В которых можно посеять уверенность и тепло. Я хочу стать для них тем взрослым, которого когда-то не хватало мне самой.

Сегодня начинается моя история. Настоящая. Живая. И я в ней — главная героиня.

Я машинально включила телевизор. Руки сами нащупали пульт, нажали на кнопку — будто ритуал, без которого утро не начнётся. Музыкальный канал. Мелодия, как будто изнутри, пронзила сердце: "Тринадцать карат — Во снах". Моя любимая. Каждое слово отзывалось внутри, будто про меня.

Так устал ошибаться, думал не подведу…
А мне уже давно за двадцать, куда же, блдь, я иду?..*

Звучало так откровенно, так честно, будто кто-то взял мои переживания и обернул их в музыку. Я ходила по кухне под ритм, танцуя на цыпочках, в обнимку с чашкой — как девчонка. Сердце стучало в такт басам, а слова словно проникали сквозь кожу.

По глазам, твоим безумно красивым глазам…

На секунду всё вокруг словно потускнело. Только голос из динамиков, только тёплый свет из окна, и я. Настоящая. Сломанная, собранная, живая.

Я принялась готовить завтрак — быстро, слаженно, но не наспех. Два яйца разбились в сковородку с характерным щелчком, белки мгновенно побелели, зашипели. Сверху — тертый сыр, ломтики помидора, щепотка паприки. На блендере завыла кнопка — я бросила туда банан, клубнику, миндальное молоко и чуть-чуть ванили. Смузи получился густым, словно летнее солнце в стакане.

Я сняла сковородку, переложила яичницу на любимую тарелку с синим узором и, убрав с кухни кипу книг и распечаток, уселась за стол. Всё выглядело уютно. Почти идеально. Но вот что идеально — это вкус. Яичница таяла на языке, сыр мягко тянулся, помидоры добавляли сочности. И всё бы хорошо… если бы не телефон.

Он мигнул. Я схватила его, как будто там что-то важное, почти с замиранием. Сообщение от Амелии. Я улыбнулась. Конечно, она не спит. Эта женщина — ураган в теле человека.

Chapter 2

Половина урока пролетела на одном дыхании. Мы говорили о стиле — в искусстве, в жизни, в себе. Я удивлялась, насколько искренне они слушали. Листы тетрадей наполнялись записями: не механическими, а настоящими — с подчёркиваниями, восклицательными знаками, стрелками на полях. У каждого был свой взгляд, своя манера держать ручку, даже своё выражение лица, когда они думали. Подростки, вечно жующие сплетни и мемы, вдруг оказались глубже, чем я себе представляла. Они не просто слушали — они искали.

— Белла Сергеевна, — подняла руку Аня, девочка с пронзительно ясными глазами и лёгким волнением в голосе. — А может быть такое, что у человека получается два или больше стиля?

— Конечно, Аня, — я кивнула, улыбаясь. — Можно пробовать себя в разных стилях, даже преуспеть в нескольких. Но со временем... всё равно какой-то из них станет ближе остальных. Ты сама это почувствуешь — он будет ложиться тебе под руку так, как будто дышишь. Остальные — просто хорошо выученные языки. А вот один из них — будет твой родной.

На задней парте скрипнула ручка — кто-то усердно записывал мои слова. Я порадовалась про себя. Этот урок жил.

— Но всё же, — вмешалась соседка по парте Юля, — бывают исключения?
Та самая Юля. Невысокая, утончённая, будто сошедшая со страниц рекламного буклета: идеальная укладка, серёжки-пусеты, ровный почерк. Та, что только что была в коридоре с Николасом, и чьё присутствие оставляло во мне холодное послевкусие. Не враждебное — просто слишком безупречное, чужое.

— Бывают, — кивнула я, — но редко. Один на десять, если не реже. И даже тогда таким художникам часто трудно разобраться в себе. Их внутренний мир пересекается с миром искусства настолько сильно, что границы размываются. Это красиво... и сложно.

Я немного помолчала, глядя на них. Девочки переглядывались, кто-то кивнул, кто-то задумался.

— Поэтому, — продолжила я, — на оставшееся время у нас будет задание. Небольшое, но важное. Попробуйте найти в интернете стиль живописи, который вас зацепит. Не обязательно популярный. Пусть это будет что-то, что отзывается лично вам. Затем — попробуйте почувствовать этот стиль и передать его на бумаге. Это не контрольная, не конкурс. Это... разговор с самим собой. Я хочу увидеть ваш внутренний голос, пусть и в одной картинке. Не бойтесь странного, неровного или непонятного. Главное — чтобы это было от сердца. Не рисуйте что-то «по правилам». Рисуйте по себе. Можете использовать карандаши, ручки, фломастеры — хоть помаду, если она у вас есть. Главное — чтобы это были вы.

— Но у нас же с вами только одно занятие и всё? — Глеб, казалось, очнулся от долгого наблюдения за происходящим. Он больше не сыпал глупостями и не комментировал мою грудь. Просто говорил спокойно, по делу.

— Возможно. — я посмотрела на него с лёгкой улыбкой. — Но разве одного момента бывает мало, чтобы что-то понять о себе? Да, к тому же я веду кружок живописи для всех желающих — и для младших, и для подростков, — сказала я, стараясь добавить в голос теплоту и искренность. — Если кто-то из вас захочет погрузиться в мир красок и поиска себя через искусство — буду рада видеть вас на занятиях. Это будет после уроков, так что если заинтересует — подходите ко мне после урока, я вас запишу.

Я взяла стопку листов и, медленно проходя между рядами, раздавала бумагу каждому. В классе сразу же зазвучали голоса: обсуждения, споры, советы — какой стиль выбрать, что легче нарисовать, что круче смотрится. И в этот момент я словно вернулась в своё школьное время — когда мы сидели точно так же, смеялись, спорили, придумывали, какую картинку нарисовать, боясь показаться неумётыми.

Большинство выбирали что-то простое, мультяшное, понятное. А я? Я всегда выбирала то, что отражало меня самой — стиль традишнл. Этот стиль вроде бы простой — техника несложная, но исполнение требует чёткости и аккуратности. В нём много ярких цветов и насыщенности, но я всегда делала свои эскизы чёрными — глубокими, контрастными. Мой отец часто шутил, что я точно стану тату-мастером, ведь у меня явно талант. Он видел, как я ловко управляюсь с линиями, как чувствуются формы, как оживают узоры.

Сидя на своём месте, я наблюдала, как в классе постепенно воцарилась творческая суета. Каждый погрузился в работу, кто-то задумчиво подбирал цвета, кто-то обсуждал детали с соседями. Я улыбнулась себе — впервые за долгое время почувствовала спокойствие.

Не выдержав, я тоже взяла лист и карандаш. Вдохнув глубже, позволила руке свободно вести линии, словно сама не решала, что будет на бумаге. Медленно, точно, я начала чертить контуры розы — нежной, живой. Затем, как будто в ответ на что-то внутри, накинула вокруг неё замысловатую мандалу — сложный узор, который словно охранял цветок, придавал ему особую силу.

В тот момент я почувствовала, как будто оживаю сама — каждая линия наполнялась смыслом, каждое движение напоминало дыхание. Мир вокруг будто отступил, остался только я и бумага.

И именно тогда я не услышала, как кто-то подошёл ко мне сзади.

— Очень красиво, Белла, — его голос прозвучал почти шепотом, будто тайным заклинанием, и я почувствовала, как рассудок начинает плавно таять. Всё в нём — от взгляда до легкой улыбки — словно магнитом тянуло меня, не давая отвести взгляд. В нём было что-то особенное, что я не могла найти ни в ком другом.

Я подняла глаза, и они встретились с тем самым зелёным оттенком, как утренний лес после дождя — глубоким, живым и немного загадочным. Его улыбка пленила и словно приковала меня к месту.

Chapter 3

Я очнулась в больничной палате. Белоснежные стены казались слишком холодными и чужими, а резкий запах антисептиков и медикаментов мгновенно раздражал и мешал сосредоточиться. Голова раскалывалась, каждая мельчайшая боль отдавалась эхом в черепе. Хочется пить — так остро, что будто в горле поселилась пустыня.

В голове всё ещё кружились обрывки воспоминаний — пожар в школе, как я шла сквозь дым, как пыталась спасти Юлю... Но дальше — тьма. Что было потом? Как меня спасли? Эти детали скрыты за завесой, и я не могу их вспомнить.

Тело ноет и болит в каждом сантиметре — мышцы, кости, кожа. Медленно, с трудом, открываю глаза и вижу вокруг знакомые лица. Мама и папа сидят рядом, их взгляды рассеянны, полны тревоги. Рядом — Эми, её глаза красные от слёз. И… Николас. Его я не ожидала увидеть здесь. Он должен был быть с Юлей, с Анной, но он здесь, со мной. Почему? Сердце сжалось, поднимая волну вопросов, на которые у меня нет ответа.

Я не знаю, сколько времени прошло с момента происшествия. Но в комнате стоит тот самый родной запах — гортензии и черешня. На столике передо мной — букет из одиннадцати голубых гортензий, словно свежий глоток спокойствия среди этой больничной белизны. А аромат пирога с черешней — сладкий, сочный, манящий — возвращает меня в детство. В те тихие выходные, когда мама пекла этот пирог, а мы сидели на веранде, окутанные тишиной и безмятежностью.

Несмотря на боль и усталость, от присутствия близких становилось немного легче. Белые стены и резкие запахи перестали казаться такими чуждыми и пугающими.

Вдруг дверь медленно приоткрылась, и в палату вошёл врач — лечащий врач, та самая женщина, которая когда-то была мне почти как вторая мать. Она пекла для меня медовик на день рождения и подарила, казалось бы, лучшую подругу.

Передо мной стояла мама Анастасии — не изменилась ни на йоту. Те же морщинки на лбу, синяки под глазами — следы бессонных ночей, карие глаза, тёмные и глубокие, как у дочери, карамельные непослушные волосы, что всегда были длинными, и узнаваемый голос — мягкий, но властный, наполненный теплом и заботой.

— Мисс Стиль? Вы меня слышите? — спросила она, голос дрожал от волнения.

Я с трудом выдохнула, тихо отвечая:

— Да... слышу...

Я смотрела в её глаза — глубокие, такие родные и знакомые — пытаясь отыскать там ответы на все свои мучившие вопросы. Ищу ту любовь и надежду, которая когда-то согревала меня, будто теплый свет.

— Замечательно, — начала она, врач, — организм молодой, справляется с отравлением угарным газом. Ещё недельку полежит у нас, посмотрим, как пойдут анализы, как здоровье будет восстанавливаться. Ожоги на руках не смертельны, хотя, возможно, кое-где останутся шрамы, но я думаю, всё обойдётся. Дыхательные пути не сильно повреждены, хотя она и надышалась дымом довольно сильно. Скорая приехала вовремя.

Я пыталась удержать дыхание.

— А что с Юлей? — спросила тихо, сердце сжалось от тревоги. Моё здоровье всегда было крепким, и я больше боялась не за себя, а за ту девушку, ради которой рискнула своей жизнью. Глядя на врача и родителей, я не могла понять — неужели я опоздала?

— Девушку, которую ты спасла, госпитализировали, — ответил папа тяжёлым голосом. — Сейчас она в коме, но жива. Ты могла погибнуть, бельчонок.

Слова прозвучали словно холодным ударом. В тот момент я не думала о страхе — ведь человеческая жизнь важнее всего. Я — учитель, и моя ответственность — мои ученики.

Осмотрела свои перебинтованные руки. Они болели и стягивали кожу. Слёзы сами текли по щекам — боюсь представить, что случилось с Юлей. Врач, заметив мой взгляд, тихо кивнула и вышла из палаты.

— Белка, — внезапно прервала тишину Эми, — скажи честно, тебе жить надоело? — её голос дрожал, почти кричал. — Я ещё на твоей свадьбе не была, а ты уже в спасатели записалась!

Её рыжие кудрявые волосы аккуратно уложены, но взгляд был уставший, под глазами — синяки от бессонных ночей, и без косметики она выглядела настоящей Амелией Кварц — искренней и ранимой.

Я улыбнулась и сжала её руку. Эми разрыдалась, хлюпая носом.

— Я же тебя люблю, Белка.

— Я тебя тоже, — ответила я, — всё обошлось. Ещё погуляешь на свадьбе, что сразу распускаешь нюни?

И, чтобы отвлечься, я обратилась к тому, кто мог рассказать всё, как было.

— Рассказывай, что произошло тогда, Николас.

— Тебя правда интересует, что произошло сначала и потом? — он смотрел на меня серьёзно, а я лишь кивнула, пытаясь удержать слабость.

— У нас должен был быть спорт, — начал он, — но как обычно, пошли в спортзал и там нам сказали: спорта не будет, будет химия. Поменяли уроки у нас и у десятых классов, якобы химия важнее для экзаменов. Всё шло нормально, урок проходил как обычно, и мы даже не поняли, что случилось. Вдруг лампа просто падает на пол — и начался пожар. Юлька сидела на последней парте с Аней, но Аня в тот момент вышла в туалет. Она только вышла, хлопнула дверью — и тут же упала лампа.

Он замолчал на секунду, будто вспоминая.

— Началась эвакуация, все выходили, а Юлька не выходила. Только в самом конце заметили, что она осталась в классе. А потом появилась ты — такая храбрая учительница рисования, которая прогнала нас, а сама пошла туда одна, не думая ни о чём. Естественно, я ушёл искать директора на улице, чтобы сказать, что ты сумасшедшая.

— А дальше? — я потянулась за стаканом воды, всё тело ноет от усталости и боли. — Что было потом, после того, как ты вышел из кабинета?

— Директор проявил ужасное отношение, — сказал он с горечью. — Послал меня куда подальше. Мол, ждите пожарных, повезёт — выкарабкается, не повезёт — ну ты сама понимаешь.

— Вот подлец, — воскликнула мама. — Надо поднять вопрос о его некомпетентности. Не первый случай, когда он уходит от ответственности.

— Через пять минут подъехали пожарные, — продолжал Николас, — я быстро к ним, объяснил вкратце, что на втором этаже, где случилось возгорание, остались Юля и ты. Они взяли огнетушители и побежали вытаскивать вас, а следом подоспела скорая. Тебя вынесли уже без сознания, Юля как-то была ещё в себе, шептала что-то про пожар, что это не случайность. Все списали на бред — на то, что надышалась газом. Вот вкратце.